Текст книги "Кривая линия (СИ)"

Автор книги: Софья Рыбкина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

  – Ты чего печалишься, мелкий? – спрашивает Гоша.

  Гости ржут и веселятся, а я сижу в углу на диване. В зеркальной двери напротив отражаются мои огромные, как мне кажется, щёки.

  – Я всегда такой буду? – интересуюсь я.

  Мне двенадцать, и это единственная проблема, которая меня беспокоит.

  – Какой?

  – Страшный.

  Гоша улыбается.

  – Вырастешь – увидим.

  – Я никому не нравлюсь, – ною я.

  – Мне – нравишься, – уверяет Гоша, садится рядом и треплет меня по макушке.

  У него отцовские тёмные волосы, а я – рыжий цыплёнок. И нос разрисован дурацкими веснушками.

  – Может быть, посидишь ещё чуть-чуть? – говорит мать, и я возвращаюсь в действительность.

  Смысл? Послушать твоё недовольство Славкой, которую ты толком не помнишь и не знаешь? Стать свидетелем очередной истерики из-за Гоши?

  – Боюсь опоздать в универ, – это правда.

  Я везде и всюду боюсь опоздать – после того, что случилось с Гошей.

  – Когда ты снова приедешь? – в узком коридоре ещё хуже, чем на кухне. Полумрак – и далеко не романтический – кое-как скрывает пыль и вездесущую труху. Она чувствуется даже в воздухе. Эта квартира будто застряла в прошлом – моя мать съехала отсюда в двадцать, и с тех пор ничего не поменялось.

  – Пока не знаю. Дел много.

  Дел толком нет, но я придумаю что угодно, дабы оттянуть следующую встречу.

  – Тебе совсем не хочется меня видеть? – шепчет мать.

  Надо же, какая проницательность. Я разглядываю нитку на рукаве её платья. Худую шею, впалые щёки и тоскливые глаза. Морщины на лбу. Она вся тусклая и однообразная, как сепия, поблёкшая от времени.

  Я не представляю, что ей ответить. Меня спасает звонок. Мать возится с телефоном, не попадая с первого раза в нужную кнопку.

  – Да?

  Я слышу в трубке мужской голос. Хахаль, наверное. Сейчас припрётся ещё, начнёт нотации читать, как я мать не люблю и не уважаю. Она ему всё время жалуется, как же иначе.

  – Серёжа приедет через десять минут, – говорит она, кладя мобильник на тумбочку.

  Сёрежа. Ласково как. Тогда мне точно лучше уйти.

  – Отлично, – я обуваюсь, подставив палец под пятку.

  Без ложки. Как в детстве.

  – Давай, звони. Не болей, – какая несусветная ерунда.

  А что мне ей пожелать? Что сказать на прощание?

  – И ты, сынок, – она давит из себя улыбку.

  Ненавижу. Терпеть не могу это обращение, так и режет уши.

  – А с этой девочкой я бы, на твоём месте...

  – Разберусь, – обрываю я мать. – Не маленький.

  И чем ей не угодила Славка?

  Прежде, чем начнётся новый виток истерики («Как ты с матерью разговариваешь?»), я выхожу, прикрывая за собой дверь. Спускаюсь пешком на первый этаж. В подъезде отвратительно. Я выбегаю на улицу, набираю Славке.

  – Ты скоро там? – выдаёт она недовольно.

  – На остановку иду, Славочка. Не опоздаю, обещал же.

  – Ну-ну, – фыркает она в трубку. – Давай, Веснушкин, я без тебя гнить на парах не собираюсь.

  Всё, гудки. Я действительно иду на маршрутку, а навстречу мне топает хахаль Серёга. Я киваю, но он делает вид, что не замечает этого и с гордо поднятой головой шествует мимо. Вот крыска, а. Метро трясёт меня так же, как и по дороге к матери. Народу немного поубавилось. Я сижу, уткнувшись в новостную ленту Фейсбука. Можно сказать, Фейсбук непопулярен среди молодёжи. Ни один мой одногруппник здесь не сидит, но я сижу, потому что мне интересно. Интересно литературное сообщество – я читаю здесь критиков, писателей, поэтов. Фейсбук – тесный и одновременно широкий мирок людей искусства. Я читаю здесь рассказы одного канадского автора. Заглядываю к чешскому поэту за новыми строчками. Читаю, как громят очередной роман Пелевина, хотя ни одной книги его не открывал. Не хочется. И тут мне приходит мысль: Миша, наверное, тоже здесь сидит. Может быть, даже публикует иногда стишки. Собачится в комментариях с критиками. Хотя нет, вероятно, он не из тех, кто собачится. Он просто удаляет и блокирует, чтобы не растратить, так сказать, поэтическую энергию. Быстро нахожу его страницу. Целая тысяча друзей, подписчики, лайки. Комментариев немного – чистит, значит. Я был прав. Последний пост недельной давности – стихотворение, которое Миша читал вчера. Действительно, в таком формате его тексты воспринимаются лучше. Задевают сильнее, что ли. На аватарке он с сигаретой в мундштуке. Позёр, усмехаюсь я. Серьёзное выражение лица, взгляд в душу. Ну всё, товарищ, убедил. Истинный творец. Читаю ещё пару стихов и лениво кликаю на «Добавить в друзья». У меня на странице информации мало – аватарка, несколько фоток со Славкой, пара постов. У Миши стена изъедена стихами. Фоток тоже мало. Пора выходить. Закрываю Фейсбук, мобильник возвращается в карман. В наушниках играет фортепианная соната Вайнберга. Депрессивно-озлобленная музычка, но после разговора с матерью сойдёт. Славка встречает меня у метро. Улыбается и не спрашивает ничего. Не надо спрашивать. Протягиваю ей наушник. Она прикладывает его к уху и морщится.

  – Паш, ну что это? Ты же знаешь, я не выношу...

  – Знаю, – ухмыляюсь я, убираю наушники с глаз долой. – У меня в метро просто было подходящее для этой музыки настроение.

  – Это не музыка, – ворчит Славка. – А теперь у тебя что, настроение изменилось?

  – Конечно, – я слегка улыбаюсь. – Слушай, Славочка, а давай свалим? Неохота сегодня на пары.

  – Ты совсем обнаглел, да? Едва из долгов вылез, снова за старое?

  – Ну, Слав! – ещё ни разу ей не удавалось устоять.

  Мой умоляющий тон и щенячий взгляд действуют безотказно.

  – Пошли лучше пирожные лопать.

  – Вчера лопали, – укоризненно отмечает Слава.

  – Пофиг.

  – Может, лучше в кино?

  – Я не против, лишь бы не в универ.

  – Ох, Паша, трудно с тобой, – притворно вздыхает Славка. – И устоять невозможно против таких соблазнов.

  До кино несколько станций. Опять спускаться придётся, но со Славкой всё по-другому. Я не обращаю внимания на окружающих, хотя кажется, что нас разглядывают. Славка стоит в уголке у двери, я пристраиваюсь сбоку и хватаюсь за поручень. Славка рассказывает случайно пришедшую на ум шутку и смеётся. Я тоже смеюсь, мне хорошо, и почему бы не притвориться, что я не был утром у матери. Почему бы не притвориться, что моя жизнь ни капельки не изменилась, и Гоша позвонит через час. Он просто уехал по делам.

  – Что смотреть будем? – спрашивает Славка.

  Мы стоим на эскалаторе. Здесь она может быть выше и грозно нависать надо мной. Славка целует меня в нос. Я был не прав, когда сказал, что мы редко целуемся. Часто. Просто это в порядке вещей и никак не мешает дружбе.

  – Там что-то про зомби идёт.

  – Гадость, – морщится Славка.

  – Осторожно.

  Она разворачивается и сходит с эскалатора. Я – вслед за ней.

  – И чем тебе зомби не угодили? Ходят себе, рычат, кожа с них летит хлопьями...

  – Паш, ну прекрати. Меня сейчас вырвет.

  – На мелодрамищу точно не пойду.

  – Это ультиматум? Я и не предлагала. Давай на авторское.

  – Давай.

  Скучно, наверное, зато без клишированных соплей. И без ненавистных Славке зомби. Билеты берём на последний ряд, так удобнее фильм смотреть. Отвлекаться – тоже. И хотя я большой любитель похрумкать во время просмотра – особенно на тихих и ключевых моментах – рука не поднимается. Авторское всё-таки.

  – Я тебе говорил, надо было в кафе идти. Или погулять, на худой конец. Что это такое?

  Пятнадцать минут фильма, действия – ноль. Часы тикают. Актриса курит. Воздыхатель застыл в кресле, изредка поднимая на неё взгляд.

  Если нужно снимать такое, чтобы прослыть настоящим режиссёром, лучше барахтаться на лингвистике. Уж поверьте.

  – Веснушкин, – шепчет Славка. – Хочешь, пойдём на другой сеанс.

  – Ладно, досмотрим уже.

  Мне становится всё равно. В зале пахнет попкорном, старыми креслами и дешёвой обивкой. В детстве Гоша водил меня в кино. Не понимаю, как старшим не надоедает нянчиться с младшими, но он уделял мне довольно много времени. Последний раз я ходил с ним на фильм, когда мне было шестнадцать. Гоша был со своей подружкой – и зачем-то решил взять с собой меня. Она вроде бы не была против. Я чувствовал себя неуютно в компании таких «взрослых» людей. Гоша много шутил, девица гоготала, я старательно улыбался. Даже не помню толком, что мы тогда смотрели – наверное, очередную лавстори. На что ещё водят таких девиц? Я так и не понял, с какой стати был там нужен, но вечер прошёл сносно. Правда, подружка потом куда-то запропастилась – надеюсь, не из-за меня. Со Славкой мы ходим в кино примерно раз в месяц. Ей нравится, мне нормально. Надо же чем-то заполнять пустое пространство.

  Картинка на экране меняется. Славка смотрит на меня, изучает. Она вообще любит изучать, особенно людей, иногда это напрягает. Улыбается мягко, прижимается ближе. Народу мало. Зал заполнен полумраком. В нём уютно и даже надёжно. Я остался бы здесь, в окружении старых кресел, если бы мог. Время как будто перестаёт существовать. Славка находит губами мою шею. Я вздрагиваю. Меня заполняет изнутри что-то приятное и знакомое. Застываю, чтобы ничего не испортить. Тёплая Славкина рука находит мою и легонько сжимает. Ещё один поцелуй. И ещё. И ещё.

  – Веснушкин, – говорит она еле слышно.

  Я поворачиваюсь к ней лицом. Теперь можно. Целую в уголок губ. В середину рта. Целую подбородок, смешную ямку над верхней губой и кончик носа. Рука ложится на Славкино колено. Я знаю, что ей нужно, мне тоже нужно – нестерпимо. До конца сеанса остаётся, наверное, час. Ужасно много. Ужасно мало.

  – Пойдём отсюда, – шепчет Славка, дёргая меня за руку.

  Мы осторожно прокрадываемся к двери – на свободу.

  – Куда ты хочешь? – спрашиваю.

  Славка пожимает плечами.

  – Ты сегодня тоже домой не поедешь?

  – Не знаю пока, – вздыхаю я. – Надо появляться иногда, а то отец взбесится.

  Правда, в этом я не уверен. Возможно, ему вообще плевать – сидит там со своей Венерой.

  – Славочка, – тяну я. – У тебя родители с братом уже вернулись?

  – Миша должен скоро позвонить, неудобно. Договорились же, – Славка гладит мою руку своей горячей ладошкой.

  Как я мог забыть.

  – А ты чего сразу опечалилась, Василиса Прекрасная? – усмехается Славка.

  – Грустно мне, Иван-царевич. Как высвободишь себе денёк для всяких глупостей, так Серый волк тут как тут.

  Только Миши мне сейчас и не хватало. А как всё замечательно складывалось... Вспоминаю, что зафрендил его на Фейсбуке. Добавил, интересно? Славкин мобильник трезвонит через полчаса. Мы как раз прогуливаемся по набережной.

  – Мишка, привет. Где? Скоро будем.

  – Каково место назначения? – ехидно интересуюсь я.

  – На Невский поехали. Там найдёмся.

  ~ Глава 3. ~

  – Когда ты уже наконец приедешь! – возмущается Славка, топая ногой.

  Мы стоим на остановке уже минут десять и ждём автобус. Автобуса нет. Мне всё равно. Я обнимаю Славку, лениво разглядываю людей вокруг. Жизнь замечательна, пока ты не начинаешь задумываться о произошедшем. Пока память не подбрасывает тебе самые удачные картинки прошлого. Из них, как из дешёвых пазлов, купленных в детском магазине на углу рядом с домом, складывается история. Изображение отклеивается, и остаётся только серая бумага.

  – Скоро, – говорю я.

  Конечно же, мне невдомёк, когда он на самом деле приедет, но человека обычно успокаивают такие слова. Как будто ты действительно знаешь и можешь за это отвечать. Я не хочу встречаться с Мишей. Не хочу. Потому что вспоминаю его культурный видок на литературном вечере, его щепетильно подобранный образ. Правильный мальчик из благополучной семейки. Ни одного лишнего жеста, ни одной бездумно произнесённой фразы. Никакой спонтанности. Я говорил-то с ним всего пару минут, но уже понял, что он – не раздражает, нет. Просто явился из другого мира, где я тоже был счастлив побывать когда-то. У меня тоже была видимость некоего «всё в порядке» – до определённого момента. Я не смогу вернуться в то время, даже мысленно, и понять Мишу. Он не сможет понять меня. Он не видел, как летит его брат (если у Миши вообще есть брат), не видел кровавой лужи на асфальте. Замершего взгляда и безвольно раскинувшихся рук.

  Славка стоит спокойно, расслабленно. Я продолжаю её обнимать. Она всегда такая, любит улыбки и нежности. Сама меня поцеловала – ещё на первом курсе, во время новогодней вечеринки. Где же ещё целоваться несчастным студентам? Тогда она звала меня воробушком – у меня была короткая стрижка и вид вчерашнего школьника. Славка меня задела – своей открытостью, прямолинейностью. Чуть наплевательским отношением к окружающим. Точнее, к их мнению. К их словам и разговорам. Мне бы у неё поучиться, думал я. Она меня увлекла, а большего было не надо.

  – Веснушкин... – улыбается Славка.

  Открыто, мягко, слегка насмешливо.

  – Хочешь, я позвоню Мише и всё отменю?

  – Неудобно же, сама говорила.

  Момент упущен.

  – Ну да, точно.

  Тётка рядом тревожно пялится в телефон. Они везде, они повсюду, эти недовольные тётки. Засасывают нас в своё пространство. Вот она, поднимает на меня тревожный взгляд, хмурится. В телефоне, видно, расписание. Расписание не работает. Автобус опаздывает. Славка, жаркая и нежная, вырывается от меня. Проходит вдоль остановки туда-сюда, смотрит в небо, а я – в неё. У Славки трезвонит мобильник.

  – Опаздываем безбожно, Миш, – хохочет она в трубку.

  Смирилась уже с этим досадным фактом. Зеленоватый автобус с засаленным лобовым стеклом всё-таки движется по направлению к нам.

  Слава возвращается ко мне.

  – Кропоткину всё равно, – говорит она. – У него день свободный.

  Да провались он. В автобусе жарко. Из окна поддувает тёплым. Волосы лезут в рот.

  – Обрежу нахрен, – бешусь я.

  Славка аккуратно убирает их с лица, заправляет мне за уши.

  – Не позволю, Веснушкин, – шепчет она. – Красота же.

  – И что сделаешь?

  – Запру в комнате без ножниц.

  Смотрит угрожающе, будто и правда это сделает. Я смеюсь.

  – Ладно, пошутил. Простишь?

  Славка вздыхает. В её взгляде появляется нечто неуловимое, и я не успеваю понять, что.

  – Нам ещё несколько остановок здесь поджариваться, – ворчит она вместо ответа.

  Гладит по руке. Кажется, будто она хотела сказать другое, но передумала. Что, интересно. Я вспоминаю другой день и другой автобус. Мне шестнадцать, и я еду на встречу с одноклассницей. Мы вроде как вместе, точнее, она так решила – и разболтала всем и вся. Вроде бы нравится, но я не уверен. Выхожу у кинотеатра и вижу другую – джинсовая куртка, узкие брюки, длинные волосы. На вид – одного со мной возраста. Смотрит немножко нагло, немножко застенчиво – странное сочетание. И улыбается. Я никогда не знакомлюсь на улицах, я жутко труслив, но хочу подойти к ней. Пялюсь в нерешительности. Одноклассница вырастает передо мной неожиданно, утягивает за собой – я теряюсь, а когда оглядываюсь назад, уже поздно. Кляну себя, кляну дурочку Наташу – так, кажется, зовут мою недоподругу. День безнадёжно испорчен. Больше в кино мы с ней не ходим, и я обретаю в классе дурную славу. А ту девочку у кинотеатра узнаю два года спустя по одной только улыбке. Нет больше ни длинных волос, ни узких брюк, ни джинсовой куртки. И до сих пор не решаюсь спросить, узнала ли она меня.

  Слава смотрит в окно.

  – Куда пойдём, решили? – спрашиваю.

  – Посидим где-нибудь, наверное, – она пожимает плечами.

  – Ты чего грустишь?

  – Вспомнила, как мы устроили пижамную вечеринку у меня дома. Здорово было, правда?

  Киваю. Да, было здорово. И к Славке меня тогда отвёз Гоша. Ухмылялся всё понимающе, я его чуть не ударил. Мы со Славкой смотрели американские комедии, хохотали, усыпали всю постель карамельным попкорном. Потом врубили музыку на полную катушку и танцевали дикие танцы, пока к нам не вломились разъярённые соседи снизу. Одиннадцать ночи на дворе, как можно, сволочи малолетние, где ваши родители? Славка продолжала хохотать, а потом торжественно пообещала, что такого больше не повторится. Они ушли, а мы целовались, сидя на подоконнике, и угорали над тупыми шутками в сети. Друзья, как-никак.

  – Остановка «Невский проспект», – объявляет запись ледяным тоном.

  Приехали.

  Выходим из автобуса. Первый, кого я вижу, и есть Миша, но сегодня он резко отличается от застенчивого поэта. Свободная худи, чёрные джинсы, кольца на обеих руках, растрёпанные волосы – всё это далеко от образа приличного мальчика, которым он показался мне вчера. Теперь Миша – свободный художник, вольный и раскрепощённый, довольный собой. У него нет проблем, нет поводов волноваться. Весь мир у него в кармане.

  – Привет, – счастливо улыбается он, живенько обнимает Славку.

  Они целуются в обе щёки. Я думаю, они же бывшие одноклассники, наверное, однажды между ними что-то мелькнуло. Хотя, какая теперь разница.

  – Паша, – он пожимает мне руку.

  Довольный такой, даже чуть подпрыгивает. Живчик. Подозреваю, дома у него всё зашибись, любимый сынок, правильные родители. Может быть, даже единственный ребёнок в семье. Такие обычно – единственные.

  – В «Зингере» посидим? – спрашивает Миша, выуживая из кармана последний айфон.

  Хватит понтоваться, ну, Инстаграмная чика выискалась. У меня такой же.

  – Мама пишет. Волнуется всё время, не могу, – он устало вздыхает.

  Миша, дорогой, как же тебе повезло. Жаль, что ты этого не понимаешь.

  – Давайте, – поддерживает Славка. – Заодно прикуплю себе что-нибудь, а то в последнее время совсем мало читаю. Лень заела.

  – Разве тебе скетчбук новый не нужен? – спрашиваю.

  – В смысле? Я ещё старый не закончила.

  – Не знаю, ты обожаешь их собирать.

  – Иди ты.

  Славка действительно обожает скетчбуки, блокноты на кольцах, записные книжки и прочую мишуру. У неё в тумбочке целые горы навалены – каждая заполнена только на две страницы.

  – Обложка красивая, – каждый раз пожимает плечами Славка. – Пригодится.

  В «Зингере» народу много, хоть и будний день, в основном, иностранцы. Нам удаётся занять дальний столик.

  – Я кофе хочу, лавандовый эклер, яблочный пирог, лимонный десерт и...

  – Не лопнешь? – хохочу я, мазнув поцелуем по Славкиному виску.

  Пусть Миша смотрит. Почему-то мне хочется, чтобы он смотрел.

  – Не перебивай. И чизкейк.

  – Я боюсь за твою фигуру, – издеваюсь я.

  – А я боюсь за твои зубы.

  – Почему?

  – Выбью, Пашенька, – она целует меня в подбородок.

  Вот и весь разговор. Мы делаем заказ. Миша сидит напротив и копается в телефоне. Потом благоразумно убирает его обратно в карман.

  – Извините, нужно было ответить. Так о чём мы...?

  – Во-первых, мне очень понравились новые стихи, – говорит Славка. – Я, конечно, видела их в Фейсбуке, но вживую они звучат по-особенному. Здорово, одним словом.

  Как по мне, всё наоборот. Когда не видишь текста, строчки в голове не складываются в единое целое.

  – А ты что думаешь, Веснушкин?

  – А я как раз сегодня почитал их в Фейсбуке. И в напечатанном варианте они больше меня впечатлили.

  – Кому как удобнее, – отвечает Миша. – Спасибо. Я, кстати, тебя добавил, – обращается он ко мне. – Только лайкать не забывай, а то вылетишь.

  Сарказмирует ещё. Шутит.

  – Я уже испугался.

  Миша улыбается. Многообразие вкусняшек заполняет стол. Славка откусывает эклер, а потом протягивает его мне, чтобы я сделал то же самое. Из её руки. Миша не смотрит, ему пришло уведомление, и он снова завис в телефоне. Парень за соседним столом, как мне кажется, похожий на Гошу, смотрит на нас с ухмылкой. В его виляющей бёдрами девице я узнаю отцовскую Венеру двухмесячной давности. Память хорошая, особенно на то, что бесит. Венера бросает на меня быстрый взгляд и, похоже, не узнаёт.

  Я рассеянно кусаю эклер.

  – Вкусно? – спрашивает Славка.

  Не люблю лавандовые, честное слово. Извращение в них какое-то есть. Но Славка любит. Наверное, за привлекательный вид.

  – Неплохо.

  – У тебя весь рот в креме, – она протягивает мне салфетку.

  Зачем она ведёт себя так при Мише? Или это просто я неправильно всё воспринимаю?

  Миша сидит напротив с чашкой кофе и банановым десертом.

  – А где ты учишься? – спрашиваю я.

  – В консе, – Миша стучит пальцами по столу.

  Перебирает, будто на фортепиано.

  – Задолбался немного, честно говоря.

  Если бы ты знал, как я задолбался, товарищ.

  – Сам выбрал?

  – Сам. Так сказать, подписал себе приговор, – ухмыляется он.

  – Надоело?

  – Да нет. Просто скучно очень.

  Зато на нашем факультете не соскучишься. У меня так вообще одна движуха – братца нет, мать съезжает с катушек, отец таскает домой силикон. К Славке не переедешь, её родители против. Весело.

  Яблочный пирог Славка пожирает, не моргнув глазом. Я ем свой медленно, растягивая удовольствие.

  – Давно пишешь? – интересуюсь у Миши.

  – Лет с пятнадцати. До этого так, несерьёзно было. Даже стыдно показывать.

  – А почему именно стихи?

  – Само получилось. Главное, что пишутся легко, быстро, полчаса – и готово. А над прозой сколько сидеть нужно, не позавидуешь. Правда, рассказы тоже строчатся иногда, бывает. Но их проживают, а стихи – написал и забыл.

  – Не помнишь ни одного своего стиха? – удивляется Славка.

  – Ну, разве что парочку последних. Они из головы мгновенно вылетают, сразу, как оказываются на бумаге. Зато потом старые весело перечитывать, как будто чужие. Как будто не я писал.

  – Забавно, – я делаю глоток.

   Чай уже остывает и становится таким, какой я больше всего люблю.

  – Завидую тем, кто знает свои стихи наизусть, – говорит Миша. – Напрягает постоянно жить в паранойе, что с Интернетом что-нибудь случится, а ты не помнишь ни строчки.

  – Можно же распечатывать...

  – Что я и делаю. Но от паранойи трудно избавиться.

  Ловлю себя на мысли, что у Миши забавное произношение. Слишком мягкое, что ли. Мягкие согласные, нежные шипящие. На Славкино похоже.

  – Ты десятилетку закончил? – спрашиваю у Миши.

  Он кивает с набитым ртом. Пирожные, пирожные, пирожные – сплошные пирожные! Как там сказано у Шекспира? Избыток вкуса убивает вкус? Нихрена подобного.

  – В девятый класс туда перешёл, – он судорожно глотает последний сладкий комочек.

  Заливает в себя полчашки кофе. Такой он, Миша, счастливый – острые коленки, весёлый взгляд. Повезло.

  – Скучно, – тянет Славка, доедая пирог. – Ты лучше расскажи, как вы с Андреем в пятом классе заложили унитазы бумагой в мужском туалете.

  – Идиоты были, – фыркает Миша. – Нас тогда чуть не выгнали, родителей вызывали, такой скандал! Страшно вспоминать.

  Но я же вижу, что ему не страшно, а смешно. И немножко грустно отчего-то. Мне тоже грустно – в пятом классе у меня был брат. Ещё был.

  Славка смотрит на Мишу, улыбается. У них есть прошлое, в котором меня не было. Школа, первая дружба, первая дурость. Partners in crime, так сказать. Мне всегда странно думать, что у людей, которых я знаю, было прошлое до меня. Что до меня вообще когда-то что-то происходило.

  – Когда я был в пятом, мы ходили с братом на «Алые паруса», – вырывается у меня. – Тупая идея. Толпища была огромная, видно не очень, все орут.

  – Экзальтация, – пожимает плечами Славка, а Миша взрывается от хохота.

  Славка смотрит на него с укором. Он буркает что-то, но я пропускаю слова мимо ушей. Чай почти остыл, и я допиваю его без особого удовольствия. Просто не хочу сидеть здесь напротив Миши. Быть частью непонятного спектакля. Какой Миша на самом деле – неужели эта дикая мне беззаботность и есть он?

  – Облопалась? – любопытничаю у Славки.

  Она хихикает.

  – Недостаточно, – говорит она. – Но сойдёт. Если все всем довольны, может, пойдём книжки посмотрим? Я думала что-нибудь прикупить.

  Славка облизывается. Она всегда облизывается на книжки, потому что обожает их запах. Просто стоит и нюхает, как больная. Наркоманка, не иначе. И по запаху может определить издание. Вот это, я понимаю, человек увлечённый. Тут у неё трезвонит мобильник. Что я действительно терпеть не могу, так это Славкин въедливый рингтон, который играет потом в башке на репите, хрен избавишься. Даже «закусить» другой музыкой не всегда помогает. Она достаёт телефон и медлит секунду: брать или не брать.

  – Приехал? – говорит в трубку будто нехотя.

  Громкость звонка низкая и ответа не слышно.

  – Вот и славно. Завтра в универе увидимся. Чего? – её лицо приобретает недовольное выражение. – Обойдёшься, я сказала. Выкуси.

  Славка нажимает на сброс и убирает телефон в карман. Молчит. Ни за что ничего не скажет, если я не спрошу. Миша расплачивается с официантом, невзирая на возражения: «Я пригласил, я и плачу. Прекрати, говорю, спорить».

  Славку попробуй, переспорь, но тут она уступает.

  – Кто звонил? – спрашиваю я небрежно.

  – Эдичка, – говорит Славка мрачно, но мрачность эта напускная.

  Уж я-то знаю.

  – Приехал сегодня с конференции, или как там эта ерунда называется. Достал со своими просьбами.

  Как она так может, я не понимаю. Эдичке за сорок, и он ведёт у нас историю английской литературы. Кандидат наук, вашу ж мать. Ах, да, он же ей дядей приходится. Правда, не слишком родным – сводный брат Славкиного отца. Пофиг. Помню, как он посмотрел на меня в первый раз, у меня аж мурашки побежали. Казнить нельзя помиловать. Презрительно посмотрел, склонив голову набок. Так взирают на букашку, не стоящую внимания и случайно попавшуюся под ноги. А всё потому, что я со спины его за студента принял – тощего и страшно модного студента. Обратился в стиле: «Эй, парень». Номер какой-то аудитории нужно было узнать. «Парень» развернулся, смерил меня презрительным взглядом и, не удостоив ответа, направился в другую сторону. Так и познакомился я с дражайшим Эдуардом Викторовичем – страхом всего университета. Славка звала его Эдичкой, остальные девицы возмущались подобным кощунством в адрес любимого педагога и напрочь отказывались верить в родственные связи «ненормальной оторвы» и предмета своих эротических грёз. Однофамильцы, не иначе.

  – Что он хотел? – интересуюсь я.

  Славка вряд ли ответит, но попытаться стоит.

  – Неважно, – отмахивается она. – Семейные проблемы.

  Вечная отговорка. И ведь дальше спрашивать неудобно. Отношения у них, мягко говоря, чудаковатые. Во всяком случае, если судить по Славкиной манере общения с ним. Хотя, наверное, она со всеми примерно одинаковая.

  – Ох уж он мне завтра задаст, – сокрушаюсь я. – Опять я не сделал задание. Славочка, слушай, попросишь за меня?

  У Эдички привычка давать персональные работы тем, кто чем-то его не устроил. Или просто не вышел рожей. Впрочем, на Славку никогда мои мольбы не действовали.

  – Разбежался, – фыркает она. – Сам с Эдичкой свои дела и решай.

  – Хороша подруга.

  – Не шантажируй.

  Миша хихикает, пролистывая ленту в телефоне. Уши греет, молодец. Мы выходим из кафе.

  – В иностранный отдел сразу? Или куда?

  – Тебе нужно что-нибудь? – спрашивает Славка у Миши.

  – Сборник Рильке. Немецкого я не знаю, – улыбается он.

  – Направо сворачивай, – командует Славка. – Здесь может быть.

  Она помогает Мише найти сборник. Я стою рядом и бездействую. Мне жарко, душно и вообще как-то настроение в раз испорчено после Эдичкиного звонка. Завтра у нас пара, завтра начнётся – хиханьки да хаханьки озабоченных студенточек, моё невыполненное задание – легче прокрастинировать весь вечер, чем взять и сделать – гипнотизирующий тон Эдуарда Викторовича. Он всегда так медленно тянет слова, так выразительно строит фразы, что я впадаю в транс после пяти минут его монолога. Девицы тоже почти не слушают, только пялятся мечтательно и задумчиво обсасывают карандаши. Мерзятина. И глаза у него – зелёные и злые, две цветные льдинки. Как только Славка умудряется его осаживать?

  Витя Щепкин, противный задрот в круглых очках, распустил слух об Эдичкиных нетрадиционных предпочтениях. Мол, если ни одну девицу не клеит, значит, нетрадиционные. Я когда Славке это сказал, она расхохоталась мне в лицо.

  – Больно любопытные вы все!

  – Разве не так? – выдал я, надеясь расколоть её.

  Не тут-то было.

  – Для себя интересуешься? Или для друга? – продолжала хохотать Славка.

  – Слав, перестань ерунду нести. Интересно просто.

  – Интересно – подойди и спроси. А Витя, похоже, участвовал в процессе, раз с такой уверенностью заявляет подобное, – усмехнулась Славка. – Пойдём на пару или продолжим ковыряться в чужом белье?

  Конец разговора. Естественно, у Эдички я ничего так и не спросил. Наглости не хватило.

  Славка выуживает сборник Рильке с нижней полки. Любители поэзии так со своими родственниками не разговаривают. Или я чего-то не понимаю?

  – А я, кстати, пару его стихов даже переводил, – вдруг говорит Миша.

  – Ты же не знаешь немецкого, – лукаво поддевает его Славка.

  – Так это пару лет назад было, я тогда неплохо читал на нём. Сейчас вряд ли смогу.

  – Не прибедняйся, – Славка хлопает его по плечу.

  У них всё легко и просто. Я вспоминаю свой первый поход в книжный магазин с матерью и Гошей. Тогда это словно был портал в другой, неведомый мне мир. Я и представить не мог, что где-то бывает книг больше, чем у нас дома. Потом я ещё и убедился, что половина экземпляров дома – редкий хлам. Мать всегда любила коллекционировать дешёвую чепуху и рыдать над слезодавилками по вечерам, сгорбившись в кресле. Да, в первый раз книжный произвёл на меня неизгладимое впечатление. Всё хотелось потрогать, пощупать, увидеть своими глазами – и многое хотелось скупить. В итоге, невзирая на мой утомительный, как выразилась мать, плач и тщетные мольбы, мне сунули в руки книгу сказок. Мне было шесть, и сказки я уже перерос. Кто бы меня послушал. Сказки пахли матовой дорогой бумагой – отчуждённо и тошно. Лаковая обложка противно скользила под пальцами. Я выронил книгу у кассы – ладони вспотели, и она выскользнула из рук. Мать заорала, Гоша молчал и только смотрел на меня с грустным пониманием. Мне никогда не давали то, что я действительно хотел, отделываясь дорогим, но ненужным, и считали это нормой. Меня никогда не слушали.

  – Пошли в иностранный отдел, – говорит Славка. – Ты же ничего не хочешь, Веснушкин?

  Вроде и нежное обращение, а вроде и бесит. Даже прозвище Эдичка кажется мне сейчас более приятным.

  – Нет, – это звучит грубее, чем хотелось бы.

  Мысленно мне всё ещё шесть – и я обижаюсь на мать. Давно пора вычеркнуть и забыть, бесполезно же.

  Славка пожимает плечами. Миша смотрит на меня нечитаемым взглядом.

  Мы проходим до конца этажа и спускаемся по лестнице. Народу достаточно, духотень. Славка перебирает книги на французской полке и достаёт одну из них.

  – У тебя же есть Саган, – зачем-то говорю я.

  – Ты не слишком внимательный, – Славка прищуривается. – Этой нет. Так, мне ещё нужен Пратчетт.

  Миша берёт толстенную книжищу и медленно её пролистывает. На красной обложке название – «Jonathan Strange & Mr Norrell».