Текст книги "Королева в придачу"
Автор книги: Симона Вилар
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]
– Хорошо, – наконец оказал он. – Я попробую.
И он посвятил её в свой план. Людовик готов на любые условия за новую королеву из Англии. Что ж, они сыграют на этом. Совет хотел потребовать за Мэри Тюдор пятьдесят тысяч дукатов – он настоит, что имеет смысл увеличить эту сумму до миллиона. Если Людовик, который достаточно богат и может выделить такую сумму из казны, примет это условие, то Брэндон настоит, чтобы в пункт брачного договора вошла передача Англии трех французских городов – Теруана, Сен-Кантена и Булони, важных портов в Нормандии, целесообразность приобретения которых не может не признать Совет. Если же эти пункты покажутся Людовику неприемлемыми, то от них можно будет отказаться... при условии, что Валуа вместо Мэри предложат её старшую сестру Маргариту Шотландскую. Она вдова, с трудом справляется с местной агрессивной знатью, и Генрих не может не понять, что для неё будет выгоден этот брак, а Мэри ему можно будет приберечь для иного союза. А там мало ли что скучиться.
– О, Чарльз! – Мэри почти прыгнула ему на шею. – Теперь я понимаю, как ты своим умом мог достичь такого влияния!
Он мягко отстранился.
– Но есть одно «но» в нашем плане. Это Вулси. Он получает большую выгоду от твоего брака с Луи, и может почувствовать подвох. Вулси чертовски умен, и мне крайне нежелательно, чтобы он понял, что я иду наперекор его воле. Нам стоит попробовать переманить его на свою сторону. Как? Сейчас наш канцлер страстно хочет построить новую резиденцию на Темзе, там, где в неё впадает река Моль. Угодья там превосходные, и Вулси давно зарится на них, но они принадлежат братству госпитальеров ордена Святого Иоанна, которые наотрез отказываются их уступить. Генрих, конечно, мог бы на них надавить. Он даже хочет этого, чтобы угодить Вулси. Но дело в том, что госпитальеров страстно поддерживает Катерина, а Генрих не смеет огорчать ее. Вот если бы ты нашла подход к королеве, уговорила ее, тогда нам было бы что предложить Вулси, чтобы он поддержал нас. А я и Вулси – мы вдвоем многое можем. Но вот справишься ли ты?
Мэри задумалась. Последнее время Катерина была очень добра к ней, даже заискивала, желая, чтобы Мэри поддерживала её в глазах Генриха. К тому же она может даже слегка пошантажировать королеву, намекая, что укажет ей новую пассию короля. До самой Бесси и дальнейших отношений самих супругов ей не было дела. Ей надо было уговорить Кэт, надо было бороться за себя.
– Думаю, у меня получится, – уверенно сказала она. Она вдруг почувствовала себя не просто украшением двора и любимой сестрой короля. Она плела свою интригу, рассчитывая на собственные силы, и ей это нравилось.
Кроме того, их сговор сближал её с Брэндоном, делая их соучастниками. Мэри улыбнулась.
– Ты даешь мне надежду, Чарльз.
– Что ж, мы хотя бы попробуем. Только ради Бога, Мэри, не устраивай ничего, что бы принесло тебе вред, настроило против тебя Генриха.
– Хорошо. Но помни, что для меня он не представляет такой угрозы, как для всех вас.
Они уже стояли у выхода, и Брэндон видел гордое выражение её глаз, насмешливую улыбку.
– Это потому, ангел мой, что ты знаешь его лишь с одной стороны – как нежного брата.
Мэри оглянулась в темноту помещения, в сторону сена.
– Сегодня я видела его и в другой роли.
И её взволновало это воспоминание, сердце забилось. Она поглядела на Брэндона. Ведь сегодня он стал её союзником. Она внутренне возликовала и поглядела на него, маня взором. Ей хотелось, чтобы их сделка была скреплена поцелуем, хотелось, чтобы он целовал ее, как ранее, до головокружения... хотелось принадлежать ему, чтобы он делал с ней все что угодно...
Он заметил её взгляд, даже словно чуть склонился к ней. Но в следующий миг его лицо стало замкнутым, почти строгим.
– Буду держать вас в курсе дел, принцесса. А теперь идите, вам надо вернуться до того, как вас могут хватиться.
Она покорно вышла и, подхватив юбки, побежала через залитую лунным светом поляну. Её рассыпавшиеся по плечам волосы серебрились в ночном свете, она казалась такой легкой, воздушной, похожей на бесплотный ночной дух или фею. Но Мэри Тюдор была из плоти и крови, и Чарльз страстно желал ее. И испытывал удивительную нежность.
– Помоги мне, Боже, – прошептал Брэндон. – Ибо я действительно люблю ее.
Глава 7
Июнь 1514 г.
Праздник Троицы наступил и прошел со всем великолепием. Мэри была Флорой в венке из цветов, Генрих – Аполлоном в золотой, сверкающей каменьями, накидке, Брэндон – Одиссеем, хитрым и веселым, неистощимым на шутки. Но в определенный момент, танцуя с Мэри, он шепнул, что Совет согласился увеличить сумму за Мэри, и теперь они ждут вестей из Франции. Она же, в свою очередь, твердила, что ей почти удалось уговорить королеву, даже не прибегая к шантажу. И хотя земли госпитальеров и не будут проданы Вулси, но будут сданы канцлеру в аренду сроком на девяносто девять лет за символическую плату в пятьдесят фунтов. Брэндон даже рассмеялся ловкости сделки – это было даже лучше, чем продажа за определенную и весьма солидную плату.
– Что ж, Вулси будет доволен. Теперь он наш, и мы сможем уговорить его предложить Людовику Маргариту.
Они разошлись в танце, и Мэри опять плясала, окруженная масками духов лесов с рогами, цветами, ушами, головами животных, заставляя себя улыбаться, хотя все последнее время и пребывала в непрестанном напряжении.
После празднеств над Ричмондом зависла непривычная тишина: Генрих с большинством свиты вернулся в Лондон, а королева и Мэри остались в загородной резиденции. Целую неделю не было празднеств, ни игр, ни увеселений, Катерина подолгу молилась, а Мэри... Ей было не до веселья – она ждала вестей от Брэндона. Поверенным их стал Илайджа, и все видели, как он утром садился в лодку и плыл в сторону Лондона, а к вечеру возвращался, и они запирались с Мэри в её покоях. Вести были одна хуже другой: французский король, чтобы избежать дальнейших проволочек, был согласен заплатить не миллион, а полтора миллиона дукатов. Он согласился отдать Англии два города из вышеназванных, но Булонь... Теперь велись переговоры, чтобы Луи выбрал вместо младшей сестры Тюдора старшую, вдовствующую королеву Шотландскую, уже доказавшую, что она способна производить на свет сыновей. Генрих сам заинтересовался такой переменой, хотя и поговаривает, что из Мэри вышла бы великолепная королева. Принцесса закрывала глаза, жестом приказывая Илайдже удалиться, даже не замечая, когда тот, уходя, припадал к её руке, не видела его больных, страдающих глаз.
А потом прибыл король, и все вмиг завертелось, ожило, наполнилось шумом. Генрих был весел, нежен с Катериной, ласков с сестрой... и, к её ужасу, плохо отзывался о Маргарет, даже позволил себе при всех обозвать её шлюхой. Мэри ничего не понимала, со страхом ожидая Брэндона. Он прибыл через несколько дней. Прибыл с делегацией французов во главе с Лонгвилем, который из пленника неожиданно превратился в чрезвычайного посла. Французы расточали Мэри комплименты, дарили дорогие подарки, говорили, в каком восторге их король от портрета, а она стояла перед ними без кровинки на лице и боялась лишь одного – что кинется им в ноги и будет умолять оставить её в покое. Пару раз она, не выдержав, оглядывалась на Брэндона, но он глядел на неё своими невинными голубыми глазами и ... порой Мэри ненавидела его голубые глаза! Ей не давали передохнуть ни на миг. Генрих же избегал говорить с ней. Уже выходя, приказал:
– Собирайся на верховую прогулку, Мэри. Мы покажем нашим гостям наши Ричмондские угодья.
Он словно не обратил внимания на панику в её глазах, ушел, напевая. Лишь во время прогулки, которая, как всегда, перешла в охоту, стоило мелькнуть в зарослях рыжему оленьему боку, Мэри умудрилась загородить Брэндону путь своей лошадью.
– Вы немедленно поедете за мной, сэр!
И, хлестнув кобылу, принцесса свернула на одну из боковых аллей. Следом за ними поскакал только Илайджа.
Генрих хватился их только через час, когда травля была окончена и кто-то из французов поинтересовался, где прекрасная английская роза – Мэри Тюдор. Ее стали искать, потом увидели приближающегося Брэндона.
– У меня лошадь потеряла подкову, пришлось заехать в ближайшую кузню, – спокойно солгал он.
Придворный был очень бледен, лишь вскользь упомянул, что видел Мэри с её грумом Илайджей Одли возле пруда. Они кормили лебедей.
Генрих побагровел. Неужели эта девчонка не понимает, что позорит себя? Он с трудом сдержал гнев, увидев их приближающиеся по склону фигуры. Вокруг переглядывались. Ведь были и такие, кто мог поручиться, что сам-то Брэндон ещё недавно был третьим в этой компании, и видели, как он поскакал за её высочеством. Но Брэндон был в фаворе, к тому же Генрих безгранично верил ему и ни в чем не подозревал. Зато на смазливого, печального спутника сестры поглядел испепеляющим взглядом, но при послах не посмел им ничего высказывать, лишь коротко велел возвращаться.
Кони были утомлены гоном и шли шагом. Мэри молчала, грустно глядя на дорогу меж ушей своей лошади. Все, что сказал ей Брэндон, было ужасно. Их планы рухнули как карточный домик, когда пришло известие, что королева Шотландская Маргарита Тюдор обвенчалась с красивым молодым придворным Арчибальдом Дугласом, графом Ангусом.
– И вы ничего не посоветуете мне? – побелевшими губами тогда спросила Мэри.
– Будьте мужественной, принцесса, – печально сказал Брэндон. – Умейте проигрывать. И помните о своем долге.
Потом она долго кричала и плакала, ругая его за предательство. У неё началась истерика, и Брэндон, поняв, что не в его силах утешить ее, развернул лошадь и уехал. Успокаивать Мэри остался один Илайджа, тем самым навлекая на себя подозрение и гнев короля. Но юноша никогда не отличался умом, к тому же он был мечтателем, жившим грезами и сновидениями, а сегодня он стал свидетелем, как его любовь и мечта, Мэри Тюдор, кричала о своих чувствах, плакала и унижалась перед другим... Илайджа был настолько подавлен всем этим, что даже не обратил внимания на испепеляющие взгляды Генриха, стараясь почти машинально ехать поближе к Мэри, пока Нанетта Дакр не пожалела его, почти насильно уведя в конец кавалькады.
– Да вы совсем спятили, мистер Гусенок! Вам что, жизнь недорога, раз вы так раздражаете короля?
– Да, я хочу умереть, – ответил юноша бесцветным голосом.
Мисс Нанетта досадливо отстранила развеваемую ветром вуаль и, пожав плечами, постаралась занять свое место среди знатных особ. Сейчас это было не очень трудно, ибо они миновали лес и ехали по открытой местности вдоль глубокого извилистого оврага, на дне которого шумела по камням вода.
Генрих уже развеселился, хотел отвлечь гостей от печально поникшей молчаливой принцессы.
– Этот овраг называют Лощиной Брэндона, – рассказывал он, и даже шутливо стегнул Чарльза по отвороту ботфорта. – И знаете почему? Это было верхом безрассудства – но какова смелость! Сколько тебе тогда было лет, Чарльз? Лет восемнадцать, если не ошибаюсь. Знаете, что он учудил? Он побился об заклад с Эдвардом Говардом, что перескочит лощину на лошади. И что же вы думаете? Перескочил! Весь двор был свидетелем этого. Ты помнишь, Брэндон?
– Помню. Я был молод, горяч... и глуп.
– Но как смел! Ты тогда вмиг покорил наши с Мэри сердца, – смеялся король.
Французы не совсем поняли, о чем речь, а так как французский Генриха желал лучшего, то король попросил сестру перевести им.
– Боюсь, у меня это не получится, – вяло отметила Мэри.
– Разве? А вот герцог Лонгвиль утверждает, что вы уже довольно бегло разговариваешь на этом языке.
В это время сзади послышался шум, испуганные крики. Генрих оглянулся узнать, в чем дело.
– Он что, совсем спятил? – воскликнул король. Мэри тоже оглянулась. Глаза её расширились от ужаса.
Илайджа, отстав от кавалькады, теперь разгонял коня и, привстав на стременах, мчался к разверстой пасти оврага.
– Да остановите же его кто-нибудь! – воскликнула Мэри.
Брэндон первый опомнился, развернув коня. Но не успел. Илайджа пронесся мимо, как вихрь, стегнул лошадь...
Все ахнули, когда его конь с громким ржанием взмыл в воздух над пропастью... Казалось, он взлетел, и какое-то время парил над бездной. Потом его передние копыта коснулись противоположного края, а задние стали проваливаться, пока конь и передними не сорвался с обрыва, и оба – и животное и всадник – рухнули вниз. Крик Илайджи слился с испуганным ржанием коня, заглушенный грохотом падения и воплями зрителей.
Мэри и не заметила, когда соскочила с лошади и кинулась к краю обрыва. Они лежали в ручье среди каменистых обломков: лошадь была жива, жалобно ржала и билась. Илайджа лежал под ней, и голова его то появлялась на поверхности ручья, то вновь уходила под воду.
Какие-то люди – Брэндон, Лонгвиль, Норрис и даже бывший в свите Брэндона Гэмфри Вингфильд, стали спускаться по глинистым склонам обрыва. Мэри, едва ли отдавая себе отчет в том, что делает, последовала за ними. Она путалась в юбках, цеплялась за кусты, падала. Откуда-то сверху доносился властный голос брата, приказывавший ей вернуться, но она не слышала его.
Первым внизу оказался Брэндон, за ним Гэмфри. Гэмфри кинулся к другу, пытаясь вытащить его из-под лошади, но не мог. Брэндон, поняв, что у лошади переломлен хребет и она только мучается, резким взмахом ножа перерезал ей горло, прекратив мучения несчастного животного. Только теперь, когда лошадь перестала биться, им удалось приподнять её и вытащить юношу.
– Господи, Боже мой! – только и выдохнул Брэндон, видя, как неестественно выгнуто тело Илайджи, как изломаны руки и ноги. Но он был ещё жив, даже тихо стонал. Лицо его стало каким-то серым, но глаза юноши были открыты.
– Гусенок, дружище, – поднял его голову Гэмфри. – Ты слышишь меня?
Он говорил с саффолкским акцентом, и Илайджа наконец сфокусировал на нем внимание.
– Гэмфри... маме не говори...
Через ручей, разбрызгивая воду, бежала принцесса. Она рухнула рядом на камни.
– О, Илайджа... мой дорогой Илайджа! Его глаза стали вдруг яркими, засияли.
– Моя принцесса! Вы все же обратили на меня внимание... как на Брэндона.
– О, что ты говоришь, мой дурачок...
– Я не дурачок. Я люблю вас. Любил... А для вас существовал лишь он...
Юноша хотел ещё что-то сказать, но кровь хлынула у него ртом, он забился в судорогах, и его расширенные глаза застыли, стали стекленеть. Мэри зарыдала. Брэндон заставил её встать.
– Возьмите себя в руки, принцесса. На вас смотрят. Ради меня, дорогая моя, – добавил он тихо.
Мэри сама не знала, почему так плачет. Она ведь почти не замечала Илайджу, но сейчас... Не только потому, что она воочию увидела вблизи смерть, не потому, что помимо воли стала причиной этой смерти, но и потому, что её охватило чувство того, что со смертью Илайджи из её жизни ушло нечто, не касавшееся её положения принцессы, что теперь судьба её решена, и её надеждам, как и наивному Илайдже, не перелететь через ту пропасть, что отделяет её от обычной жизни – от мечты, любви, счастья.
Принцесса проплакала весь день, жалея Илайджу, свои разбитые надежды и равнодушие Брэндона. Даже когда он пару раз приходил к ней, она запрещала впускать его, не желая никого видеть.
Но к вечеру, когда фрейлины оставили её одну, она долго бродила в одной рубахе по своей огромной опочивальне, по привычке сложив руки за спиной, утопая босыми ногами в пушистом ворсе ковре. Лицо у нее стало серьезное, решительное, даже жесткое. О, она не желала сдаваться! Слезы не размягчили, не смирили ее, более того, голова её работала ясно, как никогда. И Мэри понимала, что ей не на кого больше рассчитывать, кроме себя самой.
– Господь Бог не оставит меня, если я сама не предам себя.
На другой день принцесса одевалась с особой тщательностью, словно готовилась в бой.
– Лизи, подай мне жемчужные серьги, – приказала она.
Дамы перешептывались украдкой. Они не понимали свою госпожу: вчера вон убивалась, как вдовица, сегодня словно на пир собирается. Волосы велела завить спиралями, на германский манер, распустила их по плечам, а сверху надела золотой чеканный обруч со спускающейся до плеч шелковой сеткой, отяжеленной круглыми золотыми шариками и подвесками. Платье Мэри выбрала из темно-малинового бархата, пошитого по австрийскому покрою: рукава узкие, стянутые шнурками, но с множеством продольных прорезей – «окон», сквозь которые пропускались маленькие буфы; декольте было большим, квадратным, открывавшим грудь и спину, но снизу все скромно прикрыто нижней рубахой из тончайшего батиста, изящно собранной у горла в маленькие рюши.
Вернулась Нанетта, которую принцесса услала разведать новости при дворе. Сейчас Генрих завтракает в покоях королевы, с ним только Вулси и Брэндон. А вот обед будет в малом зале, но обставленный со всей пышностью, на него уже приглашены все члены французской делегации, Лонгвиль и представители английского духовенства. Мэри невольно прижала руку к груди. Она поняла, что именно там решится ее судьба, и Генрих объявит, что отныне она невеста Валуа. Значит, времени у неё почти не осталось.
– Леди Люсинда, дайте мне вина, – попросила она. – Только не разбавляйте.
Почтенная дама была шокирована: когда это юные леди начинали пить с утра, да ещё неразбавленное вино? И она только покачала головой, видя, как её юная госпожа залпом осушила бокал, промокнув губы салфеткой. А Мэри и дела не было до этих косых взглядов, ей было так страшно... Она надеялась, что вино придаст ей сил. Принцесса вышла, сопровождаемая целой кавалькадой придворных, без которых, согласно этикету, и шагу не могла ступить, двигаясь быстро, словно боясь, что если замешкается, от её решительности не останется и следа. Генрих был несколько удивлен, когда заявили о приходе принцессы. Встал ей навстречу, поцеловал руку:
– А я-то уже опасался, что вы из-за слез об Илайдже, совсем сляжете.
«И тем не менее это не остановило тебя, чтобы назначить мою продажу на сегодня», – подумала Мэри.
– Ваше величество, мне необходимо поговорить с вами.
Какая-то напряженность её тона заставила замереть улыбку на его устах.
– Что ж, мы рады вас выслушать.
Их завтрак уже был окончен. Мэри обождала, пока прислуга вынесет посуду, а церемониймейстер прикроет створки двери. Она отметила, что Генрих, как нежнейший и любящий супруг, занял место подле королевы. Брэндон отошел в сторону и сел на лавку в нише окна, уткнувшись в томик стихов. Вулси же любезно улыбался, изящным жестом поднося к лицу ароматный апельсин, но Мэри просто кожей ощущала, как все они насторожены. Как, впрочем, и она сама.
– Ваше величество, – официально обратилась она к брату, – двор переполняют слухи... о моем замужестве.
– Ничего удивительного.
– Тогда, сир, я желала бы знать...
Голос её помимо воли зазвенел, и она даже не придала значения тому, как Генрих поднял руку, словно желал остановить ее.
– ...желаю знать, истинны или лживы эти нелепые сплетни?
Она увидела, как Генрих нахмурился и его маленький рот сжался в презрительную гримасу.
– Если ты спросишь надлежащим образом и извинишься за свое вчерашнее поведение, я, может быть, и отвечу.
Мэри подчеркнуто вежливо опустилась в реверансе:
– Дозволено ли мне будет узнать, в чем я виновата? И тогда Генрих произнес целую речь о том, что Мэри легкомысленна и плохо воспитана, что забывает о величии своего сана, о хороших манерах, о сдержанности настолько, что позволила проявиться своим чувствам, и все видели... Тут Мэри прервала его:
– Я вела себя, сир, по-христиански, и если моя женская слабость и сострадание к несчастному юноше прорвались в момент его гибели, то... то мне и дела нет до того, что подумают наши иноземные гости!..
Теперь лицо короля стало каменным.
– Вы лжете, Мэри, и сейчас сами выдали себя. Вы не глупая девочка и явно в курсе, что французы прибыли в Англию исключительно ради вас, чтобы увезти вас к своему королю. И вы станете женой Людовика XII!
Все. Это было сказано. И опять возникло ощущение, словно тысячи холодных иголок вонзаются в сердце. Мэри глубоко вздохнула. Больше всего она боялась, что сейчас расплачется.
– Ваше величество, мне семнадцать лет, королю Людовику под шестьдесят. Он мог бы быть моим дедом. Неужели вы столь не любите меня, что готовы отдать этому старому чудовищу!
Генрих резко встал, надвинувшись на Мэри, как гора. Она сжала зубы, и снизу вверх, не отрываясь, смотрела на него.
– Кажется, вы не понимаете, Мэри, что вам оказана великая честь. Вы станете королевой – королевой Франции! А это больше, чем я даже мог бы желать для вас. Поэтому при чем тут возрастное отличие? Да, Валуа стар, и именно поэтому ему нужна молодая здоровая женщина из царственного рода, чтобы дать наследника. И великая честь для Тюдоров, что его выбор пал на вас. Вы станете залогом мира меж Англией и Францией – а это больше, чем считаться со своими прихотями.
– При чем тут залог мира! – всплеснула руками принцесса. – Франция сейчас нуждается в мире с Тюдорами уже потому, что со всех сторон окружена врагами – Австрией, Нидерландами, Испанией. Уже одно это вынудит Людовика принять любые ваши условия даже без того, чтобы ради них принести меня в жертву. Я не хочу быть женой Валуа! И не понимаю, почему мой брат ставит проблемы престолонаследия Валуа выше счастья своей сестры.
В покое настала тишина. Мэри чувствовала, как горят её щеки, понимая, как дерзка она была сейчас. Но выпитое вино все ещё шумело в голове, сердце колотилось, и ей надо было держаться... надо было бороться за себя. Что-то в выражении лица Генриха испугало ее. Он побледнел, а глаза стали холодными и жесткими.
– Не пытайся строить из себя политика, Мэри! Тебе ли не знать, что брачный контракт представляет собой гораздо более крепкий и надежный альянс, чем какой бы то ни было договор. Что же касается твоих личных желаний и чаяний, то разве тебе не внушали с детства, что принцессы стоят выше простых смертных и рождены не для счастья. Они рождены для власти – а это куда больше.
– Но, тем не менее, вы, Хэл, женились именно по любви! Даже вопреки последней воле нашего отца!
Теперь лицо Генриха побагровело. Он был не просто рассержен – король был в гневе. В какой-то миг Мэри показалось, что он сейчас ударит ее. Она так испугалась, что ухватилась за стол, чувствуя, как подкашиваются ноги, но тем не менее с языка было готово сорваться все что угодно. И глаз она не опустила.
В этот момент раздался мягкий голос Катерины:
– Мэри, это твоя судьба, твое предназначение. А волю Господню не обсуждают и не критикуют.
Генрих сказал ледяным тоном:
– Катерина права, и вам, миледи, следует смириться. Все уже решено, поэтому ведите себя, как принцесса, а не девчонка из Саффолка...
– Лучше быть девчонкой из Саффолка, чем сестрой короля, которую считают бесчувственной пешкой и двигают по своему усмотрению!
– Но готовят в королевы, – неожиданно подал голос Вулси. Он даже улыбнулся Мэри. – А что бы вы сами пожелали для себя, принцесса?
Как ни странно, этот вопрос словно бы разрядил обстановку, в глазах короля даже мелькнуло любопытство. Мэри бросила украдкой взгляд на Брэндона, который не поворачивался, казалось, весь поглощенный чтением какого-то сонета. Но в этой его неподвижности угадывалось чудовищное напряжение, и Мэри поняла это. Как и то, что в её неравной борьбе он ей не помощник.
– Более всего я бы желала не являть собой разменную монету в политической игре и напомнить вам, государь брат мой, что мы с вами одна плоть и кровь, и что для меня нет большего удовольствия, чем остаться в Англии, при вашем самом блистательном дворе Европы, стать вашей подданной и придворной... Со временем я бы, конечно, хотела выйти замуж, но здесь, дома, в Англии, выйти за какого-нибудь достойного дворянина, верного моему брату, которого бы он счел достойным возвеличить до своей сестры...
Впервые за все время Брэндон поднял глаза, и она увидела мелькнувшее в них молчаливое предостережение... почти мольбу. Мэри вдруг заплакала.
Генрих смягчился. Он все же любил Мэри. Король знал, какая она импульсивная, непредсказуемая, своевольная... и упрямая, как все Тюдоры. По сути, в них было много общего. Но он – король Божьей милостью, а она женщина и обязана повиноваться.
Принцесса стояла перед ним, глотая слезы, которые все текли и текли. Генрих мягко взял её руки в свои.
– Мэри, сестрица, я твой брат, глава семьи, и я твой король. Поэтому подчинись и не настраивай себя на бунт. Я хочу, чтобы состоялась твоя свадьба с Людовиком, а значит, она состоится. Сейчас же ты пойдешь в часовню и поблагодаришь Благословенную Деву за выпавшую тебе честь, и пусть доброта Богоматери и её молитвы помогут тебе избавиться от спеси и дерзости. А сегодня после полудня я представлю тебя французам как невесту их короля – и ты, моя дорогая, ответишь своим согласием.
– Я этого не сделаю!
Генрих так сжал её пальцы, что ей стало больно. Она поглядела на него и вдруг увидела самые злые и жестокие глаза, которые ей когда-либо приходилось видеть.
– Ты поступишь, как тебе велят.
– Нет!
Вся её воля, вся её любовь, вся вера в себя... и, конечно же, выпитое вино, придали ей храбрости. Она решила выложить свой последний козырь.
– Я не могу этого сделать, ваше величество! Так как это противоречит всем Божеским и человеческим законам. Ибо для всех – ив Англии, и на континенте – я все ещё являюсь помолвленной невестой эрцгерцога Карла.
Она вырвала пальцы из рук Генриха, даже встряхнула ими, словно стряхивая нечто ненужное.
Генрих побледнел.
– Я расторгну эту помолвку!
– Когда?
У неё появился шанс выиграть время.
– Когда? Когда!.. – почти взревел король, и вдруг неожиданно понял, что она права. Он не может объявить её невестой Людовика, пока не будет официального разрыва с первым женихом Мэри.
– Это не заставит себя ждать, – крикнул он и сердито взглянул на Вулси. Как же его канцлер не позаботился о такой детали?
Но Вулси был не так прост. Он заверил его величество, что расторжение помолвки, которую никто уже не воспринимает всерьез, не займет много времени. Главное – заверить французов, что Мэри станет женой их короля.
– А если я этого не сделаю? – вскинула подбородок Мэри. – Ведь что такое Валуа? Стареющий король, родственники которого уже примеряют его корону. А Карл Габсбург... Во-первых, он по возрасту для меня предпочтительнее, чем Людовик. Во-вторых, у Людовика есть лишь Франция. Карл же наследует несметное состояние, огромное количество титулов и земель. По своему отцу Филиппу он получит Голландию, Нидерланды, Австрию, плюс имеет шанс быть избранным императором Германии. А по матери он имеет права на испанский трон, на испанские земли в Италии, и на все колонии за морем. Когда он все это получит, то будет владеть половиной христианского мира. И я бы хотела владеть этим вместе с ним.
Она умолкла, оглядела всех, оставшись довольной впечатлением, произведенным её словами. Генрих явно растерялся, Катерина улыбалась, а Брэндон поглядел в ее сторону с явным уважением. Лишь Вулси усмехнулся, вновь понюхав яркий апельсин.
– Миледи, неужели вы думаете, что король и я не обсуждали ваш брак с эрцгерцогом? Но, во-первых, Карл все ещё не в том возрасте, когда вступают в брак, но уже за это время его советники несколько раз отговаривали его, пытались разорвать ваш брачный контракт. Карл сватался и к французской принцессе и к инфанте португальской, он явно не жаждет видеть своей женой Мэри Тюдор. К тому же Англия ничего не выиграет от союза с ним, ибо вся наша внешняя политика свидетельствует, сколь непрочен будет сей альянс. Испания и Австрия не раз предавали нас, несмотря на то, что наш король Генрих женат на их родственнице. Валуа же дает нам такие гарантии... и принял столь выгодные для Англии условия, что не может быть и сомнения, сколь выгоден этот брак. Сумма в полтора миллиона дукатов и французские порты, которые отойдут к Англии – это ли не повод, чтобы вы, как сестра нашего монарха, не желали для своей страны этих преимуществ?
Чертов поп, он бил её той же картой. Именно по её инициативе были выставлены эти условия, которые старый Валуа безоговорочно принял. К тому же стоило Вулси упомянуть об измене родни королевы, как Генрих больше не колебался. Убитая горем Мэри покинула апартаменты королевы. Вот он – конец её надеждам, её любви... Амбициозные планы Генриха встали между ней и тем кого она любила.
Но в положенный час её высочество не явилась, сославшись на плохое самочувствие. Но старый трюк с симуляцией, к которому она столь часто прибегала в детстве, сейчас не возымел действия. Генрих дал прилюдно свое согласие на её брак, более того, велел, чтобы в Лондоне по этому поводу звонили в колокола и в церквях пели «Те Deum»[10]10
«Тебя, Бога, хвалим...» – торжественная латинская молитва.
[Закрыть]. А потом узнал, что Мэри отказывается в знак протеста принимать пищу. Когда Генрих пришел к ней, она даже не повернулась к нему. Но король был настроен решительно и целый вечер в покоях принцессы стоял крик и плач, когда в принцессу насильно впихивали еду, несмотря на то, что она вырывалась и выплевывала пищу. Генрих сам запрокидывал ей голову, едва не задушив.
– И это ждет тебя всякий раз, когда вздумаешь упрямиться! – кричал он.
На следующий день король довольно потирал руки, узнав, что принцесса с охотой позавтракала. Но оказалось, что Мэри просто изменила тактику, поняв, что ей нужно есть, чтобы не терять сил для борьбы. Но теперь она действовала иначе – отказывалась выходить из покоев, даже запиралась на ключ. Генрих велел взломать дверь. Мэри забилась в угол, когда брат сорвал ремень и решительно велел всем выйти.
– В чем дело?! – закричал он, увидев, что Брэндон остался стоять в дверях.
– Ваше величество, надеюсь, вы не...
– Пошел вон!
Чарльз был бледен, но поклонился.
– Сожалею, если чем-то огорчил моего короля.
– Брэндон, не уходи! – закричала Мэри, кинувшись к закрываемой двери, но Генрих уже перехватил ее. >
– Тебе нечего будет бояться, Мэри, если ты будешь послушна.
– Я не отступлю!
Но она боялась, и стоило Генриху приблизиться, как принцесса зашлась таким плачем, что он отошел и ждал, пока она успокоится. Потом даже приголубил сестру, стал вытирать ей слезы, несмотря на то, что она отворачивалась. Мэри поймала его большую руку, прижалась к ней щекой.
– Генрих, я все равно не уступлю. Разве ты не понимаешь, что брак – это на всю жизнь? Неужели ты хочешь сделать меня несчастной?
– Я сделаю тебя несчастной, только если ты не покоришься, – сухо сказал он, отнял руку. Король крепко сжал кулак. – Вот где ты у меня, Мэри! И я раздавлю тебя, если будет нужно. Я король Англии, а не сосунок, которым ты привыкла помыкать. Я ушлю тебя, лишу милостей двора, твое имя исчезнет навсегда. Разве ты забыла, как жила в ссылке...
