Текст книги "Кингсблад, потомок королей"

Автор книги: Синклер Льюис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 25 страниц)

42

– Учитывая историю англичан, французов, голландцев, испанцев и португальцев, количество путешествий, которые они совершали в экзотические области своих империй, и число прислужниц, которых они вывозили оттуда, учитывая походы мавров на юг в Африке, и на север в Европе, учитывая, наконец, воздействие теплых южных ночей на человеческую природу, можно высказать предположение, что в каждом «белом» жителе Европы и обеих Америк есть, вероятно, частицы «негритянской крови».

Так ораторствовал Клемент Брэзенстар, снова гостивший в Гранд-Рипаблик у Вулкейпов. Нийл очень рад был вновь увидеть его выразительную черную физиономию, но дерзкая теория Клема задела его за живое. Какой смысл в той сложной нравственной пытке, которую он для себя придумал, если можно доказать, что и Вестл, и Джон Уильям Пратт, и Уилбур Фердеринг, и Родней Олдвик – все такие же «цветные»?

Клем в этот вечер бросил еще несколько бомб.

Если в тех районах Юга, где цветное население составляет семьдесят – восемьдесят процентов, белые обеспокоены таким численным превосходством, у них есть отличный выход – помимо нарушения законов и превышения власти. Они могут воспользоваться той самой возможностью, которую столько раз великодушно указывали недовольным неграм: убраться вон.

Можно ожидать, что механизация сбора хлопка и применение культиваторов для рисовых посевов в ближайшие пятнадцать лет перегонят на Север четыре или пять миллионов сельскохозяйственных рабочих-негров. И правоверным северянам придется, пожалуй, задуматься над трудностями новой, Белой Проблемы.

Там, где негры, восстав, вступают в жестокие схватки с белыми лавочниками и полисменами, их жестокость прямо пропорциональна той жестокости, которую приходилось терпеть им самим. Таков древний биологический закон восстаний.

Предрассудки – ценнейшая наследственная прерогатива невежд; пусть семь величайших мудрецов мира, находясь в здравом уме и твердой памяти, битых семь часов доказывают, что негр типа Аша Дэвиса как избиратель и застольный собеседник ничем не хуже обыкновенного белого бутлегера, – настоящий южанин, а особенно южанка, выслушав до конца, вежливо улыбнется и скажет: «Вы, друзья, не знаете ниггеров, как я их знаю, и потом согласились бы вы, чтобы ваши семь дочек вышли замуж за негров?»

И Клем весело хохотал.

Нийлу пришлось уйти в полночь – час, когда в расовых спорах только-только разгораются страсти. У самого дома Вулкейпов он наткнулся на Уилбура Федеринга, прогуливавшегося с независимым видом.

Уилбур развязно окликнул его:

– Привет, Кингсблад! Хорошо провели вечерок? Вы, я вижу, вроде меня: тоже любите на месте изучать жизнь угнетенных чернокожих.

Так, значит, это от Уилбура исходили сведения Рода Олдвика об «Агитаторах»!

Нийл что-то буркнул в ответ и пошел своей дорогой.

На следующее утро в банке он увидел мистера Федеринга, оживленно беседующего с Эшиелом Денвером. Спустя некоторое время мистер Денвер вызвал его к себе.

– Нийл, я хотел бы, чтоб вы считались с желаниями мистера Пратта. Это достойнейший человек, человек образцовых нравственных правил. Он мне рассказывал, как однажды в детстве, когда он еще жил в Мэне, у него не оказалось цента, чтобы положить в кружку воскресной школы; но как только он раздобыл этот цент – заработал на стрижке газона, – он прошел пешком пять миль, чтобы вручить его своему наставнику, и наставник, владелец обувного магазина, был так тронут благочестием ребенка, что подарил ему пару почти совсем хороших галош! Что же касается отношения ко всем нам, своим сотрудникам, то тут мистер Пратт просто безупречен.

– Что случилось, мистер Денвер?

– Гм, дело в том, что некоторые из наших солидных вкладчиков выразили неудовольствие по поводу того, что у нас работает неариец. Вы же нас знаете, Нийл. И мистер Пратт, и я, мы на все готовы для вас. Но…

Был, впрочем, один вкладчик, которого общество Нийла никак не смущало, – Люциан Файрлок, и однажды он даже прислал ему, в его одинокую клетку, записку с приглашением позавтракать вместе. Нийл обрадовался. Уже две недели он завтракал один, забираясь в какой-нибудь захудалый ресторанчик.

Они отправились к Оскару, в «Монпарнас», прибежище моды и вкуса, более даже изысканное место, чем «Фьезоле». Когда они вошли в зал, Нийлу почудилось, что на него устремлены презрительные и враждебные взгляды, и он пожалел, что пришел, не столько из-за себя, сколько из-за Люциана.

Их встретили очень любезно, отвели им прекрасный столик, но он тотчас же заметил, как Рэнди Спрюс и Бун Хавок оглянулись на него и подозвали к своему столу метрдотеля. И, может быть, это было его воображение, а может быть, и в самом деле у официанта, ожидавшего заказа, вдруг появился нахальный панибратский тон. Он стоял, отставив ногу, прищелкивал языком и, наконец, спросил довольно небрежно:

– Телячья отбивная подойдет?

– Хорошо, можно телячью отбивную, – сказал Люциан, а Нийлу не захотелось ответить.

Тогда официант обратился непосредственно к нему:

– Ну, а вам, братец?

– То же самое.

– Не пожалеете, ребята. Наши лучшие клиенты всегда заказывают и довольны бывают!

А может быть, он просто фамильярничает по неопытности? Люциан хмурился, и Нийл тотчас же решил про себя: «Будь я один, мне было бы наплевать. Значит, незачем ходить в ресторан с белыми друзьями, незачем ставить их в неловкое положение. Ведь этого даже и объяснить нельзя. Скажешь – не поймут. Спросят: „А почему же вы молчали, не пожаловались?“

За завтраком речь не сразу зашла о Негритянском Вопросе, говорили о Дайанте Марл, супруге газетного магната. С исключительным упорством и непосредственностью Дайанта стремилась прибрать к рукам все культурные начинания в городе, от маленького театра до Ассоциации Международной Политики, и, может быть, это даже удалось бы ей, если б она умела остановиться после третьего коктейля.

(Честное слово, Нийл поймал себя на мысли о том, пристало ли ему говорить в таком тоне о белой леди.)

Вдруг Люциан выпалил:

– Я знаю, что вы перестали бывать в Федеральном клубе. Почему?

– Я больше не член клуба.

– Они не посмеют вас выгнать.

– Допустим. Но что это докажет?

– Не знаю, – пожал плечами Люциан. – Может быть, это докажет несостоятельность всех моих доводов в пользу сегрегации, основанных на признании внутренних различий между неграми и белыми. Ах, Нийл, дорогой мой друг, ведь мы едва знакомы, а вы уже внушили мне всякие еретические мысли. Пожалуй, даже лучше, что мы не успели познакомиться ближе. А то вдруг бы я оказался розенкрейцером или огнепоклонником!

Нийл вернулся в банк с высоко поднятой головой.

Во второй половине дня мистер Пратт вызвал его к себе и сказал, на этот раз без сочувственных экивоков:

– Я просил бы вас больше не давать повода к разговорам, появляясь в публичном месте в обществе белого. Обещаете?

– Что такое? Конечно, нет! Ни в коем случае.

– Нийл, я проявил достаточно великодушия, продолжая держать вас, несмотря на все нарекания вкладчиков. А вы – оценили вы это? Не далее как вчера вы провели вечер в доме у негра по фамилии Вулкейп, в компании чернокожих смутьянов, которые замышляют подрыв всей нашей экономической системы.

Нийл встал.

– Если вы могли поверить этому, значит, вы всему способны поверить. Прошу вас освободить меня от работы в банке.

– Это самый лучший выход, Кингсблад, и я постараюсь забыть о том, что вы злоупотребили нашим долготерпением.

Мистер Пратт протянул кончики пальцев, но Нийл не взял их.

– Отлично, сэр, только я не пожимаю руки белым. Всего хорошего, сэр.

Он поискал С.Эшиела Денвера, чтобы проститься. Он увидел, как главный бухгалтер шмыгнул от него в кладовую.

С фотографией Вестл и Бидди под мышкой Нийл вышел из подъезда банка – безработный негр.

Срок последнего платежа за дом уже наступил, но это составляло немного, две-три сотни долларов, а у него был текущий счет на 1127 долларов 79 центов и любящая жена.

В текущем счете он не сомневался.

43

Для Вестл, наследницы целого легиона Бихаусов, безработный в семье был таким же непривычным явлением, как чиппева или готтентот. Но ей было пятнадцать лет, когда разразилась паника 1929 года, и она помнила, как вполне добропорядочные люди, питомцы Йеля и Дартмута, после краха своих биржевых предприятий мужественно продолжали бороться за существование, имея не более десяти тысяч в год.

Отсутствие твердого дохода у Нийла ее не тревожило. Вопрос сводился к тому, примет ли он должность в «Блю Окс» (очевидно, с повышенным окладом) или же предпочтет более скромный Торговый и Горне-Промышленный Банк.

Нийл и сам не имел опыта в деле приискания работы, если не считать одних школьных каникул, когда, вооружившись травокосилкой дяди Эмери Саксинара, он решил заняться отхожим промыслом в качестве садовника (за все лето ему удалось подстричь три газона по тридцать пять центов за каждый, и дело оказалось явно бесперспективным, так как заработок он тут же пропивал в киоске с газированной водой). Место кассира во Втором Национальном досталось ему после окончания колледжа так же легко и естественно, как часы – подарок отца в день выпуска.

Он еще не знал, что миру просто нет дела до судьбы незаметных мятежников, решивших выйти из благополучного лагеря праттов. Мир не преследует их, не травит, только велит передать: «Дома нет», – когда такой человек приходит сказать, что умирает с голоду.

Национальный Банк «Блю Окс» Нийл не пожелал осчастливить предложением своих услуг – нет уж, слишком противны ему были Хавоки. Лучше он удостоит этой чести Торговый и Горно-Промышленный и своего тихого друга-кассира, мистера Топмена. Но Вестл требовала, чтобы это было обставлено импозантно: он должен явиться в машине. Нет, нет, она собирается только в Дамский клуб на партию бриджа и отлично может доехать автобусом.

Он твердым шагом вошел в темноватое и тесноватое помещение, но мистер Топмен при виде его отскочил, как будто знал наверняка, что Нийл кусается. С явной неохотой старик проводил его к директору банка, который долго не мог припомнить Нийла, – хотя когда-то на теннисном турнире «Вереска» восхищался его игрой, – и наконец процедил сквозь зубы:

– К сожалению, у нас нет ни одной вакансии.

Уже менее бодро, с каждым разом теряя немножко бодрости, Нийл побывал в других банках, в маклерской конторе, в Северном Страховом Обществе Скотта Зэго.

Мистер Зэго был занят срочными делами – так объяснил Нийлу Верн Авондин, управляющий конторой, изысканно вежливый пожилой джентльмен, знававший лучшие времена. Газон мистера Авондина был одним из трех, в свое время обработанных предприимчивой фирмой Нийл и Кo, и мистер Авондин тогда спросил мальчика: «Ну, какие великие подвиги ты собираешься совершить в жизни? Достать Золотое руно или лампу Аладина?»

«Буду врачом или летчиком, я еще не решил окончательно», – отвечал ему Нийл.

Этот самый Верн Авондин в качестве секретаря Федерального клуба недавно позвонил Нийлу по телефону и сообщил, что его заявление о выходе из членов принято. Сейчас он слушал сбивчивые объяснения Нийла, сводившиеся к просьбе о работе, с таким видом, как будто его даже забавляло нахальство этого цветного. Он не стал утруждать себя словесным отказом. Он ограничился улыбкой.

В «Эмпориуме» Леви Тарр объяснил, что бухгалтерия и отдел кредитования укомплектованы полностью, но, может быть, Нийла устроит место продавца?

– Я бы вам советовал. Оклад небольшой, но вы, конечно, очень скоро дослужитесь до агента по закупкам. А я со своей стороны был бы очень рад: во-первых, приятно иметь дело с интеллигентным человеком, а во-вторых, я давно пытался уговорить отца принимать на работу негров. Вы будете, так сказать, пробным шаром.

Нийл очень вежливо соврал что-то о «других предложениях».

«Мне быть пробным шаром! Мне стоять за прилавком и ублажать всяких старых дур! Отмерять им ленты, и кружева, и черт их там знает, что еще!»

Пересиливая себя, он поплелся в Энергосвет Прерий, к своему тестю Мортону Бихаусу, с которым сознательно избегал встреч после Нового года и от которого Вестл с тех пор не получила ни единого цента. Глядя на высившийся перед ним непроницаемый дубовый фасад, Нийл говорил:

– Я не прошу, чтобы мне дали место из милости. Я хороший работник и уверен, что могу быть полезен.

– И вы, вероятно, также уверены, что можете должным образом обеспечить мою дочь – после того как восстановили против себя всех порядочных деловых людей в городе? Так вот, учтите: если для вас и найдется какая-нибудь работа в этом учреждении, это будет только из милости!

– Учту, – сказал Нийл, закрывая за собой дверь.

Это произошло на второй день его поисков, и вечером того же дня, в слякоть и непогоду, он отправился в Саут-энд нащупать почву в одном Обществе Домашнего Кредита. Машина скользила по обледенелой мостовой, и он заехал в гараж, чтобы надеть цепи. На мокром полу, сбивая лед с автомобильного крыла, лежал негр-мойщик в засаленном комбинезоне; при виде Нийла он заулыбался и робко помахал ему рукой. С усилием, холодея от ужаса, Нийл признал в этом человеке капитана Филипа Уиндека, которого он видел в «Буги-Вуги» таким подтянутым и осанистым, в форме военного летчика.

– Фил! – вскричал он с волнением, которое удивило обоих.

– Здравствуйте, капитан… здравствуйте, Нийл! – нерешительно поправился человек в грязном комбинезоне.

Когда были пройдены неизбежные подступы к разговору, Нийл поинтересовался:

– Ну, а как ваши дела с училищем? Думаете, удастся вернуться?

– Кажется, у меня не хватит выдержки начать сначала всю эту головокружительную карьеру – через учебную аудиторию к положению офицера и джентльмена, а затем к ведру и тряпке. Сегрегация заедает. Когда я стал искать работу, оказалось, что мое офицерское звание только портит дело. Белые механики воспринимают это как личное оскорбление.

И вот я вступил на торный путь негров. Дай бог вам никогда не знать этого пути: из города в город – из Омахи в Даллас, из Сиэтла в Питсбург, приедешь в одно место – негров на работу не берут, но будто бы берут в соседнем; мчишься туда в товарном вагоне – оказывается, ничего подобного. В конце концов я стосковался по Гарнет, по родному городу. Ведь я родился здесь, люблю эти холмы, эти речки. Вот я и вернулся; сколочу несколько долларов, и можно отправляться снова – или в училище, или в погоню за работой.

Когда я прихожу в механическую мастерскую, я всегда прошу: испытайте меня, дайте выточить любую деталь на револьверном станке. И всегда слышу в ответ одно: как же, станем мы портить дорогой механизм в угоду черномазому мойщику автомобилей.

Он укоризненно посмотрел на Нийла, но Нийл в ответ произнес совсем просто:

– Фил, я тоже негр и тоже потому лишился работы. – И сейчас же всякая неловкость исчезла, и, тщательно вытерев руку о чистую тряпку. Фил протянул ее другу – такому же, как он, капитану, такому же, как он, безработному бедняку.

После конца рабочего дня, успев получить еще один отказ, Нийл вернулся в гараж, и они вместе с Филом пошли выпить кофе в Кафе Автомобилистов, владелец которого давно перестал разбираться, кто из его перепачканных маслом посетителей «белый», а кто «цветной».

Фил рассказывал:

– Вы, верно, знаете моего отца, старого Клота Уиндека, он служит лифтером в Национальном Банке «Блю Окс». Бедный старик все никак не переварит мой упадок и крушение. Он любит говорить, что это я от него унаследовал вкус к полетам – ведь он водит лифт на высоту двенадцати этажей.

И продолжал:

– Однажды в моих странствованиях выдалась у меня счастливая неделя. Это было в Денвере, я получил место шофера такси и с понедельника выехал на работу; машина – красавица, новенькая, темно-вишневая, я старался, как мог. Заставлял себя вовремя говорить «да, сэр», «да, мэм» и получать чаевые так же спокойно, как прежде получал офицерское жалованье. Все шло прекрасно, ни аварий, ни стычек, даже полисмен не придрался ни разу, но во вторник один белый красавец устроил в гараже скандал – с какой стати ему дали цветного шофера-неуча; и в среду я был уволен. В четверг мне удалось устроиться водителем грузовика. Четыре белых шофера подстерегли меня, избили и подожгли мою машину, – и знаете, я решил, что хозяину об этом сообщать не стоит, сел в товарный поезд и укатил в Шайенну. «Америка, я люблю твой обычай дружбы, твоих сильных людей, камерадос, друг за друга стоящих в труде!» – Уолт Уитмен.

Нийл подумал вслух:

– Когда-нибудь и мне придется столкнуться так с белыми. Фил, если уж очень становится невмоготу, вам никогда не приходит мысль о пулеметах?

– Иногда приходит, но я сейчас же гоню ее. Да, белым людям и не измерить всей силы терпения цветных во всем мире. Тягаться с нами в этом может только господь бог.

Ни с Джадом Браулером, ни с щеголем Элиотом Хансеном у него никогда не выходило такой непринужденной и страстной, такой возвышенной и кощунственной беседы. Но в машине по дороге домой он думал о том, что у Вестл всегда найдут радушный прием и Джад и Элиот, но только не Фил Уиндек, не измазанный мойщик машин, не человек, которому кричат: «Эй, малый!»

Он уплатил последний взнос за свой дом.

– Вот теперь это уже наше, совсем и навсегда! – радовался он, и вместе с Вестл они прошлись веселым танцем по синетерракотовой гостиной, по стеклянной веранде, по маленькой столовой с красным деревом и хрусталем.

– Нет, Нийл, скажи по-честному, даже если б ты не знал, чей это дом, ты все равно сказал бы, что он – прелесть? – восторженно кричала Вестл.

– Конечно, сказал бы!

Не стоило, пожалуй, в эту минуту говорить ей о том, что в банке у него осталось всего 767 долларов 61 цент, что его военная пенсия почти ничего не составляет и что игра в молодого белого джентльмена, притворяющегося безработным негром, быстро теряет свою романтическую прелесть.

Но спустя несколько дней он должен был признаться ей, что у него нет никакой надежды на получение работы.

– Придется тебе помочь мне – хоть чем-нибудь, – сказал он.

Вестл принялась действовать. Она отказала Шерли, но сделала это так мило, что Шерли просила крепко-прекрепко поцеловать от нее Бидди и ушла, полная сочувствия к Вестл, такой же, как и она сама, жертве мошенников с Уолл-стрита.

Вестл стала экономить на еде, отменила почти обязательное хождение в кино, с угрозой отмечала неуменьшавшийся аппетит Принца и решительно заявила Бидди, что никакого пони она не получит.

Потом они продали машину. В Соединенных Штатах это все равно что сказать: «Потом они продали своих четырех дочерей в рабство».

Благодаря послевоенной нехватке машин им удалось получить довольно приличную цену. Но совсем не иметь автомобиля значило умереть в глазах общества – по крайней мере для Процветающего Американского Дельца и Деятельной Молодой Матроны, пытающейся сохранить свой престиж, хотя закадычные подруги и смотрят на нее так, словно только что впервые увидели ее и она им не очень понравилась.

Взамен других даров, которых то и дело требовала Бидди, Вестл купила ей за пятнадцать центов книжку комиксов. Знакомясь с этой увлекательной литературой, занявшей в современной Америке место сказок братьев Гримм, Нийл обнаружил, что на многих рисунках изображены негры в нелепом и пакостном виде.

Но он промолчал, устав от нотаций, только незаметно украл у собственной дочери ее сокровище и бросил в огонь, а потом долго сидел и с тревогой раздумывал о будущем Бидди-негритянки. Где будет она учиться, где сможет работать, кто возьмет ее замуж, когда весь мир узнает про «это»?

Ему казалось, что он слышит упрек Вестл: «Обо всем этом нужно было подумать раньше, а не рубить сплеча».

Ему казалось, что он слышит бормотание Уилбура Федеринга: «С.б.в.ч.в.д.в.з.з.н.?» Да, да, спрашивал он себя, согласился бы он, чтобы Бидди вышла замуж за юношу вроде Уинтропа Брустера?

«Отчего же, если б только Уин польстился на такого неугомонного деспота, как Бидди! Я не знаю юноши умнее и обаятельнее.

Нет, все-таки белый человек неисправим, и он – самая страшная ошибка природы после землетрясений и бубонной чумы; подумать только: я размышляю, достоин ли Уинтроп тех, кто гораздо хуже его, и еще умиляюсь, какой я великодушный, что размышляю об этом!»

Но Вестл он об этих размышлениях не сказал ни слова.

Когда на следующее утро Орло Вэй ехал к себе в оптическую мастерскую в своей комфортабельной, теплой машине и увидел, как этот ниггер Кингсблад, этот нищий, у которого нет ни автомобиля, ни прислуги, бредет на ветру по заснеженной улице, начиная свой день безработного в поисках места, увидел, как он поскользнулся на льду и завертелся, точно живой волчок, и замахал руками, стараясь не упасть, – Орло даже засмеялся от морального удовлетворения.

Зато Вирга, миссис Орло Вэй, смущаясь и нервничая, пришла угостить соседку слоеным пирогом, и Вестл, яростно орудуя щеткой и пылесосом, не знала, растрогаться ей или оскорбиться. Ибо в том слоеном пироге, который представляло собой общество Сильван-парка, миссис Вэй определенно относилась к более низкому слою – до сих пор по крайней мере было так.