Текст книги "Еврейские погромы и национализм (СИ)"
Автор книги: Станислав Зверев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)
Вопреки замыслу публикатора, дневник Аросева изобличает его отвратительное лицемерие, изворотливое пресмыкательство перед ЦК и Сталиным, наряду с редкими признаниями о провале избранного им глубоко порочного революционной пути. 3 февраля 1937 г.: «полная дезориентация по всем вопросам жизни». 24 апреля 1937 г.: «едва ли человечество переживало более противоречивую эпоху и более аморальную, чем наша» [О.А. Аросева «Прожившая дважды. Возвращение из небытия» М.: Астрель, 2012, с.281, 312, 343].
Их собственные старания на революционном поприще привели к рекордам аморализма. Аросева постигла та же участь, что и Розенгольца, поскольку они сами раскрутили маховик революционных погромов.
Исаак Бабель так защищал арестованного Якова Лившица, изъятого из верхов наркомата путей сообщения: «во время революции его надо было удерживать силой, чтобы он не рубил буржуев направо и налево, без всякого суда». Потому Лившиц никак не мог быть за реставрацию капитализма Царской России, в чём его обвиняли. Когда в 1939 г. арестовали самого Бабеля, его жена, после всех массовых убийств, затронувших каждый дом, питала надежду, что с его арестом произошла «ошибка» [А.Н. Пирожкова «Я пытаюсь восстановить черты: о Бабеле – и не только о нём» М.: АСТ, 2013, с.311, 321].
Тогда значит, остальные сотни тысяч арестованных за 1937 г. она считала арестованными без ошибок и ссылалась на публичные признания вины на открытых процессах. Бабель считал, что арестованные каялись для поддержания общего престижа партии, жертвуя собой ради дела коммунизма.
Или вот, ещё рассказ представителя еврейской советской элиты. Леонид Утёсов (Вайсбейн), который расхваливает «одесский», т.е. еврейский период советской литературы 1920-х, «с юных лет восхищался» тем самым бандитом Котовским, который резал еврейских купцов и всех кого сочтёт нужным. Его ловили жандармы за «суровые и подчас жестокие поступки». Когда они встретились, Котовский рассказал Утёсову, как ему удалось зарезать одного жандарма в поле. «Григорий Иванович рассказывал мне этот эпизод с какой-то особой, я бы даже сказал, скромной улыбкой». Прославление бандитизма в книге Утёсова «Спасибо, сердце» (1976) сопровождается описанием октябрьского погрома 1905 г. в Одессе по самой лживой схеме: «Бей жидов! – орёт годовой-запевала».
Очевидное обилие евреев в коммунистической элите и в карательных органах сказалось на восприятии нацистской пропаганды в ходе войны 1941 г. В записных книжках Ильи Эренбурга за время войны находят много заметок о росте в стране антисемитских настроений [«Исторические записки» М.: Наука, 2002, Вып.5 (123), с.302-304].
На антисоветское движение в 1940-е влияло, что в Орловской области евреями были все 4 начальника УНКВД, организовывавшие массовые репрессии в предвоенное время 1934-1939: Блат, Гендин, Каруцкий, Симановский. Брат Матвея Давыдовича Борис Берман в 1937 г. – наркомвнудел Белорусской ССР.
Игорь Кон вспоминает, что осенью 1941 г. в Чувашии «эвакуированных не любили, считая, что из-за них всё дорожает. А поскольку среди эвакуированных было много евреев, бытовая неприязнь оборачивалась антисемитизмом» [И.С. Кон «80 лет одиночества» М.: Время, 2008, с.26].
Как записала Лидия Чуковская, А. Ахматова желала расстреливать тех, кто высказывал пожелание оставить евреев Хитлеру, а не эвакуировать.
О. Сергий Булгаков зимой 1941-42 г. считал угрожающе возможным «русский погром над еврейством, как ответный на еврейский погром над русским народом». Он призывал преодолеть это нацистское искушение [С.Н. Булгаков «Труды по социологии и теологии» М.: Наука, 1997, Т.2, с.649].
Русского масштабного погрома не явилось. Есть другие примеры. В Вильнюсе, где советская оккупация продлилась не так долго, но имела явно преступный характер, при появлении немецкой армии начались еврейские погромы: «отряды молодых литовцев налетали, как коршуны, грабили, убивали, издевались, исчезали. Культурные и вежливые немцы разводили руками: «Мы не можем заставить их вас любить! У нас нет возможности оградить вас от народного гнева»» [К. Хенкин «Русские пришли» Тель-Авив, 1984, с.203].
То же самое с поляками: «антисемитизм в Польше был достаточно силён и не требовал «подогрева». Еврейский погром, учинённый поляками в Едвабне (правда всё же вышла на свет 6о лет спустя!), – прямое тому свидетельство» [Г. Ионкис «Евреи и немцы в контексте истории и культуры» СПб.: Алетейя, 2006, с.270].
Русское недовольство советским и еврейским диктатом не принимало агрессивных и организованных форм.
Из 412 осуждённых и расстрелянных за распространение пораженческих настроений рабочих железнодорожников в июле и августе 1941 г., как отмечено в сводке, только 1 машинист призывал избивать коммунистов и евреев. Из других: кто выкрикивал «хайль» Хитлеру, кто заявлял, что без разницы, работать на Хитлера или на большевиков. Иные жаловались на подлоги пропаганды Совинформбюро, призывали рабочих протестовать против советского крепостного права и объявляли немецкую армию непобедимой [«Источник», 1994, №5, с.108-109].
Честные современные исследования показывают природу поражений 1941 г. «В сообщениях НКВД, поступавших Сталину в 1936-1937 гг. постоянно присутствовали сигналы о пораженческих настроениях в связи со слухами о скорой войне. «У нас в селе народ только и говорит, что о войне. Крестьянство всё настроено против советской власти. Пусть будет война, и мы скорее свергнем эту власть. Может быть, нам будет и хуже, но лишь бы не было власти большевиков. Они нас разграбили, пусть запомнят, что пощады им никакой не будет», – этот пример из доклада руководителей управления НКВД по Северо-Кавказскому краю». В середине октября 1941 г. в московской и в ивановской областях прошли массовые протестные волнения с выкриками: «все главки бежали из города, а мы остались одни», «нам работать всё равно, что на Гитлера, что на Сталина» [О.В. Хлевнюк «Сталин. Жизнь одного вождя» М.: АСТ, 2015, с.222, 297].
Как доносили советскому руководству, крестьяне рассуждали об оккупации: «нам что – плохо будет только евреям и коммунистам. Ещё может больше порядка будет» [Д.Л. Бранденбергер «Национал-большевизм. Сталинская массовая культура» СПб.: Академический проект, 2009, с.141].
Современник войны вспоминает про 1941 г.: «между группами усталых солдат сновали какие-то личности и говорили, что немцев бояться не надо». «Армия отступала, причём дезорганизованно, панически» [Д.Ф. Мамлеев «Далёкое – близкое эхо» М.: Вагриус Минус, 2008, с.11].
Сын Марины Цветаевой писал в дневнике 19 сентября 1941 г. «Кругом, среди молодёжи – сплошь антисоветские разговоры». 16 октября пишет: если Москву «будут защищать – это плохо. Тогда немцы будут её бомбить беспощадно, с помощью авиации и дальнобойной артиллерии. Через некоторое время от неё ничего не останется. Если советские войска её оставят – это хорошо, без разрухи, оккупация по-мягкому. Всё московское население желает 2-го варианта».
Затем ещё: «я очень боюсь, что Москву будут защищать». «В Москве все говорят об очень близкой оккупации Москвы немцами. Недаром бегут коммунисты и евреи, недаром Президиум Союза [писателей] улепетнул, предусмотрительно захватив деньги с собой» [Г.С. Эфрон «Дневники» М.: Вагриус, 2007, Т.2, с.27, 51-52].
Крайне антисоветски настроенный А.Г. Маньков, 1913 года рождения, писал в дневнике в сентябре 1938 г.: «воевать мне не хочется. Да и не знаю, во имя чего» [«Свершилось. Пришли немцы!». Идейный коллаборационизм в СССР в период Великой Отечественной войны. М.: РОССПЭН, 2012, с.13].
Игорь Торгов, 1912 года рождения, ещё при СССР вспоминал, что во время войны верил в силу Власовской армии ввиду постоянно встречаемых антисоветских убеждений. «В нашей роте, состоявшей в основном из лиц 45-47 лет, как я убедился, «критические» настроения, мягко выражаясь, были очень сильны» [И.В. Торгов «Пережитое» М.: Новый Хронограф, 2014, с.175-176].
Историки отмечают, что людям старшего возраста такие настроения были свойственны в большей степени.
Значительную долю молодёжи, воевавшей и погибшей за СССР, отличала законченная марксистская зомбированность. Юлий Марголин, арестованный в 1940 г. и отправленный на лесоповал, описывал советского подростка того времени: «вся мудрость мира заключалась для него в политграмоте. В духовном смысле он был как бы кастрирован: не знал, что можно иметь разные мнения о разных вещах, что можно сомневаться в том, что стоит в изданной Госиздатом книге, или иметь о чём-нибудь своё мнение» [Ю.Б. Марголин «Путешествие в страну зе-ка» М.: АСТ, 2008, с.121].
В неотредактированной для публикации записи речи Сталина 24 мая 1945 г. содержатся удивительные признания того, что союз русских с немцами, на который пошли Власов и Краснов, был возможен на государственном уровне в случае свержения советского правительства в 1941 г.: «у нашего правительства было немало ошибок, были у нас моменты отчаянного положения в 1941—42 гг., когда наша армия отступала», «какой-нибудь другой народ мог бы сказать: ну вас к черту, вы не оправдали наших надежд, уходите прочь, мы поставим другое правительство, которое заключит мир с Германией и обеспечит нам покой. Это могло случиться, имейте в виду. Но русский народ на это не пошел, русский народ не пошел на компромисс» [«Сталин и космополитизм. 1945-1953. Документы агитпропа ЦК» М.: МФД, 2005, с.23-24].
Оказывается, контрреволюционное русское правительство, союзное немцам, принесло бы мир и покой, а не уничтожение народов СССР, как неизменно внушает нам пропаганда. И это называется даже не изменой, а компромиссом.
По памяти оккупации 1918 г. и опыту житья под советским начальством, не только националистически настроенные русские жители старшего поколения, но и не принадлежащие к партийной элите евреи и те ожидали и одобряли немецкое наступление в 1941 г. Самое широкое распространение получила обеспечившая разгром Красной Армии пораженческая поговорка: «немцы культурные люди». Среди многих, так рассказывает литературный критик Б. Сарнов про своего деда-еврея в книге «Перестаньте удивляться». А советско-еврейский писатель В. Войнович пишет о своём детстве в полумемуарной книге «Замысел»: «напрасно бежим, – сказала бабушка. – Немцы очень культурная нация. У нас в Новозыбкове в восемнадцатом году на постое стоял немецкий офицер Герд Шиллер, он был очень тихий и воспитанный человек». То же мнение можно найти в сборнике «Детство 45-53: а завтра будет счастье», составленном Людмилой Улицкой.
Это не какая-то модная выдумка. Ещё в 1946 г. записал поэт Слуцкий, часто подчёркивающий своё еврейство: «я услышал историю красноградских евреев. Когда пришли немцы, они вышли навстречу – встречать культурных людей. Раввин был впереди с хлебом и солью» [Б.А. Слуцкий «О других и о себе» М.: Вагриус, 2005, с.115].
Мемуарист, чей отец, еврей, был расстрелян в г. Червене при оккупации Белоруссии, передаёт: «я хорошо помню их по прошлой войне, хотя был ребёнком. Они квартировали тогда в нашем доме. Это же были культурные и воспитанные люди» [В.А. Скобло «На уцелевшем челне» М.: Новый Хронограф, 2006, с.89].
Кажется, об это писал каждый еврейский писатель из СССР. Вот опять: дядя Самуил отказался уезжать, объясняя, что «всё это большевистские враки. Я помню немцев по той войне, очень интеллигентный, культурный народ» [М.Р. Хейфец «Книга счастливого человека» М.: Новый Хронограф, 2013, с.15].
14 декабря 1945 г., отзываясь на вести о Нюрнбергском процессе, Пришвин написал: «когда немцы шли к нам, мы все [!] думали про себя, что они выше нас, что куда нам» [М.М. Пришвин «Дневники 1944-1945» М.: Новый Хронограф, 2013, с.716].
При участии на одной исторической конференции с докладом «Монархические силы в Гражданской войне» 28 апреля 2006 г. мне приводилось наблюдать, как имеющие полученное от системы образования сугубо мифологическое представление о ВОВ молодые люди встретили совершенно неуместным смехом указание на существование мнения во время начала войны: «Чего бояться? Немцы – культурные люди», – со ссылкой на воспоминания художника Ю. Лабаса [К. Лоч «Проблема возникновения феномена коллаборационизма в годы Великой Отечественной войны» // «VI историко-философские чтения» Красноярск: КГУ, 2006, с.68].
В немецких рапортах встречается удивление количеством евреев, отказавшихся от эвакуации в полной уверенности и спокойствии за свою судьбу [«Книга о русском еврействе» Нью-Йорк, 1968, с.79-80].
«Мы достаточно хорошо помнили миллионы жертв зверской и бесчеловечной советской расправы с дворянством, купечеством, офицерством и духовенством», – вспоминает Л.В. Дудин о времени немецкой оккупации Киева: «мы ожидали от немцев подлинной идейной борьбы против большевизма», но их антисемитская агитация велась крайне неудачно, а массовое уничтожение невиновных евреев, а не участников массовых преступлений, вызывало общее неодобрение. «Множество подобных фактов мы знали и без немцев», что евреи «захватили в свои руки большинство выгодных мест и должностей в советском, государственном и хозяйственном аппарате и что наше искусство, литература, музыка и пресса пестрят еврейскими именами».
Поскольку от голода в СССР только за 1932-1933 гг. погибло 5-7 млн. человек, то естественно, что в 1941-1945 русские имели полное право восстать против советского режима. Осуждать их за это так же нелепо, как бранить евреев за сопротивление террору нацистов. Только за январь-апрель 1930 г. в СССР, по данным ОГПУ, произошло 6 тысяч массовых протестов с 1,8 млн. участников. В 1941-45 гг., сражаясь на стороне Германии и оккупационных властей, погибло около 300 тыс. граждан СССР. 100 тыс. советских граждан расстреляно в Красной Армии. За то же время 900 тыс. погибло в ГУЛАГе. Около 500 тыс. насчитывается жертв немецкого террора против евреев, столько же в отношении остального населения. 300 тыс. – смертность депортированных Сталиным народов. Нет никаких оснований считать еврейские жертвы преобладающими по сравнению с русскими, говоря о жертвах со стороны коммунистов или нацистов [«Под немцами. Воспоминания, свидетельства, документы» СПб.: Скрипториум, 2011, с.175, 284-285, 453].
Франсиско Франко писал о разнице в подаче жертв революционного террора в Испании и других странах: «какая разница с теми воплями, которые поднимаются вокруг горстки евреев, ставших жертвами немецкого расизма! Это помогло втянуть некоторые страны в войну. Безразличие и лицемерное осуждение, которое молниеносно передаётся информационными агентствами, прессой и радио – результаты вмешательства тех же сил» [Ф. Франко «Масонство» М.: Слава, 2008, с.81].
Генералиссимус Франко имеет в виду крайне малое число еврейских жертв в Германии до 1939 г., не мешавшее сотрудничеству с Хитлером практически всех государств до начала войны. Сильнейший информационный перекос в подаче жертв тоталитарных режимов наблюдается и по результатам войны.
Франко справедливо считал либерализм и демократию причинами упадка испанской нации, выразившегося в самой Гражданской войне. Покончив с ней, монархист Франко, расправляясь с революционерами, учредил органы возмездия, которые «не допускали кровавых погромов и таким образом, по крайней мере, предупреждали дикие бесчинства» [Х.Г. Дамс «Франсиско Франко» Ростов н/Д.: Феникс, 1999, с.90, 143].
В этом и заключается отличие действий контрреволюции от последствий победы красных и размаха террора в СССР.
В СССР, ввиду блока Израиля и США, разрешалось рассуждать про антисемитизм сионистов. Данное явление имеет давнюю историю конфликта с противниками переселения в Палестину. Пинхас Рутенберг, будущий создатель террористической организации «Хагана», в России поклонялся народовольцам, сотрудничал с еврейскими лидерами эсеровского террора, организовал провокацию 9 января 1905 г., после чего участвовал в убийстве Гапона. Керенский приблизил Рутенберга к себе после победы масонской революции, и при захвате власти большевиками, Рутенберг оказался в тюрьме, где в марте 1918 г. беседовал с монархистом Винбергом, который вёл дневник. Между ними состоялся разговор, много проясняющий в политике сионистов. Рутенберг: «евреев, если понадобится их переселить в Иерусалим, я возьму с большим выбором». Винберг: «он оказывается ещё более ярым антисемитом, чем я, при таком отрицательном мнении о большинстве населяющих Россию евреев» [«Верная гвардия» М.: Посев, 2008, с.221-222].
Внутриеврейские конфликты демонстрирует критика Рутенбергом могущественного Американского Еврейского Комитета во главе с еврейскими банкирами. 1 апреля 1917 г. печатали статью Рутенберга: «более всего скомпрометировали конгресс руководители сионистов Америки. Они на Филадельфийской конференции под флагом борьбы за национальное равноправие ввели процентное ограничение для евреев, которые им не нравятся и паспортные ограничения для «не граждан». Точно, как в старой, тёмной России!». Стоило ли тогда бросаться в террористическую деятельность против монархической России, раз в США Рутенберг обнаружил, что не может быть никуда избран по названным ограничениям. Евреи всюду желали устанавливать свои порядки, игнорируя и отвергая существующие, пусть самые справедливые и естественные, но для них не выгодные.
Если речь не идёт о евреях, любому ясно, что нельзя позволить всем на свете жителям планеты поселиться в одном каком-то месте, сколько бы все они ни говорили: мы все земляне, мы все люди, никто не смеет нам запрещать, почему одним можно, а другим нельзя. Нельзя, иначе вожделенный, потому что не ими построенный миропорядок перестанет существовать. Будет буквально растоптан. Вот почему нужны гражданство, границы, паспорта, визы, миграционный контроль. Евреи отвергали всё – если это стояло на пути к их всевладычеству.
Рутенберг также с 1915 г. обвинял АЕК и Я. Шиффа в том, что «они никогда не считались» с мнением еврейского народа и являются противниками еврейского национализма и сионизма, поскольку он противоречит американскому патриотизму [В.И. Хазан «Пинхас Рутенберг. От террориста к сионисту» М.: Мосты культуры, 2008, Т.I, с.357, 362].
Как и в монархической России, в США существовали квоты на принятие евреев в университеты. Сверх, того, их не пускали в элитарные клубы [Андре Каспи «Повседневная жизнь Соединённых Штатов в эпоху процветания» М.: Молодая гвардия, 2008, с.222].
Джозеф Кеннеди, симпатизировавший Хитлеру американский посол в Лондоне, передавал немецкому послу: в Бостоне за 50 лет «ни в гольф-клуб, ни в другие клубы не было принято ни одного еврея» [Д. Горовиц, П. Кольер «Клан Кеннеди. Американская драма» М.: Прогресс, 1988, с.104].
Иван Солоневич писал в эмиграции в 1953 г.: «в Германии были, а в САСШ есть и сейчас рестораны и гостиницы, спортивные кружки и университетские объединения, в которые «вход евреям запрещён». У нас это было невозможно» [И.Л. Солоневич «Народная монархия» М.: РИМИС, 2005, с.223].
У нас – это в Самодержавной России, основой идеологии которой был национализм – т.е. народность.
Как показывают воспоминания Винберга, сам Рутенберг мало считался с нуждами еврейского народа, которыми он спекулировал для видимости. В США в нём говорила обида за личные притеснения: американцы оттирали его от руководства сионистским движением, к которому он стремился.
Своеобразное отношение к еврейским массам, по сравнению с еврейской руководящей верхушкой, наблюдалось не только в США. Британия одна из первых ввела дискриминационные законы, «предотвратившие массовый въезд иностранцев (евреев) в эту страну в 1905 году» [Э. Хобсбаум «Век Империи» Ростов н/Д.: Феникс, 1999, с.60].
Та же ситуация повторилась в 1930-е. Из Англии выслали иностранцев, в том числе 70 тысяч беженцев из Германии, «преимущественно» евреев [Н. Роуз «Черчилль. Бурная жизнь» М.: АСТ, 2008, с.337].
7 февраля 1934 г. в США, в самом сильном противоречии с ведомой лицемерной пропагандой, как рассказал Додду верховный комиссар Лиги наций по делам германских беженцев, «никто не обнаруживает большого желания принять преследуемых евреев у себя» [У. Додд «Дневник посла» М.: Соцэкгиз, 1961, с.126].
Всё повторилось и в 1940-е: «адмирал Хорти в 1944 г. предложил эвакуировать венгерских евреев вне досягаемости нацистов. Британия не пожелала увеличить квоту на ввоз в Палестину, боясь нарушить хрупкое равновесие в Арабском мире. Против их перевода в саму Британию выступили чиновники и депутаты, которые утверждали, что боятся получить вспышки антисемитизма. «Что, если это так?», – возникает соблазн спросить. В любом случае создаётся сильное впечатление, что это был собственный антисемитизм депутатов» [Николай Толстой «Уничтожение евреев» // «The Spectator» (Лондон), 1981, 24 октября, с.18].
Это в то время, когда английские и американские политики в значительной степени зависели от еврейских банкиров и идеологов сионизма, подчиняясь их указаниям. Особенную покорность им проявит Черчилль, отлично понимая прямую зависимость между прислуживанием еврейским интересам и созданием репутации самого выдающегося политика.
Спустя четверть века после выдумок о погромах, наряду с вознесением до небес еврейской гениальности и полезности, А.В. Амфитеатров покинул масонские ряды, отринул модного когда-то Ренана, скорбя о православных святынях, снесённой Иверской часовне и эмигрантском равнодушии к творящемуся в СССР погрому русских. Он вошёл в организацию Братство Русской Правды, антисемитские печатные материалы которой О.В. Будницкий ошибочно отождествляет со всей деятельностью организации. Другой еврейский историк зовёт их низкопробными подпольными листками с анонимными заметками и «пещерными политическими лозунгами» [Лазарь Флейшман «В тисках провокации» М.: НЛО, 2003].
Деятель БРП Амфитеатров, сохраняя восхищение перед евреями, в рекомендуемой генералом Красновым книге вспоминал, как в 1914 г. сионисты Жаботинский и Рутенберг «вели, с поразительной энергией, пропаганду организации 40 тысячного еврейского легиона и заставили еврейский капитал осуществить её». Во время арабо-израильского конфликта 1929 г. «пролетела радиотелеграмма: „наших бьют!” – и вся еврейская диаспора ощетинилась, как миллион рассерженных дикобразов, и потребовала от Европы удовлетворения. Не просила, а именно требовала, – и Европа, оробев, извинительно шаркнула ножкой». «В Нью-Йорке первый же подписной лист еврейской колонии дал итог в 800 тысяч долларов». Евреи и в отношении 1929 г., головодурения ради, продолжают использовать выражение «погром», с чем Амфитеатров был не согласен: «как между убитыми, так между ранеными число нападавших к числу нападаемых относится почти точно, как три к четырём. Какой же это погром? Это сражение» [А.В. Амфитеатров «Стена плача и стена нерушимая» Брюссель, 1931].
Точно как в случае с так называемыми погромами в России. Британская комиссия по расследованию их причин пришла к выводу о невиновности своих властей: протестное выступление арабов вызвано массовым приездом евреев и захватом ими земель арабских крестьян.
Первый такой погром произошёл через пару лет после выпуска декларации Бальфура, в 1920 г. в Иерусалиме. Погром состоялся «в русском стиле», который точнее бы называть революционным стилем, т.е. «со всеми ужасами», только «под британскими знамёнами». Погром также не останавливался три дня, и погромщики были уверены, что «правительство с нами».
Жаботинский обвинил в погроме не собственную идею сионистского отъёма чужой земли и безумно опасную провокационную идею приезда евреев в центр неминуемого конфликта. Нет, он возложил вину на британскую администрацию. За препятствия к употреблению еврейского языка и за разрешение антисионистских маршей на улицах [Джон Генри Паттерсон «С иудеями в Палестинской кампании» СПб.: ЕУ, 2014, с.22, 197-201].
А ведь он сам заблаговременно замечал привнесение самими евреями повода для погромных действий в свой адрес: «у колонистов, кажется, развилась скверная привычка допускать грубость в отношении к арабам. Этого надо строго избегать», «никакого насилия». Культурность «всегда невольно подчиняет дикарей» [В. Жаботинский «Что делать» Екатеринослав, 1905, с.48].
И это за одно десятилетие до того, как сионисты начали насильственную вооружённую борьбу за Палестину. Когда к грубости и имущественным захватам добавляется насилие, погрома не избежать.
Вот почему в Российской Империи евреям запрещалось приобретать землю и существовала черта осёдлости – для взаимной безопасности.
Погромные последствия исполнения замыслов Жаботинского имелась возможность предугадать заранее. «Сионистский эксперимент напоминает мне историю государства Либерия», основанного в 1820 г. вернувшимися в Африку американскими неграми. «Вовлечение аборигенов в политическую жизнь шло трудно, между вновь прибывшим меньшинством и местными уроженцами царили недоверие и жестокость» [Ю.С. Аксельрод «Мой дед Лев Троцкий и его семья» М.: Центрполиграф, 2013, с.437].
Если бы сионисты согласились на Уганду или Мадагаскар, то собрание там евреев со всей Земли, по примеру Либерии, не прошло бы гладко и тоже могло закончиться гражданской войной, но планы раннего сионизма насчёт Восточной Африки не подходили для целей завоевания мирового господства, в то время как основание государства Израиль стало форпостом борьбы с исламистской цивилизацией – одной из последних оставшихся препятствий перед глобализмом. Иерусалим нужен был как центр планеты. Не зря даже на гербе СССР с изображением земного шара центр его оказывался отнюдь не в Москве, не ровно посреди СССР, а где-то в районе Израиля.
Точно как сами революционеры разжигали еврейские погромы в России в интересах свержения Монархии, «нaцистское уничтожение миллионов евреев было в целом ряде отношений исключительно выгодно сионистaм», – доказывает Вадим Кожинов в статье «Германский фюрер и «царь иудейский»», опубликованной в 2000 г., но написанной скорее в более раннее, ещё советское время.
Кожинов имел много предшественников в европейской литературе и среди ближневосточных политиков. Заместитель министра иностранных дел Египта озвучивал в начале 1960-х: Хитлер был жертвой сионистского заговора, «подтолкнувшего его к совершению преступлений, которые только помогли евреям достичь своей цели – создания государства Израиль».
Главнейшим из нацистов, кто занимался уничтожением евреев, был глава РСХА Рейнхард Гейдрих – он был полуевреем, как и заместитель Геринга Мильх. Евреем был и генерал-губернатор Польши Ганс Франк – на его территории была собрана большая часть евреев. Лидеры еврейских общин составляли для нацистов списки евреев и описание их собственности, собирали средства с депортированных, составляли перечни опустевших квартир и в итоге присваивали в распоряжение общинной администрации всё имущество, оставшееся от обречённых евреев. Они также проводили казни. «Окончательная чистка Берлина от евреев была произведена именно еврейской полицией». Еврейская администрация при получении от СС указания на число отправляемых на смерть сама определяла, кто туда войдёт. «За немногими исключениями, смертными списками ведала еврейская администрация» [Х. Арендт «Банальность зла. Эйхман в Иерусалиме» М.: Европа, 2008, с.40, 176, 177, 180, 200].
Отчёт Ханны Арендт, располагавшей всеми материалами суда над Эйхманом (который, опять-таки, разделял сионистскую идеологию и активно сотрудничал с еврейскими вожаками), вызвал бурю еврейской ненависти и преследования Арендт за близкую к героизму смелость изложения. В послесловии уязвлённые евреи сейчас пишут про «язвительные, абсолютно клеветнические высказывания», ведь «она фактически обвиняет всё европейское еврейство в соучастии в их собственном умерщвлении, она обвиняет почти всех еврейских лидеров в сотрудничестве с нацистами», что «совершенно ложно и даже чудовищно» (Эфраим Зурофф).
Однако, несмотря на злобу еврейской цензуры, исторические свидетельства указывают на справедливость чудовищных формулировок Ханны Арендт.
Даже Симон Визенталь, устроивший погоню за Эйхманом, в итоге признал концепцию «Банальности зла», что пришлось не по нраву его израильскому биографу Тому Сегеву.
А. Эйхман рассказывал следователю: «у меня не было трудностей с еврейскими политическими функционерами. Я не думаю, чтобы кто-то из них стал на меня жаловаться». В комментариях к его показаниям сообщается: «в Будапеште Эйхман завёл ту же, опробованную уже в Вене, Праге и Берлине систему – привлёк членов совета еврейской общины к выполнению своих целей» [Йохен фон Ланг «Протоколы Эйхмана. Записи допросов в Израиле» М.: Текст, 2007, с.140, 194].
Еврейская служба порядка в Варшаве составляла 2,5 тыс. чел., включая команду исполнителей смертных приговоров. Есть показания свидетелей: «тысячи молодых людей записались в еврейскую полицию, потому что это сулило хороший заработок, взятки». Всего под началом нацистов в еврейской полиции служило около 20 тыс. чел. [К.К. Семёнов «Еврейская Служба порядка в гетто» // «Иностранные формирования Третьего рейха» М.: АСТ, 2009, с.376-378].
Во Львове в службу порядка поступило 750 еврейских полицейских. Там «лишь в ходе одной только акции юденрат поставил гитлеровцам 20 тыс. евреев для расправы» [Ю.И. Римаренко «Антикоммунистический альянс (критика идеологических и социально-политических доктрин международного сионизма и украинского буржуазного национализма)» Киев: Наукова думка, 1981, с.151].
Как тут ни вспомнить, что сотрудничество генерала Краснова с германскими властями не выражалось ни в чём подобном, по сравнению с еврейским коллаборационизмом.
Монархические убеждения весьма враждебны нацизму как истребительной силе и оккупационному движению. В конце 1920-х эмигрантский мыслитель классического монархического направления, Николай Болдырев писал: «безобразные еврейские погромы неприемлемы ни для какой власти». Он сравнивал избиения евреев с большевицким истреблением буржуев, заодно показывая действительную вину евреев за участие в революционном терроре, венчаемом убийством Царя. Однако народные самосуды не в состоянии отличить правых от виноватых, потому, как ни масштабно причиняемое евреями зло для России, путь погромов плох, как и путь революции [Н.В. Болдырев, Д.В. Болдырев «Смысл истории и революция» М.: Москва, 2001, с.87-88, 152].
Великая Княгиня Ксения Александровна, сохранявшая веру в восстановление Монархии самими Русскими, веру в сам монархический принцип, писала 28 марта 1938 г.: «совершенно одного мнения с тобой относительно Хитлера (его некультурных и чисто большевистских приёмов в некоторых случаях!) Жалко Австрию». Сестра Царя Николая II не верила, что Хитлер «мечтает будто бы о восстановлении у нас монархии». 11 ноября 1938 г. она же отзывалась: «какое ужасное избиение жидов в Германии!!» [«Письма 1918-1940 г. к княгине А.А. Оболенской» М.: Издательство имени Сабашниковых, 2013, с.369, 383].
