Текст книги "Обрученная с розой"
Автор книги: Симона Вилар
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 36 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]
– Бетт, ведь ты не откажешься разделить со мной трон и ложе? Подумай! Дети твои поднимутся так высоко, насколько это возможно, а ты, гордая и великолепная, станешь властительницей королевства! Тебя будут боготворить и славить, преклоняя колени.
И она сдалась. Король, воспламененный этой идеей, умело разжигал ее честолюбие, не слушая упреков своей матери, герцогини Йоркской, уговоров братьев и ближайших сторонников и советов духовенства.
Они обвенчались тайно и спешно. Об Анне Невиль Эдуард, разумеется, и думать забыл.
Трезвый ум и воля новой королевы оказали благотворное влияние на Эдуарда. Он отказался от кутежей и погрузился в дела королевства. Однако такое положение вещей не устраивало честолюбивых братьев Эдуарда. И ежели хитрый и терпеливый Ричард помалкивал, то Джордж не был столь терпелив. Ведь с этим браком рухнули все его надежды на трон. Он поспешно покинул королевство и отправился во Францию, чтобы обо всем поведать Делателю Королей.
Узнав, что человек, которого он возвел на трон, отплатил ему черной неблагодарностью, Уорвик вознегодовал и, смирив гордость, к радости Людовика Валуа, вступил в переговоры со своим старым врагом – Маргаритой Анжуйской…
Но что же стало с Анной Невиль, этой девочкой, предназначенной в жены королю островной державы? Здесь события, пролетевшие стрелой на наших глазах, замедляют свой бег…
1. Рыцарский турнир
Элизабет Грэй быстро освоилась с новой ролью. Прирожденный ум и рассудительность удерживали ее от того, чтобы кичиться своим положением, вызывая тем самым негодование соотечественников, привыкших к королевам-иноземкам. Вместе с тем Элизабет обладала тонким искусством польстить, а самых ярых своих противников она сумела либо задобрить богатыми дарами, либо умиротворить, а иных и припугнуть. К тому же, чтобы создать себе опору, она старалась приблизить ко двору своих родственников и, ластясь к Эдуарду, добивалась для них титулов, должностей и земель. В этом был резон – новая знать будет куда более верна, нежели старые аристократические роды, и таким образом многочисленные Вудвили и Грэй прочно обосновались при дворе, оберегая интересы королевы и ее царственного супруга.
Вскоре после свадьбы Элизабет забеременела и незадолго до Рождества подарила Эдуарду дочь, которую также назвали Элизабет. Девочка родилась в Йорке, жители которого особенно чтили королей из этой династии. В честь новорожденной принцессы были устроены великолепные празднества. Пиршества, балы, охота сменяли друг друга. По вечерам в городе жгли праздничные огни, а из королевских погребов выкатывали дубовые бочки эля для бесплатного угощения всех желающих. Венцом празднеств должен был стать великолепный турнир, на котором английские и иноземные рыцари собирались явить свое воинское искусство и доблесть.
День для турнира был назначен в последних числах февраля, когда установилась мягкая и сухая погода. На поле перед воротами Сент-Мэри-Джуниор было устроено ристалище. По обеим сторонам поля установили помосты и амфитеатры с ложами, которые могли вместить множество зрителей. Между ними оставалось значительное пространство, огороженное частоколом, – арена, на которой должны были происходить поединки.
За день до турнира по городу и его окрестностям носились разряженные, как райские птицы, герольды, дуя в посеребренные трубы и призывая всех желающих поспешить на рыцарские игрища.
В тот же вечер окна и балконы домов в Йорке украсились коврами и флагами, а на перекрестках жгли костры, вокруг которых веселились и плясали толпы гуляк, ибо король приказал угостить их вином из своих подвалов, и теперь бродяги пили за здоровье своего монарха и за победу на турнире английского оружия.
Едва только первые лучи солнца позолотили небосвод, толпы зрителей двинулись в сторону ристалища. Хорошо вооруженный отряд городской стражи всю ночь охранял арену, и при утреннем освещении глазам горожан предстало ослепительное зрелище. Трибуны были выкрашены в самые яркие цвета, а скамьи для знати выстланы коврами и пестрыми подушками. Посередине одной из трибун возвышался резной помост с балдахином. Сюда еще на рассвете привезли и установили кресла, в которых предстояло восседать королю и королеве. Для горожан и простолюдинов отводилось пространство вокруг арены, а те, кто был в состоянии заплатить, могли заполучить места в нижних ярусах амфитеатра. Беднота толпилась на склонах близлежащих холмов, а многие залезли на деревья вокруг арены, откуда все было видно как на ладони.
Ближе к полудню, когда маршалы и герольды заканчивали приготовления, из городских ворот показалась блистательная кавалькада и под приветственные крики собравшейся толпы направилась к ристалищу. Впереди бок о бок ехали царственные супруги – оба на белых конях, в алых бархатных мантиях с пышными горностаевыми оплечьями. За ними на таком же белом скакуне следовал младший брат короля принц Глостер, а далее – благородные лорды и леди, фрейлины, пажи, конюшие.
Легкой рысью приблизившись к отведенной ему ложе, король сдержал коня, едва не подняв его на дыбы, и, послав публике воздушный поцелуй, пружинисто соскочил с седла. Молодой король, одетый на бургундский манер в переливающийся бархатный камзол-упланд и в алую, под цвет мантии, шляпу-тюрбан, увитую алмазными нитями, радовал глаза англичан и в особенности англичанок.
Эдуард повернулся к королеве и протянул ей руку, помогая сойти с лошади.
– Взгляните, сколько народу, моя королева! И все славят нас с вами.
Эдуард знал, что его красивая, самоуверенная улыбка неотразима. Держался он несколько надменно и вызывающе, но в целом облик его располагал к себе. «Шесть футов мужской красоты», – говорили о нем современники. И в самом деле – несмотря на то что в последнее время он заметно пополнел, трудно было найти человека, на чей взгляд Эдуард не выглядел бы притягательно. Сильный, плечистый, с серыми выразительными глазами и чувственным, почти женским ртом. Однако лишь на первый взгляд венценосец казался бодрым и полным энергии. Землистая бледность проступала на его лице, изнуренном государственными заботами и разгулом. И хотя по-прежнему ослепительно сверкали в улыбке крупные белоснежные зубы и отливали медью длинные волосы, глубокие морщины уже бороздили кожу у глаз, а их белки отдавали желтизной.
Рядом с ним королева Элизабет казалась цветущей яблоней. Ее уверенные грациозные движения приковывали к себе все взгляды. Легкая вуаль ниспадала с ее головного убора. Лицо королевы было нежным, с чуть смуглой бархатистой кожей, точеным носом, бледными, изящно очерченными губами. Элизабет была блондинкой с чудесными золотыми кудрями, природа наградила ее глубокими черными глазами – мечтательными глазами лани. Такой контраст придавал ее лицу особую яркость – от него трудно было оторвать взгляд. Она не была слишком высокой, но, дав жизнь уже третьему ребенку, оставалась тонкой и гибкой в талии, в то время как плечи, грудь и бедра королевы были приятно округлы.
Держа Элизабет за кончики пальцев и высоко подняв ее руку, Эдуард торжественно повел ее к помосту. Рядом с ними на кресле пониже устроился горбун Ричард Глостер. Голова калеки неуклюже сидела между могучих плеч – у него были крупные, но правильные черты лица, тонкая смуглая кожа и иссиня-черные прямые волосы. Пожалуй, несколько подкачал тонкогубый рот, то и дело кривящийся саркастической усмешкой, зато темные глаза светились умом и волей. Несмотря на свое телесное уродство, Ричард любил яркие цвета, и сейчас на нем было богатое одеяние из зеленой парчи, плащ на бобровом меху, на груди покоилась тяжелая золотая цепь, усыпанная рубинами в виде звезд, пальцы были усыпаны перстнями и на запястьях сверкали украшения. Модные алые башмаки с длинными узкими носами были сплошь расшиты жемчугом. Вся эта вызывающая роскошь словно была призвана подчеркнуть – Ричард брат государя, а вовсе не придворный шут-калека.
Наконец все заняли места: нарядные дамы в своих замысловатых головных уборах, кавалеры с золотыми цепями на груди, кудрявые пажи в пестрых беретах. Повсюду шелестели дорогие ткани, позвякивали массивные украшения, колыхались на легком ветру перья и вуали.
Ричард Глостер энергично потер руки и осведомился у брата, долго ли можно тянуть с открытием турнира. Эдуард улыбнулся его нетерпению и небрежно взмахнул рукой. Тотчас, трубя как можно громче, на арене появились десять герольдов в алых одеждах на покрытых алыми попонами лошадях. Достигнув середины поля, они остановились, и наступила тишина. Один из герольдов не спеша развернул свиток и провозгласил, что сегодня, 27 февраля 1470 года от Рождества Христова, на лугу перед славным городом Йорком английские рыцари сойдутся в поединке с бургундскими рыцарями во славу английского оружия и во имя королевы и прекрасных дам. После этого герольд стал выкликать имена участников турнира. Сначала он перечислил бургундцев. Это были прославленные воины. Первым на арену выехал канцлер Карла Смелого, благородный граф де Кревкер де Корде – высокий, могучий рыцарь в черных с золотой насечкой латах. Он сидел на крупном сизо-вороном коне, голова и грудь которого были закованы в сталь, а бархатная попона касалась соболиной опушкой земли.
За ним следовал состоявший при дворе Карла Смелого принц Савойский Жак. Его доспехи были украшены золотом еще богаче, чем вооружение Кревкера, а конь так же черен, как и пышный плюмаж на шлеме его хозяина.
Затем герольд выкликнул барона Пенсиля де Ривьера и еще двоих, не столь известных в Англии, но уже прославившихся по ту сторону Ла-Манша рыцарей – Антуана де Курси и Людовика де Бов.
Когда рыцари со своими оруженосцами выстроились в ряд, обнаружилось, что все они в своем черном убранстве различимы лишь яркими гербами на щитах, причем в верхнем углу щитов помещался символ Бургундии – крест Святого Андре, а все остальное поле занимали изображения родовых гербов.
Затем герольд-глашатай назвал тех, кто станет соперничать с бургундцами. Едва прозвучали имена первых трех, как трибуны одобрительно загудели:
– О, эти скоро справятся с бургундцами! Нечего было и выставлять пятнадцать воинов. Многие останутся не у дел.
– Ну что ж, тогда они выйдут в поединке друг против друга.
Меж тем рыцари-англичане выезжали с противоположного конца ристалища и выстраивались напротив бургундцев. Здесь был цвет английского рыцарства, но в отличие от бургундцев, загодя готовившихся к турниру, английские бойцы были на разномастных конях. Собравшись вместе, они являли собой живописное зрелище. Едва кто-либо из них появлялся в воротах, зрители взрывались восторженными криками и аплодисментами.
Наконец все участники выстроились в центре арены, и герольды призвали зрителей к тишине, а затем глашатай прокричал, что бургундцы готовы сражаться с любым из пятнадцати воинов, выступивших против них, и зачитал правила турнира, где говорилось, что оружие должно быть затуплено, что нельзя поражать противника ударом ниже щита, а также ранить или убивать его коня.
– А по завершении поединков, – читал далее глашатай, – победитель из рук самой королевы получит чистого золота нагрудный ковчежец, в котором хранится бесценная частица животворящего Креста, на котором был распят сам Спаситель!
После этого герольды вереницей покинули арену. Разъехались и рыцари, причем бургундцы направились в северные ворота ристалища, а англичане – в южные. Зрители оживленно шумели, многие заключали пари.
И вот раздался глас трубы, призвавший к тишине. С северной стороны на арену легкой рысью выехал бургундец и остановился, призывно трубя в рог и бросая вызов любому из англичан сразиться с ним. Глашатаи прокричали имя первого бойца:
– Барон Пенсиль де Ривьер!
Зрители, затаив дыхание, следили, кто же откликнется на вызов.
Герцог Глостер, вокруг которого толпилась знать, любезно пояснил:
– Этот сэр Пенсиль неплохой боец. Он ярый враг французского короля и вынужден был бежать из Франции и просить защиты и покровительства у герцога Карла. Однако взгляните, вот и его противник!
В противоположном конце арены появился рыцарь на мускулистом рыжем коне, покрытом ярко вышитой попоной. Блистали богатые доспехи, развевался пышный плюмаж. Горделиво прогарцевав, он занял позицию напротив бургундца.
– Сэр Уильям, благородный граф Стемплтон, воитель под знаком Пеликана. Девиз его…
Но последних слов уже нельзя было разобрать из-за рева толпы. Ведь это был северянин, их земляк, родовитый и грозный феодал.
– Да пошлет небо удачу тебе, наш добрый северный граф!
– Куда бургундцу до нашего лорда!
– Ура! Да здравствует благородный Стемплтон!
Рыцари опустили забрала и по второму звуку трубы взяли копья наперевес. С третьим они дали шпоры коням и бешеным аллюром понеслись навстречу друг другу.
Несколько мгновений над ристалищем зависла напряженная тишина. Гулкий удар – и возглас возмущения потряс трибуны. От удара бургундца граф Стемплтон вылетел из седла и, громыхая доспехами, покатился по земле. Его конь с неистовым ржанием продолжал скакать до конца арены. Отныне он принадлежал Пенсилю де Ривьеру. Победитель, выдержавший могучий удар, с высоко поднятым копьем пронесся вдоль трибун. Ему аплодировали, однако большинство зрителей досадовали из-за поражения своего земляка, которого уносили с поля оруженосцы.
Однако их ждало еще большее разочарование, когда за первым поединком последовали еще три и все они завершились поражением англичан. Турнир едва успел начаться – и такой разгром! Поэтому все взгляды с надеждой устремлялись на каждого нового бойца, появлявшегося на ристалище: уж сейчас-то удача улыбнется англичанину. Однако эти черные бургундцы вновь и вновь, словно шутя, выбивали из седла тех, кого Англия сочла достойнейшими ратными мужами.
Пятым из числа бургундцев выступил на поле гордый граф Кревкер.
– О, этот одолеет любого! – воскликнул герцог Глостер. – Я даже не знаю, найдется ли в Англии воин, который может на равных схватиться с ним.
На этот раз рыцари-англичане долго совещались, пока наконец не выставили бойца. Им оказался Энтони Вудвиль, граф Риверс – родной брат королевы Элизабет. Получив титул только благодаря браку старшей сестры, он вскоре освоился при дворе, вел себя дерзко и надменно, однако был предан дому Йорков и слепо повиновался королю. Сейчас граф восседал на белоснежном коне и, горяча его, приветствовал зрителей. Доспехи миланской работы с золоченым, сверкавшим на солнце шлемом, увенчанным плюмажем из белоснежных страусовых перьев, слепили глаза.
Однако Ричард-горбун только выругался, завидев его:
– Нашли, кого выставить против Кревкера! Хотя, пожалуй, этот дурень напросился сам. Клянусь Распятием, родичи королевы слишком высокого мнения о себе! Впрочем, скоро мы увидим, как славный Энтони Вудвиль вылетит из седла и позволит нам полюбоваться, как его поволокут с поля оруженосцы.
Ричард говорил все это с улыбкой, обращаясь к дамам и вельможам, однако слова его были предназначены исключительно для ушей Элизабет. При дворе знали о скрытой, непримиримой вражде между супругой короля и его братом. Ричард не мог простить ей влияния на Эдуарда, ее неустанного стремления заполнить двор своими родственниками, ее внезапного возвышения из самых низов. И хотя он оставался всегда предупредителен и любезен, Элизабет ни на миг не сомневалась, что Ричард ее ненавидит. Так и сейчас – казалось, она не расслышала слов Ричарда, но вспыхнувший румянец невольно выдал ее гнев. Заметив это, Эдуард решил вступиться за молодого Риверса:
– Ты не прав, Дик. Благородный Риверс, будучи почти ребенком, уже сражался за нашу победу и, несмотря на возраст, говорят, явил чудеса отваги. Поэтому я надеюсь, что он покажет себя сейчас достойным противником.
– Дай-то Бог, братец. Однако о боевых заслугах славного Энтони заговорили лишь тогда, когда он стал графом Риверсом. А раньше до меня доходили только безусловно ложные слухи о его посредственности и неудачливости в ратных делах. Но я не верю этой гнусной клевете, хотя постараюсь не принять близко к сердцу новое поражение соотечественников.
И Ричард глубоко вздохнул, разведя руками.
Он оказался прав. Кревкер с удивительной легкостью вышиб из седла брата королевы. К тому же несчастный Риверс зацепился новомодной гнутой шпорой за стремя, и конь волок его через всю арену, пока оруженосцы не поймали его в самом конце ристалища.
– Бедный, бедный Энтони, – грустно заметил Глостер, но глаза его удовлетворенно блестели. – Может быть, он и не так глуп, как мне казалось. Пасть от удара рыцарственного канцлера де Кревкера почетно даже для брата королевы.
Элизабет резко обернулась.
– Милорд Глостер, а отчего это вы, такой прославленный боец, не решились выступить в состязании, в котором рискнул постоять за честь английского оружия даже столь скромный воин, как Энтони Вудвиль?
Ричард мягко улыбнулся в ответ:
– Мне слишком дорога честь английского оружия, чтобы пятнать ее ради забавы, как поступает некий хвастливый граф на этом турнире.
Ричард имел право говорить так. Слава о нем, как о непревзойденном мастере конного боя, шла далеко.
Королева пожала плечами и повернулась к супругу:
– Боюсь, ваш брат, государь, злится на Риверса по другой причине. И воинская слава тут ни при чем. Добрый Дик просто не может простить Энтони то, что именно ему отдала предпочтение красавица Элеонора Скелс.
Это было прямое оскорбление. О неудачном сватовстве Глостера к юной Элеоноре осмеливались говорить только шепотом. Придворные испуганно примолкли. Но никто никогда не видел Ричарда в гневе.
– Что поделаешь, моя королева, – грустно улыбнулся он. – Не все женщины под небесами веселой Англии настолько благоразумны, чтобы отказываться от любви ради королевской крови.
После этих слов водворилась тишина. При дворе опасно было даже намекать на былые отношения между королем и леди Элизабет. Эдуард при этом впадал в бешенство и мог учинить любую жестокость. И хотя его прежний соперник Филип Майсгрейв находился при дворе, и хотя королева сама сосватала ему богатую наследницу из рода Перси, – все равно Эдуард ревновал, ревновал бешено, как истеричный ребенок, а любое напоминание о старом звучало для него оскорблением, равносильным пощечине. И сейчас эта пощечина была нанесена ему младшим братом. Лицо Эдуарда стало белее горностаевого меха на его плечах. Он медленно повернулся к Глостеру. Никто не ведал, что сейчас может произойти, и никто уже не следил за ристалищем, на котором ожидал своего соперника бургундец Людовик де Бов.
И тут глашатай выкрикнул имя, от которого вздрогнули все, кто в этот момент находился под королевским навесом.
– Благородный сэр Филип Майсгрейв, воитель под знаком Бурого Орла. Девиз рыцаря – «Сильный в полете».
Зрители приветствовали сэра Филипа. Он был шестым из англичан, выезжавших сегодня на траву ристалища. Пятеро потерпели поражение.
Едва сэр Майсгрейв появился на поле, внимание короля, королевы, Глостера и толпы окружавшей их знати оказалось прикованным к нему. Рыцарь не спеша ехал вдоль трибун. Под ним медленно, почти лениво, выступал высокий гнедой жеребец, укрытый длинной попоной, отделанной серебристыми кистями. Латы рыцаря отличались благородной простотой, но были прекрасной работы. Опущенное забрало скрывало его лицо, а шлем венчали темно-коричневые длинные перья.
– Ваш протеже, королева, – процедил король.
Это было действительно так. Когда выбирали достойнейших бойцов, королева отдала свой голос за Бурого Орла. Глядя прямо в глаза Эдуарду, она твердо заявила, что всем жителям Чевиотских гор и по ту и по эту сторону англо-шотландской границы известно, какой великолепный воин сэр Майсгрейв. Весь Нортумберленд был наслышан о его доблести, и просьба королевы была исполнена.
По первому зову труб рыцари заняли боевую позицию. Второй сигнал заставил их напрячься. Но едва раздался третий, как оба противника, сжав бока коней и отпустив поводья, сорвались с места. Набирая скорость, они понеслись навстречу друг другу, чтобы сойтись в самом центре ристалища.
В следующий миг слитный вопль потряс трибуны. Людовик де Бов был опытным бойцом. Его удар, нанесенный по всем правилам, пришелся прямо в щит Майсгрейва и был так силен, что тот треснул. Но в то же мгновение он получил от английского рыцаря столь мощный удар копьем в голову, что мир вокруг него вспыхнул алым пламенем, и, взмахнув руками, бургундец вылетел из седла. Филип Майсгрейв проскакал дальше.
Волна восторга захлестнула зрителей. На трибунах неистово кричали, свистели, в воздух взлетали шапки и колпаки. Простолюдины плакали и обнимались. Это была первая победа, особенно желанная после стольких разочарований.
Рыцарь кружил по арене, осыпаемый цветами. Он опустил копье, приветствуя дам, но не поднял забрала. Наконец он покинул ристалище, предоставив возможность вступить в сражение следующему бойцу.
Тот же порыв охватил и знать. Лорды, духовенство, придворные шумели, топали ногами и аплодировали так же, как и простолюдины. Сам король в первый миг не удержался и, вскочив с кресла, зааплодировал.
Ричард Глостер кричал:
– Браво, Бурый Орел! Браво, сэр Филип!
Элизабет счастливо улыбалась – все разрешилось так просто. Повернувшись к мужу, она сказала:
– Нэд, я так люблю, когда ты смеешься!
Король поцеловал ее ладонь. А Ричард-горбун вновь кричал:
– Да здравствует Филип Майсгрейв! Да сопутствует тебе удача в бою и в любви, герой!
Ричард был весел. Но Бог весть почему улыбка покинула уста короля. Откинувшись в кресле, он подал знак распорядителю турнира, чтобы состязания продолжались.
Вновь зазвучала медь, заглушая людской гомон. И хотя зрители еще горячились, обсуждая на редкость красивый поединок, однако многие уже с нетерпением поворачивались к арене, ожидая новых игрищ.
Рыцари-бургундцы толпились у северных ворот. Теперь их было четверо, и они были явно обескуражены победой неизвестного им рыцаря. Посоветовавшись, они выслали на арену непобедимого графа Кревкера. Сейчас им нужна была только победа, чтобы хоть как-то умерить пыл англичан.
Зрители, затаив дыхание, следили, кто же выйдет сражаться с бургундцем. Наконец английский рыцарь появился на арене. Это был оксфордширец Саймон Селден. Он считался превосходным бойцом, и недаром его пригласили издалека постоять за добрую старую Англию, невзирая на то, что еще совсем недавно он сражался за Ланкастеров. Но увы! Его, как и многих других, ожидало поражение. И хотя Кревкер пошатнулся в седле от его удара, сам Селден опрокинулся на круп коня, при этом потеряв стремя, а это считалось поражением.
Потом Жак Савойский, Пенсиль де Ривьер, Антуан де Курси и тот же Кревкер красиво, словно играючи, вывели из строя четверку англичан. Зрители приуныли. И хотя они аплодировали воинскому искусству гостей из-за моря, настроение упало. Долгожданный день вместо обещанной радости принес лишь чувство горечи и досады. Поговаривали, что, видно, упал воинский дух в старой Англии, раз не находится того, кто мог бы достойно проучить бургундцев. Впрочем, щадили Майсгрейва, ибо он один сегодня не ударил в грязь лицом. Сэр Филип стоял возле ворот, из которых выезжали его соотечественники. С ног до головы закованный в латы, он напоминал скорее статую из литой стали, нежели существо из плоти и крови. Насколько можно судить о человеке в доспехах, он был неплохо сложен: могучий в плечах, длинноногий, стройный в талии и бедрах. По правилам турнира Майсгрейв мог еще участвовать в состязаниях, и многие возлагали надежды на его выход. И когда рыцарь направился к своему коню и легко, словно не ощущая тяжести доспехов и не касаясь стремени, вскочил в седло, зрители довольно загалдели. Он выехал на ристалище в тот момент, когда у противоположной трибуны гарцевал, трубя в рог, Жак Савойский. На груди у сэра Филипа, дабы не стеснять движений, был подвешен щит с его гербом – парящий орел на лазурном поле. Ветер вздымал его плащ из коричневого бархата.
Герольды, протрубив, провозгласили имена бойцов, и они заняли предназначенные им места. Филипа Майсгрейва подбадривали:
– Покажи ему, Фил, чтоб не слишком зазнавался!
– Хоть ты проучи бургундцев!
– Благослови тебя Господь, голубчик!..
По сигналу рыцари понеслись навстречу друг другу, сшиблись на огромной скорости посередине арены, и вмиг выбитый из седла Жак Савойский кубарем покатился по земле.
Трибуны взорвались восторженными криками. Вторая победа! Бурый Орел великий боец!
Король покосился на супругу. Леди Элизабет улыбалась и хлопала в ладоши. Это выглядело естественным. Но Эдуард знал, какие чувства вызывают в женских сердцах победители, и в душе у него саднило.
Королева мгновенно перехватила взгляд супруга. Она давно научилась улавливать любые оттенки его состояния и теперь по вскользь брошенному взгляду, по изгибу капризных губ определила, что зрелище побед Майсгрейва отнюдь не радует короля. С невозмутимым видом Элизабет обратилась к супругу:
– Возлюбленный повелитель, вы только взгляните, как радуется победе Майсгрейва его жена, леди Мод.
Рукой в длинной перчатке она указала в сторону одной из трибун. Там, среди нарядных дам и девиц, стояла на скамье, чтобы лучше видеть, и бешено рукоплескала кареглазая молодая женщина в остроконечном головном уборе. Кружева обрамляли ее пухлые щеки, а рыжий мех шубки топорщился на животе – леди Мод ждала первенца.
– Не правда ли, я подыскала Филипу очаровательную супругу? – заметила Элизабет.
– Если не ошибаюсь, Майсгрейвы всегда были бедны, а теперь Бурый Орел получил в приданое и земли, и деньги, и породнился с могущественными Перси.
Королева засмеялась.
– Поистине так. Но разве Майсгрейв не заслужил награды? Он храбро сражался за Белую Розу.
Элизабет произнесла все это весело, ровным голосом, и это успокоило Эдуарда, который вновь принялся следить за ристалищем. Однако то, что там происходило, не смогло его порадовать. Казалось, что после каждой победы Майсгрейва бургундцы с новой силой сокрушают лучших из англичан. Король испытывал острое раздражение. Их было пятнадцать, лучших из лучших, тщательно отобранных для турнира. Однако накануне Кревкер, посмеиваясь, сказал, что он со своими соотечественниками готов помериться силами хоть со всей Англией. И хотя бургундцы действительно считались лучшими воинами в Европе, подобного разгрома никто не ожидал. Когда из пятнадцати англичан остались только двое, Эдуард вдруг рассвирепел:
– Клянусь Всевышним, Дик, не кажется ли тебе, что нам самим необходимо облачиться в доспехи и сразиться с бургундцами?
Холодный взгляд Глостера отрезвил его.
– Конечно, воля ваша, мой повелитель. Однако следует помнить, что Кревкер не только искушенный рыцарь, но и тонкий дипломат. Он никогда не решится повергнуть наземь родича и союзника своего герцога. Но, клянусь кровью Христовой, с кем бы я действительно хотел помериться силами, так это с Майсгрейвом. Кто бы мог подумать, Боже правый!.. Взгляните, этот Бурый Орел снова садится в седло!
В самом деле, на южной стороне ристалища показалась фигура конного рыцаря. Поняв, что Майсгрейв вновь собирается сражаться, зрители приветствовали его шквалом рукоплесканий.
На этот раз противником сэра Филипа оказался Пенсиль де Ривьер. Граф Кревкер сам рвался сразиться с рыцарем Бурого Орла, однако был черед сэра Пенсиля, и тот ни за что не желал его уступить.
Противники остановились друг против друга. Держась за стремя де Ривьера, Кревкер что-то настойчиво советовал ему. Тот кивал, но разнесся звук труб, и граф удалился. Опустив забрала, рыцари во весь опор понеслись навстречу друг другу и сшиблись, сцепившись древками копий. Сэр Филип, упершись ногами в стремена и слегка откинувшись в седле, даже не пошатнулся под натиском Пенсиля де Ривьера. Его же удар был столь силен, что бургундец выпустил копье. Конь бургундца, не устояв, рухнул на землю вместе с хозяином, и оба скрылись в облаке пыли.
Когда сэр Филип, ставший любимцем публики, покидал арену, он был весь усыпан лепестками цветов, а на острие его копья развевались шарфы, вуали и платки, которые восхищенные зрительницы, сорвав с себя, бросали победителю.
Следующим на ристалище выехал юный Антуан де Курси. Он был менее опытным бойцом, чем остальные бургундцы, и очень гордился тем, что сражался сегодня на равных с ними. Теперь же, подняв забрало, он со спокойным любопытством разглядывал остановившегося напротив него последнего из бойцов-англичан, еще не принимавшего сегодня участия в схватках.
Это был Мармадьюк Шенли, угрюмый барон из Нортгемптоншира. Он выехал на арену на могучем пегом коне, в испанских доспехах с золотой насечкой, с его шлема свисало дорогое павлинье перо. В прошлом барон попеременно сражался на стороне то Белой, то Алой Розы и, говорят, благодаря такой тактике сколотил немалое состояние. Но, как бы то ни было, он считался отменным воином, и сейчас ему предстояло показать свое искусство.
Зрители притихли, ожидая начала поединка, доносился только глухой топот и сдавленный храп коней. Наконец противники встретились. Молодой бургундец метил прямо в шлем барона, но тот чуть отклонился в седле и с такой силой поразил противника, что щит того разлетелся на куски. Удар пришелся в открывшийся корпус бургундца, острие копья пробило латы, подкольчужницу и вонзилось в грудь рыцаря. Взмахнув руками, тот с отчаянным воплем рухнул на траву.
Зрители повскакивали с мест. Поверженный рыцарь неподвижно лежал на арене. Из груди его торчал обломок копья. С трибун доносились разрозненные крики, рыдания женщин. Одна из фрейлин королевы, за которой, как поговаривали, ухаживал молодой бургундец, даже лишилась чувств. Мужчины спорили: одни говорили, что это просто случайность, каких немало бывает на турнирах; другие требовали проверить оружие барона Шенли; третьи считали, что хвастливым бургундцам досталось поделом. Несмотря на всеобщее смятение, большинство зрителей были довольны. Кровь, пролившаяся на турнире, придавала пряный привкус зрелищу.
Между тем маршалы турнира проверили копье сэра Мармадьюка и, убедившись, что оно затуплено как полагается, объявили происшедшее несчастной случайностью и, когда оруженосцы унесли бездыханное тело Антуана де Курси, дали знак продолжать состязания.
Как только волнение улеглось, герольды возвестили, что доблестный граф де Кревкер готов отстаивать честь Бургундии против двух английских рыцарей. Ему было предоставлено право самому выбрать, с кем сразиться.
Какое-то время Кревкер медлил. Он уже давно искал случая помериться силами с Филипом Майсгрейвом, ну а с Шенли просто хотел поквитаться за гибель молодого де Курси. Наконец граф сделал выбор. И когда отзвучали трубы, зрителям стало ясно, что сейчас произойдет поединок между Кревкером и их любимцем – Бурым Орлом.
