Текст книги "Эпикруг"
Автор книги: Шломо Вульф
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)
Но этот домик с встроенной чужой мастерской стоял посреди религиозного района с многодетными семьями и таким образом жизни, словно не было целого века революций, войн и новой цивилизации.
Наблюдая своих соседей, Илья не переставал повторять: "Если это евреи, то кто же мы?!" И думал при этом: если Израиль поддерживает положительный уровень рождаемости среди евреев только за счет этого сектора своего населения, то в каком, к дьяволу, Израиле будут жить мои внуки?..
Они невольно постоянно наблюдали быт и нравы соседей во дворике прямо под своим двориком и религиозную семью в доме напротив – окно в окно.
С возрастающим изумлением, граничащим с ужасом, Илья смотрел на настоящих израильтян. Он и представить себе не мог, что люди, особенно дети, способны есть так стремительно – звон вилок и ложек напоминал милицейский свисток, а непрерывный галдеж бесчисленного семейства – гомон трибун стадиона при непрерывных голевых ситуациях. Все это происходило в полутора метрах от балкончика, где осчастливленный наконец-то своим столом Илья любовно оборудовал свой рабочий кабинет. Естественно, сосредоточиться здесь было невозможно.
Но и в других помещениях "коттеджа" нельзя было ни работать, ни спать еще по одной причине. Средневековый быт добровольного истового гетто не мешал вторжению в микрорайон современнейшей техники. Оказалось, что снимать квартиру в субботу не только грешно, но и чревато!.. Кто же мог предположить, что прямо напротив такой изящной калиточки из их "сада" находится кольцо-отстойник сверхмощных автобусов. Такие уютные и бесшумные на улицах, они у себя дома оказались на редкость вонючими и ревущими. Начинали свои трудовые будни в половине шестого и праздновали их до полуночи.
Еще хуже, однако, стало в пятницу вечером, когда нарядные механические монстры умолкли. Поперек улицы, где имели счастье поселиться наши дальневосточники, никогда и не слыхивающие об еврейском образе жизни, шустрые бородачи с развевающимися полами плащей, кистями и пейсами устанавливали заграждение, чтобы самые тихие машины не нарушали державную святость.
Тут для Лернеров и началась главная пытка.
Первым заголосил сосед из дома внизу. Ему самозабвенно и звонко подвывал его старший внук, после чего вступило в молитву все семейство соседа, а также пять-шесть семей его взрослых детей, прибывших сюда на шабат со всеми чадами и домочадцами. Десятки женщин, мужчин и детей любого возраста истово и как можно громче молились на всех просторах обширного восточного двора, закатывая глаза и раскачиваясь. Самозабвенная молитва нараспев, впрочем, не мешала всем детям одновременно носиться во всех направлениях, драться, плакать и жаловаться друг на друга.
А затем, как петухи в русской деревне, ударилась в распевку вся улица, все соседние улицы сверху и снизу. Затыкать уши, включать музыку было бесполезно. Можно было только переждать. Но сразу же за коллективным таинством общения с Всевышним восточных евреев выступали со своей пронзительной арией их двоюродные братья.
Из-за глубокого жуткого оврага с разрушенными строениями и запущенными садами раздался тысячекратно усиленный динамиками пронзительный и заунывный визг муэдзина с минарета мусульманской мечети, слышимый на пол-Хайфы.
Эту вакханалию активно разбавляли бесконечные вопли сирен амбуланса и полиции с соседней главной улицы. Тем вообще было плевать на святость.
"Какой кошмар, – повторял Илья, нервно вышагивая взад-вперед по их гостиной-спальне. – Это не религиозные люди! Это обитатели сумасшедшего дома. Как можно так разговаривать с Богом?" "Ильюша, – робко возражала терпимая Женя, – просто это настоящие, неассимилированные евреи и арабы у себя дома. Тебя же всегда умилял русский колокольный звон..." "Сравнила! Там же мелодия, а в церкви или в том же Домском соборе – тишина, таинство. Да и в нашей ленинградской синагоге. Нет, это не евреи! Это вообще не верующие, это дикари какие-то, зулусы пьяные!.. Женя, Лена, давай позвоним Адольфу и Иннесе, напросимся в гости. Куда угодно, только не здесь, – едва не плача, перекрикивал он гвалт со всех сторон. – В их районе нет ни одного... верующего." "Ты с ума сошел! Туда идти целый час, а сейчас ночь..." "Тогда я прямо тут сойду с ума и начну ПОГРОМ! – заорал ученый биолог, горящим взором следя за чудовищным калейдоскопомвокруграсставленныхпод егоокном столов, где метались и орали дети, ели, пили и одновременно все кричали и хохотали взрослые, лаяли две собаки, визжала восточная музыкас нечеловеческими голосами певца и певицы. – Я не смогу тут жить полгода, за которыемызаплатили! Я не переживу второго шабата!!" "Но у нас и шекеля нет снять что-нибудь другое. Ты же сам горел поселиться именно здесь, где так много синагог, среди настоящих евреев, чтобы приобщиться к образу жизни предков, не так ли? Вотэто всеиесть потомство твоих предков. Чем же ты недоволен?.." "Какие они к черту мои предки, дикари африканские!"
Женя позвонила и просто представила себе по голосу миниатюрную Инессу.
"Конечно, приходите, – сказала она торопливо. – Мы уже начали сомневаться, не обидели ли мы вас, что вы не звоните. Где вы живете? Но это же страшно далеко? Вот что,Адольф сейчас за вами заедет... Что? Он говорит, что ваш район в шабат закрыт для проезда машин, что могут камнем разбить окно. Вот что, выходите к Большой синагоге, за последний барьер. И там ждите. Красная "ауди". До встречи. Да, вы не возражаете, если он вас доставит не к нам, а сразу к нашим друзьям. У нас сегодня небольшой раут, много интересных людей. Мы вас представим. Отлично. Через полчаса он будет на месте. Вы успеваете?"
"Я надену синее платье с тиснением, – заторопилась Женя. – А ты непременно костюм с галстуком. Господи! Раут... Интересные люди... Надо же! И мы – среди людей..." "Какой костюм? – засомневался Илья. – Да еще с галстуком?.. Тут по подобному наряду сразу узнают олима." "А ты кто? подскочила уже с костюмом на плечиках Лена. – Ты покажешь "интересным людям", как выглядит ученый в нормальной стране! И тут пройдем уже не варлашками! Мама! Что мне одеть? Ну, ма-ма! Я тоже хочу выглядеть на рауте! Пусть в меня там влюбится миллионер!"
Они вышли из своего личного дворика на неожиданно как-то сразу, словно по чьей-то команде, притихшую и пустынную улицу. Чем занимались теперь их бесконечно чужие и непостижимые инопланетяне-соседи во всех этих домах, наши чистокровные до обозримого колена евреи не могли и вообразить в "своей стране". И даже не решались заглянуть во двор внизу, где теперь звенели вилки и стоял приглушенный гул голосов. Они спешили прочь из кошерного района в некошерный, словно бежали из сумасшедшего дома на волю. Долгожданная суббота в чисто еврейском квартале казалась кошмарным сном, от которого они только что проснулись на тихой и теплой душистой хайфской улице... 4. 1.
Седенький еврей, названный некогда нормальным на его тогда еще благополучной и аккуратной европейской родине именем, ставшим навеки неестественным и зловещим, терпеливо ждал приодевшихся Лернеров. Они больше не выглядели внешне беженцами с другой европейской родины.
Адольф вышел из своей "ауди" и гостеприимно открыл Жене и Лене дверцу обычной для общей страны их теоретического совместного процветания машины. Пока она казалась Илье недостижимой мечтой! Тем более его подавлял район, куда они приехали, а уж о квартире, где проходил "раут" и говорить не приходится. Ее занимала одна "aged lady Дина ", как она представилась гостям.
На всякий случай Илья сразу вставил язык между зубами с дыханием на кончик языка для грамотного произношения определенного артикля the. Лену увела к себе "aged lady", которая тут же объявила, что она ставила английский язык чуть ли не самому президенту Южно-Африканской республики и вообще берется – даром – учить the charming girlоксфордскому произношению.
Никакого сына или хоть племянника миллионера в поле зрения не наблюдалось.
Самому младшему на рауте было за пятьдесят. Лена уныло внимала дифтонгам, утешаясь недоступными им пока сладостями с восполняемого служанкой подноса.
А Лернерами старшими очень скоро завладел потертый ватик, говорящий по-русски. Он представился Полем, многозначительно назвал свой стаж в стране и очень внимательно выслушалвпечатления Ильи от общения "настоящих" евреев с Богом.
"Евреев в Израиле очень мало, – сверлил он собеседников глубоко запавшими воспаленными глазами. – Как нет и задуманной западноевропейскими евреями страны для себе подобных. Если бы такая страна состоялась, то даже вам, восточно-европейским аидам, в ней вряд ли были бы рады."
"Нам? А вам?" – начал внутренне закипать Илья. Женя тихонько дернула его за рукав действительно нелепого здесь парадного серого костюма, которым он так недолго гордились на родине.
"Мои предки, – улыбнулся, словно оскалившись, Поль, – выходцы из Франции, и по отцу я лотарингец."
"Поздравляю, – не удержался Илья. – Итак, для кого же сегодняшний Израиль?"
"Если вы не будете меня по своей еврейской привычке перебивать, то я вам кратко опишу общество, реально сложившееся к моменту вашего в него вступления. Вам это интересно?"
"Конечно! – Женя сердито отодвинула мужа. – Мы слушаем вас с огромным вниманием."
"Огромное внимание – тоже из лексикона местечковых евреев. С меня достаточно вашего посильно вежливого внимания, если вы действительно расположены узнать нечто для вас новое и полезное. Первые поселения и первые предприятия здесь финансировали западно-европейские евреи. И ишув еврейская община Палестины – действительно был приличной еврейской колонией внутри турецкой, а затем британской Палестины. Несколько десятков тысяч евреев среди нескольких сотен тысяч прочих подданных Османской империи, которых тогда уже давно никто не называли арабами. Это понятие придумал британский шпион Лоуренс Аравийский для использования местных племен в войне против турок. Переход Палестины к Британии совпал с мощной иммиграцией евреев из революционной России. Это были люди недалекие и одержимые теми же иллюзиями, что и их русские соотечественники. Уже эта волна сделала ишув неприличным и социалистическим. Его подправила германская алия, которая вернула было палестинским евреям европейский облик. Но после так называемой войны за независимость, являвшейся по сути обычным колониальным разбоем с захватом чужих земель и изгнанием коренного арабского населения, в арабских странах адекватно стали притеснять евреев-сефардов, веками живших дружно со своими арабскими соседями. Так называемыми сионистами тотчасбыла сделана, на мой взгляд, фатальная ошибка – приглашение сефардам переселиться в Палестину. Как ни беден был независимый Израиль, Марокко и другие арабские страны были еще беднее, а потому сефарды, которые всегда и всюду были у себя на уме, охотно откликнулись на призыв "репатриироваться на родину" и хлынули сюда со своими многодетными семьями, дикими обычаями, ножами, варварской восточной музыкой, арабской внешностью и менталитетом, ничего общего не имеющими с еврейством в понимании отцов-основателей сионизма. Единственно, что выгодно отличало их от выходцев из Европы, были почти арабский, но более примитивныйдавным-двано мертвый и искусственно оживленный язык – иврит вместо относительно богатого и живого идиша ашкеназов. И, как вы сами увидели сегодня, фанатичная приверженность грязной жидовской религии, которая..."
"Что? – не поверил своим ушам Илья, а Женя даже побледнела. – Я не ослышался?.."
"Нисколько. Иудаизм – самая тупая, жестокая и фанатичная из всех религий, а сефарды исповедуют ее с той же агрессивной истовостью, с какой исповедуют свой звериный ислам их истинные этнические братья – арабские мусльмане."
"Простите, Поль, – осторожно спросила Женя. – А какую религию, если не секрет, исповедуете вы лично? Вы протестант, католик, лютеранин?"
"Как любой нормальный интеллигент, я атеист, – гордо сказал их гуру. Но если бы я вздумал молиться Богу, то никогда не пошел бы для этого в их грязные синагоги. Там можно только заключать сделки об обмане друг друга и тех, кого они выскокомерно называют гоями! Истинный бог любого верующего еврея – Шекель!"
"Вы упомянули войну 1948 года, как захватническую, а также "так называемый сионизм". Будьте любезны пояснить нам, – едва сдерживался Илья, всегда не терпевший менторского тона, тем более с такой откровенной напористостью и безапеляционностью. – Если вам это не трудно," – ехидно добавил он под горящим комиссарским взглядом собеседника.
"Мне трудно только одно: не замечать, как вы тщетно строите из себя интеллигента. Да уж... чего не дано от рождения и семейного воспитания, того не приобретешь чтением шедевров соцреализма... Так вот, о так называемой "Войне за независимость." Еврейское руководство чисто номинально, из тактических соображений, приняло резолюцию ООН от ноября 1947 года, ибо иначе нельзя было провозгласить независимость своего государства. Практически никто и не собирался его создавать на выделенном "крошечном участке земли". Цель войны была одна – отобрать как можно более обширные территории у арабов." "А как насчет вторжения в Палестину арабских армий?" "Во всех наших школьных учебниках восторженно говорится об освобождении от арабов Галилеи и Яффо еще до провозглашения независимости и до вторжения арабских армий! Что же касается так называемого "научного сионизма", то, как и "научный коммунизм", он никакой наукой не является. Наука, скажем, математика, базируется на общепринятых формулах, аксиомах и теоремах, а сионизм, как, кстати, и иудаизм, и марксизм, каждый толкует на свой лад. Легитимность репатриации на многострадальную родину предков может базироваться только на захвате для этого чужой земли."
"А какое место в истории Израиля, по вашему мнению, занимает наша алия?"
"Мы, левые интеллектуалы, всегда были за ваше присутствие в нашей стране, хотя бы в противовес мизрахим – восточным евреям, которых я лично вообще не отличаю от арабов. Но уже первая волна, к которой, к сожалению принадлежу и я, израильтян глубоко разочаровала. Вы же вообще привезли сюда свое имперское мышление. Ваша ментальность, которая в СССР всегда базировалась на интернационализме и защите права арабов на Палестину, непостижимым образом переродилась после эмиграции сюда в безоглядный и беспощадный еврейский национализм, который более близок к нацизму."
"К нацизму? – изумился Илья. – Евреи – нацисты?"
"Конечно. Иудо-нацисты. Так определил наших правых человек, которого мы называем совестью Израиля. Для вас арабы – пыль на вашем пути в израильское общество, а для нас – равноправные граждане Израиля, которые морально имеют в сто раз больше права на эту землю, чем мы. Это мы должны просить у них равные права с ними, а не они у нас! Их предки веками жили здесь, пока наши предки разметали снег вокруг своих жилищ."
"А я-то по наивности полагал, что именно тут был Израиль времен Давида и Соломона, – пытался придти в себя Илья после этих совершенно неожиданных откровений, высказанных с непреодолимой уверенностью. – И что арабы вообще появились в этих краях чуть ли не через тысячу лет после изгнания римлянами евреев." "Ну и что? И татары появились в Казани через века после русских. Значит ли это, что всех татар надо выселить из Татарии или объявить гражданами второго сорта в России?" "Но татары уже много веков не представляют ни малейшей опасности для России, не претендуют на соседние области, не убивают русских на улицах Москвы. Это нелепая аналогия, Поль!"
"Еще более нелепо ссылаться на Тору, не как на легенду, акак на исторический источник! Любой библейский текст – сказка для слабоумных. Ваша алия валом валит в синагоги только из-за своей массовой неинтеллигентности. Можете сверлить меня глазами сколько угодно, но факт остается фактом: вы не интеллигенты. Вы, как вас назвал Солженицын, образованцы! Псевдо-интеллигенция, прослойка, подкладка."
"А... сам Александр Исаевич?" "Великий писатель. Лев Толстой нашего времени. Что вы так иронически улыбаетесь Женя? Вы не согласны?"
"Я соглашусь, если вы мне найдете в творчестве Солженицина хотя бы один образ равнозначный Анне Карениной или Пьеру Безухову." "Демагогия. Совковая литературная критика засела в вас навеки." "Но как же все-таки насчет права евреев на Палестину сегодня?" "Надо предоставить арабам равные с евреями права по всей Палестине, право избирать и быть избранными, право служить в полиции и разведке, работать на самых секретных предприятиях, приглашать на жительство своих родственников в рамках воссоединения семей." "Но тогда арабов в Израиле будет большинство и правительство..." "Ну и что! Если в результате премьер-министром будет достойный араб, – такова будет воля всего палестинского народа, включая евреев. Евреи не могут иметь здесь исключительных прав. Тем более мы!. Какое моральное право имеем мы вообще рассуждать о том, где жили арабы и евреи до седьмого века нашей эры, если мы сами родились и прожили большую часть жизни в СССР? Изо всех евреев меньше всего имеете право на Палестину вы, которые и приехали в Израиль только потому, что ваша родина разваливалась на глазах. У нас, алии семидесятых, были хотя бы иллюзии. Я бы вообще лишил олим избирательных прав. У вас в душе нет ничего, кроме цинизма. Ну так и молчите себе, не смейте участвовать в политическом процессе, навязывая нам своих беспринципных лидеров." "И каким вы видите будущее Израиля, если вы вернете сюда "арабских беженцев", но отмените закон о возвращении?" "Я вообще не вижу у Израиля как такового никакого будущео! Поскольку сионизм сводится к упорному и многолетнему игнорированию мирового общественного мнения и решений международных организаций, он не надолго переживет другого монстра -такой же аморальный коммунизм, издыхающий у нас на глазах. Всему миру, кроме иудо-нацистов, ясно, что евреи не имели и не имеют никакого права изгонять отсюда людей, родившихся и похоронивших здесь своих предков. Тем более – отнимать у них собственность. А вы видите в Хайфе целые кварталы замурованных арабских..."
"Вы не очень-то слушайте подобных господ, – зыркнула на Поля таким же как у него испепеляющим взглядом высокая блондинка с польским акцентом. Если бы не "агрессивные еврейские националисты", господину Полю его арабские друзья давно выпустили бы кишки. Может быть даже раньше, чем мне. Я большую часть жизни прожила в Штатах. Там ни у кого нет ни малейшего сомнения в правоте основателей американской нации, завоевавших для себя страну путем поголовного изгнания или истребления агрессивных дикарей-индейцев. Арабов истреблять незачем. Их надо просто отправить домой – в одну из двадцати своих стран. У нас же одна страна. И уже поэтому мы правы. А арабы пусть едут отсюда в Марокко – на место тех евреев, которых они оттуда изгнали в Израиль. На войне, как на войне. Арабы это прекрасно понимают. Либо мы изгоняем их, либо они нас. И господин Поль тут же вспомнит о своем лотарингском папе и слиняет под крыло наследников фюрера. А я лично сбежала сюда со своей родины после знакомства с чернокожими мусульманами-антисемитами Фарахана. И обратно они меня без боя не пустят." "Расизм в крови у так называемых американских евреев, – оскалился Поль на блондинку. – Для вас негры и арабы в равной мере недочеловеки." "Чепуха. В моей семье всегда дружили с чернокожими, пока они массой не стали переходить в мусульманство в нашем городке и не стали грозить нам таким же погромом, от которого сбежали в Америку мои предки из Польши!"
"Бросьте вы о политике, – подошла к Лернерам очередная гостья Дины, миниатюрная дама неопределенного возраста. Здесь удивительно много людей оказывается говорили по-русски. – Вы уже купили себе квартиру?"
"Купили? – удивился Илья. – Мы недавно сняли отдельную квартиру, даже с..." "На родине надо иметь свою квартиру. Израильские банки предоставляют своим новым гражданам льготную ипотечную ссуду – машканту – для приобретения собственного благоустроенного жилья." "Мы все время говорим про это, заторопилась Женя, – но мой муж прочитал в русскоязычной газете, что это не совсем то, что мы имели в виду в Союзе." "А как это выглядело в тоталитарной стране?" "Из наследства дедушки моей жены, – начал Илья. -мы купили кооперативную квартиру, заплатив за нее сразу 1800 рублей, то есть двадцать процентов от ее полной стоимости. И выплачивали по 30 рублей в месяц. Через десять лет все было выплачено и квартира была наша. Мы ее..." "Это много или мало 1800 рублей?" "Очень много. Я тогда зарабатывал 120 рублей в месяц и платил ежемесячно втрое больше, чем за такую же государственную квартиру."
"И месячная выплата и ссуда не росли по мере погашения долга?" – быстро и злобно заметил Поль. "Напротив! Уже через пять лет мы могли продать квартиру и вернуть себе все, что мы выплатили..."
"А теперь я вам расскажу, как вами распорядится еврейское общество, если вы сейчас купите "свою" квартиру, – зазвенел его голос. – Вам предложат машканту с учетом стоимости квартиры на сегодняшний день примерно 200-300 тысяч. И вы будете выплачивать примерно столько же, сколько за съемную квартиру, то есть 1200-1400 шекелей в месяц. Казалось бы, через десять лет вы выплатите минимум 140 тысячшекелей из 200, но ваш долг увеличится до 160 тысяч. Если учесть, что к тому времени вы уже вообще не сможете нигде и никем устроиться на работу в силу преклонного возраста, а пособие по прожиточному минимуму или по старости составит на пару только 2000 шекелей в месяц, то выплачивать возросшую минимум до этой суммы месячную выплату машканты вы не сможете. С помощью судебных исполнителей банк"вашу" квартиру у вас отнимет, заработав на вашей наивности, а вы окажетесь снова в съемной квартире, которую хоть частично оплачивает национальное страхование. Вот и весь ваш дом на родине!" "То же самое пишут и газеты..." "Не слушайте его, мягко прошипела "полька". – Все покупают и как-то справляются. Это нормальная привязка к индексу. И вообще мы, израильтяне, привыкли жить сегодняшним днем."
"Но если Поль прав, – потемнел лицом Илья, – то зачем же нас приглашали в страну? Рабочих мест нет, пенсии никто платить не собирается, рынок квартир – обман, страна принадлежит не нам..."
"Израильтяне, – злорадно резюмировал Поль, – обожают чеки без покрытия. Или, как говорили у вас в России – главное прокукарекать, а там хоть и не рассветай."
"Не слушайте вы его, – сказала "американка". – Живите как все. В Израиле все рано или поздно устраиваются. У господина Поля израильская биография не сложилась, и он зол на весь мир. А в таком состоянии души все срывают злость на евреях. Покупайте квартиру и живите пока живется. Снимать – унижение."
"А вы, Поль, купили? – спросила Женя. – Или снимаете?"
"Я? Снимаю? Нет уж. Я приехал тогда, когда государство давало всем репатриантам квартиры. Я никакому банку ничего не должен." "А государству?" "Что государству? Я плачу квартплату. При моем мизерном пособии это очень много..." "Это пособие вам платят за счет тех, кто работает, а не рычит от зависти на все четыре стороны, – наседала "полька". – Что ж касается арабов, то их надо просто увидеть вблизи, чтобы понять наше к ним отношение. Ни в одной из двадцати арабских стран ни один израильтянин не может купить квартиру или устроиться там на работу, в то время, как арабское население самого Израиля на четверть состоит из равноправных евреям арабов! Я поддержу это равноправие своим голосом на любых выборах, если мне предоставят право купить в Дамаске такую же виллу, какую арабы имеют в Хайфе, и соседи там будут ко мне относиться так же, как я отношесь к моим арабским соседям! Но если даже в мирном для нас Египте евреев вообще нет и никогда не будет, то я за то, чтобы арабы тоже убирались из моей страны в свои мусульманские государства." "Они бы и не задержались тут надолго, – захихикал Адольф, если бы нашлась хоть одна арабская страна с нашим уровнем жизни." "Почему же? – горела "полька". – В Кувейте немногим хуже. И туда тоже хлынули так называемые палестинцы. И тут же вырезали своих кувейтских братьев, как только началось саддамское нашествие. Я очень сомневаюсь, что к нам они при удобном для них случае отнесутся милосерднее..." "Теперь вы видите звериный оскал иудо-нацистов, господа бывшие интернационалисты? – ликовал Поль. Учитесь. И делайте выводы. У вас, к сожалению, есть право голоса..."
"Мама, – подошла Лена. – Мне тут скучно. Поели – и спасибо. Пошли, а? Я хочу домой. И ваш этот Поль, – добавила она на ухо, – мне ужасно неприятен."
Адольф уже спешил к ним, тонко уловив настроение своих подопечных. "Если вы уже наговорились, я готов отвезти вас домой." 2.
"Скажите, Адольф, – решилась спросить Женя на обратном пути. – Этот... Поль, он чем вообще занимается?" "Поль? Ничем." "То есть, как это? поразился Илья. – Где он работает?" "Нигде. Он живет на пособие по прожиточному минимуму, автахат ахнаса. И не пропускает ни одного политического или культурного мероприятия. Очень интересный человек. Ленинградский интеллигент." "А мы думали, что он, как и вы, из Германии." "Нет-нет. У него папа был русский немец, а мама еврейка. Она тут умерла. Он полагает, что по вине врачей." "Он – антисионист?" "Что вы! Он активист партии, которая считает себя самой сионистской." "А вы?" "Мы с Инессой законченные консерваторы и традиционно голосуем за партию-основатель Израиля." "А это левая или правая партия?" "Партия труда? Конечно левая." "И она тоже считает религию лишней в еврейской стране?" "Я бы этого не сказал. У нас консенсус. Мы с религиозными терпимы друг к другу. Мы социал-демократы, а фундамент любой демократии – терпимость. Харедим неотъемлемая часть нашего общества." "Но они же паразиты? Ничего не производят..." "И философы ничего не производят. И астрономы. И не все композиторы нравятся всем. И что же? Лишить их куска хлеба? Решить что общество может обойтись без духовной пищи?"
"Я жду вас завтра у себя, Илья, в семь вечера, – сказал Адольф прощаясь. – Поговорим о путях вашего трудоустройства, хорошо? Уже будут ходить автобусы. Вот отсюда поедете вон на том автобусе, идет?" 3.
"Есть только один путь вашего трудоустройства, – говорил чернобородый полный человек, вхожий в некоторые круги университета, – стипендия Шапира." "Вы не поняли меня, – остророжно заметил Илья. – Я не студент и не аспирант. Я не нуждаюсь в обучении на стипендию. Я претендую на рабочее место по своей квалификации доктора биологических наук." "Это вы не поняли меня, – блеснули в черных кудрях до глаз белые зубы собеседника. – Здесь нет для вас рабочего места доктора наук. А стипендией это пособие для советских ученых, начинающих свой путь в израильской науке названо потому, что вас надо именно учить работать по западным стандартам. С хорошим английским и ивритом, с компьютером, с умением держать руку на пульсе состояния вашей отрасли в мире. Вы же, согласитесь, ничего этого никогда не умели и не умеете. Если мне удастся найти для вас временное, на год с последующим продлением или приостановкой, место при какой-нибудь фирме внутри или вне университета, то вам дадут около двух тысяч шекелей в месяц и..." "А сколько получает израильский доктор наук с моим стажем?" "В Израиле, – веско сказал чернобородый, – каждый получает ровно столько, сколько он стоит по мнению своего работодателя. Скажем, биолог на должности профессора имеет десять и больше тысяч в месяц, но... Простите, Илья, а сколько вам полных лет?" "Пятьдесят шесть." "Вы... вы выглядите моложе. Простите, но в таком возрасте ни одна фирма в мире не возьмет вас на постоянную работу. Стипендия Шапира максимум, на что вы можете рассчитывать. Но то место, которое я имел в виду для вас по просьбе моего друга Адольфа, тоже не для вас." "А я и не собирался соглашаться на какие-то стипендии, – взорвался Илья. – Я наслышался об этих благодеяниях. Спасибо, Адольф. Мне жаль вашего времени..." "Погодите, – заметался добрый ватик. – Вы хотели рассказать о вашем эликсире молодости." "Не надо, – остановил его жестом человек с заросшим лицом. – Я говорил с несколькими серьезными людьми. Поставить на поток это средство невозможно из-за сложности и исключительной дороговизны поиска и отлова ваших креветок. А наукой ради науки никто заниматься не собирается. Каждый вложенный в ваш эликсир доллар должен дать минимум сто долларов отдачи, причем гарантированно. Вот если бы препарат можно было немедленно производить на месте и из располагаемого сырья, причем по дешевой и уже освоенной, но нигде не запатентованной технологии, то..." "Короче говоря, мне ни при каких обстоятельствах не попасть в ваш эпикруг, загадочно для собеседника произнес Илья. – И днем и ночью кот ученый... Впрочем, мы и так бродим эпикругом, а в эпицентре – Израиль, в который мы, боюсь никогда так и не приедем... При всем нашем гражданстве." 4.
"А на что же мы будем жить? – с ужасом спрашивала Женя, пока Лена оцепенело сидела на встроенном в нишу-балкон диванчике их домика. Отказаться от двух тысяч! Это же огромные деньги. Мне рассказывали, что тут платят на уборках нашим женщинам по десять шекелей в час. За унизительный труд с семи до семи можно заработать максимум полторы-две тысячи в месяц. И то не так легко найти место и изловчиться так работать, чтобы не выгнали."
"Папе скоро на пенсию, – неуверенно сказала Лена. – А четыре года как-нибудь перекантуемся. Я пойду работать в киоск на рынке. Как-никак полторы тысячи в месяц." "Пенсии нам тут не положено, – криво улыбнулся уже многоопытный Илья. Дают мизерное пособие по старости, не покрывающее даже стоимости съема жилья. Для стариков в этом эпикруге гарантирована только нищета! К тому же, мне и до такой "пенсии" не четыре года, а девять. Из империи зла мы попали в страну лицемерия и лжи. Но я верю, что мы прорвемся. Как-то же все устраиваются! Не будем пока делать выводов. Мы пока в процессе абсорбции. А интеграция в общество наступит, когда мы окончим ульпан..." 5. 1.
А в ульпане была своя прграмма абсорбции. Там не интересовались мнением Леона о месте олим в Израиле. Учили ивриту, традициям, истории – и все!
В эту программу входило посещение религиозного квартала в Иерусалиме. С трудом притерпевшиеся к своему такому же кварталу в Хайфе Лернеры с изумлением оглядывались на террасы нарядных улиц. Дома были облицованы золотистого цвета камнем и построены в видекаскадов, чтобы у каждой квартиры был открытый сверху балкон.
На одном из таких балконов столпились пассажиры экскурсионного автобуса с новыми гражданами еврейской страны. Перед ними открывался изумительный вид на залитые солнцем иерусалимские холмы.
