Текст книги "Марка страны Гонделупы (иллюстрации Клементьевой К.А.)"
Автор книги: Софья Могилевская
Жанр:
Детская проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Софья Абрамовна Могилевская
Марка страны Гонделупы
Глава первая. Петрик и Опанас
Они враждовали целое лето и с каждым днем все сильнее ненавидели друг друга.
Встречаясь, они шипели, словно два старых гусака, и бросали друг на друга злобные взгляды. Открыто и тайно они учиняли друг другу большие и маленькие неприятности.
А началось как будто с пустяков.
В один прекрасный день Опанас, усевшись верхом на забор, разделяющий их садики, от нечего делать показал Петрику язык и запел на все лады:
– Петрушечка, свиндирюшечка! Петру-ушка, свинди-рю-ушка! Петру-уха, свиндирю-уха…
Петрик обиделся. Он терпеть не мог таких шуток.
Петрик обиделся.
– Уходи с нашего забора! – сердито, краснея, крикнул он.
– Не уйду! – весело ответил Опанас. – Забор не ваш, а наш…
– Вот еще! – крикнул Петрик. – Наш, а не ваш…
– Не ваш, а наш! Не ваш, а наш! – завопил Опанас, снова высунул язык да еще впридачу перебросил обе ноги через забор прямо к Петрику в сад и вызывающе забарабанил босыми пятками по доскам.
Тогда Петрик схватил камень, размахнулся и сплеча запустил в отвратительного крикуна.
Опанас взревел страшным голосом, и Петрик приготовился торжествовать победу.
Но не тут-то было.
Совершенно внезапно на заборе появился брат Опанаса, третьеклассник Остап, длинноногий верзила в полосатой майке.
Он уселся на перекладину и в упор посмотрел на Петрика.
У Петрика чуточку екнуло сердце. Оба кулака разжались и сами собой опустились вниз.
Однако от забора он не отступил.
В это мгновение вынырнула еще парочка Опанасовых братьев – два близнеца Ивась и Михась. Они с трудом вскарабкались на забор и, выпучив круглые глазки, уставились на Петрика.
Ну, этих-то, во всяком случае, можно было не бояться. Подумаешь, четырех летние клопы!
Тем не менее Петрик сделал шаг назад. Очень маленький шаг. Даже полшага. И в ту же минуту еще два брата, Тарас и Андрий, как по команде оседлали забор, прочно усевшись верхом.
Ох! У Петрика подогнулись коленки.
И вдруг забор застонал и пошатнулся. Казалось, огромные столбы, врытые в землю, согнутся и лягут набок вместе с досками. На него взгромоздились два самых старших Опанасовых братца – Петро и Грицко.
И вся компания в грозной тишине устремила глаза на Петрика.
Петрик мгновенно исчез из сада. Не вступать же в бой с восьмеркой братьев Чернопятко!
С этого самого дня и началась вражда.
А казалось, чего бы им ссориться?
И жили они совсем рядышком. И отцы их работали на одном заводе. И забор у них был общий. Правда, забор этот был высокий и плотный, из хорошо пригнанных досок и вдобавок покрашен зеленой масляной краской. Но ведь через каждый забор легко перелезть, если за ним ждет тебя друг…
На следующее после ссоры утро Опанасовы куры случайно забрели к Петрику в сад. Петрик задрожал от злобной радости. Теперь он им покажет, всем этим братьям Чернопятко!
Схватив палку, он помчался навстречу курам.
И уж гонял он их по саду!
Гонял и вопил не своим голосом. Ошалелые куры, роняя перья, носились, забыв все на свете, даже тот самый спасительный забор, под которым только что пролезли. Они кудахтали прямо-таки обезумевшими голосами.
А когда Петрик, весь красный и опьяненный победой и торжеством, загнал их к забору, они перелетели через него, словно дикие лебеди. И неистовое кудахтанье раздалось уже из соседнего сада.
Это было дьявольское наслаждение!
Вдогонку Петрик еще запустил палку. Весь забор загрохотал, как барабан.
Однако расплата последовала немедленно. Внезапно Петрик увидел разгневанное лицо Опанасовой мамаши и услыхал голос, грозно требовавший его собственную маму.
Петрик не посмел ослушаться. Как провинившийся щенок, он поджал хвост и побежал звать маму.
Какой она казалась маленькой, прямо крошечной, его мама, по сравнению с мамашей Опанаса! И какие у нее стали растерянные глаза и как задрожали губы, когда она услыхала о подвигах своего Петрика!
Она была ужасно огорчена.
– Зачем ты гонял чужих кур? – сказала она скорее расстроенным, чем сердитым голосом.
– Они к нам в сад пришли, – насупившись, сказал Петрик, чувствуя горькое раскаяние, – я их только хотел немножко выгнать…
– Он нарочно… он нарочно… он нарочно, – во весь голос выкрикнул Опанас, внезапно появляясь над забором, – он нарочно гонял…
– Ты правда нарочно? – спросила мама, теперь уже по-настоящему сердитая. – Какое безобразие!
– Нарочно! – твердо ответил Петрик и с ненавистью посмотрел на краснощекое лицо врага.
– Ага! Ага! Ага! – торжествующе заорал Опанас, но тут же, получив от мамаши легкий подзатыльник, нырнул вниз.
Вообще говоря, куриный конфликт был улажен быстро и совершенно мирным путем. Мама извинилась за Петрика и сказала, что она, пожалуйста, готова заплатить за пострадавших кур, если куры чем-нибудь пострадали.
Но мамаша Опанаса отказалась от денег, заявив, что куры ничуть не пострадали, а лишь очень взволновались. Она просит только, чтобы в будущем это не повторялось.
Тогда мама Петрика дала обещание, что это ни в коем случае не повторится, и соседки разошлись, вполне довольные друг другом.
Они даже поделились некоторыми домашними новостями. Мамаша Опанаса, например, рассказала, что хотя сегодня она стряпает к обеду вареники с творогом, но куда лучше начинять их свежей вишней.
На это мама Петрика сказала, что если соседям нужны вишни, то пожалуйста, пусть рвут у них в саду. Потому что их всего трое – папа, мама и Петрик – и все равно им ни за что не съесть столько вишен со всех пятнадцати деревьев, тем более что в этом году ожидается ужасно большой урожай…
Итак, все было улажено, и все остались довольны. Все, кроме Опанаса.
Как! Вместо того чтобы выдрать Петрика за такое нахальное обращение с чужими курами, шлепок получает кто? Он, ни в чем неповинный Опанас! И главное – какой позор! – прямо на глазах у своего злейшего врага…
Где же тут справедливость?
Нет, с этим Опанас примириться не мог…
Спустя самое короткое время после куриной истории, выйдя поутру в сад поиграть с оловянными солдатиками, Петрик остолбенел от изумления. Песочная куча, привезенная ему еще весной, песочная куча, которая вчера лишь вечером находилась на своем обычном месте под вишней, исчезла бесследно! Как будто ее кто-то языком слизнул всю дочиста, вроде кремового украшения с пирожного!
Целыми днями он играл на этом самом песке со своими солдатиками. У него было такое великолепное войско! Все как полагается в современной армии – пехота, артиллерия, кавалерия, механизированные части, самолеты. Была даже одна заводная танкетка. И только вчера он построил из этого самого песку великолепнейшую крепость с тремя подземными блиндажами. Только вчера!
Петрик в два прыжка очутился на месте бывшей песочной кучи (да полно, была ли вообще эта куча? Или, может, ему приснилось?). Ушки его алели, а сам он побледнел от волнения и любопытства.
Как и куда она могла деваться?
Ясно, ее унесли воры.
Но куда?
Во всяком случае, на земле должны остаться следы этих самых воров или, по крайней мере, немножко рассыпанного песку, по которому можно установить, в какую сторону они скрылись.
Петрик присел на корточки. Потом лег на живот и принялся внимательно, как настоящий следопыт, изучать местность.
А в это время Опанас подглядывал в щелку забора и покатывался со смеху.
Нет, вы только взгляните, что он делает, этот соседский Петрик! Нет, вы только поглядите! Он ползает на коленках… Он валяется на животе… И прямо носом уткнулся в траву… Ох, ох, ох! Нюхает! Вот смехота! Вот комедия! Или он думает, песочная куча ушла под землю?
Петрик очень скоро услыхал этот громкий смех, который Опанас к тому же старался сделать как можно слышнее. И сразу все понял.
Ага! Так это вот кто постарался…
Ладно, он не доставит лишнего удовольствия этому паршивцу Паньке. Нет! Он даже виду не покажет, что его интересует какая-то там песочная куча. Он… он просто будет собирать вишни маме для киселя. Ого! Сколько их тут напа́дало! Можно набрать целую тюбетейку.
Опанас был разочарован. Значит, соседский Петрик вишни собирает? А он думал…
Но все-таки не мог же он не заметить пропавшей кучи? Еще как заметил… Просто представляется!
И хотя Петрик уходил домой с тюбетейкой, полной вишен, он думал только об одном – о мести. Теперь он покажет! Уж теперь он покажет!!.
Ох, с каким наслаждением он швырнул к соседям через забор дохлую ворону, найденную на помойке! Ворона шлепнулась возле играющих близнецов. Раздался такой вопль, что Петрик, зажав уши, умчался домой.
Но уже на следующий день ворона болталась на вишне перед окнами Петрика, а рядом висела бумажка с неуклюжими карандашными каракулями:
Петруха-свиндирюха
Повешен за ухо.
Даже мама была возмущена.
– Безобразие! – сказала она. – От этих мальчишек нет житья!..
Но Петрик, Петрик был счастлив. Он не остался в долгу!
Улучив подходящий момент, он заманил в сад Опанасова щенка Тяпку, сначала хорошенько его накормил, и пока этот толстый обжора с жадностью лакал вчерашний суп, Петрик ухитрился привязать к его коротенькому хвостику ворону, а затем выгнал щенка за калитку.
Несчастный Тяпа умчался с горестным визгом.
К вороньему же хвосту была прицеплена записка следующего содержания:
Опанас – кислый квас,
Тухлая капуста.
Съел ворону со щенком
И сказал: «Как вкусно!»
Казалось, конца не будет этой вражде. Казалось, никогда враги не протянут друг другу руку мира и не сядут рядышком потолковать, как хорошие друзья. Казалось, никогда не наступит такой день… никогда.
Глава вторая. Они первоклассники
– Петрик, – однажды озабоченно сказала мама, – ведь уже пятнадцатое августа…
– Да? – сказал Петрик и удивился. – Разве?
– Да, – сказала мама, – скоро первое сентября и начнутся занятия.
– Разве тебе не хочется, чтоб начались занятия? – сказал Петрик.
– Мне хочется. Я соскучилась по институту. Но у тебя… у тебя ведь тоже первого сентября начнутся занятия в школе, а бумаги твои еще не поданы…
Петрик побледнел.
– Мама, – сказал он дрожащим голосом, – что ты наделала? Теперь все пропало!
– Ничего не пропало. Завтра пойдем привьем оспу, а послезавтра я пойду в школу. Ведь без справки об оспе в школу все равно не примут…
Но Петрик и слушать не хотел ни о каком «завтра». Какие могут быть «завтра», если существует «сегодня», если можно совсем опоздать со школой!..
Нет. Петрик был не такой, чтобы откладывать что-нибудь на следующий день.
– Сегодня же пойдем привьем оспу, – сердито сказал он, – прямо сейчас же…
Нет. Сегодня мама не может.
– Как ты не понимаешь? – сказала она тоже сердито. – У меня есть дела. Завтра.
Нет. Петрик не мог ждать до завтра. Как мама не может этого понять! Больше откладывать невозможно.
– Тогда иди сам, – сердито сказала мама, – пожалуйста, иди, иди… Тебя никто не держит…
Петрик ушел, очень расстроенный.
Собственно говоря, этой фразой мама хотела просто от него отделаться. Ведь не пойдет же он в самом деле один без нее, да еще в поликлинику, да еще прививать оспу?! И потому она крикнула ему вдогонку:
– Клянусь тебе, Петрик, мы ничего не опоздаем и завтра!..
Но этих слов Петрик уже не слыхал. Он шагал очень решительно по главной улице заводского поселка, в ту сторону, где среди пестрого цветника стояло новое здание поликлиники.
Возле проходной он немного задержался. Там висели огромные электрические часы и великолепный градусник величиной побольше самого Петрика.
Лиловая стрелка на этом градуснике тянулась гораздо выше цифры тридцать, хотя было еще утро и часы показывали без пяти десять. Но и без градусника было ясно, какая жара! Асфальт на тротуаре размяк и продавливался даже под пяткой сандалия. А георгины – уж на что выносливые цветы – опустили вниз листочки. Все лето было невыносимо жаркое, и август не уступал июлю.
Сейчас у проходной было пусто и тихо: час обеденного перерыва еще не наступил. Только в табачном ларьке, отмахиваясь от мух, дремал знакомый старичок, у которого Петрик иногда покупал для папы папиросы «Театральные», а иногда «Казбек».
Но Петрик отлично знал, что стоит только часовой стрелке вместе с минутной очутиться на двенадцати, и все мгновенно изменится.
Петрик любил смотреть, как это бывает. Иногда он нарочно приходил встречать своего папу пораньше, чтобы увидеть все с самого начала. Как дрогнет последний раз минутная стрелка и как гудок сразу зальется громко и басисто. А из дверей проходной появятся рабочие, сначала только из ближних цехов, а потом их будет становиться все больше и больше. И тогда нужно хорошенько смотреть, чтобы не прозевать папу…
И как приятно бывает среди такой массы народа увидеть своего папу в синей заводской курточке, такого высокого и широкоплечего, всегда окруженного людьми!
– Папа, – крикнет Петрик, бросаясь наперерез и расталкивая всех локотками, – папа, я здесь!
– Петрик? – удивится папа, возьмет своей большой рукой маленькую ручку Петрика, и они, как и все, поскорее заторопятся домой, чтобы успеть помыться и закусить до конца обеденного перерыва.
От папиных рук и спецовки необыкновенно приятно пахнет машинами, железом и еще каким-то особенным заводским воздухом. И Петрик нарочно трется щекой о папину руку.
– Что ты делаешь. Петрик? – говорит папа. – У меня же руки грязные…
– Сегодня вы тоже испытывали новый станок? – спрашивает Петрик.
В голосе его невероятная гордость. Подумать только, какие серьезные заводские у них разговоры! Не всякому мальчику приходится разговаривать со своим папой о таких важных вещах.
– Конечно, – говорит папа, смотрит на Петрика и смеется одними глазами.
Но сейчас, когда на часах всего лишь без пяти десять, возле проходной делать нечего. И Петрик, еще разок взглянув на градусник, идет дальше.
Вот и поликлиника.
Без мамы страшновато входить в это большое серое здание, такое чистое и важное. Но что ж поделаешь – нужно.
Петрик глубоко вздохнул и вошел внутрь.
– Тебе, мальчик, чего? – строго спросила санитарка в белом халате.
– Мне завтра поступать в школу, – слегка краснея и очень вежливо сказал Петрик. – Где тут у вас справки на оспу?
– А где твоя мамаша? Или ты один? – удивилась санитарка.
– Один, – сказал Петрик и робко прибавил: – Что ж тут особенного?
– Какой молодец! – сказала санитарка. – Иди прямо, прямо по коридору. Шестой кабинет… Найдешь?
– Конечно, – сказал Петрик, – ведь я могу считать до тысячи.
– Какой молодец! – повторила санитарка.
И все-таки, когда этот молодец шел по коридору, сердце у него колотилось так громко, что пришлось положить ладошку на живот. Не вернуться ли ему домой?
Но глаза помимо воли отыскали на дверях кабинета цифру шесть. И рука против воли толкнула эту дверь. А ноги, уже совсем не желая того, шагнули за порог, и Петрик очутился в большой светлой комнате.
Регистраторша за столиком у дверей посмотрела на него вопросительно.
– Я один, что ж тут особенного?.. – упавшим голосом пролепетал Петрик.
– Да? – равнодушно сказала регистраторша. – Твоя фамилия? Имя? Возраст?
Немного обиженный таким холодным приемом, Петрик, сказал все, что полагается, и пошел на свободное место возле окна.
– Тебя вызовут, – сказала ему регистраторша.
Тогда он сел, оглянулся на своих соседей и обмер: рядом, бок о бок с ним, сидел (ну кто бы мог подумать?!) соседский мальчишка Опанас.
Но какой же это был непохожий на себя Опанас! Какой он был свеженький и чистенький! Он прямо весь лоснился от чистоты. А щеки! Щеки блестели, будто два вымытых помидора. Даже на коленках Петрик не заметил ни одной песчинки. Наверное, его терли два часа. Ну и пусть! Мама обязательно покраснела бы за коленки и за рубашку своего Петрика. Но Петрик и не собирался. Ничуть. И если щеки его порозовели, а глаза заблестели, так это только от гордости.
Опанас не решился бы притти сюда один. Куда там! Рядом сидела его мамаша.
– Неужели ты один, Петрусь? – тут же, к великому удовольствию Петрика, спросила мать Опанаса.
– Один, – гордо ответил Петрик и небрежно прибавил: – Что ж тут особенного?
– Так, может, и тебя оставить одного, сынку? – сказала Опанасу мать. – А то у меня делов поперек горла. Останешься?
– Останусь, – буркнул Опанас, стараясь не смотреть на Петрика.
– Це добре. В таком разе я пошла!..
И, твердо шагая, она направилась к двери. Мальчики остались одни. Они сидели рядышком, надутые и сосредоточенные. И хотя оба отвернулись друг от друга, они совсем не чувствовали прежней вражды. Наоборот, им даже очень хотелось заговорить.
Но кто же первый решится начать разговор?
Петрик?
Нет, он скорее проглотил бы кончик собственного языка.
А что касается Опанаса, то у него даже в мыслях такого не было… Чтобы он первый стал мириться?! Очень надо!
Они бросали друг на друга быстрые незаметные взгляды исподлобья, ерзали на стульях и оба молчали, крепко стиснув губы и громко сопя.
Так прошло пять минут. Потом десять. Потом пятнадцать. В глубине души каждый только и ждал, чтобы кого-нибудь поскорей вызвали к врачу. Но только Опанас желал, чтобы это случилось с Петриком, Петрик же мечтал, чтобы первым позвали Опанаса.
И вдруг совершенно отчетливо из боковой двери раздалось:
– Опанаса Чернопятко к врачу!
Петрик вздрогнул и быстро, как на пружинке, повернулся к Опанасу.
– Тебя! – шепнул он.
– Да, – еле слышно прошептал Опанас, и щеки его стали медленно бледнеть.
И тут Петрик почувствовал к своему недавнему врагу такую неожиданную нежность!
– Ты не бойся, – прошептал он. – Хочешь, я пойду первый?
– Я не боюсь, – дрогнувшим голосом ответил Опанас и поднялся со стула.
В ту же минуту тот же голос из той же двери крикнул:
– Петрика Николаева к врачу!
– И тебя! – воскликнул Опанас, и сияющий румянец мгновенно вернулся на его круглые щеки. – Пойдем…
– Пойдем! – сказал Петрик. – Оба вместе! – и невольным движением сунул руку Опанасу.
И так, рука об руку, они вошли в кабинет врача.
– Ага! Два дружка-приятеля! Вместе в школу поступать, вместе оспу прививать! – встретил их веселый старенький доктор.
– Вместе! – весело откликнулся Петрик.
Опанас же солидно объяснит:
– Завтра пойдем документы относить…
– Понимаю, понимаю, – сказал доктор. – Ну-ка, снимайте рубашонки… Я вас сперва послушаю и постукаю.
Из поликлиники они возвращались, довольные собой до чрезвычайности. Они сверили свои справки букву за буквой и остались очень довольны тем, что в них оказалось все совершенно одинаково. Все, вплоть до запятых. Конечно, кроме имен и фамилий.
Затем они взглянули на только что привитые оспины. И хотя это были едва заметные пустяковые царапины, каждый похвалился, как здорово он вытерпел такую боль и даже не пикнул.
У калитки Петрика они расстались.
– Давай сегодня шалаш строить, – сказал Опанас.
– Ладно, – сказал Петрик, – только лучше у нас в саду…
– Ладно, – сказал Опанас, – только поближе к нашему забору.
– Не к вашему, а к нашему, – начал было Петрик, упрямо сдвигая брови, но одумался и примирительно сказал: – А забор-то ведь не ваш и не наш, а заводской…
– А ты думал?! – усмехнулся Опанас.
Когда на следующий день мама пошла в школу, Петрик прямо не мог найти себе места от волнения. Он слонялся по садику, глубоко вздыхая. Даже десяток вишен, каким-то чудом уцелевших среди листьев, не доставили ему почти никакого удовольствия. Он съел их с мрачным видом, хотя вишни были необычайно сладки, той особенной сладостью, которая бывает у последних ягод, перезрелых и чуть провяленных солнцем.
Как можно думать о вишнях, когда мамы все нет и нет! Странно, почему так долго? Или вдруг справка об оспе не такая, как нужно?! Или вдруг они уже опоздали? Он просил маму пойти пораньше, а она ушла тонки полдесятого. Да, да, наверное, опоздали! И она нарочно не идет домой, чтобы не огорчать его…
И вдруг…
– Петрик, Петрик! – раздается знакомый голос.
В раскрытой настежь калитке стоит мама, такая розовая, в нарядном платьице. Она щурится от солнца, ищет глазами Петрика и не видит его.
Но как она успела так скоро? В школу и обратно. И еще в школе побыть…
И почему она не входит в калитку? И, кажется, ужасно расстроенная?
Его не приняли… Ну конечно, его не приняли…
– Мама, – шепчет Петрик, чувствуя, что ноги у него подкашиваются, – мама…
– Ну, иди же скорей! – кричит мама. – Первоклашка!
И она сама бежит навстречу Петрику.
– Да? – кричит Петрик, задыхаясь от восторга. – Да?
– Да, да! – кричит мама и смеется. – Да, да, да!
Петрик заливается румянцем, кружится на одном месте, подпрыгивает и орет на весь сад:
– Ура, победа!
– Ур-ра! – доносится из соседнего сада, и Петрик видит на заборе помидорового цвета щеки и блестящие глаза Опанаса.
– Тебя тоже? – кричит Петрик и бежит к забору.
– Приняли! – кричит Опанас и тут же на глазах изумленных Петрика и мамы совершает великолепнейший прыжок с забора прямо к ним в сад.
