Текст книги "Расследование мотива"

Автор книги: Станислав Родионов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

Станислав Родионов
Расследование мотива

1

Они стояли за асфальтовой прямоугольной площадкой, которую с трёх сторон охватывало длинное П-образное здание. Тополей было семь, как дней в неделе. Весной они хороши, когда берёшь лопнувшую почку, похожую на жука, и потом не отцепиться ни от плёнчатого листочка, ни от клейкого запаха. А в июне летел серый пух, и всё казалось, что за окнами потрошат перину, как в старинных водевилях.

Рябинин нехотя отошёл от окна.

К пятнице в календаре скапливалось с десяток записей, коротких, как шифр. «Поч. приост. дела» – это значило, что нужно почитать приостановленные дела. «Прояв. плен.» – проявить плёнку. Или «обг. квал.», что переводилось «обговорить квалификацию». Поэтому на пятницу Рябинин никого не вызывал. Иначе этих мелочей скапливалось столько, что он не успевал ими заняться, откладывал с недели на неделю, да так они и уходили вместе с календарём в макулатуру.

До конца рабочего дня остался час. Рябинин смотрел на последнюю запись, похожую на птичий след. То ли номер телефона, то ли неизвестно что.

Быстро вошёл Юрков, и Рябинин подумал, что нет, наверное, следователей, которые ходили бы медленно.

– Сергей, хочу навозу купить, – сообщил Юрков.

– Чего? – не сразу понял Рябинин, отрываясь от иероглифа в календаре.

– Навозу, говорю, для садоводства купить.

– У меня, что ли?

– Да нет. Надо поехать в одно место, а я дежурю. Не додежуришь? Осталось пустяки, ничего не случится…

– Давай. Только бы прокурор тебя не хватился. Распишись в книге убытий на всякий случай.

– Как отмечаться-то? Меньше часа осталось.

– Напиши – уехал в одно место.

– Звучит как-то неприлично, – буквально воспринял Юрков.

– А ты добавь – за навозом. Тебе навоз-то какой нужен?

– Как какой? Обыкновенный.

– От какого животного? Слона, верблюда, зайца? Небось от обыкновенной вульгарной коровы?

– Да ну тебя! – Юрков махнул рукой. – Я серьёзно.

– Господи, да напиши любую организацию. Кто будет тебя проверять? Например, «Главракетосбыт». Или «Цветметскот». Слушай, а разве нет такой организации «Главнавозсбыт»?

– Ну, я побежал. Не буду расписываться – не хватятся, – не поддержал Юрков разговора; в этом ключе он никогда не поддерживал.

Рябинин усмехнулся. Видимо, все пошли от землепашцев, и сидит это в генах вместе с наследственным кодом. Вот Юрков родился в городе, прожил в нём всю жизнь и никогда не был в деревне. Но в прошлом году взял участок под садоводство и теперь ходит обветренный, задубевший, целеустремлённый, дымком от него попахивает, как от копчёного сыра. В июле варит клубнику. Вот только с навозом мучается.

Так и не поняв иероглифа, Рябинин достал из сейфа свежую «Следственную практику» и начал листать – тоже запланировано на пятницу. Иногда попадались интересные дела, но больше шло описаний стандартных фабул. Следователи почему-то старались изложить дела посуше, построже, как обвинительные заключения. Рябинин давно пришёл к выводу, что нет интересных фабул, – может быть, одна на сотню дел. Только психология делает их интересными, как талантливый рассказчик из обыденного случая создаёт занимательную историю.

За окном проурчала машина и заглохла. Стукнула дверца. Рябинин невольно взглянул на часы – без четверти шесть. До конца рабочего дня осталось полчаса. По коридору прошелестели быстрые шаги и оборвались у кабинета Юркова. Идущий постоял, подёргал ручку двери и пошёл дальше. Рябинин ждал – он знал чего.

В проёме выросла длинная фигура Петельникова, зацепившись плечом за косяк.

– Привет работникам следствия, – сказал он, отлип от косяка и вытащил трубку.

– Привет работникам уголовного розыска, – ответил Рябинин и предупредил: – Вадим, никуда не поеду!

– А разве дежуришь ты, Сергей Георгиевич?

– Подменил Юркова. А что – происшествие?

Петельников раскурил трубку, пустил элегантный столбик дыма и вздохнул:

– Мужчина по телефону сообщил, что жена упала со стула и ударилась о какую-то тумбу. Насмерть. Там участковый инспектор.

Из всех следственных действий Рябинин больше всего не любил осмотр места происшествия. И не потому, что эта напряжённая и ёмкая работа, выжимая все силы, не шла ни в один отчёт. Может, от многих лет работы, или от такого уж характера, или неизвестно отчего, Рябинин считал следствие делом индивидуальным. На месте же происшествия всегда была толчея – эксперт-криминалист, эксперт-медик, работники милиции, понятые и ещё бог весть какие люди. Рябинин старался посторонних удалять, но и непосторонних хватало. И ещё: место происшествия требовало быстрой реакции, смекалки, что ли. Рябинин никому бы не признался, да и себе тоже, что он слегка долгодум. Его тезис «следователь должен работать медленно» вызвал однажды на совещании смешок.

– Сергей Георгиевич, за пару часов управимся, – подбодрил Петельников.

– Знаю я эту пару часов… Скоро заступит дежурный по городу – может, подождём?

– Он раньше семи не будет.

– Это верно, – вздохнул Рябинин и начал собираться.

Он вытащил из сейфа следственный портфель и два раза сильно зевнул. Со стороны казалось, что на происшествие собирается непроспавшийся увалень, которому что один труп, что десять. Проверил в портфеле папку с бланками протоколов, посмотрел рулетку, бесцельно щёлкнул фонариком и пощупал резиновые перчатки – на месте ли. Никто не поверил бы: работает столько лет, выезжал на происшествия больше, чем ходил в кино, – а волнуется. Ещё раз зевнув, Рябинин закрыл портфель и взял плащ. Он знал, что на месте происшествия этот лёгкий нервный озноб сразу исчезнет, как исчезает испарина с его очков в струе холодного воздуха.

– Вот не люблю я уголовный розыск за эти самые происшествия, – сообщил Рябинин.

– Мы и сами себя за это не любим.

– Близко хоть?

– В центре города.

Они пошли к машине.

– Не происшествие, а Сочи, Сергей Георгиевич: в центре, в тёплой квартире, несчастный случай, труп свежий. А помните, на озеро ездили, на утопленника?

– Теперь уж не уговаривай, теперь уж едем. Машина вырулила на проспект и понеслась, подвывая на перекрёстках сиреной вполсилы.

2

Труп женщины находился у тумбочки-бара в странной позе – будто она присела на корточки у стены, положив голову на полированный угол бара, да так и застыла. Не будь струйки крови на лице, казалось, она сейчас оттолкнётся руками от пола и встанет.

Эксперты, понятые и работники милиции столпились в передней и смотрели в комнату, ожидая команды следователя. Только эксперт-криминалист уже начал фотографировать общий вид происшествия, да судебно-медицинский эксперт Тронникова нетерпеливо пощёлкивала резиновыми перчатками.

Рябинин зигзагами ходил по квартире, осматривая пол, стены и мебель. Он был похож на человека, который что-то потерял, но и сам не знает – что, поэтому ищет задумчиво и неуверенно.

Ничего интересного для дела в квартире не было. Дорогая модная мебель поблёскивала, словно обледенелая. Пышные торшеры краснели по углам, как мухоморы. Стены были оклеены ярко-жёлтой тканью с большими белыми цветами, которая тускло переливалась. Всё стояло на своих местах, никакого беспорядка и никаких признаков борьбы. Только на баре слегка расплескалась вода из вазы с гладиолусами.

Рябинин подумал, что надо бы следователей заставлять художественно описывать места происшествия. Вот сейчас он измерит все расстояния, опишет позу трупа и повреждения, эксперт сфотографирует комнату и струйку подсыхающей крови, а лепесток гладиолуса, который, видимо, сорвался и упал от сильного удара в бар, останется лежать в расплёсканной воде сам по себе.

Рябинин подошёл к трупу, и судмедэксперт Тронникова тут же оказалась рядом. Петельников помог положить тело на пол для осмотра. Рябинин взглянул на бледное красивое лицо погибшей, и смутное чувство, что где-то он его видел, шевельнулось в нём. И пока он дотошно писал протокол, не уходило лёгкое беспокойство, которое возникает от неизвестности или бессилия памяти.

На одежде никаких повреждений не было – ни пуговички не отскочило. Значит, борьба исключалась. На теле ни царапины, только на виске бурела рана, которая даже под запёкшейся кровью имела форму угла.

– Типичный несчастный случай, ударилась вот об эту штуку. – Петельников показал на бар.

– Да, похоже на то, – согласилась Тронникова.

– А где муж? – спросил Рябинин.

– На кухне. – Петельников протянул паспорт погибшей.

Ватунская… И фамилия знакомая. Память оживилась, казалось, вот-вот зацепится. На карточке было красивое лицо – словно фотография киноартистки, которые гроздьями висят в газетных киосках. Рябинин считал, что красивые женщины немножко несчастливы. Собственная красота действует на человека как слава, выпавшая ни за что. Чтобы не разочаровываться в жизни, надо от неё ничего не хотеть. Любая красавица вступает в мир в надежде увидеть его у своих ног. А мир в конечном счёте обременяет её детьми, готовкой-стиркой-уборкой. И хотя здесь был типичный несчастный случай, всё-таки Рябинину казалось закономерным, что погибла красивая женщина, а не дурнушка, которой даже закономерность не интересовалась. Эту мысль Рябинин нигде бы не высказал, потому что шла она больше от интуиции, да и мелькнула где-то в закоулках мозга.

Рябинин встал на колени, вытащил из портфеля лупу и нацелился на угол бара, что надо было сделать ещё раньше, до осмотра трупа. Угол сразу сделался громадным, и на нём отчётливо забурели мазки. Впрочем, их было видно при косом освещении и без лупы.

Он поднялся – версия о несчастном случае подтверждалась на сто один процент.

– Едем скоро? – спросила Тронникова.

Рябинин ещё не встречал медицинского эксперта, который не спешил бы покинуть место происшествия.

– Минут через десять. Пойду поговорю с мужем.

Просторная кухня белела кафелем и пластиком.

У плиты стоял Петельников со скучающим лицом – верный признак, что он не видит криминала. За столом, cгорбившись, сидел мужчина в прекрасном модном костюме. Рукой он держался за подоконник, словно боялся упасть со стула. Пышные жёсткие волосы спустились на лоб, загородив лицо. На шаги Рябинина он слегка поднял голову, и свет лёг на прямой чёткий нос, крупные полные губы, заметный подбородок и большие серые глаза…

– Вы? – удивлённо спросил Рябинин.

Мужчина только кивнул.

Это был Максим Васильевич Ватунский, главный инженер самого крупного комбината города. Рябинин не раз встречал его на хозяйственных активах, бывал на его лекциях по кибернетике, а Ватунский как-то слушал рябининскую лекцию о причинах преступности. Раза два Рябинин видел его на праздничных вечерах с женой, той высокой строгой красавицей, которая сейчас лежала в комнате у бара. Ватунский слыл хорошим организатором, человеком удивительной собранности, целеустремлённости и логичного, хваткого ума. Рябинин дня три назад слышал по радио передачу о его стиле работы и тайно позавидовал воле этого человека.

– Разрешите воды, – хрипло сказал Ватунский и залпом выпил стакан, протянутый Петельниковым.

Рябинин сел за стол и не знал, что сказать и что сделать. Срочной необходимости в допросе не было – не убийство. Ватунский смотрел в кафельный квадратик стены, и, видимо, ему было всё равно, сидит перед ним следователь или министр.

– Что ж, – сказал Рябинин, закрывая портфель, – мы с вами завтра поговорим. Понимаю ваше состояние…

Ватунский молчал, не отрывая взгляда от плиточки. Давно замечено, что чем сильней человек, тем сильнее его горе.

– Мы вам полностью сочувствуем, – промямлил Рябинин.

– Ну, Сергей Георгиевич, я в машину, – сказал Петельников и направился в переднюю.

Щёлкнул замок – все ушли, кроме участкового инспектора, который был где-то там, в большой комнате.

– Сейчас придут с комбината. Вы уж мужайтесь, – поднялся следователь. – Жаль такую женщину…

– Мне не жаль её, – вдруг сказал Ватунский хриплым голосом.

– Как… не жаль? – опешил Рябинин.

– Так, – буркнул Ватунский и замолчал.

– Тогда, может быть, расскажете, как она упала? – насторожился Рябинин.

– Она не упала.

– Не упала? А что?

Ватунский посмотрел следователю в глаза, выпрямился и чётко сказал:

– Я убил её.

Рябинин тяжело сел и механически расстегнул портфель. Он не поверил, – видимо, Максим Васильевич выражался иносказательно.

– Да, убил, – повторил Ватунский, – и могу сейчас рассказать. Что вас интересует?

Крупными ладонями он потёр лицо, будто умылся без воды, и перед Рябининым оказался главный инженер Ватунский – собранный, сурово-внимательный. Только в глазах, в самой глубине, притихла тоска, такая тоска, на которую не хватило бы никакой воли.

Рябинин достал бланк протокола допроса и решил тут же допросить подозреваемого, потому что первое объяснение, будь оно правдивое или ложное, всё-таки самое непосредственное.

Но так ещё интуиция его не подводила.

– Слушаю вас.

– Мне и говорить нечего. Утром всё было в порядке, а потом мы поссорились. Я вспылил… Сам не знаю как, первый раз в жизни ударил женщину. Она упала, ударилась головой об угол. Вот и всё. А про стул я по телефону соврал.

Рябинин молчал, – таких коротких показаний ему записывать ещё не приходилось.

– Из-за чего поссорились?

Ватунский на секунду отвёл взгляд от кафеля, глянул в лицо следователя и твёрдо ответил, словно ждал этого вопроса и был к нему готов:

– Неважно, чисто семейная ссора.

– Всё-таки хотелось бы услышать.

– Это касается интимных отношений. Она меня оскорбила. Я не удержался. Но убить не хотел.

– Максим Васильевич, но всему городу известно, что вы с ней прекрасно жили.

– Городу видней, – коротко ответил он, чуть слышно прерывисто вздохнул и окончательно уставился на кафель, позабыв про следователя.

Говорить с ним сейчас было бесполезно. Люди действовали на него, как яркий свет на тяжелобольного. Перед Рябининым совершалось таинство смерти и рождения, которое не требовало врачей. Умирал главный инженер Ватунский, тот Ватунский, у которого до сих пор каждое новое качественное состояние было связано только с движением вперёд. Рождался убийца Ватунский. Потребуется время, пока он осознает своё новое состояние и захочет говорить, если только вообще захочет.

– Хорошо, – сказал Рябинин, – о причине ссоры поговорим после. Скажите, как вы её ударили – на лице нет следов?

– Вот так… Основанием ладони, в подбородок, снизу.

– Сильно? – И Рябинин подумал, что сейчас Ватунский заявит, что не сильно, а слегка. Сколько он ни вёл неосторожных убийств, все обвиняемые говорили так.

– Сильно, – подумав, ответил Ватунский. – Я же боксёр.

– Мне придётся вас обыскать.

Ватунский вздрогнул, как от пощёчины.

– Можете сами показать карманы, – мягко добавил следователь и не стал приглашать понятых.

Содержание карманов оказалось обычным: бумажник, две записные книжки, три авторучки, разная мелочь… У заурядного убийцы Рябинин изъял бы записные книжки, но здесь не решился. Между бумажником и паспортом придавился жёваный клочок бумаги, который показался ему каким-то лишним, как потрёпанный детектив среди томов классики. На клочке был нацарапан номер телефона. Рябинин на всякий случай его изъял, потому что всякое аномальное явление настораживает, каким бы ни было оно ничтожным. В конце концов, преступление – это тоже аномальное явление, которое ещё раньше обрастает мелкими аномалиями, как загнивающее дерево ядовитыми грибами.

Рябинин составил короткие протоколы и послал участкового за ушедшими в машину понятыми и опергруппой.

Ворчание Тронниковой послышалось уже с лестницы.

– Ну что, забыли что-нибудь записать? – иронически спросила она из-за петельниковской спины.

– Клара Борисовна, здесь убийство.

Петельников присвистнул и, как гончая за зайцем, бросился на кухню. Рябинин на ходу схватил его за рукав:

– Вадим, не очень-то приставай. Он сам признался, и, вообще, человек…

– А чего не хватает? – Петельников взметнул брови.

– Мотив непонятен, но сейчас он вряд ли заговорит.

Тронникова моментально перестала ворчать и надела свои перчатки. Понятые опять притихли в углу.

– Клара Борисовна, осмотрите ещё раз лицо, – попросил Рябинин и теперь сам склонился над телом.

Сколько раз он собирался детально осматривать повреждения на трупах, как это предусматривал закон, а не описывать их автоматически под диктовку Тронниковой. Но как-то стеснялся экспертов: вот, скажут, специалисту с высшим медицинским образованием не доверяет. И всё-таки надо, потому что следователь отвечает за дело.

На подбородке, чуть правее, синело едва заметное пятно, довольно-таки широкое, с нечёткими границами, которые можно было найти, только присмотревшись.

– Прозевали, – сказала Тронникова, измеряя пятно.

Рябинин внёс дополнительную запись в протокол и приготовил направление в морг. Теперь Тронникова не уходила, словно ожидая чего-то ещё. Из кухни вышел Петельников:

– Нет, Сергей Георгиевич, у меня с ним не получается.

– Проведи оперативную работу среди соседей. Кто что знает, что слышали… Сам знаешь.

– Завтра в десять ноль-ноль список жильцов будет на столе, – заверил Петельников.

Рябинин собрал портфель, передал копию протокола осмотра и паспорт потерпевшей участковому инспектору и прошёл на кухню. Ватунский сидел не шелохнувшись.

– Максим Васильевич, я вас не арестовываю. Прошу никуда не уезжать и вообще… чтобы всё было в порядке.

Ватунский только пожал плечами.

Рябинин пошёл к выходу, но в комнате остановился и ещё раз взглянул на пол, где лежала красивая молодая женщина в модном платье. Не хотелось называть её трупом, как и Ватунского преступником. Рябинину в детстве слово «труп» казалось страшноватым, страшнее, чем «покойник», а теперь казалось и неточным. Человек только умер, ещё тёплый… Какой же это труп? Это ещё человек, мёртвый, но человек. А трупом он ещё будет – потом. Рябинин вспомнил, как однажды она вошла с мужем в зал перед самым началом концерта – нарядная, гордая и такая счастливая, что казалось, её счастья хватит на весь зал. Люди зашептались – восхищённо и завистливо. И его тогда что-то кольнуло – может, забытая мечта, может, то, чего не сознаёшь, а только предчувствуешь…

3

Прокурор района Семён Семёнович Гаранин готовился к выездной сессии суда, которая намечалась вечером в жилконторе. Соберётся много народу, будут жадно слушать каждое слово, поэтому он писал речь краткими чёткими абзацами. Его раздражало, когда адвокат выступал лучше, а это случалось частенько. У защитника больше возможностей, можно работать на зал, размазывая кисель насчёт материнских слёз или исковерканного детства. А прокурор должен быть строг, конкретен и немногословен. Не забывать, что он представитель государства.

Зазвонил один из трёх телефонов, но Гаранин безошибочно снял нужную трубку – он различал их треньканье, как голоса родных детей.

– Семён Семёнович, – услышал он голос начальника райотдела милиции, – ты в курсе?

– Что такое?

– Ватунский жену убил.

– Знаю, но подробно Рябинин не докладывал. А что такое, Константин Петрович?

– Смотри, фигура всё-таки непростая, не ошибись. По-моему, там несчастный случай.

– Присмотрюсь, Константин Петрович. Спасибо.

Гаранин хорошо знал Ватунского: как же его не знать, когда он известен всему городу! Пожалуй, фигура покрупнее районного прокурора. Гаранин вздохнул, предчувствуя, что с этим Ватунским предстоит морока. Вот и начальник райотдела звонил…

Почему-то сложилось мнение, что прокуроры суровы, непреклонны и всесильны. Таким он и будет сегодня вечером на выездной сессии под взглядами людей – в этом мундире с большой звездой младшего советника юстиции. А в кабинете будет осторожным, потому что это и есть главное качество прокурора. Осторожность и чутьё – вот чем жив прокурор. И он вспомнил два полученных выговора…

Следователь попросил санкцию на арест хулигана, а Гаранин счёл преступление не столь опасным и санкцию не дал, оставил на подписке о невыезде. Хулиган на второй день кого-то избил – вот и первый выговор. В другом случае Гаранин дал санкцию на арест мошенника: с кем только перед этим не консультировался! А суд оправдал за отсутствием состава преступления – вот второе взыскание.

Задребезжал телефон, и Гаранин нехотя снял трубку.

– Здравствуйте, Семён Семёнович! Поликарпов приветствует.

– Добрый день, Борис Викторович, – оживился Гаранин.

– Наверное, знаете, чего звоню?

– Догадываюсь.

– Семён Семёнович, комбинат без Ватунского – как мотор без электричества. Ты лучше меня арестуй.

Директор комбината вроде бы шутил, но голос был строгим и усталым.

– Борис Викторович, разберёмся по существу.

– Там, говорят, несчастный случай. Влепим мы ему выговора по всем линиям – и делу конец.

– По закону всё сделаем.

– Конечно, по закону. Как это говорится: закон – как телеграфный столб: перепрыгнуть нельзя, а обойти можно. Это я шучу.

Гаранин с шуршанием заездил трубкой по бритой щеке и уху, – эту прибаутку он не любил.

– Вы преждевременно беспокоитесь. Разберёмся, как положено по закону.

– Семён Семёнович, – грустно сказал Поликарпов, – не за себя прошу, не за родственника… Нужен мне Ватунский на комбинате, без него – как без рук.

– Посмотрим, Борис Викторович.

Они распрощались, как добрые друзья, хотя до сих пор были знакомы лишь официально. Дружеский тон задал директор, и это было слегка приятно Гаранину. Конечно, не будь в прокуратуре дела Ватунского, директор бы не позвонил – не та он для него фигура, для директора общесоюзного комбината. С другой стороны, просит не за себя, не за приятеля, не за родственника – ради дела. А если совсем с другой стороны, то он не помнил ни одного звонка, чтобы ему прямо сказали: так, мол, и так, такой-то – мой родственник, или дружок, или человек мне нужный, прекрати-ка его дело. Если звонили, то осторожно, глухим, далёким голосом, будто по междугородной. Долго говорили о том о сём, о здоровье спрашивали, о супруге. И в конце разговора просьба, которую Гаранин ждал сначала: у тебя там дело на такого-то есть, хороший человек, нужный работник, характеристики прекрасные, мировой парень… Никогда не просили прекратить дело – просили посмотреть, разобраться, вникнуть.

Директор комбината просил прямо, но Ватунский был ему не брат и не сват.

Опять затрещал телефон. Гаранин подождал, пока он раззвонится, и снял трубку.

– Алло, товарищ прокурор, это вы?

Женский дребезжащий голосок – он знал эти голоса, которые если захотят, то дозвонятся и до генерального прокурора.

– Да, это я, – подтвердил он.

– С вами говорит председатель товарищеского суда жилконторы Трещинская. Товарищ прокурор, правда, что Ватунский убил свою жену?

– По этому вопросу ничего сказать не могу, сам ещё не в курсе.

– Как же так: прокурор района – и не в курсе?

– Вот так, товарищ Трещинская.

Он помнил её – маленькая подсушенная старушка, деятельная, как снегоуборочная машина.

– Тогда я вам расскажу. Он ударил жену, а она упала и головой прямо о телевизор. И разбила.

– Телевизор?

– Голову, товарищ Гаранин, – обиделась Трещинская. – Скажите, что будет Ватунскому?

– Для этого нужно провести расследование. Пока ничего не могу сказать.

– Как же быть? К нам идут граждане, спрашивают.

А что говорить? Уже пьяница приходил. Вы, говорит, меня выселять собираетесь, а я свою жену не убил. Что ему отвечать?

– Говорите, что идёт следствие, которое разберётся. До свидания, товарищ Трещинская.

Гаранин быстро положил трубку – тут самое главное быстро положить. Будь эта Трещинская в кабинете, от неё было бы не избавиться. Конечно, пенсионеры-общественники нужны, хотя иногда мороки с ними больше, чем пользы. Но звонок полезный – значит, на выездной будут вопросы о Ватунском.

Гаранин подумал, что о происшествии надо сообщить прокурору города, но без доклада следователя не решался – могут быть неточности. Впрочем, прокурору наверняка уже всё известно из милицейской оперативной сводки, и он может позвонить в любой момент и спросить о подробностях. Гаранин посмотрел на телефонный аппарат, который, словно загипнотизированный, вдруг зазвонил.

– Слушаю. – Он схватил трубку, напряжённо вдавливаясь в круглое жёсткое кресло.

– Алло, товарищ Гаранин, это вы? – спросил женский надтреснутый голосок.

– Да, это я, и никто другой, – повысил прокурор тон, – но мы с вами уже поговорили.

– Товарищ Гаранин, мы тут посовещались на месте и решили к вам подъехать, обсудить этот невероятный случай.

– Товарищ Трещоткина!

– Трещинская Клавдия Гавриловна.

– Товарищ Трещинская Клавдия Гавриловна! Во-первых, мне некогда, я готовлюсь к выездной сессии. Во-вторых, до окончания расследования ничего обсуждать я не имею права. Прошу больше не беспокоить. До свидания!

Он швырнул трубку на аппарат, и тот недовольно вякнул. И молчал ровно столько, сколько требуется секунд для набора пяти цифр на диске.

Гаранин остервенело схватил трубку и закричал, делая между словами паузы:

– Какого – чёрта – звоните – вам – сказано!

– Это вы с кем так? – услышал он спокойный и чуть насмешливый голос и, сразу узнав его, выпрямился в кресле:

– Здравствуйте, Алексей Фёдорович! Да так… названивает тут один хулиган.

– Здравствуйте, Семён Семёнович. Хочу узнать о Ватунском. Действительно убил?

– Он её ударил, а она головой стукнулась о тумбочку, – пересказал он, что слышал от Юркова.

– Ну и что это юридически?

– Алексей Фёдорович, сейчас трудно сказать. Может быть, несчастный случай. Следователь разберётся.

– Кто?

– Рябинин.

– В очках, лохматый?

– Да-да, он, – подтвердил Гаранин, стараясь по тону угадать, как отнесётся первый секретарь райкома к этой кандидатуре. Он ничего бы не угадал, не скажи тот «лохматый». В этом слове Гаранин уловил иронию.

– Алексей Фёдорович, может, заменить следователя?

– А этому не доверяете, что ли?

– Нет, вполне доверяю. Опытный. Есть, правда, недостатки…

– Попрошу вас, – перебил секретарь, и Гаранин представил, как он бросает торопливый взгляд на часы, – сообщить мне результаты следствия. Всего хорошего, Семён Семёнович.

– До свидания, Алексей Фёдорович. – Прокурор держал трубку, пока она основательно не напищалась.

Неудачно получилось, что дело попало к Рябинину. Происшествие с таким резонансом, а попало к Рябинину.