Текст книги "Бегемот"

Автор книги: Скотт Вестерфельд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц)

•ГЛАВА 9•

Дилан пролез в люк первым и спустился по скобам, вбитым в наклонную стену. Алек передал вниз фонарь, осветив попутно небольшое сферическое помещение. Это место он помнил по внешнему осмотру воздушного корабля: округлая выпуклость снизу гондолы. Внутри пространство занимали в основном два телескопа, нацеленные на море.

– Это какое-то оружие? – поинтересовался он.

– Нет. Тот, что крупнее, – это камера рекогносцировки, – пояснил Дилан. – А тот, что поменьше, – прицел для авиабомб и для навигации. Ночью от них проку нет, так что здесь достаточно укромно.

– Я бы сказал, роскошно, – уточнил Алек. Спустившись, он присел на какую-то массивную часть прибора. – Мы, я так понимаю, прямо под мостиком?

Дилан посмотрел наверх.

– Под навигационной рубкой, а мостик сразу над ней. Здесь куда безопаснее, чем в каморе у ящериц. Хорошо, что ты не разослал сигнал тревоги по всему чертову кораблю!

– Да уж, могло получиться неловко, – согласился Алек, представляя себе полчище ящерок, разбегающихся по рассыльным трубам корабля и вопящих его голосом прямо в уши спящему экипажу. – Шпион из меня, как видно, никудышный.

– По крайней мере, тебе хватило ума попасться именно мне, – заметил Дилан, – а не кому-нибудь, кто мог возразить против того, что ты шаришься, где не следует.

– Не столько шарюсь, сколько болтаюсь и попадаю куда не надо, – сказал Алек. – В любом случае спасибо, что ты меня не выдал.

Дилан пожал плечами.

– Я считаю, пытаться сбежать – долг пленника. К тому же именно вы, жестянщики, спасаете корабль вот уже третий раз кряду, а капитан при этом держит вас за врагов. И все лишь потому, что Британия объявила войну твоему двоюродному дедушке! Мне кажется, это ужасная неблагодарность.

Алек невольно улыбнулся. Хотя бы в отношении Дилана подозрения Фольгера оказались совершенно беспочвенны.

– Так вот, наверное, почему ты меня искал, – сообразил он. – Поговорить, как нам сподручнее отсюда ускользнуть?

– Ну, не так чтобы откровенно вам пособничать. На это я пойти не могу – слишком уж изменой попахивает. Даже для меня. Просто…

Дилан неожиданно примолк.

– Просто что?

– Завтра к полудню мы уже будем в Константинополе. Вы наверняка достаточно быстро скроетесь. Так что у нас нынче, пожалуй, последняя возможность переговорить. – Дилан обхватил себя руками за плечи. – Да и не спится чего-то.

Алек покосился на него. Даже в мягком свечении светляков тонкие черты Дилана, казалось, заострились. И обычная его улыбка исчезла с лица.

– Что такое? Что-нибудь не так?

– Да все насчет того, что случилось с Ньюкирком. Знаешь, я просто вдребезги.

– Вдребезги? – Алек нахмурился. Как-то странно все же у Дилана обстоит иногда с английским. – Ньюкирк – это тот мичман, у которого сгорела медуза Гексли, да?

– Ага. Это было так похоже на то, от чего погиб мой папа. У меня кошмары теперь.

Алек кивнул. Его друг никогда толком и не рассказывал про гибель своего отца. Только упомянул, что, когда это случилось, он потом месяц не мог разговаривать.

– Ты, наверное, ни с кем этим не делился, да?

Паренек покачал головой и снова замер. Алек терпеливо ждал, помня, как ему нелегко было рассказывать Дилану про своих родителей. В тишине слышалось, как нос воздушного корабля обдувает ветер, пробуя на прочность его ребра и швы. Там, откуда в ночное небо высовывалась камера, сочился сквозняк, покусывая холодом ноги.

– Я вот подумал, – произнес Дилан, – раз уж ты скоро покинешь корабль, может, тебе не трудно меня выслушать?

– Конечно, Дилан, ты все мне можешь рассказать. В конце концов, ты ведь тоже знаешь многие мои секреты.

Паренек кивнул и опять смолк, по-прежнему держа себя за плечи. Алек вздохнул. Вообще-то Дилану было несвойственно бояться высказывать свои мысли. Помнится, он не из стеснительных. Может, ему просто неловко, что кто-то видит его таким: слабым, нерешительным и… вдребезги.

Вынув руки из карманов, Алек снял куртку и прикрыл ею фонарь. Их обоих окутала темнота.

– Поделись со мной, – тихо сказал он своему другу.

И Дилан начал рассказ:

– Папа надувал шары горячим воздухом, даже когда уже появились такие большие водородные летуны. Я всегда ходил с ним, так что и в тот раз, когда все случилось, был рядом. Мы еще находились на земле, когда горелки начали нагревать в оболочке воздух. И тут вдруг полыхнуло так, будто вырвало клапан в паровом котле. Один из баков с керосином… – Голос у Дилана стал тише и тоньше, совсем как у девчонки, и на время даже смолк. Алек, придвинувшись, обнял друга за плечи, и тот заговорил опять: – Прямо как нынче с Ньюкирком. Огонь выстрелил под купол, и от жары нас понесло вверх. Страховочные фалы держали, хотя их, наверное, тоже охватил огонь. И тогда папа вытолкнул меня из корзины.

– Получается, он тебя спас.

– Да, но это его убило. Без моего веса все веревки тут же лопнули, и папин шар улетел в реве пламени.

У Алека перехватило дыхание. Ему вновь вспомнился тот германский цеппелин в Альпах: как он упал прямо перед ним, когда от пулеметного огня вспыхнул водород. Память воскресила шипение снега под рухнувшей громадой, облака пара и пронзительные беспомощные крики, доносившиеся из гондолы.

– Все видели, как он меня спас, – сказал Дилан, засовывая руку в карман. – Вот за это представили его к награде.

Он бережно вынул закругленный серебряный крестик на небесно-синей планочке; в сумраке смутно различалось выгравированное по центру лицо Чарльза Дарвина.

– Это Крест за отвагу в воздухе – высшая награда для гражданского лица за мужество, проявленное во время полета.

– Ты должен гордиться, – сказал Алек.

– Тот первый год, когда я не мог спать, я то и дело смотрел на него ночами. А потом кошмары потихоньку ушли. Я уж думал, что с ними распрощался, а тут вот такое с Ньюкирком. – Дилан посмотрел на своего товарища. – Может, ты хоть немного понимаешь, как они возвращаются? Ну это, после того, что произошло с твоими мамой и папой?

Алек, не отводя взгляда от медали, кивнул, не зная, что сказать. Сны у него, разумеется, были, хотя смерть настигла родителей в далеком Сараево, а не у него на глазах. Даже его кошмары не шли в сравнение с тем, что поведал сейчас Дилан.

Тут ему вспомнился момент, когда пыхнула зарядом пушка Теслы, и ужас, охвативший его при мысли, что «Левиафан» сейчас поглотит пламя.

– Я думаю, ты очень храбрый, раз служишь на этом корабле.

– Ага. Или сумасшедший. – Видно было, как глаза паренька блеснули в утлом свете прикрытого курткой фонаря. – Ты, наверное, думаешь, это глупость несусветная? Все равно что пытаться сгореть заживо, как в свое время папа?

– Что ты! – вскинулся Алек. – Ты чтишь память о своем отце. Неудивительно, что тебе хотелось пойти на службу в воздушный флот, на этот корабль. Если б только я… – Он помолчал. – В смысле, если б оно обстояло по-иному, я бы тоже хотел здесь остаться.

– Хотел остаться?

– Звучит глупо, но за эти несколько дней… ощущение такое, будто что-то во мне изменилось. Все, что я знал, как будто перевернулось с ног на голову. Иногда ощущение такое, будто я… влюблен, что ли… – Чувствовалось, как тело Дилана рядом напряглось. – Да-да, я понимаю, слово дурацкое, – поспешил сказать Алек. – Звучит совершенно не к месту.

– Но ты говоришь, что… Ну, это… А если и вправду все обстоит не так, как ты думал? Если бы я… Или ты уже догадался? – Дилан сдавленно выдохнул. – Ну, про что ты сейчас, только что, сказал?

Алек досадливо качнул головой.

– Наверное, я неудачно выразился. Но ощущение иногда такое, будто я… влюблен в ваш корабль.

– Ты… влюблен… – голос Дилана дрогнул, – в «Левиафан»?

– Ну, типа того. – Алек пожал плечами. – Как будто бы мне здесь самое место.

Дилан издал что-то вроде странного, похожего на всхлип смешка и спрятал в карман медаль.

– Вы, жестянщики, – пробормотал он, – все малость двинутые.

Алек, нахмурясь, убрал руку с плеча товарища. Дилан сам всегда говорил: все живые особи на этом корабле связаны меж собой так, что неким образом поддерживают друг друга; что каждая тварь здесь – часть единого целого. Уж он-то мог бы понять.

– Дилан, ты знаешь, что я всегда был один? У меня никогда не было школьных друзей – одни лишь наставники.

– Ну да. Это потому, что ты чертов принц.

– Даже не поэтому, а из-за матери. Я никогда не смешивался с «простыми людьми», а моя родня всегда хотела, чтобы я исчез с глаз долой. Но здесь, на этом корабле… – Алек сцепил пальцы, тщетно пытаясь подобрать нужное слово.

– Здесь ты оказался на своем месте, – блеклым голосом проговорил за него Дилан. – И чувствуешь себя нужным.

– Вот-вот, – улыбнулся Алек. – Я знал, что ты меня поймешь.

– Ну да, конечно. – Дилан пожал плечами. – Я думал, ты подразумеваешь нечто иное, только и всего. А насчет корабля… я, собственно, чувствую то же самое.

– Но ты-то здесь не враг, и скрывать тебе от других нечего, – заметил Алек со вздохом.

Дилан невесело рассмеялся.

– Все не так просто, как ты думаешь.

– Да я понимаю, Дилан, что ты не простак. Однако на тебе не висят все эти вериги секретов. Никто не стремится скинуть тебя с корабля и заковать в кандалы!

– Слышала бы тебя моя мама, – ухмыльнулся Дилан.

– Ну разве что. – Алеку вспомнилось, что мать Дилана не хотела, чтобы тот служил в войсках. – Женщины иногда ведут себя как сумасшедшие.

– У нас в семье это, знаешь, посильнее, чем у других. – Дилан стянул куртку Алека с фонаря. – Такое вобьют себе в голову, что никому и не снилось. Ты даже не поверишь.

В ставшем ярче зеленоватом свечении лицо Дилана уже не казалось печальным. В глаза вернулись искорки, только были они теперь какие-то дерзкие, строптивые. Он кинул Алеку куртку.

– Мы оба знаем: тут, на корабле, вам оставаться нельзя, – негромко сказал Дилан.

Алек кивнул. Освоившись с новыми для них двигателями, дарвинисты ни за что не позволят ему служить на «Левиафане». Зато, пожалуй, прихватят его на всякий случай с собой в Англию, не обязательно даже разузнав, кто он такой. Нет, надо бежать.

– Ну что. Пойду, наверное, дальше на разведку.

– Что ж, иди, – согласился Дилан. – А я пойду постерегу за тебя яйца. Только до рассвета чтобы вернулся, а то ученая леди нас обоих обезглавит.

– Спасибо тебе, – сказал Алек.

– В Константинополе стоим всего сутки. Так что другого раза наметить путь у тебя не будет.

Алек с безотчетно забившимся сердцем кивнул.

– Если другого случая поговорить у нас не выдастся, – сказал он, протягивая руку, – надеюсь, мы все равно останемся друзьями. Вопреки всему. Война же не будет длиться вечно.

Дилан, пристально поглядев на протянутую для пожатия руку, ограничился кивком.

– Друзьями так друзьями. Фонарь оставь себе: я и так, в темноте, доберусь.

И, повернувшись, молча полез по скобам наверх, пока не канул в темноту.

Алек с минуту стоял, озадаченно глядя себе на руку. Почему Дилан вдруг так резко к нему охладел? Быть может, решил, что чересчур разоткровенничался или сболтнул лишнего? Или сам Алек что-то не так сказал?

«Ну да ладно, – подумал он со вздохом. – Времени на размышления особо нет. Надо искать путь к спасению. Когда „Левиафан“ тронется обратно в Англию, бежать будет поздно. С корабля надо скрыться менее чем через двое суток».

Подхватив фонарь, Алек пошел к люку.

•ГЛАВА 10•

Дэрин впервые видела город жестянщиков.

Константинополь медленно проплывал внизу. Его покатые холмы были очень плотно застроены. Вокруг изысканных белокаменных дворцов и куполов мечетей теснились здания современной постройки, некоторые не меньше шести этажей в высоту. Город рассекали на три части две узкие жемчужно-серебристые полосы воды, а дальше, к югу, простиралась безмятежная гладь моря, на которой семечками рассыпались бесчисленные торговые суда и суденышки, паровые и парусные, под флагами добрых двух десятков стран. Всю панораму застилала пелена дыма, исторгаемого бессчетными фабриками, мануфактурами и, конечно же, моторами; в этом чаду по хитросплетению узких улиц сновали пешеходы. Почтовых птиц в задымленном воздухе заметно не было; разве что пара-другая бипланов да гиротоптеров невесомо скользила над крышами, огибая каменные шпили минаретов и поблескивающие антенны беспроволочной связи.

Тяжело представить себе, что Алек может жить в подобном месте, полном машин и металла, где нет никого, кроме людей-муравьев да еще, пожалуй, клопов. Странно, что она вообще о нем еще думает. Надо же было так разоткровенничаться: выложила все о том, что случилось с папой, а затем вдобавок приняла изъяснения Алека за такое, что ему и в голову не приходило.

Надо же быть такой дурехой, чтобы хоть на секунду представить, будто этот чертов принц посмотрит на нее так, как бы ей хотелось. Он и имени-то ее настоящего не знает. А прознай, что она – переодетая девчонка, удрал бы, небось, миль на десять. Хорошо, что он все равно надумал бежать. Выскользнет нынче со своими дружками-жестянщиками в этот окутанный дымом муравейник, и поминай, как звали. А вообще, хватит вести себя как деревенская простушка, которая голову теряет, стоит мимо пройти смазливому пареньку.

А ну-ка, Дэрин Шарп, выше нос! Раскисать, как некоторые штатские, не для вас!

«Левиафан», снижаясь, плыл низко над водой, и Ньюкирк, приникнув к большому окну старшинской кают-компании, смотрел во все глаза, пытаясь, несомненно, различить внизу, над лесом мачт и дымовых труб, смертоносное острие пушки Теслы на палубе «Гебена».

– Ты германцев видишь? – взвинченным голосом спросил он.

Дэрин покачала головой.

– Так, два-три торговых судна да угольщик. Я же говорил, те броненосцы давно тю-тю.

Однако Ньюкирк, в своей натянутой на опаленную макушку парадной фуражке, не успокаивался. Морская гладь тянулась до самых Дарданелл. Укромных уголков и щелей, где мог бы укрыться броненосец, здесь хоть отбавляй. «Левиафан» же приближался к Константинополю над сушей: не хватало только еще раз попасть под молнию броненосца жестянщиков.

– Мичманы Шарп и Ньюкирк, – послышалось в дверях, – вы оба славно смотритесь!

Дэрин, обернувшись, коротко поклонилась ученой леди, чувствуя себя в парадной форме несколько неловко. Раньше она надевала ее лишь раз, на церемонию присяги. Портной в Париже, изготавливая мундир на заказ, видимо, здорово недоумевал, почему эта ненормальная англичанка так волнуется из-за своего бала-маскарада. Теперь, спустя месяц, нарядный китель оказался тесноват в раздавшихся плечах, а сорочка и вовсе жала, как воротник викария.

– Честно сказать, мэм, я чувствую себя как пингвин, – признался Ньюкирк, прилаживая шелковый галстук-бабочку.

– Ну и что с того? – невозмутимо заметила доктор Барлоу. – Перед посланником Маллетом мы должны выглядеть респектабельно.

Дэрин со вздохом повернулась обратно к окну. Склады совершенно пусты, а на то, чтобы пополнить запасы всего корабля, отводятся лишь сутки. Спрашивается – к чему наряжаться только для того, чтобы посетить большой базар? Сама доктор Барлоу облачилась в костюм для верховой езды, будто герцогиня на лисьей охоте.

– Как вы думаете, мы сможем найти солонину в Константинополе? – спросил с надеждой Ньюкирк.

– В Стам-бу-ле, – назидательно произнесла доктор Барлоу, похлопывая на каждом слоге по голенищу стеком. – Не забывайте именовать этот город именно так. Иначе мы уязвим самолюбие местных жителей.

– Стамбул? – недоуменно переспросил Ньюкирк. – Но он же на всех картах значится как Константинополь?

– Это на наших картах, – пояснила ученая леди. – Мы называем его так в честь Константина, императора-христианина, основавшего город. А здешние жители с тысяча четыреста пятьдесят третьего года именуют его Стамбулом.

– Они сменили название четыреста с лишним лет назад? – не отворачиваясь от окна, спросила Дэрин. – Может, настало время как-то скорректировать наши чертовы карты?

– Мудрое замечание, мистер Шарп, – сказала доктор Барлоу, негромко добавив: – Интересно, скорректировали ли свои карты германцы?

Опустился «Левиафан» на пыльном, шириной в милю летном поле на западной оконечности города. Причальная мачта стояла по центру, вздымаясь маяком средь моря травы – почти так же, как и в «Уормвуд скрабз». Похоже, что и у дарвинистов, и у жестянщиков воздушные корабли страховались от капризов ветра одинаковыми способами. Многочисленный наземный персонал в контрастирующих с зеленой травой ярко-красных фесках сноровисто и быстро управлялся с причальными канатами.

– Мистер Ригби говорит, они здорово набили руку на германских дирижаблях, – пояснил Ньюкирк. – Говорит, нам не мешает перенять их приемы.

– Может, и переняли бы, будь мы поближе, – досадливо отмахнулась Дэрин.

Ей самой хотелось оказаться внизу среди швартовщиков или хотя бы присоединиться к такелажникам наверху. Но доктор Барлоу потребовала, чтобы мичманы в своей парадной форме не лезли куда ни попадя.

Двигатели попеременно взревывали, поворачивая под ветром корабль в нужную сторону: Алеку с его друзьями-жестянщиками сидеть сложа руки не приходилось.

Минут через десять «Левиафан» был схвачен дюжиной канатов; нос водородному летуну принайтовили к причальной мачте, а глаза прикрыли шорами экранов.

Дэрин нахмурилась.

– Что-то они нас прикрепили высоковато: до земли еще с полсотни футов.

– Все как задумано, мистер Шарп, – успокоила доктор Барлоу, указывая стеком куда-то вдаль.

Дэрин, разглядев, что именно движется к ним со стороны деревьев, раскрыла рот от удивления.

– Ого! – воскликнул Ньюкирк. – Я и не думал, что у жестянщиков есть элефантины!

– Это ведь не животное, – воскликнула Дэрин. – Это чертов шагоход.

ХОЛОДНЫЙ ПРИЕМ

Машина тяжко ступала, переставляя ноги-бревна и мерно покачивая при ходьбе бивнями. Ход ее ног регулировали четверо водителей в синих мундирах, сидя в специальных, приделанных к бедренной части седлах. Медленно, как хвост у дремлющей кошки, ходил из стороны в сторону разделенный на дюжину металлических сегментов механический хобот.

– В ней росту футов пятьдесят, – изумленно определил Ньюкирк. – Еще больше, чем у настоящей элефантины!

Солнце вспыхнуло зеркальными бликами на полированной стали боков шагохода, стоило железному гиганту выйти из-за деревьев. Над спиной мастодонта возвышался балдахин, напоминающий колпак боевого ястреба. На платформе стояло несколько человек в парадных мундирах, а спереди управлял хоботом пятый водитель. Металлический исполин изредка похлопывал ушами, отчего свисающая по бокам машины блестящая ткань легонько колыхалась.

– Как видите, – указала доктор Барлоу, – посланник весьма стильно обставляет свои выезды.

– Я знаю, что в странах жестянщиков использовать зверей не полагается, – сказала Дэрин. – Но зачем шагоходу придавать сходство с животным?

– Дипломатия сплошь состоит из символов, – пояснила доктор Барлоу. – Слоны символизируют царственность и силу; а по преданию, слон возвестил о рождении пророка Мухаммеда. Так что и у самого султана боевые машины имеют такой вид.

– Здесь что, все шагоходы похожи на зверей? – полюбопытствовал Ньюкирк.

– Да, большинство, – ответила ученая леди. – Наши османские друзья хотя и причисляют себя к жестянщикам, но связь с нами тоже окончательно не потеряли. Потому я на них и надеюсь.

Дэрин нахмурилась, мимоходом вспомнив про загадочные яйца в машинном отделении. Что, интересно, могут символизировать зреющие в них существа?

Однако на домыслы не осталось времени. Вскоре металлический слон уже стоял возле гондолы корабля, на него опустили сходни.

– Будьте молодцами, джентльмены, – напутствовала доктор Барлоу. – И не промахнитесь мимо слоника.

•ГЛАВА 11•

Хауда – так посланник именовал платформу «Неустрашимого» – амплитудой движений чем-то напоминала лодчонку на морских волнах. В такт поступи слона она зыбко колыхалась из стороны в сторону, но в целом движение было стабильным и предсказуемым. Во всяком случае, их не так сильно болтало, чтобы вызывать у Дэрин симптомы морской болезни.

Иное дело, понятно, Ньюкирк.

– Черт нас дернул загрузиться в эту люльку, – бледнея при каждом очередном колыхании, запоздало сокрушался он. – В конце концов, мы поступали на воздухоплавательную, а не на слоновью службу!

– И не в дипломатический корпус, – ворчливо вторила ему Дэрин.

Коротко поздоровавшись, посланник со свитой попросту игнорировали обоих мичманов. Они все время ворковали с доктором Барлоу на французском, хоть и были поголовно англичанами. А как же, светский этикет требует. И похоже, ни словом не обмолвились насчет доставки припасов.

Интересно, как на «Неустрашимом» можно доставлять провиант на корабль? В хауде, с ее шелками и кистями, места под них особо не было, да и представить сложно, чтобы в этот изящный альков штабелями грузились ящики. В принципе, машина, как и настоящая элефантина, могла бы тянуть за собой повозку на колесах или полозьях, да только где ее взять? Может, что-то появится, когда они прибудут на базар?

– Юноши, не позволите мне вас кое о чем расспросить?

Дэрин обернулась. Обратившийся к ним человек выглядел иначе, чем остальные дипломаты. Одет небрежно, с заплатами на локтях, шляпа какая-то бесформенная, на шее громоздкий фотоаппарат, а на плече примостилась экзотичного вида лягушка. Посланник представил его как репортера какой-то нью-йоркской газеты. Видимо, оттого и странный акцент, американский.

– Вам бы лучше, сэр, расспросить ученую леди, – предложил Ньюкирк. – Мичманам с гардемаринами мнения иметь не положено.

Человек рассмеялся, после чего, подавшись вперед, негромко спросил:

– Тогда просто так, не для прессы. Ваш воздушный корабль здесь, в Стамбуле, для каких-то конкретных целей?

– Просто дружеский визит. – Дэрин кивнула в сторону посланника. – Дипломатия, все такое.

– А-а, – протянул репортер. – А я-то думал, потому, что сюда со всех сторон стекаются немцы.

Дэрин, приподняв бровь, покосилась на лягушку. Судя по крупной голове, «памятушка»-зверушка, которую используют для записи судебных слушаний и заседаний парламента. Надо быть осмотрительней со словами.

– В основном инженеры, – продолжал сотрудник прессы. – Все подряд строят. Недавно закончили новый дворец султана.

– Да-да, ученая леди как раз завтра туда направляется, – сказал Ньюкирк и осекся от незаметного, но ощутимого тычка Дэрин под ребра.

– Сэр, – обратилась к репортеру Дэрин, – а как вас, простите, звать?

– Эдди Мэлоун, из «Нью-Йорк уорлд». – Все так же улыбаясь, он протянул руку. – Ваше имя я, понятно, спрашивать не буду, ведь разговор у нас, как говорится, конфиденциальный.

Протянутую руку Дэрин пожала, прикидывая, может ли этот писака доставить хлопоты. Когда представлялся посланник, все имена щелкопер увлеченно записывал в потрепанный блокнот, а затем еще и делал снимки не менее потрепанным фотоаппаратом со вспышкой из светляка-фабриката.

Американцы вообще народ странный: ни дарвинисты, ни жестянщики. Берут и от тех и от других, а потом смешивают на свой лад. Все полагали, что в войну они ввязываться не будут, если только кому-то не хватит глупости их в нее втянуть.

– Впрочем, без немецких офицеров здесь тоже не обходится.

Мэлоун указал на двух часовых, застывших навытяжку у ворот летного поля. Вместо фесок на них были шлемы с заостренными шишаками, чем-то похожие на пилотский шлем Алека.

– Это германцы? – насторожился Ньюкирк.

– Нет, османские солдаты, – ответил репортер. – Но вы гляньте: раньше мундиры у них были куда цветастее, а теперь фельдмаршал обрядил их во все серое. Прямо как натуральные жестянщики.

– А кто это такой? – спросила Дэрин.

– Фельдмаршал? Лиман фон Цандер. Чистокровный пруссак, близкий к кайзеру. Османы назначили его в Стамбуле начальником гарнизона. Ваши друзья-дипломаты, понятно, подняли шум, и он поспешил ретироваться. Но не раньше, чем вымуштровал здесь всех на прусский лад! – Мэлоун попробовал изобразить чеканный строевой шаг, но в зыбкой хауде это плохо получалось.

Дэрин со значением поглядела на Ньюкирка: дескать, все понятно, чокнутый.

– Так османы поставили во главе своего дурацкого войска германца?

– Может, им просто надоело всем потакать? – Мэлоун пожал плечами. – Тут в свое время заправляли то французы, то англичане. А теперь все, дудки. Вы, наверное, слышали об «Османе»?

Дэрин неспешно кивнула.

– Ну да. Корабль, который позаимствовал лорд Черчилль.

– Позаимствовал?! – Писака, едко хохотнув, застрочил у себя в блокноте. – С вашего позволения, я позаимствую эту фразу у вас.

«Вот Dummkopf! – ругнула себя мысленно Дэрин. – Все-таки вырвалось».

А вслух сказала:

– Видимо, здесь это новость?

– Хороша новость! Да Стамбул просто стоит на ушах! Сам султан почти банкрот, так что этот дредноут купила вскладчину фактически вся страна. Бабульки продавали свои мониста и приносили деньги. Детишки разбивали копилки и на сбереженные гроши покупали билеты в театр теней на представления о нем и его монстре-спутнике. Так что этот корабль, можно сказать, принадлежит империи – по кусочку каждому из ее граждан! По крайней мере, так было, пока не пришел лорд Черчилль и не прикарманил его!

Репортер улыбнулся с безумным ехидством; лягушка у него на плече флегматично завела глаза, запоминая сказанное.

– То есть, – Дэрин кашлянула, – получается, страсти здесь слегка накалены?

Мэлоун кивнул на расходящиеся перед ними створки ворот летного поля и лизнул кончик своего химического карандаша.

– Скоро сами увидите.

От ворот в город вел широкий проезд. По мере продвижения улицы вокруг становились все оживленней, а здания по высоте сравнялись с хаудой. Мимо окон и витрин с изобилием ковров и блюд с одинаково аляповатыми геометрическими узорами, от одного вида которых у Дэрин аж рябило в глазах, озабоченно сновали люди. Вдоль тротуаров тесно жались ларьки и прилавки, торгующие грудами орехов, сухофруктов и шаурмой на крутящихся вертелах. Ржаво-красными и пыльно-желтыми пригорками высились толченые специи, они же лежали в объемных фуражных мешках. Густые экзотичные запахи ощущались даже сквозь бензиновую вонь моторов, масляно оседая в гортани так, что казалось, будто ощущаешь их на вкус, как бывало в теплицах для разведения фабрикатов.

Теперь стало ясно, для чего шагоходу хобот. Шествуя сквозь толпу, машина грациозно поводила им вправо-влево, отгребая в стороны вездесущих пешеходов. Пальцы водителя впились в рычаги управления. Он без всякого ущерба отодвигал тележки и даже успел спасти детскую игрушку, упавшую случайно под ноги шагающему исполину.

Другие шагоходы во множестве тянули и толкали по улицам повозки. Большинство из них было стилизовано под верблюдов и ишаков, а один представлял собой рогатое чудище, которое Эдди Мэлоун назвал азиатским буйволом. Проворно пробирался сквозь людскую толчею металлический скарабей размером с омнибус; на нем с отрешенным видом сидели пассажиры.

В одном из проулков Дэрин заметила пару шагоходов, по форме похожих на людей: ноги-бревна, длинные ручищи, что-то вроде лиц. Ростом они почти не уступали «Неустрашимому» и были задрапированы в полосатую ткань со странными символами. Оружия в их когтистых лапищах при этом видно не было.

– Что-то вроде боевых шагоходов? – поинтересовалась Дэрин.

– Нет. Это железные големы, – пояснил репортер. – Охраняют еврейские кварталы. – Он взмахом указал на толпу. – Османы в большинстве своем турки, но вообще Стамбул – настоящая этническая мешанина. Помимо евреев, здесь еще греки, армяне, венецианцы, арабы, курды, валахи, вайнахи. В общем, кого только нет.

– Боже правый, – сказал Ньюкирк. – Половину я и выговорить не смогу.

Репортер с улыбкой черкнул что-то в блокноте.

– И у всех свои боевые шагоходы – на всякий случай, для поддержания мира.

– Довольно хлипкий мир, должно быть, – заметила негромко Дэрин, озирая улицы внизу.

Публика там, надо сказать, выглядела весьма разношерстно: кто в фесках с кистями, кто в бедуинских хламидах, женщины в хиджабах и паранджах, а кто-то в пиджаках, как на улицах Лондона. И вроде все друг с другом уживаются, по крайней мере под недреманным оком железных големов.

– А это что? – указал вперед Ньюкирк.

В четверти мили улица словно вздыбилась чем-то багровым, двигающимся сквозь толпу им навстречу.

– А это встречающие. – Эдди Мэлоун послюнил карандаш.

Дэрин, подавшись вперед, козырьком приложила руку к глазам и вгляделась. Прямо по курсу показалась группа людей в алых фесках. Они что-то кричали, размахивая кулаками. Французская болтовня разом стихла.

– Боже ты мой, – озабоченно произнес посланник Маллет. – Опять эти молодчики.

– Это кто? – повернувшись к водителю, спросила Дэрин.

– Да, наверное, младотурки, сэр, – ответил тот. – Тут в городе полно всяких тайных обществ, революционеров. Даже ориентироваться в них не успеваешь.

Пыхнула вспышка: Эдди Мэлоун сделал снимок.

– Шесть лет назад младотурки попытались свергнуть султана, – рассказал посланник, протирая пенсне. – Однако немцы их приструнили. И вот теперь они ненавидят всех иностранцев. Видимо, этого стоило ожидать. Согласно моим источникам, газеты науськивают их россказнями насчет «Османа».

– Вы говорите, по вашим источникам? – переспросила доктор Барлоу.

– Сам я турецким, конечно, не владею, да и мой персонал тоже. Но источники у меня есть, причем отличные. Уверяю вас.

Ученая леди изобразила удивление.

– Господин посланник, вы хотите сказать, что ни один из вас не в состоянии читать местные газеты?

Посланник деликатно кашлянул; сопровождающие его лица с отсутствующим видом уставились в пространство.

– Да в этом и смысла нет. – Эдди Мэлоун подал сидящему во вспышке светляку кусочек рафинада. – Я слышал, немцы уже добрую их половину подмяли под себя.

Доктор Барлоу взглянула на посланника с беспокойством.

– Да нет, – все так же рассеянно протирая очки, возразил он. – Владеют они только одной из газет. Хотя, надо признать, довольно влиятельной. Очень умно с их стороны – наводнять Константинополь своим враньем.

– Между прочим, Стамбул, – со значением сказала доктор Барлоу, сжимая стек.

Дэрин, качнув головой, повернулась обратно к толпе.

Между тем скандирующие люди, взмахивая в унисон кулаками, приближались. Их фески пробивались сквозь скопище людей и повозок, словно алый ручей. Вскоре они, яростно крича, окружили шагоход и теперь дружно размахивали зажатыми в руках газетами. Дэрин пригляделась: там во всю передовицу был снимок корабля, а над ним большой заголовок.

«Ос-ман, Ос-ман!» – скандировала толпа.

Было там и еще какое-то слово – «бахамот», что ли, – которое Дэрин даже не распознала.

– Н-да, – язвительно хмыкнула доктор Барлоу. – Хорошее начало, ничего не скажешь.

Посланник поднялся, нервно похлопывая по полированным перильцам хауды.

– Мадам, беспокоиться нет оснований. Поверьте, мы на «Неустрашимом» проходили и не через такие толпы.