Текст книги "Механические птицы не поют (СИ)"

Автор книги: София Баюн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Уолтер слушал молитву и чувствовал, что каждое слово приближает его к противоположным мыслям. Бекка о чем-то догадалась? Обладала особой проницательностью, свойственной служителям Спящего, научившимся трактовать Его сны? Или это только случайность?

И молитва была странная. Он раньше не слышал такой, впрочем, кто знает, какие были приняты в Кайзерстате.

Эльстер слушала, закрыв глаза и блаженно улыбаясь. Если бы Уолтер не знал, как она относится к религии и служителям Спящего – решил бы, что слова Бекки и правда приносят ей утешение.

– Пусть Спящему снятся о вас только хорошие сны, – закончила Бекка и встала из-за стола.

– Спасибо вам, фройляйн. Пусть эта молитва принесет мир и вам, – отозвалась Эльстер, не открывая глаз.

Бекка торопливо вышла из столовой. Уолтер заметил, что она идет ссутулившись и часто одергивает рукава.

– Эльстер, что это было за представление?

– Прости я… потом тебе расскажу, ладно? – попросила она.

– А тебе не кажется, что у тебя многовато тайн? – спросил он, чувствуя, как изнутри нарастает царапающее раздражение. Не хватало только перформансов Эльстер перед встречей с отцом.

– Уолтер, не злись, я… тебе почти не вру. Правда. Бекка просто меня… пугает.

– Чем может пугать Бекка? Ты думаешь, она что-то знает? Откуда?

– Нет, я никому… Но она… Уолтер, как открылась дверь?

– Послушай, Эльстер… скорее всего дверь просто забыли закрыть. Плотно захлопнули и не заперли, и женщины, которые стучали, просто открыли ее.

– Да, ты, наверное, прав, – покладисто отозвалась она. – Прости, я переволновалась и мне мерещится всякое.

– Ты прости. Пойдем проверим еще раз вещи, скоро посадка… будь он проклят, этот Альбион, – примирительно сказал Уолтер, вставая и подавая Эльстер руку.

«Может быть, лучше было бы все же остаться и напиться. Отец все равно не будет рад меня видеть», – мелькнула малодушная мысль.

Он не поддался этому желанию.

…

Уолтер много раз видел приземление дирижабля со стороны. На аэродроме стояли причальные мачты, к которым с корабля сбрасывались тросы. Огромный и неуклюжий дирижабль медленно притягивался к мачте и стыковался с ней носом. На Альбионе его окончательно сажали позже, когда пассажиры уже покидали борт. В новой части корабля располагался выход, а причальные мачты были оборудованы лифтами.

– Сейчас в коридоре соберется толпа желающих поскорее покинуть корабль, как при эвакуации, предлагаю переждать, – усмехнулся Уолтер, услышав, что они причалили. – Давай-ка лучше с тобой поучимся делать первое, что необходимо для выживания на Альбионе.

– Что? – чуть испуганно спросила Эльстер.

– Надевать будь-она-проклята фильтрующую маску, – со вздохом сказал Уолтер, открывая саквояж.

– А где… ну для глаз? – Эльстер удивленно разглядывала матово-черную, абсолютно гладкую маску.

– Там изнутри оторви полоску ткани. Видишь?

– Но она же… затемняющая, а ты говорил на Альбионе туман… – Эльстер, оторвав полоску, приложила маску к лицу и оглянулась.

– Тут как в очках – специальная линза, позволяет видеть в полутьме. Некоторые предпочитают прилегающие очки со сменными окулярами и отдельно маску, но я всегда считал, что лучше закрывать лицо целиком. Туман такой… потом умываться замучаешься.

– А как же одежда?

– На одежду – плащ, на волосы – шляпу или платок. Я хотел купить, но в Лигеплаце такими не торгуют… нужны специальные, из скользкой, плотной ткани, которая не впитывает влагу. Маски я на корабле купил. Ничего, мы доедем до Вудчестера и пошлем кого-нибудь в лавку… ну или сходим сами, если отец примет нас совсем уж плохо. Прислони плотнее к лицу, вот эти штуки нужно вставить в нос, а вот эту штуку – в ухо.

Из-под маски раздалось невнятное бормотание. Уолтер жестом попросил ее подождать и надел свою маску.

– Слышишь меня? Тут микрофон.

– Да… и что, на улице все время надо… вот так?

– Увы.

– А как далеко можно отходить?

– На пару шагов, дальше – барахлит. Следи, чтобы все плотно прилегало. Дыши ровно, говорить лучше поменьше.

Уолтер снял маску. Эльстер сделала то же самое, и он заметил, что у нее совершенно несчастный вид.

– Альбион, – просто сказал он, разводя руками.

– Просто прекрасно… давай, помогу надеть шинель.

Когда они вышли, коридор уже опустел. У лифта не было очереди, и они спустились быстро.

Аэродром располагался на окраине города, за Фабричными Кварталами. Там было немного лучше, чем в Нижних, и жили в основном рабочие с семьями, но все же Уолтер не рискнул бы идти по ним пешком, особенно в подступающих сумерках.

– Уолтер, тут что, так рано наступает ночь?

– Это вечер. Ночью туман похож на сплошную черную стену.

Каменная кладка была скользкой, и Уолтер быстро вспомнил, почему на Альбионе даже джентльменам не считалось зазорным ходить в ботинках с грубыми нескользящими подошвами, если благосостояние не позволяло содержать собственную коляску. Правда, люди, имеющие доход, позволяющий думать не только о покупке еды и одежды, все равно предпочитали нанимать кэбы.

За аэродромом как раз располагалась стоянка. Уолтер, презрительно скривившись, обвел взглядом имеющийся транспорт. Никто не видел его глаз под маской, но каждый житель Альбиона по едва заметному наклону головы определял статус и настроение стоявшего перед ним.

Он протянул руку и поманил одного из возниц.

– Вудчестер.

– Четыре ларса, сэр.

– Ты думаешь, если я везу с собой юную мисс, которая не привыкла к здешним пейзажам, и одет не по форме, то я дурак? Вудчестер – не то место, куда такие ездят, – мягко сказал Уолтер.

– Два ларса, сэр.

Уолтер, не удостоив возницу кивком, помог Эльстер забраться в кэб. Захлопнул за собой дверь, плотно закрыл шторы и сделал знак снять маску.

– Иначе нас услышат, – прошептал он, наклоняясь к ней и зажимая пальцем микрофон.

– Я тебя боюсь, когда ты так разговариваешь…

– Я сам себя боюсь, – ободряюще улыбнулся он.

– А где лошади?..

– Здесь паровой двигатель. Считается, что содержать лошадей в городе – роскошь, к тому же они гадят на тротуары.

Эльстер, быстро надев маску, высунулась из окна и посмотрела назад.

– Уолтер, за нами во-о-от такая полоса какой-то черной дряни тянется.

– Никто не говорит, что люди, считающие, что навоз от лошадей – главная проблема Альбиона, правы, – ответил он. – Слушай. Мы сейчас приедем к моему… – кэб ощутимо тряхнуло и Уолтер поморщился. – К моему отцу, и там… Нельзя ли поаккуратнее?! – рявкнул он, надевая маску.

– Простите, сэр, – раздался дежурный ответ.

Уолтер его уже не слышал:

– Так вот, мы приедем к моему отцу. Я буду говорить, а ты молчи, хорошо? Молчи, не отвечай даже на прямые вопросы – я буду отвечать за тебя. Незачем нам показывать лишний раз твой акцент. Не прикасайся ко мне, не подходи ко мне близко. Не поднимай глаза, меньше смотри по сторонам, не разговаривай со слугами.

– Уолтер, да что у вас тут за порядки такие?!

– Это чудесное место, Эльстер, будь оно трижды проклято. Надеюсь, мы тут не задержимся, но пока… Делай, как я говорю, хорошо? Если выдашь себя, если нас разлучат… ты не выживешь здесь. Нет-нет, плакать не надо, все будет в порядке, просто делай, как я сказал, ладно?

Эльстер кивнула, и Уолтер, прежде чем надеть маску, провел кончиками пальцев по ее щеке.

– Эльстер… А шестеренки от тумана не ржавеют? – улыбнулся он, пряча лицо.

– Нет, только грустят, – проворчала она, надевая маску.

Уолтер сидел неподвижно, наблюдая за Эльстер, которая приоткрыла шторки и смотрела на улицу. Ему не было нужды освежать память, чтобы знать, что она там видит.

Город из серого камня, огромный, чудовищный, упирающийся крышами в свинцовое небо, нависающее над улицами, словно хищник над жертвой. Высокие дома в один-два подъезда напоминали острые зубы, которыми Альбион скалился на это самое небо. Туман сглаживал очертания и оседлал липкой пленкой на тротуарах, на домах и на людях, бредущих по улицам. Люди напоминали безликих, одинаковых кукол – черные лица, черные или коричневые плащи из немаркой ткани, шляпы и платки, скрывающие волосы. Женщин можно было узнать по длинным юбкам, подолы которых неизменно оказывались вымочены в грязи. Если женщина предпочитала мужской костюм, отличить ее от мужчины становилось невозможно.

Лавки на Альбионе не радовали разнообразием вывесок. Любая яркая вывеска моментально выцветала, и лавочники предпочитали чаще менять их, а не соревноваться в оригинальности форм и расцветок. Пекарню обозначали одинаковые калачи, питейное заведение – пивная кружка (бледно-желтая жидкость под шапкой сероватой пены), швейные мастерские – ножницы, книжные – раскрытая книга. На подоконниках, может и сажали цветы, но их не было видно – люди отгораживались от безрадостных пейзажей плотными занавесками.

Когда Уолтер услышал утробный вой и последовавший за ним лязг, он даже бровью не повел, но Эльстер, вздрогнув, задернула занавеску и сняла маску. Он сделал то же самое.

– Что за дрянь?!

– Баш, – пожал плечами Уолтер.

– Это была здоровенная штука, ржавая насквозь, с битыми стеклами, двухэтажная и полная людей!

– Да, это не устроенные Лигеплацкие баши, которые не забывают чинить и подкрашивать.

– Как ты тут жил?! Как ты с ума не сошел?!

– Может быть и сошел, – горько усмехнулся Уолтер, вспомнив Джека.

Эльстер не стала надевать маску. Она пересела на его сторону, прижалась лицом к его плечу и закрыла глаза. Уолтер обнял ее за плечи. Ему тоже было страшно. Он тоже чувствовал, как это огромное, грохочущее, грязное чудовище, бывшее его родным городом, оскалилось, готовое его поглотить.

Они просидели так всю дорогу, не пошевелившись. Когда кэб начал тормозить, Уолтер разбудил задремавшую Эльстер и сделал ей знак пересесть и надеть маску.

Выйдя из кэба, он подал ей руку и швырнул вознице две монеты.

Обернулся и замер.

Вудчестер – особняк из красного кирпича. Огромный особняк со слепыми черными окнами, увитый черной решеткой, изображающей вьюнок, словно сеткой. Эта решетка оплетала окна и цепко держалась за крышу. Когда-то поместье хотели назвать «вьюнком» за эту причуду архитектора, но поместье древнего альбионского рода не может называться цветком.

Особняк нависал над ним, грозя опрокинуться на голову и погрести под завалами. Сделать его своей частью хотя бы так. Уолтер почувствовал, как Эльстер, забыв об уговоре, вцепилась в его локоть. Он сжал ее запястье, а потом мягко, но настойчиво забрал руку. Взялся за чугунное кольцо на воротах и трижды постучал.

Он забыл этот стук. Этот дом. Этот город. И не хотел вспоминать больше никогда.

Дверь медленно открылась.

Глава 9. Яд южных змей

Открывшаяся дверь не была дверью Вудчестера. Уолтер стоял на пороге своего покинутого дома и не мог поверить в то, что видит.

Светлое дерево, изумрудно-зеленый бархат, золотое шитье, окна, занавешенные белоснежной тканью и электрические светильники, работавшие на полную мощность, принадлежали какому-то другому дому. Не привычному Уолтеру фамильному особняку Говардов.

– Что вам угодно, сэр? – раздался голос за его спиной.

Уолтер обернулся и понял, что его отца здесь нет. Он никогда бы не нанял мажордомом человека младше пятидесяти лет, и уж тем более ни за что не допустил бы среди прислуги рыжеволосых. Если Атаро и ее соотечественники считались экзотикой, то позволить уроженцу Эгберта даже мыть полы в подвале было для консерватора Ричарда Говарда совершенно неприемлемым.

– Доложите обо мне Ричарду Говарду, – холодно сказал он, не выдав своих чувств.

«Отец продал поместье? Или Вудчестер все же забрали? А если он умер?.. Нет, не может быть, об этом бы писали, я бы знал», – лихорадочно думал Уолтер.

– Как вас представить, сэр?

Уолтер не поверил своим ушам. Мажордом не знал его в лицо, а значит не должен был докладывать о нем хозяину дома. Неужели в Вудчестере настолько изменились порядки?

Эльстер стояла рядом, опустив глаза и вцепившись двумя руками в маску.

– Уолтер Говард.

– Уолтер? Младший Говард вернулся?! – раздался сверху молодой женский голос. Уолтер поднял глаза и понял, что сохранять самообладание ему становится все труднее.

– Верно, мисс.

Девушка, спустившаяся по лестнице, была ему незнакома. Он не видел ее на приемах, не помнил ни у кого младших дочерей, сестер или кузин, похожих на нее. Но мог сказать абсолютно точно – ей нечего делать в Вудчестере.

Высокая, с золотыми кудрями, рассыпавшимися по спине, в винного цвета бархатном платье, на котором не были застегнуты три верхние пуговицы, эта девушка была из тех, о ком Ричард Говард всегда отзывался в сдержанных, но отнюдь нелестных выражениях. «Женщина, забывшая о долге», звучало как худшее оскорбление.

Но даже ее внешность, одежда и то, как свободно она держалась не имело такого значения как то, что девушка беременна и, если Уолтер еще хоть что-то понимал, родить должна была скоро.

– Простите, мисс, с кем я имею честь…

– Вы разговариваете так же невозможно, как Ричард! – широко улыбнулась она. – Не бойтесь, я не упаду в обморок, если вы со мной не расшаркаетесь. Ричард! Ричард, скорей иди сюда, Уолтер вернулся! – крикнула она.

Уолтеру потребовалось все самообладание, чтобы не показать, насколько он удивлен происходящим. Эльстер смотрела на девушку широко раскрытыми глазами, в которых читались сразу все ее вопросы.

– Меня зовут Ленне. Вам, Уолтер, вроде бы полагается звать меня матушкой, но мы сойдемся на миссис Говард, – улыбаясь, сказала она, протягивая руку.

Улыбка, которую выдавил из себя Уолтер, далась ему труднее всех улыбок в его жизни. Поцеловав запястье Ленне он, не задумываясь, говорил что-то дежурное и смотрел из-за ее плеча на человека, который медленно спускался по лестнице.

Абсолютно седой, с лицом, расчерченным суровыми морщинами – в уголках губ, глаз и у крыльев носа. А его глаза, изумрудно-зеленые глаза, такие же, как у всех мужчин рода Говард, даже закрытыми навсегда будут полны презрения и упрека.

– Уолтер. Это и правда ты.

И в этот миг погас морок, обманувший Уолтера. Неважно, какие занавески на окнах и какая женщина представляется миссис Говард. Он дома – в Вудчестере, чье сердце бьется в груди хозяина поместья, Ричарда Говарда. А пока это так – ничего не изменится.

– Здравствуй, отец.

Он не узнал свой голос – сиплый, свистящий, будто его душили, когда он говорил.

Впрочем, кто знает, может быть так оно и было.

– Кто с тобой?

Сюртук из лилового бархата, белоснежный шейный платок, ядовитая зелень глаз. Он совсем не изменился, только стал тяжелее опираться на трость. Даже одеколон остался прежним, старомодный запах, который Уолтер помнил с детства – кедр, мох и терпкий сандал.

– Эстер Честейн, моя компаньонка, – соврал он. Эльстер изобразила реверанс, и Уолтер с трудом удержался, чтобы ее не одернуть.

– У твоей компаньонки дурные манеры и выглядит она так, будто ты подобрал ее в портовом борделе, – холодно сказал ему отец, не глядя на его спутницу.

– Зато она немая, – невозмутимо сказал Уолтер, краем глаза заметив возмущенный взгляд Эльстер.

– Хватит выставлять себя посмешищем, Уолтер. Я прекрасно знаю, какие женщины тебе всегда нравились и надеюсь, что не прав хотя бы насчет портового борделя.

Эльстер нервно хихикнула, но промолчала.

– Увы, видимо нет…

– Ричард, к тебе сын вернулся, – подала голос Ленне, отодвигая мужа в сторону. – Он сейчас развернется и уйдет, и будет прав.

Уолтер с трудом помнил свою мать – бледную, меланхоличную женщину, урожденную Сеймур. Она не принимала участия в их с Джеком воспитании, только учила их молиться Спящему. Уолтер представить себе не мог, чтобы она вела себя так, как Ленне.

– Твоя комната не занята… как и большинство комнат. Твою… компаньонку мы можем поселить в соседней…

– Нет!

Уолтер только спустя несколько секунд осознал, что сказал это одновременно с отцом.

– Нет, Ричард, я не говорю о том склепе, что ты устроил посреди дома, я о другой соседней комнате, – скривилась она. – И давайте пройдем в дом, почему мы вообще стоим в дверях? Уолтер, где твой багаж?

– Мы прибыли… налегке, – сказал он, показывая саквояж.

– Ужасные люди! Родрик, найди два новых плаща на этом складе, который мой муж называет гардеробом – они же не смогут на улицу выйти. И скажи Люси, чтобы приготовила комнаты, а Дженни – пусть накрывает на стол в каминном зале! И заберите кто-нибудь у Уолтера саквояж! – говорила она мажордому, часто хлопая себя по запястью. Этот жест использовали южане, на Альбионе любая активная жестикуляция считалась дурным тоном.

Уолтер стоял, не зная, что сказать и что делать. Представляя себе встречу с отцом, он ожидал чего угодно, но не того, что у него появится мачеха, которая ведет себя так, как будто она замужем не за Ричардом Говардом, главным консерватором и блюстителем традиций Альбиона.

Он посмотрел на отца, ожидая найти ответ хотя бы на один свой вопрос. Если к нему на закате жизни наконец-то пришла любовь – это объяснит поведение Ленне. Но увидев его взгляд, направленный на жену, Уолтер почувствовал, как на горле сжимаются ледяные пальцы.

Такой тяжелой, подавляющей ненависти он не видел во взгляде отца даже когда уезжал из Вудчестера. Ленне, перехватив этот взгляд, усмехнулась и крикнула вслед мажордому:

– Родерик, подай чай в спальню Уолтера, думаю, прием мы устроим завтра. Верно, Ричард? Пусть дети отдохнут с дороги.

– Конечно, – выдохнул он, разворачиваясь к лестнице. – Родерик, позаботьтесь, чтобы меня больше не беспокоили по пустякам.

– Да, сэр.

– Идем, – сказала Ленне, хватая его за рукав, как только Ричард скрылся из вида. – Мисс, я уведу его посекретничать. Вам покажут вашу комнату и подберут смену одежды.

Эльстер сделала неопределенный жест и с растерянностью посмотрела на Уолтера.

– Никто не верит, что вы немая, дорогуша, – подмигнула ей Ленне.

– Благодарю, фрау Говард…

– Фрау! Расскажешь мне про Кайзерстат… потом.

Ленне тащила Уолтера за собой по коридору, и он не успевал оглядываться. Привычные темно-серые обои сменили шелковые сливочного оттенка. Светильники горели у каждой комнаты, а на полу лежал изумрудно-зеленый ковер с золотым шитьем. Но Уолтер чувствовал, что особняк остался прежним – словно на старого кота дети нацепили пестрый бантик в надежде, что он будет похож на котенка. Там, под обоями были все те же стены.

– Твоя комната – там, – сказала она Эльстер, указав на одну из дверей.

Уолтер кивнул и ободряюще улыбнулся. Эльстер медленно зашла в комнату. Как только дверь за ней захлопнулась, Ленне открыла дверь в комнату Уолтера.

Здесь не изменилось ничего. Все те же бордовые тона, тяжелый бархат, лиловое кресло у камина и резной столик у кресла, на котором уже стоял поднос с чаем.

Ленне села во второе кресло, плетеное. Раньше его не было и Уолтер решил, что его принесли только что вместе с чаем.

– У тебя наверняка много вопросов, – улыбнулась она.

– Да, простите, я и правда несколько обескуражен…

– Уолтер, – тоскливо протянула она. – Ричард говорил, что ты хороший и умный мальчик, не такой, как остальные снобы в этом чертовом городе.

– Так и говорил? – улыбнулся Уолтер.

– Нет, он говорил «позор семьи Говардов», что для меня звучит, как «хороший и умный мальчик».

– Джек – тоже позор семьи Говардов, – отметил он.

– Джек – умный, но не хороший мальчик, – невозмутимо сказала она.

В камине плясал огонь. Особенное, светлое и ровное пламя, с каким горят поленья янтарного дерева.

– Скажите, Ленне, как ваша девичья фамилия? Простите, но я не помню, чтобы нас представляли друг другу…

– Конечно вы не помните, Уолтер. Фамилия моего рода – Скалигер.

– Так вы все-таки южанка.

– Именно так. Это княжеский род в де Истте.

– В таком случае вы были донной Скалигер? – улыбнулся он.

– Я и сейчас донна Скалигер. В де Истте верят, что кровь людей соленая, потому что в ней – морская вода. Родившиеся у моря всегда повязаны с ним, какие бы маски не надевали.

– Миссис Говард – маска?

– Не хуже других. На моей родине любят маскарады.

– Простите мне мою бестактность…

– Уолтер!

– Послушайте, мой отец не терпит иностранцев. Он позволял работать у нас рабам с Солнечного Берега только потому, что это считалось хорошим тоном и они сходили за говорящих экзотических животных. Но, простите, я не могу представить, что должно было случиться с моим отцом, чтобы он отринул свои заблуждения и женился на прекрасной девушке из де Истте.

Ленне молча налила две чашки чая. Протянула одну Уолтеру.

– Я все расскажу вам, только ответьте мне на один вопрос. Давайте пообещаем быть друг с другом честными, Уолтер. Я верю, что вы и правда хороший и умный мальчик, – проникновенно сказала она, придерживая его запястье.

– Обещаю.

– Вы прибыли, чтобы остаться? – она держала его за рукав мертвой хваткой. Уолтер заметил, что на ее лице не осталось ни тени дружелюбия. Взгляд Ленне был тяжелым и испытывающим.

Удивительные глаза, серо-зеленые, как у Мии. Как морские волны – обманчиво ласковые, коварные и непостоянные.

– Ни за что! Простите меня, но я поговорю с отцом, уеду в тот же день и больше не появлюсь в этом доме, – искренне ответил он.

Взгляд Ленне заметно потеплел. Она встала, забрала у него чашку и выплеснула содержимое в камин. Невозмутимо налила чай в чистую чашку и поставила ее на блюдце, которое ошеломленный Уолтер все еще держал в руках.

– Проклятье, Ленне! Вы собирались меня отравить?!

– Только если бы вы неправильно ответили на мой вопрос, – ласково сказала она. – Видите ли, Уолтер, не буду скрывать очевидное – мы с вашим отцом не любим друг друга. Ему нужна была фертильная девица-аристократка, чтобы ваш прекрасный род Говардов, о котором он так печется, не угас. Да вот беда, никто на Альбионе, даже Эллиоты, которые выдают своих дочерей за мещан и актеров, не соглашался на брак с отцом человека, убившего свою невесту. Знатную невесту, что самое главное, – она сделала глоток и скривилась.

– Джек не убивал Кэтрин, – тихо сказал Уолтер. – Он был чудовищем, убийцей, но он любил ее.

– Что вы знаете о любви и чудовищах, Уолтер? Знаете, что ваш отец, когда приезжал свататься ко мне, не постеснялся, чтобы два раза не ездить, купить несколько флаконов Фортуны и Келитики? Это яды, – пояснила она, увидев, что Уолтер ее не понял. – Лучшие яды славящейся ядами де Истте. Только вот ваш отец думает, что змея на гербе нашего дома и правда потому, что означает мудрость. Нет, змея означает именно хищника с ядовитыми зубами. Все лавки, все знахарки, все ведьмы, торгующие ядами в Вернар, где правит род Скалигер, подчиняются роду Скалигер. Мне сообщили о его покупке через два часа после оплаты. Он просил такие яды, чтобы год не теряли своих свойств.

– Вы же не думаете, что…

– Уолтер, мальчик мой, этот брак – позор для вашего отца. Если бы вы видели, с каким лицом он заходил ко мне в спальню! Знаете балаганную пьеску, где аристократа шантажом заставили сношаться со свиньей посреди людной площади? Вот на лице вашего отца было гораздо больше отвращения и страдания. Но ничего, он справился, – она с улыбкой погладила живот кончиками пальцев. – И как только я рожу ему наследника – он принесет мне воды, заботливый муж – измученной родами жене.

– Ленне, я понимаю, что вы из страны, где принято травить друг друга по поводу и без, но в конце концов – на Альбионе достаточно своих ядов…

– И все они известны вашим врачам.

– И мой отец вовсе не такой монстр, каким… – Уолтер осекся. То, что говорила Ленне, было ужасно, но похоже на его отца.

– От вас он отрекся. Вы можете снова стать Говардом, но у вашего отца не так много времени, чтобы ждать решения и надеяться, что вы одумаетесь. Ему нужен наследник. Пускай ваш род будет изгоями и вам никогда не забудут твоего старшего брата – Ричард все еще надеется на возвращение его величия. Когда-нибудь.

– Мой отец всегда ставил семью превыше всего, – отметил Уолтер, отважившись отпить из чашки. Чай был таким, какой всегда заваривали на Альбионе – терпким, чуть горьким, с сильным вкусом цитрусовых корок. Ленне улыбнулась.

– Я рада, что мы поладили, Уолтер. Жаль, что вы не увидите своего брата или сестру…

– Врете. Вам не жаль.

– Вру. В де Истте прекрасные яды и лжецы.

– О да, вы прекрасный лжец, – усмехнулся Уолтер. – Прекраснейший из виденных мной.

– А ваш отец совсем не умеет льстить и делать комплименты, – расстроенно сказала Ленне.

– Мне показалось, вы не договорили. Вы с отцом не любите друг друга, моему отцу нужен наследник, а вам…

– Род Скалигер умирает точно также, как и род Говардов. Мы испытываем большие финансовые трудности. Много долгов, постоянные стычки с соседями. У меня, чтобы вы понимали, восемь братьев, Уолтер, и отец очень старался, когда их делал. Он зачал сыновьям отвагу львов, гордость орлов и змеиное честолюбие. И куриные мозги. Нет, клянусь вам, весь разум, предназначавшийся моим чудесным братьям, достался мне. Скалигеры постоянно воюют с кем-то и постоянно проигрывают. Они умудрились проиграть бой полуразвалившейся крепости Фелори, которой управляет безумная дряхлая старуха.

– Ленне, а у вас есть яд, который хранится год? – проникновенно спросил Уолтер.

Он не знал, как ему реагировать на рассказ мачехи. Донна Ленне Скалигер – настоящая южанка, красивая, хитрая и коварная. И его отец точно знал, кого берет замуж.

«Нет, чтобы найти себе молоденькую воспитанницу монастыря во Флер! Сколько бедных знатных девиц там томятся в ожидании удачного замужества, нет же, ему приспичило везти сюда эту хищницу!» – с тоской думал Уолтер. Может быть, отцу захотелось острых ощущений. А может, позор и правда оказался таким, что ни одна воспитанница ни одного из монастырей Флер не согласилась бы связать с ним свою судьбу.

– Зачем? – искренне удивилась она. – Мне все пришлют.

– Вы же понимаете, что я не стану этого скрывать?

– Уолтер, прекраснодушный мальчик, вы думаете, ваш отец ни о чем не знает? – улыбнулась она. Улыбнулись ее губы и морщинки в уголках глаз, но сами глаза остались ледяными. – Он от безысходности пошел на этот брак. Вступил в эту игру, надеясь выйти победителем, но понимая, что в случае проигрыша лишится всего. Он и так лишился всего, у него осталась последняя карта, козырь средней масти, и он рассчитывает только на то, что у меня нет туза. Терпит все мои выходки, позволяет мне позорить его и переклеивать обои в доме, утешая себя ядом с моей родины. Знаете, Уолтер, Келитика – особенно красивая вещь. Без цвета, запаха и вкуса, прозрачная, как вода… И флакон нельзя открывать, иначе он теряет свойства. Торгует ей только одна женщина и не отпускает больше флакона в руки.

«Проклятье. Готов поспорить, что ему продали закупоренный намертво флакон морской воды, – с тоской подумал Уолтер. – Нельзя открывать. Нельзя купить два флакона и проверить подлинность яда. Бедная девочка, бедная змейка из солнечной страны. Так и поняла, что мой отец никогда не был глупцом».

Уолтер поставил чашку на стол и поднял руки.

– Я поговорю с отцом и уеду. Зря вы это затеяли, Ленне – Альбион не терпит самонадеянных чужаков, не терпит тех, кто танцует под свои такты. Этот город сожрет вас, даже если вы станете главой рода Говардов. Послушайте моего совета – не играйте с моим отцом, он страшный человек. Умнее, чем вы думаете. Уезжайте сейчас, пока не поздно, станьте еще одним позором рода Говардов. Поверьте мне, это лучшая роль.

– Ваш брат был настоящим альбионцем и настоящим Говардом. Образцовым, эталонным я бы сказала, – отрезала Ленне вставая. – Было приятно познакомиться, Уолтер.

– И мне, прекрасная донна из Вернар, – тихо сказал он, глядя в спину своей мачехе.

Альбион быстро напомнил ему, от чего он на самом деле сбежал. Не от грязных улиц и запаха разлагающегося города, из вздувшегося нутра которого валил черный дым. От людей, которые его населяли.

Его отец больше не боялся разбудить Спящего. Наверное решил, что если он не проснулся после смерти Джека, то не проснется и впредь.

А может быть, последнему Говарду было уже все равно.

…

Уолтер не знал, сколько времени провел, задумчиво глядя в огонь. Он устал, от сырости ныла раненая рука, а рассказ Ленне забрал последние душевные силы.

Он не знал, любит ли отца. Ответ на этот вопрос он не мог дать себе много лет и не нашел до сих пор. Должен любить. Всегда хотел, чтобы отец любил его. Но может быть, дело было не в том, что Джек был старшим, не в том, что Джек был лучше, а в том, что он любил отца, а Уолтер – нет? Может быть это он, Уолтер, виноват в том, что у них не получилось нормальной семьи?

Но он никогда не желал отцу зла. И сейчас он приехал, подвергая себя опасности, чтобы предупредить о новой беде – и сразу узнал о том, что есть проблемы серьезнее, чем очередные подозрения.

Из оцепенения его вывел стук в дверь. Стучали тихо и неуверенно, словно боясь потревожить.

Эльстер стояла на пороге, зажимая ворот темно-синего шерстяного платья. Она выглядела растерянной и почти напуганной. Уолтер жестом пригласил ее войти и запер за ней дверь.

– Как надеть эту дрянь?! – прошептала она, отпуская ворот.

Платье было застегнуто только на половину крючков. Если Уолтер правильно разглядел, то корсет не был застегнут вовсе.

– Тебе должны были прислать горничную, – ответил он, улыбнувшись.

– Уолтер, вы совсем тут с головой не дружите – у вас есть специальная тетка, которая помогает одеваться? И зачем вообще столько тряпок? Тут же сорочка, нижняя юбка, корсет, само платье и на меня пытались напялить еще что-то похожее на пиджак, но я отказалась.

– Потому что это считается приличным для женщины видом. Чем труднее снять платье без помощи горничной – тем благороднее и благонравнее дама.

– Судя по тому, как ловко ты застегиваешь весь этот ужас, еще и одной рукой – снимать такие платья ты тоже умеешь без помощи горничной, – проворчала она.

Впервые за вечер он почувствовал себя нормальным человеком, а не частью этого сырого, черного обезумевшего мира. Эльстер с ее грубоватыми возмущениями и искренним недоумением не принадлежала Альбиону, и в этот момент Уолтер чувствовал себя почти влюбленным.

– Уолтер, а зачем мы все это позастегивали, я вообще-то думала идти спать, – спохватилась она.

– Подожди до гонга. В этом доме все по расписанию, в другое время тебя могут потревожить. Можно, конечно, сообщать всем, что ты не желаешь, чтобы тебя трогали, но проще подождать полчаса.

– Ладно. Похожу полчаса, как альбионская леди… Я понимаю, почему ты уехал. Здесь ужасно.

Уолтер слабо улыбнулся. Налил чай в чистую чашку, протянул Эльстер и отвернулся к камину.

– Вы пили чай втроем? – спросила Эльстер, указывая на третью пустую чашку.

– Нет, меня всего лишь пытались отравить, – вздохнул он. – Знаешь… я не удивлен, что история нашей семьи сложилась именно так. Наш род всегда был словно… болен. Он держался много веков, словно боролся со своим проклятием, но в конце концов случилось то, что происходит с каждым неизлечимо больным – наш род угас. И попытки моего отца изменить это только приближают конец.