Текст книги "Пастушка Анка"

Автор книги: Славко Яневский

Соавторы: Владимир Назор,Ахмет Хромаджич,Ивана Брлич-Мажуранич,Тоне Селишкар,Бранко Чопич
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

– Ты ли это, моя верная союзница? Умоляю, иди скорей сюда и подвинь меня к салу или сало ко мне!

Взобравшись на балку, мышь-гадалка принялась изо всех сил толкать сало к Тоше. Но она даже с места его не стронула, только вымазалась от усов до хвоста.

– Не получается, – сказала она, запыхавшись. – Попробуем-ка придвинуть Тошу.

Но лишь только Гадалка притронулась лапками к Тоше, он обнюхал её и тут же облизал:

– Мяу, мяу, милая моя! До чего же приятно пахнет от тебя салом! Что, если укусить разочек тебя… ну, хотя бы за ушко?

– Нет, уж лучше я перегрызу верёвку у тебя на шее, – отвечала мышь. – И ты сразу получишь и свободу и сало.

Гадалка перекусила поводок, и кот, забыв о свободе, набросился на сало, как…

 
…как волк на овцу,
как коза на капусту,
как лев на осла,
как саранча на посевы,
как турки на Вену.
 

Тоша вцепился в сало всеми четырьмя лапами, впился в него зубами, так что слова выходили у него через нос:

– Драгоценная моя Гадалочка, вот сперва наемся, а уж тогда позволь мне обнять тебя, расцеловать и прослезиться по поводу нашей радостной встречи!

Необходимо пояснить, что Тоша последние несколько дней почти ничего не ел, и потому такая его невоздержанность была вполне простительна.

Мышь-гадалка тоже усердно принялась за сало, и, когда оба союзника насытились, кот предложил:

– Теперь бежим отсюда поскорее, не то явится Усач и пропишет нам такое сало, что век будем помнить!

Через дырку в кровле они выбрались из дому, спустились во двор, и здесь Тоша приказал:

– Гадалка, садись на меня верхом! Так мы скорее убежим.

Мышь тут же оседлала Тошу и скомандовала:

– По направлению к старой груше и к псу Пёстрику вперёд марш!

Мукоед и Салоежка сидели в это время под забором и всё видели и слышали. От удивления у них глаза на лоб полезли.

– Ну, так и есть! – сказала Салоежка. – Этот мышелов – самый заправский конь. Королева-то верхом ускакала!

– И отчаянная же она! – воскликнул Мукоед. – Ты слышала – ведь они отправились на охоту за Пёстриком!

Пока мышата вели этот разговор, Тоша с Гадалкой мчались во мраке на выручку к своему другу. Глядя на удивительного скакуна и странного наездника, звёзды удивлённо мигали, а молодые подсолнухи с любопытством поворачивали головы им вслед. Один старый подсолнух даже рассердился и стал стыдить молодых:

– Забыли вы, что уважающий себя подсолнух ни на что, кроме солнца, и глядеть не станет! А вы, я вижу, не солнцегляды, а мышегляды, котогляды и конегляды! Скоро вы и до ослов снизойдёте!

Последней видела кота-коня и мышь-всадницу одна бродячая кошка, которая как раз в это время возвращалась с охоты, зажав в зубах нашего старого знакомого – хозяина норы под грушей. Кошка-бродяжка от неожиданности разинула рот, и хозяин, не растерявшись, юркнул в первую попавшуюся норку.

– Прощайте, кисонька! – крикнул он. – Может быть, в другой раз вы будете удачливее..

Увидев своих друзей, Пёстрик запрыгал и завизжал от радости. Мышь-гадалка тут же перегрызла его ошейник, и бедный пёс обрёл наконец свободу, которой не знал с самого детства.

– Куда теперь? – спросил Пёстрик. – Только бы подальше от Усача! Ведь он грозился меня убить.

– Что касается меня, – сказала белая королева, – то я сейчас отправлюсь в обход моих владений. Если понадоблюсь, мяукните или залайте возле этой груши, и я тотчас явлюсь. Прощайте, друзья, до новой встречи! Только, чур, не в мешке!

Простившись с друзьями, белая мышь пустилась в путь, распевая старинную мышиную песню:

 
Тучи над полем сошлись в небесах,
Капли, как бисер, висят на усах,
Люди и кошки укрылись в дома.
В поле скорее! Смелей в закрома!
Небо светлеет, время не ждёт,
Скоро на промысел выйдет кот!
 

Едва замерла в отдалении песня Гадалки, из села донёсся вопль Усача:

– Где этот кот? Куда девался этот ворюга?! Вот доберусь я до тебя, а заодно и до дружка твоего Пёстрика! Вы мне заплатите за сало!

Разъярённый Усач бежал прямо к Тоше и Пёстрику, размахивая тяжёлой дубиной.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Погоня за воротником и торбой. В пещере кто-то дышит. Один на один с Грушетрясом. Два путника и две тени

При виде разгневанного Усача Тоша с Пёстриком кинулись в горы. Добежав до первого дерева и скрывшись за ним, кот предложил:

– Давай спрячемся в папоротнике, а Усач подумает, что мы побежали по тропинке, и пройдёт мимо.

Сказано – сделано. И только они сошли с тропинки, по ней пронёсся Усач.

– Вот доберусь до вас, разбойники, – кричал он на бегу, – и понаделаю из ваших шкур шубу, воротник и пёструю кожаную торбу!

В поисках беглецов дядя Усач набрёл на пещеру, ту самую, где спал медведь Грушетряс Кукурузович.

– Вот где они спрятались! – пробормотал со злорадством Усач и осторожно, на цыпочках, вошёл в пещеру.

Пробираясь в темноте, он вдруг услышал чьё-то сопение. Это спал глубоким сном уставший от бега старик Грушетряс.

«Здесь они, – решил Усач. – Тяжеленько им дышится – видно, со страху!»

Он протянул руку, нащупал чью-то шерсть и радостно прошептал:

– Они! Сейчас я им покажу!

Усач высоко поднял свою дубину – так высоко, что, наверно, достал бы до неба, если бы не каменный свод пещеры.

– Сдавайтесь, жулики! – закричал он и изо всех сил ударил медведя дубиной.

Грушетряс вскочил, и первое, что он услышал, был голос Усача:

– Тотчас же сделаю из ваших шкур воротник и пёструю торбу!

– Из бурой медвежьей шкуры?! Пёструю торбу?! – зарычал Грушетряс, поднимаясь на задние лапы.

У перепуганного Усача душа ушла в пятки – удирать почему-то легче, когда душа не на месте. Он вылетел вон из пещеры, а медведь за ним:

– Погоди же! Дай примерю воротник тебе на шею! Давай прикинем, какова будет торба!

Усач и медведь вихрем промчались мимо Тоши и Пёстрика и исчезли в направлении села.

– Ну, куда мы теперь отправимся? – забеспокоился Пёстрик. – Здесь нас волки съедят.

– Давай спустимся к реке, – предложил Тоша. – Соскучился я без речного шума и грохота мельницы… – Кот вздохнул, вспомнив деда Тришу.

И оба спутника – один пёстрый, другой чёрный – отправились навстречу новым приключениям. А следом неотступно шли их тени, обе серые и мятущиеся.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Корчмарь ругает пропасть. Исследование следов. Расплата неминучая за враньё Жучино. Жаркие объятия. Пьяные одёжки

Медленно пробираясь по нехоженым горным тропкам, продираясь сквозь частые лесные заросли, вышли наконец кот и пёс к той самой корчме, где Триша и Винко сочиняли своё премудрое объявление. Из корчмы доносилась громкая ругань. Это хозяин бранил свою кухарку. Она-де не кухарка, а сущая пропасть, потому что уйма всякого добра уходит у нее неизвестно куда, и к тому же она кормит пса Жучу куриными косточками. Подумать только, такие чудесные косточки отдавать, и кому – прохвосту Жуче! Да ведь он, с тех пор как пропал Тришин кот, совсем разжирел от спокойной жизни, весь день слоняется возле мельницы и хвастает воробьям и курам, что это он расправился с Тошей. А стоит мельнику отвернуться, он втихомолку мукой лакомится.

– Кажется, разговор о тебе, – заметил Пёстрик и навострил уши.

– Обо мне и о моём заклятом недруге Жуче, – отвечал кот.

А корчмарь всё не унимался:

– Ведь он, Жуча, брешет, как собака. Никогда бы ему не расправиться с Тошей! Кота украли в ту ночь, когда мы с дедом Тришей видели сразу три луны: одну – в небе, другую – в реке, третью – в окошке. Ты только послушай, какое мы тогда сочинили объявление и обращение…

Корчмарь стал громко читать кухарке известное нам произведение, а когда он кончил, Тоша привскочил от радости:

– Мяу-мяу-миа-а-ау! Значит, любит меня дед Триша, значит, примет меня обратно! Пёстрик, пошли!

– А меня, может, и не примет? – забеспокоился Пёстрик.

– Не сомневайся! – возразил Тоша. – Деду давно нужен хороший сторож на мельницу, чтобы охранять муку от воришки Жучи.

И друзья отправились по берегу реки к ущелью. В пути Пёстрик то и дело останавливался и водил носом по заячьим следам, будто книжку читал. «Если пойти по этому следу, – говорили псу отпечатки душистых лапок, – то непременно увидишь зайца там, где кончаются его следы». В другом месте почерк был совсем неразборчивый, и Пёстрик едва не запутался: «Здесь пробегал заяц… За ним два пса… Дальше – клякса, всё смазано… Ага! Значит, тут поскользнулся охотник с куском свинины в ягдташе».

Кот Тоша, со своей стороны, старательно обнюхивал норки полевых мышей и по различным, одному ему понятным знакам читал список жильцов каждой квартиры: «Здесь проживает усатый Живко с семьёй и его хромой дядя по имени Пискля».

Чем ближе подходили они к дому, тем сильней колотилось Тошино сердце. Наконец вдали за листвой верб показалась серая крыша мельницы.

– Вот она! – воскликнул кот.

Но вдруг Пёстрик почуял чей-то след.

– Будь осторожен! – прорычал он. – Совсем недавно здесь проходил Жуча!

Оба приятеля, раскрыв глаза пошире, пробирались кукурузным полем к мельнице: впереди Пёстрик, за ним – Тоша. И наконец, выйдя на открытое место, они увидели мельницу. Перед ней, среди кур и воробьев, с важным видом прогуливался Жуча и хвастал, как всегда:

– Если б вы только видели, как я его гонял! Да! Загнал на самый край света, а потом вовсе вышвырнул его с земли и дверь за ним захлопнул.

– А он жив, жив? – спрашивали воробьи.

– Да, жив, – отвечал Жуча. – Сидит перед дверью, скребётся и мяучит: «Славный Жуча, впусти меня, пожалуйста!»

От таких слов у Тоши шерсть поднялась дыбом, и он стал похож на ежа.

– Пусти меня, Пёстрик, вперёд, а когда Жуча бросится на меня, выпрыгни из-за моей спины и устрой ему достойную встречу.

Пёстрик залёг в кукурузе на краю поля, а кот вышел вперёд и крикнул:

– Мяу! Выходи на бой, блохолов паршивый, лгунишка бессовестный, мелкий воришка, заячья душа!

От неожиданности Жуча онемел и проглотил очередную ложь, которая вот-вот была готова сорваться с его языка. Но чтобы окончательно не осрамиться перед курами, он с рычанием бросился на Тошу:

– Прощайся и с хвостом и с ушами! Больше ты их не увидишь!

Но кот метнулся в сторону. Жуча столкнулся с Пёстриком, и… тут пошло! Стукнулись лбом, так что пыль столбом, рвут клыками, крепкими, как камень, схватились когтями, никто их не растянет! Словом, лай, визг, вой и рычание. Два мячика, рыжий и чёрный, взлетали, падали, отскакивали друг от друга и снова сталкивались. И вот наконец рыжий мячик отлетел далеко в сторону, превратился в Жучу и пустился со всех ног наутёк.

– Держи его, держи-и! – издевательски орал Тоша ему вслед.

Дед Триша наблюдал великое побоище из окна мельницы. Увидев Тошу, он от радости запрыгал, как козёл, подбросил вверх свою шапку, белую от мучной пыли, и закричал:

– Тоша, старина, иди скорей ко мне, я тебя обниму!. Подойди и ты, славный пёс, прогнавший жулика Жучу!

И так пылко и жарко они обнимались, что в мельнице из-под жерновов вместо муки посыпались булки и караваи – с пылу с жару! А радостных слёз было пролито столько, что ими можно было оросить лужайку перед мельницей, а от вздохов качались вербы и ели, а их разговоры и по сей день пересказывают воробьи и сороки.

В честь Тошиного возвращения мельник устроил пир, на который был приглашён корчмарь Винко. Славно повеселились старики, и к полуночи у них уже созрело решение снова слазить на небо и проведать луну. Они взобрались на мельничную крышу, но поскользнулись и свалились в реку. Выкупавшись, друзья продолжили пирушку, а утром, обнаружив, что вся их одежда почему-то мокрая, они хорошенько отстегали её.

– Коли вы, одёжки, напились, так ступайте теперь на солнышко и проспитесь как следует!

ГЛАВА ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНАЯ

Время бежит, идёт, ползёт. Голова в муке. Рыжее пятно на горизонте. Луна над лысиной

Бегут дни, идут месяцы и, крадучись, как кот в высокой траве, ползут годы. Тришина водяная мельница работает без устали и гудит, будто огромный жук. Возле неё сидит дед Триша и попыхивает трубкой. Его волосы совсем побелели – наверно, от муки, что годами оседала на его голову. Пёстрик и кот Тоша обычно лежат у ног хозяина или прогуливаются вокруг мельницы. Они зорко следят, не появились ли поблизости непрошеные гости.

Слух об их дружбе и согласии дошёл даже до медведя. Грушетряс Кукурузович сказал:

– Я вот тоже полдня гонялся за дядей Усачом, чтобы с ним подружиться. Но ничего у меня не вышло – уж очень дружно и согласно работают у него ноги!

А время от времени на горизонте появляется рыжее пятно: это блохолов Жуча, отправляясь на прогулку, далеко обходит Тошино жилище.

Иногда кот и пёс по целому дню не бывают дома. Они гостят в королевстве белой мыши и подолгу беседуют с ней, сидя под старой грушей.

Дед Триша и корчмарь Винко ежегодно отмечают день возвращения кота в родной дом. Они сидят возле мельницы, потягивают вино и грозят луне:

– Погоди, когда-нибудь мы тебя оттуда скинем! Попомни наше слово! Потому что коли ты не спишь по ночам, так пей вместе с нами. Иль хоть расскажи что-нибудь смешное..

Луна на это лишь улыбается, поливая серебром Тришины седины и лысину корчмаря. А её отражение светится в реке, в глазах Тоши, сидящего на вербе, и в зрачках Пёстрика, который по старой привычке воет на луну. Он всё вспоминает те печальные прошлые времена, когда сидел на привязи у старой груши.

Славко Яневский
Сахарная сказка

Перевод с македонского Д. Толовского и Н. Савинова

УДИВИТЕЛЬНОЕ СОБЫТИЕ В ГОРОДЕ НЕБЫВАЛЬСКЕ

Сто лет тому назад, а может быть, двести, а может быть, и ещё раньше в городе Небывальске жил, а может быть, и не жил кондитер Марко. Все уважали старого мастера: из сахара, шоколада и молока он мог сделать всё что угодно. Его лавка была полным-полна красных петушков, шоколадных зайцев и чудесных домиков: вместо кирпичей – изюм, вместо цемента – мёд, а в окна вместо стёкол вставлены прозрачные леденцы.

Около лавки старого кондитера весь день толпились ребятишки. Приплюснув носы к витрине, они с любопытством рассматривали этот сахарный мир. Глядя на детей, старик улыбался. Ему было семьдесят лет, а всё казалось, что он ещё только вчера сам был ребёнком и точно так же стоял перед витринами кондитерских.

Как-то вечером старый кондитер затеял что-то новое. Сначала даже нельзя было понять, что это такое будет. Сладкое тесто из сахара и молока становилось похожим то на арбуз, то на шляпу, то на сапог. Но постепенно из теста возник маленький – не больше ладони – мальчик. Настоящий мальчик, только из сахара. У него были большие тёмные глаза из жареного миндаля и густые волосы из шоколада. Старик одел его в рубашку из мёда, к которой прилепил изюминки, и в брюки из жжёного сахара.

– Ах! – восхитился мастер. – Ничего прекраснее я не видел в своей жизни. Ведь он как живой! Вот-вот заговорит. Позову-ка я соседей, пусть поглядят на него!

И, забыв даже затворить за собой дверь, он выбежал из лавки и стал стучаться во все дома и звать соседей:

– Эй, люди, друзья, соседи!.. Посмотрите на моего мальчика, посмотрите на моего мальчика!

А время было уже около полуночи. Всё живое уснуло: и берёзы, и фиалки, и сверчки-музыканты. Месяц и тот задремал, склонив свою круглолицую голову на золотистое облако.

Кондитеру и невдомёк, что люди тоже спят. Он знай себе стучит в двери и радостно кричит:

– Люди, вставайте! Посмотрите на моего сахарного мальчика!

Наконец в окна стали высовываться взлохмаченные, удивлённые жители.

– Что такое, дорогой сосед? Что стряслось? – спросил каретник Ване.

– Дом загорелся? – испугался лудильщик Мане.

– Наводнение? – отозвался гончар Стане, зевая во весь рот.

– Нет, нет, гораздо удивительнее! – кричал кондитер Марко, размахивая руками и приплясывая под окнами.

Проснулись даже самые большие сони и стали гадать, что случилось.

– Наверняка это война, – сказал портной Янко.

– Да, или война, или волк унёс овцу! – сказал кузнец Панко.

– Да, или война, или волк унёс овцу, или лиса залезла в курятник, – сказал скорняк Спанко и снова захрапел, теперь уже стоя.

– Нет, нет, нет! – кричал кондитер Марко. – Гораздо удивительнее!

Тут уж все проснулись, волнение поднялось страшное. На высокой осине сойка встряхнула своей красной головкой и крикнула:

– Не дают спокойно поспать человеку!

Проснулась и серая горлица.

– Гу-гу-гу… Кондитер Марко пляшет и поёт!

И месяц выглянул из-за золотистого облака. Услышав шум, люди – кто в чём был – выскочили из своих домов и обступили почтенного кондитера. По праву старшего каретник Ване, погладив свою длинную бороду, начал первым:

– Девяносто девять лет, одиннадцать месяцев и двадцать девять дней живу я на свете, а ни разу такого не было, чтобы людей отрывали от сна. Скажи мне, любезный соседушка, почему ты нас разбудил?

Кондитер Марко прижал руки к груди и поклонился согражданам.

– Люди, друзья, соседи! У меня мальчик из сахара. Глаза у него из жареного миндаля, волосы шоколадные. На нём медовая рубашка в крапинку из изюминок и брючки…

– А! – сказал каретник Ване.

– Э! – сказал медник Мане.

– О! – сказали в один голос портной Янко и кузнец Панко.

Только скорняк Спанко ничего не сказал, он честно и добросовестно храпел за их спинами.

– Чистая правда, чистая правда! – прыгал кондитер Марко. – Пойдёмте ко мне, и вы сами увидите.

– Ну что ж, пойдём поглядим! – согласились граждане.

И вот один за другим, наступая спросонья друг другу на пятки, люди тёмной ночью потянулись к лавке кондитера.

Позади всех ковылял скорняк Спанко, продолжая храпеть на ходу.

Первым в лавку влетел кондитер Марко. Но едва засветился трепетный огонёк свечи, старик замер с открытым ртом.

– Ну? – спросили соседи. – Где же сахарный мальчик с глазами из жареного миндаля и шоколадными волосами?

Старый, почтенный кондитер дрожал, не сводя глаз с пустого стола. Наконец он шепнул:

– Здесь, вот здесь он был. А сейчас его нету…

Люди рассердились.

– Что за глупая шутка, сосед! – буркнул в бороду каретник Ване.

– И в твоём-то возрасте! – сказал медник Мане.

– Зря только разбудил, – потянулся гончар Стане.

После того как каждый что-нибудь сказал, соседи один за другим разбрелись по домам.

Кондитер Марко остался один. И никто не видел его горьких слёз и не слышал его тихого шёпота:

– Как так? Здесь вот он был, а теперь его нет…

В тишине звёздной ночи раздавался храп. Это скорняк Спанко спал на улице под окнами кондитерской лавки.

МЫШКА-ЛАКОМКА И ПЕРВАЯ ПРОГУЛКА САХАРНОГО МАЛЬЧИКА

А случилось вот что.

Только кондитер Марко выбежал из лавки, чтобы позвать соседей, как в дырочке на деревянном полу засверкали две зелёные звёздочки. Но то были не звёздочки, а озорные глаза мышки, которая жила в лавке старого мастера. Прокравшись в темноте, мышь взобралась на стол, встала на задние лапы и скрипнула белыми зубками.

– Ой, как хочется есть! – пропищала она. – С удовольствием бы съела чего-нибудь сладенького.

Волоча за собой длинный хвост, мышь подобралась к красным петушкам и давай рассуждать сама с собой:

– Петушки мне уже надоели. Ночь напролёт грызёшь, грызёшь, а больше крылышка не сгложешь.

Потом она раздражённо повернулась к домикам из мёда, сахара и изюма и сказала:

– О чём думает этот мастер! Неужели каждый вечер я должна есть одно и то же? Домики, домики, домики… От первого я давно отгрызла дверь, на втором начала стену, а с третьего сняла трубу и подарила её почтенному соседу из винного погреба: он праздновал своё десятилетие.

Вдруг у мышки засияли глаза. Она увидела сахарного мальчика и завиляла хвостом.

– Гоп! – весело сказала она и встала на задние лапки. – Это что-то хорошее! Мальчик из сахара!

Серая мышь с длинным хвостом и с весёлыми глазами завертелась вокруг мальчика, выбирая, с чего бы ей начать ужин. Но мальчик ей так понравился, что она поклялась усами почтенного соседа из винного погреба лишь чуточку попробовать.

– Вот здесь. Только кусочек от большого пальца на правой ноге, – сказала мышь и томно закрыла глаза.

Но, приблизившись к белому мальчику, она испуганно отпрянула и опрокинулась на спину.

Палец мальчика шевельнулся, а потом и вся нога осторожно отступила назад.

Оцепеневшая мышь так и осталась лежать на спине, подняв все четыре лапки кверху, не в силах, бедняжка, ни пискнуть, ни хвостиком двинуть, ни глазом моргнуть. Ей казалось, что она видит сон.

Сахарный мальчик оживал. Он протёр свои большие глаза, потянулся. И, словно здесь и не было мышки, спрыгнул со стола и вышел из лавки.

Неуверенно ступая, сахарный мальчик шёл по старой мостовой главной улицы, называвшейся Триста одна яма. Всё вокруг было удивительно и ново, и всё как будто приветствовало его первые шаги. Из-за зелёных заборов мальчику махали белыми ветвями красавицы берёзы. Красные гвоздики поворачивали к нему свои росистые головки. Тихо шелестели цветущие яблони.

Сахарный мальчик любовался всей этой красотой и не замечал, что идёт по кривой улочке, то и дело спотыкается о камни и попадает в ямы.

Тогда одна звёздочка – то ли пожалев беднягу, то ли просто из любопытства – проскользнула мимо дремавшего месяца и опустилась к самой голове мальчика. Сразу словно забрезжил рассвет. Тёмные крыши домов окрасились золотом, изрытая уличка стала ровнее и веселей. Сахарный мальчик зашагал увереннее – ямки он перепрыгивал, а камни обходил.

Город Небывальск невелик: тридцать козлиных прыжков в длину и двумя прыжками меньше – в ширину. А может быть, это был и не город, а село. Но всё равно – жители очень гордились своим Небывальском и называли его самым большим маленьким городом в мире. Но поскольку он всё-таки не был большим, за плечами сахарного мальчика скоро остались все его девять домов.

Когда на востоке заалел первый луч солнца, месяц начал собирать звёзды и пересчитывать их. Но сколько ни считал, каждый раз одной не хватало.

Солнце за горой уже стало сердиться:

– Эй, брат, дай дорогу!

А месяц грустно отвечал солнцу:

– Я бы пошёл домой, да не хватает у меня одной звёздочки!

Солнце продолжало браниться.

– Иду, иду… Сейчас! – шептал месяц и снова принимался пересчитывать звёзды.

Тем временем заблудившаяся звезда, заметив наконец, что ночь миновала и сахарный мальчик сможет теперь идти и без её помощи, вернулась к своим сестрам.

Месяц и звёзды ушли, взошло солнце. Его золотые лучи залили все девять домов Небывальска, разбудили зеленобородые сосны и пробили толщу быстрых рек до самого серебристого дна.

А сахарный мальчик всё шёл и шёл, не чувствуя усталости.

В ЛЕСУ, ГДЕ РАНЬШЕ ВСЕ ПЕЛИ

От города Небывальска до леса, в котором раньше все пели, путь долгий-предолгий. Если пойдёшь медленно, никогда не дойдёшь. Если побежишь, устанешь и опять-таки до него не доберёшься.

Вот как, бывало, начинался день в лесу, когда там все пели. Чуть солнце покажется, из-за куста выползет черепаха, высунет свою голову из жёлтого панциря и запоёт:

 
Шумит берёза, цветёт сирень,
К нам после ночи приходит день.
 

Говоря откровенно, черепаха была добрая, но не очень-то умная. Ничего мудрого она сказать не могла, ведь всем и без неё было известно, что берёза шумит, что сирень цветёт и что после ночи приходит день. Но никто не смеялся над нею. Сразу после черепахи начинал петь ёж, и в его песенке тоже не было ничего нового:

 
Солнце греет, жарко очень,
День пришёл к нам после ночи.
 

И тогда все подснежники, примулы, маки, ромашки тоже начинали качаться и петь:

 
Солнце греет, цветёт кизил.
День новый, здравствуй! Ты очень мил.
 

Все обитатели леса объяснялись только с помощью песен. Один старый буковый пень у ручья никак не мог овладеть этим искусством – у него получалось всегда одно и то же:

– Солнце… день… берёза… дубок.

Но, убедившись, что ничего не выходит, он умолкал. А ручей, как только услышит «Солнце… день… берёза… дубок», заканчивал песенку пня так:

– Клоко-клок… клоко-клок…

И чуть ручей умолкал, буковый пень давай хвастаться:

– Вот как надо петь! Слышали, а?

Но никто его не слушал. Все кругом затихали, и тогда соловей заводил свою песню:

 
Ни у кого – даю вам слово —
В лесу нет голоса такого,
Как у меня.
Фьё-фьё! Фьё-фьё!
Как у меня!
 

Ни у кого, ни у кого! – шумели осины и берёзы.

– Ни у кого! – клокотал пенистый ручей.

– Ни у кого! – кивали головками цветы.

– Как у меня! Как у меня! – кричал победным голосом буковый пень.

А соловей, учитель пения, не слушая их, продолжал:

 
И вновь, приветствуя зарю,
Я завтра песню повторю!
Я для тебя её спою,
Лес мой,
Мир мой!
 

«Мир твой! Мир твой!» – хотели подхватить все. Но вдруг раздался чей-то испуганный голос:

– Медведь, волк и лиса идут!

В лесу словно гром ударил. Цветы склонились к земле, спрятались зверюшки, птицы улетели. И только соловей ничего не видел и не слышал: он пел!

– Рррр! – зарычал медведь, первым вступая в лес, и тут же начал срывать ягоды, топтать васильки и фиалки.

Вслед за ним появился и волк.

– Рррр! – оскалил он зубы и отправился на поиски зайца.

А хитрая лиса тихонько подкралась к кусту, на котором по-прежнему пел соловей, – и хвать его!

– О, соловушка, жёлтое перышко, сладкая головушка! – радостно заверещала она.

– Погоди! – сказал волк. – Не ешь его. Лучше отнесём соловья в нашу пещеру и посадим в клетку. А то у нас как-то невесело. Пусть он нам поёт!

– Правильно! – добавил медведь. – Я, царь всех разбойников, строго-настрого запрещаю есть соловья. Пусть живёт в нашей пещере и поёт нам.

И лисе – хочешь не хочешь – пришлось уступить.

С тех пор в этом лесу никто больше не пел – даже буковый пень перестал хвастать своим искусством.

И вот теперь сюда пришёл сахарный мальчик. Первой заметила его с берёзы болтливая сойка и затарахтела:

– Кто-то идёт! Не волк, не лиса, не медведь!

Оленёнок, который рассматривал свои жёлтые глаза в прозрачном роднике, поднял голову и спросил:

– Может быть, кабан или рысь?

– Нет, нет! – кричала сойка. – Оно белого цвета, шагает на двух ногах, и на голове у него что-то чёрное.

И тогда старая черепаха – ей пошёл уже триста второй год, – полагая, что она самая умная, объяснила:

– Если белое, значит, это снег.

Но оленёнок сказал:

– А разве ты не слыхала, что оно шагает на двух ногах?

– Ну, раз шагает на двух ногах, значит, это аист! – сообразила премудрая черепаха.

А оленёнок опять:

– Но у него что-то чёрное на голове!

Но черепаха не смутилась и в третий раз объяснила:

– Как это мне сразу на ум не пришло! Раз у него чёрная голова, значит, это трубочист.

После мудрых объяснений черепахи все переполошились пуще прежнего.

Фиалки, ромашки, дикая герань и другие цветы свернули свои лепестки, дрожа от страха и ожидая, что выпадет снег. Лягушка соскочила с жёлтой кувшинки в воду и забилась под камень, думая, что сейчас появится аист. А сойка, дрозд, дятел и другие птицы сжались в комочки в густых ветвях, поверив, что в лес и в самом деле идёт какое-то чудище.

Сахарный мальчик и представить себе не мог, какую он вызвал в лесу тревогу, и шагал весело и беззаботно. Увидев три гриба, что росли подле букового пня, мальчик остановился и радостно поздоровался с ними:

– Добрый день, дорогие друзья!

Грибы сняли шапочки, поклонились и ответили хором:

– Нет для нас добрых дней!

Сахарный мальчик удивился и спросил, почему это нет для них добрых дней. И грибы рассказали ему обо всём – о разбойниках с соседней горы и об украденном соловье.

– Истинная правда… Всё точно так! – подтвердил ёж, высунув мордочку из норы.

Осмелели и другие. Оленёнок, заяц, черепаха и голубь подошли к мальчику.

– Всё время живём в страхе! – сказали они. – Ведь медведь, волк и лиса снова могут прийти.

И лесные жители стали просить сахарного мальчика помочь им освободить из плена соловья.

– Я бы помог вам, но как? – задумался мальчик.

– Как? Как? – повторили все.

Никто не мог ответить на этот вопрос. Наконец черепаха сказала:

– Давайте спросим букашек. Может быть, они знают.

– Спросим, спросим! – обрадовались все.

Черепаха снова нашла мудрое решение:

– Вот если сахарный мальчик согласится сесть мне на спину, я мигом отвезу его в Страну букашек.

– Можно и меня оседлать, – сказал заяц. – Я ведь тоже знаю дорогу.

Мальчик сел верхом на зайца и пообещал:

– Если букашки знают, как освободить соловья из плена, я его вызволю, честное слово!

Заяц помчался вперёд словно ветер, а черепаха сказала:

– Ну что ж, заяц так заяц. Он тоже бегает быстро!

В СТРАНЕ БУКАШЕК.

У РЫБ И ДРУГИХ РЕЧНЫХ ОБИТАТЕЛЕЙ

Проворный заяц летел так, будто и впрямь не касался лапками земли. Сахарный мальчик крепко держал его за шею, и в ушах его свистел ветер. Бежал быстроногий косой по цветущим лугам, через тёмные леса и тонкие болота, прыгал со скалы на скалу, перемахивал через быстрые ручьи, овраги и глубокие реки. Вслед путникам удивлённо смотрели травы, крупные ромашки с белыми венчиками вокруг жёлтых головок, синие звёздочки васильков и красные румяные маки, склонившиеся к земле.

В полдень заяц остановился перед высокой елью и сказал своему сахарному седоку:

– Страна букашек начинается вон за тем можжевельником. Ты иди туда один, а я побегу назад, чтобы ночь не застигла меня далеко от дома. И не забудь про своё обещание.

Сахарный мальчик пошёл один. И в самом деле, за можжевельником начиналась Страна букашек – широкий луг с подземными башнями, с медовыми дворцами пчёл… и роскошными чертогами майских жуков. Весело было в Стране букашек! Там жило множество превосходнейших музыкантов – комар с волынкой, сверчок со скрипкой, жук с зурной.

Когда сахарный мальчик появился среди башен, медовых дворцов и роскошных чертогов, никто не испугался. Только одна божья коровка спросила:

– Мама, что там за смешной великан?

Скоро все букашки собрались вокруг сахарного мальчика, и он рассказал им о лесе, в котором раньше все пели, о разбойниках с соседней горы, о похищенном соловье. А потом спросил, не знает ли кто из букашек, как одолеть медведя, волка и лису.

– Я умею только играть на скрипке! – ответил сверчок. – Может, пчела знает?

Пчела зашумела прозрачными крылышками.

– Я умею только делать мёд, – отвечала она. – Может быть, знает муравей?

Муравей положил пшеничное зёрнышко, которое он нёс в свой подземный дворец, и вздохнул:

– Я умею только заготавливать пищу на зиму. Может быть, знает тутовый шелкопряд?

Тутовый шелкопряд выбрался из своего кокона.

– Я умею только ткать шёлк. Может быть, знает паук? Паук закачался на своей паутине.

– Я умею только плести шёлковые сети. Может быть, знает жук?

Но жук тоже не знал, как освободить соловья. Не знали этого и бабочка, и оса. Сахарный мальчик печально повесил голову. Из его глаз покатились слёзы. Тогда к нему подпрыгнул кузнечик и сказал:

– Ну, если мы не знаем, может быть, знают рыбы?

– Рыбы, конечно, знают! – загомонили букашки.

И не успели высохнуть слёзы на глазах мальчика, как букашки уже приготовили свою разукрашенную цветами коляску и запрягли в неё триста жуков.

Сел мальчик в коляску и к вечеру приехал к реке, в которой жили рыбы. Но и рыбы не сказали сахарному мальчику, как освободить соловья из лап злых разбойников.