Текст книги "Слезы Авраама (ЛП)"

Автор книги: Шон Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

Он понял, что сломлен, когда убил старшего ребенка в приемной семье и тогда пожалел об этом. Каждый раз, потом, при выполнении заданий, он вспоминал того ребенка. Пол Хьюз, имя, которое он никогда не забудет, был высоким семнадцатилетним парнем. Он был злым и жестоким. Джеку было двенадцать, когда он осуществил свою месть на заброшенном горном карьере. Он вернулся домой, размазывая по щекам слезы, рассказал придуманную историю случившегося и принялся ждать, когда его раскроют.

То, что произошло после исповеди священнику, сломало Джека окончательно. Был шантаж, совращение, боль и чувство вины. Даже спустя многие годы Джека воротило от запаха ладана. Священник стал его второй жертвой. Джеку тогда было уже пятнадцать.

Вот уже два года Джек работал наемным убийцей и его это устраивало. Он работал один, связь держал только по телефону или через компьютер.

Со временем, Директора всё больше доверяли ему и давали более серьезные задания. Он начинал понимать своих работодателей, а вместе с пониманием росло восхищение. Они были похожи на него, хоть и обладали большим влиянием.

Это задание было выполнено успешно. Его основной целью было устранить Рейнса Блэкэби. Весь день Страйкер отслеживал связи Блэкэби, пытаясь найти доказательства его предательства, но тот был умен и осторожен.

На крыше Страйкер кивнул пилоту и забрался внутрь. Через вживленную систему боевой связи он передал сообщение.

"Работа выполнена – написал он. – Жду указаний". Блокнот он оставил себе. Он не сомневался, что тот ему ещё пригодится.

Вертолет поднялся с площадки и направился на восток, а Джек Страйкер подумал, что хотел бы сейчас испытывать хоть какое-нибудь чувство, помимо тряски.

Нэшвилл, Тенесси.

Леон Смит присел на корточки в однокомнатной квартире, перепуганный за судьбу своих родных. Всю ночь за дверью слышалась стрельба. Он слышал грохот дробовиков, пистолетные выстрелы, а однажды, даже очередь из чего-то автоматического. Эти, в общем-то, незаконные штуки, не могли сдержать напора банд.

Он поставил перед дверью своё старенькое простенькое кресло и всю ночь сидел в нем, сжимая револьвер убитого начальника. Жена и дети Леона спали в одной кровати. Он слышал, как они сопели и ворочались во сне.

Леон ни разу не слышал полицейских сирен. Район Нижнего Антиоха и раньше был местом, куда копы заглядывать очень не любили. Теперь же, казалось, они вообще вырезали его с карты города. Снаружи доносились только вопли, крики, стрельба, звуки бьющегося стекла.

Этот дом находился под контролем лаосской банды, которая называла себя Кровавые Пауки. Они были кучкой подростков, которые только и делали, что торговали наркотиками, воевали с соседями и бахвалились своим, так называемым братством.

Всходило солнце и Леон понимал, что семью нужно вывозить. Но идти было некуда. Весь его мир заключался в этих стенах, в людях, которые в них жили. Сестра жены жила в Лос-Анджелесе, а брат в Атланте, но Леон не хотел туда ехать. Он хотел скрыться в сельской местности. Может, был смысл уехать в Скалистые горы. И чем чаще он обращался к этой мысли, тем больше она его привлекала.

Он сунул револьвер за пояс и в полутьме принялся собирать вещи. Он поднял любимую игрушку малыша Эдди – плюшевого мишку.

Леон почувствовал стыд, который, по его мнению, не должен был испытывать мужчина. Продавленный диван, голые стены и стрельба снаружи убеждали его, что он, как муж и отец, со своей задачей не справился. Самое главное дело своей жизни – обеспечить безопасность своей семьи – он закончить не сумел.

Запихивая игрушку, которую однажды выиграл для сына на ярмарке, Леон размышлял о своей жизни. Он злился на свою бедность, на расизм, на то, что каждый день, с момента подъема с постели и до момента выключения света, он всё глубже увязал в этом болоте. Его дети заслужили лучшую жизнь, имели право на возможность, которую, судя по всему, уже утратили навсегда. Эта дыра была таковой и до того, как страна начала разваливаться, и Леон не знал, как из неё выбраться. Денег всегда не хватало. Всегда не хватало работы. Он жил впроголодь с момента, как уволился из армии, вся его жизнь проходила в каком-то замедленном движении.

Из соседней квартиры послышались крики и звук выбиваемой двери. Кричала женщина. Леон знал её. Добрая набожная пожилая леди, в одиночку воспитывавшая внуков. Двоих старших парней недавно выгнали из школы, а девочка, Лейша, часто играла с сыновьями Леона. Сквозь тонкие стены он слышал детский плач, требование старушки убираться из её дома. Леону показалось, это было как-то связано с бандитскими делишками. Наркотики или оружие. Или обычная месть. Подобные вещи регулярно происходили в бедных кварталах по всей стране, но они не интересовали прессу, потому что это было некрасивое насилие. "Если симпатичная белая женщина убивает своего мужа, это становится общенациональной новостью, а за судом будут следить до самого конца. Но если нищее меньшинство режет друг друга, никому нет дела, кроме родных и близких".

Леон положил плюшевого мишку на кресло, проверил револьвер и вышел.

– Где они? – спрашивал один подонок с красной банданой на голове. Штаны наполовину сползли с задницы. Он и его дружок, которому могло быть, одновременно, и пятнадцать и двадцать пять стояли прямо в проходе.

– Не знаю. Здесь их нет. Выметайтесь из моего дома! Проваливайте! Оба! – в глубине комнаты кричала Лейша.

Сейчас, может всё закончиться. Может, они уйдут и никто не пострадает.

У одного из бандитов в руках был обрез ружья. Он повернулся к Леону.

– Не твоё дело, старикан! – сказал пацан. Его рот искривился в ухмылке. Он направил обрез Леону в грудь – Или, хочешь огрести?

– Вали его! – крикнул второй. Для них это шутка. Видеоигра.

Леон шагнул вперед, почти уткнувшись грудью в ствол. Он посмотрел на темнокожего подростка перед собой. Один из Пауков.

– Я тебе башку прострелю, солдатик. Меня не напугать. Давай сюда ствол. Я знаю, у тебя есть, – он засмеялся звонким девчачьим смехом. Леон подумал, а вдруг, и он когда-то так смеялся.

– Оставьте его в покое! – крикнула старушка.

– Валите отсюда, – сказал Леон. Пистолет оставался за поясом. Он не стал выходить, держа его в руке, потому что боялся того, что может сделать оружие в таком случае.

– Стреляй! Он же псих!

– Проваливайте. Живо, – Леон посмотрел парню прямо в глаза. Он может. Может пристрелить этого подонка, выстрелить прямо в эту злобную пасть.

– Видишь пушку? Видишь? – ствол обреза уткнулся Леону в грудь.

Может, из-за того, что он уже убивал, а, может, из-за того давящего чувства вины, но Леону было наплевать на то, что будет дальше. Наверное, эти гады тоже это почувствовали.

Леон очень медленно достал из-за пояса револьвер и прижал никелированный ствол ко лбу подростка. Другой рукой он взялся за ствол обреза и отвел его в сторону. Парень смотрел на него удивленно и испуганно.

– Я так и думал, – сказал Леон, забирая дробовик. – Ещё раз вас здесь увижу – завалю. Мне плевать, что твоя мамаша была наркошей, а батя постоянно пиздил ремнем по жопе. Это не дает вам право быть конченными мразями.

Леон прижал ствол ко лбу парня, который, судя по росту, должен быть уже взрослым.

– Ещё раз докопаетесь до кого-нибудь здесь, я вас найду. Если сюда придут ваши "корефаны", ваша "команда", "пауки", похуй вообще, кто... для вас будет лучше, чтобы меня убили. Потому что я вас найду. Это понятно?

– Он долбанутый наглухо! – сказал один, когда они бежали по коридору, поддерживая постоянно падающие штаны и стараясь не врезаться друг в друга.

– Не надо было этого делать, – сказала старушка. – Но, всё равно, спасибо.

– Мы уходим, – сказал ей Леон. – И вам тоже нужно уходить.

– И куда вы собираетесь?

– В горы.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Дым и тень

Колорадо.

Иногда сны становятся кошмарами, а кошмары рождаются, порой, в очень тихих местах. Колорадо превратился в натуральный ад среди гор и сосен. Генри навсегда запомнит его таким, горящим и полным смерти, и он часто будет являться ему во снах. Они втроем с трудом пробирались через территорию штата, потому что приходилось обходить блокпосты и завалы автомобилей на дорогах. К тому же, авиация периодически бомбила гражданских.

Они забрались в кузов стоявшего на обочине полноприводного грузовика и поехали на нем. На окраине какого-то безымянного городка ракета разнесла на части минивэн где-то в полумиле от них. Они почти 20 миль двигались за этим минивэном, иногда даже слышали детские крики с заднего сиденья.

Ракета была выпущена с беспилотника, или с истребителя и двигалась так быстро, что за ней невозможно было уследить. Генри сидел за рулем. Он прибавил газу, но когда они добрались до фургона, было уже поздно. Вся машина была объята огнем.

С тех пор они передвигались только пешком, стараясь держаться ближе к деревьям. Они направлялись строго на юг.

На следующий день мимо прогромыхала длинная армейская колонна. В ней шли танки "Абрамс", бронетранспортеры, набитые пехотой, а замыкали колонну машины сопровождения – медики, кухня, инженеры. Впереди колонны ехали здоровенные машины с огромными колесами и приспособлениями, похожими на захваты для коров, которые используются на поездах. Эти громадины очищали дорожное полотно от брошенных и сгоревших машин.

Сверху колонну прикрывали вертолеты и истребители, которых было отлично слышно высоко в небе.

"Волки" спрятались в лесу и оттуда наблюдали за продвижением военных. Американские флаги были заменены знаменами, которых Генри раньше никогда не видел.

В небе ревели самолеты. Ещё до появления колонны Генри услышал ужасающий звук приближавшегося АС-130 "Спектр". Самого самолета он не видел, его загораживала гора. Тяжелый пулемет, установленный на борту самолета, издавал пронзительный звук, который отдавался в груди даже на дальнем расстоянии. Громыхали 105мм пушки. Когда-то этот звук радовал слух, потому что это значило, что джихадисты отправлялись к своему богу. Теперь же этот звук ужасал.

Повсюду грохотали пушки, свистели минометные снаряды, с неба падали бомбы. Где-то вдалеке, в небо взлетали вмерзшие в снег машины. В семи или восьми милях впереди ввысь тянулся столб густого дыма.

Генри зарылся в снег, накрылся еловыми ветками, но всё равно чувствовал себя маленьким и уязвимым. Перед ними проходила, как минимум, дивизия, от 10 до 15 тысяч человек.

– Плохо дело – подал голос Карлос.

– Это же убийство. Святый боже, – вторил ему Мартинез.

– Они мятежники. Но кто именно? – задумчиво произнес Карлос.

– Разные, – ответил ему Мартинез. – Я видел техасские флаги. Полагаю, войска Техаса столкнулись с Нацгвардией Колорадо. Идут вперед и разносят в хлам всё, что встает у них на пути.

– Ох, как бы я хотел найти их командира и вырвать ему яйца, – зло произнес Карлос. – Измена. Зло, как оно есть.

– Слишком поздно, – сказал Мартинез. – Дело не в каком-то генерале-изменнике. Они готовились. Кто-то всё тщательно спланировал. И все знали, что делать. От политиков до отдельных офицеров.

– Но, ведь, вся эта пехота не может быть частью одного большого заговора, – заговорил Генри.

– Конечно, нет. Они подчиняются командиру отделения, тот командиру взвода. Если в бой идет командир отделения, остальные идут за ним.

– Я бы не пошел – сказал Генри.

– Но ты ходил.

– Ты о чем, сержант?

– Глянь на нас. Мы не часть регулярной армии. Поэтому и не шагаем вместе с остальными. Но мы здесь, застряли в Колорадо. Всё, что осталось от отряда. И на наших руках кровь, нравится нам это или нет. Мы были частью всего этого. Сами мы, конечно, об этом не знали, но это ничего не меняет.

По долине пронесся приглушенный грохот.

– Ты мог пристрелить копа, Уилкинс.

– Ну...

– Мог. Мы оба это знаем. Ты защищал своих товарищей. И я мог, и Карлос. Вот, в чем дело.

Генри понимал, что Мартинез прав, хоть ему и не хотелось этого признавать. Он был готов умирать и убивать за своих боевых товарищей. Именно это связывало их в бою, заставляло идти в атаку и накрывать собой гранаты. Смысл был в том, что парень рядом с тобой всегда был готов умереть за тебя. Это чувство единства было сильнее страха, злее ярости. Опасное, как остро заточенная бритва, которая сама по себе – ни плохая, ни хорошая, но может использоваться, как во зло, так и во благо.

В нормальном мире, Генри бы и не подумал причинить вред гражданскому или стрелять в полицейского. Но сейчас все границы размыты. Бой может начаться в любое время, в любом месте. Понятия добра и зла исковерканы верностью какой-то определенной группе. Когда свистят пули и приходится принимать мгновенные решения, мораль ничего не значит.

Размышляя о словах Мартинеза, Генри погрустнел. Идея братства использовалась против людей, которые составляли его. Наученные убивать люди, верные друг другу распространились по всей стране. Люди, вроде него самого, чей навык убийства въелся на уровне рефлексов.

Политики и экстремисты, которые годами призывали к перевороту, понятия не имели, что это, на самом деле, такое. А Генри понимал. Он смотрел на то, что происходит вокруг, слушал свист падающих на американскую землю бомб. Видел перед собой сожженную семью. Сам целился в шерифа, находясь в шаге от преднамеренного убийства.

В этой битве не было правых. Была лишь надежда, что он сумеет защитить свою семью и товарищей и добраться до дома. Гражданские гибли тысячами. Военные стреляли друг в друга, страна разваливалась. Генри никогда не голосовал за демократов, он вообще мало интересовался политикой. Он думал, что обе стороны придут к компромиссу, начнут работать вместе. Он знал, что Карлос и Мартинез были демократами. Но, прежде всего, они были американцами.

Затем случилась операция "Снегоступ". Не он убивал спящих детей, не он нажимал на спусковой крючок. Да, он стрелял, он убивал, он был оружием. Винтовка не плачет, нож не помнит, пуля не горюет. У стали нет души, а мертвым не снятся сны. Но Генри был жив и ему снились кошмары.

"Волки" продвигались по полю битвы, держась ближе к деревьям. Они избегали домов отдыха и других очагов цивилизации. Издалека Генри обозревал царившую разруху.

Весь город был разрушен до основания. Дома больше не были похожи на дома. Это скорее были гнилы зубы, торчавшие из земли, на которой повсюду лежали обугленные тела мужчин, женщин и детей. Генри видел их через оптический прицел и это настолько напугало его, что он не верил своим глазам. Он видел раненых детей в Афганистане, видел прикрывавших их от огня армейских санитаров. То, что он видел сейчас, он видеть был не готов.

Церковные башни лежали на земле грудой обломков, дома превратились в могилы. Всё вокруг несло на себе печать смерти.

Генри Уилкинс был не из тех, кто склонен к ненависти. Это случилось само. Прорвалось, словно, долгое время кипело под давлением. Её нужно было выплеснуть. Хотелось сделать нечто безрассудное, например, ударить кулаком в бетонную стену, даже зная, что можно повредить пальцы.

Подул ветер и принес запах пепла, топлива и горелой плоти. На улицах стояла подбитая военная техника. Будто, какой-то небольшой верный правительству отряд решил принять бой с превосходящими силами противника.

На южной окраине города горела кирпичная школа. Генри поднес к глазам бинокль и смог разглядеть людей на парковке. Он видел, как в снегу на коленях стояли женщины. Ему послышались крики и плач родителей, хотя он и понимал, что это практически невозможно.

– Сержант, – позвал Генри.

– Знаю. Вижу, – отозвался Мартинез. – Идем туда. Блин.

– Надеюсь, беспилотники ушли, – сказал Карлос. – Они нас мигом размолотят.

– Нужно помочь людям. Черт, – ответил ему сержант.

Генри шел за Карлосом по глубокому снегу, спускался с холма, огибая кустарник. Стояла тишина, не было слышно гула самолетов или беспилотников.

Путь был трудным и, когда они добрались до парковки, Генри, несмотря на холод, вспотел. Пока они бежали, к школе подъехала пожарная машина. Несколько пожарных поливали крышу здания с расстояния, примерно, в сто футов. Повсюду кричали люди.

– Помощь нужна? – спросил Мартинез у старшего пожарной бригады. Тот стоял около машины, его лицо было испачкано пеплом и сажей. Он выглядел изможденным.

– Нечем уже, – ответил пожарный. – Там внутри остались люди, но мы не можем до них добраться.

– Почему?

– Они в спортзале, в центре школы. Слишком сильное пламя. Мы пытались. Я потерял одного своего, – он кивнул в сторону. Там на асфальте лежало прикрытое одеялом тело. – Задохнулся, – пояснил пожарный.

– Автолестница у вас есть?

– Была одна. Эти суки скинули на здание департамента бомбу. Мы добровольцы. Я такого никогда прежде не видел.

Генри посмотрел на школу. Здание было двухэтажным и он решил, что спортзал был выше.

– Мы пробовали зайти со всех выходов. Не вышло.

– У вас есть что-нибудь, на чем можно взобраться на крышу? Веревки? – спросил Мартинез. – Мы сможем пролезть через окно.

– Ага, – сказал пожарный. – Но крыша тоже горит. Сами посмотрите. С неё идет дым. Значит, она не просто горячая, но и вот-вот обрушится.

– Давай веревки, – бросил Мартинез. – И найдите лестницы.

***

Генри обхватил нейлоновый канат и начал взбираться вверх. Ногами он опирался на стену и медленно поднимался. Впереди карабкался Мартинез. Он уже почти залез на крышу. Кто-то нашел не только веревку, но и крюк, что помогло сэкономить драгоценное время. Затем какое-то время было потрачено, чтобы зацепиться крюком за край крыши. Всё это происходило при нарастающем гуле горящего пламени.

Генри залез на крышу.

В некоторых местах она провалилась, образовались дыры, через которые шел дым и прорывался огонь. Всем телом Генри чувствовал исходивший от крыши жар. Само здание, казалось, было готово провалиться внутрь себя и Генри пришлось помогать руками, чтобы идти. Крыша была похожа на раскаленную плиту. Он вскочил и направился к Мартинезу, который уже разбивал ногой окно ведущее в спортзал. Рядом стоял Карлос.

– Карлос, ты страхуешь, – сказал ему Мартинез.

– Понял.

– Я первый. Уилкинс за мной.

Генри помог Карлосу закрепиться, пока Мартинез пролазил внутрь. Из разбитого окна валил дым. Крики становились всё громче.

Генри полез за Мартинезом. Видимость была почти нулевой.

На деревянных лавках сидели, укрываясь от огня и дыма около тридцати мужчин, женщин и детей. Оказавшись внутри, Генри выпустил веревку. В спортзале царил хаос. Какой-то мужчина требовал от него забрать его ребенка, крича прямо в лицо. Акустика помещения усиливала рев огня и крики людей. На паркете лежало несколько тел.

Генри подхватил ребенка – мальчика семи или восьми лет – и обвязал его веревкой. Мальчик не плакал. Его глаза были крепко закрыты, будто он думал, что это страшный сон и пытался проснуться. Как будто, когда он их откроет, всё снова придет в норму.

Два резких толчка и мальчик начал подниматься к окну.

Они пытались выстроить некое подобие очереди, но люди были в панике, они сходили с ума от страха за себя и за детей. Генри пришлось оттолкнуть от себя семейную пару, которая требовала от него немедленной помощи, в то время, как он помогал кому-то другому. Но, как отец, он их прекрасно понимал.

Во всем этом бедламе Генри разглядел, как по веревкам спустились несколько пожарных. Толпа немного успокоилась и они смогли продолжить эвакуацию в более высоком темпе.

Прежде чем жар огня стал совсем невыносимым, а дым полностью лишил их зрения, они смогли вытащить наверх всех, кто был в спортзале. Генри старался не думать о лежавших на полу. Времени, чтобы вытащить ещё и их не было, и это было чертовски несправедливо.

Генри последним уходил с крыши, следом за трясшимся от усталости Карлосом. Крыша почти обвалилась, и ему пришлось аккуратно проходить мимо зияющих дыр, из которых валил густой дым вперемежку с серыми хлопьями пепла и оранжево-красным пламенем.

Оказавшись около пожарной машины, он приложился к предложенной кем-то кислородной маске. Глаза горели, дышать было тяжело, из носа текли сопли. Рядом в такой же маске стоял Мартинез, его лицо было густо покрыто сажей.

Какая-то милая рыжеволосая женщина в деловом костюме с камерой в руках принялась задавать вопросы.

– Вас называют героями, – говорила она. – Скажите нашим зрителям, что подвигло вас на такой поступок?

– Отвали, – бросил Генри.

– Да, ладно, ну скажите что-нибудь, – она пыталась сохранять спокойствие. Генри казалось, что она пытается уговорить ребенка делать то, что он делать не хочет. – Такое творится вокруг, а тут вы. Такая классная история выйдет.

– Сказать тебе что-нибудь? Ладно. Нахуй пошла!

– Ну...

– Убери нахер отсюда эту штуку, пока я сам не убрал.

Говорить было больно. В горле были такие ощущения, будто кто-то влил туда литр кипящего кофе. Женщина ушла. Позже Генри узнал, что в огне погибло около пятисот человек. Они спрятались в школе, укрываясь от бомбежек. Но в эти дни нигде нельзя было укрыться. История была совсем не классной.

Ки-Уэст. Флорида.

Сюзанна щурилась от солнечных бликов на воде, ожидая прибытия отца. В бухте позади бара на легких волнах качались лодки и яхты. Такелаж на лодках стучал о металлические мачты. Сюзанна всегда любила этот звук. Раньше он приносил надежду. Но не теперь.

Послание от отца доставил молодой матрос. "В "Лузерс", в полдень" – гласило оно. В этом заведении собирались местные, в основном, обслуживающий персонал и владельцы прогулочных лодок. Она села за окрашенный в цвет птичьего помета стол. Позади неё, у стойки группа местных парней поглощала теплое пиво и ликеры. Где-то в глубине гудел газовый генератор.

Отец был одет в соломенную шляпу, темные очки, рубашку-поло и камуфляжные шорты. По мнению Сюзанны, он выглядел комично.

Подойдя к её столу, он раскинул руки в стороны.

– Привет, Сьюзи-Кью! – сказал он.

Они обнялись.

– Привет, пап.

– Что, не рада меня видеть?

– Конечно, рада. Я переживала. Зачем ты так оделся?

– Потом объясню – он сел за стол. – Как твои дела? Как Тейлор? Я думал, вы поедете на базу.

– Всё хорошо. С нами Барт и Мэри. И Джинни. Всё в порядке.

– Хорошо. Хорошо. Рад, что у вас всё нормально. Не знаю, как тебе об этом сказать, но я попытаюсь.

– Ну, давай.

– Генри убит в бою. Мне жаль, малышка.

– Что? Нет. Ты что говоришь такое?

– Это правда. Ничего не поделаешь. Это...

– Нет. Я бы знала. Он не умер.

– Я сам только вчера узнал. Весь его отряд уничтожен.

– Не верю.

На Сюзанну навалились прошлые страхи. Она попыталась прийти в себя. Она прекрасно осознавала, с каким риском постоянно сталкивается её муж. В прошлом, часто, посреди ночи она просыпалась с мыслью о том, что её Генри может погибнуть. Этого так и не случилось. Но, сейчас, столкнувшись с фактом, она не могла его принять. Он не мог умереть, потому что она до сих пор чувствовала его присутствие. Словно, их души связывала невидимая нить.

– Он погиб. И нам нужно уходить, – сказал отец.

– Нет.

Лицо отца выражало раздражение.

– Что значит "нет"? Нужно выбираться из Ки-Уэста. Сегодня. Сейчас же.

– Никуда я не поеду.

– Ты не понимаешь, какому риску себя подвергаешь. Подумай о Тейлор. Ты же не хочешь ей навредить.

– Не хочу. Но мы остаемся. Тут наш дом. Сюда вернется Генри.

– Слушай, – произнес отец. Он наклонился вперед, взял в ладонь её подбородок, снял солнечные очки и тихо сказал: – Ты очень многого не знаешь. А времени объяснять нет.

– Просвети меня.

– Я работал с кое-какими людьми. Помогал в карьере вам с Генри.

– Не понимаю.

– Нет времени объяснять подробно. Скажем так, я кое с кем подружился там, "наверху". С людьми, которые обладают большим влиянием. Они многое сделали для Генри и для тебя.

– И что? Ты помог мне издаться? Найти агента? Это твои друзья в Пентагоне постарались? Не уверена.

– Примерно так, да. Пара звонков нужным людям.

– Бред.

– Говори, что хочешь. Дело в том, что эти люди опасны. Сейчас они прячут концы в воду. И я, возможно, один из таких концов. Чтобы добраться до меня, они могут прийти к тебе. Возможно, они же добрались и до Генри. Не знаю.

– Зачем он им нужен?

– Не он сам. Его отряд. Пожалуйста, Сюзанна. Поверь мне.

– Что ты натворил?

– Я делал всё ради тебя. Ради твоей матери. Ради Тейлор. Я люблю вас.

– Что ты натворил? – повторила Сюзанна. – Ты, что, предатель?

– Нет. Нет, конечно. Не так резко. Частенько приходилось делать разные вещи. В основном, поставлять разную информацию. Ничего секретного. Я сделал неправильный выбор, и жаль, ты не знаешь, Сьюзи, как тяжело он мне дался. У меня не было никаких вариантов. Я должен был продолжать делать всё, чтобы защитить вас.

– О, папа, как ты мог? – услышанное очень огорчило Сюзанну. Как будто открылась некая дверь, за которой за семью замками пряталось нечто страшное и жуткое. Что-то, о существовании чего она знала на подсознательном уровне. Роскошные каникулы, дорогие подарки. Все эти годы она чувствовала, что что-то неладно. Ужас от осознания всего этого нахлынул на неё.

– Скажи что-нибудь, – произнес отец.

– Тебе нет оправдания. Мне жаль, что ты мой отец.

– Я не пытаюсь оправдаться. Я излагаю тебе причины своих поступков. Я делал всё ради тебя. Ради вас всех.

– Херня. Ты делал всё, чтобы тебе самому было хорошо. А это не одно и то же.

– Ты не права. Я делал всё, чтобы ты ни в чем не нуждалась. Чтобы твоя жизнь была лучше моей. Я пожертвовал всем...

– Жизнью Генри, моим детством. Моим будущим. Как ты вообще смеешь?

– Не надо повышать на меня голос, девушка, – сказал он так, будто бы действительно верил в силу своих слов.

Сюзанна встала, наполненная гневом. Её жизнь была жизнью нарушенных обещаний.

– Мне не нужны были деньги. Мне был нужен ты, – каждое слово она сопровождала ударом кулаком по столу. На них все смотрели, но ей было плевать.

– Не всё так просто.

– Всё просто.

– Ты несправедлива. Я...

– Тебя не было. Вот и всё. Я хотела лишь видеть тебя. Погулять в парке, сходить на рыбалку, почитать вместе, чтобы ты выслушал меня. Ты никогда меня не слушал. Но я продолжала тебе верить. Цеплялась за твой образ. Я думала, ты занимаешься чем-то важным и тем самым, оправдывала тебя. Но ты всегда лишь разбивал мне сердце. Господи, о чем я вообще думала?! Это последний раз, папа. Не хочу тебя больше видеть. Никогда.

– Не говори так, Сьюзи-Кью. Ты же не всерьез.

– О, ещё как всерьез! Я представляла тебя в белом мундире, в орденах. Ты был героем для меня. Но ты им никогда не был.

– Ну, ладно...

– Ты и сейчас не слушаешь! Ты во всем меня подводил. Потому что я верила – несмотря на бесконечные командировки, нянечек, заверения, типа, "когда папочка вернется", – что ты делаешь, что-то хорошее. Но ты мне врал!

–Тебя могут убить, если останешься здесь. Положение только ухудшается. Тейлор могут убить. Не позволяй гневу затмить здравый смысл. Вы с матерью...

– Да, пап, давай поговорим о матери. Она была первоклассной матерью. Но я всегда доставляла неудобство, всегда была разочарованием. Недостаточно утонченная, слишком умная, чтобы показывать меня друзьям. Хватит с меня.

– Ну, ты определенно унаследовала её характер.

– Да ну? Знаешь что, иди-ка ты на хуй!

Если Сюзанна и надеялась на какую-то адекватную реакцию, то ошиблась. Отец кивнул и встал, одетый как нелепый турист. Он выглядел подавленным, когда протянул руку.

– Ладно. Ты обижена и зла. Я понимаю.

Сюзанна удивленно смотрела на него.

– Ты хочешь, чтобы я пожала тебе руку? Я говорю, что не хочу тебя больше видеть, твой единственный ребенок, твоя дочь, а ты предлагаешь пожать тебе руку?

– Сейчас ты меня ненавидишь. Полагаю, объятия даже не рассматриваются.

– Не опоздай на самолет. Или на подлодку, на вертолет. Что ты там запланировал.

– Пожалуйста, идем со мной. Да, я дерьмовый отец. Да, я тебя подвел. Тебе и не надо меня любить. Но, пожалуйста, поверь мне в последний раз. Как только вы с Тейлор окажетесь в безопасности, ты меня больше не увидишь.

– Нет. Хватит. Когда была возможность сделать всё правильно, ты ей не воспользовался. Боже, как я раньше этого не заметила. Ты жалкая злобная мразь.

– Согласен. И мне жаль. Но, веришь ты или нет, но я люблю тебя. И Тейлор. Генри был хорошим человеком.

Он повернулся на каблуках и направился к выходу. Сюзанна смотрела ему в след, пока он не скрылся во тьме, где и пребывал всё это время.

"Прощай" – трудное слово. Даже если его сказать, ничего не заканчивается. Некоторые "прощай" длятся всю жизнь. Сюзанна прощалась с отцом с тех самых пор, как начала ходить. Первым таким воспоминанием было, когда она умоляла его не уходить, а он стоял, такой высокий в белом мундире. Он отодвинул её от себя и просто ушел, как ей тогда казалось, навсегда. Сейчас он действительно уходил навсегда.

Она говорила "прощай" и Генри. Много лет. Поначалу, прощание было горько-сладким, их обоих охватывало мучение ожидания, каждый раз они прощались, зная, что впереди их ждет счастливое воссоединение.

Но последние пару лет их, словно, окутала тьма. Сюзанна начала думать о жизни без Генри даже тогда, когда он был дома. Сначала это были невинные мимолетные мысли, но, со временем, эти рассуждения становились более холодными и расчетливыми. Она размышляла о том, как расстается с ним, подает на развод, но, тем не менее, никогда не набиралась духу сказать ему всё в лицо. Она начала процесс прощания в суде, думала о том, чего не хотела, а теперь стало слишком поздно. Генри погиб, а она попрощалась с ним на бумажке, через адвоката, а этого она совершенно точно не хотела. Она хотела увидеться, чтобы он её выслушал, понял. Она хотела быть желанной и представляла их будущее не таким – в постоянной борьбе. Иногда ей казалось, она не так уж и стремилась завоевать его внимание.

Сюзанна испытывала к себе нечто вроде ненависти. Это чувство овладело ею впервые. Она ощутила боль от разбитых надежд и смахнула слезу.

– Прощай, – сказала она сквозь слезы.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Герои

Колорадо

Генри перестал трястись. В голове одновременно вспыхнули две мысли. Он стянул с себя кислородную маску.

– Сержант, – позвал он.

Мартинез открыл глаза, маска с внутренней стороны покрылась каплями конденсата.

– Чего?

– Репортерша, – говорить было тяжело. – Спутник.

– Экх... – прорычал Мартинез.

– Если...

– Блин.

Генри и Мартинез одновременно поднялись на ноги. Карлос по-прежнему оставался сидеть, опершись спиной о колесо пожарной машины.

– Что опять? – спросил он.

– Данные можно загрузить через спутник, – сказал Мартинез. – Наверное. Если найдем грузовик с антенной. Надо было сразу об этом подумать. Сиди, отдыхай. Мы с Генри её найдем.

Они пробирались сквозь толпу жителей, собравшихся посмотреть на пожар. Кто-то просто сидел и смотрел в пустоту, кто-то, собравшись в небольшие группки, переговаривался. Со стороны палаток слышались плачи и крики. Такое впечатление, что возле школы, не сговариваясь, собрался весь город.