Текст книги "Сара Бернар"

Автор книги: Софи-Од Пикон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

Другим, более осторожным критикам Сара адресует опубликованное в «Дейли телеграф» открытое письмо, где излагает свою точку зрения на героя:

«Мне ставят в упрек, что я слишком активна, слишком мужественна. Похоже, в Англии Гамлета следует изображать в виде скучного немецкого учителя… Говорят, что моя игра нетрадиционна. Но что такое традиция? Каждый актер привносит свои собственные традиции… В сцене в часовне Гамлет отказывается убивать короля за молитвой не из-за нерешительности или трусости, а потому, что он упорный и умный; он хочет убить его в состоянии греха, а не в состоянии раскаяния, ибо хочет видеть, как он пойдет в ад, а не на небеса. Есть такие, кто непременно желает видеть у Гамлета женскую душу, слабую и нерешительную; я же вижу у него душу мужчины, решительного и мягкосердечного. Узрев дух своего отца и узнав об убийстве, Гамлет решает отомстить за него, однако он полная противоположность Отелло, который действует не раздумывая; Гамлет думает, прежде чем действовать, это признак большой силы и могучей души. Гамлет любит Офелию, но отказывается от любви, он отказывается от учения, отказывается от всего, чтобы достичь своей цели, и он ее достигает: он убивает короля, когда застает его за самым черным и преступным занятием… В заключение, сударь, позвольте мне сказать, что Шекспир и его огромный гений принадлежат всему миру и что французский, немецкий или русский ум имеют право восхищаться им и понимать его».

Таким образом, работа актрисы по выстраиванию ролей основывалась на необычайно глубоком понимании текста и психологическом анализе персонажа. Она воссоздавала условия сценического действия, чтобы выстроить свое внутреннее продвижение и быть в состоянии в точности воспроизвести это на сцене. То же самое мы обнаруживаем и в ее выстраивании роли Орленка, и хотя драматургическое качество текста не столь высокое, сам персонаж со всей очевидностью гораздо поэтичнее и лиричнее своих предшественников. Огромный успех этой роли обусловлен главным образом сочетанием игры актрисы и героической тематики, прославлением былого величия Франции. Ларуме определяет Орленка как «нерешительного и слабого Гамлета перед лицом великого долга, но без финального всплеска энергии, позволившего его датскому собрату действиями подтвердить достоинства своей души. Гамлет берется за шпагу и умирает на груде трупов; а герцог Рейхштадтский лишь истребляет самого себя, медленно агонизируя морально и физически». Тем не менее эта роль позволила актрисе показать всю палитру своей игры, чередуя самые различные состояния с совершеннейшим мастерством, как замечает Анри Фукье, настаивая на «драматическом гении, столь гибком, столь разнообразном и столь мощном. Меланхолия, отчаяние, ирония, гнев, нежность – роль герцога Рейхштадтского затрагивает всю гамму человеческих чувств. Здесь он ребенок, а там превосходит мужчину в мистической мечте о славе. Госпожа Сара Бернар выдала нам все».

«Трех Гамлетов» Сары характеризует молодость, которая позволила актрисе обратиться к их детству и дала возможность ее таланту подчеркнуть все ступени в развитии каждой роли. Энергии и живости ее интерпретации способствовали быстрые смены настроения и колорита, что позволяло увидеть сложность этих мужских персонажей и виртуозное мастерство их исполнительницы. Ее игра – это искусство движения. С одной стороны, ее понимание текста ведет к тому, что она может показать все грани героев, которых воплощает, и видоизменять их ловко и быстро, нанизывая драматические переходы, погружающие публику в море эмоций. С другой стороны, ее доподлинное знание жеста, то чрезмерно выразительного, то словно приостановленного, позволяло ей порождать у зрителя образы, которые запечатлеваются в памяти.

«РУМЯНЦЕМ, БЕЛИЗНОЙ ПОДЛОЖНЫМИ КРАСНА» [39]39
  Расин. Гофолия. Акт II, явление 5. Перевод П. Катенина. – Прим. пер.


[Закрыть]. 1914–1923

Существует пять видов актрис: плохие, сносные, хорошие, великие – и еще есть Сара Бернар.

Марк Твен

В начале Первой мировой войны Сара поселилась на скромной вилле под названием «Эврика» в Андерносе, маленькой рыбачьей деревне. Ее сопровождали внучка Лизиана и Сюзанна Сейлор. К ней присоединились Морис со своей новой подругой, потом Клэрен, Луиза Аббема, Бланш Дюфрен… Неутомимый секретарь Питу и Сюзанна были для нее козлами отпущения. Там она празднует свое семидесятилетие, вновь берется за живопись и посылает письма в американские газеты, дабы привлечь их внимание к делу союзников. Парижский врач Сары, знаменитый Поцци, надеялся, что вынужденный отдых если и не излечит ее колено, с которого все еще не сняли гипс, то по крайней мере успокоит постоянные боли. Однако этого не случилось. Сара попросила снять гипс, который мешал ей, но оказалось, что правая нога поражена костным туберкулезом. Актриса отправляет письмо Поцци, которого называет «Доктор Бог», сообщая ему о своем решении пойти на ампутацию:

«Умоляю Вас отрезать мне ногу чуть выше колена. Не возражайте. Мне осталось жить еще лет десять-пятнадцать. Зачем обрекать меня на страдания в эти пятнадцать лет, зачем обрекать на бездеятельность? Прошу Вас, поймите, что с гипсом или целлулоидом я все равно калека и не могу играть. И, ужас, буду по-прежнему страдать, и мои ночи станут кошмарными, потому что именно по ночам колено меня мучает, только колено. <…> У меня отсутствует инстинкт самосохранения, и мне решительно наплевать на мою ногу. Пускай бежит куда пожелает. Если Вы мне откажете, я всажу себе пулю в колено, и тогда ногу все-таки придется отнять. Друг, не думайте, что я нервничаю, нет, я спокойна и весела, но хочу прожить то, что мне осталось, или сейчас же умереть. Поймите, мой дорогой Сам, из всех приспособлений лучшим будет то, которое позволит мне, сняв деревянную ногу, принимать каждый день хорошую ванну. От этого мое здоровье выиграет на сто процентов, я буду ездить с лекциями, буду давать уроки и буду веселой, я не хочу терять свою веселость. Сейчас бедным двадцатилетним мальчикам ампутируют проворные ноги, ампутируют руки, годные для объятий, а Вы хотите отказать в этом мне. Нет, так нельзя. Ее надо отрезать немедленно, чтобы через месяц я была свободна. Не покидайте меня на этом мучительном последнем этапе. Будьте моим преданным другом, и я примчусь к Вам в Париж и дам Вам отрезать мою ногу».

Поцци уклоняется, наверняка испугавшись, что его прославленная пациентка умрет у него под скальпелем, и просит провести операцию Денисе, одного из бывших своих учеников. 22 февраля 1915 года Сара в сопровождении своего сына Мориса, тщательно причесанная и подкрашенная, отправилась на ампутацию в Бордо. Верно, в поддержку ее легенды рассказывают, будто, направляясь в операционный зал, она запела «Марсельезу». Операция прошла успешно, и в течение двух месяцев выздоровления Сара перепробовала множество деревянных ног, присылавшихся бесплатно бордоскими ортопедами, но ни одна ей не подошла. Она предпочла изображать византийскую императрицу и велела соорудить покрытый белым лаком элегантный портшез в стиле Людовика XV, достаточно узкое складное кресло, чтобы преодолевать пороги или входить в лифт, за что получила новое прозвище «Матушка Лашез» [40]40
  По аналогии со знаменитым парижским кладбищем Пер-Лашез (Отец Лашез). – Прим. пер.


[Закрыть]. Новость об ампутации не замедлила пересечь океаны, и директор цирка «Барнум» в Соединенных Штатах поручил своему эмиссару предложить актрисе сто тысяч долларов за ногу, чтобы демонстрировать ее в Америке. Со свойственным ей юмором Сара будто бы ответила ему телеграммой: «Которую?»

История с ампутированной ногой имела продолжение и в наши дни, ибо в декабре 2008 года в Бордо в заброшенном флигеле городской больницы среди разного рода диковинок ее вроде бы отыскали в сосуде с формалином под этикеткой «Сара Бернар». Но после нескольких экспертиз и множества споров выяснилось, что речь идет о левой ноге, ампутированной к тому же ниже колена. Настоящую ногу, похоже, выбросил по недосмотру какой-то невнимательный служащий, который, заметив свою ошибку, поспешил исправить оплошность и приклеил этикетку к другому сосуду.

В Андерносе Сару посещает Саша Гитри, он снимает ее для документального фильма под названием «Вот они, наши». В фильме были представлены самые выдающиеся личности, интеллектуальные и артистические, того времени: Андре Антуан, Сара Бернар, Эдгар Дега, Анатоль Франс, Октав Мирбо, Клод Моне, Огюст Ренуар, Огюст Роден, Эдмон Ростан и Камиль Сен-Санс. Этот двадцатидвухминутный фильм стал ответом немецким интеллектуалам, восторгавшимся германской культурой. Гитри снимал французских художественных деятелей за работой и записывал все, что они говорили, это позволило ему напрямую дублировать их в момент показа фильма. Кроме того, Сара снимается в художественном фильме «Жанна Доре» по пьесе, в которой она играла до войны. Некоторые съемки были натурными, и мы видим Сару на улицах, идущую на вокзал, в суд и в тюрьму, где ожидает казни ее сын, его играл Жак Бернар, сын Тристана Бернара. Кинокамера Луи Меркантона подвижна, углы зрения чередуются, он дает крупным планом глаза и руки Сары и даже нашел способ создать впечатление, будто она идет.

Ноу Сары опять денежные затруднения, ей даже пришлось занять, чтобы оплатить хирурга и расходы в клинике, – на помощь актрисе пришли Ротшильды. Поэтому она настойчиво просила открыть ее театр, который после объявления войны был закрыт, и 1 апреля 1915 года Бланш Дюфрен играет главные роли в «Орленке» и «Даме с камелиями». Заскучав, Сара решает вернуться в Париж. Ей хочется играть, и с драматической поэмой Эжена Морана под названием «Кафедральные соборы» актрисе такой случай представился. 6 ноября она олицетворяет Страсбургский собор. Когда прозвучали традиционные три удара, возвещавшие о начале спектакля, послышался чей-то голос – возможно, Тристана Бернара, – который насмешливо произнес: «Вот и она!» Декорация изображала поле битвы со шпилями соборов на заднике и Реймсом в огне, на этом фоне – неподвижно застывшие фигуры актеров, они произносили текст от имени соборов, солдатских матерей в трауре и граждан, исполненных любви к своей отчизне. Когда настала очередь Сары, она совершила подвиг, выпрямившись во весь рост, чтобы произнести: «Плачь, плачь, Германия, немецкий орел рухнул в Рейн», что вызвало исступленный восторг в зале. Довольная столь удачным опытом возвращения на сцену, она через несколько дней сыграла последний акт «Дамы с камелиями», оставаясь лежать или полусидя.

Вспомнив о героических часах своего полевого госпиталя в «Одеоне», актриса хочет снова действовать во имя воюющей Франции и предлагает директору «Комеди Франсез» включить ее в группу актеров, создавших то, что станет потом «Театром для солдат в районе боевых действий», и собиравшихся отправиться на фронт в 1916 году. В книге «Королевы театра» Беатрис Дюссан рассказывает, как она встретилась с Сарой, работала с ней и поддалась ее чарам, покоренная работоспособностью и жизненной энергией актрисы:

«Раньше я никогда не видела ее вблизи. И вот я иду на бульвар Перер и у огня, в белом будуаре вижу утопающее в глубоком кресле необычайное существо: множество атласных и кружевных оборок, рыжая копна венчает лицо без возраста, на котором каждую морщинку украшают всевозможные краски… Впечатление, сбивающее с толку, немного печальное; она здесь, такая маленькая, такая больная, великая, лучезарная Сара! Кучка пепла…

Но именно там мне довелось вслед за многими другими приобщиться к ее чуду. В течение двух часов она репетирует, повторяет заново свои тирады, придает им движение, делает купюры, велит принести чай, интересуется условиями путешествия, воодушевляется, волнуется, радуется, все видит, все слышит, все схватывает; в течение двух часов „кучка пепла“ непрестанно сверкает искрами! Я чувствую, что так было всегда с тех пор, как она появилась на свет, и мне кажется, что это будет длиться вечно. Под раскрашенной немощью старой актрисы сияет неугасимое солнце…»

В Коммерси на маленькую сцену из утрамбованной земли нужно было подниматься по лестнице в десять ступенек, при опущенном занавесе Сару поднимают туда. Ее встречают вежливыми аплодисментами, солдаты ждут.

«Она это чувствует, – продолжает Дюссан, – этот зал был дороже ее сердцу, чем когда-то публика на больших премьерах. Она начинает. <…> Ее охватывает трепет, и в ритме, взмывающем вверх, словно сигнал к атаке, она развертывает апострофы [41]41
  Апострофа – риторическое обращение к отсутствующему лицу либо к предметам неодушевленным или отвлеченным, как к живым. – Прим. ред.


[Закрыть], подобно тому, как вонзают знамя в отвоеванную позицию; она вспоминает всех славных павших нашей нации и ставит их в ряд подле сегодняшних бойцов. И когда вслед за ее возгласом „К оружию!“ музыка подхватывает „Марсельезу“, три тысячи сынов Франции встают и с дрожью устраивают ей овацию».

Дюссан покорили воля и мужество этой Дамы Энергии [42]42
  Прозвище, данное Саре Бернар Эдмоном Ростаном.


[Закрыть], способной иронизировать в любых, самых деликатных ситуациях:

«Однажды я оказалась с ней одна и должна была помочь ей привести себя в порядок. Она добиралась со своего стула к окну, опираясь на меня и прыгая на одной ноге, на своей единственной семидесятилетней ноге, иссохшей, как птичья лапа, но не такой крепкой. Причем она со смехом говорила мне: „Я цесарка… Я цесарка…“ До чего прекрасна была эта лихость, отвергавшая болезнь, эта победа духа над слабеющей плотью, и жалость сменяло восхищение».

В 1917 году по возвращении в Париж Сара снимается в патриотическом пропагандистском фильме Луи Меркантона по сценарию Жана Ришпена «Французские матери», в котором играет госпожу д’Юрбекс, мать, потерявшую на войне сына. Снимавшийся на фронте по специальному разрешению, фильм был рекомендован Военным министерством. Там есть сцены натурной съемки, где Сара идет в окопы на поиски сына, которого находит умирающим. Показанный в Америке, фильм этот взволновал публику; «Нью-Йорк таймс» полагала, что он несет «глубокую и тонкую» пропаганду и что его искренность должна «волновать самого нейтрального и самого бесчувственного зрителя».

Кроме того, Сара ставит короткие одноактные пьесы, вроде «Театрального действа на поле чести», там она играла тяжелораненого солдата, который ищет место, где он спрятал знамя своего полка. Собрав в героическом порыве последние силы, он, прежде чем упасть замертво, вскидывает стяг под звуки «Марсельезы». Материальное положение Театра Сары оставалось трудным, что послужило дополнительной причиной для еще одной поездки в Соединенные Штаты. Притом Сара хотела лично попросить американцев вступить в войну на стороне союзников. 30 сентября 1916 года она поднимается на борт парохода «Испания». По прибытии в Нью-Йорк ее встречает огромная толпа, однако она приходит в неописуемую ярость, увидев рекламу, оплаченную ее новым импресарио Коннором: «Великая Сара, самая старая актриса мира, прибыла в Нью-Йорк!» За восемнадцать месяцев она объедет Америку в качестве посланницы Франции, встречаясь с журналистами и видными деятелями и выступая в защиту дела союзников. Она берет слово во время благотворительных манифестаций и на собраниях Красного Креста. В январе 1917 года она пишет сыну, что имеет огромный успех и каждый вечер публика кричит: «Да здравствует Франция!» В марте 1917 года в городе Саратога у актрисы случился сильнейший приступ уремии из-за большого почечного камня, гастроли пришлось прервать. Она пишет романтичные и героические письма Морису: «Мой обожаемый сын, мой дорогой, мой любимый сын, я содрогаюсь при мысли, что могла не увидеть тебя больше; но моя безграничная сильная любовь к тебе, подобно рыцарю, готовому к турниру, подняла на борьбу мою волю, и я билась со смертью до последнего дыхания, до предсмертной хрипоты. Но любовь и на этот раз восторжествовала. И вот я снова исполнена сил. Что за скверная одиссея!» Удаления почки с трудом удалось избежать, но Саре придется носить дренажную трубку.

Когда 6 апреля Соединенные Штаты вступили в войну на стороне союзников, Сара, безусловно, чувствовала себя главным творцом этой победы, и наверняка это событие ускорило ее выздоровление. К измученной поездкой бабушке приехала Лизиана: с августа 1917-го по октябрь 1918 года Сара объехала около сотни городов, передвигаясь в специальных поездах, играя, случалось, по два раза в день в коротких пьесах, таких как «Кафедральные соборы» и «Театральное действо на поле чести». Она решила вернуться к Шекспиру, взяв пьесу, к которой никогда еще не обращалась, – «Венецианский купец»: в сцене с сундуками она играет Порцию и произносит речь против Шейлока в защиту Антонио. Нет числа рассказам пораженных свидетелей о преображении старой немощной женщины в трепетный персонаж. Дороти Перрот, принимавшая участие в массовых сценах спектакля «Смерть Клеопатры», рассказывала о перевоплощении, происходившем у нее на глазах:

«Два невзрачных носильщика доставили ее кресло на сцену, затем горничная уложила ее, расправив покровы, чтобы не слишком бросалась в глаза ампутация, и доктор дал ей понюхать какие-то укрепляющие соли. В складки одежды поместили зеленую резиновую змею. В ту минуту я видела лишь старую раздражительную женщину, ужасно размалеванную и надушенную. Наконец она подала знак, помощники удалились, поднялся занавес. И внезапно ее окружила некая аура; возможно, причина этого крылась в музыке ее голоса, в движении рук. При появлении Антония она чудесным образом, без видимого усилия, самостоятельно приподнялась на своем ложе, такая прямая, овеянная какой-то необычной красотой, затем упала в его объятия. Эта старая женщина приобщалась к вечности. Среди грома аплодисментов занавес поднимался три раза. Она кланялась, слегка опираясь на Антония, который после последнего вызова опустил ее на ложе. Казалось, последние силы покинули ее, и, не подавая признаков жизни, она позволила унести себя в гримерную».

Когда в Музыкальной академии Бруклина Сара играла последний акт «Дамы с камелиями», на спектакль пришел Лу Телльжан вместе со своей новой супругой Джеральдиной Фаррар. Зная, что он в зале, Сара превзошла самое себя и после окончания спектакля, доставленная в гримерную, не велела никого пускать, дожидаясь его. Но он так и не пришел поприветствовать ее.

Осенью 1918 года она возвращается во Францию и при всеобщем ликовании высаживается в Гавре 11 ноября, в день перемирия. Однако смерть сеет пустоту вокруг нее: в 1917 году безумцем был убит Поцци, ее Доктор Бог, а 2 декабря умирает Эдмон Ростан, ставший жертвой эпидемии гриппа, свирепствовавшей во Франции. Между тем верная своему правилу Сара продолжает устраивать обеды и приемы, приглашая знаменитых людей и близких друзей, погружаясь в новые театральные проекты, придумывая новые маршруты для скромных турне.

Она стала одним из свидетелей на свадьбе Саша Гитри, 10 апреля 1919 года сочетавшегося вторым браком с Ивонной Прентан. На фотографиях, сделанных на этой церемонии, никто не смог бы дать Саре исполнявшиеся ей вскоре семьдесят пять лет. В апреле и мае 1919 года она играет в «Трокадеро» в спектакле «Триумф», поставленном по написанной в форме диалога поэме Фернана Грега. 20 мая она организует торжественное представление в память Ростана: лежа, актриса в последний раз играет смерть Орленка, затем, стоя, держась за кресло, читает стихотворение Анри Батая перед бюстом Ростана, который изваяла сама. В июле она едет в Лион, Монпелье, По и Бордо читать лекции, посвященные драматургу. Перед многочисленной взволнованной аудиторией она предается воспоминаниям, читает стихи и первый акт «Самаритянки». Кроме того, она публикует роман «Маленький идол» – трагическую и весьма романтическую историю молодой талантливой актрисы, в которой мы обнаруживаем множество автобиографических черт, роман печатался в номерах газеты «Голуа» ее другом, журналистом Артюром Мейером. На несколько недель она едет отдохнуть на Бель-Иль, и там в сентябре умирает ее очень верный и очень близкий друг художник Клэрен. Преданнейшая Сюзанна Сейлор ушла после неистовой гневной вспышки «Божественной», которой, однако, она посвятила всю свою жизнь. Сюзанна умрет через несколько лет в полнейшей нищете, вдали от той, кого обожала.

Срок аренды Театра Сары Бернар истекал в начале 1920 года, и актриса обратилась к председателю парижского муниципального совета с таким письмом: «Я превратила этот театр в один из самых лучших, в один из первых театров Парижа, который получил всемирную известность. Я играла там произведения величайших поэтов – Расина, Корнеля, Виктора Гюго, Мюссе, Ришпена, Эдмона Ростана, Шекспира. Я показала лучшие из возможных постановок. У меня никогда не было вкладчиков, никто не одолжил мне ни сантима; это свои собственные средства я вложила в чудесные пьесы, которым не повезло, но которые ждет успех, ибо я намереваюсь вернуться к ним». И город Париж возобновил ее контракт, хотя ей исполнилось семьдесят пять лет.

Привычные поиски произведений для постановки обратили мысли актрисы к «Гофолии», напомнив таким образом о пьесе, связанной с ее первыми успехами в «Одеоне». Сара начинает репетировать, назначив дату постановки на апрель. А пока она довольно успешно играет в Лионе Анну, мать знаменитого композитора в пьесе Рене Фошуа «Россини». В послевоенные годы в моду вошли романизированные и драматизированные биографии. И вот 1 апреля весь Париж спешит на утренний спектакль Театра Сары Бернар, чтобы аплодировать ей в «Гофолии».

Вместо объявленных трех представлений пьеса Расина продержалась в репертуаре три недели. Сара с царственной осанкой появлялась на сцене в портшезе. «Вся в желтом и черном, с сиреневой накидкой, которую она отбрасывала назад, Сара откидывалась на спинку своего кресла, и зрители забывали, что она сидит, с таким властным видом она распрямлялась, – писал Анри Бордо в „Ревю эбдомадер“. – Такой повелительный вид ей придавали поза и жест, ибо лицо хранило тонкую улыбку женщины, которая хочет нравиться. Царица правит, но, чтобы править, она все еще прибегает к обольстительным чарам». И когда она произносила стихи, воскрешающие в памяти мать Иезавель, явившуюся ей во сне, вместо того чтобы декламировать их с тревогой, как полагалось тогда это делать, актриса тихо, но отчетливо скажет первые две строки:

 
Румянцем, белизной подложными красна,
Случалось коими ей старостью тягчимой…
 

затем, помедлив, покачает головой, раскинет руки и, улыбнувшись, тоном горестной и трезвой констатации очень внятно произнесет последнюю строку:

 
Изглаживать годов позор неизгладимый.
 

Впечатление зрителей нетрудно угадать: зал вставал и оглушительно аплодировал. Причем зрители принимали сторону Гофолии, жестокой узурпаторши, так замечательно играла Сара в этой пьесе. Франсуа Мориак был растроган: «Любой другой актрисой восхищаются, если она умеет вовремя уйти, опередив свой закат. Госпожа Сара Бернар давным-давно миновала возраст заката; она играет вне времени; она декламирует с точки зрения вечности; полувековая слава хранит ее в неприкосновенности, словно священную гробницу. Ее прекрасное трагическое лицо говорит о том, что неизгладимого позора годов не существует».

Воодушевленная успешным возвращением на сцену, актриса, несмотря на увечье, обратилась к современным текстам. К несчастью, для нее пишут два молодых автора: Морис Ростан, сын Эдмона, и Луи Вернёй, молодой честолюбивый драматург, он встречается с Лизианой, возможно, с единственной целью – приблизиться к ее знаменитой бабушке. Луи Вернёй – это псевдоним Луи Колена дю Бокажа, молодого автора посредственных комедий и ревю, а при случае и актера. Специально для Сары он писал пьесы, позволявшие ей продолжать выступать на сцене. В ноябре 1920 года она ставит драму «Даниэль», где рассказывалось о печальной судьбе молодого морфиниста, состояние физического упадка полностью оправдывало то, что на протяжении всего спектакля он лежит в постели, участвуя только в двух из четырех актов. Сама Сара будто бы сказала, что этот текст сущий вздор. Однако отныне то, что она играет, уже не имеет никакого значения: директор журнала «Комедия» Жорж Казелла предложил своим читателям прийти на спектакль с цветком в руках, и, когда в день премьеры занавес упал, на сцену обрушился дождь цветов, весь зал стучал ногами, выкрикивая имя Сары.

10 марта 1921 года Луи Вернёй женился на Лизиане Бернар и таким образом окончательно вошел в круг близких на бульваре Перер, что позволило ему написать еще несколько пьес для бабушки жены, ставшей в феврале кавалером ордена Почетного легиона. Летом 1921 года Сара показывает «Даниэля» в Лондоне. Она играет две недели, королева, посетив актрису в гримерной и увидев, как она измучена, участливо посоветовала ей немного отдохнуть, на что Сара будто бы ответила: «Ваше величество, я умру на сцене, это мое поле битвы». Должно быть, актриса действительно мечтала о смерти Мольера, настолько она не берегла себя. Затем она едет в Мадрид, где ей аплодировали король Альфонс XIII и его супруга.

Во время традиционного летнего пребывания на Бель-Иле Сара изучает роль Клеопатры в «Родогуне», хотя всегда отказывалась играть героинь Корнеля, по ее мнению, гораздо менее интересных, чем героини Расина. Следующей осенью она ставит «Славу», явно автобиографическую драму в стихах Мориса Ростана с Жаном Йоннелем в роли молодого художника, который сходит с ума, осознав, что не способен равняться с гением своего отца. Сара исполняет главную роль, но не художника, а женщины-аллегории, которая в красном платье, увенчанная лаврами, сидит в темной комнате, скорбная и загадочная. Появляясь за прозрачной картиной, написанной на металлической сетке, она читает стихи. Сару снова начали мучить приступы уремии, однако она отказывается отменять спектакли. В апреле она играет Скорбь в аллегорической пьесе Мориса Ростана «Смерть Мольера», написанной в честь драматурга, затем «Режину Арман», принадлежавшую перу того, кого она ласково называет своим внуком, – Луи Вернёя. История престарелой актрисы, которая не в силах пережить смерть единственного сына, не могла не тронуть зрителей, к тому же Вернёй не поскупился на эффекты: одному из актеров труппы Режины, просившему несколько дней отдыха, актриса отвечала: «Ты хочешь отдохнуть? А разве я помышляю об этом? Ты думаешь, я когда-нибудь отдыхаю?» И зал тут же разражался громом аплодисментов. В это же время Сара опубликовала новый сентиментальный роман «Красивый двойник», в котором молодая женщина, чтобы обольстить того, кого любит, появляется попеременно то миллионершей блондинкой, то черноволосой медсестрой.

После последнего пребывания на Бель-Иле Сара продает свое поместье за четыреста пятьдесят тысяч франков и в конце сентября на шесть недель едет в турне по югу Италии со спектаклями «Даниэль» и «Режина Арман». Ей только что исполнилось семьдесят восемь лет. Это последнее турне было особенно изнуряющим и мучительным; после автомобильной аварии, не имевшей серьезных последствий, актриса вынуждена была путешествовать в неудобных поездах, не соблюдавших к тому же расписания, и играть в полупустых залах. Последнее ее появление на публике в спектакле «Даниэль» состоялось в Турине 29 ноября 1922 года. Она подсчитала, что за время своей карьеры заработала сорок пять миллионов золотых франков и все потратила на поддержание своего образа жизни и на сына Мориса, на уплату долгов и театры, которыми руководила.

После возвращения в Париж Саша Гитри предложил ей сыграть в пьесе «Сюжет для романа», которую он только что написал для нее и своего отца, с участием его самого и его жены Ивонны Прентан. Сара должна была играть госпожу Лавайе, сварливую супругу непризнанного автора. Она не дает покоя своему мужу, тиранит его, пока в один прекрасный день, прочитав его рукописи, не осознает вдруг его талант и глубокую человечность. Сара хвалит текст Саша, называя даже его пьесу «шекспировской». Репетиции начались 2 декабря в театре «Эдуард VII», но Сара с трудом запоминает текст. В книге, посвященной отцу, Саша Гитри рассказал о последней репетиции своей пьесы:

«В последнем акте Саре надо было произнести длинную тираду, на которую Люсьен должен был ответить другой тирадой. В тот день она репетировала так, как никогда, без единого провала в памяти, в ужасающем ритме, отчаянно, великолепно, пронзительно. Он сидел напротив нее, сдвинув на глаза шляпу, и, когда она закончила, вместо того чтобы отвечать ей, он протянул ей через стол руку и сказал: „Минуточку…“ – он плакал».

После этой генеральной репетиции актриса потеряла сознание у себя в гримерной и ее доставили домой. Пьесу «Сюжет для романа» Сара так никогда и не сыграет, премьера, которую сначала перенесли, состоялась через две недели, 4 января. В тот вечер актриса просит рабочего сцены позвонить ей, чтобы знать точно, когда поднимется занавес, и произносит свой текст в постели, а на сцене тем временем его играет заменившая ее Анриетта Роджерс.

После продажи поместья на Бель-Иле Сара купила дом в Гарше, недалеко от бульвара Перер, где она сможет немного отдохнуть в начале 1923 года. Она по-прежнему собирается играть Клеопатру в «Родогуне» Корнеля и продолжает учить текст. И тут некий представитель Голливуда мистер Абрамс предложил ей, наверняка под влиянием Саша Гитри, автора сценария, сняться в фильме «Ясновидящая» Луи Меркентона вместе с Мари Марке и Гарри Бором. Сара убедила его проводить съемки у нее дома на бульваре Перер, и в середине марта мастерская Сары превратилась в киностудию. Она исполняла роль старой ясновидящей с обезьянкой на руках, и Мари Марке рассказывает о волшебстве, преображавшем актрису, когда ей сообщали, что съемка начинается:

«При этих словах она, казалось, очнулась от оцепенения, распрямилась, лицо ее преобразилось, шея вытянулась, зрачки внезапно расширились, все ее существо выражает страстное желание жить, пускай всего лишь несколько минут, ради этого Искусства, которое смешалось с кровью ее вен. И окрепшим голосом она твердо спрашивает:

– Что я должна делать?

Мы все повергнуты в изумление: она сразу помолодела на тридцать лет».

Надев в перерыве между дублями темные очки, чтобы защитить глаза от яркого света юпитеров, актриса задает вопросы хлопочущим вокруг нее техникам. Впервые ее лицо снимают крупным планом, однако она успеет сняться лишь в нескольких сценах фильма: новый приступ уремии настигнет ее до конца съемок. Ей приходится лечь. Врачи сменяют друг друга у ее постели, а газеты всего мира ежедневно печатают сводки о ее здоровье. Порой, когда Сара чувствует себя достаточно крепкой, она велит отнести себя в столовую, в роскошном платье розового бархата – подарок Саша Гитри – она иногда еще торжественно восседает, но в основном практически уже не выходит из своей спальни. Ежедневно толпа зевак и журналистов теснится под ее окнами, дожидаясь известия о неминуемой смерти. Узнав о присутствии журналистов, Сара будто бы сказала: «Всю жизнь они достаточно отравляли мое существование, так что я могу подразнить их еще немного, заставив подождать».