355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Софья Прокофьева » Сказка о ветре в безветренный день » Текст книги (страница 7)
Сказка о ветре в безветренный день
  • Текст добавлен: 7 октября 2016, 18:40

Текст книги "Сказка о ветре в безветренный день"


Автор книги: Софья Прокофьева


Жанр:

   

Сказки


сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

Глава 16. О том, как Щётка, Великий Садовник и Невидимый Трубач старались утешить Матю


Камера помещалась в нижнем этаже Чёрной башни.

Если бы она была повыше, то она оказалась бы как раз под камерой, где сидели Братья. Тогда Матя слышала бы их шаги, слышала, как иногда что-то тяжёлое падает на пол. Она слышала бы скрежет металла и сосредоточенные голоса Братьев.

Но даже хорошо, что она всего этого не слышала. Ведь она огорчилась бы тогда ещё больше.

В камере было сыро, холодно и неуютно.

По стенам бегали разные сороконожки и ползали пауки. Им-то, конечно, здесь очень нравилось. Они даже не знали, что живут в тюрьме. А для людей здесь было самое плохое место на свете, потому что они никуда не могли уйти отсюда, ни убежать, ни уползти.

В углу камеры прямо на полу стояла короткая свеча. В другом углу на соломе сидели Матя, Щётка и Великий Садовник. Около них тихо вздыхал Невидимый Трубач, которому и в тюрьме не разрешали снять колпак-невидимку.

– На это у нас есть свои невидимые соображения! – сказал ему капитан невидимых стражников. – Вот отрубим тебе голову, тогда…

Перед каждым из узников стояло что-то похожее на чёрный гриб. Это была кружка с водой, покрытая куском сухого чёрного хлеба.

Щётка быстро съел свой хлеб и выпил воду. Ведь он никогда в жизни не ел ничего другого.

Хлеб и вода, стоящие перед Невидимым Трубачом, тоже постепенно исчезли. Даже Великий Садовник отломил от своей корки несколько кусочков.

И только Матя ни к чему не притронулась.

– Неужели ты ничего не будешь есть? – ужаснулся Щётка. – Ведь нас казнят только завтра утром. Неужели ты и на казнь пойдёшь голодная?

– Она разочарована, – прошептал Трубач. – О, это ужасно – быть разочарованной в таком нежном возрасте!..

Щётка придвинулся к Мате.

– Ну, Матя, ну поешь… – прошептал он, стараясь заглянуть ей в глаза. – Ты что, плачешь?

Матя подняла глаза. Её светло-зелёные глаза стали совсем тёмно-зелёными. Они были сухими и горячими.

– Я больше никогда не буду плакать, – сказала она. – Я плакала, когда мне было чего-нибудь жалко. А теперь мне больше ничего не жалко. Мне всё противно.

– И я? – прошептал Щётка и опустил голову.

– Не спрашивай меня. Я не буду тебе отвечать. Потому что я не хочу тебя огорчать.

Но Щётка огорчился.

Он ужасно огорчился. Он упал на пол, и руки его мяли солому. Рыдания просто разрывали ему грудь.

Он уткнулся лицом в солому, задыхаясь и кашляя от соломенной трухи и пыли.

Великий Садовник положил руку на его худое плечо. Рука у Великого Садовника была тяжёлая и древняя. По ней, как корни, извивались синие и коричневые жилы.

– Ты не права, девочка! Ты поступаешь слишком жестоко… Так нельзя…

– А они? Они не поступили жестоко? Я им так верила. Больше, чем себе. Я была хорошей… Ну, может быть, я не была уж такой хорошей… но я хотела быть хорошей, потому что они были такие хорошие! Я хотела, чтобы все люди на земле стали похожи на них… А они… Лучше бы их…

– Ох!.. Ты бы предпочла, чтобы Братьев казнили?!

– Да! – в запальчивости закричала Матя, вскакивая на ноги. Ландыши посыпались на солому. – Да! Хотела бы! Я бы тогда тоже умерла от горя. Но я умерла бы от хорошего горя. Я бы всё равно не могла без них жить. А теперь пускай меня казнят. Я всё равно умру от плохого горя. Мне всё противно! Мне всё отвратительно!

– Странная девочка, – прошептал Великий Садовник. – Ты ещё ничего не знаешь и знаешь слишком много. Но в жизни так много прекрасного…

– Ничего, ничего в ней нет прекрасного! – И Матя упала лицом на колючую солому.

– Музыка! – тихо сказал Невидимый Трубач. – Глубокая и печальная. Она могла бы рассказать всё, о чём я сейчас думаю. И о том, что меня ждёт завтра утром.

– Мама… – всхлипнул Щётка, – я только не знаю, какие они бывают. Но я думаю, что мама – это самое лучшее на свете!

– Природа, – сказал Великий Садовник.

Он посмотрел на небо в тюремное окно. Окно было маленьким и квадратным. И небо было похоже на чёрный носовой платок с вышитой в одном углу серебряной звездой. – Прекрасно каждое дерево и каждый цветок.

Но Матя лежала неподвижно. В ней всё было несчастным. И спина, и плечи, и растрёпанные волосы, и рука, беспомощно повёрнутая кверху ладонью.

Невидимый Трубач завозился у себя в углу.

– Надо её чем-то развлечь, – шепнул он на ухо Великому Садовнику. – Или хотя бы отвлечь. Ведь она совсем ещё ребёнок. Расскажите ей что-нибудь такое, отчего она стала бы хоть немного повеселее…

– Я сам уже думал об этом, – тихо сказал Великий Садовник. – Но что я могу рассказать? Я провёл всю свою жизнь среди цветов и деревьев. Вернее, они и были моей жизнью. Я ничего не могу вспомнить. Хотя, пожалуй, вот что. Я могу рассказать вам историю старой дубовой рощи.

Великий Садовник поудобнее устроился на соломе, оперся спиной и плечами о стену.

– Ну вот. Это было в долине, окружённой горами. Там за горами была пустыня. Вы все знаете, что такое пустыня. Голые пески, ни одной травинки, мёртвый ветер. А здесь в долине росла чудесная дубовая роща. Белки прыгали по веткам. Под деревьями была холодная, влажная земля.

Да. Был в этой роще один удивительный дуб. Ствол толстый. Даже втроём его не охватишь. Могучие ветви. Между его корнями из-под земли выбивался прозрачный ключ. Как он звенел! Как будто в земле был спрятан серебряный колокольчик.

На краю этой рощи стоял дом. В доме жили отец и три сына. Старшего звали: Чел. Он был похож на отца. К тридцати годам волосы у него на висках начали седеть. У Чела были широкие плечи и сильные ноги. Он вообще как-то рос больше в ширину, чем в высоту. Он любил работать в поле. Рано вставал. Всегда был тих и спокоен.

Среднего сына звали Ов. Он любил петь песни. В горной деревушке у него была невеста. Он часто исчезал из дому на три дня. День туда, день обратно, а один день он проводил там, у своей невесты.

Младшего сына звали Ек. Он был весёлый и чуть что начинал смеяться. Начнёт смеяться, а кончить не может. Будет хохотать, пока не свалится на землю.

И вот что случилось однажды. Отец ушёл в горную деревушку. Он решил посмотреть, какую невесту выбрал себе его средний сын.

Вот в полдень, когда солнце стояло прямо над головой, к дому подошла какая-то старуха.

Ек посмотрел на неё да так и покатился со смеху. Ну и старуха! Чудная такая и странная! Вся согнута дугой. Спина колесом. Кажется, что голова растёт прямо из живота. Кожа сухая, морщины глубокие, как трещины. Волосы торчат клочьями.

Она остановилась около двери, опершись рукой о перила лестницы. На перилах остался чёрный отпечаток пяти пальцев.

Дерево обуглилось под её рукой.

Ов вынес ей стакан воды, а Чел тарелку с яблоками и вишнями. Но старуха только поглядела на них, и вода тотчас же высохла в стакане, яблоки почернели, а от вишен остались лишь косточки, обтянутые кожей. Ек как увидел, чем собираются Ов и Чел угощать старуху, так от смеха начал даже икать. Но тут Чел рассердился и велел ему уйти в дом.

А старуха сказала Ову и Челу:

– Вы глупые мальчишки. Живёте в нищете, а могли бы иметь дворец вместо вашей лачуги. Разве вы не знаете, что в стволе одного из этих дубов спрятано золото? Надо только срубить этот дуб. И тогда вы будете богаты!.. Золото, золото, золото! – повторяла старуха, раскачиваясь из стороны в сторону.

Ов и Чел смотрели на неё раскрыв рты.

В глазах у них мелькали искры. Кулаки сжимались сами собой.

– Много круглых, блестящих, звонких монет! – бормотала старуха. В воздухе что-то тонко зазвякало, зазвенело.

– В каком дубе они спрятаны? – закричал Ов.

– Вы хотите знать слишком много! – захихикала старуха. Она ушла. Трава дымилась под её башмаками.

Ек выскочил из дома, услышав бешеный стук топоров. Ов и Чел рубили дубы.

– Золото! Золото! – повторяли Ов и Чел хриплыми голосами.

Три дня Ов и Чел валили дубы. А Ек в отчаянии сидел на первом срубленном ими дереве. Птицы с криком кружились над ними. Белок становилось всё больше и больше. Они перебирались на ещё не срубленные деревья и бестолково прыгали с ветки на ветку.

Наконец остался один последний дуб… Тот самый дуб. Самый высокий и могучий. Помните, я говорил? Тот самый, у корней которого бил ключ. Это было уже на третий день. Ов и Чел стояли под ним такие измученные. Руки у них дрожали. Они еле держались на ногах. Лица чёрные, исцарапанные. Ек стал их умолять не рубить этот последний дуб.

– Ты посмотри, что мы уже сделали! – закричал в ярости Чел. – Разве ты не понимаешь, что мы уже не можем остановиться?

– Золото здесь! Золото здесь! – простонал Ов. – Иначе, иначе…

Чел с трудом поднял топор, размахнулся и вонзил его в старый дуб. Топор зазвенел. Чел ударил ещё раз. Длинная щепка упала на землю. И сейчас же из ствола, как из кошелька, в котором проделали дырку, на землю потекло золото.

Тут они с яростью набросились на старый дуб. Даже Ек начал помогать им. Топоры сталкивались в воздухе. Во все стороны летели искры, щепки и золотые монеты. Старый дуб заскрипел, затрещал и тяжело рухнул на землю.

Тогда они остановились и перевели дыхание. Их поразила тишина. Ужасная, непривычная тишина. Не пели птицы. Не шумел ветер.

– Вот что, – хрипло сказал Чел. – Здесь страшно. Нам теперь нельзя здесь оставаться. Всё. Мы уйдём отсюда. Мир велик. А для богатого дом повсюду. И родина там, где он захочет.

И тут они увидели своего старого отца. Они даже не заметили, как он подошёл к ним. Слёзы текли по его лицу.

– Что вы наделали, злые, неразумные дети? – тихо сказал он. – Что вы наделали? Человек, который срубил одно дерево, уже виноват перед всем миром, А вы?.. Страшно, страшно сказать. Нет, вы не уйдёте отсюда, пока здесь не зашумят новые, молодые деревья. А тогда делайте что хотите…

– Отец, отец! – закричал Ек, протягивая к нему руки. – Ты не понимаешь! Мы нашли золото! Ты слышишь: золото!

Но старый отец ничего не ответил. Он повернулся и ушёл.

– Старик спятил с ума, – сказал Чел. Он ползал на коленях, собирая в кучу золотые монеты. – Ох, как я устал! Как тяжело было рубить эти проклятые дубы! Ладно, утешим старика. Посадим ему новые деревья. Это ерунда. Не то что их рубить. Сделал пальцем ямку, ткнул туда жёлудь – вот тебе и дерево! А вон сколько желудей валяется на земле!

На следующий день они начали выкорчёвывать пни. Это оказалось не так легко, как они думали. Пни как будто держались за землю своими кривыми корнями.

Так прошли лето и осень.

Зиму они метались в доме, ссорились, делили деньги. Отец сидел запершись в своей комнате.

Чел стал злым. Теперь карманы его куртки всегда были оттянуты. В одном он носил нож, в другом связку ключей. Ек больше не смеялся, а Ов не пел песен. Он поссорился со своей невестой. Теперь по ночам ему снились красавицы в золотых и серебряных платьях.

Весной они наконец посадили жёлуди. И когда из земли полезли зелёные ростки, Чел захохотал и сказал Ову и Еку:

– Ну вот, скоро мы будем далеко отсюда. Богатые и свободные.

Но лето пришло сухое и засушливое. И ветер уже гулял по долине совсем не тот. Да, да! Я-то хорошо это знаю. Ветер пустыни и лесной ветер! Сколько бы я мог рассказать вам об этом!..

Ну вот. Земля потрескалась. Молодые дубы пожелтели и перестали расти. Источник пересох. Напрасно Ек разрывал в этом месте чуть влажную землю. Он нашёл только почерневшие щепки и три золотые монеты.

Чел был страшен. Он в ярости сжимал кулаки и проклинал солнце. К нему боялись подходить.

И тогда Ек решился. На свою долю золота он нанял рабочих. Они проложили дорогу через горы. А Ов купил лошадей и телеги с бочками. Всё лето они возили воду. И всё-таки все ростки погибли.

Следующее лето было дождливым. Давно уже не было такого дождливого лета в этих местах. Вода текла с гор. Текла и текла. И ростки сгнили в воде, не успев подняться над землёй.

– И они так и не вырастили новый лес? – с волнением спросил Щётка. Он слушал Великого Садовника полуоткрыв рот, моргал глазами, когда тот моргал, вздыхал, когда тот вздыхал.

Великий Садовник тихо улыбнулся.

– О… вырастить лес, вырастить лес! Для этого нужна целая человеческая жизнь. А иногда и этого мало. Ведь дерево растёт медленно-медленно, впитывая в себя время и соки земли.

На следующую зиму Ов уехал далеко-далеко, взяв с собой остаток своего золота. Но к весне он вернулся. Он привёз семена деревьев, которых раньше ещё никто не знал в этих краях. Тут были и семена голубой ели, и кедра, и ещё разных чудесных деревьев.

– Значит, они всё-таки вырастили лес? Да? – спросил Щётка. Ему так хотелось, чтобы Великий Садовник сказал «да!».

– Да, – сказал Великий Садовник. – Они вырастили лес. Но сколько было отчаяния и горя. Засуха, грызуны, гусеницы, которые за несколько дней съели все листья на молодых деревьях…

Чел расчистил источник и обложил его камнями, и ручей снова побежал между деревьями. В молодом лесу появились птицы.

А однажды вечером Ов запел одну из своих любимых песен.

Шли годы. Умер старый отец.

Однажды Ов и Ек сказали Челу. Они все трое были уже не молодые, а Чел ходил с палкой, и волосы у него стали совсем серебряные.

– Видишь, два дуба соединили ветки над крышей нашего дома. Ты можешь уйти, твоё золото лежит нетронутым на чердаке.

– Уйти отсюда, – прошептал Чел. – Да разве я могу жить без моего леса? Каждое третье дерево я посадил своими руками. Здесь меня знает каждая белка и каждая птица. Здесь вся-вся моя жизнь. Я здесь счастлив. А дождь в лесу, когда стоишь под большой елью?.. А потом выходит солнце… А весной, когда зелень ещё такого цвета, как будто деревья пьют молоко… А осенью?.. Какое золото сравнится с осенним лесом? Ведь каждый лес – это золотой клад, и осенью он говорит об этом всему миру.

Великий Садовник замолчал.

– А почему их так звали? – тихонько спросил Щётка. – Я никогда не слышал таких имён. У меня-то имя, конечно, ещё хуже, но всё равно они какие-то не такие.

– Чел, Ов и Ек. Отец дал им такие имена, потому что все они вместе составляют слово «Человек». Человек – царь природы, дитя моё. Но не потому, что он может вырубить лес, а потому, что он может вырастить его в пустыне. Человек может совершить чудо, если только он этого захочет.

– Значит, Чел никуда не ушёл? Я так и знал!

– Да, он остался в своём лесу. И каждому, кто посадил дерево, ребёнку и взрослому, он дарил золотую монету.

– А… та старуха, кто она была?

– Не знаю, дитя моё. Однажды один старый садовник сказал мне, что Злая Колдунья Засуха ходит по земле и губит леса и посевы там, где только может. Может быть, это была она.

Великий Садовник замолчал и посмотрел на Матю. Теперь она лежала, закрыв лицо руками. Нет, нет, она не стала веселее.

Невидимый Трубач смущённо кашлянул у себя в углу.

– Это очень интересно, но немного мрачно… Я тоже хочу рассказать вам одну историю. Я много раз рассказывал её перед сном своей дочке и сыну. И они на следующий вечер снова просили её повторить. Конечно, это история о музыке и музыкантах. Только, может быть, вам это неинтересно?

– Нет, нет, расскажите, непременно расскажите… – тихо сказал Великий Садовник. – А то я своей историей, кажется, ещё больше огорчил нашу девочку…

– Жил-был один король… – начал Невидимый Трубач.

У Мати при слове «король» на спине сжались лопатки. Невидимый Трубач смущённо кашлянул.

– Это было не у нас, В совсем другом королевстве. Правил этим королевством король Самый Первый. Правда, странное имя для короля? Да нет. Вообще-то нисколько не странное. Ведь этот король собрал у себя во дворце всё самое-самое-самое удивительное, что только есть на свете. Ну там, например, самую быструю лошадь, или самую толстую свинью, или самый большой драгоценный камень.

Однажды соседний король угостил его яичницей из гусиных яиц. Король Самый Первый тотчас же приказал привезти из-за моря страусов и с тех пор ел яичницу только из страусиных яиц.

Самый лучший архитектор построил королю новый дворец.

– Это самый прекрасный дворец на свете! – говорили все, кто его видел.

Но однажды король Самый Первый узнал, что у соседнего короля дворец немного повыше. Король Самый Первый стал чёрным от злости и зависти. Он приказал каменщикам немедленно построить башню на крыше своего дворца. Каменщики построили башню. Но старый архитектор, увидев эту башню, схватился за сердце и упал в обморок, потому что эта башня сделала дворец безобразным.

Часто бывало так. Король просыпался ночью в холодном поту.

– У меня в погребе стоит самая большая бутылка с вином! – кричал он. – А где же самая маленькая? Значит, она не у меня в погребе, а у кого-то другого?

Приходили заспанные стеклодувы и начинали тут же выдувать самые маленькие бутылочки.

– Меньше! Ещё меньше! – кричал король, подпрыгивая от нетерпения под своим самым тёплым одеялом.

В общем, король Самый Первый не знал покоя.

Он посылал в разные страны своих шпионов. Он расспрашивал проезжих купцов и бродячих фокусников. Он ужасно боялся, что у какого-нибудь другого короля будет что-нибудь такое самое-самое, чего у него нет.

– Я самый добрый король на свете! – любил говорить король Самый Первый. – Потому что я ничего не требую от своих подданных. Пусть только девушки приносят мне свои самые лучшие платья и самые красивые украшения, старухи – самые тёплые платки и чулки, рыбаки – самых больших рыб, а гончары – самую красивую посуду. Словом, пусть все приносят ко мне во дворец всё самое лучшее, что только у них есть. А больше мне ничего не надо.

Однажды слуги донесли королю, что в его страну приехал какой-то заморский учёный. Карета у него набита книгами, ящиками и пучками сухих трав. А ещё он возит с собой какую-то большую трубу, чтобы смотреть на звёзды. Уж он-то, конечно, объездил полмира, а может быть, даже и больше.

Король, конечно, приказал привести учёного к себе во дворец и показал ему все свои сокровища.

– Да, – сказал учёный королю, – я побывал во многих странах. Я много видел. Но вы владеете самым большим сокровищем на свете.

Ну конечно, королю было ужасно приятно это слышать.

– Так что же тебе больше всего понравилось? Наверное, драгоценный камень в моей короне? – спросил он.

– В вашей стране живёт великий музыкант. Самый великий музыкант на свете, – ответил учёный. – Когда я слушал-его музыку, я был так счастлив, как никогда в жизни.

– А, так это Иги-Наги-Туги, – сказал король. – Так вот что тебе больше всего понравилось. Ну ещё бы! Мой Иги-Наги-Туги – самый замечательный музыкант на свете. Он живёт у меня во дворце и играет только для меня и моих придворных.

– Нет, – сказал учёный королю, – его зовут как-то иначе. И живёт он вовсе не во дворце, а в маленьком доме на чердаке. Я поселился в этом доме. Я услышал шаги над головой, а потом эту музыку. Я был потрясён.

Король Самый Первый от неожиданности чуть не поскользнулся на полу. Этот пол был натёрт, конечно, лучше всех полов на свете.

– Как?! – закричал он. – Этот музыкант ещё лучше, чем мой Иги-Наги-Туги? Мерзкая выдумка! Клевета! Низкий обман! Этого не может быть. Мой Иги-Наги-Туги – лучший музыкант на свете. Ты просто не слышал, как он играет, поэтому ты так и говоришь!

– Но ведь вы тоже не слышали, как играет мой музыкант! – сказал учёный.

Это была правда. Король ничего не мог на это возразить.

– Тогда пусть они оба сыграют нам! Немедленно! Сейчас же! Я не хочу ждать ни минуты! Тогда ты сам увидишь, что твой музыкант и в подмётки не годится моему Иги-Наги-Туги.

Через полчаса в зале собрались все придворные. Пришёл знаменитый музыкант Иги-Наги-Туги. Он вошёл в зал, помахивая своей золочёной скрипкой. Стражники приволокли за шиворот бедного музыканта. Он был ещё совсем молодой, но волосы седые. Узкие плечи. Печальные глаза.

– Ну играй же, мой Иги-Наги-Туги! – нетерпеливо приказал король.

Иги-Наги-Туги заиграл. Он заиграл весёлый танец. Король стал притоптывать толстой ногой. Иги-Наги-Туги заиграл ещё быстрее и веселее. Придворные начали повторять в такт музыке:

– Иги-Наги-Туги!.. Иги-Наги-Туги!.. – Всё громче и громче. Раскачиваясь и хихикая. Колени начали сами сгибаться. Лица у них стали бессмысленными. Они вскидывали ноги выше головы. Широко раскрытые рты орали: – Иги-Наги-Туги! Иги-Наги-Туги!.. – Можно было подумать, что все они сошли с ума.

Сам Иги-Наги-Туги, длинный, сверкающий, крутился среди танцующих, и скрипка в его руке взвизгивала и хохотала. Вдруг: дзынь! На скрипке лопнула струна.

Тут сразу все заговорили, перебивая друг друга, тяжело дыша.

– Какая чудесная музыка!

– Какой прелестный танец!

– Просто невозможно усидеть на месте!

– Ну конечно, всё ясно, он может не продолжать!

– Ну конечно, зачем ему продолжать?

– И так ясно, что он самый лучший музыкант на свете!

– Ну что, слышал? – с торжеством сказал король учёному. – Понял теперь, а? Ну что ты теперь скажешь?

Учёный повернулся к бедному музыканту.

– Сыграйте, прошу вас, – сказал он.

И бедный музыкант заиграл.

Первый звук, чистый и лёгкий, как будто стёр остатки глупой весёлой мелодии. Исчезли улыбки. Шире открылись глаза. А музыка всё лилась и лилась. Музыка говорила каждому: проснись и оглянись вокруг! Ты забыл о главном! Ты забыл о главном! Вспомни, вспомни, что самое главное в твоей жизни! Музыка вела за собой куда-то вверх, на вершину волшебной горы, откуда был виден сразу весь мир. И сердце поднималось вместе с ней и стучало всё громче и громче… и вдруг: дзинь! Лопнула струна. Всё кончилось. Музыкант опустил смычок.

– Нет! – закричал вдруг Иги-Наги-Туги. Он наклонился вперёд. Глаза его были полны слёз. – Продолжай, доиграй до конца! Иначе я умру!

Да, я думаю, что в нём всё-таки погиб настоящий музыкант, в этом Иги-Наги-Туги.

Тут все зашевелились и стали оглядываться. Одни – с тупыми лицами пожимая плечами. Другие – растерянно улыбаясь. Музыканты мелодично сморкались. В дверях, позабыв обо всём на свете, стоял повар в белом колпаке. На его лице застыла неподвижная улыбка.

Старый поэт сидел отвернувшись. Плечи у него тряслись от рыданий.

Король с досадой посмотрел вокруг.

– Ничего не понимаю! – воскликнул он. – Какая-то чушь, а не музыка. Ну что тут может вам нравиться? Ты, наверное, играешь слишком тихо. Подойди поближе и играй погромче. Прямо мне в ухо.

Скрипач натянул новую струну и заиграл опять, но король сразу же прервал его:

– Ну теперь ты меня просто оглушаешь. Встань за моим троном, чтобы я не видел твоей жалкой фигуры. Может быть, тогда…

Скрипач стал за троном и снова заиграл. А король вертелся на троне и громко пыхтел от натуги. Его лицо стало совсем красным.

– Какая-то чушь, а не музыка! – рычал он. – Сколько ни стараюсь, ничего не могу понять…

И вдруг все, кто был в зале, услыхали какой-то шум. Как будто море подошло к дворцу и его волны бьются о стены.

Король распахнул окно.

Вся площадь перед дворцом была заполнена народом. Люди стояли, подняв кверху лица, изменённые волнением. Они слушали музыку.

– Как? – закричал король. – И они её понимают? Эти нищие, эти бедняки! Эти оборванцы! Они тоже владеют этим сокровищем? А я? А я?..

Король в ярости затопал ногами. Он надувался как индюк. Он кружился на одном месте и затыкал пальцами то одно ухо, то другое. Он тяжело дышал и кряхтел.

– Я хочу, хочу понять её! – в ярости твердил он. – Эта музыка какая-то дурацкая. Может быть, её и слушать надо как-нибудь по-дурацки? Может быть, вверх ногами?

Двое самых сильных слуг помогли королю стать на руки, почтительно придерживая в воздухе его толстые ноги. Лицо короля от натуги стало лиловым, как свёкла.

– Хочу! Хочу! – хрипел он. – Хочу! Хочу! Хочу!

А музыка всё лилась и лилась. Чистая, свободная и прекрасная.

– Эту музыку надо слушать сердцем! – сказал учёный.

– А-а-а! – завопил король. – Новое дело! Поднимите меня, посадите на трон! Ты что же, считаешь, что у меня нет сердца?

Сейчас же из толпы вышли четыре доктора. Они были одеты во всё чёрное. Они с четырёх сторон подошли к королю и приставили четыре трубки к его груди, спине и бокам.

– Сердце на том самом месте, где ему полагается быть! – строго сказал первый врач.

– Самое-самое здоровое сердце, которое я когда-либо видел! – сказал второй.

– В высшей степени самое! – сказал третий.

– Самое! – сказал четвёртый.

– Что – видал? – закричал король. – И вообще, что ты мне морочишь голову? Музыку надо слушать не сердцем, а ушами!

Но тут короля обступили придворные. Ведь многим из них эта музыка тоже совсем не понравилась.

– Зачем вам понимать эту дурацкую музыку, Ваше Величество? Ерунда это, а не музыка. Мы даже слушать её не стали.

– А ты чего хнычешь? – с угрозой спросил король старого поэта, который всё ещё сидел, закрыв лицо руками. – Может быть, она тебе понравилась, а?

– Я плачу потому, что мне жаль этого бедного музыканта, который так плохо играет, – глухо ответил старый поэт и ещё ниже опустил голову.

– А ты? – спросил король у Иги-Наги-Туги.

– У меня болят зубы, – ответил Иги-Наги-Туги и, рыдая, выбежал из зала.

Ну вот. А на следующий день по всему городу был развешен королевский указ. В нём говорилось, что самая лучшая музыка на свете – это музыка великого и знаменитого скрипача Иги-Наги-Туги, живущего при дворце его величества короля Самого Первого. Исходя из этого, скрипку разрешается иметь только великому и знаменитому скрипачу Иги-Наги-Туги, так как его музыка – самая лучшая музыка на свете. Всем остальным скрипачам под страхом смертной казни запрещается иметь скрипки, потому что их музыка никуда не годится.

Вечером учёный услыхал какие-то тяжёлые шаги у себя над головой.

Потом раздался чей-то стон и какой-то треск. Потом тяжёлые шаги протопали вниз по лестнице.

Встревоженный учёный поднялся наверх к бедному музыканту.

Музыкант стоял посреди чердака, держа в руках обломки своей скрипки.

– Они топтали ее ногами, – сказал он ужасным голосом.

Учёный молча сел на стул. Да что можно было сказать?

Чем можно было его утешить?

А музыкант, уже забыв о нём, ходил из угла в угол, прижимая к груди маленькие изогнутые дощечки.

Так прошел вечер и наступила ночь.

В двенадцать часов кто-то тихонько постучал в дверь.

Вошёл человек, весь закутанный в чёрный плащ. Под плащом у него что-то было. Да, да! Похожее на ребёнка с очень маленькой головой.

Это был Иги-Наги-Туги. Он распахнул плащ и протянул бедному музыканту чудесную старинную скрипку.

– Возьмите её себе, – сказал он. – Я играл на ней, когда был молодым. Теперь она уже не нужна мне. У меня есть другая, позолоченная, которую мне подарил король. У меня к вам только одна просьба. Сейчас ночь. Все спят. Нас никто не услышит. Мне так хочется ещё раз послушать вашу музыку. Если, конечно, вам не противно играть мне.

Бедный музыкант взял чудесную скрипку и поцеловал её.

Он её поцеловал так, как будто она действительно была ребёнком.

А потом он заиграл.

В окно светили звёзды. На столе догорала свеча. А Иги-Наги-Туги слушал музыку и плакал.

– Я завтра уйду из этого города, – сказал бедный музыкант Иги-Наги-Туги. – Хотите, уйдём вместе?

– Не могу, – ответил Иги-Наги-Туги. – Я привык к этой жизни во дворце. Но главное не это. Я всю жизнь сочинял только глупую, пошлую музыку. Это как ядро, привязанное к моей ноге. Моя музыка мешает мне идти вперёд.

Вот что сказал Иги-Наги-Туги и ушёл, всхлипывая, завернувшись в свой плащ.

А бедный музыкант на другой день ушёл из города. Он шёл по улице, размахивая руками, улыбаясь, и ветер шевелил его белые волосы.

Стражники, стоявшие у ворот, пропустили его. Они не стали его обыскивать. Ведь у него не было с собой никаких вещей, даже маленького узелка.

Вслед за ним к воротам подъехала карета учёного. Карету стражники внимательно обыскали. Они даже заглянули в большую трубу. Но там ничего не было.

– А что в этом деревянном ящике? – спросил начальник стражи.

– Здесь у меня ядовитые змеи, – ответил учёный. – Я готовлю лекарства из их ядов. Загляните, пожалуйста, в ящик, и вы сами увидите, что, кроме ядовитых змей, там ничего нет.

Но начальник стражи не стал заглядывать в ящик. Он так поспешно выскочил из кареты, что чуть не сломал ногу.

Карета выехала из города. Очень скоро учёный увидел бедного музыканта. Он сидел около дороги, спустив ноги в канаву.

Учёный приказал остановить карету.

Он открыл деревянный ящик и вытащил из него, что ты думаешь?

– Скрипку, – сказал Щётка. – Я сразу же догадался, что там никакие не змеи, а скрипка.

– Ну вот, музыкант взял скрипку и ушёл.

– А что дальше?

– Он стал ходить по деревням и маленьким городкам и играть на своей скрипке.

Люди приходили издалека, чтобы слушать его музыку. Они пели его песни, работая в поле и отдыхая. Они любили его и его музыку.

Он так и остался бедным. У него не было ничего, кроме тёплого плаща и скрипки. Он часто ночевал прямо на земле в лесу и в поле. Но я думаю, что он был счастлив.

– Потому, что его любили, – тихо сказал Щётка. – Как, наверно, хорошо, когда тебя любят…

– А разве тебя никто никогда не любил, бедный ты мой мальчик? – спросил Великий Садовник, наклоняясь к нему.

Щётка посмотрел прямо в глаза Великому Садовнику.

– Меня? Нет. Я так думаю. Больших любят за то, что они могут сделать что-нибудь хорошее. А маленький что сделает хорошего? Маленьких любят только папы и мамы. Просто так, ни за что. А у меня никогда не было папы и мамы. Поэтому меня никто никогда не любил.

– Какая страшная мысль! – воскликнул Великий Садовник. – Как же страшно ты жил, чтобы прийти к такой мысли. Нет, нет, ты ошибаешься, мой мальчик! Каждый взрослый должен любить каждого ребёнка. Потому что каждый ребёнок – это росток, из которого может вырасти чудесное дерево, если на него будет пролито достаточно любви.

Но Щётка уже не слушал его. Он думал о чём-то другом. Он очень волновался.

– Я… я тоже хочу рассказать вам сказку, – сказал он, и голос его зазвенел. – Я только не умею так хорошо говорить, как вы…

– Говори как можешь, мой мальчик! – сказал Великий Садовник.

– Сначала я расскажу про дракона. Он жил в горе, в пещере. Он был злой и противный. А под горой была деревня. Там жили люди. Только они были чёрные, как я. Они ходили к пещере и клали там разную еду. Ну, прямо на землю. Всякие вкусные вещи, которые любят драконы.

Однажды этот дракон приполз в деревню. Он был большой-большой, длинный-длинный. Он приполз и заревел страшным голосом:

– Пусть все-все выйдут на улицу – и люди, и коровы, и собаки, и быки!

Все очень испугались и вышли. И противный дракон сказал:

– Мне мало одной еды. Мне ещё нужен ваш страх. Я приполз сюда, чтобы всех вас напугать. Я хочу посмотреть, как дрожат ваши руки и ноги. Послушать, как щёлкают ваши зубы. Вот сейчас я дохну огнём. Вот дохну огнём на хижину – хижина сгорит. Дохну на человека – человек сгорит. На кого хочу, на того и дохну.

Дракон закрыл свои страшные глаза и стал думать, на кого ему дохнуть огнём.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю