Текст книги "Вавилонская башня (сборник)"

Автор книги: Станислав Лем

Соавторы: Стефан Вайнфельд,Витольд Зегальский,Януш Зайдель,Ежи Сурдыковский,Анджей Чеховский,Чеслав Хрущевский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

– Слушаюсь, командор.

Пиркс повернулся к первому пилоту Кальдеру, их взгляды встретились. Глаза Кальдера были почти бесцветными, – огромные окна комнаты отражались в них.

– Вы пилот?

– Да.

– Ваш стаж?

– Полный курс двойного пилотажа и двести девяносто одиночных часов в пространстве на малом тоннаже, десять самостоятельных посадок, в том числе четыре на Луне, две на Марсе и Венере.

Пиркс, казалось, пропустил этот ответ мимо ушей.

– Бартон, – обратился он к следующему, – вы электронщик?

– Да.

– Сколько рентген вы можете вынести в течение часа?

Губы Бартона дрогнули. Это нельзя было даже назвать улыбкой. Она тотчас исчезла.

– Думаю, что примерно четыреста, – сказал он. – Самое большее. Но потом пришлось бы лечиться.

– Не больше чем четыреста?

– Не знаю, но, пожалуй, что нет.

– Откуда вы родом?

– Из Аризоны.

– Болели?

– Нет. Во всяком случае, ничего серьезного.

– Зрение хорошее?

– Хорошее!

Пиркс, собственно, не слушал того, что они говорили. Он скорее интересовался звуком голоса, его модуляциями, тембром, движением губ, выражением лица и временами питал бессмысленную надежду, что все происходящее – лишь идиотская шутка, блеф, что над ним хотят позабавиться, поиздеваться над его наивной верой во всемогущество техники. Или, может, наказать его за эту веру? Ведь это же были самые обычные люди, правильно говорила секретарша – вот что значит предубеждение! Она и Мак-Гирра приняла за одного из них…

Разговор был пока что пустой, если б не эта не слишком-то умная придумка насчет господа бога. Наверняка не слишком умная, скорее даже примитивная и безвкусная. Пиркс это отлично чувствовал, он считал себя ограниченной тупицей, только из-за своей тупости он и согласился…

Все смотрели на него, как и прежде, но ему почудилось, что рыжий Томсон и оба пилота сделали слишком уж равнодушные мины, словно не хотели показать, что насквозь видят его примитивную душу рутинера, совершенно выбитого сейчас из привычного равновесия. Он хотел спрашивать дальше – тем более что молчание, уже начинавшее затягиваться, оборачивалось против него, становилось доказательством его беспомощности, – он попросту не мог ничего придумать. Уже не благоразумие, а отчаяние подсказывало ему, что надо сделать нечто диковинное, полубезумное, но Пиркс отлично знал, что ничего такого не сделает. Он чувствовал, что осрамился, – надо было отказаться от этой встречи. Он посмотрел на Мак-Гирра.

– Когда я могу подняться на корабль?

– О, в любое время, хоть сегодня.

– Как обстоит с санитарным контролем?

– Об этом, пожалуйста, не беспокойтесь. Все уже улажено.

Инженер отвечал почти снисходительно – так, по крайней мере, показалось Пирксу.

«Не умею я с достоинством проигрывать», – подумал он. А вслух сказал:

– Тогда все. Кроме Броуна, все могут считать себя членами команды. Броуна прошу ответить мне завтра на вопрос, который я ему задал. Марк-Гирр, бумаги, которые я должен подписать, у вас?

– Да, но не здесь. В директорате. Пройдемте туда?

– Хорошо.

Пиркс встал. Все встали вслед за ним.

– До свиданья, – он кивнул им и вышел первым.

Инженер догнал его около лифта.

– Вы недооценили нас, командор…

К нему уже вернулось хорошее настроение.

– Как это надо понимать?

Лифт пошел вниз. Инженер осторожно поднес сигару к губам, стараясь не стряхнуть серый столбик пепла.

– Наших парней не так-то легко отличить от… обычных.

Пиркс пожал плечами.

– Если они сделаны из того же материала, что и я, – сказал он, – то это люди, а появились они с помощью какого-то искусственного оплодотворения в пробирке или более обычным путем, это меня совершенно не касается.

– О нет, они не из того же материала!

– Из какого же?

– Прошу прощения, но это производственный секрет.

– Кто вы, собственно, такой?

Лифт остановился. Инженер открыл дверь, но Пиркс не пошевельнулся. Он ждал ответа.

– Вас интересует, не конструктор ли я? Нет. Я работаю в отделе коммерческих связей.

– И вы достаточно компетентны, чтобы ответить мне на несколько вопросов?

– Разумеется, но, надеюсь, не здесь?

Та же секретарша проводила их в конференц-зал. У длинного стола в идеальном порядке стояли два ряда кресел. Они уселись с краю, там, где лежала папка с договором.

– Слушаю вас, – сказал Мак-Гирр. Пепел свалился ему на брюки, он сдул его. Пиркс заметил, что глаза у Мак-Гирра налиты кровью, а зубы чрезмерно ровные. «Искусственные, – подумал он. – Старается выглядеть помоложе».

– Скажите, эти, которые… не люди, ведут себя как люди? Они едят? Пьют?

– Да.

– Зачем?

– Чтобы иллюзия была полной. Для окружающих, разумеется.

– Но тогда они должны потом от этого… избавляться?

– Ну конечно.

– А кровь?

– Простите, не понял.

– У них есть кровь? Сердце? Если они поранятся, пойдет кровь?

– У них есть… имитация крови и сердца, – осторожно подбирая слова, ответил Мак-Гирр.

– Как это понимать?

– Ну, только хороший врач-специалист после всестороннего обследования смог бы понять…

– А я – нет?

– Нет. Конечно, если не применять каких-нибудь специальных методов.

– Рентген?

– Вы сообразительны! Но у вас на борту не будет такой аппаратуры.

– Чувствуется непрофессиональный подход, – сказал Пиркс. – Я могу получить из реактора сколько угодно изотопов, ну и, кроме того, на борту должны быть аппараты для дефектоскопии; значит, рентген мне вовсе не понадобится.

– Мы не возражаем против этой аппаратуры, если только вы обяжетесь не употреблять ее ни для каких других целей.

– А если я не соглашусь?

Мак-Гирр вздохнул и, раздавив сигару в пепельнице, словно он почувствовал к ней внезапное отвращение, сказал:

– Командор… вы изо всех сил стараетесь затруднить нашу задачу.

– Это верно! – признался Пиркс. – Значит, у них может идти кровь?

– Да.

– И это действительно кровь? Даже под микроскопом?

– Да, это кровь.

– Как же вы это сделали?

– Впечатляюще, верно? – Мак-Гирр широко ухмыльнулся. – Могу сказать вам только в самых общих чертах: принцип губки. Специальной подкожной губки.

– Это человеческая кровь?

– Да.

– Зачем?

– Уж, конечно, не затем, чтобы провести вас. Поймите, ведь не для вас запустили производство стоимостью в миллиарды долларов. Они должны так выглядеть, должны быть такими, чтобы ни при каких обстоятельствах никому из пассажиров или других людей и в голову не пришло бы заподозрить…

– Речь идет о том, чтобы избежать бойкотирования вашей «продукции»?

– И об этом тоже. Ну, и об удобствах, разумеется, о психологическом комфорте…

– А вы сами их различаете?

– Только потому, что я их знаю. Ну… есть способы… грубые… но ведь не станете же вы пользоваться топором!

– Скажите, а чем они отличаются от людей в физиологическом смысле? Дыхание, кашель, румянец…

– О, это все удалось сделать. Конечно, есть различия, но я уже говорил вам: разобраться в этом мог бы только врач.

– А что касается психики?

– Мозг у них в голове! Это наше величайшее достижение! – сказал Мак-Гирр с откровенной гордостью. – «Интельтрон» до сих пор помещал его в корпусе, из-за размеров. Мы первые перенесли его в голову!

– Скажем, вторые; первой была природа…

– Ха-ха! Ну, значит, вторые. Но детали – это секрет. Мозг представляет собой монокристаллический мультистат с шестнадцатью миллиардами двоичных элементов.

– А на что способны нелинейники – это тоже секрет?

– Что вы имеете в виду?

– Например, то, что они умеют лгать. В каких пределах они могут лгать?.. Могут ли они потерять контроль над собой и, следовательно, над обстановкой?..

– Да. Все это возможно.

– Почему?

– Потому что это неизбежно. Все, образно говоря, тормоза, вводимые в нейтронную или кристаллическую систему, – все они относительны, их можно снять или ослабить. Я говорю это потому, что вы должны знать правду. Впрочем, если вы хоть немного знакомы с литературой по этому вопросу, то вам известно, что робот, который был бы в умственном отношении равен человеку и в то же время не мог бы лгать и обманывать, – чистейшая фикция! Либо полноценная копия человека, либо марионетка – ничего другого создать нельзя. Третьего не дано.

– Существо, способное на поступки определенного уровня сложности, уже тем самым способно и на другие поступки того же уровня, так?

– Да. Конечно, это нерентабельно. По крайней мере – пока. Психическая полноценность, не говоря даже о внешнем человекоподобии, стоит чудовищно дорого. Модели, которые вы получили, изготовлены в очень малом количестве экземпляров потому, что они нерентабельны. Стоимость любой из них больше стоимости сверхзвукового бомбардировщика!

– Вот оно как!

– Включая, разумеется, стоимость всех предварительных исследований. Для рынка мы, может быть, сумеем изготавливать эти автоматы на конвейере и даже попытаемся усовершенствовать их, хотя это, пожалуй, уже невозможно. Вам мы даем лучшее из того, что имеем. Поэтому потеря самообладания, какой-нибудь нервный срыв хотя и не исключен в принципе, но менее вероятен у них, чем у человека в аналогичной ситуации.

– Такие опыты проводились?

– Конечно!

– И люди служили контрольными образцами?

– Бывало и так.

– Катастрофические ситуации? Угроза уничтожения?

– Именно это.

– А результаты?

– Люди менее надежны.

– А как у них с агрессивностью?

– Вас интересует их отношение к человеку?

– Не только.

– Можете быть спокойны. У них имеются специально встроенные ингибиторы, так называемые устройства обратного разряда, как бы амортизирующие агрессивные потенциалы.

– Всегда?

– Нет, это невозможно. Мозг – система вероятностная, наш с вами – тоже; можно увеличить вероятность определенных состояний, но никогда нельзя быть вполне уверенным. И все же – они и в этом превосходят человека!

– А что произойдет, если я попытаюсь проломить кому-нибудь из них голову?

– Он будет защищаться.

– И будет стараться убить меня?

– Нет, он ограничится самообороной.

– А если единственно возможной обороной будет нападение?

– Тогда он нападет на вас.

– Давайте ваш договор, – сказал Пиркс.

Перо заскрипело в тишине. Инженер сложил бланки и спрятал в папку.

– Вы возвращаетесь в Штаты?

– Да, завтра.

– Можете сообщить своему начальству, что я постараюсь выжать из них самое худшее, – сказал Пиркс.

– Разумеется! Именно на это мы и рассчитываем! Потому что даже в этом худшем они все же лучше, чем человек! Только вот…

– Вы хотели что-то сказать?

– Вы смелый человек, командор. Но… в ваших собственных интересах… советую вам быть осторожным.

– Чтобы они за меня не взялись?

Пиркс невольно усмехнулся.

– Нет. Чтобы вам же не пришлось расплачиваться. Потому что прежде всего первыми сдадут люди. Обыкновенные, хорошие, честные парни. Понимаете?

– Понимаю, – ответил Пиркс. – Мне пора. Я должен еще сегодня принять корабль.

– У меня здесь на крыше вертолет, – сказал Мак-Гирр, поднимаясь. – Вас подбросить?

– Нет, спасибо. Поеду в метро. Не люблю рисковать, знаете… 3начит, вы сообщите своему начальству, какие у меня коварные намерения?

– Если вам угодно.

Мак-Гирр искал в кармане очередную сигару.

– Должен сказать, что вы ведете себя довольно странно. Чего вы, собственно, от них хотите? Это не люди, никто этого не утверждает. Это отличные специалисты и притом действительно порядочные парни. Уверяю вас! Они для вас все сделают!

– Я постараюсь, чтобы они сделали еще больше, – ответил Пиркс.

Пиркс в самом деле не спустил Броуну истории с господом богом и нарочно позвонил ему на следующий день; в ЮНЕСКО ему сообщили номер телефона, по которому он мог найти своего пилота. Пиркс даже узнал его голос, когда набрал этот номер.

– Я ждал вас, – сказал Броун.

– Ну, и как вы решили? – спросил Пиркс. У него при этом была странная тяжесть на сердце. Куда легче было подписывать бумаги Мак-Гирра. Тогда ему казалось, что он справится. Теперь он уже не был так уверен в этом.

– У меня было мало времени, – сказал Броун своим ровным, приятным голосом. – Поэтому я могу сказать одно: меня учили вероятностному подходу. Я вычисляю шансы и на этом основании действую. В данном случае – девяносто девять процентов за то, что «нет»… может быть, даже девяносто девять и девять десятых… но одна сотая шанса за то, что «да».

– Что бог есть?

– Да.

– Хорошо. Можете явиться вместе с остальными. До встречи.

– До свиданья, – ответил мягкий баритон, и телефон звякнул, разъединяясь.

Неизвестно почему. Пиркс припомнил этот разговор, когда ехал на ракетодром. Кто-то уже уладил все формальности в капитанате – может, ЮНЕСКО, а может, фирмы, которые «изготовили» для него команду. Во всяком случае, не было обычного санитарного контроля и никто не проверял документы его «людей», а старт был назначен на два сорок пять, то есть на такой час, когда движение наименьшее. Три больших ракетных спутника для Сатурна уже находились в люках. «Голиаф» был кораблем среднего тоннажа – каких-нибудь шесть тысяч тонн массы покоя, – но сошел он со стапелей всего два года назад и имел высокоавтоматизированное хозяйство. Его реактор на быстрых нейтронах занимал десять кубических метров, то есть всего ничего, но был совершенно лишен всяких тепловых колебаний, а номинальная мощность у него была сорок пять миллионов лошадиных сил. И семьдесят миллионов в максимуме – для кратковременных ускорений.

По существу, Пиркс ничего не знал о том, что делали его «люди» в Париже, – жили они в гостинице или какая-нибудь фирма сняла им комнаты (у него даже мелькнула гротескная, жутковатая мысль, что, может, инженер Мак-Гирр как-то «повыключал» их и на эти два дня уложил в ящики). Он не знал даже, как они добрались до ракетодрома.

Они ждали его в отдельной комнате в капитанате, и у всех были с собой чемоданы, какие-то свертки и маленькие несессеры с болтающимися на ручках именными табличками. Пирксу, когда он взглянул на эти несессеры, невольно полезли в голову всякие дурацкие шуточки вроде того, что у них там, наверно, французские гаечные ключи, и туалетные масленки, и тому подобное. Но ему было вовсе не до смеха, когда, поздоровавшись с ними, он предъявил в капитанате полномочия и бумаги, необходимые для подтверждения стартовой готовности, а потом, за два часа до назначенного времени, они вышли на плиты, освещенные единственным прожектором, и гуськом двинулись к белому как снег «Голиафу». Он слегка напоминал огромную, свежераспакованную сахарную голову.

Старт не представлял трудностей. «Голиаф» можно было поднять почти без всякой помощи – стоило лишь ввести программы во все автоматические и полуавтоматические устройства. Не прошло и получаса, а они уже оставили за собой ночное полушарие Земли с фосфорической россыпью городов; тогда Пиркс глянул на экраны. Великолепное это зрелище – когда Солнце на рассвете насквозь прочесывает лучами атмосферу и она пылает, словно исполинский радужный серп, – Пиркс наблюдал из космоса уже не раз, но оно ему еще ничуть не приелось. Несколько минут спустя, пройдя мимо последнего навигационного спутника, пробравшись сквозь сплошной писк и щебет сигналов, которыми были битком набиты работающие информационные машины (Пиркс называл их «электронной бюрократией космоса»), они поднялись над плоскостью эклиптики. Тогда Пиркс велел первому пилоту оставаться у штурвала, а сам отправился в свою каюту. Не прошло и десяти минут, как он услышал стук в дверь.

– Войдите!

Вошел Броун. Он старательно закрыл дверь, подошел к Пирксу, сидевшему на койке, и негромко сказал:

– Я хотел бы с вами поговорить.

– Пожалуйста. Садитесь.

Броун опустился на стул, но, видимо, расстояние, их разделявшее, показалось ему слишком большим, он придвинулся поближе, некоторое время молчал, опустив голову, потом вдруг посмотрел прямо в глаза Пирксу и сказал:

– Я хочу вам кое-что сообщить. Но я вынужден просить вас сохранить это втайне. Дайте мне слово, что никому этого не расскажете.

Пиркс поднял брови.

– Тайна?

Он подумал несколько секунд.

– Хорошо, даю вам слово, что я не расскажу никому, ни единой живой душе, – ответил он наконец. – Слушаю вас.

– Я человек, – сказал Броун и остановился, глядя Пирксу в глаза, словно хотел проверить, какой эффект произведут эти слова.

Но Пиркс, полуприкрыв веки и опершись затылком о стену, выложенную белым пенопластом, не пошевельнулся.

– Я говорю это потому, что хочу вам помочь, – снова заговорил Броун, будто произнося заранее обдуманную речь. – Когда я предлагал свои услуги, я не знал, о чем идет речь. Таких, как я, было, наверно, много, но нас принимали по отдельности, чтобы мы не могли познакомиться и даже увидеть друг друга. О том, что мне, собственно, предстоит, я узнал, лишь когда был окончательно выбран, после всех полетов, проб и тестов. Мне пришлось тогда обещать, что я абсолютно ничего не расскажу. У меня есть девушка, мы хотим пожениться, но были финансовые трудности, а эта работа меня просто необыкновенно устраивала, потому что мне дали сразу восемь тысяч, а другие восемь я должен получить по возвращении из рейса, независимо от его результатов. Я вам все рассказываю, как было, чтобы вы знали, что я в этом деле чист. Правду говоря, я сначала не осознал, какая ставка будет в этой игре. Диковинный эксперимент, только и всего – так я вначале думал. А потом мне это начало все меньше нравиться. В конце концов, должна же быть какая-то элементарная общечеловеческая солидарность. Что же мне, молчать вопреки интересам людей? Я решил, что не имею права. Разве вы не так думаете?

Пиркс продолжал молчать, поэтому Броун вновь заговорил, но менее уверенно:

– Из этой четверки я не знаю никого. Нас все время держали порознь. У каждого была отдельная комната, отдельная ванная, свой гимнастический зал, мы не встречались даже во время еды, только последние три дня перед выездом в Европу нам разрешили есть вместе. Поэтому я не могу вам сказать, который из них человек, а который нет. Ничего определенного я не знаю. Однако подозреваю…

– Минуточку, – прервал его Пиркс. – Почему на мой вопрос насчет бога вы ответили, что размышления на эту тему не входят в ваши обязанности?

Броун поерзал на стуле, шевельнул ногой и, глядя на носок ботинка, которым чертил по полу, тихо ответил:

– Потому что я уже тогда решил вам все рассказать и… знаете, как это бывает: на воре шапка горит. Я боялся, как бы Мак-Гирр не догадался ненароком о моем решении. Поэтому, когда вы меня спросили, я ответил так, чтобы ему показалось, будто я намерен торжественно хранить тайну и наверняка не помогу вам разгадать, кем я в действительности являюсь.

– Значит, вы нарочно так отвечали, из-за присутствия Мак-Гирра?

– Да.

– А вы верите в бога?

– Верю.

– И думали, что робот не должен верить?

– Ну да.

– И что, если б вы сказали «верю», было бы легче догадаться, кто вы на самом деле?

– Да. Именно так и было.

– Но ведь и робот может верить в бога, – помолчав, сказал Пиркс небрежно, словно мимоходом, так что Броун даже глаза вытаращил.

– Как вы сказали?

– А вы считаете, что это невозможно?

– Никогда мне это в голову не пришло бы.

– Ладно, пока хватит. Это – сейчас, по крайней мере, – не имеет значения. Вы говорили о каких-то своих подозрениях…

– Да. Мне кажется, что этот темный… Барнс – не человек.

– Почему вам так кажется?

– Это все мелочи, почти неуловимые, но в сумме они что-то дают… Прежде всего – когда он сидит или стоит, он совсем не шевелится. Как статуя. А вы же знаете, ни один человек не может долго находиться в совершенно неизменной позе. Когда ему становится неудобно, нога затечет, он невольно пошевелится, переступит с ноги на ногу, проведет рукой по лицу, а Барнс прямо застывает.

– Всегда?

– Нет. Вот именно – не всегда. Это мне и показалось особенно подозрительным.

– Почему?

– Я вот думаю, что он делает эти незаметные, словно бы невольные движения, когда специально о них думает, а как забудет – так застывает. А у нас-то как раз наоборот: мы именно должны сосредоточиться, чтобы какое-то время сохранять неподвижность.

– В этом что-то есть. Что еще?

– Он все ест.

– Как это «все»?

– Все что дают. Ему абсолютно все равно. Я это уже много раз подмечал: и во время путешествия, когда мы летели через Атлантику, и еще в Штатах, и в ресторане на аэродроме – он совершенно равнодушно ест все что подадут, а ведь у каждого человека обычно есть какие-то вкусы, чего-то он не любит.

– Это не доказательство.

– О нет, безусловно, нет. Но вместе с первым, знаете ли… И потом еще одно.

– Ну?

– Он не пишет писем. В этом я уже не на все сто процентов уверен, но я, например, сам видел, как Бартон опускал письмо в почтовый ящик.

– А вам разрешается писать письма?

– Нет.

– Я вижу, вы тщательно соблюдаете условия договора, – проворчал Пиркс. Он выпрямился на койке и, придвинув лицо к лицу Броуна, неторопливо спросил: – Почему вы нарушили данное вами слово?

– Как? Что вы сказали?! Командор!

– Вы же дали слово, что сохраните свою подлинную сущность в тайне.

– А! Да. Я дал слово. Однако я полагаю, что существуют такие ситуации, когда человек не только имеет право, но даже обязан так поступить.

– Например?

– Именно сейчас такая ситуация. Они взяли металлических кукол, оклеили их пластиком, подрумянили, перетасовали с людьми, как крапленые карты, и хотят заработать на этом большие денежки. Я считаю, что каждый порядочный человек поступил бы так же, как я, – а разве больше никто не обращался к вам?

– Нет. Вы первый. Но мы ведь только что стартовали… – сказал Пиркс. Произнес он это совершенно равнодушно, однако замечание его не лишено было иронии, но Броун, даже если и заметил это, ничем себя не выдал.

– Я постараюсь и в дальнейшем помогать вам в течение всего рейса… И я сделаю со своей стороны все, что вы сочтете нужным.

– Зачем?

Броун удивленно заморгал кукольными ресницами.

– Как это – зачем? Чтобы вам легче было отличить людей от нелюдей.

– Броун, вы же взяли эти восемь тысяч.

– Да. Ну и что? Меня наняли как пилота. Я и есть пилот. И вдобавок неплохой.

– По возвращении вы возьмете остальные восемь за две недели полета? За такой рейс никому не дают шестнадцать тысяч – ни командиру, ни пилоту первого космического класса, ни навигатору. Никому. Значит, эти деньги вы получили за молчание. По отношению ко мне, по отношению ко всем другим – хотя бы к конкурирующим фирмам. Вас хотели уберечь от любых искушений.

На красивом лице Броуна выразилось полное смятение.

– Так вы меня еще и попрекаете тем, что я сам пришел и рассказал?!

– Нет. Ничем я вас не попрекаю. Вы поступили так, как сочли правильным. Какой у вас КИ?

– Коэффициент интеллектуальности? Сто двадцать.

– Этого достаточно, чтобы разбираться в некоторых элементарных вещах. Ну, скажите, какая мне, собственно, будет польза от того, что вы поделились со мной своими подозрениями насчет Барнса?

Молодой пилот встал.

– Командор, прошу прощения. Если так – произошло недоразумение. Я хотел как лучше. Но раз вы считаете, что я… словом, прошу вас об этом забыть… Только помните…

Он замолчал, увидев усмешку Пиркса.

– Садитесь. Да садитесь вы! Ну!

Броун сел.

– Что ж вы не договариваете? О чем я должен помнить? Что обещал никому не сообщать о нашем разговоре? Верно? Ну а если я в свою очередь решу, что имею право о нем сообщить? Спокойно! Командира нельзя перебивать. Вот видите, все это не так просто. Вы пришли ко мне с доверием, и я ценю это доверие. Но… одно дело – доверие, а другое – здравый смысл… Допустим, я теперь наверняка знаю, кто вы и кто – Бартон. Что мне это даст?

– Ну… это уж ваше дело. Вы должны после этого рейса оценить пригодность…

– О, вот именно! Пригодность каждого. Но ведь вы же не думаете, Броун, что я буду писать неправду? Что я поставлю минусы не тем, которые хуже, а тем, которые не являются людьми.

– Это не мое дело, – натянуто проговорил пилот, ерзавший на стуле во время этого разговора.

Пиркс смерил его таким взглядом, что тот замолчал.

– Вы только не стройте из себя этакого усердного ефрейтора, который, кроме своей бляхи, ничего не видит. Если вы человек и чувствуете солидарность с людьми, то вы должны попытаться оценить всю эту историю и осознать свою ответственность.

– Как это «если»? – Броун вздрогнул. – Вы мне не верите? Так вы… так вы думаете…

– Да нет, что вы! Просто слово подвернулось, – торопливо прервал его Пиркс. – Я вам верю. Конечно же, я вам верю. И поскольку вы уже выдали мне свою тайну, а я не собираюсь оценивать ваш поступок с моральной точки зрения, то прошу вас и впредь поддерживать со мной внеслужебный контакт и сообщать обо всем, что вы заметили.

– Ну, я совсем уж ничего не понимаю, – сказал Броун и невольно вздохнул. – Сначала вы меня отчитали, а теперь…

– Это разные вещи, Броун. Раз уж вы мне сказали то, чего не должны были говорить, так отступать теперь бессмысленно. Другое дело, разумеется, с этими деньгами. Может, сказать действительно следовало. Но денег этих я бы на вашем месте не брал.

– Что? Но… но, командор… – Броун в отчаянии искал возражений и наконец нашел: – Они бы сразу догадались, что я нарушил договор! Еще бы в суд на меня подали…

– Это ваше дело. Я не говорю, что вы должны отдать им эти деньги. Я обещал вам молчать и не собираюсь в это дело вмешиваться. Я только сказал – совершенно частным и неофициальным образом, – что я сделал бы на вашем месте. Но вы – не я, а я – не вы, и все тут. Вы хотели еще что-то сказать?

Броун покачал головой, открыл было рот, закрыл, пожал плечами; видно было, что он до крайности разочарован результатами разговора. Так ничего и не сказав, он машинально вытянулся в струнку и вышел из каюты.

Пиркс глубоко вздохнул. «Зря это я сболтнул: «Если вы человек…» – огорченно подумал он. – Что за дьявольская игра! Черт его знает, этого Броуна. Либо он человек, либо все это – хитрая уловка, чтобы запутать меня, да и проверить заодно, не собираюсь ли я применить какие-либо противоречащие договору приемы, чтобы распознать этих… Ну, во всяком случае, эту часть состязания я, кажется, провел неплохо! Если Броун сказал правду, то он должен чувствовать себя не в своей тарелке – после всего, что я ему наговорил. А если нет… так опять же я ему ничего особенного не сказал. Ну и дела! Вот это влип я в историю!»

Пирксу не сиделось на месте, он принялся шагать по каюте из угла в угол. Зажужжал зуммер – это был Кальдер из рулевой рубки; они согласовали поправки к курсу и ускорение для ночной вахты, потом Пиркс снова сел и уставился в пространство, свирепо насупив брови и невесть о чем размышляя. И тут кто-то постучался. «Это еще что?» – подумал он.

– Войдите! – сказал он громко.

В каюту вошел Барнс – нейролог, он же врач и кибернетик.

– Можно?

– Пожалуйста. Садитесь.

Барнс усмехнулся.

– Я пришел сказать вам, что я не человек.

Пиркс стремительно повернулся к нему вместе со стулом.

– Что, простите? Что вы не…

– Что я не человек. И что в этом эксперименте я на вашей стороне.

Пиркс перевел дыхание.

– То, что вы говорите, должно, разумеется, остаться между нами? – спросил он.

– Это я предоставляю на ваше усмотрение. Мне это безразлично.

– Это как же?

Барнс снова усмехнулся.

– Очень просто. Я действую из эгоистических соображений. Если ваше мнение о нелинейниках будет положительным, оно вызовет цепную реакцию производства. Это более чем правдоподобно. Такие, как я, начнут появляться в массовом масштабе – и не только на космических кораблях. Это повлечет за собой пагубные последствия для людей – возникнет новая разновидность дискриминации, взаимной ненависти… Я это предвижу, но, повторяю, руководствуюсь прежде всего личными мотивами. Если существую я один, если таких, как я, двое или десять, это не имеет ни малейшего общественного значения – мы попросту затеряемся в массе, незамеченные и незаметные. Передо мной… перед нами будут такие же перспективы, как перед любым человеком, с весьма существенной поправкой на интеллект и ряд специфических способностей, которых у человека нет. Мы сможем достичь многого, но лишь при условии, что не будет массового производства.

– Да… в этом что-то есть… – медленно проговорил Пиркс. В голове у него был легкий сумбур. – Но почему вам безразлично, расскажу я или нет? Разве вы не боитесь, что фирма…

– Нет. Совершенно не боюсь. Ничего, – тем же спокойным лекторским тоном сказал Барнс. – Я ужасно дорого стою, командор. Вот сюда, – он коснулся рукой груди, – вложены миллиарды долларов. Не думаете же вы, что разъяренный фабрикант прикажет разобрать меня на винтики? Я говорю, конечно, в переносном смысле, потому что никаких винтиков во мне нет… Разумеется, они придут в ярость… но мое положение от этого ничуть не изменится. Вероятно, мне придется работать в этой фирме – ну и что за беда?! Я даже предпочел бы работать там, чем в другом месте, – там обо мне лучше позаботятся в случае… болезни. И не думаю, что они попытаются меня изолировать. Зачем, собственно? Применение силы могло бы кончиться очень печально для них самих. Вы ведь знаете, как могущественна печать…

«Он подумывает о шантаже», – мелькнуло в голове у Пиркса. Ему казалось, что это сон. Но он продолжал слушать с величайшим вниманием.

– Итак, теперь вы понимаете, почему я хочу, чтобы ваше мнение о нелинейниках оказалось отрицательным?

– Да. Понимаю. А вы… могли бы сказать, кто еще из команды…

– Нет. То есть у меня нет уверенности, а догадками я могу вам больше навредить, чем помочь. Лучше иметь нуль информации, чем быть дезинформированным, поскольку это означает отрицательную информацию.

– Да… гм… Ну, во всяком случае, почему бы вы это ни сделали, благодарю вас. Да. Благодарю. А… не можете ли вы в связи с этим рассказать кое-что о себе? Я имею в виду определенные аспекты, которые могли бы мне помочь…

– Я догадываюсь, что вас интересует. Но я ничего не знаю о своей конструкции, точно так же как вы не знали ничего об анатомии или физиологии своего тела… до тех пор, по крайней мере, пока не прочли какого-нибудь учебника биологии. Впрочем, конструкторская сторона вас, по-видимому, мало интересует – речь идет в основном о психике? О наших… слабых местах?

– О слабых местах тоже. Но, видите ли, в конце концов каждый кое-что знает о своем организме… это, понятно, не научные сведения, а результат опыта, самонаблюдения…

– Ну, разумеется, ведь организмом пользуются… это открывает возможности для самонаблюдения.

Барнс снова, как и прежде, усмехнулся, показав ровные, но не чересчур ровные зубы.

– Значит, я могу вас спрашивать?

– Пожалуйста.

Пиркс силился собраться с мыслями.

– Можно мне задавать вопросы… нескромные? Прямо-таки интимные?

– Мне нечего скрывать, – просто ответил Барнс.

– Вы уже сталкивались с такими реакциями, как ошеломление, страх и отвращение, вызванные тем, что вы нечеловек?

– Да, однажды, во время операции, при которой я ассистировал. Вторым ассистентом была женщина. Я уже знал тогда, что это означает.