Текст книги "Манчары"

Автор книги: Софрон Данилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

Встреча

Уходя от преследования вооружённых казаков, приехавших из Якутска, Манчары со своими друзьями подался с ленской поймы в самый дальний улус. Дальше тех мест уже не встретишь ни жилищ, ни людей. Оттуда начинаются нескончаемые скалистые горные хребты, на гольцах которых даже не может произрастать мох. От этих горных хребтов начинаются ещё более грозные и суровые скалистые хребты, которые уходят далеко на север и отгораживают его от остального мира огромной каменной стеной.

Сегодня Манчары с друзьями едет «погостить» к грозному хозяину этого края – Сабарай-баю. Он обернулся и, увидев вымазанные сажей лица друзей, рассмеялся. Манчары никогда не прячет своё лицо. Он не видел спасения ни в берестяной маске, ни в гриме из сажи. И кроме того, пусть знают все толстопузые, что приехал именно Манчары. Пусть знают и трепещут!

Манчары вырвался вперёд и поскакал к усадьбе Сабарая. Его конь резко остановился перед воротами усадьбы.

– Дурак безмозглый, разве я тебе сказал там чесать? – Старик, согнутый, как дуга оленьих нарт, и сидевший с оголённой спиной на тальниковом стульчике перед юртой, удивительно шустро повернулся и хлопнул табакеркой для нюхательного табака пожилого, болезненного вида человека по лбу. – Слепой, смотри, вот здесь, под правой лопаткой… вот там… А-а, а-ам!.. Как хорошо, приятно!

Манчары постучал черенком пальмы по воротам.

– Нохо, посмотри-ка, кто это там пришёл и стучится, мешает хорошо почесаться? – сказал старик и, сложив руку козырьком, стал разглядывать сам.

– Приехал хорошо одетый мужчина на коне с седлом в серебряном украшении. А дальше тоже едут какие-то люди, – сказал мужчина-хамначчит.

– Что ты сидишь и мямлишь, подлец?! Иди открой скорее! – Старик схватил свою рубашку, лежавшую на траве около него. – Смотри-ка ты, приехали почётные гости, а мы сидим и не видим…

Манчары подъехал на коне прямо вплотную к старику.

– Ты кто такой?

– Самый что ни есть спинной хребет, прочная основа здешнего края, самим Сабарай-баем называюсь я! – гордо произнёс старик, застёгивая пуговицы только что надетой рубашки. – Моё имя и звание должны знать все живые и мёртвые. Что ты за человек, которому так заложило уши, что не слышал обо мне? – Старик вознамерился его отругать. – А ты-то сам кто таков и кем являешься?

В это время прискакали друзья Манчары, бросили поводья коней на коновязи и, разбившись на пары, направились в юрты и к амбару.

– А ну давайте быстрее! – приказал им Манчары.

Сабарай увидел берестяные маски и вымазанные сажей лица и оторопело завертелся волчком: принять за правду – опять-таки походит на игру; сказать, что это игра, – опять-таки похоже на правду…

– Так это ты являешься тем самым Сабарай-баем, который избивает немощных, порет бедноту розгами, а свой кулак считает превыше закона? – Манчары просунул поводья к столбу сеней юрты. – Ты, да?

– Я… я… – не разобравшись, в чём дело, и не зная, отрицать или подтвердить сказанное, пробормотал Сабарай. – Да ведь хамначчит-подлец не может обходиться без розги!

– А тойон?

– Как-как?.. – не понял Сабарай и вскинул голову.

Лицо его было испещрено морщинами, глазки тускло заморгали.

– А пороть тойона нужно или не нужно?

Сабарай снова растерянно заморгал и осмотрелся, сморщил своё дряблое лицо, пытаясь изобразить улыбку.

– Какая неуместная шутка…

– А мы не шутим!

– Но это вы… кто такие?

– Сейчас узнаешь, кто мы такие!

Послышался треск взламываемой двери; в юрте раздавались неразборчивые визгливые голоса.

– Задери кверху рубаху! Спусти портки! Встань на колени! – Манчары выхватил нагайку-тройчатку из высохшей сыромяти, заткнутую за перекладину юрты. – А ну!

– А… как это?.. – Лицо Сабарая исказилось в слёзной гримасе.

– Не знаешь, да? Забыл, как ты истязаешь своих хамначчитов? Вот так! – Манчары схватил Сабарая за волосы и, пригнув вниз, задрал ему рубаху, завязал её на голове и огрел тройчаткой.

– Ой!.. Ух!.. – завопил Сабарай. – Спасите!..

– Так и надо! Знай, каково бывает, когда бьют! – Тройчатка из высохшей кожи свистела над баем.

Из юрты вдруг вырвался пронзительный визг женщины.

– Господин… – начал трусливо приближаться сухощавый хамначчит, чесавший старика. – Господин… Это хозяйка кричит. Наша хозяйка очень добрая… очень сердобольная…

– Я не видел ещё сердобольных жён тойонов.

– Она хорошая, добрая хотун

[Закрыть]… Пощадите, пожалейте её… – продолжал повторять хамначчит.

Ещё раз врезав нагайкой тойону, уткнувшемуся головой в землю и бессмысленно орущему, Манчары сунул тройчатку в руку худощавому мужику и молчаливым жестом приказал ему: «Бей!»

Хамначчит посмотрел испуганными, растерянными глазами, развернул ладонь с лежащей на ней рукояткой нагайки, собираясь выпустить её из руки, но вдруг крепко сжал. Наверно, вся обида, вся досада и злоба, так долго копившиеся в его сердце, вырвались наружу: он прикусил нижнюю губу и, раскорячившись, изо всей силы ударил тойона нагайкой.

– О-о, у-у, у-ух!.. – Сабарай пригнулся к земле.

Манчары молча подмигнул хамначчиту, улыбнулся и побежал в юрту. Оттуда слышался крик. Один из его друзей держал за руку прилично одетую, довольно молодую женщину. Он тащил её к подполью. Оттуда слышался испуганный старушечий голос:

– Не упрямься!.. Иди!.. Иди!..

Но женщина не слушалась. Она внезапно вырвалась, схватила деревянную кочергу, стоявшую у камина, и замахнулась. Тот увернулся.

«Вот она, сердобольная хозяйка!..» – подумал Манчары, злясь на своего сообщника, который не мог справиться с одной женщиной, и устремился к ней. Хозяйка замахнулась и на него кочергой. Манчары поймал кочергу, резким движением вырвал её, отбросил в сторону и показал на подполье:

– Лезь! Быстро!

Женщина тогда схватила было тальниковый стул, но, узнав голос, сразу же выпустила его из рук:

– Манчары?!

Манчары вздрогнул от неожиданности. Пристально взглянул в лицо женщины, не утратившей своей красоты, несмотря на возраст. Где же он встречал такую миловидную госпожу? Ведь он в эти края как будто раньше не приезжал. А может быть, он когда-нибудь гостил у её знатных родителей, когда эта хозяйка была ещё девчонкой и жила не здесь? Девчонкой… Погоди-ка, как же это так? Где же он видел эти чёрные глаза, чёрные, как спелая смородина, эту волнистую, переливающуюся чёрными искрами косу, эту стройную, словно тростник, фигурку? Манчары сощурил глаза. И тогда перед ним из тумана давнего времени всё ярче стал возникать облик девушки, мчавшейся, заманивая его за собой, по залитому солнцем зелёному полю и прильнувшей огненными губами к его щеке в трепещущей осиновой роще.

– Саргы?! Это ты, Саргы?!

Женщина ничего не ответила ему, закрыла обеими руками лицо, опустилась на стул, задрожала всем телом, словно лошадь, напившаяся ледяной воды, и безутешно зарыдала. Манчары стоял потупившись и не знал, что ему делать. Его дружок пинком ноги закрыл западню подполья и выскочил во двор.

Женщина как будто начала успокаиваться, но снова разрыдалась, уронив голову на колени.

Манчары погладил её волнистую косу, которая когда-то покорила его.

– Саргы… Не плачь… Не надо… Я прошу…

Женщина несколько раз тяжело вздохнула и сидела молча, опустив голову. Затем она подняла голову, глянула на Манчары глазами, полными слёз, и тихо зашевелила губами:

– Я пришла… На следующий год…

Снова затряслись её плечи, и она опустила голову.

Манчары тотчас же понял, куда она приходила.

– Саргы, я не смог прийти… Я… был в другом месте, – тихо прошептал Манчары. У него не повернулся язык сказать: «Я был в тюрьме». – Если бы я мог, то обязательно пришёл бы.

– Знаю… Я одна ходила по той осиновой роще…

– Я тоже… после… на третье лето. И видел ту самую нашу осину…

Суровые глаза мужчины посветлели. Взгляды их встретились.

– А потом?.. – тихо спросил Манчары.

Голова женщины опять начала опускаться. Зачем Манчары понадобилось спрашивать об этом? Он и сам хорошо знает, что произошло потом. Отец рассердился, что она отвергла сыновей ближних баев, и за большой калым выдал её за этого богатого старика из дальнего улуса. Так и была решена судьба девушки.

Об этом Манчары слышал ещё тогда, когда приехал на родину после своего первого побега с каторги. Тогда же по своей горячности он хотел поехать в дальний улус, куда девушка вышла замуж. Затем, успокоившись, он подумал, взвесил всё и отказался от этой мысли. И действительно, он – беглец, постоянно преследуемый властями… Какое он мог дать счастье Саргы? Нет, не надо… Что порвано, то не срастётся. Не нужно тревожить её встречей, не надо её беспокоить и доставлять ей неприятность. Достаточно того, что мучения испытываю я сам. Пусть хоть она будет счастлива, решил он тогда. Много лет прошло с тех пор. И вот такая неожиданная встреча…

– А потом… – Женщина вяло повела рукой, словно хотела показать обстановку своего дома. Подняла глаза и грустно, с какой-то внутренней болью, улыбнулась: – Когда я родилась, меня, видимо, в насмешку назвали Саргы… Я жена согбенного старостью и слепотой старика… Оказывается, в этом мире нет счастья! А есть только грязь, только ложь, только страдания…

– А… твои дети? – Манчари виновато глянул в сторону подполья.

– Всевышний господь бог лишил меня материнской доли. И хорошо, что лишил. Не хочу иметь детей от него! Прошёл слух, что моя бедняжка мама умерла. Так что не осталось никого, кто бы плакал и горевал по мне. Но покончить с собой не поднимается рука, считаю это грехом…

– Успокойся же, Саргы! Не надо… Зачем говорить об этом?

– Да, верно…

Во дворе послышался оживлённый разговор. Громко расхохотался дружок Манчары – Хатан Чаган. А вслед за ним кто-то другой – незнакомый Манчары человек – засмеялся, но сдержанно.

– А ты один?.. – тихо спросила Саргы, как бы остерегаясь.

– Один как перст… – вздохнул Манчары.

В этих словах была высказана вся его жизнь, вся его судьба.

– Слышала… Только никогда не думала, что ты прибудешь сюда.

– Прибыл же…

Вдруг послышался громкий треск. Наверное, вытащили из амбара деревянный сундук. Манчары рванулся с намерением сказать, чтобы ничего не трогали.

– Куда ты? – Саргы вскочила на ноги.

– Остановлю… Это же ваше всё они разоряют!

– Пусть! Пусть ломают! Пусть жгут! Всё! Всё дотла! Всё без остатка!

Саргы встала; пошатываясь, подошла к своей спальне и опёрлась о стенку. Шум и возня во дворе тем временем ещё больше усилились. Слышался топот многих ног, бегающих взад и вперёд.

В дверь постучали три раза.

Задумчивый, подавленный печальными размышлениями, Манчары внезапно повернулся. Подошёл к женщине.

– Саргы, только ты была утешением во всех моих горестных мыслях и переживаниях в течение всей моей жизни. Весной, когда начинала зеленеть осиновая роща, я всегда думал о тебе. Зимой, когда тёмный лес замерзал и покрывался инеем, я скучал по тебе. Горевал, полагая, что ты забыла обо мне. Но оказалось, что это ошибка. Ты обрадовала меня, несчастного, гонимого и измученного. И за всё это тебе большое спасибо! Саргы, у меня есть к тебе одна просьба на прощание…

Манчары взял голову женщины обеими руками и повернул к себе, нежно поцеловал её в лоб и прошептал:

– Саргы, поцелуй меня в щёку, как тогда.

Женщина стояла неподвижно, словно одеревеневшая. В дверь торопливо постучали ещё два раза.

– Саргы, мне пора уходить!

Женщина даже не шелохнулась.

– Значит, я опять ошибся… Прощай! Прощай на веки вечные!

Манчары уже почти дошёл до двери, как вдруг послышался звонкий суровый голос:

– Стой!

Мужчина резко обернулся.

– Я еду с тобой!

– Куда?

– Возьми меня с собой!

– Куда это?!

– Вместе с тобой!

– Куда, спрашиваю, куда? У меня нет ни кола ни двора, в котором могла бы жить почтенная госпожа-хотун!

– Куда угодно: хоть на самый край света, хоть в ад! Только вместе с тобой! С тобой!

Саргы подбежала и обняла Манчары.

– Золотце моё, а ты знаешь, что такое быть подругой «разбойника», женой «преступника»? – Манчары прослезился от волнения, в приливе нежности погладил женщину по волосам. – Что я могу дать тебе, кроме страданий, принести тебе, кроме неприятностей и мучений?

Саргы выпрямилась и пристально посмотрела в глаза Манчары:

– Я от тебя ничего не требую. Ни богатых хором, ни обилия скота, ни уютного дома, ни жаркого очага. Для меня лишь бы был ты.

Мужчина увидел в глазах женщины твёрдую и непреклонную решимость.

– Тогда, Саргы, собирайся! Скорее!

Женщина не заставила себя ждать. Зашла в спальню и вышла оттуда в коротенькой, прямо детской, старой шубейке и в шали.

– Всё! Я готова!

Когда мужчина недоумённо посмотрел на неё, она отрицательно покачала головой:

– Я отсюда ничего не возьму.

Затем сняла свои кольца и серьги и бросила их в правую сторону.

– А ну!.. – Манчары подал ей руку. – Едем! И много же лет я ждал этого дня!

Все друзья Манчары уже были на конях.

Левее, между юртой и амбаром, сгрудились батраки и хамначчиты. Среди них мелькала вверху худощавая рука тощего человека. Около амбара валялись разбросанная одежда и тряпки.

Саргы даже не взглянула на старика, своего мужа, лежавшего уткнувшись лицом в землю. Обошла его стороной. Манчары усадил женщину на своего коня.

– Поехали? – вопросительно сказал Манчары, думая, что она может заколебаться.

– Едем! Быстрее!

– Держись!

– Не бойся! Я не упаду!

Женщина даже не обернулась в сторону юрты, в которой прожила столько лет. И только в знак прощания робко протянула руку в сторону батраков и хамначчитов и уткнулась головой в спину Манчары.

Когда лошади рванули в галоп из ворот усадьбы, двор огласился криками:

– Прощай, хотун! Саргы, прощай!

Да, так будет!

Снаружи землянка, устроенная в откосе кургана, почти незаметна. В ней непроглядная темнота. Лишь в левом углу слабо мерцает огонёк. Это – убежище Манчары.

Минувшей осенью он с друзьями вырыл в кургане яму, вывел стены. Потолок и дверь обили конскими шкурами. Здесь Манчары и его подруга Саргы укрылись от преследований баев.

Тишина.

Манчары сидит у затухающего очага. Он упёрся локтями в колени, опустил голову на руки и задумался. Манчары слышал, что из города на его поимку выехал отряд казаков во главе с исправником.

Верный друг Манчары – Стрекаловский должен был разведать о казаках и сообщить подробности. Но Стрекаловский почему-то запаздывал.

«Долго его нет. Он должен прийти один. Остальным я не велел приходить, чтобы не наводить на след… Неужели что-нибудь случилось?»

Манчары прислушался.

Ничего не слышно, лишь в трубе посвистывает ветер да потрескивают от мороза деревья. Эти звуки напоминают отдалённые выстрелы.

– Басылай! – позвала Саргы.

– Что, родная?

– Подойди ко мне. Сядь рядом.

Манчары пересел на грубо сколоченную нару и ласково погладил по голове Саргы.

– Что с тобой, милая?

– Сердце ноет, в голове думы тяжкие. До каких пор мы будем скитаться? Не сердись, дорогой, я больше не могу так.

В землянке снова воцарилась тишина. Манчары и Саргы молчали и думали об одном и том же – о своей трудной судьбе.

– Басылай! – горячо зашептала Саргы, придвигаясь ближе к любимому. – Я хочу жить, как все люди…

– Какие люди? – спросил Манчары. – Батраками у баев, что ли? Нет, я не хочу такой жизни!

– Мне хочется, чтобы у нас был дом, дети, чтобы нам не надо было скрываться…

– Я тоже очень хочу жить по-человечески, – грустно сказал Манчары. – Я люблю свой край и всю жизнь мечтаю о том, чтобы все были счастливы, чтобы не было ни рабов, ни хамначчитов. – И Манчары рассказал Саргы о чудесной стране всеобщей радости и счастья, взлелеянной в его мечтах.

Саргы, закрыв глаза, слушала рассказ Манчары, похожий на самую лучшую сказку.

– А будет ли такая страна? – шёпотом спросила она.

– Будет, мой друг, будет!

Над землянкой тоскливо, как голодный волк, выл ветер, трещал мороз.

Манчары подошёл к очагу, бросил лучинки на угли. Ярко вспыхнул огонь, осветив трепетным пламенем убогую землянку.

– Будет такая страна! – повторил он уверенно и страстно.

Расставание

Манчары так быстро шёл на лыжах, подбитых оленьей шкурой, что позади него вихрился снег. Он не обходил бугров, холмов, не обращал внимания на рытвины и ухабы, а быстро мчался вперёд. Зайцы, связанные за ноги и закинутые за спину, подскакивали от содрогания, словно собирались вот-вот ускакать. Он пересёк болото, обильно поросшее черноталом, взбежал вверх на высокий крутой яр и глубоко вздохнул: никто его не опередил.

Манчары вытер заиндевевшие ресницы и брови. Прошёл слух, что из города приехал исправник с полусотней казаков, чтобы поймать его. Поэтому он запретил своим друзьям появляться здесь. Никто не знал, приехал ли отряд случайно или в самом деле имел о нём кое-какие сведения. Было известно только одно: его разыскивали. К тому же всю эту зиму здесь торчал бай Сабарай. Иногда доносился слух, что он приезжает в город и льёт там слёзы: «Найдите мою жену». Иногда он кричал и топал ногами на улусную и наслежную администрацию: «Тотчас же поймайте того разбойника!» Зная, что его ищут, Манчары вынужден прятаться и сидеть тихо, словно заяц, забравшийся в дупло. Куда он мог деться, если бы даже бежал? Да ещё с Саргы? Если бы он был один, то, может, куда-нибудь и ушёл бы, пожалуй, спрятался. Ведь прежде иногда он, убегая от преследовавшей его погони, исчезал, даже не оставляя следов на свежевыпавшем снегу. А сейчас это невозможно… Нельзя. Что бы ни случилось, он не расстанется со своей Саргы до самой последней минуты.

Прошлой ночью выпал снег. Белый-пребелый, мягкий-премягкий, как шерсть зимнего песца. Манчары не удалялся от дома в течение нескольких дней, но сегодня он не вытерпел и решил обойти окрестные леса, где были расставлены его петли на зайцев. Обходя петли, он услышал голоса людей за небольшим леском, около полянки, в которой он поставил чархан – ловушку на горностая. Хотя он не разбирал их слов, но понял, что его ищут. За леском люди разделились на две группы, направились прямо в ту сторону, где находилось его жилище. Стало быть, им известно, где он живёт. Манчары мог пересечь тот самый лесок, выйти на дорогу и таким образом вырваться из окружения. Но ему не пришла в голову такая мысль. В тот момент всё его сознание захватило только одно желание: вернуться! Скорее вернуться, успеть, пока они ещё не нашли! Хоть ещё раз увидеть милую Саргы! Попрощаться!

Он выполнил свой замысел – пришёл раньше преследователей. На чистом снегу чётко пролегли следы его лыж.

Саргы убрала в доме, поставила варить еду и сидела в ожидании мужа.

– Я очень соскучилась по тебе! – с весёлой улыбкой встретила она Манчары. – Ну как, кого ты подстрелил? А того горностая, который так искусно разряжал твой чархан, ты опять упустил?

Когда Манчары открывал дверь, у него была мысль тотчас же сообщить ей о предстоящей опасности и успеть попрощаться с ней до появления здесь преследователей. Но, увидев радостные, сияющие глаза своей подруги, обхватившей его широко распахнутыми руками, у него не повернулся язык сказать ей об этом.

Женщина, видимо, догадалась, что произошло что-то страшное, спросила встревоженным голосом:

– Что случилось, Басылай? Что ты увидел?

– Золотце моё, не двигайся, – прошептал Манчары. – Давай постоим… Что бы ни случилось… Постоим…

– Людей видел, да? Это точно… другие люди, да?

Манчары тихо кивнул головой.

– Хотят поймать тебя, да? И много их?

Манчары промолчал.

– А что же ты тогда стоишь?! – воскликнула Саргы и толкнула Манчары в грудь: – Беги! Беги скорее! Может…

– Поздно…

В этот момент в дверь постучали.

– О-о, несчастье!.. – Женщина, вскрикнув, обвила руками шею мужа.

– Басылай… Басылай… – сказал голос снаружи.

Манчары отвёл от себя руки Саргы и подошёл к двери:

– Слушаю.

– Басылай, исправник, приехавший из города, пришёл со своим вооружённым отрядом. Твой дом окружили около ста человек. Меня вот послали к тебе, чтобы я сказал об этом. Тебе велят сдаться, – сказал снаружи тихий, грустный голос – Я и сам думаю, что тебе лучше будет сдаться. Как ты сможешь бежать от такого множества людей? Тебя застрелят ни за что ни про что.

– Где исправник? Далеко? – спросил Манчары.

– Не очень далеко. Они остановились вон за теми деревьями и стоят.

– Скажи, что я думаю.

– Скажу.

Вскоре снова послышался голос:

– Начальник не возражает. Говорит, чтобы соглашался.

– Ладно.

Саргы подбежала к Манчары:

– Что ты думаешь делать? Как быть? – Словно стараясь разбудить ото сна, она несколько раз дёрнула его за плечо. – Ты обо мне не беспокойся! Как ты сам решишь, так и будет.

Манчары снял со спины свою ношу и поставил её на пол, а ружьё закинул за плечо.

Саргы схватила со стены другое ружьё:

– Я тоже… Пусть будет что будет… Если и погибну, то лучше погибнуть вместе с тобой. Что же ты молчишь, Басылай?

Манчары взял ружьё из рук женщины и бросил его в сторону двери, а сам погладил прядь волос, упавшую ей на лоб:

– Золотце ты моё, что же мне раздумывать о том, как быть? Бежать – всё равно не убежишь. Биться – так с кем же драться? С тойонами да баями можно было бы. Но разве они сами пойдут вперёд, как ты думаешь? Они пошлют вперёд своих хамначчитов. А я не намерен проливать их кровь, обдумываю, потому что хочу побыть с тобой вдвоём.

В дверь громко постучали:

– Начальник торопит. Они замёрзли.

Манчары обнял Саргы и взял в руки ружьё.

– Ну, я выйду…

– Подожди же! – Женщина уцепилась за его руку. – Постой хоть ещё минутку…

– Милая моя, отпусти. Я сейчас вернусь.

Манчары резко открыл дверь. Человек, стоявший около двери, от неожиданности прыгнул в сторону.

– Где исправник?

– Во-он… – Человек указал ему на дерево в двадцати шагах.

За деревьями торчали дула ружей. А дальше, из-за огромной толстенной лиственницы, выглянула красная физиономия с рыжими усами:

– Я исправник… Именем государя императора и закона ты арестован!

Манчары шагнул вперёд. Красная физиономия с рыжими усами проворно спряталась за дерево и, исчезнув из виду, громко закричала:

– Ни шагу! Сделаете ещё шаг – пристрелим!

– Басылай, берегись! Эти люди запросто могут пристрелить, – прошептал человек, который стучал в дверь.

– Господин исправник, не пугай меня стрельбой. В меня столько раз стреляли, что я перестал бояться. А пока что в меня ещё ни одна пуля не попала, – сказал Манчары, стоя под прицелом сотни ружей, направивших на него свои дула. – Господин исправник, и ты не бойся. А лучше хорошенько выслушай, о чём я скажу. Вы мне дайте честное слово, что ни Саргы, ни меня не будете обижать и подвергать издевательствам. Саргы я привёл сюда насильно, так что она ни в чём не виновата. А что касается меня, то я, как повсюду кричат ваши начальники, не разбойник. И потому вы не должны обращаться со мной как с разбойником. Если вы не дадите мне твёрдого слова, что выполните всё это, то я не сдамся без боя. Помните, как гласит якутская поговорка: из немногих падут немногие, из многих падёт много.

– Ладно! Ладно! – торопливо и не раздумывая отвечала красная физиономия. – Даю слово офицера государя императора!

– Тогда разрешите мне войти и собраться, переодеться в другую одежду, чтобы следовать в тюрьму. В скором времени я выйду и сдамся.

– Разрешаю.

Нырнув в темень землянки, Манчары наткнулся на дрожащие руки Саргы.

– Ну как? – спросила она глухим, охрипшим голосом.

– Милая моя, у нас с тобой есть ещё целый час!

– А дальше?..

Манчары погладил рукой мокрые от слёз щёки Саргы:

– Не плачь, дорогая. Слёзами горю не поможешь, не спасёшься. Что же поделаешь: такова, значит, наша судьба…

– О-о, какое несчастье! Нам даже не дают тихо жить в норе, в самой глухой тайге, вдали от всего мира. О-о, люди! Почему они не дают нам спокойно пожить, а преследуют, словно диких зверей? – Саргы заплакала навзрыд, стала жаловаться на судьбу и припала головой к камельку. – Говорят, что есть всевышний бог. Почему же он не видит этого? Почему?..

Манчары поднял свою подругу и усадил её рядом с собой, стал гладить и подбирать её рассыпавшиеся волосы, крепко прижал к себе.

– Успокойся, моё золото. В трудные минуты надо, наоборот, делаться крепче и суровее. Дорогая моя, слушай внимательно, что я скажу. Предстоящей весной родится наш с тобой ребёнок. Если родится мальчик, то назови его Кэнчэри. Пусть сын Манчары

[Закрыть] будет Кэнчэри

[Закрыть]. Если родится девочка, то назови своим именем, Саргы. Ребёнку нашему расскажи обо мне. Пусть он знает, что за человек был его отец, против кого он боролся, за что страдал и был вынужден годами пропадать в сырой темнице. Пусть знает и вырастет человеком, похожим на своего отца. Пусть он будет суровым человеком, люто ненавидящим тойонов и баев, таких, как Чочо! Пусть будет нежным и жалостливым человеком, горячо любящим батраков и хамначчитов. Поняла, маленькая моя?

Саргы тихо кивнула головой.

– А сейчас склоним друг к другу головы и посидим у нашего священного огня, гревшего нас в течение нескольких месяцев…

Зимняя проезжая дорога уныло вьётся среди окостеневших от мороза лесов, притихших болот, крутобоких оврагов и падей.

Саргы лежит навзничь на санях, застланных осенним бурым снегом. Руки связаны назад. Старик Сабарай, её бывший муж, сидит впереди, и ей видна его круглая, согбенная спина. Вчера, когда арестовывали Манчары, он очень уж здорово старался, шамкая своим беззубым ртом и вытягивая дряблые губы: «Верните мне мою законную жену!»

И теперь он едет, довольный, что жена с ним. Подлец, он даже этой ночью, не стесняясь посторонних людей, поносил и избивал её. Но что будет, когда этот полоумный старик привезёт её в свою берлогу?!

Саргы не обращает на Сабарая никакого внимания, держится с таким видом, будто его слова – противный лай собаки. Не отвечает на его вопросы, не разговаривает, когда он пытается заговорить. Не останавливает взгляд свой на нём, как будто его вовсе нет. Всё это ещё больше раздражает Сабарая…

Куда же это едет Саргы? Неужели для того, чтобы опять стать женой этого старика, разводить табуны долгогривых лошадей, увеличивать круторогое стадо?.. Нет!.. Нет!..

Сабарай, видимо, замёрз, слез с саней и пошёл пешком.

А Саргы лежала и никак не могла освободиться, отвлечься от своих мрачных раздумий, которые были темны как осенняя ночь, черны как сажа. Как она ни прикидывала и ни обдумывала, перед ней не было даже каких-либо признаков просвета. Темно и безвыходно, как в мешке, сшитом из шкур… «Назови его Кэнчэри…» Как же она исполнит его наказ? Это невозможно. Если даже и родится ребёнок, то едва ли она будет тешиться им. Он попадёт в руки Сабарая. А Сабарай отберёт его от матери и в отместку за всё превратит его в своего раба… О-о, нет, уж лучше пусть не родится ребёнок! Пусть лучше это несчастное дитя не увидит белого света! Если уж она не может выполнить завета своего любимого Манчары, то куда же, ради чего едет Саргы? Неужели она едет на постоянные и бесконечные муки и страдания? О-о, нет!.. Не надо!..

Саргы забилась на санях, силясь освободить связанные руки. Но нет, урод старик, ковылявший сзади, связал её надёжно, крепко. Женщина прикусила губы. И вдруг её взгляд упал на кремнёвое ружьишко и острую пальму Сабарая. Смотри-ка, он ещё вооружился! И это ничтожество ещё думало сражаться с самим Манчары!..

И вдруг нить размышлений женщины сразу же прервалась. А что будет, если она вдруг?.. Пальма, словно выжидая, поблёскивает старательно отточенным жалом и лезвием клинка. Избавиться ото всего… Сразу… В мгновение ока… Так. Пока он не пришёл и не сел… Прощай, родная земля! Прощай, мой орленок Манчары! Не серчай, не выполнила я твоего наказа. Не вини меня, пожалуйста, мой крошечный Кэнчэри… Хватит. Надо бежать…

Саргы подвинулась вперёд и начала медленно опускаться на жало пальмы.

На твёрдый снежный наст, вслед за санями, лилось что-то темно-красное. Сначала каплями. Затем потянулось полоской, словно верёвка.

Сабарай наступил на тёмное пятно и поскользнулся. Остановился. Удивился и, тронув указательным пальцем, поднёс его к подслеповатым слезящимся глазам. Догадавшись, издал хрипящий звук и погнался за санями, горбясь на бегу.

Догнал.

Рывком повернул на спину Саргы, лежавшую ничком. Клинок пальмы покрылся густой кровью. Женщина лежала и пристально смотрела остекленевшим взглядом широко открытых глаз в бесконечную высь голубого бездонного неба.

– Убежала! Какая досада! – завопил Сабарай и начал хлестать остывающий труп. – На тебе!.. На тебе!..

И от этого страшного вопля, более жуткого, чем крик человека или рёв таёжного зверя, вдруг зашалил испуганный конь: кинулся полным карьером вперёд. Сани понеслись как на крыльях, унося Саргы, вовремя избавившуюся от ожидавших её мучений.

А далеко позади отдалённым эхом слышался дикий крик Сабарая. И – умолк.

По обе стороны проезжей дороги угрюмо стояла холодная чёрная тайга…