Текст книги ""Цесариус" обреченный... (СИ)"

Автор книги: Станислав Жейнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

К полуночи у медведя появилась еще одна лапа, морда обросла шерстью, пасть стала зубастой, злой; наконец капитан громко выдохнул, сладко потянулся в кресле и принялся складывать инструменты в сумку. Когда закончил, как того требуют правила, попросил у «старших» разрешения уйти, и после всех церемоний, уже на пороге, вспомнив о чем-то остановился, коснулся ладонью лба и посмотрел на Константина.

– Господин картограф, можно вас на пару минут?

– Я допью кофе?

– Конечно. Только не затягивайте, сами знаете: время дорого: счет на секунды. Я буду у себя. Еще раз, приятных сновидений господа.

– И вам месье Женьо!

– Капитан Женьо, пусть вам приснится пристань!

– И пусть на пристани ждут вас верные ваши слуги!

Капитан улыбнулся на прощание, шагнул в коридор, но там увидел кого-то и…

– Почему в таком виде?! – грохнуло в коридоре. Голос капитана почти не узнать, в нем было столько непривычной злобы, даже ненависти, что в зале вздрогнули все… или, почти все.

– Виноват, – прохрипел кто-то в ответ и закашлял.

Месье Женьо еще гневался, но дверь захлопнулась, и слов уже было не разобрать.

Потом послышались глухие затихающие шаги, и Константин, наскоро допив кофе, поднялся. Человека с хриплым голосом он конечно узнал.

В коридоре дожидался, черный от копоти, в обгорелых лохмотьях, с кровавыми подтеками на плечах и шее, второй помощник картографа, и верный его товарищ, Эрик Мушито.

… и огонь обходит буферные осеки. В них воздух, если бы тонули, другое дело, а тут… сгорим, ахнуть не успеем. – Эрик еле поспевал за Константином, левая, прожженная до мяса ступня распухла, каждый шаг причинял боль. Кабы ни темнота, и ни этот, забытый кем-то слесарный ящик, другая нога осталась бы целой, но…

За спиной у Константина загрохотало, упал подвесной шкафчик с инструментами, раздался стон.

– Ну что еще? – недовольно бросил картограф.

– Я убью его…Ссс… неряха косоглазая, – помощник выругался, закашлял.

– Нет времени. Эрик надо идти. Где ты там, поднимайся.

– Не могу, тут шагу ни ступить. Он тут ящики разбрасывает, гад. Разжалую в тароукладчики.

– Нет такой должности.

– Будет.

– Держись за меня.

Константин подошел к помощнику, присел рядом, пошарил рукой в темноте, дотронулся до бедра.

– Вот ты где.

– Дай отдышаться, так скачешь… Фух… Чертова шкатулка, как нарочно все… Говорю тебе, его построили чтоб сжечь. Так корабли не строят. Восемь ярусов, сорок отсеков, корпусы, подкорпусы, и коридоры, бесконечный коридоры… В перегородках сквозняк, откуда? Одно название что буфер… Все задраили и бестолку. Не задушили мы его, Костя… Не задушили… огонь вниз пошел, и третий ярус уже горит: пятнадцатый отсек. Снизу конопатили, но там столько щелей… Все равно воздух есть… Бесполезно все…

– Сколько человек работает?

– Двадцать.

– Всего?

– Сейчас двадцать, по пять на отсек. Десятерых отправил спать. А ты думал!.. Люди не железные. Да, еще двое, Леро и Сиоха задохнулись, час назад, на третьем… Внизу азиата завалило. Он за неделю седьмой.

Азиат, – расстроено произнес Константин. – Я его плыть уговорил…

– Ни только его… Много обгоревших, есть очень тяжелые: уже не очухаются.

– Кто еще?

Помощник промолчал.

– Почему обгорели? – спросил Константин.

– Третий ярус отвоевывали. Пену качаем, как ты сказал – хорошая вещь… порошка, правда мало. Держим… держим, но… Вырвется наверх и все… пары часов хватит. А так, день-два на отсек… может, недели две и продержимся. А надо месяц, да?

– Месяц, – подтвердил картограф.

– Не успеем, бесполезно это. Да и сам-то веришь, что за месяц дойдем? От Сибрея до Тиру "Икар" четыре месяца шел, так он почти пустой был, эх… – откашлялся, и продолжил, – Две недели как отчалили, и еще месяц, ты говоришь, итого полтора… за полтора хочешь добраться. Напрямки, через рифы, с такой-то осадкой. Самоубийство.

– Ничего, выйдем на течение, может и быстрее получится. Больше, все равно ничего ни придумать. Ты отдохнул? Вставай. Не нравятся мне твой настрой… Может, и ты, береями грезишь? – А жрать друг друга по жребию, или сначала добровольцев?

– Там разобрались бы.

Помощник поднялся, придерживаясь за стену.

– Пойдем. Ты мне это… людей давай.

– Через неделю, ни раньше, – сказал Константин. – Через неделю наших тут никого не будет, всех наверх заберу.

– Боюсь, некого будет забирать. Надо сейчас.

– Нет.

Минуту шли молча, наконец Константин, произнес:

– Эрик, мне их жаль не меньше чем тебе. Но давай без сантиментов. Не из кого выбирать, пойми. Эти люди, как и ты, плавали на моих кораблях; они знают меня, верят и готовы подчиняться. Не представляешь, какие там настроения? – картограф поднял вверх палец. – Так они и десятой, того, что происходит не знают. Сразу бунт. Друг друга резать начнут. Первых нас, конечно.

– Думаешь, не знают?

– Нет. Откуда? Сегодня услышал: "На первом ярусе примесь дыма ноль семь процента".

– Как так? – удивленно спросил помощник. – Уже неделя, как перевалила за два.

– А в докладном журнале, для "старших", я до сих пор указываю ноль семь. Как чувствовал. Рыба с головы гниет. Я знаю кто…

– А капитану, что говоришь?

– Все, что знаю я и два моих помощника, известно и ему. Кстати, ты останешься за главного. Вик мне на верху нужен. Он говорит хорошо, и боятся его. В пять построение. Пожара уже не спрячем, но про масштаб пока не будем распространяться. Мне нужна эта неделя, мой друг. Ну, чего ты опять кашляешь? Не останавливайся. Да, ты, так и не сказал, кто обгорел. Чего молчишь?

3

Мертвые лежали у стены. Почти не отличить: обгоревшие, скрюченные, с одинаковым выражением боли на лицах. Но Вика узнать не сложно, по протезу, вместо левой кисти. Константин склонился над телом первого помощника, потрогал опаленные волосы.

– Вик. Друг мой, как же ты меня подвел.

Комната проходная, туда сюда мелькали грязные, потные, с оголенными торсами: с тачками, ведрами, топорами. Когда они замечали Константина, то улыбались, и было странно видеть проявление радости на этих уставших, жестоких лицах. А из коридоров доносилось: "Капитан Рум здесь!.. Наш капитан здесь!.."

От едкого дыма защипали глаза; картограф прижал ко рту платок, вдохнул, и еле сдерживая кашель обратился к Эрику:

– Почему сразу не сказал?

За стонами, топотом, чавканьем насосов, за всей этой шумящей суетой, Эрик не расслышал.

– Почему не сказал? – повторил Константин.

– Когда я уходил, первый помощник еще дышал, – прозвучало в ответ.

Картограф приглядывался к другим обгоревшим, и никого больше не мог узнать.

"И они верили мне, улыбались, называли капитаном. Даже здесь, на "Цесариусе" – капитаном. А если б знали чем кончится?.. Может и знали. Просто выбора не было. Им легче. А мне… нужна эта тяжесть? Завтра, соберу всех, скажу: плывите куда хотите. И через две недели, будем на островах. Холодные скалы, пустой горизонт и голодная смерть. Их решение. Верное или нет, не важно. Главное, я снял с себя груз. Или не снял? Не снял. Один, может решить за всех, если он прав, если во благо… Если, я и правда верю в то, что делаю… Какого черта!.. Себе же вру. Есть шанс, что нас найдут на Береях? – маленький, но есть. Есть шанс доплыть до Тиру? – такой же. Но я выбираю Тиру, потому что двадцать процентов груза – мои. Дело всей жизни – вот что еще на весах. Вот она – правда. Как всегда гадкая, постыдная. Может, и без этих двадцати процентов, шли бы тем же курсом? Может. А этих, что еще час назад дышали, устраивает это "может"?"

– Пятнадцатый горит! – послышалось из далека. – Скорее, пятнадцатый горит!

Эрик посмотрел на Константина.

– Не может быть. Там по колена воды.

– Пятнадцатый горит!

Константин сорвался с места, помощник следом. Все как вымерли, в отсеках ни души, подбежали к насосам, и тут никого. Скоро Эрик обогнал картографа, позади них послышался топот. Константин оглянулся, крикнул, что есть мочи:

– К насосам! Качайте, качайте воду!

Его поняли: несколько секунд, и шланги, что тянулись по отсекам вздулись от давления, эфир наполнился тяжелым дыханием поршней. Чем дальше по коридору, тем гуще дым: все хуже видно и тяжелее дышать. Картограф запнулся о что-то большое, мягкое, чуть не упал.

– Осторожней, – услышал впереди придушенный голос помощника. – Тут еще двое.

Скоро Константин наткнулся на еще два тела, и опять чуть не упал. Потом потерял ориентир, растопырил руки в поисках стены, закрутился на месте, но услышал кашель Эрика, и опять:

– Пятнадцатый горит! Все сюда!

Кто-то тяжело дыша шел ему на встречу.

– Держи крепче, не роняй…

– Дышать нечем… Сможешь сам?

– Да куда мне, борова такого. Давай-давай, там еще двое…

Картограф, пропуская их, прижался к стене, сказал не своим голосом:

– Через двадцать метров справа дверь, комната проходная, потом лестница, – закашлял. – Оставите его и живо назад.

– Капитан, это вы?

– Да Макс, это я. Кто с тобой?

– Со мной братья. Лем отключился… Там еще двое… их паром обожгло… время потеряли, если б…

– Идите-идите! Потом… все потом…

– Поздно сменили… угорели все… пришла смена, и тоже нахлебалась… занялось в один момент…

– Потом, потом будем разбираться…

Константин поспешил дальше, скоро услышал шипение пены, треск горящего дерева; лицо обдало жаром, запахло палеными волосами.

В пятнадцатом отсеке дым не такой густой. На фоне пламени выделялся силуэт второго помощника.

– Помоги подтянуть! – крикнул Эрик.

Картограф опустил руки в воду, нашел шланг, потянул в середину отсека. На миг прояснилось, возле дальней стены показались горящие мешки; огонь по ним добрался до потолка. Второй шланг был метрах в пятнадцати, его выдавали струи пены, что взлетали на три а-то и пять метров, а когда давление падало, терялись в мутном водовороте. Добраться до него ни так просто: пламя охватило деревянные контейнеры, перегородки отсека, стены. Мешали мешки с химикатами, раньше их сдерживали деревянные брусы; теперь брусы сгорели, и тонны груза нависли над проходом, уперлись в горящую стену, готовые вот-вот обвалиться. Чтоб не опалить лицо картограф натянул китель на голову, кисти спрятал в рукавах. Пробежать под огненной аркой не получилось, спасаясь от жара он стал на четвереньки, и медленно, чтоб не свалить на себя все эти тонны, двинулся по узкому проходу.

Долго находиться в отсеке нельзя, пары химикатов разъедали легкие, глаза слезились, слюни становились густыми, застревали в горле и не давали дышать.

Тушили по очереди: менялись каждые пять минут. С нижнего яруса подняли еще два насоса, а через час, когда пятнадцатый отсек потушили, насосы пришлось стаскивать обратно. Последний не удержали: сорвался, кубарем покатился по лестнице, впечатал в стену двух матросов, зажал Константина между ступеней. Картографа освобождали десять минут; у него ободрало спину, были поломаны ребра, вывернуло ключицу.

Несколько минут отдыха, и по новой. Еще несколько часов Константин оставался внизу. Его уже не узнать. Как все раздетый до пояса, черный, оборванный, злой, с нескончаемыми приступами кашля. Как все таскал мешки, когда замуровывали коридоры, конопатил щели в стенах, засыпал песком буферные отсеки. Все это для того чтобы перекрыть кислород: уморить, задушить огонь.

В четыре утра Константин наконец добрался до своей каюты, принял душ, побрился, сменил одежду, и после чашки кофе и сигары, прихватив тубус с картами, направился к капитану Женьо.

4

Капитан не спал, видимо не ложился совсем; все тоже кожаное кресло, на столике и на полу стружка, сумка с инструментами на небольшой табуретке возле; тут же новая заготовка: какая-то рыба – акула или парусник. Константин подошел к столу, взял ее в руки, покачал как бы определяя вес.

– Что-то похожее ты уже кажется делал… А что медведя, уже закончил?

– Медведь был ошибкой.

Ему показалось, что Константин очень неаккуратен, и может поломать или уронить вещь в которую уже вложено столько труда; это уже не деревяшка, это источник приятных воспоминаний, творческих надежд.

– Поставь пожалуйста на место. Ты знаешь, я не люблю когда трогают мое. Пойдем туда.

Прошли в соседнюю комнату. Два кресла, стол, приоткрытая дверь в кладовку, на стенах полки обставленные деревянными фигурками зверей и птиц.

– Ты должен был зайти еще четыре часа назад.

– Да. У тебя есть коньяк?

– Ты знаешь, я не пью.

– Тогда я закурю… с твоего позволения.

Константин достал трубку, набил табаком, закурил.

Капитан поудобней уселся в кресле, минуту разглядывал картографа, наконец произнес:

– Существуют правила… необходимые правила. Циркуляры, нормативы, уставы придуманы не нами, и не нам решать какие пункты этих правил благотворны, какие вредны. Мы принимаем их в купе и следуем неукоснительно ибо так прописано в законе, и тому есть письменное, заверенное печатью и подписью министра торговли, подтверждение.

Корабль это сложный организм, это симбиоз исполнительно законодательных течений. Мы – пирамида. Фундамент здесь люди, люди, и должностные инструкции, а цемент – понимание текущего момента, нахождение в себе и последующее развитие необходимых личностных качеств. Да, еще не все потеряно, но время дорого, посему я и счел необходимым озвучить этот вопрос немедленно.

Я новатор. Я тоже за идеи. Это происходит от моих либеральных взглядов, если хотите – демократического мышления. И тем не менее, всему есть предел!

Мы звенья одной цепи. На нас известный груз ответственности. Вижу вы загрустили. Хорошо, опустим вступление.

Это "вы" насторожило Константина; он понял что разговор будет официальным: подробное содержание внесут в путевой отчет акваториальной комиссии.

– Мне уже ни раз докладывали, – продолжал капитан, – а сегодня и сам я оказался свидетелем катастрофы. Эта катастрофа следствие непродуманной поведенческой составляющей некоторых руководителей высшего звена. Вы понимаете о ком я? Подрыв вашего авторитета, господин картограф, неизбежно влечет ослабление моего. Мы не можем позволить неуважение и уж тем более публичные хамские высказывания в наш адрес людей находящихся ниже нас по рангу. Наша структура, ее иерархический принцип, – основы нашей силы, нашей крепости. Но слабое звено может разрушить любое фундаментальное образование. Существуют строгие правила, и отклонения от прописанных норм приводит к нежелательным, иногда губительным последствиям. Думаю, и сами понимаете какие сложные взаимоотношения ожидают вас с подчиненными. Теперь будет не просто восстановить статус-кво, но положение не безнадежно. Вместе мы справимся. Смею надеяться: попустительство в отношении собственного авторитета, заигрывания с подчиненными все это позорное гниение останется в прошлом. Советую вам немедленно объясниться со старшим смотрителем музея. Причем, сделать это в присутствие "старших". Нам не нужны домыслы, намеки, и… необходимо пресечь все, что отвлекает от главного.

Капитан встал, заложил руки за спину и не спеша стал ходить взад вперед по комнате.

– Зачем вы все время трогаете свое плече? – спросил, глядя себе под ноги. – Это от нервов?

– У меня был вывих.

– Вот видите. Надо быть осмотрительнее. Это вам как бы предупреждение. Да, вот еще… Может, дать вам кое-что почитать. Я признаться, и сам перечитываю некоторые главы "структуризации поощрительной психологии". Право, некоторые тезисы достойны гимна. Параграф седьмой и пятнадцатый перечитывал три раза. Помните – "перевернутый мир"? Руководителя и подчиненного поменяли местами. У первого изменился химический состав мозга, уровень гемоглобина, вкусовые пристрастия, у второго расположения некоторых внутренних органов, политические взгляды, и… По лицу вижу, вы вспомнили. Мозг человека, подстраивает физиологию под статус. У мозга своя программа. На разную пищу у нас выделяется разная по плотности и составу слюна. Уровень руководителя характеризуется определенным запахом и даже цветом потовых выделений. Это базис "поощрительной психологии". Старшему хранителю судовых термометров, я скажу: добрый день, его первому помощнику: здравствуйте, замам помощника: приветствую. Это наука. Палитра отношений требует осмысления. Важны полутона. Для каждого из подчиненных свой тембр голоса, мимика, движения, и поэтому у нас нет противоречий: мы понимаем друга, в нас нет лишнего, мы часть большого, целого. А у вас, извините, все вперемешку. Вы игнорируете опыт столетий, отвергаете целую науку.

– Извини, – сказал Константин, приподнял ладонь. – Давай чуть погодим… Это важно, но… Уже пять, сейчас общее построение, мне надо идти, а потом…

– Потом? – обиженно проговорил капитан. – Значит, потом. Такие вот у тебя приоритеты. Пытаюсь тебя вытянуть из болота, и… Отмени построение. Я говорю о глобальном, о порядке…Что важнее?

Картограф встал.

– Эд, – сказал он тихо. – У нас с тобой несколько разное представление о порядке. Когда-то мы много спорили, но это ни к чему не привело… Каждый оставил за собой право на личное мнение, и поэтому…

– Когда-то, ты был капитаном! – перебил Женьо. – А сегодня ты старший картограф на моем судне! На моем судне! – ткнул себя пальцем в грудь. – Я капитан Цесариуса… пока еще… На этом корабле, личного мнения быть не может… даже у меня. Есть шаблонное руководство. Оно исключает ошибку, ибо существующие стандарты сводят на нет…

– Ну ладно… Мне правда пора.

– Мы не договорили.

– Эд, у нас всегда были сложные взаимоотношения, но была черта… была граница. Тут я, по ту сторону ты. Не думаю, что отношения улучшатся или станут хуже, скорее всего, лишний раз убедимся в том, что не способны влиять на мнения и поступки друг друга. Перейти черту – убить иллюзию, веру в собственную значительность. И еще… Мне всегда хотелось верить, что под маской шаблонного мировосприятия прячется живой неординарный ум. – Константин улыбнулся. – Не люблю разочаровываться.

Капитан рассердился; он быстро задышал и со словами: – Подожди минуту… мы не закончили, – вышел из комнаты. Скоро вернулся, в руках ножик с коротким лезвием и заготовка рыбки, той самой: акулы или парусника. Плюхнулся в кресло и с ужесточением принялся вырезать у рыбки спинной плавник.

"Значит акула".

– Вы анархист! Вы враг системы! Вы погубите корабль! Я только теперь начинаю понимать, к каким ужасным, чудовищным последствиям…

– Я зайду после…

Капитан обессилено бросил руки на колени.

– Погоди, – сказал картографу. – Хватит печатать! – крикнул в приоткрытую дверь. – Костя сядь.

– Ты не хочешь на построение, со мной пойти?

Ответом был удивленный насмешливый взгляд.

– Ты принес карты… зачем?

– Есть сомнения. Нужен совет. Острова не выходят из головы… Нет уже прежней уверенности…

– Ха-ха-ха, – добродушно рассмеялся капитан. – Дожились и до такого… Наш непрошибаемый Рум в чем-то неуверен.

– Хорошо, – сказал Константин. – Зря я это… Я зайду позже…

Капитан три раза стукнул костяшками пальцев по столу. В кладовке щелкнуло. Это сдвинулась каретка с бумагоопорным валиком. Меняют ленту, догадался картограф.

– Натан, у вас бессонница? – спросил он.

Послышался застенчивый кашель и угодливое: – Доброе утро месье Константин.

– Доброе-доброе…

– А совет вам только один, – снова перешел на официальные интонации капитан. – Разберитесь в своих отношениях с подчиненными. Штудируйте должностные инструкции. Особенно пятнадцатый-шестнадцатый тома.

– Закончил словами: – …и семи свидетелях. Тринадцатое августа, четыре часа пятьдесят семь минут.

А уже в четыре пятьдесят восемь сотни глаз следили, как вдоль бесконечных шеренг к капитанскому мостику, вколачивая твердые шаги в скрипучую палубу, торопился старший картограф и второе лицо торговой шхуны "Цесариус", Константин Рум.

«Неделя, всего неделя, и все противоречия позади. Но надо быть честным… предельно честным. А получится? Течение слабее чем думали, ветра почти нет: с такой скоростью и двух месяцев не хватит. Отсек выгорает за сутки. Надо сбить темп раза в три. Не реально. Нужен попутный ветер – обещают штиль. У нас есть двигатель, но… бахнет же, в щепы разнесет. Было ведь у других. Институт „промышленной альтернативы“, конечно разобрался. Только вот наши механики – , как окликнешь, – вздрагивают. Что, из хорошего? – бактерия какая-то в питьевой воде. – Об этом не сейчас. Что еще? – барометры сбесились, – починим. Главное что? Поверить должны, вот что! Все равно доплывем, ни смотря ни на что. Вы со мной – орлы! А ну веселей, бравые! Нос по ветру – сыны удачи! – Только вот этого не надо: удача, орлы – не делай так. Этот пафос, теперь, не к чему. Не поверят, настроение не то».

Константин говорил больше получаса. Из слов стало ясно, что пожар только в нижнем ярусе и скорее всего дальше не распространится. Слава богу ветер попутный и по прогнозам: со дня на день усилится в разы. «Так что драим зубы, и спиливаем ногти – скоро порт!» – улыбаясь во всю, возвещал Константин.

На худой конец, есть двигатель, механизм новый, но надежный, и наши опытные механики, только и ждут приказа.

Порадовали своим открытием лаборанты. Для улучшения настроения и поднятия тонуса в воду будут добавлять йод и хлорку. Она станет нежно-зеленого цвета и со сладким запахом серы.

Приятной неожиданностью стало подтверждение теории профессора Броукнеля. Как оказалось: аномальное поведение компаса и барометра в этих широтах, событие прогнозируемое и зафиксировать его еще раз – большая удача – очередная победа государственной науки. "Электромагнитное благословение" – как назвал явление Рум – одна из лучших морских примет.

Много говорилось о самоотдаче, взаимовыручке, доверии. "Орлы! Сыны удачи! Боги моря!.." – металось над палубой. – "Время пришло! Все вместе! В один кулак!.."

Но сыны удачи, похоже перестали верить в своего родителя. Ни блеска в глазах, ни улыбок, ни радостных восклицаний.

Пора заканчивать. Пробежал взглядом по рядам, поднял руку:

– Помощник старшего оформителя здесь?

– Здесь, – послышалось издалека.

– Два шага.

Он стоял последним. Оформители низшая каста – бесправные, питались, спали хуже всех на корабле. За мизерное жалование покупали себе инструменты: кисти, валики, ведра, а по прибытии, все это сдавалось в корабельный музей. Помощник "старшего", отличался от подчиненных только цветом головного убора, у них назывался таблеткой, а в остальном такой же: перештопанный заляпанный краской костюм, стоптанные туфли, и многодневная небритость.

– Как зовут?! – спросил картограф.

– Александр Бец! Месье Константин.

– Да, помню. Александр Бец, как называется наш корабль, помните?!

– Цесариус, месье Константин.

– Ничего не забыл?

– Нет, месье Константин. Со вторника, согласно расписанию архивного зачета Цесариус Великий, переименован в Цесариус Гордый. Но с пяти до десяти утра каждого вторника, по вынуждению пятой поправки торговой ассоциации определитель в названии не упоминается.

– Все правильно, – согласился картограф. – Но у меня есть немножко дерзкое рационализаторское предложение: Мы не будем ждать десяти утра, чтоб проголосовать за новый определитель. Нам не помешает лишняя скорость. Беру на себя смелость… Приказываю учетчику архивного зачета внести в расписание: С четырнадцатого ноль восьмого! с пяти тридцати восьми! Цесариус Гордый переименовывается в Цесариус Стремительный.

– Но пятая поправка… – попытался спорить оформитель.

Константин улыбнулся.

– Командование накладывает вето на пятую поправку торговой ассоциации. Все необходимые документы, по прибытии, подпишем в исковом кабинете верховной канцелярии. Вот так вот! – крикнул весело. – Виват друзья!

По рядам прокатилось не дружное: Уррра! Ура!

5

Четырнадцатое, десять утра. Давно уже не было солнца – сегодня выглянуло. Возле рубки, в ее тени широкий заваленный папками и свертками карт, стол; тепло, и картограф приказал вынести из каюты прямо сюда, на палубу. Принимал с шести утра, и еще четыре просидит, до двух дня. В нескольких шагах от него, первый помощник корабельного учетчика; его обязанность вести запись распоряжений картографа, печатать приказы, подшивать копии в докладной журнал.

В десяти метрах, за белой чертой начиналась очередь: десять-пятнадцать человек, вырастала и до тридцати, меньше двух-трех не было никогда.

Уже месяц как узнали о пожаре; все это время Константин спал два-три часа в сутки, последние два дня не ложился вовсе. Все тело ныло, сильно болела грудь и ключица, голова тяжелая, чужая, и со слухом не лады: будто в уши вату напхали.

…то есть? – не понял Константин.

– С правого борта "Гордый" заменили на "Стремительный", – испуганно говорил помощник старшего оформителя, – но на левый белой краски уже нет, сами понимаете: буквы в человеческий рост и…

– Что значит нет?.. почему?

– Банку выронили… а новую не дают. Статисты требуют заполнить девятую форму, а бланки внизу, а туда не пускают, и я написал заявление на имя…

– Стоп. Понятно. – Обратился к учетчику: – Выпиши, пусть получит.

В ответ:

– Это… несколько нарушает…

– Выписывай.

– Как скажете. Под Вашу ответственность.

Константин устало махнул: – Следующий.

– Гуревич, статист.

– Это приятно.

– У нас недоразумение. Понимаете… подозреваю: четверо из отдела метеорологии выращивают мышей.

– Кого?

– Мышей. Ну, звери такие.

– Почему ни слонов?

– Ха-ха. Видите ли: Когда отплыли, выяснилось, что у нас много мышей, что мы только ни делали, но… Тогда Вы приказали…

– Я приказал?

– Да, месье Константин. Вы приказали выплачивать за каждую пойманную мышь четыре копейки. Мышей не стало, но неожиданно, вы не поверите…

– Поверю. По сколько они сдают?

– По двести в день. Так только они и сдают, подозрительно… Обещают через неделю по четыреста… Главное, сытые такие, крепенькие…

– Это радует, – сказал Картограф.

– Так, что делать? Ничего ж предъявить не можем: все по закону.

– Заплатить все до копейки, и премию дать: две тысячи. Сколько уже выплатили? – В общем: найти ферму, и на всю сумму штраф за нарушение санитарных норм. Если с этим все в порядке, штраф за отсутствие лицензии на выращивание домашних животных.

– А если есть лицензия?

Картограф вскинул брови, недоверчиво посмотрел на статиста, перевел взгляд на учетчика: – Пиши приказ задним числом.

– Задним числом? Только под Вашу ответственность.

– Приказ от пятнадцатого мая. Все животные на судне должны иметь амбулаторные карточки. Прививки от оспы, куриной слепоты и… Все. Следующий.

– Это не все. Сегодня была ревизия, в каюте второго помощника старшего оформителя нашли четыре ящика тушенки. На складе недостача – шесть ящиков. Дежурный, наверняка заодно. Случайно узнали грузчики и слесаря: грозят расправой, самосуд и прочее… беспорядки начнутся, им сейчас только повод…

– Понятно, – постучал пальцами по столу. Учетчику: – Приказ вчерашним числом.

– Вчерашним?

– Хватит переспрашивать. Приказ: Выдать второму помощнику старшего оформителя: имя, фамилия – четыре ящика тушенки.

– За что это?

– За спасение утопающего, как звали дежурного?

– Вирчис, – удивленно произнес статист. – Заместитель первого помощника старшего охранника судна.

– Очень хорошо. За героическое спасение заместителя и так далее…Вирчиса. Кстати Вирчиса этого в лазарет с удвоенным мясным пайком, в скобках – сколько не хватает? Вот пиши: два ящика тушенки.

– Может их еще за это к ордену? – недоумевал статист.

Константин задумался. Учетчику: – Приказ второй: За спасение высшего по званию, второго помощника, как там его?.. представить к Чермесскому трезубцу второй степени.

Учетчик исподлобья взглянул на Константина:

– Может, хотя бы четвертой?

– За такое полагается – второй. Сейчас придут его подчиненные, выяснять почему так обижают их самоотверженного начальника. Так что второй… второй… Слава героям! – обратился к статисту: – Гуревич, чего застыли? У вас все? Следующий!

Статист откланялся, к столу подошел пожилой худощавый матрос, с узкими бегающими глазками.

– Здравствуй Бек, – приветствовал картограф.

– Месье Константин, у меня конфиденциальный разговор.

– Пойдем в рубку, – поднялся с кресла, жестом позвал матроса за собой.

В рубке жарко, картограф приоткрыл форточку.

– Всю ночь освобождали десятый отсек, по вашему приказу, – сказал Бек и глаза у него забегали еще быстрее, голова начала вздрагивать. – Меня там не было, но узнал… Грузчики – не матросы, вообще народ смирный, но… много недовольных. Группка сколотилась, там… есть там такой – Зирик.

– Кто он?

– Просто грузчик. Но его слушают. А говорит он много. И раньше брюзжал, а теперь, так совсем… Чего, говорит, нам стараться. Кровопийцы с нас три шкуры дерут, за всех вкалываем, а отношение… Бойкотировать роботы и все такое. Месье Константин, еще немного и…

– Ясно. Спасибо за сигнал Бек. Как вообще, как самочувствие? Знаю-знаю – тяжело. Надо иногда и отдыхать. Сейчас выпишу накладную. Пару бутылочек вина… для сердца… от усталости…

– Я совсем ни для этого…

– Да о чем ты? я ж тоже, от чистого… Зирик, говоришь…

5

– Да, я вас звал. Подходите ближе, не бойтесь. Зирик, это ваша фамилия?

– Да.

– Присядьте вот сюда на стул.

– Месье Константин, неловко, я постою.

– Стойте если хотите. Я чего звал вас: дело у меня к вам уважаемый. Ответственное дело. Давно к вам приглядываюсь: есть в вас потенциал. Надо развивать, надо. Работы много будет теперь. Решили ввести новую должность, хватились, а толковых на пальцах сосчитать… А тут вы как раз… Отзывы о вас хорошие: умеете работать. Сами-то готовы к росту?

Зирик все-таки сел на ранее предложенный стул, протяжно выдохнул.

– Теперь руководить будете, – улыбаясь говорил картограф. – Строгие но справедливые начальники – вот, чего нам не хватает. Не подведите, горизонты впереди о-го-го… Карьерный рост, льготы, право на пенсию… Но постараться придется – справитесь?

– Месье, честно говоря и не ожидал…

Константин, сделал вид, что сердится:

– Да или нет?

– Да, – чуть подумав сказал грузчик.

– Я так и думал. Поздравляю с повышением. Через час зайдете к коменданту, получите должностные инструкции.

– Спасибо. Я буду стараться. Я…

– Конечно будете. Я в людях не ошибаюсь. Вы теперь лицо ответственное, и… удачи! Следующий!

Глядя ему вослед картограф улыбался.

"Сначала поздравят, потом по душам говорить станут: "а ты изменился", "нет, я действую в интересах всех", а после возненавидят. А будешь плохо работать, разжалую, потом кусайся, – уже не больно.

Время, время выиграть надо. Обещать: Премии, звания, перспективы рисовать. Самолюбие у вас, тогда хватайте: про уважение… новый уровень… личностный рост… Как, уже разгрызли? а медаль хотите? Могу титул пообещать. Нет– ну тогда по зубам. Страх и жадность – вся ваша психология. Хм… Я стал циником? Не я ли еще два месяца назад, что-то там, про душевный поиск и приверженность идеалам… Славные ведь тосты говорил, главное искренне. Всего два месяца… а человек-то уже ни тот. Перевернулось что-то внутри. Тогда еще, в первые дни, когда дверь заварилась… Почти сутки жарились. Двое там и остались. А меня азиат вытянул… а теперь и его нет.