Текст книги "Манчары"

Автор книги: Софрон Данилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

Встреча на дороге

Минувшей ночью Манчары и его друзья «гостили» у намского

[Закрыть] богача Пестрякова. Богатство родовитого тойона они роздали беднякам: нечестным трудом оно было нажито.

Сейчас Манчары верхом на коне ехал по тёмному хвойному лесу. Утром он проведал, что бай Пестряков вооружил всех своих рабов и челядь и снарядил погоню. Пусть ищут ветра в поле! Но предосторожность всегда нужна.

Манчары остановил лошадь невдалеке от большой дороги, у маленького аласа. Он привстал на стременах и прислушался. К нему приближались какие-то люди. Вскоре Манчары услышал скрипучие причитания старухи и звонкий детский голосок. Он притаился за деревом. Престарелая женщина понуро брела, пыля босыми ногами. Её вёл за руку мальчик лет десяти. Старуха была слепа.

– Бабушка, где мы сегодня заночуем? – спросил мальчик, вытирая с лица струйки пота.

– Не знаю, милый… Зайдём к тойону Пестрякову… Но пустит ли он таких, как мы, хотя бы в свой чёрный дом? Отдохнём, милый, истомилась я!

Старуха свернула с дороги на траву и, кряхтя, села. Мальчик встал около неё.

– Люди говорят, что ночью у Пестрякова гостил Манчары, – сказала старуха. – Бай, должно быть, стал похож на медведя, которого выгнали из берлоги. Говорили, будто Манчары роздал все богатства Пестрякова бедному люду. Наконец-то нашёлся молодец, который взял обратно награбленное. Я у Пестрякова сорок лет батрачила. Он не дал ни гроша. А когда состарилась и спина стала плохо сгибаться, выгнал меня.

Манчары с гневом и болью слушал рассказ старухи. Сколько слёз пролила эта женщина! Не от слёз ли она лишилась зрения? Всю жизнь трудилась на бая, а теперь ей придётся умирать у чужого порога или под елью в лесу. Какая ужасная судьба!

Манчары до боли в пальцах стиснул поводья и пришпорил лошадь. Горячий конь вскинулся на дыбы и выскочил на дорогу.

– Мать!

– Что? – испуганно вскочила слепая, услышав незнакомый голос.

– Подставляй подол, мать! – властно произнёс Манчары.

В подол старенького платья упало что-то тяжёлое: зазвенели золотые, серебряные монеты. Подобный звон она слышала единственный раз в жизни, когда однажды бай после объезда должников пересчитывал деньги. Непрерывный звон монет напомнил о сытой, безбедной жизни, столько раз виденной во сне. Неужели это не сон? Старуха слышала, как монеты ударяются одна о другую, но не могла поверить происходящему. Растерянная, оцепеневшая, стояла она неподвижно и что-то беззвучно шептала.

– Мать! Я возвращаю тебе плату за весь пот, который ты пролила на бая Пестрякова. Это его золото. Свои деньги ты заработала честно!

– Кто ты – добрый человек или бог? – осмелилась спросить слепая, всё ещё не веря своему счастью: ведь у неё теперь будет кусок хлеба и не придётся ковылять от юрты к юрте, собирая подаяние. – За кого мне молиться?

– Я – Манчары. Прощай, мать!

Топот копыт удалялся на восток.

Как концы рогульки

– А-а! Ы-ы-у-у!.. Ыы…

Манчары, разбивавший стоявшие в амбаре сундуки и выбрасывавший из них содержимое, сразу насторожился.

– А-а, ай!.. Ай-у-у!..

Из дому опять донёсся не то плач, не то крик. Ребёнок, что ли? У Манчары дыбом встали волосы на голове. Отшвырнув в сторону гарусную шубу на лисьем меху, он бросился в дом.

Когда он вбежал в дом, его друг Амоча – мужчина лет тридцати с лишним, среднего роста, с худощавым лицом, с заострённым подбородком, с выражением какой-то недоброй иронии в раскосых глазах – сидел на корточках возле левой нары и шарил под ней руками. Стоило ему сунуть руку поглубже, как оттуда слышались плач и крик ребёнка. И тогда Амоча, громко хохоча, совал свою руку ещё дальше. Наконец он нащупал там мальчонку лет пяти-шести, который изо всех сил старался удержаться за половицу и за ножки скамейки.

– Ха-ха-ха! – Амоча алчно расхохотался и стал безобразно вертеть своими раскосыми глазами, чтобы напугать малыша. – Наконец-то попался хороший кусочек! Осталось только насадить на вертел, поджарить на огне и съесть.

– Не пугай ребёнка! – крикнул Манчары прямо с порога. – Отпусти его!

Ребёнок, напуганный до того, что потерял дар речи, услышав голос заступника, разразился ещё более громким плачем.

– Ха-ха! Разве он ещё и бояться умеет, этот кусочек для поджарки? Плачет он или смеётся? Ах, как приятно послушать! – Не обращая внимания на слова Манчары, Амоча поднял малыша за ножки вниз головой. – Смотри-ка, он ещё трепыхается, как рыбёшка, старается выскользнуть из моих рук.

– Отпусти, говорю! – Манчары подскочил и вырвал ребёнка из рук Амочи.

Обессиленный мальчонка обхватил шею Манчары ручками, уткнулся ему в подбородок и затих.

– Смотрите-ка какой сердобольный! Дурень!.. А они разве жалеют нас? Дай сюда этого гадёныша! Я размозжу его голову о столб! – Амоча протянул руки и шагнул навстречу Манчары. – Дай!

– Не трогай!

Ребёнок снова заплакал.

– Дай, говорю!

Но, увидев покрасневшее от злости лицо и раздувшиеся ноздри Манчары, Амоча остановился. Ещё ни разу он не видел, чтобы его спутник был так сильно разгневан. Подумаешь, нашёл из-за чего сердиться! Ребёнок, говорит, испугался. Великое дело! Ну и пускай пугается, пускай! Пусть даже подохнет – жалеть нечего. Амоча схватил чумашек со сметаной, сунул его под мышку и вышел во двор. Оставив дверь настежь, он выругался про себя:

– Дур-рак!

Манчары с Амочей ехали по дремучей тайге. Вёрстах в двадцати от этих мест стоял шалаш, где они жили. Нужно было добраться туда.

Немюгинский бедняк Амоча известен в Якутии уже несколько лет. Ходили слухи, что повсюду, особенно в родном Западнокангаласском улусе, он грабил богачей, за что несколько раз был наказан розгами, побывал и в тюрьме. В рассказах о приключениях Амочи всегда подчёркивалось, что он не различал богатых и бедных, нападал на любого, кто попадался на его пути, совершал убийства. Страшным разбойником называли люди Амочу.

Манчары не очень верил этим рассказам – ведь и его тоже называли разбойником. К тому же он знал, что рассказы бывают вымышленные, а сказки всегда с преувеличением. Повстречались они с месяц назад. В первое время Манчары обрадовался, что встретил достойного и равного себе товарища. И вот оно как получается… Амоча действительно храбрый человек. Ловкий и предприимчивый малый. Но, несмотря на это, неприязнь Манчары к нему усиливается с каждым днём. Ему всё больше не нравятся его дерзость и наглость, бесшабашные слова и словечки, его ужимки, жесты и движения. Манчары иногда даже удивлялся, почему это Амоча мучается и страдает, когда его преследуют? Чего ради он ступил на путь разбоя? Неужели только для того, чтобы несколько дней сытно поесть? Или ради мести?

Амоча, сидя верхом на коне, опрокинул в рот чуман со сметаной. Загустелая сметана медленно поползла по губам и текла на грудь, на живот. Амоча поперхнулся, закашлялся и тотчас же отшвырнул в сторону чуман.

– Вот сатана. Она, оказывается, слишком густая! В рот почти ничего не попало. Да и жажду не может утолить. Очень хочется пить. Хорошо бы найти чего-нибудь напиться. Манчары, а ведь там, в аласе, были косари! Давай-ка завернём к ним.

И Амоча, не дожидаясь, что скажет его спутник, круто повернул коня в сторону аласа.

В южной стороне аласа вился дымок. Они и направились туда. Там, между двумя, огромными лиственницами, темнел односкатный шалаш. Косари – отец с сыном – кипятили к обеду чай.

– Какие у вас новости, гости? – спросил пожилой косарь незнакомцев, которые ему показались какими-то странными людьми.

– Разве мы прибыли осчастливить тебя своими новостями? – грубо ответил ему Амоча. – Лучше дай-ка нам ымдаана – напитка из кислого молока.

– Сынок, принеси-ка ымдаана скорее из ямы, – распорядился косарь.

– У нас нет новостей, дружище, – тихо сказал Манчары, стараясь смягчить бесцеремонность и грубость своего попутчика. – Вот, может, вы нам что-нибудь расскажете?

– У меня… тоже… нет новостей, – заикаясь, ответил косарь, видя, что у Амочи, жадно глотающего из чумана принесённый мальчиком напиток, грудь и живот залиты сметаной и лоснятся на свету. – Вы куда это едете… господа?..

– Куда бы мы ни ехали, до этого тебе дела нет! – вспылил Амоча. – Мальчик, где ваша яма?

– Конечно, дела нет… Я просто спросил… – пробормотал косарь. – Так, к слову.

– Мы были здесь неподалёку, в вашем улусе, – спокойно отвечал Манчары.

– Отец!!! – послышался истошный крик мальчика, Манчары с косарём бросились за шалаш.

– Сукин сын! Ещё кричит! – Амоча держал под мышкой туесок с маслом и несколько лепёшек. – Твой отец вот что сделает! – И он показал фигу. – Попробуйте-ка сопротивляться! Я вам задам перцу…

Мальчишка встал с земли, где он лежал у пня, за ямой. По краям губ текла кровь.

– Отец!..

– О, пожалейте нас!.. – упал косарь на колени перед Амочей. – Ведь это наша провизия на пять дней. Как мы без харчей будем убирать сено? Если не накосим, наш хозяин съест нас. Пожалейте…

– Ха-ха! Пожалей, говоришь! Во всём мире никто не жалеет никого! Запомни это!

Манчары подошёл сзади и развернул Амочу за плечо:

– Положи! Положи обратно!

Тот зло сощурил свои раскосые глаза:

– Опять твоё сердце разжалобилось, что ли? Не дурачься! Если мы это донесём до нашего табора, то ты первым будешь толкать себе в рот!

– Видишь, кого ты грабишь, собака! Разве это не байский батрак? Что у него есть, кроме этих нескольких ложек масла и лепёшек? Хочешь заставить его плакать кровавыми слёзами? – Манчары схватил Амочу за грудь. – Сейчас же отнеси всё обратно!

– Прочь отсюда! Убери руку!

Амоча толкнул Манчары кулаком в грудь.

Манчары рванул Амочу к себе, стукнулся спиной о дерево и, размахнувшись, ударил его в выступающий вперёд подбородок.

Амоча плюхнулся в заросли шиповника. Туесок и лепёшки разлетелись в разные стороны.

Манчары схватил косаря, всё ещё продолжавшего стоять на коленях, за плечи и приказал:

– Вставай!

Амоча медленно выбрался из зарослей шиповника, схватил лежавший около него толстый сук и шагнул было вперёд с намерением вступить в драку, но остановился. Скорее всего, струсил, видя, что косарь и Манчары стоят рядом, плечом к плечу. Амоча злобно отшвырнул в сторону сук и поковылял к своему коню.

Обратно они ехали молча, не проронив ни одного слова.

К своему табору приехали уже вечером.

Никто из них не стал разжигать костра.

Амоча курил, сидя на чурке и положив ногу на ногу. Манчары осматривал и проверял ремни и пряжки подпруг.

– Сердобольный друг мой, ну, а где же твои огонь и варево? – насмешливо спросил Амоча. – Ведь ты же проявляешь жалость ко всякой твари на земле! Пожалей и меня. От голоду я усох наполовину.

Манчары даже не обернулся на его слова. Продолжал проверять сбрую.

– Варнак Манчары, слышишь ли ты? Я ведь с тобой разговариваю! – рассерженный Амоча вскочил с чурки.

А Манчары не вспылил и не всполошился, подёргал рукой седло, ещё туже подтянул подпруги. И только после этого повернулся к Амоче:

– Мне тоже хочется поговорить с тобой.

– А ну-ка! Ты, мил человек, наверно, хочешь заставить меня развести огонь, приготовить еду?

Манчары шагнул прямо к нему:

– Скажи-ка мне, Амоча, чего ради ты разбойничаешь?

– Ха-ха! Вот ещё вопрос! Если ты этого не знаешь, то о чём же ты думал до сего времени, слюнтяй? – Амоча захохотал. Потом резко и угрожающе подступил к Манчары: – Чтобы есть-пить, одеваться, дур-рак! Есть-пить! Одеваться!

– Есть-пить… Одеваться… – повторил Манчары, словно хотел запомнить. – Разве только из-за этого? Неужели только из-за этого тебе приходится переносить наказания розгами, тюрьмы, трудности и мучения, подвергаться постоянным преследованиям?

– Конечно, из-за этого. Разве сытно питаться и хорошо одеваться – это пустяковое дело? Пока гуляешь на воле, надо повеселиться, порезвиться, поесть и попить до отвала. Такова моя цель.

– А что ты любишь и жалеешь в этом солнечном мире? И что ты ненавидишь? – спросил его Манчары.

– Ничего не люблю! Ничего не жалею! Ненавижу всё на свете! Жалостливых и сердобольных тоже ненавижу. Если бы имел возможность, то и их опрокинул бы навзничь, наступил и слушал бы их последние крики.

Манчары подошёл к месту, где разводили костёр, выдернул опорную рогульку стяга, на котором вчера висел котелок с варевом, взял рогульку за один конец, а второй протянул Амоче:

– Оказывается, мы с тобой люди совсем разные. И по ошибке оказались вместе. С этого момента давай расстанемся навсегда, как концы этой рогульки!

– Чего-чего ты болтаешь? – удивился Амоча. – Разве ты, как и я, не разбойник? Или считаешь, что, пожалев одного какого-нибудь ползуна, одного какого-нибудь хамначчита, выйдешь сухим из воды? Едва ли! Дурак! И не надейся даже! Все тебя называют варнаком Манчары, разбойником Манчары. И всегда, даже после смерти, будут так называть.

– Врёшь! Я ещё ни разу ни одного батрака, ни одного бедняка, ни одного кумалана-бездомника не заставил плакать кровавыми слёзами! И, даже умирая с голоду, не буду ничего отбирать у обездоленного, у неимущего. Пойми это! – Суровым приказным тоном Манчары крикнул: – Тяни! С сегодняшнего дня твой грех – твой, мой грех – мой!

Амоча молча отломал один конец тальниковой рогульки и швырнул его в сторону.

Манчары бросил ему кульки из кожи, которые они сегодня отняли у богача:

– Возьми всё это себе!

Амоча забрал кожу и затолкал её в свои перемётные сумы, прикрепил к седлу.

Манчары ловко вскочил на коня:

– Заранее предупреждаю: поперёк дороги мне не попадайся!

Амоча тоже сел на коня:

– И ты мне не попадайся. Попадёшься – не пощажу!

И оба поскакали в разные стороны.

Манчары поехал на восток, туда, откуда утром взойдёт солнце; Амоча – на запад, туда, где начало алеть небо перед закатом солнца.

Приданое

В усадьбе бая Асхара, хозяйничавшего на западной части аласа Килэдимэ, всё громче слышались говор и покрикивания. Всё чаще стали мелькать женщины и дети в промежутке между чёрным домом и хотонами. Время от времени среди суматошного, трудно различимого бабьего говора слышался резкий, визгливый голос, словно удары тонкого прута. И тогда бабий говорок сразу же умолкал, но вскоре опять возникал и становился громче и оживлённее. К говорку присоединялся ленивый лай собак, раздававшийся попеременно в разных сторонах.

Манчары повернулся и, лёжа навзничь, отмахивался от комаров махалкой из белого конского волоса, с костяной рукояткой. Сюда, на Килэдимэ, он прибыл вчера.

Года три назад, когда Манчары был схвачен и отправлен на каторгу, бай Асхар приказал выпороть нескольких бедняков из его наслега и отнял у них скот и имущество, заявив при этом, что «они приняли участие в разбое Манчары». На самом же деле эти люди не присоединялись к Манчары. Их обвинили ложно, чтобы отобрать у них скот. Случайно попав в эти места, Манчары решил отомстить за всё это Асхару. Но оказалось, что бай уехал в соседний улус. Манчары укрылся недалеко от дороги, проходившей мимо байской усадьбы, и ждал его целый день, но тот так и не приехал. Бай, видимо, узнал каким-то образом о замысле Манчары… А если так, то он не приедет сюда, пока не убедится, что путь безопасен. Не может же Манчары лежать вечность в ожидании! Так и не удастся выполнить задуманное. Как обидно! Манчары уже решил было ворваться в усадьбу и поднять там переполох, но передумал. Нет, не надо, лучше сделать так, чтобы Асхар всё видел своими глазами. Если налететь в их отсутствие, то баи обычно наказывают своих батраков и взыскивают потери с них. Придётся приехать в другой раз.

На озере Килэдимэ закрякали утки. Значит, уже вечереет и наступила пора, когда утята выплывают из камышей на середину озера. Манчары приподнялся, чтобы встать, но в это время в лесу послышался треск сухого хвороста. Он опять залёг в тени деревьев.

Лёжа, он увидел сквозь ветви кустарника, что совсем близко около него, в двух-трёх шагах, лёгкой трусцой пробежала девочка – подросток лет двенадцати-тринадцати. Она была босая. Её ступни, покрытые почерневшими мозолями, ловко отскакивали от выступавших шершавых корней деревьев. На девочке коротенькое платьице с заплатками из разных лоскутков, утратившее свой первоначальный цвет. Но заплатки сделаны очень умело и тщательно. Длинная её шейка пожелтела от загара. В косички по плечи вплетены красные тряпочки. Манчары не успел разглядеть личика девочки – помешали деревья. Хотел приподняться, но воздержался – она могла испугаться шороха.

Девочка несколько раз промелькнула среди зелёных ветвей, наклонившихся в душной дрёме этого тихого летнего вечера. И казалось, что в густом недвижимом воздухе остались слова тихой песенки, которую она пропела, размахивая тоненькой рукой, державшей гибкий прутик:

 
Оленёночек ты мой, оленёнок дорогой,
Ты глазёнками не верти.
Я поймаю, приласкаю…
Дорогой, не уходи!
 

Манчары лежал и смотрел в ту сторону, куда ушла девочка. Ушла… Заплетённые косички её торчат кверху, а сама порхает словно бабочка. Голубка, какая ты хорошая! Интересно, чья же ты дочь? Какого-нибудь хамначчита или сирота горемычная? «Оленёнок дорогой…» Сама похожа на стройного оленёнка. Как хорошо бы стать отцом вот такой девочки!.. Пройдёт несколько лет, и она станет большой, красивой… Но вряд ли выпадет на её долю счастье. Всё равно втопчут беднягу в грязь чьего-нибудь хотона. Или выйдет замуж за какого-нибудь обездоленного парня. И задавят её непосильным трудом, изведут побоями. И умрёт, не увидев и не познав счастья. В этом мире так называемое счастье не предназначено для нас, бедняков. Видимо, его забрали такие же богачи, как Асхар. Манчары встал, чтобы пойти к своему другу, оставшемуся неподалёку, в долине, стеречь коней. Стряхнул с одежды хвою и мусор. В это время со стороны усадьбы Асхара послышался визгливый бабий голос:

– Ты куда это, паскуда, провалилась? Твои коровы ещё давеча пришли, как только ты ушла. Что это, разбойник Манчары задержал тебя, что ли?

Манчары вздрогнул. «Наверное, попало бедняжке Оленёнку», – подумал он.

– Она ещё что-то бормочет, негодная! – опять высоко взметнулся злой визг. – Ты о чём бормочешь? Защищаешь разбойника Манчары? Вот тебе! Вот!

Послышался глухой стук ударов. И в то же время донёсся душераздирающий детский крик:

– Ой, ой, бо-оль-но-о!..

– Противная, попробуй-ка в другой раз так вести себя!

– Ай, ай, про-сти, не бу-ду!..

– А вы чего уставились? Живей доите коров!

Опять наступила тишина. Манчары всё ещё стоял, прислушиваясь, и смотрел в сторону хотонов, почему-то не решаясь уходить отсюда. Там, очевидно, начали хлопотать и возиться с коровами, стали их доить. Лишь изредка слышался громкий шлепок женской ладони по крупу коровы. «Тише же, человека можешь растоптать!», «Дай соли полизать», «Вот дура, на своего телёнка злится!» – нарушали изредка тишину женские голоса. В то же время намного ближе, откуда-то сбоку, слышался кроткий голос какой-то старухи:

– Деточка… Хозяйка… Дымокур…

Она, наверное, сказала: «Хозяйка накажет, разожги дымокур» – и дала ей совет. О, несчастненький Оленёнок…

Когда уже завершалось вечернее доение коров, визгливый и резкий, как гибкий прут, голос вдруг опять потряс окрестность:

– Что это Пеструхи всё ещё нет! А что же вы все ходите и молчите, словно немые? Где та поганка? Противная, иди сейчас же, обязательно найди и приведи Пеструху! И даже не думай появляться без неё! Ну, не стой!

Манчары вышел на опушку леса. Оказалось, что Оленёнок, бедняжка, уже бежит по направлению к западу. Манчары пошёл лесом. Напал на тропинку, ведущую из аласа прямо туда, куда побежала девочка. У Манчары появилось желание обязательно встретиться с девочкой. Но где? Она ведь испугается его. К тому же вечером, в дремучем лесу. Что он ей скажет, когда встретит? Какая польза будет Оленёнку оттого, что они увидятся?

Манчары остановился в раздумье, заколебался, но затем ощупал карман расстёгнутого пальто и с решительным видом быстро зашагал и скрылся в лесу. Там он долго ходил взад-вперёд, поджидая девочку, и всё прислушивался, с какой стороны она должна появиться.

В аласе бая Асхара шум и гомон начал постепенно утихать. Горизонт загорелся на закате багровой зарёй и постепенно угас. Прошло столько времени, сколько хватило бы на то, чтобы сварилось мёрзлое мясо. Выпала роса, трава и листва деревьев поникли. «А вдруг девочка уже вернулась назад с другой стороны аласа?» – подумал Манчары. И он пожалел, что не пошёл за ней следом и не остановил её. В это время своим чутким ухом он уловил торопливый топот тяжёлой поступи. Манчары быстро побежал между деревьями в том направлении, где послышался топот. Не успел он сделать несколько шагов, как чуть не наткнулся на корову, бегущую навстречу. Корова даже не успела отскочить в сторону, как он проворно схватил её за раскидистые рога. Корова попыталась вертеть головой, но, почувствовав сильную руку, сразу же остановилась.

– Сай!

[Закрыть] Пеструха, почему оста… – Бежавшая вдогонку лёгкой трусцой девочка заметила постороннего человека только в самой непосредственной близости. Увидев, она с испугу попятилась назад.

– Деточка, не бойся… Подойди поближе, – ласково сказал ей Манчары.

Но девочка, вместо того чтобы подойти, спряталась за толстую лиственницу. Глазки её сделались круглыми, ноздри вздулись. Она стала похожа на вспугнутого оленёнка, про которого недавно пела. Подумав об этом сходстве, Манчары тихо рассмеялся.

– Деточка, чего же ты испугалась? Я ведь ничего плохого не делаю. Подойди сюда. Как тебя зовут?

Из-за дерева никакого ответа не последовало.

– Ну тогда будь Оленёнком. Ведь у тебя и песенка есть «Оленёнок дорогой…». Ты хочешь быть Оленёнком?

Девочка опять не ответила. Из-за толстого ствола дерева на миг показались взбудораженные глаза. Манчары испугался, как бы девочка не убежала.

– Оленёнок, посмотри-ка, твоя Пеструха стоит. – Манчары согнул росший рядом тальник и набросил на рога коровы. – Ведь тебе хозяйка приказала не приходить без Пеструхи. Как же ты пойдёшь? Слышишь, Оленёнок?

За деревом зашуршало. Затем послышался робкий голосок:

– Я не Оленёнок…

– А кто же ты такая?

Девочка продолжала молчать.

– Разве у тебя нет имени?

– У меня есть имя… – быстро ответила девочка, словно боялась, что может лишиться своего имени.

– Как же зовут тебя?

– Сардана

[Закрыть].

Манчары облегчённо вздохнул.

– У тебя, оказывается, есть имя, а ты его скрываешь. – Он принял обиженный вид. – Да ещё очень красивое имя: Сардана! Деточка, подойди ближе. Не бойся. Если мы будем так долго стоять, то хозяйка снова начнёт ругаться. Даже может и отлупить, да?

– Отлупит…

Девочка выглянула из-за дерева. Она оказалась очень хорошенькой, с кругленьким живым весёлым личиком. С толстенькими, выступающими вперёд губками. По всей видимости, в смелости и находчивости, в песнях и прибаутках она никому из своих сверстниц не уступает первенства. Заметно, что её ножки с самой весны, как только сошёл снег, не видали никакой обуви: все были в царапинах и ссадинах.

– Сардана, ты хочешь есть? Иди сядь на этот пенёк. – Манчары вынул из торбы лепёшки с маслом, куски отварного мяса и положил всё это на пень. – Что же ты стоишь? Иди, – сказал он и, присев на пенёк, начал есть сам.

Сардана сначала высунулась из-за дерева, и, наблюдая за Манчары и отскакивая назад при каждом его движении, всё же стала приближаться к нему. Подошла, осторожно присела на краешек пня и, настороженно посмотрев на незнакомого человека и на еду, взяла кусочек лепёшки, лежавшей поближе к ней, и сунула его в рот.

– Ешь, деточка. Ешь вот это мясо. – Манчары подвинул ближе к ней нарезанные кусочки варёного мяса.

Приятный вкус мяса, видимо, успокаивающе действовал на девочку. Она уже смелее заработала руками – брала мясо и ела.

– Вот попей этого напитка. А то трудно глотать. – Манчары протянул ей туесок.

Оба молча принялись есть.

Краем глаза Манчары стал наблюдать за девочкой. Совсем худенькая, тоненькая, как былинка. Но несмотря на это, все движения энергичные, ловкие. Гибкая, как белый тальник, растущий на опушках лесных угодий.

– Сардана, ты чья дочь?

– Аленчика… Мамы… – Девочка испуганно заморгала глазками.

– Твоя мама здесь, у Асхара?

– Нет… Она находится в Ымыйа

[Закрыть]. Батрачит у сына Асхара. – Подкрепившись, девочка заговорила охотнее: – Она весной приходила ко мне. Принесла несколько ложек масла.

– А отец?

– Не знаю… Говорят, он давно умер.

Девочка съёжилась в комок и сидела на пеньке, как птичка. Манчары хотелось подойти к ней и провести рукой по её волосам… Но он не сделал этого, сидел и не двигался. Боялся, что стоит только протянуть ему руку, как она тотчас же вскочит и убежит. О, как было бы хорошо завести свою семью и растить вот таких детей! Есть ли в этом солнечном мире большее счастье? При мысли о своей несчастной судьбе Манчары скорбно опустил голову. Видимо, он никогда не познает радости отцовства, не изведает трепетное чувство, которое овладевает человеком, когда он гладит по волосам кудрявую дочурку или сына… У него иная судьба: тюрьма, каторга, побег…

Девочка кончиками пальцев тихо коснулась рукава человека, молча сидевшего против неё:

– Не надо же…

Манчары вздрогнул, энергичным жестом ладони вытер свои глаза.

– Ешь, Сардана, не торопись, – заботливо сказал он, стараясь скрыть свою тоску и минутную слабость.

– Я наелась… Хозяйка проклянёт…

– Всё, что не доела, возьми с собой.

Девочка проворно собрала оставшиеся куски лепёшки с маслом, кусочки нарезанного мяса и всё это сунула себе за пазуху.

– Сардана, ты не будешь всё время ребёнком. Лет через пять-шесть ты уже станешь взрослым человеком. Думаешь ли ты о том, кем ты будешь, как ты будешь жить?

– Нет… Одна хозяйка знает…

– «Хозяйка»!.. – Манчары грустно улыбнулся. – Считают, что у батраков нет любящего сердца. Это ложь. Наоборот, батрак имеет сердце, умеющее любить сильнее других. Деточка, и к тебе тоже придёт пора любви. Какой-нибудь добрый молодец овладеет твоим сердцем. Говорят, что счастье слепое, и, может быть, ты выйдешь замуж за того парня. Об этом ты тоже не думаешь?

– Нет… – Девочка опустила глаза.

Манчары встал. У огромного пня, торчавшего рядом, он снял слой дёрна вместе с зеленью ягодника, копнул раза два рукой и сделал там углубление, затем обернулся к девочке.

– Сардана, сиди и слушай, что я тебе скажу. Выслушай внимательно и никогда не забывай, – сказал он. Вынул из кармана пальто мешочек и встал у ямки на колени. – Это золотые монеты. Они – твои… Мой подарок.

– О, нет! Не надо… Не надо… Я… – Девочка начала пятиться назад, но Манчары поймал её за руку и поставил рядом с собой.

– Сардана, не отказывайся. Я прошу тебя. Сейчас в этом мире сильнее всего – золото. На золото можно купить всё: пищу и одежду, дом и имущество и даже самых больших тойонов. – Когда он перевернул мешочек, золотые монеты высыпались в ямку, со звоном падая друг на друга. – Деточка, всё это – твоё. Ты сейчас их не трогай. После, когда наступит пора завести свою семью, возьмёшь. Пусть это будет твоим приданым, когда ты выйдешь замуж.

Девочка изумлённым взглядом смотрела на золотые монеты.

– Сейчас не трогай. И не говори об этом никому. Поняла?

– Поняла… – прошептала девочка.

Манчары закопал ямку. Сверху положил прежний дёрн.

– Хорошенько запомни этот пень. Не забывай. Ладно?

Девочка молча кивнула головкой.

– Ну, пусть тебя всегда сопровождают радость и веселье, пусть тебе всегда сопутствуют счастье и удача, моя милая!.. Если только есть счастье в этом мире…

Манчары поцеловал девочку в лоб.

– Ты опаздываешь. Ну, иди…

Затем он быстро сорвал тальниковую завязку с рогов коровы.

Сардана медленно побрела вслед за коровой.

Манчары постоял, посмотрел ей вслед, затем быстро зашагал, но едва успел сделать несколько шагов, как девочка вернулась и догнала его:

– Вы… Вы… Кто вы?

– Что из того, что ты узнаешь, кто я! – усмехнулся Манчары. – Я человек, желающий тебе счастья.

Девочка покачала головой, вопросительно глядя на незнакомца:

– Вы… Манчары, да?

Манчары в знак подтверждения склонил голову.

– Совсем уходите? Подождите немного. Я ради вас разожгу огромный-преогромный дымокур. До самого неба. Ладно?

Манчары утвердительно кивнул головой.

Девочка быстро-быстро замелькала между деревьями, тонущими в белом туманном мареве, и скрылась.

Скоро над хотонами столбом взвился вверх, подпирая тихое ночное небо, синевато-бурый дым.

Манчары долго ещё стоял на месте и пристально смотрел в ту сторону.

– Спасибо, Оленёнок, – шептал он про себя.