Текст книги "Эпикруг"
Автор книги: Шломо Вульф
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 6 страниц)
Окружающие арабы относились к израильтянам с полным безразличием. Военныеи таможенники были вежливыми и улыбчивыми. Здесь тоже явно предпочитали автобусы с туристами танкам с десантом на броне. Истину, истину говорили израильские левые интеллектуалы. Мир – дорога с двусторонним движением.
Но, по мере того, как это движение наяву началось по реальной Синайской пустыне, крамольные мысли все более овладевали душой левого очевидца – Ильи Лернера.
Вокруг угадывались давно занесенные песком шоссе, проложенные некогда для себя израильтянами. Илья вспомнил такие же заботливо проложенные дороги и тротуары на Голанах и представил тот же безотрадный пейзаж после израильских уступок, сначала на Голанах, а потом и по всей Палестине. После достижения мира по-арабски, она станет неотличимой от соседних стран, как это было веками до прихода сюда евреев и будет веками после их выдворения в угоду исламским бесам, с ведома и при поддержке европейцев и американцев.
Илья смотрел на несущиеся по шоссе облепленные людьми микроавтобусы.
Пассажиры теснились внутри, сидели, свесив ноги, в проеме дверей, стояли на ступеньке на заднем бампере. Даже на крыше лежал ковер, на котором, уцепившись за поручень ограждения, копошились и таращились на небожителей-интуристов замызганные дети – часть 64-миллионного египетского народа, такого же великого и нелепого, как могучий советский народ, который на труд и на подвиги ихвдохновил.
Включая подвиги, которые им так и не удались...
Запустением и тлением веяло от пейзажа вокруг дороги.
Как можно, думал Илья, располагая десятью миллионами кубометров пресной воды в час из бестолку впадающего в море Нила, за двадцать мирных лет не превратить Синай в сад? Отвоевывали, отсуживали эту пустыню в процессе переговоров, а евреи успешно ее все это время успешно осваивали, как до того пески и болота по всей Палестине. Заселяли Синайский полуостров – без капли воды, кроме скважин, да еще под огнем террористов!
Да с помощью копеечной нильской воды можно только на этом берегу теплого моря, на территории равной Израилю, расселить миллионы египтян. И в любезную им Газу можно провести ветку трубопровода, чтобы арабским братьям и сестрам там жилось сытнее. Да и в наш Негев, коль скоро мы друзья на общем Ближнем Востоке Шимона Переса.
Только вот заковыка – на все это Египту надо выделить хотя бы треть своих военных расходов. Что же останется на подготовку новой войны с сионистами?.. Жить с ними в мире? Вы шутите? Не требуйте невозможного от лидера арабов.
А пока было вообще непонятно, где здесь живут шестьдесят миллионов. За пять часов пути с приличной скоростью наши туристы не проехали ни одного города. Только после Канала показался "город развития" Исмаилия. Масса новостроек и – ни одного подъемного крана. Техника, пояснял гид, привела бы к еще большей безработице в цитадели арабской экономики и цивилизации. Чуть не половина населения Египта не имеет постоянной работы и достатка. Питаются в основном овощами. Многие не знают и вкуса мяса.
Проклятые сионисты лишили палестинцев такой независмости и процветания, неотъемлемого права получать за тот же труд как свободные братья-египтяне вдесятеро меньше чем им платят оккупанты!
Между тем, Исмаилия кончилась. Опять за окном потянулась бескрайняя желтаяпустыня до самого въезда в нечто циклопическое, серое, грозное во всем величии бесчисленных минаретов и средневековых стен. И – жалкое в нарастающем кишении нищих толп на улицах.
Именно здесь – в долине Нила – и жили египтяне, включая 16-миллионный Каир.
"Мы проезжаем, – говорил гид, – над семимиллионным Городом Мертвых. По местным законам каждый египтянин имеет право построить себе лачугу на могиле предков – это его фамильное владение... Здесь есть своя микроструктура..."
Ничего себе – микро! Полтора Израиля на могилах предков...
Автобус мчался по проложенному французами виадуку над этой туристической достопримечательностью, которую любой уважающий себя народ считал бы национальным позором. Смотреть на нее с интересом можно было только от злорадства и патологической ненависти к арабам.
После последнего светофора на выезде со скоростной магистрали начался собственно Каир. Здесь не было ни светофоров, ни пешеходных переходов, ни автобусных остановок. Водители сами регулировали движение, без конца синаля и дергаясь. Пассажиры садились в автобус и выходили из него где хотели, как только он притормаживал. Ни у автобусов, ни у "народных автомобилей" маршруток не было дверей. Тысячи мужчин в кофейнях курили свои кальяны. Непонятно, откуда они все вообще взялись на свете. Женщин и детей тут словно и не водилось. Не было ни одной вывески с латинским шрифтом – только арабская вязь на фоне неизменно темно-серых высоких зданий.
Потом пейзаж прояснился, и автобус подкатил к нарядной гостинице "Хармонаб" на улице Гиз – первый привет от пирамид! На тротуаре, выпучив глаза и наставив на прохожих ствол "калашникова", стоял молодой солдат. Он был безмерно горд своим постом – охрана туристов от исламских террористов.
Лернерам не позволили и прикоснуться к их вещам. Шустрые парни в фирменных шапочках доставили все в роскошный номер, а вымытых и отдохнувших туристов превращенные в друзей враги радушно принимали за их доллары в столовой изобильнейшим и вкуснейшим "шведским столом." К израильтянам бесчисленные вышколенные официанты относились с подчеркнутым почтением. Интеграция в новый Ближний восток– в действии.
"В каждом новом городе, – расслабленно говорил Илья после ужина, – я торопился пройтись по магазинам. Интересно, пусто ли здесь, как было во Владивостоке, или изобильно, как в нашей Хайфе?"
"Какие тут грязные тротуары, – говорил Илья, жадно вглядываясь во все вокруг на обычной улице столицы недавно самой грозной для евреев страны. Но какой же неожиданно славный народ..." "Смотри,все встречные улыбаются мне, – отметила Женя. – Причем не стесняясь, как своей. Такое чувство, что я иду среди сплошных забытых знакомых. Между собой говорят только тихо. Совершенно не похожи не только на израильтян, но и на наших арабов. Совершенно другие лица." "Но как-то удивительно похожи друг на друга, отметил Илья. – Шароообразные головы и правильные черты лица. И даже у тех, кто не улыбается, благожелательное выражение. Словно все до единого довольны жизнью..."
Омоложенная чета небрежно шагала вдоль все плотного потока непрерывно сигналящих машин, трусящих осликов, неописуемо допотопныхвелосипедов.
Женя купалась во всеобщем внимании. Вот идет себе сосредоточенный молодой египтянин, видит ее, и тут же его лицо озаряется белозубой улыбкой и он, как и все встречные, радостно произносит свое "Салям аллейкум!", на что Илья, к восторгу Жени, неизменно громко отвечает "Воистину салям!"
В самом обычном супермаркете был самый обычный израильский набор. Разве что не было так нарядно и не стоял галдеж. Покупателей вообще почти не было. Потом им объяснили – большинству каирцев по карману только рынок.
Они рискнули свернуть с оживленной улицы на боковую и сразу пожалели об этом. Нет, им не было страшно. Им уже сказали, что в Каире можно гулять где угодно. Преступности практически нет. За грабеж немедленно вешают. А привычное в России беспричинное хулиганство, от которого они с изумлением и облегчением отвыкли в Израиле, тем более не в обычаях таких ласковых каирцев. Просто улочка никак была освещена только светом окон. Тротуары тут были от пыли словно мохнатыми – с дождем-то раз в два года! И воздух был похуже, чем в самом индустриальном городе Союза. Нет, гулять тут было решительно незачем! 4.
"Женька! – тормошил сладко спящую жену Илья. – Здесь рядом есть плавательный бассейн, представляешь?" "Далеко? Надо ехать на этом жутком автобусе?" "Прямо в гостинице. На крыше. Я уже искупался."
К бассейну вел лифт чуть ли не прямо из номера. Голубая вода, белые кресла и столики вокруг него казались вызовом простирающемуся до горизонта серому огромному городу. Зато как славно было поплавать прямо над Каиром!
И как славно было увидеть из окна автобуса поверх домов на фоне светло-голубого неба темно-голубые треугольные облака настоящих пирамид!..
Здесь Женя вообще была воспринята как какое-то божество. Ей со всех сторон кричали по-русски "кирасавица", "светлая" и даже "балерина". Лернерам искренне жали руки, говорили "горбачев", "хрущев" и даже "спутник". Их чуть не насильно звали покататься на коне и на верблюде. У Ильи с улыбкой вырвали фотоаппарат, чтобы его же сфотографировать в чалме на голове рядом с египтянином. Бедным "русским" и не снилось в Израиле такое теплое внимание аборигенов.
А вокруг были сплошные древности – пирамиды, Сфинкс с намеренно отбитым наполеоновским пушечным ядром носом – как оказалось самым любимым органом египтянина, туннель к гробнице фараона, какие-то строения с живыми экспонатами в экзотической одежде. И – сплошные туристы со всего мира, говорящие на всех языках, из которых египтяне неизменно улавливали только русский и снова кидались выразить свою любовь.
Такую же искреннюю теплоту и внимание излучала очаровательная гид-египтянка с советским образованием: "Я с вами словно вернулась в Москву! Нигде нет лучше людей, чем в России..."
"Маха, – горел словоохотливый Илья. – Я только тут понял, что в принципе в Египте живут совсем не арабы в нашем понимании, а совсем другой народ – египтяне. Ведь в многомиллионный Египет вошли некогда всего-то несколько сот тысяч арабских воинов. Генетически египтяне гораздо ближе евреям, чем арабам. Почему бы нам не объединиться, как родственным древним народам?" "А мы это и сделали в Кемп-Дэвиде, – осторожно сказала гид. – У нас мир... Поэтому вы здесь." "А почему через каждые полтора километра воинская часть? Против кого у вас миллионная армия?" "А против кого держала в мирное время миллионные армии Царская Россия? У нас тоже полно внутренних врагов. Кроме того, ваши правые совсем не хотят того мира, которым мы с вами сейчас пользуемся... Вам нравятся наши древности, верно? И мне, как ученому-историку ужасно нравится вам о них рассказывать вам по-русски. Я и не мечтала о такой работе, когда покидала Москву, где тогда просто нечего было есть. И до сих пор здесь туристов из России практически нет. Зато есть вы. И ваши доллары пополняют нашу казну." "Маха, – ляпнул Илья, – а как вам нравятся наши древности? Я имею в виду Иерусалим, Кейсарию?" "Я никогда не была в... Израиле..." "Почему? Неужели вам не интересно?" "Очень интересно!" "Вам запрещает местное КГБ?" – кивнул Илья на угрюмого египетского офицера-охранника, всегда сидевшего рядом с водителем их автобуса. "Что вы! – нервно покосилась туда же бедная густобровая красавица, казавшаяся ожившей Нефертити. – Просто у нас... так сказать... общественное мнение..." "Понятно, – сказал кто-то из группы за спиной Ильи. – У вашего правительства один язык, а у народа – другой."
Офицер, по всей вероятности, отлично понимал по-русски. Он что-то тихо пробурчал Махе, и та вскинула руки: "Прочь политику, товарищи! Давайте лучше все споем..."
Из автобуса, несущегося по Каиру неслась египетская студенческая песня, которую весело пели по-русски израильтяне. Прохожие приветливо махали вслед неизвестным иностранным друзьям.
А как хорош был Каир вечером с борта туристического теплохода! Великолепный Нил струил циклопические вдоросли под типично ленинградскими мостами, а вокруг разворачивались роскошные небоскребы столицы арабского мира. Лернеры оттанцевали свое в ресторане, поудивлялись танцу живота с эстрады и теперь устроились в палубных шезлонгах, тая от удовольствия в теплом море огней со всех сторон. Какая, к чертям, враждебность! Все окружающие были не просто вежливы – ласковы до удивительной преданности.
"Их столько лет кормили и защищали от нас русские, – пояснял рижанин-гид, – что каждого, кто говорит по-русски, они воспринимают как родного."
В таком размягченном настроении Илья вернулся в гостиницу и решил включить телевизор. Тщетно он переключал программы, чтобы хоть что-то понять. Все было на арабском,и по всем программам кричали дикторы, рвались бомбы, рушились дома, гибли дети, к столам военкоматов строем подходили ополченцы – отряд седобородых феллахов, отряд женщин в платках, отряд детей. На залитые солнцем города с ревом пикировали самолеты с шестиконечными звездами. Сменяли друг друга возбужденные лица комментаторов и злобные ораторы из народа.
"Что-то случилось?" – бросился Илья в комнату гида. Трое неохотно оглянулись на нежданного гостя от накрытого стола "Где случилось?" – не понял рижанин. "Включите телевизор." "А нахера он мне?" "Там показывают войну..." "В цвете?" "Нет." "А, тогда это хроника времен наших с ними разборок. Не бери в голову. У них тут пропаганда вечно что-то молотит." "Против нас?" "А против кого же еще?" "Но у нас же мир с ними?" "У кого это мир с ними?" "Ну, у Израиля..." "Тебе больше делать нечего? У тебя с твоей молодой женой мир? Вот и иди к ней. Отдыхай. А у меня рабочий день кончился. Завтра. Ну что еще? Я тебе не надоел за день? Да не буду я ничего тебе объяснять ночью. И вообще мне платят не за политическое просвещение туристов, а за показ вам исторических и торговых центров. Меня политика вообще не колышит. Если тебя интересует мое личное правило, то оно простое тебя не трахают, ногами не дрыгай!.. Спокойной ночи!" 5.
После посещения знаменитого Каирского музея туристы получили "свободное время" – три часа самостоятельных прогулок и покупок в роскошном и вполнеевропейском центре Каира. Сбор во столько-то к такого-то входя в музей.
"Заблудиться тут трудно, – сказал гид. – Дорогу к музею покажет любой. А если с этой бесконечной улицы не сворачивать, то и спрашивать ни у кого не надо – вон музей виден.
"У вас есть ручка-часы? – купался Илья в своем английском в магазинах. Он вдругзагорелся купить этот советский дефицит пятилетней давности. Авторучка. Но в нее вмонтированы электронные часики. Понимаете?" Продавцы его тщательно расспрашивали, чуть не плача от невозможности помочь.
"Вы говорите только по-английски?" – раздался рядом мягкий тихий голос.
Пожилой джентльмен ласково оглядывал иностранцев сквозь очки в тонкой золотой оправе.
"И по-русски, – сказала Женя. – Моему мужу нужна авторучка с часами в ней."
"По-русски!.." – задохнулся от счастья человек. – А не жили ли вы в Ленинграде?" "Это наш родной город." "Боже! У меня сын там учился несколько лет назад. И с тех пор просто мечтает с кем-нибудь поговорить по-русски и вспомнить ваш замечательный город!Тут недалеко моя фирма ароматических масел. Я вас просто умоляю... На пять минут, а?"
"Почему бы и нет, – обрадовалась Женя. – Представляешь, Илья, встретиться с каирцем в семейной обстановке!" Ласковый господин взялся по дороге заглянуть в пару магазинов, где может быть ручка-часы. Быстро следуя за ним, они пересекали улицы, полностью игнорируя несущиеся машины, которые, в свою очередь, игнорировали пешеходов. Так Лернеры оказались в душистом полумраке оффиса на первом этаже облицованного мрамором здания.
Сын оказался улыбчивым верзилой с лоснящейся лошадиной физиономией. Он попытался говорить по-русски, но тут же смущенно развел руками и перешел на английский.
И тут Илья неожиданно для себя произнес вместо "Yes" то же "да", но на иврите – "кен". Милых хозяев словно подменили. Отец густо покраснел, сын покрылся потом. "Ah? You are from Israel?" – зловеще протянул он. "Certainly... – начал Илья, тоже бледнея и краснея от невольного обмана. But..."
"Леhитраот" – картинно протянул к дверям руку любезнейший пожилой друг из врага, неожиданно произнося "до свиданья" на иврите.
Ах, как тошно менять на ходу свои впечатления и убеждения! Да еще черт знает где в центре циклопического города – кто же успел запомнить дорогу от ведущей к музею улицы? Да еще вообще опасаясь очередного страшного разоблачения при расспросах...
Но улыбки все продолжались, как ни в чем ни бывало. Лернеров довольно быстро довели до нужной улицы, хотя они уже отбивались от провожатых почти грубо, кискреннему изумлению ласковых каирцев.
"Давай, Ильюша, наедине с ними вообще рта не открывать, – оглядывалась Женя. – Спасибо хоть не линчевали... И ты хорош! Надо же, с нашим-то опытом конспирации в Израиле. Позор да и только."
"Теперь буду говорить только по-русски. "Кен" тогда точно не выскочит." "А если они как-то иначе узнают, что мы израильтяне?"
"Погоди, – замер на месте Илья. – А это-то что?!"
На той же улице громко звучал иврит. Пожилая пара вышла из роскошного пикапа с израильскими номерами и сварливо торговалась с продавцом открытой витрины ювелирных изделий. Израильтяне вели себя совершенно свободно, раскованно, словно они были не в Каире, а в какой-нибудь Праге, везде, где прослыли крикливыми наглецами наравне с русскими пьяными.
И, что интересно, продавцы перед ними лебезили, объясняясь на чистом иврите...
"Сплю я что ли? – вытаращился Илья на не менее ошеломленную Женю. Хорошо, этому хамью все равно, на кого орать, но каирцы-то откуда знают иврит? И почему терпят такое обращение?"
"Тут полно бывших палестинцев, – услышали они знакомый голос. Их рижанин не спеша шел к музею и лизал мороженное. – Чему вы удивляетесь? Посмотрите на этих стариков. На них же просто написано, что это богатые покупатели. А потому ни национальности, ни гражданства они не имеют. Им все заменяет кошелек. Для таких клиентов тут же найдется человек, говорящий хоть по-тарабарски... И посмей их тут хоть кто обидеть!"
Лернеры, перебивая лруг друга, тут же наябедничали на отца и сына.
"Не берите в голову, – махнул рукой ушлый гид. – Тут две Москвы населения. Кого только нет! Может у них кто погиб, может их выгнали из Яффо когда-то. Мало ли. Война шла тридцать лет." "А телевидение почему такое агрессивное?" "Так тут же вся интеллигенция в оппозиции правительству там, где касается мира с Израилем." "А чего же они хотят? Новой войны?" "Да ничего они не хотят, как и наши горлопаны, кроме как себя показать. Это лучше всего делается на фоне образа врага. И нет врага очевиднее, чем еврей. Посмотрите вон на того, что орет на таких милых продавцов. Можно любить такое дерьмо?" "Но его же никто не обижает, – ежилась от воспоминаний Женя, – в то время, как нас..." "Вас тоже никто не оскорбил, – смеялся рижанин. Даже распрощались на вашем родном языке. Чуть не линчевали? Ну, это из области ваших фантазий. Каирцы это вам не наши дурные палестинцы. Для них ударить человека вообще немыслимо. Гуляйте себе спокойно и говорите между собой на иврите. Любуйтесь на красивый город. Какие проблемы?" 6.
Человек действительно не знает, что такое проблемы, пока они не начались всерьез. Для Лернеров все произошло после египетской таможни, где нарядный усатый офицер принял было купленную у пирамид каменную кошку за вывозимое произведение искусства. Но когда Илья позвал ее на интернациональном "кис-кис-кис", грозный военный тут жезаулыбался.
А вот израильская пкида-служащая не улыбалась, рассматривая то Женю, то ее даркон-паспорт. "Ты действительно израильская гражданка? – быстро, зло и непонятно произнесла "марокканка". – Что-то не похожа." "Она из нашей группы, – протиснулся к стойке гид. – Села в Иерусалиме." "Ты приехала из России, купила даркон и хочешь нелегально остаться в Израиле, чтобы заняться проститутцией?" "С ума ты сошла! – возмутился Илья. – Она уже три десятка лет как моя жена..." – поздно прикусил он язык.
"Рэга – минутку, – откинулась на спинку кресла пкида, держа трубку у уха. – Ицик, тут двое русских... сутенер и проститутка. Да, обычное дело, просочились как-то в Израиль и съездили для пущей легализации в Египет. По документам оба евреи, но внешне – типичные руситы. Проверь их дарконы. Я так и думала! Домой вернетесь из Каира, – объявила она Лернерам. -У нас и так слишком много русских."
Между тем, группа была уже на израильской территории и садилась в автобус.
Рижанин выслушал офицера таможни, вскинул на плечо свою сумку и развел руками, проходя мимо Лернеров туда же: "Проверили ваши паспорта, господа хорошие. Все фальшивое. И теудат-зеут, и даркон, выданный на его основании. Вы нелегалы в Израиле. Леhитраот."
Автобус плавно закрыл дверь и уехал. Из египетского туалета тянуло вонью.
"В чем дело? – подошел египетский офицер. – Кто вы такие?.." 7. 1.
"Академик Жаборецкий может подтвердить, кто мы такие! – отчаянно кричал Илья в кабинете московского следователя. – Вы же... вы же видели Терри, Алексей Витальевич?"
"Если вам достаточно моего свидетельства, – профессор Жаборецкий напряженно вглядывался в осунувшихся молодых людей в грязной помятой одежде, – то я подтверждаю: доктор Илья Романович Лернер действительно много лет занимался в нашем институте влиянием секреций редких антарктических креветок на механизм старения человека и продемонстрировал мне лично десять лет назад результаты своих изысканий на умиравшей от чумки собаке Омолодил до почти что щенка. Более чем вероятно, что потом он испытал препарат на своей жене и на себе самом. Скорее всего это и есть Илья Романович и Евгения Ароновна Лернеры. Во всяком случае, в студенческие годы Илья был точно таким же."
"И что?– Вылечил?"
"Так это же гений! – по-детски открыл рот грозный дознаватель.– Он же в Израиле мог всех сделать бессмертными. Состояние сколотить! Как же они расстались с таким ученым? И почему их к нам депортировали в наручниках из Египта?" "Увы, – развел руками профессор. – Судя по всему у евреев для этого не нашлось денег." "А у вас?" "Мой институт еле сводит концы с концами, но... на эту тему мы бы давно нашли любые средства, если бы едиственный компетентный специалист не уехал девять лет назад в Израиль."
"Гражданами Российской федерации эти... двое не являются. Израильская сторона утверждает, что, согласно их компьютерам, чета Лернеров умерла год назад и похоронена у нас в России. Единственный способ хоть как-то их легализовать – ваше согласие не только признать этого... как его теперь... короче, вот этого Лернера, но и ваше письменное заявление о государственной важности изысканий по теме с намерением взять его обратно, чтобы продолжить... Вы их официально узнаете?.." "Узнаю. Однозначно. И готов принять обратно, хоть это не так и просто. Придумаем что-нибудь... Если, конечно, вы, со своей стороны сможете их как-то легализовать. Вы сами понимаете, что вернуть их в мой коллектив в качестве всем известных Лернеров невозможно."
"Если вы уверены в успехе его изысканий и... У меня папа..."
"Если у нас все получится, как я предполагаю, товарищ полковник, считайте, что вы с вашим папой уже вышли из ресторана и отправились по девочкам."
"Тогда считайте, что нужная легенда и документы к ней уже у ваших бывших Лернеров в кармане! Если, конечно, за нашими милейшими... гостями не числятся дела пострашнее подделки документов – до их эмиграции в Израиль."
"А вы согласны, Илья Романович?"
"Господи... Да я вообще не знаю, как вас и благодарить-то Алексей Витальевич!" 2.
"Вас спасло то, – говорил Жаборецкий в самолете, пятый час летевшем над просторами родины чудесной, – что за вами не числилось никаких политических грехов. Вот вам и выправили вполне достойные документы для молодых людей с направлением в мой институт."
"Политических грехов? – не уставал удивляться жизни Илья. – Но что может считаться в новой и демократической России политическим грехом для бывшего советского человека? Советская деятельность или антисоветская?" "Чем меньше вы будете об этом думать, тем легче будет вам жить на свете. Пока же институт откупил вашу прежнюю квартиру..." "В которой мы оба умерли... тихо сказала Женя. – Похоронены на Пятнадцатом километре..." "Меня все эти ваши заморочки не касаются, – насупился профессор. – Я их и понимать-то не обязан. Вернетесь к тому, Владимир Семенович, чем занимался у нас ваш, по легенде, дядя – Илья Романович Лернер. В Израиле вы никогда не жили и никакого омоложения не проходили. Вы поняли?" "А мы там и на самом деле не жили. Все девять лет только наблюдали со своего эпикруга, как сладко живут люди в их эпицентре..." "Вашего этого, как его, иврита, я тем более понимать не обязан. В русском языке и слова-то такого "эпикруг" нет. Чушь какая-то!... Итак, вы однокурсники, кончили заочно провинциальный биофак. Я вас пригласил к себе на работу только потому, что вы располагаете уникальными трудами своего именитого дяди, оставленными вам в наследство."
"А... если не секрет... Поймите меня правильно, Алексей Витальевич... Вы же помните, какие у нас с вами были, мягко говоря, сложные отношения в прошлом? Я на вас и сослался-то только от полного отчаяния! Зачем вы меня... нас спасли?"
"Да... вы правы... Мы не так уж с вами... дружили, чтобы я вас спасал от пущей любви. А что я никогда не грешил особым альтруизмом, то об этом и говорить не приходится. Все гораздо проще, Илья... Мне семьдесят восемь. А ей, если вы помните... сейчас всего тридцать девять. За эти... скажем так, нелегкие годы я не только не был съеден бесчисленными конкурентами, но и приобрел кое-какие деловые связи. А потому имею все основания надеяться на... Короче говоря, у меня только одно условие – первая ампула должна быть впрыснута...""Только вам, Алексей Витальевич, – горячо воскликнула Женя, невольно потирая еще не отошедшие от наручников запястья. – Без вас нам тут такая интеграция предстояла бы на родине,что все прошлое, кроме разве что арабской тюрьмы, цветочками показалось... Вы никогда в туалет по-большому не ходили в наручниках? Если бы Ильюша не решился сослаться на вас..." "Вова! Володя он у вас, Лариса!"
"А экспедиция за креветками? – не отставал между тем настырный Илья. Это же сумасшедшие деньги? Откуда они в стране, бюджет которой меньше израильского при населении в тридцать раз большем?" "В этой стране иных денег, кроме, как вы изволили выразиться, сумасшедших, не существует уже много лет. И принадлежат они не какой-то абстрактной "стране", а вполне конкретным людям, которые и оприходовали наследство Российской империи, приросшее наследием Советского Союза. И каждый пятый из этих людей имеет свою пассию, рядом с которой он должен выглядеть в постели мужчиной... Вы же выглядите? Или... не дай Бог, тут есть свой ньюанс?"
"Никаких ньюансов, – смеялась "Лариска". – Только пыль..." "К-какая пыль?" "Та, что стоит столбом!" 3.
"Русские, представляешь? – шипела лаборантка Рита своему безразличному ко всему тихому мужу с баркашовским значком-свастикой на пиджаке. – Молодые! Дядя, видите ли, им тот Лернер... Но я-то вижу, что это они же, как та, помнишь, их собака, что сдыхала, сдыхала, а потом скакала у нас по лестнице, пока ее новые хозяева не продали куда-то в тайгу. Это они, Костя! Омолодились там у себя в Израиле... И все наши их узнали, только придуриваются от страха потерять работу, величают гадов по новому имени-отчеству. Но мне-то ясно, что это израильские шпионы, ты понял? И Жаборецкий с ними заодно. Его зам кому-то сказал, я слышала, – что-то многовато у молодого специалиста знаний и опыта; меня скоро переплюнет. И дядины работы наизусть знает. Так что все уже догадываются, что это за блондинистая парочка. Это-то меня больше всего и возмущает, Костя, – по паспорту они русские! Я к ним подкатилась с листовкой нашей партии, так этот истинный Илья Романыч-то так на меня зыркнул!.. Я его назло в столовой так и окликнула, представляешь? Он прямо подскочил, даже обжегся супом. И ни одного блюда со свининой не берет. Русский!.."
"Рита, нам-то какая разница?" "Нет, что значит, какая разница? Жиды возвращаются! На все готовенькое. Отсиделись в своем Тель-Авиве пока мы тут переживали путч, инфляцию, дефолт, все эти мерзости, что они же нам и навязали! Наш губернатор открыто говорил – все наши приморские беды от кого? От жидов! А эти там обжирались и грелись на отобранном у арабов солнышке... Нет, жизни я ему не дам!"
В тот же вечер, специально подкараулив Илью на лестнице, она прошипела ему тем же хорошо знакомым голосом: "Что, не понравилось в Тель-Авиве?"
"Воистину салям, – пробормотал "Вова". – Лишкат авода, мас ахнаса, авталя, русим мисрахим (биржа труда, налоговое управление, безработица, грязные русские – ивр.), неприличными словами не выражаться, с-скотина..."
Доморощенная нацистка отпрянула. Ей было бы куда проще, если бы он послал ее матом, как до своей эмиграции. "Ты... эта... чего?" "Ло хошув (не важно). Пшло нах..." Это было совсем другое дело. Рита уже набрала воздуха, чтобы достойно ответить, как вдруг преображенный сосед тихо сказал: "Не заткнешься – Костика омоложу... Рядом со старой клячей."
У несчастной перехватило дух. И одним врагом у Лернеров тотчас стало меньше.
* **
В той же некогда опустевшей и захламленной, а теперь заново обжитой квартире тот же сквозняк из приоткрытой балконной двери гонял по пыльному полу обрывки упаковки новой мебели из щедрых кредитов престарелого любовника. Не так жарко как прежде, но грели батареи и пахло новыми вещами, включая импортную, как и все в новой-старой стране, включая автоматическую стиральную машину, по сравнению с которой некогда брошенная "Вятка" была анахронизмом. Заново подобранная, расставленная и ухоженная мебель повторяла новый облик своих хозяев. Все это оказалось восстановимым с нуля. Тем более в эпицентре.
Илья запер знакомую дверь и положил ключ в карман. Он снова боялся потерять ключ от своей квартиры. У подъезда стоял подержаный автомобиль подарок от спонсора Жаборецкого.
После катастрофы на египетско-израильской границе все это казалось чудом.
Тот же ледяной непрерывный сухой ветер разносил по двору бумажки из мусорных баков. В ярко освещенный переполненный импортными продуктами гастроном заходили люди, чтобы купить что угодно... по своему карману. Декабрь 1999, какой ни есть результат перестройки, переполненные магазины, новые планы для новых душ.
Среди освещенных в этот ранний зимний вечер теплых окон ярко светились те жетри окна их "хрущобы", многолетнего семейного очага, единственного дома Лернеров на этой планете. Впереди была милость российского капитализма, победившего их сионизм... Круг замкнулся. Начиналась новая интеграция.
