Текст книги "Маленькая ложь Бога"

Автор книги: Сирил Массаротто

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

– Говорю тебе! Все твои шестьдесят лет воспоминаний остаются, конечно же, при тебе, но в остальном ты снова стал тем молодым парнем, каким я тебя узнал!

– Когда я работал в секс-шопе? Но это же гениально!

Я инстинктивно гляжу на свои руки: они изменились. Пальцы стали тоньше, вены не так выступают, кожа, возможно, чуть светлее. Странное впечатление.

– Значит, я был на пике в тридцать три года?

– Да.

– Скажи, пожалуйста, а ведь здесь, на этом свете, гораздо лучше, чем на том! Сколько раз я думал: «Вот бы отправиться назад во времени, но так, чтобы все, что я узнал за жизнь, осталось со мной!» – и, пожалуйста, так и случилось!

– Да, только тебе с этим нечего делать…

– Вот обидно! Если подумать, я ведь и правда был тогда в неплохой форме! Ко всему прочему, это в тот год я женился… Вот с этой физиономией я и покорил тогда Алису, помнишь?

– Еще бы я не помнил! Я ведь, кажется, тогда подкинул тебе парочку идей для ее соблазнения!

– Да-да! Я хочу взглянуть на свое лицо… Пойдем к реке, вода такая чистая, я посмотрюсь в нее!

– Подожди!

Я опрометью бросаюсь к ручью, протекающему в двух-трех сотнях метров справа от меня, и убеждаюсь, что мне и правда лет тридцать или около того: никогда не думал, что снова смогу так быстро бегать и с такой легкостью. Легкость, бодрость ощущаются во всем теле, оно больше не кажется мне тяжелым вагоном, который я был вынужден с трудом таскать за собой, нет, это – локомотив, толкающий меня вперед.

Пьянящее ощущение: свежий ветер на щеках, влажная трава под босыми ногами; странное впечатление возрождения к новой жизни, а ведь я только что умер.

У самого берега я замедляю бег и оглядываюсь на Бога, который стоит на том же месте, неодобрительно покачивая головой. Я жестом подзываю его к себе, и в мгновенье ока он оказывается рядом.

– Я же сказал тебе подождать… А ты будто с цепи сорвался. Ну да, ты помолодел, но тебе все же не четырнадцать лет! Бегать по Саду, честное слово… Чувствую, я с тобой еще хлебну.

– Поставь себя на мое место! Мне так не терпится увидеть себя! И кажется, не мне одному…

На берегу застыли сотни таких, как я, одни – присев на корточки, другие – и таких больше – лежа; я отступаю на несколько шагов и вижу, что по обоим берегам реки, сколько хватает глаз (смотри-ка, а я ведь и вижу теперь гораздо лучше!), люди пристально вглядываются в зеркальную поверхность.

– Смотри, как они увлеченно разглядывают собственное отражение! Целый букет нарциссов!

– Ты не дал мне пояснить…

– Минутку, я только взгляну на себя, а потом ты все скажешь!

– Нет, пожалуйста, сначала выслушай меня, и…

Не дослушав до конца, я бегу к самой кромке воды, встаю на колени и склоняюсь над рекой. Водная гладь необыкновенно чиста – ни волны, ни морщинки. Мне удивительно видеть эту физиономию, удивительно вновь обрести молодость, коварно ускользнувшую от меня, так, что я даже и не заметил.

– Эй, Бог, ты только погляди на этого красавчика! Нет, честно, признайся, что я…

Внезапно воды расступаются, мое отражение исчезает, а на его месте открывается черная бездна. Что-то происходит, но я не понимаю, что именно; я едва успеваю отшатнуться, но тут же понимаю, что слишком поздно.

Тьма поглощает меня.

Меня засасывает в реку.

Я падаю с безумной скоростью: такое впечатление, что меня что-то безудержно тянет вниз, как будто засасывает черная дыра.

Мне хочется орать, но страх и скорость падения парализуют меня. К счастью, через несколько мгновений я различаю внизу некое свечение, которое по мере моего приближения постепенно превращается в свет.

Вскоре я окончательно выныриваю из тьмы и раскрываю рот при виде открывшегося мне зрелища.

Это земля.

Я падаю на землю.

Я приближаюсь к ней на полной скорости, перед моими глазами встают очертания океанов и материков, я пролетаю сквозь атмосферу. Еще несколько секунд – и я разобьюсь самым постыдным образом, но, несмотря на страх, я начинаю понимать, что невольно направляюсь к моему полушарию, моему континенту, моей стране, моему региону, моему городу, моему кварталу, моему…

К моему дому!

Как только я это замечаю, падение замедляется, и чем ближе становится земля, тем медленнее я падаю.

Да, это мой дом, я не сошел с ума! Я узнаю свой садик, вон там, а перед ним – моя машина…

Хоть я падаю и медленно, но столкновение с крышей неминуемо, сейчас будет больно…

Но нет.

Я пролетаю сквозь черепицу и балки, как призрак. Теперь у меня такое ощущение, будто я парю в воздухе.

Вот и второй этаж, моя комната.

Уму непостижимо: я дома. У себя в доме.

Но мое падение потихоньку продолжается. Я пролетаю лестничную клетку и оказываюсь на первом этаже… Все, я больше не падаю, не парю в воздухе: я стою на полу у себя в гостиной.

О боже…

Посреди комнаты – опрокинутый стул.

А рядом со стулом я вижу распростертое тело.

Мое тело.

Мой труп.

Меня пробивает дрожь.

Это – я, мое мертвое тело распростерто передо мной самим. Никакой крови, но зрелище все равно устрашающее. Если бы я был убит, это не могло бы произвести на меня более удручающее впечатление. Понимать, что это – всё, конец, что эта плоть – моя плоть – ничего больше не заключает в себе… ужасно.

Я действительно мертв.

А сколько же времени я мертв? Было около полудня, дети должны были прийти к половине третьего. Что там показывают большие часы в гостиной? Час дня. Час, всего лишь час прошел с момента моего перехода от жизни к смерти! Да уж, Бог не любит проволочек! Раз – и готово, хорошо и быстро.

Час дня… Это означает, что через полтора часа Лео, Марион и малышка Ивуар будут здесь. Они станут звонить, стучать, а затем, не получив ответа, воспользуются своим ключом. И мой сын увидит меня таким – распростертым на полу. Все просто. А может даже, первой в комнату войдет Ивуар. Ей два с половиной годика, и она обожает, чтобы мама с папой открыли ей дверь, а она бросилась в объятия к своему дедушке.

К дедушке. Все, нет больше у моей внучки дедушки.

А у сына – отца… Конец. Так я и умер, не сказав ни слова, не заметив, как все случилось. Никогда не думал, что умру таким молодым! И ведь я не оставил завещания, не сделал никаких распоряжений – ничего. Жил, как будто считал себя бессмертным, – парадокс, учитывая, сколько близких я потерял за свою жизнь.

Умер, так и не сказав ничего никому. Да я и не разговаривал с ними никогда по-настоящему, все всегда умалчивал, никому не открывал душу. Конечно, они знают, что я их любил, но у меня никогда не получалось выразить мои чувства. Только несколько раз я сказал Лео, что люблю его, но только по телефону, перед тем как повесить трубку. Это, конечно, потому, что по телефону мы друг друга не видим, не смотрим друг на друга, и наши чувства не скованы этой чертовой стеснительностью, этим парализующим страхом, который мешает отцу и сыну сказать: «Я тебя люблю» – вот так просто, глядя в глаза друг другу.

А теперь – слишком поздно. Другой возможности уже не будет. Ни у меня, ни у Лео, ни у Ивуар…

Бедные. Ужас, что я им устроил.

Мне хочется плакать; и я чувствую, как на глаза медленно наворачиваются слезы.

Вот одна уже катится по щеке. Но не успевает она докатиться до уголка рта, как невиданная сила тянет меня кверху.

Я взмываю ввысь еще стремительнее, чем падал, земля удаляется, исчезает совсем, и, едва достигнув кромешной тьмы, я снова оказываюсь на берегу реки.

– Что происходит? Мне привиделось, или?..

– Нет, ничего тебе не привиделось.

– Меня выбросило на землю!

– Занятно, правда?

– Не то слово… В жизни не испытывал такого ужаса!

– Так тебе и надо, не послушал меня – и вот. Я как раз собирался тебя предупредить, что, когда вы в первый раз подходите к реке, она отсылает вас к вашему прежнему «я», и этот переход получается трудноватым…

– Если бы только переход! Я только что увидел себя мертвым, там, внизу, и, можешь мне поверить, это был еще тот шок!

– Да, знаю. А ведь ты умер чистенько, если можно так выразиться. Теперь представь себе погибших в автокатастрофе, на пожаре, раздавленных – каково им увидеть себя в таком состоянии… Это страшно тяжело, даже при том, что, попадая в Сад, они становятся красивыми, какими только можно быть.

– В любом случае, теперь буду держаться от этой реки подальше… Мне вот только интересно, что же эти-то в нее так уставились, можно подумать, что все они – любители острых ощущений!

– Нет, не беспокойся, в следующий раз тебя никуда не затянет! И потом, чтобы ты знал, внизу оказалась просто твоя проекция, а сам ты вместе с остальными продолжал стоять, склонившись над рекой. В будущем ты сможешь, как и они, спокойно смотреть вниз – и всё.

– Смотреть вниз?

– Ну да, для этого и существует Река. Чтобы видеть, что происходит на земле.

– Так вот чем занимаются все эти люди! Они наблюдают за землей?

– По правде говоря, они не только наблюдают…

– Вот как?

– Да, но…

– Но – что?

– Это сложно…

– Так ты объясни, я пойму!

– Видишь, почему я не хотел, чтобы ты сразу мчался к Реке? Мне нужно было время, чтобы, прежде чем говорить на эту тему, рассказать тебе еще кое о чем, и…

– Ну, давай же, Бог, пожалуйста, скажи! Чем заняты все эти умершие, склонившиеся над землей?

– Они изменяют мир.

Я вскакиваю на ноги и оборачиваюсь к нему:

– Изменяют мир? Ты хочешь сказать, своей властью, присматривая за теми, кого они избрали? И делают так, чтобы этим людям жилось лучше? Так?

– Да. Но не только…

– Ну, давай же, не тяни, как раньше!

– Повторяю: проблема в том, что все пошло не так, как должно было… Предполагалось, что ты будешь узнавать обо всем понемногу, что сначала ты привыкнешь к этому месту, проникнешься его тишиной, покоем…

– Ну, выкладывай же наконец!

– Знаешь что, мог бы и повежливее попросить! Короче. Дело в том, что Сфера наблюдения – это только Первая Власть. Ее задача утешить вас, обогреть, показать, что даже в Смерти вы сохраняете связь с миром живых. Таким образом, вам легче принять свою участь и проистекающее из нее ваше новое состояние. Но на самом деле…

– Да?

– Есть еще две ступени Власти. А все три Власти вместе позволят тебе, как они позволяют любому умершему, изменять мир.

«Три власти» и «изменять мир»: от одного звучания этих слов меня кидает в дрожь. Находясь в этом саду, я смогу совершать чудеса. Я – Аладдин, а Бог – джинн из лампы, который исполнит три моих желания. В одно мгновенье в голове у меня проносятся сотни, нет – тысячи возможностей; меня охватывает такой восторг, что я почти готов забыть, что умер.

– Значит, все мы, и я тоже, можем напрямую вмешиваться в то, что происходит на земле?

– Да. Для этого и существует это место, это – то, что дает вам Смерть.

– Тогда мне хочется сказать: «Спасибо, смерть!» И значит, мы смотримся в реку, чтобы реализовать данные нам власти? Так?

– Именно. И в первую очередь, Власть Смотрителя.

– Ясно… Теперь мне становится понятнее, почему у всех здесь такой сосредоточенный, такой озабоченный вид. Это ведь страшная ответственность – влиять на судьбы мира! А как это действует? Надо загадать желание?

– Нет, все совсем не так поэтично, более… прагматично, что ли. Надо просто принять для себя решение. Сделать свой выбор.

– И я могу сделать это прямо сейчас – выбор то есть?

– Конечно же, нет.

– Почему?

– Потому что на этом этапе тебе еще не позволено знать о существовании двух других ступеней Власти. Ты должен сосредоточиться исключительно на данной тебе Власти Смотрителя. Сначала ты должен научиться выбирать, привыкнуть, понять всю суть данной тебе роли Смотрителя, затем – научиться ее применять. Все остальное – потом.

– Опять твои штучки!

– Нет, так надо. Ты не должен забивать себе голову догадками, предположениями, расчетами. Всему свое время. Когда ты удостоишься второй Власти, то сможешь опять же сконцентрироваться исключительно на принятии решения, на расчете возможных последствий, которые оно будет иметь там, внизу… Ну ладно, я оставлю тебя на время одного: приведешь свои чувства в порядок, поразмыслишь, продолжишь знакомство с Садом…

– Какое там знакомство… Речка, которая засасывает тебя куда-то, плюс этот натюрморт – нет уж, спасибо! Я бы лучше еще поговорил о ступенях Власти!

– Не руби с плеча. Поверь, сюрпризы для тебя еще не кончились! Ладно, я тебя оставляю.

– Нет!

– Что – нет?

– Ты меня знаешь: я же с ума сойду от всех этих дел!

– Да уж, не сомневаюсь.

– Ну так напрягись, сделай для меня одно маленькое исклю…

– Ты правда этого хочешь?

– Да, не-пре-мен-но! И пожалуйста, без этих твоих штучек! Никаких йети, ладно? Мне нужна информация – настоящая!

– Ну, хорошо. Ты хочешь, чтобы я сказал, где находятся Алиса и твоя мать?

– Ну да, конечно!

– Их здесь нет.

– То есть?

– Просто они приняли решение покинуть Сад. Здесь никого не держат против воли. Вам достаточно только сказать, что вы хотите уйти в любой момент, и ваше желание будет исполнено.

– Правда? И отсюда можно уйти, даже не воспользовавшись Властью?

– Конечно. Вы свободны и можете отказаться от предложенных вам трех даров. К твоему сведению, твоя мать и Алиса воспользовались всеми тремя ступенями Власти и решили, что исполнили свое предназначение полностью. И только после этого решили уйти. Уже давно…

– А куда попадаешь, когда уходишь из сада?

– Никуда.

– Как это?

– Вы никуда не попадаете. Из Сада уходят насовсем: это не Жизнь и не Смерть.

– Ты хочешь сказать, что это – конец, окончательный?

– Да, конец Бытия.

– Ого… И как это происходит?

– Слушай, а может, мы немного притормозим с откровениями? Я оставлю тебя поразмыслить надо всем этим, а об остальном поговорим позже, а?

– Ладно.

– Ну, давай, пока. И отдохни немного!

И вот я один в огромном саду, который, как выясняется, вовсе не райский. Хотя похож, даже очень – кажется, Бог любит поиграть словами.

Я делаю глубокий вдох и тяжело выпускаю из себя воздух, но никакого шума не слышно, и из ноздрей не выходит ни малейшего дуновения. Это странное ощущение напоминает мне, что я и правда умер.

Ладно.

Значит, сейчас я не спеша разберусь со своими чувствами, оправлюсь от потрясения, проникнусь покоем сада и займусь тем, чем посоветовал мне заняться Бог: стану размышлять.

Но о чем? Теперь я знаю почти всю правду: о жизни, о смерти, о Вопросе Вопросов, о Тройной Власти… Не буду же я тут философствовать, витая в облаках! К чему мертвому рассуждать о смысле жизни? Это было бы просто глупо! Хотя ситуация, возможно, наиболее благоприятствует таким размышлениям: уж что-что, а теперь я и правда могу взглянуть на эту тему со стороны… А может быть, мне надо поразмыслить о собственном пребывании в Саду… Что мне здесь делать? Для чего все это?

Задолго до того, как Бог мне соврал, еще даже до нашей с ним встречи, мне случалось представлять себе смерть – как и всем, я думаю. Когда я был маленький, смерть ассоциировалась для меня с увиденной мельком картиной: дедушка лежит неподвижно на большой кровати, а вокруг горят свечи. Дальше этого дело не шло: хоть я и имел перед собой полное отсутствие жизни, все равно смерть оставалась для меня чем-то совершенно абстрактным. Думаю, что это к лучшему. Только подростком, после ухода моей матери, я стал задумываться о том, что же такое смерть. В этот период я свято верил в прежние и будущие жизни, в реинкарнацию и карму. В этой новой вере было все, чтобы поддержать меня и утешить: моя мама, такая чудесная, такая добрая, такая любящая, обязательно должна была получить совершенно замечательную новую жизнь, без боли, без страданий – высшее счастье, что-то близкое к нирване, – в отличие от убийц и насильников, которые в будущих жизнях воплотятся в тараканов и крыс, обреченных жить в сточных канавах, где им и место. Такое представление о будущей жизни, когда мы пожинаем то, что сами посеяли, было мне очень по душе. Позже я понял, что на этом свете нет и никогда не было никакой справедливости, а потому нет никаких оснований для того, чтобы она существовала и выше; так что я решил ни во что больше не верить. Смерть – это ничто, огромное ничто, нечто вроде вечного сна, черная дыра, из которой не возвращаются. Это был мой любимый вариант ответа на вопрос, самый простой и в сущности самый правдоподобный: у жизни есть начало и есть конец, она представляет собой обратный отсчет – более или менее долгий, в течение которого мы пытаемся сделать так, чтобы наше существование было как можно приятнее, а когда таймер добирается до нуля – все, конец, точка. Такое видение вещей мне представлялось не только справедливым (жизнь сама по себе непростая штука, а уж когда их приходится проживать несколько и всякий раз – с нуля!), но и весьма утешительным, поскольку у меня не было большого желания становиться, как считают некоторые, душой, скитающейся за неимением тела по земле. Не слишком привлекал меня и тот свет – пресловутый рай, местечко среди облаков, куда попадают те, кто любит ближнего, и где они пребывают в величайшей радости и наиполнейшем блаженстве (пока все замечательно)… – вечно.

Вечно.

Вечность.

Есть ли что-то ужаснее этого слова? Конечно, мне очень хотелось снова увидеть маму, Алису, я все отдал бы, чтобы снова обнять их, но быть вместе вечно? То есть всегда, до бесконечности? Кто этого захочет? Для меня это было бы невыносимо, в конце концов мы точно возненавидели бы друг друга. А что может быть хуже – возненавидеть тех, кого ты больше всех любил?

Теперь, когда я знаю всю правду – знаю, что нас действительно ждет нечто вроде рая, я рад, что вечность мне не грозит или, по крайней мере, что у меня есть на этот счет выбор. Но мне обидно, что я ни с кем не встречусь, что мне не дано пережить ни одного мгновенья счастья здесь, в облаках, и ничего с этим не поделаешь. Смерть и правда – не радостная штука, ничего веселого в ней нет!

Так почему бы мне не уйти сразу, прямо сейчас?

У меня наверняка найдется немало причин, чтобы расстаться с этим местом!

Я бы даже сказал, что на данный момент вопрос стоит так: «Есть ли у меня причины, чтобы здесь остаться?» Да чего там далеко ходить… Я и при жизни-то с трудом выносил малейшую вылазку в лес, так что мне совсем не улыбается годами торчать в этом саду! Вот именно, совсем не улыбается!

И похоже, я не один задаюсь таким вопросом, потому что, судя по постным физиономиям всех этих людей вокруг меня, они тоже не испытывают безумного счастья от пребывания в этом месте, наоборот, видок у них у всех очень даже подавленный! Да чего там: поди отыщи тут хоть одно мало-мальски спокойное лицо, чтобы… Ой!

А это кто там?.. Неужто?..

Да нет, не может быть… Надо подойти поближе. Ну и ну, с ума сойти!

Не может быть!

– Эээ, мсье! Мсье!

Да нет же, черт! Что я за дурак!

– Эй, мистер! Мистер Джексон! Please, I’m a fan!^[1]

Ну и дела! Майкл Джексон собственной персоной! Мой кумир! Гуляет себе инкогнито…

Вот это класс!

Значит, он и правда умер!

А ведь сколько народу тогда говорило, что его смерть была разыграна, что он живет где-то тайно… Выходит, что нет. И он не сидит на каком-то секретном острове для миллиардеров вместе с Элвисом, Мерилин и кем-то там еще. Жаль, конечно.

– Майкл, эй, Майкл!

Я видел его как-то вживую, когда был молодым, как будто это было вчера, я несколько часов трясся в поезде, чтобы попасть на тот концерт! И даже научился его «лунной походке» – сам, перед зеркалом! А что, у меня неплохо получалось!

– Эй, мистер Джексон, look, I do the moonwalk!^[2]

Ах, да нет же!

Какой я дурак…

Он же меня не видит и не слышит, тут же нельзя общаться!

Господи, какого идиота я тут разыграл! Хорошо, что Бог меня не видел. Тогда за эту «лунную походку» он меня неделями пилил!

Да, чувствую, что это скоро меня здорово достанет – невозможность общаться со всеми этими людьми! А главное – с ним, вот обида! Мой кумир тут, прямо передо мной, а я ничего не могу сделать!

Да уж…

Нет, так совсем не интересно.

К чему всё, если тут все мертвые…

Да, тут все мертвые, но они-то там, внизу, – живые! Как они там – Лео, Марион, Ивуар? Что сейчас поделывают? Наверно, заканчивают сборы, собираются на недельку домой. Думаю, загружают вещи в багажник, проверяют, все ли на месте – особенно бесчисленные одежки и игрушки Ивуар, конечно.

На недельку домой…

Все же, думаю, Бог мог бы сделать мне маленькую поблажку и дать отсрочку, чтобы я провел эти несколько дней с сыном и внучкой… Ну, что ему стоило? Ничего! Хлопнул в ладоши – и готово! А мне так хотелось бы побыть с ними – в последний раз… Но вместо этого им предстоит пережить одну из тяжелейших недель в жизни, особенно моему Лео: он и так с четырех лет без матери, а тут в двадцать пять потерять еще и отца – все же рано… Слишком рано.

Я должен их увидеть.

Мне не слишком хочется возвращаться к реке, но, чтобы иметь возможность воротиться туда, вниз, я все же иду на берег. Мне приходится пройти несколько сотен метров, прежде чем удается отыскать свободное местечко (странно все же, что Бог не предусмотрел тут больше места, или пусть бы тут было несколько рек – параллельных, надо будет подкинуть ему идейку). Я ложусь как можно осторожнее на траву, так, чтобы лицо оказалось над водой. Не могу сказать, что мне не страшно, но если Бог говорит, что меня не засосет, я верю…

Я вытягиваю шею, чтобы увидеть на поверхности воды свое отражение. Как и в первый раз, волны расступаются, открывая черную бездну; но, к счастью, ничего страшного не происходит. Наоборот, тьма быстро рассеивается, и я вижу землю – как будто из космоса.

Зрелище ослепительное – краски, формы… Великолепно.

Да, великолепно, но скучновато! Ну и что мне теперь делать, чтобы попасть вниз? Люди вокруг меня захвачены – в буквальном смысле – увиденным, они хмурятся, делают какие-то неясные жесты; некоторые даже что-то говорят, но я, естественно, их не слышу. Предполагаю, что они смотрят вниз и осуществляют данную им власть! Но как они это делают? Как отсюда изменяют мир? Если бы можно было просто сказать: «Хочу использовать данную мне власть, чтобы был мир во всем мире», подозреваю, что нашлись бы добрые души, которые уже сделали бы это до меня… Тогда что? Нет, это действует мне на нервы! Кроме того, я завис над Антарктидой, я даже своего континента не вижу, вот если бы можно было повернуть эту… Ой, получается! Она повернулась! Но тогда, может быть… Точно, я могу видеть ту сторону Земли, какую мне хочется, мысленно направляясь в нужный мне уголок! Но если я могу перемещаться слева направо и сверху вниз, может, у меня и вперед получится продвинуться?

Есть!

Я снова двигаюсь тем же путем, что и в прошлый раз, только с гораздо более разумной скоростью – я теперь могу ею управлять: прохожу сквозь атмосферу, направляюсь к своему континенту, стране, региону… Только теперь я хочу попасть домой к Лео и Марион.

Посмотрим, надо сосредоточиться…

Ага, есть! Что за чудо эта способность видеть, что хочешь, перемещаться, куда захочешь, – одной только силой мысли. Стоило мне сфокусировать ее на их доме, и вот я тут. Они тоже, впрочем, я так и думал: они еще не успели уехать. Похоже, они не очень и запаздывают, горы сумок и пакетов уже лежат у двери в прихожей, готовые к погрузке. А Лео где? А, вот он, на улице, проверяет уровень масла и тормозной жидкости в машине, как я его учил. Мой Лео. Какой он красивый, весь в мать… Я так рад, что у него все получилось в жизни, что он счастлив со своим семейством!

«Все за стол! И быстро, а то мы опять не уедем вовремя, и твой папа будет недоволен!»

Марион права, я очень люблю пунктуальность. Смотри-ка, она приготовила всем бифштексы с жареной картошкой: себе и Ивуар рубленые, а Лео, как и положено, антрекот внушительных размеров. Мы с ним всегда любили хорошее мясо. Когда он был еще подростком, я регулярно водил его в ресторан – в качестве компенсации за то, что редко с ним бываю, – и меня приводило в изумление, сколько мяса он мог слопать. Приготовленный Марион кусок просто великолепен, хорошо прожаренный на гриле, «в клеточку» – как мы любим, и картошка выглядит румяной и хрустящей…

Прежде у меня слюнки потекли бы от вожделения, а сейчас – нет, ничего: я не чувствую голода.

Хуже того – я его никогда больше не почувствую! Как все же обидно… О, Ивуар садится за стол, какая она миленькая в этом желтом платьице! Внученька моя! Подумать только, что ты меня никогда больше не увидишь… Боюсь, что, учитывая твой юный возраст, ты меня даже и не запомнишь.

Возмутительно! Ивуар никогда не знала бабушки, а дедушку она, без всякого сомнения, забудет. Через несколько лет мы будем для нее лишь застывшими лицами со старых фотографий да горсткой воспоминаний, которыми поделится с ней Лео. Воспоминаний, которые никогда не будут принадлежать ей, – чужих воспоминаний.

К счастью, благодаря реке я смогу наблюдать за ней и дальше, видеть, как она играет, растет… Нет, все-таки это большая удача оказаться в этом саду. Ну-ка сяду-ка я на диван, побуду с ними, использую эту возможность по максимуму. Если бы я еще был жив, Марион (я ее знаю!) подала бы мне антрекот еще больше, чем у Лео. Думаю, она меня любит, она всегда была такая славная, эта Марион.

Ничего себе, ну и аппетит у нашей Ивуар! Невероятно быстро ест! В таком-то возрасте! Что они ее голодом морят, что ли? На их месте я бы не позволял ей так быстро есть, это вредно для… Ах!

Кто-то постучал меня пальцем по плечу!

Нет, ну так нельзя!

Я оборачиваюсь, весь дрожа: за спиной у меня и правда кто-то стоит.

– Это ты, Бог? Ты что, с ума сошел, так пугать меня! Я подумал, что меня кто-то из живых увидел!

– Ну на этот счет можешь не беспокоиться, ни один живой никогда не видел и не увидит умершего. Я, наоборот, хотел тебя предупредить.

– Лучше предупреждай, когда появишься! Ладно, так о чем ты хотел поговорить?

– О том, что ты сейчас делаешь. Расселся тут у них, подглядываешь…

– Ну и что? Это же моя семья! Все нормально!

– Да, конечно, я тебя понимаю, тем более что для тебя это самое начало. Но я хочу только, чтобы ты задал себе несколько правильных вопросов.

– Каких это?

– Надо ли тебе быть с ними, как ты сейчас делаешь? Разумно ли наблюдать за ними все время, все видеть? Или все же стоит предоставить им немного времени, немного свободы… И себе тоже!

– Да какая разница, они же не знают, что я их вижу!

– Ну, тут могут быть и другие соображения, ты же сам знаешь… Например, помнишь, как спустя какое-то время после нашей первой встречи ты отреагировал, узнав, что я наблюдал за тобой каждую секунду твоей жизни и все знал о тебе?

– Смутно…

– Смутно, неужели? Тогда я освежу тебе память. Случай с вибромассажером – тебе это что-то говорит?

– Ах, эта старая история? Да я тебе тысячу раз объяснял: я работал в секс-шопе, и это было исключительно ради тестирования, из профессиональных соображений! Я же добросовестный!

– Настолько добросовестный, что протестировал эту штуку несколько раз, если мне не изменяет память…

– Какой ты бываешь мелочный иногда! Напомню тебе: ты обещал, что мы никогда больше не будем говорить об этом! Я был в ужасе, потрясен, когда узнал, что ты все это видел, ты же знаешь! Несколько дней не мог после этого прийти в себя и решиться даже просто пройтись нагишом!

– Ну так вот, подумай, что и твоя семья точно так же. Может, им вовсе не хочется, чтобы ты постоянно за ними наблюдал. И не из физической стыдливости, как было тогда с тобой, а просто – из деликатности. Вот и все, что я хотел тебе сказать, ничего срочного, но подумай об этом, ладно? Ну, я возвращаюсь наверх.

– Хорошо, обещаю, что подумаю. Пока!

Все уже обдумано: и речи не может быть, что я брошу сына одного в такой момент.

Тринадцать пятьдесят пять. Обед продлился дольше, чем было запланировано, да еще Ивуар задержала всех в самый момент отъезда: никак не могла найти свою любимую игрушку. Лео с Марион пришлось пооткрывать все сумки, чтобы наконец отыскать этого голубого кролика с полинялыми от постоянного жевания ушами. Ивуар зовет его Мсье Кролик и без него не может заснуть. Поездка прошла хорошо, я уселся потихоньку сзади и провел вместе с ними этот час, полный безмятежного счастья, – боюсь, последний перед долгим периодом испытаний.

Ведя машину, Лео часто клал руку на бедро Марион, всего на несколько секунд, а Марион каждый раз ласково накрывала руку моего сына ладонью или просто чуть касалась его пальцев. Как это чудесно, если задуматься, – эти повседневные проявления нежности; люди и не замечают своих жестов, не отдают себе в них отчета; это как любовный рефлекс.

Ивуар на заднем сиденье вела себя на удивление смирно, озвучивая разговор между своим кроликом и куклой и напевая какие-то песенки. Лео в ее возрасте был страшным непоседой, не мог усидеть на месте больше десяти минут. Она – совсем другое дело. Кажется, Ивуар уже выстроила собственный мир. Конечно, я не устоял перед искушением сделать так, чтобы она заметила мое присутствие: буквально пристыл взглядом к ее личику, делая ей разные знаки, пытаясь, как следует сконцентрировавшись, сдвинуть ее кролика с места… Но я не слишком настаивал: все же я не привидение, не «стучащий дух», как в спиритических сеансах, – ничего такого.

Здесь, на этом свете, я лишь проекция, невидимый пришелец: то немногое, что от меня осталось, находится наверху, на берегу реки.

Страшный миг настал быстро. Лео припарковался перед домом и, как всегда, окинул оценивающим взглядом лужайку; он знает, что после его отъезда я не слишком за ней ухаживаю. Увидев плачевное состояние того, что напоминает теперь заросли бурьяна, он возвел глаза к небу и несомненно подумал, что это будет дополнением к списку дел, которые он собирался сделать у меня за предстоящую неделю, – прежде всего, объяснить, как пользоваться новым компьютером, который буквально сводит меня с ума; надо было все же оставить старый, он меня отлично устраивал!

Марион добрых тридцать секунд не могла извлечь Ивуар из детского креслица, к которому та была крепко пристегнута, и за это время Лео успел вытащить из багажника две самые большие сумки.

Ну вот, сейчас.

Они стоят перед закрытой дверью. Лео стучит, ждет немного, стучит второй раз, уже громче, потом третий. В конце концов он звонит, и все трое ждут – напрасно. Лео отступает на несколько шагов, прикладывает козырьком руку к глазам, чтобы заслонить их от солнца, смотрит на окна второго этажа, надеясь, возможно, увидеть меня в одном из них. На лице у него проступает досада.

– Может, его нет дома? – спрашивает Марион.

– Да нет, машина-то здесь, смотри.

Лео кладет руку на дверную ручку, дергает ее несколько раз вверх и вниз, пытаясь открыть дверь, но дверь закрыта на ключ. Он уже немного нервничает, я вижу. Марион тоже понимает это и пытается его успокоить:

– По-моему, он у соседей.

– Может быть, хотя это странно, я говорил с ним вчера по телефону, и он ждал нас к половине третьего. Непонятно.