Текст книги "В убежище (сборник)"
Автор книги: Ширли Джексон
Соавторы: Берхард Борге
Жанр:
Ужасы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 21 страниц)
– Там живут дамы. Они не любят, когда тут ходят.
– Почему? – Мальчик остановился у лестницы и со страхом взглянул на дом.
– Дамы не любят маленьких мальчиков, – отозвалась вторая. Эта из ненавистниц, ее рот был виден мне сбоку – точь-в-точь змеиный.
– А что они со мной сделают?
– Поймают и накормят конфетами с ядом; уж сколько неслухов не вернулись из этого дома. И все оттого, что подошли слишком близко. Поймают маленького мальчика и…
– Ш-ш-ш! Этель, ну в самом деле!
– А маленьких девочек они любят? – Девочка подошла ближе.
– Они ни мальчиков, ни девочек терпеть не могут. Девочек они просто съедают.
– Этель, прекрати. Ты же пугаешь детей. Она просто дразнит вас, крошки, она все придумала.
– Не бойтесь, они выходят только по ночам, – уточнила женщина-змея, злобно глядя на ребятишек. – И в темноте охотятся на детей.
– Все равно, – вступил вдруг в разговор мужчина. – Нечего детям к дому подходить.
* * *
Чарльз Блеквуд появился лишь однажды. Приехал на машине с каким-то человеком, а мы как раз сидели у парадных дверей, сидели уже долго, день клонился к вечеру, и все чужаки разошлись; Констанция сказала:
– Пора картошку варить, – и собралась было встать, но в этот миг на аллее показалась машина, и мы остались посмотреть. Чарльз и его спутник вышли из машины и направились к лестнице; глядели они вверх, но нас видеть не могли. Я вспомнила, как Чарльз приехал сюда впервые и точно так же стоял, задрав голову и глядя вверх, на дом. Но на этот раз ему сюда проникнуть не удастся. Я дотронулась до замка – крепок ли? Констанция кивнула, она тоже знала, что Чарльзу сюда не проникнуть.
– Видите? – произнес Чарльз, стоя у лестницы. – Вот он, дом, все, как я рассказывал. Теперь уж не так страшно смотрится – плющ прикрыл, но крыша прогорела насквозь, и внутри все разграблено.
– А женщины там?
– Наверняка. – Чарльз засмеялся; я вспомнила его смех, его огромное белое лицо, вытаращенные глаза и прямо отсюда, из-за двери, принялась насылать на него смерть. – Сидят как миленькие. На деньгах сидят, на бешеных деньгах.
– Вы точно знаете?
– У них там денег тьма-тьмущая, они и сами не знают сколько. У них золото повсюду закопано, и сейф битком набит, одному Богу известно, где они деньги хранят. Так и сидят взаперти со своими деньгами и носа на улицу не высунут.
– Послушайте, – сказал второй. – Они ведь вас знают?
– А то как же. Я им брат двоюродный. Я тут даже раз гостил.
– Вам удастся с ними поговорить, хоть с одной? Подойдите к окну или к двери, а я сфотографирую.
Чарльз задумался. Глядел то на дом, то на спутника – думал.
– Продадите это фото в журнал или еще куда – половина моя.
– По рукам.
– Что ж, попробую, – сказал Чарльз. – Вы за машиной лучше укройтесь, они ни за что не выйдут, если чужих увидят. – Второй отошел к машине, вынул фотоаппарат и исчез.
– Готов, – закричал он, и Чарльз стал подниматься по ступеням.
– Конни? – окликнул он. – Эй, Конни! Это я, Чарльз! Я вернулся.
Я взглянула на Констанцию: никогда прежде не доводилось ей видеть Чарльза в его истинном обличье.
– Конни?!
Теперь она знает, что Чарльз призрак и демон, что он из тех, чужих.
– Давай все забудем, – сказал Чарльз. Он подошел вплотную к двери и заговорил вкрадчиво, заискивающе: – Давай снова станем друзьями.
Сквозь щелку я видела его ноги. Одной ногой он постукивал об пол веранды.
– Не знаю, за что ты на меня обиделась, – сказал он. – Я-то все жду, когда ты позовешь меня обратно. Если чем обидел, прости, Бога ради.
В метре над нашими головами он молил дверь о дружбе и прощении, он и не подозревал, что мы сидим на полу под дверью и слушаем его, глядя на его ноги.
– Открой, – говорил он проникновенно. – Конни, ну открой же, это я – братец Чарльз.
Констанция, подняв голову, поглядела на дверь, туда, где должно быть его лицо, и нехорошо усмехнулась. Видно, она давно приберегла эту усмешку на случай, если он появится снова.
– Я сегодня утром был на могиле старика Джулиана, – сказал Чарльз. – Я приехал на его могилу, и еще тебя повидать. – Он немного подождал и сказал изменившимся, трагическим голосом:
– Я положил цветы на его могилу… на могилу старика; он был очень хорошим человеком и так меня любил.
Вдалеке спутник Чарльза вышел из-за машины с фотоаппаратом.
– Эй, послушайте, – окликнул он. – Зря надрываетесь. И мне тут целый день торчать некогда.
– Вы что, не понимаете? – Чарльз отвернулся от двери, но говорил все так же надрывно. – Мне необходимо увидеть ее снова. Ведь всему виной я.
– Как так?
– А из-за кого, по-вашему, две старые девы похоронили себя заживо? – спросил Чарльз. – Но Бог нас рассудит. Я не хотел, чтобы все так обернулось.
Я испугалась: вдруг Констанция не выдержит и заговорит или рассмеется вслух, я тронула ее рукой – сиди, молчи, но она и головы не повернула.
– Мне б хоть словечко ей сказать, – повторял Чарльз. – Впрочем, поснимайте пока дом и меня на пороге. Я могу стучать в дверь. Снимите, как я отчаянно стучу в дверь.
– Да хоть умрите от отчаяния на этом пороге – мне-то что? – Спутник Чарльза отнес фотоаппарат в машину. – Трата времени.
– Там же столько денег! Конни! – громко позвал Чарльз. – Да открой же ты дверь наконец!
– Знаете, – второй уже сел в машину, – боюсь, не видать вам этих денег, как своих ушей.
– Конни, – взывал Чарльз. – Что ты со мной делаешь! Я не заслужил, это жестоко! Конни, ну пожалуйста!
– Хотите пешком до города идти? – спросил второй. И захлопнул дверцу. Чарльз отошел было от двери, но вернулся.
– Ладно, Конни. Но знай: если ты меня сейчас отпустишь – больше не увидишь. Так и знай.
– Я уезжаю, – сказал из машины второй.
– Так и знай, Конни, я больше не вернусь. – Чарльз начал спускаться с лестницы, но все говорил через плечо. – Смотри же, ты видишь меня в последний раз. Я ухожу. Но одно твое слово – и я останусь.
Я испугалась: вдруг он не успеет уйти? Вдруг Констанция не выдержит? Ну же, Чарльз, быстрее!..
– Прощай, Конни, – сказал он, спустившись, и побрел к машине. Казалось, сейчас вытащит платок и вытрет слезу или высморкается, но его спутник сказал:
– Поторапливайтесь.
Чарльз снова оглянулся, печально махнул рукой и сел в машину. Только тогда Констанция рассмеялась и я тоже; Чарльз быстро обернулся, точно услышал наш смех, но машина тронулась и укатила по аллее к шоссе, а мы хохотали в обнимку в темной прихожей; слезы текли по нашим щекам, а эхо смеялось в пролете сгоревшей лестницы и устремлялось ввысь, в небо.
– Я так счастлива, – наконец вымолвила Констанция в изнеможении. – Маркиса, я так счастлива.
– Я же говорила, что тебе понравится на Луне.
* * *
Однажды в воскресенье около дома остановилась машина Каррингтонов, они возвращались из церкви; Каррингтоны тихонько сидели в машине и смотрели на дом, точно считали, что мы обязательно выйдем и попросим их о каком-либо одолжении. Иногда я вспоминала о навеки закрытых гостиной и столовой; о чудесных маминых вещицах, беспорядочно разбросанных по полу; о пыли, что бесшумно сеется на них сверху; но в доме нашем появились новые достопримечательности, подобно тому, как дни наши обрели новый порядок. Изуродованный, обугленный пролет прежней чудесной лестницы стал нам столь же привычен, сколь некогда и сама лестница. И доски на кухонных окнах стали частью нашего дома, мы с ними сроднились. Мы были очень счастливы, хотя Констанция постоянно боялась, что разобьется одна из наших чашек с ручками и придется кому-то взять чашку без ручки. У нас появились излюбленные места: стулья у стола, кровати, щелки у парадных дверей. Констанция стирала мою красно-белую клетчатую скатерть и рубашки дяди Джулиана, которые носила сама; они сохли в саду, а я пока надевала скатерть с желтой каймой – с золотым пояском просто загляденье. Мамины коричневые туфли мирно стояли в моем уголке на кухне, поскольку в теплые летние дни я ходила босиком, как Иона. Констанция не любила срезанных цветов, но на столе в кухне все-таки стояла ваза с розами или маргаритками; только с куста дяди Джулиана она цветов не срезала. Я иногда вспоминала о голубых стеклянных шариках, но на длинную поляну мне теперь пути не было; наверно, этим шарикам нечего больше охранять, дома-то нет, а к нашему нынешнему дому они отношения не имеют – мы живем тут очень, очень счастливо. Моими новыми охранными сокровищами стали замок на парадных дверях, доски на окнах и баррикады около дома.
По вечерам перед домом слышались шорохи и шепот:
– Перестань, вдруг дамы увидят!
– Что они, в темноте, что ли, видят?
– Говорят, они все вокруг видят и знают.
Потом слышалось хихиканье, тающее в теплом мраке.
– Скоро нашу аллею назовут «дорожкой влюбленных», – сказала Констанция.
– Несомненно, в честь Чарльза.
– Жаль, не пустил он себе пулю в лоб прямо на аллее, – задумчиво и серьезно проговорила Констанция. – Хоть малостью искупил бы.
Из разговоров чужаков мы поняли, что снаружи видны лишь бесформенные руины, перевитые плющом; принять их за дом было очень трудно. Руины эти высились ровно на полпути от поселка к шоссе, на самой тропинке; наших глаз за листвой никто не видел.
– Только к двери не подходи, – стращали друг друга дети. – А то дамы сцапают.
Однажды какой-то мальчуган встал у лестницы лицом к дому, другие его подзадоривали, а он трясся, почти плакал и чуть не убежал, но потом закричал дрожащим от страха голосом:
– Эй, Маркиса, – кличет Конни, – хочешь мармеладу?
И тут же унесся прочь, остальные следом. В тот вечер я обнаружила на пороге корзинку со свежими яйцами и запиской: «Простите, он не хотел вас обидеть».
– Бедняга, – Констанция перекладывала яйца в миску, чтобы нести на ледник. – Наверно, забился со страху под кровать.
– А может, его выпороли хорошенько, чтоб знал, как себя вести.
– На завтрак будет омлет.
– Интересно, могу я съесть ребенка?
– Я вряд ли смогу его приготовить.
– Бедные чужаки, всего на свете боятся.
– И я боюсь – пауков, например.
– Мы с Ионой охраним тебя, ни один не сунется, – сказала я. – Констанция, до чего ж мы счастливые!