Текст книги ""Цесариус" обреченный... (СИ)"

Автор книги: Станислав Жейнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Курд сел на свободный стул, взял в руки рюмку, подержал недолго и вернул на стол.

– Что же делать?

– Ничего. Откажитесь.

– Не могу… это моя работа… Всю жизнь не везло, – сказал он, немного помолчав. – Если бы огонь пошел с кормы…

– А может уже все? – сочувственно спросил смотритель.

– Целехонек. В машинном дыма меньше чем тут. Месье Константин, скажите: зачем запускать? Какой теперь смысл, куда плыть? На течение вышли, кораблю остались часы, зачем этот риск?

– А вы только представьте! – сказал картограф. – Мы запускаем двигатель, винты взревели, шхуна, с деферентом сорок пять градусов, поднимая двадцатиметровые волны несется в порт, и уже в полдень, спящий Тиру будят сторожевые пушки, возвещая о прибытии легендарного цесариуса!

– Но это же не возможно, месье Рум. Максимум, того, что может двигатель…

– Знаю-знаю… но подумайте: слава старшего механика Курда Острояни переживет многие, многие поколения. Про капитана Женьо – напишут песни. Фамилия Рум – станет именем нарицательным, так назовут все нерешительное, губящее. О том как он, по прибытию, переодетый женщиной, бежал от суда в оазис пустыни Сухани и застрелился, вытанцовывая голышом на столе борделя "Не мираж!", – ученики пятых классов будут писать в школьных изложениях.

– Вы разрешите господа? – раздался громкий голос капитана Женьо.

Разговоры смолкли. Старшие поднялись с кресел, почтительно понурили головы. Константин зевнул, положил кулаки на стол, уперся в них подбородком; безразличный взгляд вычитывал еле заметные слова на коньячной этикетке. Вспомнил, что хотел покурить, нащупал трубку во внутреннем кармане кителя.

– Благодарю друзья, иного от вас и не ожидал, – значительно произнес капитан. Презрительно посмотрел на картографа, покусал нижнюю губу и продолжил:

– Я не сам зашел сюда господа! Меня принес ветер перемен…

Чиркнула спичка, картограф сделал затяжку и сразу закашлял.

– Где-то далеко, где нет солнца, – раздражаясь говорил капитан, – где не родит земля, и вода не утоляет жажду, в тех безнадежных краях – злые и ленивые прятали веер надежды. Рано или поздно он оказался бы в руках честных слуг народа, и это понимали враги человеческие.

Картограф от кашля начал захлебываться.

– Понимали, но не уберегли! – почти крикнул Женьо. – Смелым и сильным сопутствует удача! До часа ликования миг, но и море не всегда гладко, и не всякая птица летает, и снег увы не весь бел! Нашелся перевертыш и в нашем светлом союзе. Он поджог ларец с веером драгоценным, думал сгинет надежда с пеплом, с памятью о светлых хранителях, и о цели их великой. Разлетится, канет в пучине морской…

Константин поднялся придерживая рот кулаком обошел сгорбленных, похожих на пингвинов "старших", и вышел из зала.

В коридоре, упершись рукой в стену кашлял еще несколько минут.

"Никуда не годится… раньше это было просто вредно, а теперь еще и больно… Весь табак в воду… сегодня же! Нет, сегодня трудный день… Веер надежды… Это конечно прекрасно… – Потянул за цепочку, достал из кармана часы, поднял к свету. – Ну что "Цесариус" – твои последние мили. Нет, еще пол часа".

– Месье Константин, – услышал он за спиной.

Повернулся, от долгого кашля глаза прослезились, и фигура человека была размытой.

– Я помощник старшего оформителя, месье Константин. У меня к Вам дело.

– Александр, кажется?

– Александр Бец, месье.

– Да-да… Что у Вас Александр?

– Вторник месье. Нам нужен новый определитель. Капитан Женьо сделал сегодня много распоряжений… а нам ничего не сказал…

– Не сказал?

– Нет, а уже время. Нам сделают выговор. Что будем писать? месье Константин.

– Правду.

– Правду? Это как?

– Формуляр зачета с собой?

– Да.

– Давай.

Помощник раскрыл перед картографом папку, в ней был почти заполненный бланк, только графы: "название судна" и "определитель" были пусты. Быстро и неряшливо картограф нацарапал "Цесариус…" Поставил дату и подпись.

Константин вернулся в зал; тут ничего не изменилось: капитан все еще проповедовал, старшие не садились, внимали старательно, потупив головы. На цыпочках, чтобы не мешать картограф подобрался к своему столику, и тут ни с того ни с сего с шумом плюхнулся в кресло, хлопнул в ладошки, потер одну об другую, взял в руки бутылку коньяка, громко процедив сквозь зубы слюни, крякнул. Капитан замолчал, старшие повернули лица к Константину. Рюмки зазвенели. Картограф наполнял неаккуратно, то и дело задевал горлышком бутылки. Насвистывая какой-то мотивчик, поднес рюмку ко рту, вдруг замер, оглянулся по сторонам, с деланным испугом, моргая, стал заглядывать в глаза окружающим.

Смотритель не сдержался: улыбка все-таки проскользнула на сосредоточенном лице. Испугался, что засмеется, сжал челюсти, сильно втянул носом воздух и повернулся к капитану. Его примеру последовали остальные.

Капитан чуть мотнул головой, ухмыльнулся и продолжил:

– Да… Враг наступал; хрустела под черной подошвой сухая трава. Не спал мудрый принц в своей башне, не спали и стражи на границах империи. Ждали ветра корабли в морях, ждали писем влюбленные, отрешенно смотрел трудяга Мук на свою мельницу.

Но выпал веер надежды из дрожащих рук предателя. Вырвалась пыль, из под чуда-веера, понеслась с ветром по миру. Полетел огонь по полям: спалил темное войско, вдохнули паруса, вспорхнули письма к влюбленным, закрутилась мельница. Залетел ветер перемен и к нам, разбудил мысли мои, и принес сюда! К вам, друзья! К вам! – Восторженно он растопырил руки, будто хотел обнять сразу всех, устремил светлый взор вверх.

"Старшие" зааплодировали.

– Превосходно!

– Браво капитан!

Некоторые заплакали.

– Это что-то не земное!

– Это чудо-переплетение тела, души и искусства!

Капитан опустил руки, нашел взглядом механика, бодро подмигнул и спросил:

– Ну что, месье Курд, пора доставать козыря из рукавов! Вы готовы?

– С нетерпением ждем приказа, капитан! – Все сказанное он попытался выразить мимикой.

– Это очень много значит для меня, мой друг. Нас всех еще ждет проверка. Ваша, только что миновала. Примите поздравления! Такой выдержки хватило бы на нас всех! Через пол часа, по моему приказу… – Вскользь посмотрев на картографа, – тот приподнимал и опускал голову на кулаки, что лежали на столе, – недовольно скривился, и продолжил:

– Но это далеко не все, друзья. Теперь от каждого, я стану требовать максимум выдержки и самоотдачи. Сегодня начал с кадровых перестановок. Как вам уже известно: господин Рум отстранен. Он допустил ряд непростительных ошибок, и намеренных нарушений. Все они зафиксированы корабельным учетчиком и в свое время комиссия с ними ознакомятся.

Перестановки коснулись так же второго отдела статистической погрешности, угловиков, и исполнительного звена первой лаборатории. Я наделил их дополнительными обязанностями, урезал заработную плату, в перспективе будут уменьшены пенсионные льготы. Да друзья, самому неприятно, но это вынужденная мера. Эти реформы задуманы давно, и сейчас, тот самый момент, когда…

Константин сам не заметил, как задремал, тело повело в сторону, голова качнулась, просыпаясь он непроизвольно дернул ее вверх, хрустнули позвонки, заболели.

– Поздравляем!!! – кричали "старшие" хором. – Поздравляем!!

Картограф протирая воспаленные глаза, посмотрел по сторонам, силясь понять, где находится.

– Мы ликуем с вами барон!

"Приплыли что ли?" – Напротив Константина несколько слабо освещенных лиц в профиль, и затылки, затылки… нет, это не ему.

– Приплыли, – прошептал картограф, тихо посмеиваясь над своим же нелепым предположением. Чуть задрал нос, понюхал: едкий воздух защипал в пазухах.

"Кому это они? Ааа… вот он, мой отпрыск благородный, солнцеликий принц, последняя надежда династии Цихирачи".

Возле капитана стоял смотритель музея, растроганно всхлипывал, прижимая ладонь к груди, коротко кланялся окружающим. Это его поздравляли.

Эд Женьо, размахивая цветной грамотой, говорил:

– …двадцать лет назад! Но этот человек положил конец распрям, его усилиями научный мир слился в творческом процессе зачатия новой истины! "Новый толкователь лексики эпохи становления!", "Заря торговой мысли. Ложь, которой не было", статьи, что перевернули сознание; гипотеза – "абстрактного существа" позволила заполнить пробелы в истории, привела к общему знаменателю хаотичные аргументы взаимоисключающих теорий."Абстрактное существо", вселило в нас веру, собрало в дорогу. Пусть мы не нашли ответы на все вопросы, но нам показали того, у кого они есть!

Двадцать лет назад, – продолжал капитан, одаривая смотрителя ласковым взглядом, – академия "справедливой истории", хоть вы и не были ее выпускником, то есть, заметьте – бескорыстно, вручила, – Посмотрел на "старших", – господину смотрителю "Жезл Отличника". Этот человек научили нас не стесняться правды. История больше не меняется втихаря, новой властью. Теперь этот процесс открыт и обязателен. Не только мораль, но и события прошлого необходимо подстраивать под современные реалии.

Снова смотрителю:

– Союз исторических инноваций, с тех пор ежегодно высылал Вам грамоту, с подтверждением почетного членства. Не забыли про знаменитого историка и сегодня. От лица всех, позвольте вручить этот символ почета и признательности, а так же примите и от нас на словах, и само собой на бумаге, – вот тут печать и подписи почти всех "старших", – заверение в уважение и вечной, к Вам, любви.

С разных сторон загомонили "старшие", и сквозь хлопки:

– Поздравляем!!

– Браво!!

– Это чудо-переплетение логики, справедливости и пользы!

Капитан попросил тишины знаком: поднял руку:

– Конечно же этого мало. Я тут написал небольшое стихотворение для нашего юбиляра, – сказал смущенно. – Но прочитает их… прочитает…

– Можно я, месье Женьо?! – крикнул ближний к Константину затылок.

– Разрешите мне?! – отозвался темный профиль слева. Картограф узнал голос "старшего пояснителя вечернего торгового кодекса", Ксантипа Леверьского.

– Я так давно не читал, умоляю Вас!!. – раздалось возле барной стойки.

– Не, так дело не пойдет, – обеспокоено сказал капитан. – Эту честь надо заслужить. Сдвигайте столы, стулья в центр. "Селекция успеха" друзья. Удача удачливым!

– "Селекция успеха"! Прекрасный способ. Это так подходит настроению текущего момента!

Константин уже не слушал выкриков, снова уронил голову на руки и принялся выстукивать пальцами по столу…

– Отличный выбор, как вы правы! – восхищались у стойки.

И снова Ксантип:

– Я не удивлен, подумаешь очередная гениальная мысль капитана… ха-ха-ха… Месье Женьо, надеюсь, вы поняли мою иронию, про то, что я не удивлен.

Столы сдвинули к стенам, оставили только тот за которым сидел картограф, благо он не мешал: просить Константина пододвинуться никто бы не решился: сегодня картограф явно не в духе.

В центр вынесли тринадцать стульев. Смотритель принес гармонь, по знаку заиграл. Четырнадцать человек, чуть пританцовывая, двинулись друг за другом, по кругу. Музыка смолкнет, и все кинутся к стульям, куму-то не хватит – значит, не его день, проиграл – удача удачливым. Оставшиеся выпьют по рюмке коньяка, уберут один стул, и по новой… "Селекция успеха" – это всегда весело, особенно под конец. Победитель должен будет встать на колени, и прокатить на спине того, кто выбудет первым: за успех надо платить.

– А вы, не желаете присоединиться? – спросил у картографа капитан.

Константин не ответил, встал из-за стола и не спеша побрел к выходу, у двери остановился, окинул взглядом зал, произнес громко: – Мои родовиты коллеги!

Музыка смолкла. Настороженные лица повернулись к картографу.

– Славные покорители жидких пространств, – продолжил уже тише. – Мы запускаем двигатель, зрелище должно быть потрясающим, винты и вся эта пена… Если, кто не видел, предлагаю понаблюдать со стороны. Через пол часа спускают плоты, можете присоединиться. К тому же, в целях безопасности… мало ли… понимаете?

Константин морщась окинул взглядом зал, задержал его на капитане, скоро недружелюбное выражение лица сменилось равнодушным; картограф, дернул за ручку и вышел.

Через минуту он был уже на верху, отдал приказ спускать плоты, и пошел к рубке, возле нее коснулся палубы рукой, и тут же отдернул. Горячая. Доски ссохлись, потемнели; вспыхнет в любой момент.

Рубка вдруг покосилась набок, готовая вот-вот развалиться.

– Это еще что такое? – удивился картограф.

– Приказ капитана, месье Константин, – отозвалось несколько голосов изнутри. – Смещаем рубку на метр, она загораживает вид с мостика. Если можно, месье, покрасим потом, когда соберем… А-то мы начали с той стороны, а краска высыхает долго, и как быть, потом ведь…

– Так! – крикнул картограф. – На корму быстро! Плот для старших спускают, а вы здесь… помогайте, там людей мало…

– А рубка, месье?

– Рубка завтра!

Константин отвлекся на грузчиков, что не спеша, переговариваясь, проносили мимо массивные рейки.

– Живее! Живее! – крикнул им, быстро разделся до пояса и направился к ближайшему плоту.

– Раз, два взяли… Поднимай-поднимай!.. Да не на меня, к борту тяни!.. Эй вы там, аккуратней!.. Сорвется: голову сниму!.. Ну чего встал, опускай на борт, залезай на плот и привязывай!.. Веревки подготовили?!. Отлично!.. Кидай ему!..

Через пол часа почти вся команда покинула Цесариус. Плоты спустили с правого борта, – всего четырнадцать. Один в один: картограф сам делал чертеж, громоздкие, с навесами от солнца, широкими неуклюжими веслами, небольшими мачтами, плотными, наспех сшитыми парусами; связанные веревками в ряд, гигантским ленчатым червем они колыхались на волнах. С десяток запыхавшихся грузчиков еще сновали туда сюда, спускали уцелевшие тома корабельного архива, бледные младшие лаборанты, щурясь от непривычного света, выносили из своих камер ящики с колбами, странные инструменты: штативы, похожие на металлические вешалки с основанием из голубых бутылей.

– Что это? – недовольно спросил Константин.

– Это?! – Удивленное лицо лаборанта выразило всю трагичность переживаемого оскорбления. – Это душа Цесариуса, месье!!

– Это уже восьмая душа, как я заметил, – раздражаясь, произнес Рум. – Бросьте эту дрянь. Вы воду взяли?

Картограф не стал дожидаться ответа, дрожащая фигура лаборанта вопила о глубоком эмоциональном потрясении; Константин подошел к борту, крикнул:

– Где вода? – Шумно, его услышали не сразу. Пришлось повторить несколько раз: – Где вода?!!

– Пятый и восьмой плот! – донеслось снизу. – В восьмом, месье!

– Распределить воду и сухари равномерно! Идет буря, нас раскидает! Всю одежду и матрацы раздайте сразу!

– Капитан, – услышал он за спиной, обернулся.

"Вот она троица, что ж делать то с вами?"

Макс и Лемм, третий – Чирик поднимался на палубу по лестнице, за спиной мелькал полный, и заметно – не тяжелый, мешок. Константин посмотрел строго, но скоро взгляд смягчился.

– Ладно прощены, – сказал не громко. – И-то лишь потому, что посмертно.

Все трое подошли к картографу, какое-то время молча переглядывались.

– Что друзья, обещал я вам, что будет весело, как видите слово держу.

– Ну, это ведь только начало, – обрадованный милостью капитана, произнес Лем.

– Еще бы, веселье впереди. Берегите воду. Леска, крючки – все взяли? Полтора месяца болтать будет, смотрите ребята…

– Капитан, думаете есть шанс спастись? – глядя на солнце и радостно щурясь, спросил Макс.

Константин похлопал его по плечу.

– Мы недолжны были плыть на этом корабле, и он не мог так быстро сгореть, и Мушито нас предал, как-то уж совсем это на него не похоже… В этой ситуации, чем хуже, тем лучше! Скажу больше: учитывая парадоксальность упомянутых событий, наш триумф, друзья мои, неизбежен. – Он хохотнул, и стал хлопать себя по карманам в поисках трубки.

Матросы улыбаясь покачали головами.

– Возьмите капитан. – Лем протянул картографу несколько сигар.

– Откуда?

– У дежурных были запасы, на воду выменял.

Чирик снял с плеча мешок и протянул картографу: – Это Вам капитан. Все, что можем. И-то с трудом вырвали.

Константин взял мешок, поставил на пол и развязав узел вытащил небольшой соленый сухарь, откусил половину и похрустев несколько секунд спросил:

– А вам?

– Мы как-нибудь разберемся, – сказал Макс.

– У нас есть сыр и тушенка, – добавил Лем.

Константин закашлял.

"Тушенка у них, да вы ребята забыли когда она вам снилась, не то чтоб…"

– Понятно, – прозвучало недоверчиво. – Мне сухари, а себе тушенку? Иного и не ждал от вас. И давно втихаря подъедаетесь?

– Возьмите капитан, – сказал Лем хмуря брови. – Вы еле на ногах держитесь. Без сухарей вы и неделю не протянете.

– Оставьте, – сказал Константин. – Знаете, что я решил? Мы будем на одном плоту.

Матросы покачали головами:

– "Старшие" будут против, месье. Это не лучшая идея.

– Ну, это уже не ваши заботы. Я сейчас вниз за остальными, а вы передайте: на первом плоту сигнальные ракеты, пусть раздадут всем. Макс – тебе отдельное поручение. Вот ключ. У меня в сейфе возьмешь толстую черную папку, она может пригодиться. Ну, кажется все. Пусть расцепляют плоты, и отходят метров на триста.

Ждите нас, мы уже скоро.

Победил Ксантипп Леверьский. Старшему механику, грузному, коротконогому, большого труда стоило держаться на костлявой неугомонной спине везучего коллеги: лопатки волнами подкатывали к нежным, болезненным местам; механик терпеливо кряхтел, изображая то ужас, то восторг, и неизменно повторял:

– Давай-давай! Вези-вези! Давай…

– Вези-вези! – весело кричали, окружившие их, "старшие".

– Отлично! Отлично! – хлопая в ладоши подбадривал Эд Женьо.

– Ме-ее-ее… ме-ее!.. – голосил Ксантипп, бросая радостные взгляды на капитана. Блеять было не обязательно, но преданный, тонко чувствующий настроение уважаемого начальника, он понимал: капитану это очень, очень нравится.

Появление Константина осталось незамеченным. Все были на столько пьяны и увлечены происходившим, что злое, подернутое нервной дрожью лицо картографа, еще долго не портило присутствующим настроения. Он прошел к своему столику, но не сел на стул: внимание привлекла мигающая в темноте точка. Иногда она разгоралась так сильно, что освещала раму и угол картины, что отблескивала на стене свежими масляными красками. Картограф подошел, но не очень близко: уже в трех метрах от мерцающего огонька лицо и уши обжог горячий воздух. Нарисованная на картине чайка становилась выпуклой, брюшко и крылья покрывались пузырями.

Худой Ксантипп сбиваясь, глотая согласные и кашляя от дыма читал за спиной картографа стих капитана:

– … историю постиг.

Для своих родных друзей.

Открывает он музей.

Ты не музея – ты души смотритель.

Друг, товарищ, граф учитель.

По музею каблуками – топчемся.

Вечность трогаем руками – молимся…

Рядом капитан – друг навеки.

С новым ветром перемен, он пришел

И своих друзей нашел.

Что ж обнимемся друзья…

Ксантипп запнулся, расстроено посмотрел на Эда.

– Извините капитан Женьо, тут дальше неразборчиво…

– Жалко, как жалко! – заламывая руки досадовал капитан. – Там дальше самое важное. Я хотел поделиться сокровенным. Все мы здесь люди не случайные. Каждый из нас на своем месте. Если вот, взять живую клетку, разрезать и посмотреть…

– А можно я скажу? – попросил кто-то из "старших".

– Ну пожалуйста, – чуть опешив сказал Женьо.

– Извините, я не мог не сказать! Я много думал об этом… Не сердитесь на мою дерзость, я объясню почему… Мне нужно признаться прежде всего вам!..

– Ничего-ничего…

– Благодарю. Вот смотрите – синоптик, уважаемый наш Натан Рикша, это допустим кора. Это если представить, что мы дерево, да? Любимый всеми нами Капитан – его крона. Ксантипп Ревельский – сердцевина. Уважаемы механик – это может быть листья… да листья, в которых создаются маленькие зеленые тельца. Теперь корень, это наверное, будет любимый наш, хранитель памяти и…

– Меньше всего мне хотелось прерывать Вас! – раздался громкий голос картографа. – Может, даже и не стоит этого делать… – после некоторого раздумья, он продолжил: – И все-таки советую всем присутствующим подняться на палубу.

– Это хорошо, что вы только советуете! – крикнул в ответ капитан Женьо. – Этот урок вы усвоили: прав приказывать у вас нет. Скоро, я перепадам еще один. Мне жаль Вас Константин. Не потому, что управленец из вас получился никудышный, нет. Беда в том, что вы этого почему-то так и не поняли. Вы не поняли… не почувствовали "Цесариуса"! Это судно переживет нас всех, и Вас в первую очередь. Когда мы придем в порт, и я говорю это открыто. – Расправив плечи и чуть задрав кверху подбородок, обратился к старшим: – Я буду требовать немедленного ареста и последующей казни господина бывшего старшего картографа! – и снова Константину: – По Вашей вине погибнет большая часть груза. И уже погибли, между прочим подчиненные вам, люди. Не хватило ума, просто, поговорить с Курдом Острояни, нашим доблестным механиком! – как это сделал я. Ведь этих жертв можно было бы избежать! Рано! Губительно рано вы сдались. Ну да ничего… А мы еще поборемся!

Первым захлопал Натан, к нему присоединились остальные. Когда хлопки стихли, все, и Константин в том числе, повернулись к двери. Из-за нее выглядывал первый помощник "старшего" механика. Константин не знал его имени, на верху видел раза два. Про него что-то рассказывали, что-то не интересное… Слышал, кажется, что для этой должности он слишком молод, и получил ее по большому блату. Да, не интересно…

– … месье Острояни, – видимо повторял не в первый раз, нерешительно выглядывая из-за двери. – Двигатель готов, можете запускать, месье Острояни.

Старший механик не спеша, глядя по сторонам и без устали в волнении вытирая руки о штаны, подошел к нему.

– Готово?

– Да месье. Можете спускаться. Наши уже на плотах. Вам, нужна будет моя помощь?

– Помощь? Я вот хотел об этом… Ты ведь, в общем-то, можешь сам запустить двигатель…

– Я?

– Ну конечно.

– Это не по правилам. Тем более в первый раз… Я не знаю…

– Ну что ты? Ну что ты, это не сложно. Я расскажу тебе… Нет-нет, ничего не говори, это экзамен – пойми. Это главный экзамен твоей жизни… Твоя карьера и… гигантский прыжок вперед…

… и поэтому середина плота обычно пустовала. Люди лежали по краям, было тесно, но и по ночам, когда жара спадала, и никто уже не тянул ладони и кружки за соленой, неприятно стягивающей кожу водой, старались не покидать занятых мест.

Еда закончилась уже в первый день, баки с водой сорвались во второй, когда шторм только начинался. Будто просыпалось что-то там на глубине, шевелилось и вздымало водяные валы. И с каждой минутой могучее тело этого невидимого "нечто" содрогалось все сильнее, в нарастающей на все живое, злобе.

"Чинили, чинили, – говорил "старший" синоптик, – а они оказывается и не ломались. Надеюсь "кампания" оценит. Все барометры на корабле были в идеальном состоянии".

За какой-то час шторм набрал небывалой силы. Черные волны переворачивали плоты, сталкивали, швыряли один на другой, ломая на части. Люди перепуганные, раздавленные валились в воду, барахтались, звали на помощь, тонули. Волны с грохотом кидались одна на одну, ветер так свистел, что закладывало уши, в небе гремело. Кто-то успевал ухватиться за скользкие доски, спасательные круги, но оглушительные тонны, обрушиваясь на головы, вырывали из окоченевших рук последнюю надежду.

Плот на котором был Константин, то оказывался под водой, то вдруг вырывался, и тогда ветер подхватив, как ту самую карту, десятки метров нес над клокочущем обезумевшем океаном. Но никто не упал, никого не смыло. Картограф уже бывал в похожих ситуациях, и заранее, хоть "старшие" и возражали, лично привязал каждого к фиксирующим основание плота балкам.

Бушевало три дня. На четвертый пошло на убыль. На пятый, Константина разбудило бьющее в глаза солнце. Небо чистое, тишина. И утром и в обед Константин поднимался на мачту, прикрываясь ладонью от отраженного света, вглядывался в даль: ну хоть один, кто-то ведь еще, должен спастись?.. Но никого: насколько хватало зрения – только бирюзовая гладь, еле заметно переходящего в небо, океана. Безнадежно, безнадежно, повторял про себя картограф.

Нет, не все утонули. Где-то далеко еще были плоты. И уставшие люди тоже залезали на мачты и щурясь всматривались в пустую даль. Кто-то из последних сил держался за разбухшие от воды обломки, были и те, кому зацепиться вовсе не за что, захлебываясь они хватали ртами воздух, утомленные потяжелевшие тела их, тянуло на глубину. Раскидал океан, далеко они друг от друга, некому помочь.

На пятнадцатый день лихорадка у Константина стала проходить. Он уже узнавал Лема и Макса, которые то и дело протирали его шею и грудь влажной губкой, заливали в рот теплую пресную воду.

– Да капитан, был дождь… теперь мы герои. Пейте, пейте там на верху заботятся о нас… Вчера вода с неба потекла… Завтра, глядишь, что-нибудь вкусное посыплется…

– Кто бы мог подумать? – прошептал Константин.

– Опять он бредит, – сказал Макс, передал Лемму губку, чтобы тот намочил. – А я думал ему лучше. Ну что там не клюет?

Лем опустил губку в воду, подергал лодыжкой, леска привязанная к большому пальцу ноги на секунду скрутилась, но тут же, под воздействием груза выпрямилась.

– Зебнуло что-то, но… Может, глубже опустить.

– Не надо, в прошлый раз на этой взяла.

– Сейчас же поменяйте глубину, – сказал кто-то из "старших". – Из за вашей лени мы голодаем.

– У Вас все есть, ловите сами.

– Я приказываю!

– Это на другом корабле вы могли приказывать. А здесь командует капитан Рум, и замов среди "старших" цесариуса он пока не назначал. Вам еще раз показать документ подтверждающий статус господина Рума?

– Лягушачья бумажка. Я слышал, что у него есть папка набитая пустыми бланками с печатями и подписями. Это плевок в лицо всем нам, это покушение на систему. Все перекрутил, все переврал. Чтобы оставить вас здесь, он обозвал это деревянное гнилье кораблем, назначил себя капитаном, и… Одного не могу понять: откуда у него подписи министра торговли и главного законодателя иерархической теории?

– Если Вас что-то не устраивает, – строго сказал Макс, – вы всегда можете покинуть "Неукротимого воителя".

– Да, он так это назвал. Он использует слабые места закона. Не удивлюсь, если корабль с таким названием есть на балансе флота.

– "Неукротимый" – существует, – нехотя ответил Макс. – Не верите словам, пощупайте сами, можете попрыгать на нем…

– Пильман перестаньте, – раздался слабый голос Натана Рикши. – Если думаете, что отражаете мнение всех, то сильно заблуждаетесь. Я проверял – документы подлинные. Константин Рум, наш новый капитан, человек честный порядочный, таким был и поверьте останется. Он из особой породы людей дела, людей "сегодня", которые на наших глазах превращаются в людей "завтра". Вы и подобные вам боитесь их. Но они, уверяю: вас-то как раз не боятся. Там, на цесариусе, мы не понимали, не разделяли его взглядов, но теперь, когда пелена снята, и вместо дьявольского обличия пред нами предстал лик праведника, человека светлого, человека рельефных, выточенных убеждений. Константин – это фигура, личность давно доказавшая право на лидерство. И я первый, пойду за ним, а позволит, станем плече к плечу… Я готов разделить с капитаном Румом ношу его, нет… нашей общей правды.

– Что вы такое говорите Натан? Вы же первый называли его выскочкой, человеком низким, далеким от идеалов интеллектуально-физиологической градации.

– Да, может иногда, какие-то его поступки я и осуждал, но…

– Иногда?

– Я был не прав! – сожалеющей интонацией произнес синоптик. – Но у меня хотя бы хватает смелости признать это…

– Не только у Вас, – прозвучало в ответ. – Я и сам уже вижу, что ошибался, насчет господина…

– Поздно! – зло сказал Натан. – С трудом верится мне в вашу искренность…

– А чем это ваша искренность лучше моей?

Вдруг замолчали. Картограф открыл глаза, приподнялся на локтях, и какое-то время его мутный бездумный взгляд скользил по обнаженным, до язв разъеденных солью, телам. Остановился на капитане Женьо. Тот сидел спиной к нему, на противоположной стороне плота, свесив ноги в воду. Локти чуть вздрагивали, и Константин попробовал представить, что Эд сейчас вырезает, но на ум ничего не шло; затылок картографа снова уткнулся в пол, глаза устремились в небо.

– Кто бы мог подумать? – неслышно прошептали губы.

Он уже не бредил, просто вспомнил…

Все затаив дыхание вслушивались в нарастающий гул, наблюдали как под кормой вспенивается вода. Якорные цепи натянулись, корабль разворачивало, и только тогда Эд Женьо прочитал новый определитель выведенный старательными оформителями белой сияющей краской на темных бортах. Оглянувшись на картографа, капитан гневно произнес:

– Вы за это ответите!

Константин пропустил мимо ушей, зачарованный, он смотрел на постепенно углубляющиеся винты. Лопасти верхних крутились еще медленно, отраженные ими солнечные лучи мелькали на отвесных створках последнего грузового отсека.

Двигатель взревел, из длинных тонких труб, что вкрутили в специальные палубные пазухи перед самым запуском, пошел черный искрящийся дым; скоро он стал прерывистым, показался огонь.

– Что это? Месье Курд, – спросил капитан у задумавшегося механика. Пуча глаза и мыча тот не спеша отвечал:

– Ммм… Двигатель не запускали, в переходниках остались масла – они выгорают.

– Это не опасно?

– Ммм… ни в коей мере.

Дзынь… дзынь… дзынь… – все настойчивее, звонче пробивалось сквозь толстые борта.

– Какой звук… Отчего так?

Механик растопырил пальцы и как бы растягивая и сжимая ладонями невидимую пружину, щурясь и облизывая губы, говорил:

– Дроссель вытягивает заслонку, когда идет давление на второй цилиндр…

– Ух как громко, Вам не кажется, что корабль дрожит? – настороженно спрашивал Эд.

– Когда деформируются пространства в клапанах, полости сжимаются и создаются микровзрывы, отсюда и вибрация…

– Это пройдет со временем, да?

Механик раскрыл ладонь и как бы вкручивая в нее кулак, объяснял:

– Сейчас притрутся шрузы, сгладятся внутренние спайки, исчезнут пустоты, и тогда…

Еще говорил, но из-за стильного скрежета слов уже не разобрать. Люди зажали уши, испуганно пригнулись. С кораблем явно что-то было не так. Винты заклинило, видно потому, что вода под кормой уже не бурлила, Цесариус задрожал, вся накопленная им за долгие месяцы боль, вырвалась душераздирающем стоном. И спасаясь от этого, пронзающего насквозь звука, люди падая на колени хватались за головы, прятались друг за друга, в отчаянии прыгали в воду.

Крики, паника… взрыв. Задней части корабля, как ни бывало. Константин уже видел похожее, но не так близко. Горячий пепел, щепки, колючая пыль застревали в волосах, обжигали пальцы, царапали лицо. Взрывной волной картографа сбило с ног, но вцепился в мачту – удержался; капитан и Макс, успели ухватиться за низкие перила, остальным повезло меньше.