Текст книги "Сын Сарбая"

Автор книги: Шукурбек Бейшеналиев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

Дардаке вспомнил этот случай, но это не значит, что он боялся. Он был уверен в своей неуязвимости – все впереди обещало быть легким, приятным и радостным. Деревянное потертое седло, на котором обычно сидел впереди отец, сейчас было под ним, и Желтопегий, круторогий вол, и два больших бидона, висящие по бокам, и горбатая тропа, что извивалась перед ним, и солнце, бросающее вдоль ущелья свои первые зеленовато-белые лучи, и ручеек, журчащий под склонившимися ветвями кустов, – все принадлежало только ему, одинокому путнику, выполняющему важное задание. Он преодолел первую гряду холмов. Теперь его никто не видит, разве только ястреб, что кружит в бледной утренней голубизне. Он едет. Мягко ступают копыта вола, чуть поскрипывает седло, бидоны хорошо подтянуты и не натирают животному бока. Все спокойно. Он едет. И слава богу, он один, никто его не сопровождает.

Откуда такое настроение? Что случилось? Почему вдруг захотелось ему одиночества? Почти все лето он был один с коровами, и только в самое последнее время у него появился друг – вдвоем им стало куда как веселее. И сегодня, если б Дардаке пошел со стадом, наверно, встретился бы с Чекиром… Да, Чекир удивится, увидев вместо молодого парня рыжебородого старика. Поскачет навстречу, смешает стадо…

Дардаке невольно рассмеялся, представив, как удивятся оба, и отец и Чекир.

Посмеявшись, Дардаке опять стал серьезным. Он даже поругал себя за неуместный смех. Разве может взрослый путник, едущий по делу, с важным поручением, хохотать или даже улыбаться! Если бы кто-нибудь увидел со стороны, сразу бы сказал: это едет сумасшедший или… или ребенок.

В том-то и дело, что он не ребенок. Да, да, именно в этом дело! С того самого места, где скрылись за холмом отец, мать и старый Буйлаш, он, Дардаке, перестал быть ребенком. Конечно, он и раньше оставался в горах один. Но какое может быть сравнение! Со стадом он уходил самое большее на пять-шесть километров. Туда приходила даже девчонка Зейна со своими подопечными ребятишками. Разве пустили бы ее на такое большое расстояние, да еще и с грузом!

А сколько километров от аила до кыштака? Вот удивительная штука – этого Дардаке не знал. Никто этих километров не считает, и взрослые о такой ерунде не думают. Отец сказал: «К обеду привезу косцам айран». А в какое время у косцов обед? Ну, уж это-то можно сказать совершенно точно: когда они откладывают косы, вынимают из кошелки домашние припасы и принимаются за еду. Точнее не скажешь. Часов ни у кого нет, даже у бригадира. И все-таки не бывает так, чтобы обед начался позже или раньше. Есть примета: солнце осветило правый склон Петушиной горы, тень зашла за Шестирогую скалу. С каждым днем надо делать небольшую поправку – старики это умеют, они и без часов скажут время с точностью до десяти минут.

Время, время! Им надо дорожить. Сегодня Дардаке необходимо самому следить за тем, как бы не опоздать. Косцы увидят его издалека и пойдут к нему навстречу. И он им закричит:

«Сюда, сюда! Все идите, на всех хватит! В этих бидонах свежий айран – утолите свою жажду, размочите свои лепешки, поешьте плотно, наберитесь богатырских сил. Это я, Дардаке, сын Сарбая, привез вам с гор прекрасный молочный напиток!»

Быть взрослым – это значит помнить не только о себе, но и о других. Позаботиться о тех, кто терпит жажду и голод, накормить и напоить десятки людей.

Вполне возможно, что сам председатель его увидит.

«Где твоя борода, Сарбай? – спросит он. – Неужели на шестом десятке ты решил побриться?.. Ой-е! Да ведь это не Сарбай! Смотрите, люди! У нас новый возчик. Какой-то молодой и сильный джигит».

А Дардаке ловко соскочит с вола, распутает ремни, снимет бидоны, открутит крышки…

Так размечтался Дардаке, сидя на широкой спине медлительного вола. Правду говоря, хоть в мыслях своих Дардаке забежал далеко вперед, на деле он потерял представление об истинной скорости, с которой передвигался. Солнце уже припекало ему шею, кузнечики то и дело перелетали через круп вола, будто перед ними была неподвижная туша. Дардаке видел розовую подкладку их крылышек. Видел и не видел. Воображение рисовало ему поливные травы долины, такие густые и высокие, что в них можно спрятаться не пригибаясь. Ему представлялась широколистая, шуршащая кукуруза, в которой там и сям уже торчат зеленые початки. А на плетнях, наверно, уже висят шары завязавшихся тыкв, с грядок разбегаются, как ягнята на овцепривязи, огурцы с белеющими кончиками. Эх, а ночью… Мальчишки, наверно, давно уж совершают налеты на пушистые посевы моркови. Вытерев о штаны острые рыжие хвостики, они хрустят зубами так, что слышно в правлении колхоза. А свежий лук, а дикий чеснок! Ребята наедаются зелеными побегами до одури, и пахнет от них, как от верблюжат… Да, ночью хорошо! Вот бы под круглой луной пробраться сквозь тростники к глубокой заводи Джумгáл-Дарьи и плавать там, пока все тело не покроется мелкими пупырышками!

– Ах ты, племянник шайтана! Совсем ошалел? А ну, чшу ош! Иди, иди, проклятый! – заорал Дардаке на вола, заметив, что тот остановился у кривой ивы и объедает листья. – Не стыдно тебе? Нам поручили важное дело, рабочие люди ждут с надеждой нашего появления, а ты принялся за свою жвачку! Тебе бы нашу учительницу. Стоит ей заметить жующего, она заставляет широко открыть рот и заглядывает в самую глубь – не осталось ли на задних зубах кусочка смолы. Но у нас в классе дети, а ты большой, взрослый бык. Дорогая моя скотина, ош! ош! Пока солнце еще не сильно жарит, пройдем поскорее второй перевал и выйдем на широкий склон, ведущий к долине. Ну, поспеши же хоть немного, не притворяйся таким немощным! Я целое лето пас тебя вместе с коровами, не давая в обиду оводам и слепням. Ты набрался сил, твоя шкура натянулась от жира, рога твои сверкают, как молодой месяц. Прибавь же шагу! Если успеем вовремя, клянусь, что поставлю тебя в тени и угощу травами, каких нет в горах! Я нарежу тебе молодого камыша, принесу охапку водяных листьев… Так не тащись же ты, как древний старец, поспеши хоть немного! Давай уважать друг друга.

Уговоры не помогали, Желтопегий без всякого интереса слушал своего молодого наездника. Тропа теперь шла вниз, по сторонам ее лежали травянистые склоны. Бежать бы рысью по такой тропе. Нет, Желтопегий твердо решил держаться размеренного шага. Груз давил его и подгонял, но, видно, вол был не из тех, кто легко изменяет принятое решение. Чтобы, не дай бог, не нарушить важности своей походки и не перебирать ногами, подобно молодому бычку, он выдвигал сразу обе передние ноги, а задние чуть-чуть пригибал. Так он съезжал по скользкой хвое на самых крутых местах лесной тропы. А потом, на ровном месте, снова настраивался на спокойный и четкий шаг. Дардаке продолжал свои увещевания. Он все еще верил, что доброе слово действует лучше принуждения, и решил подбодрить Желтопегого, взывая к его самолюбию:

– Ты, я слышал, настоящий скакун, подобный сказочному коню Тулпáру… Я готов назвать тебя летающим верблюдом Жельмаяном или быстроногой коровой Шудункут, только поскорее передвигай свои толстые ноги!

Дардаке сделал последнюю попытку подействовать на Желтопегого добром – наклонился и погладил заскорузлую шею вола. В ответ на ласку Желтопегий вытянул голову и замычал. Быть может, он хотел сказать, что все понял и готов перейти с шага на бег? Всадник подождал немного. Нет, Желтопегий его обманул, а может, и посмеялся над ним. Быстрее он не пошел.

– Ах, так! По-хорошему ты не хочешь? Наверно, считаешь меня мальчишкой. Забыл, что в руках у меня палка. Ну, сейчас ты поймешь, с кем имеешь дело! Чшу, чшу! – закричал мальчишка басом и стукнул вола по заду.

Минуту или две Желтопегий почти бежал. Но тут они оказались в узком ущелье с крутыми скалистыми стенами, по которым стекала вода. Почуяв прохладу, вол сразу же остановился и стал принюхиваться. Дардаке ткнул его острым концом палки.

– Эх ты, бессовестный! – воскликнул он с досадой. – Посмотри, ручеек бежит, неразумная вода торопится напоить землю долины, дать жизнь травам и посевам, а ты, животное с головой, наполненной мозгом, с широко открытыми глазами, неужели не можешь сообразить, что несешь драгоценную ношу людям! Смотри, ручей дразнит тебя, вызывает помериться силами. Скорей, скорей!

Парнишка соскочил на землю и, размахивая палкой, зашагал рядом с волом. Потом забежал вперед и заглянул ему в глаза, будто ожидая, что тот как-нибудь объяснит свое поведение…

Неужели Дардаке верил в способность вола понимать человеческую речь? Пожалуй, нет. Но ведь и взрослые мужчины, возчики, пахари, погоняя рабочую скотину, то ругают ее, то уговаривают. Это Дардаке слышал много раз и в поле и на дороге. Все знают, что животные бессловесны. И все же они что-то понимают – легко отличают брань от ласки, боятся окрика злого человека, а на добро часто отвечают добром. Умелые доярки с каждой коровой говорят по-особому: одну ругают, другую похваливают, а третьей поют песни. Это сущая правда. Есть коровы, которые, заслышав музыку или пение, дают больше молока. Дардаке давно имел дело с Желтопегим и думал, что знает его повадки. В стаде он с его помощью легко разнимал дерущихся бычков и коров. Стоило позвать его: «Желтопегий, Желтопегий!» – и он послушно подходил. И двигался не так уж медленно. А теперь вдруг решил показать свой характер.

Времени прошло пока еще не очень много. И все-таки сердце Дардаке билось неспокойно. Он обманет людей, подведет отца. Ему уже представилось, как отец стоит понурив голову, а председатель, усатый Закир, ему выговаривает:

«Эх, Сарбай, Сарбай, что же ты наделал! Вместо того чтобы выполнить поручение самому, посылаешь несмышленого мальчишку! Так ты, пожалуй, завтра свалишь свою работу на грудного младенца или отправишь вола по горам одного. Да ведь один он, пожалуй, скорее донес бы айран. В пути, наверно, не твой сын погонял вола, а вол твоего сына…»

Дардаке с тревогой огляделся – ему показалось, что голова председателя уже высунулась из-за куста. И тут парнишка обозлился: схватил повод и пошел впереди, натягивая продетое сквозь ноздрю вола деревянное кольцо.

Желтопегий слегка ожил, и Дардаке даже пришлось ускорить шаг. Он ступал, сердито ссутулившись, перебросив повод через плечо, не глядя ни вперед, ни назад, вдавливая пятки в землю. Казалось, он через силу тащит огромного, как холм, вола. Тонкий, витой из конского волоса повод впивался ему в руку, резал плечо. Тогда парнишка опоясался им и, перегнувшись пополам, тянул и тянул. Но вол опять остановился.

– Ну подожди же, шайтаново отродье! – заорал Дардаке и повернулся спиной вперед.

С минуту он тянул вола на себя, как тянут собаку, вцепившуюся зубами в тряпку. Вол смотрел на него кроткими глазами, с черной его губы стекала слюна. Всем своим видом он как бы говорил:

«Если б я мог двигаться, мне бы ничего не стоило сорвать тебя с места и потащить в другую сторону. Неужели ты забыл, что мы, волы, иногда превращаемся в камень? Я, может быть, и хотел бы пойти за тобой, но под шкуру мне залез какой-то упрямец и не позволяет шелохнуться даже под угрозой смерти».

– Не-ет, шалишь, я тебя заставлю! – закричал Дардаке и, топнув ногой, стал тянуть повод изо всех сил.

И тут он увидел, что деревянное кольцо, продетое сквозь ноздрю, разрезает ее как резину. Тяжелая капля крови упала на пыльную тропу, потом кровь в ноздре стала пениться большими пузырями, а вол так и не тронулся с места. Только в глазах его появился укор и тихая жалоба.

Это большое рогатое существо могло бы запросто сбить мальчишку с ног, подбросить рогами в воздух, затоптать копытами, но вот же стоит и стоит. Чуть-чуть хрипит и моргает тяжелыми веками с длинными ресницами.

Но что же, наконец, делать? Как быть? Если тянуть дальше, кольцо разорвет ноздрю. Дардаке в отчаянии закинул повод на луку седла. Он готов был заплакать. Схватив палку, он замахнулся обеими руками, чтобы ударить быка сзади, как вдруг у того подкосились ноги, и он всем телом шлепнулся на пузо…

Улегся и шумно вздохнул: дело сделано, борьба окончена, давайте, ребята, отдохнем.

У Дардаке от усталости дрожали ноги. В ущелье было прохладно и временами даже проносился ветерок, но и грудь и спина парнишки покрылись липким потом, как после долгой, тяжелой работы. Вол разлегся и подыматься, видно, не собирался. Дардаке смотрел на него с ненавистью. Из ноздри все еще капала кровь, но ничуть его не было жалко. Весь круп и даже уши вола лоснились от пота. Дардаке ткнул его ногой в живот:

– Ты просто изленился и разжирел! Подожди, доберемся с тобой до кыштака, попрошу председателя дать мне другого – худого и жилистого. А тебя запрягут в волокушу или заставят таскать арбу с кирпичом.

Чтобы немного приободриться, парнишка разделся догола и ополоснулся в ледяной воде горного ручейка. Торопливо натянул штаны и рубаху. Зубы у него стучали, и он не мог справиться с дрожью в руках. Желтопегий лежал как изваяние. Казалось, он сросся с землей, вдавился в нее, прилип. Однако пот на шкуре уже подсох, и Дардаке решил во что бы то ни стало его поднять. Но сколько ни бил ногами по бокам, сколько ни колотил палкой, вол только головой мотал. Дардаке решил пойти на хитрость.

– Вставай, и пойдем обратно, – сказал он. – Признаю себя побежденным… Ну, что же ты, глупый верзила!..

Желтопегий не шевельнулся.

– Ладно, тогда пеняй на себя, – решительно произнес Дардаке, подошел к волу сзади и схватился за белую кисточку хвоста. – Р-раз! – скомандовал он и слегка повернул короткий грязный хвостик. – Вот подожди-ка, нащупаю хрящ, тогда ты по-другому запоешь… Два!.. Три!

Дардаке сильно прижал хрящ и крутанул хвост.

Вол вскочил сразу на все четыре ноги, будто и не было на спине его груза. Однако, хоть он и вскочил, побуждаемый сильной болью, быстро не пошел, и кровавая пена все еще клубилась у его ноздрей. Дардаке вытер ему морду пучком травы, почесал между рогами.

– Может быть, ты правда болен? Ладно, не стану тебя погонять и сам на тебя не полезу. Иди хоть как-нибудь, только не останавливайся, только не ложись…

* * *

Они вышли из теснины и поднялись на второй перевал, где тропа пересекала шоссейную дорогу. Житель гор, подойдя к дороге, проложенной людьми и ведущей к далеким поселениям и городам, как бы приобщается к жизни всей страны. И, будь то всадник или пешеход, раньше, чем двинуться дальше, он остановится и оглядится. Едут ли по дороге машины и повозки или пусто на ней, горец невольно застынет в раздумье, будто выбирая, куда ему двинуться дальше. Дардаке никто не учил так поступать. До следующего поворота он собирался пройти по шоссе. Думать тут было не о чем и останавливаться, помня повадки Желтопегого, тем более не следовало. Но Дардаке все-таки остановился. Вол обрадовался и замер на месте.

Шоссе, прямое, ровное, недавно укатанное, лежало среди гор, как струна. Вдоль него стояли телеграфные столбы с многими рядами проволоки. На одном столбе сидел огромный коричневый гриф, величественно поворачивая крючковатый клюв, на соседнем столбе – ворон. Он то и дело взмахивал крыльями, как бы желая устроиться поудобнее, и при этом пронзительно каркал.

Дардаке, хоть и не придавал особого значения предсказаниям этой зловещей птицы, на всякий случай погрозил ворону кулаком. Гриф принял эту угрозу на свой счет и надменно пожал плечами.

Дорога в горах всегда волновала Дардаке. Он ведь нигде еще не был, ни в одном городе. Запах бензина и нефти вызвал в нем доводящее до головокружения острое желание быстрой езды, новых впечатлений, чего-то далекого и неизведанного. На дороге никого не было. Солнце ее раскалило, и запах гудрона так и бил в нос. Незнакомый, нездешний запах, резкий и грубый. Так пахнут тракторы и автомобили… Дардаке ни разу на них не ездил, но руки его уже чувствовали, как лягут на руль, как он будет поворачивать его направо, налево. Вот и сейчас желание ощутить в руках гладкую поверхность руля возникло в нем с такой силой, что он вскочил на вола, но не в седло, а ближе к шее, схватился за длинные изогнутые рога и стал их поворачивать – туда-сюда. Желтопегий замотал головой, пытаясь вырваться. Но Дардаке крепко его держал, да еще стал рычать, подражая мотору:

– Р-р-р-р! Поехали! Скорей вперед!

Желтопегий понял этот призыв по-своему и снова шлепнулся на пузо.

И в это самое время вдали появился тяжелый грузовик с прицепом. Это Дардаке понял по басовому натужному рокоту, с каким всегда ездят рудничные машины. Прошла минута, и грузовик с шипением и скрипом затормозил.

Удивительная какая-то машина: и автомобиль и трактор одновременно. Дардаке глядел во все глаза, но сразу понять не мог. Вроде бы за ней прицеп, но особенный, очень низкий и широкий. А на прицепе стоит гусеничный трактор ЧТЗ (марки тракторов Дардаке знал прекрасно) со стальным щитком впереди. То, что это бульдозер, Дардаке тоже понял. Но прицеп, на котором стоял трактор… Да, вот это махина! Большая железная платформа, четыре колеса с одной стороны и четыре с другой.

И вдруг открылась дверца грузовика. Справа вышел рабочий в комбинезоне, а слева – шофер в кожаной куртке. Из кабины трактора выпрыгнул паренек среднего роста, плотный, с прищуренными глазами, заговорил по-киргизски:

– Что везешь, а? Молоко везешь? Айран? Кумыс?

Шофер, русский парень, сразу предложил:

– Продай!

Дардаке растерялся:

– Как – продай? Что – продай?

Тогда рабочий в комбинезоне, киргиз, расхохотался и сказал:

– Все продай. Мясо, – он ткнул пальцем в бок вола, – молоко, бидоны. Хочешь, сам садись и поезжай с нами.

Дардаке не умел говорить с посторонними. Краснел до слез, не смотрел в глаза.

– Продай нет! – сказал он русскими словами и сильно затряс головой.

Почему у него так получилось? Он ведь довольно хорошо знал русский язык.

– Угости тоже нет? – спросил киргиз-рабочий. – Ты скупой колхозник, экономный? Верно говорю? – Он весело рассмеялся. Похлопав Дардаке по плечу, спросил серьезно: – Немного нальешь? Мы издалека едем, проголодались.

И тут Дардаке понял, что эти рабочие люди потому и остановились на дороге, что завидели его и вола с бидонами.

– Ой, дядя! – воскликнул он и прижал руки к груди. – Ешьте, пейте, пожалуйста!

Он торопливо достал кружку, вытащил из-за пазухи лепешку и разделил ее на четыре части. Но шофер сказал:

– Спрячь, тебе пригодится. Хлеб у нас есть.

Он пошел и вытащил из кабины узелок и развернул его на траве. Там были свежие красные помидоры и молодые огурчики. Рабочий в комбинезоне принес буханку белого хлеба. Дардаке отвинтил крышку одного из бидонов и тут же подумал, что, если вол вздумает подняться, айран разольется. Он отвязал бидоны, составил их на землю, достал кружку.

– Пейте сколько хотите, – сказал он и отошел в сторонку.

– Садись с нами, парень! – пригласил его шофер.

Но Дардаке отрицательно покачал головой и отошел еще дальше.

Его звали, предлагали ему помидоры, хлеб с маслом, он упрямо отказывался. Рабочий в комбинезоне пошептался с товарищами, и они, пожав плечами, принялись за еду, передавая друг другу кружку с айраном.

Дардаке тем временем обошел со всех сторон машину. Это был тяжелый тягач с железной решеткой перед мотором. Дардаке поднял ногу на ступеньку и вопрошающе взглянул на шофера. Сердце его билось со страшной силой.

– Э-э, куда ты?! – закричал рабочий в комбинезоне.

– Да пусть посмотрит, – сказал шофер. – Лезь, не бойся. За руль можешь подержаться, но только ногами ни на что не нажимай.

Дардаке забыл и о косцах, которые его ждали, и об отце, и о матери. Он вцепился в руль обеими руками, шевелил его туда-сюда и, весь напрягшись, глядел вдаль. Ему казалось, что он мчится со страшной скоростью, по сторонам мелькают и горы и леса. Опомнился он только после того, как почувствовал руку шофера на своем плече.

– Слезай, приехали, – сказал шофер. – Спасибо тебе за угощение… Ах, и хороший же айран! Свежий, холодный… Может, все-таки надо заплатить? – Он потянулся в карман куртки. – Мы выпили по две кружки, значит, почти три литра…

Но Дардаке так на него посмотрел, что шофер махнул рукой и широко улыбнулся.

– Ну, ракмат! – поблагодарил он по-киргизски и крепко пожал парнишке руку.

– Мое имя Ракмат, – сказал Дардаке.

– Вот это здорово!

Рабочий в комбинезоне и тракторист тоже попрощались с ним за руку.

– Что ж, значит, будем знакомы, – сказал шофер. – Меня зовут Семен, его вот – Тулькубéк, а тракториста – Каим. Может, еще придется свидеться…

Мотор взревел, и через минуту машина скрылась из виду…

Время шло. Солнце уже стояло над головой, а Желтопегий знай себе полеживал. Да еще подтянул голову к растущей на обочине траве и слизывал ее шершавым языком.

– Вот ты чем занят, бездельник! – закричал Дардаке. – Все, все из-за тебя! Если б ты не разлегся в ущелье, мы бы не встретились с машиной и не задержались. Ты во всем виноват… А теперь еще надо подымать и привязывать бидоны.

Говоря так, парнишка в душе понимал, что пытается хоть как-нибудь найти себе оправдание. Совесть грызла его. Но что это? Бидоны подняты на спину вола, притянуты ремнями, крышка завернута, а рядом на траве расстелена газета, и на ней лежат два больших спелых помидора, свежий огурец и ломоть белого хлеба.

– Ой, зачем вы! – вслух подумал Дардаке и невольно посмотрел в ту сторону, где скрылась машина. Ему ничего не оставалось, как принять этот подарок.

На удивление легко поднялся Желтопегий и даже пошел быстрее обычного. И все-таки теперь уже было несомненно, что к обеду он косцам айрана не доставит. «Что ж, – подумал Дардаке, – зато я смог накормить и напоить других рабочих людей. Они тоже были голодны, их мучила жажда».

Эта мысль его немного успокоила, и он принялся громко петь. Черный ворон, тот, что каркал, сидя на столбе перед приездом машины, пролетел вперед, уселся на другой столб и встретил Дардаке еще более громким и противным карканьем, чем прежде. Парнишка не выдержал и швырнул в него палкой. Не попал. Пришлось слезать, подбирать палку, догонять вола.

– Не боюсь я тебя, врешь ты все! – крикнул парнишка ворону.

Однако ворон что-то, видимо, знал и умел предсказывать. Проехав всего с полкилометра, Дардаке встретился на дороге с автобусом, полным детворы. Шофер посигналил и остановился. На дорогу высыпало человек тридцать девчонок и мальчишек в пионерских галстуках. Тут были и киргизы, и русские, и дунгане, и узбеки. Ребята в коротких штанишках, девочки в синих юбочках на лямках. И все чистенькие, приглаженные, причесанные. Они сразу подняли крик, возню, разбежались в разные стороны. Были среди них и совсем маленькие, но встречались и рослые ребята. Высокий молодой человек в городском костюме вышел последним и сразу же стал кричать:

– С дороги, с дороги! Кому говорят – сойдите с дороги. Вас раздавит, а я буду отвечать!

– Вот эта корова раздавит? – спросил какой-то мальчишка и показал в сторону вола.

Дардаке отвернулся. «Ну вот, – подумал он с тоской, – сейчас Желтопегий опять уляжется». Нетрудно было понять, что это экскурсия из пионерского лагеря, городского или рудничного. Подбежал мальчишка лет десяти:

– Дяденька, а что у вас в бидонах?

Дардаке раздулся от гордости. Его назвали «дяденькой», значит, он и правда похож на взрослого. Быстрым шагом подошел высокий в костюме. Воспитатель или учитель?

– Слушай-ка, паренек, ты не мог бы продать нам? – И тут же он обратился к своим питомцам: – Станьте в очередь и приготовьте свои кружки. Сейчас вы увидите, насколько вкуснее свежий горный айран, чем кислое молоко, которое мы получаем в городе. – Он говорил так, будто ничуть не сомневался, что Дардаке немедленно отвернет крышку и раздаст пионерам целый бидон. – Едешь на базар? Не так ли? Ну, что же ты молчишь?

Дардаке привык относиться с уважением к взрослым. Он опустил повод, и вол остановился. Ребята окружили всадника. Его дергали, что-то ему кричали, о чем-то спрашивали.

– Ты работаешь в колхозе?

– Вы где живете – наверху или внизу?

– Как называется та гора?

– У нас в Нарыне айран три рубля литр. А сколько стоит здесь?

– Он, наверно, глухонемой.

– Почему ты такой черный? Где ты загорал?

– Тебе сколько лет? В каком ты классе?

– Скажите, пожалуйста, ваша корова не бодучая?

– Верно, что в этих горах добывают золото?

– Какой породы этот бык?

Многие тянули к нему руки с кружками.

– Я первый!

– Нет, я первая!

– Не толкайся!

– А если я пить хочу?!

Дардаке так до сих пор и не вымолвил ни слова. Ничего подобного с ним никогда не происходило. Его просят дать напиться, бидоны его полны айрана, а он дать не может. Вот не может, и все тут. Тридцать человек выпьют целый бидон. Что же он привезет косцам?

И вдруг, сам себя не узнавая, он закричал:

– Уйдите, отойдите! Нет айрана. Нет, нет, нет! Ничего не продаю, ничего не знаю! С дороги, с дороги!

Желтопегий неожиданно вытянул шею, громко замычал, а потом начал так сильно мотать головой, будто на него налетели слепни. Девчонки завизжали, толпа расступилась, и вол с неожиданной для него прытью двинулся вперед.

Вслед понеслись крики:

– Жадина, жадина!

– Скупердяй!

И громкий голос воспитателя:

– Успокойтесь. Успокойтесь, дети! Лучше посмотрите вокруг. Какая нас окружает красота… В Центральном Тянь-Шане…

* * *

Дардаке посмотрел вокруг. Он увидел и горный лес, и серебряные пики далеких вершин, и отлогие ярко-зеленые холмы с цветущими травами, над которыми летали бабочки. Он увидел парящую над головой птицу. Большую, черную. Кажется, это был тот самый ворон. И тут же он услышал рокот мотора. Неужели опять какая-нибудь машина? Неужели у него опять будут просить айран?

Но машины не было. Высоко в небе летел пассажирский самолет Фрунзе – Нарын. Дардаке развеселился. Он представил себе, что, завидев его, летчик опустится на дорогу и будет просить у него айран. Важные пассажиры, государственные деятели, потянутся к нему со своими кружками и пиалами:

«Я первый!»

«Нет, я первый!»

Он им ответит:

«Первыми должны получить косцы. Рад бы вас угостить, но не имею права. Если я буду раздавать всем встречным и поперечным…» Впервые в жизни Дардаке подумал, что доброта и гостеприимство не всегда уместны, не всегда возможны. Он еще не забыл, что мальчишки и девчонки кричали ему вслед: «Жадина, скупердяй!» Глупые. Не могут понять, что на всех в двух бидонах айрану не привезешь. Выпьют они – значит, не достанется косцам. Но пришла ему и другая мысль, от которой стало не по себе: «Маму называют скупой, вчера я в душе тоже упрекал ее за то, что не хотела поделиться с соседями. Так, может быть, она права? Сегодня я тоже стал скупым… Нет, нет, я не скупой и не жадный, но я не могу раздавать то, что поручили мне отвезти членам нашей колхозной семьи». Проехав еще немного, он сказал себе: «Да, трудно быть взрослым!» Но в то же время он с гордостью вспомнил, что его сегодня назвали дяденькой.

* * *

Дардаке знал, что самолет в Нарын по расписанию пролетает в этих местах около часу дня. Предстоит проехать еще один перевал. А Желтопегий снова перешел на первую скорость – так определял Дардаке, примеряясь к скоростям трактора. Эх, когда-то ему удастся пересесть на машину! Железная, крепкая, она не нуждается в уговорах, не капризничает и полностью подчиняется человеку.

Только он так подумал, как увидел за поворотом грузовик с лопнувшим баллоном. Перепачканный маслом шофер, сняв покрышку, разложил на брезенте камеру и куски резины. Ругаясь на чем свет стоит, он зачищал рашпилем порванное место.

Заметив на себе сочувственный взгляд проезжего парнишки, он ни с того ни с сего закричал:

– Чего уставился? Мотай, мотай отсюда! Нашел зрелище!

Дардаке съежился, как от удара. Что плохого он сделал этому человеку? Шофер, наверно, очень устал, измучился.

– Помочь надо? – спросил парнишка.

Шофер удивленно на него посмотрел и вдруг рассмеялся:

– Чем поможешь, а? Давай лучше меняться: ты мне вола, а я тебе машину. Больно хорош у тебя транспорт. Ни резины не требует, ни запасных частей. Горючее – вот оно, под боком: травка да водичка. А тут, боже ж ты мой! То шестеренки летят, то бензин засоренный… Этих вот проклятых баллонов на половину парка не хватает. Никак после войны не разбогатеем. Все латаем и латаем старье…

Встретив еще две или три машины, Дардаке, чтобы сократить путь, свернул на тропу, ведущую круто вниз. Желтопегий еле передвигал ноги. Когда наконец им удалось, преодолев ложбину, снова выйти на дорогу, откуда уже начиналась долина с широким раздольем колхозных полей и зеленых лугов, их встретило знойное марево. Громко стрекотали кузнечики, над головой повис поющий жаворонок, жаркий ветерок нес аромат свежего сена. Вдали виднелись поля с колосящейся пшеницей. Густой клевер, расцвеченный белыми и красными головками мягких цветов, манил путника отдохнуть.

Дардаке глубоко вздохнул, и глаза его заблестели. Он соскучился по долине. Наверно, здесь неподалеку работают люди. Он привстал на стременах и громко закричал:

– Эге-гей! Косцы, где вы?!

Но голос его не разнесся, как в горах, а натолкнулся на упругий жаркий воздух и прозвучал глухо. Сколько ни повторял свой клич Дардаке, никто ему не откликнулся. Да он и сам понимал, что поторопился. До центральной усадьбы, где сейчас работает народ, наверно, не меньше десяти километров.

– Ну скорей, скорей, милый, дорогой! – просил Дардаке Желтопегого. – Смотри, вот уже виден наш головной канал. Если бы мы с тобой по нему поплыли, за час оказались бы там.

Полноводный спокойный и прямой поток, собрав в себя горные ручьи, здесь, внизу, помутнел, густо оброс травой и как бы призывал не греметь, не шуметь, а двигаться размеренно и не спеша. Но Желтопегий, добравшись до этого места, решил, видно, что с него хватит. С тяжелым вздохом он опустился на колени, а вслед за тем поджал и задние ноги. Сделал это он так солидно и серьезно, будто хотел сказать:

«Не пробуй ни стегать меня, ни крутить мне хвост. Пусть я околею на месте, но не подымусь ни за что!»

Неподалеку и немного выше была видна та самая дорога, по которой они шли несколько часов назад. Здесь она была пустынной. Судя по тому, что солнце близилось к вершине Ак-Ширáка, день клонился к вечеру. Косцы уже собираются домой.

Дардаке по себе знал, как бодрит купание, и решил, что Желтопегому тоже не мешает освежиться. Поднять его было невозможно, и парнишка стал носить воду из канала. Кружку за кружкой выливал он на несчастного лентяя вола. Начал с головы и кончил хвостом. От его шкуры, как от горячей земли после дождя, поднялось облако пара. И вдруг Желтопегий вытянул вперед ноги и, громко захрапев, откинул назад голову.

– Ой-ей! – не на шутку перепугался Дардаке. – Никак, ты собираешься подыхать? – Скорей-скорей он отвязал бидоны, снял седло и сбрую. – Только не околевай, миленький мой, только не околевай! Я сам потащу дальше эти бидоны, готов и тебя взвалить на плечи, только не околевай!