Текст книги "Знатная плутовка"
Автор книги: Ширли Басби
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 27 страниц)
Ширли Басби
Знатная плутовка
ПРОЛОГ. Побег
1
Англия. 1808 год
Стоял один из тех жарких солнечных дней, какие даже в августе нечасто бывают в графстве Суррей, где средь зеленых холмов и долин приютилась деревушка Беддингтон Конер. Яркий свет золотистым потоком лился сквозь окно в комнату Николь Эшфорд. Но, даже ослепленная солнечными лучами, Николь не торопилась покинуть уютную мягкую постель. Подавив желание вскочить навстречу новому дню, она уткнулась головой в подушку и плотнее укуталась в одеяло. Спать уже не хотелось. Николь медленно перевернулась на спину, потянулась, но осталась лежать в своей огромной белоснежной постели. Ее взгляд лениво скользил по роскошному убранству комнаты, останавливаясь то на полированном комоде красного дерева, то на ярком ковре с узором из крупных цветов, делавшем пол похожим на клумбу. На окнах висели занавески из тисненой ткани той же фактуры, что и полог над кроватью; резной сундук, наполненный отслужившими игрушками, был задвинут в угол; рядом стояло кресло-качалка, на его спинку было небрежно брошено платье, которое она сняла перед сном.
Вид платья напомнил ей, что пора вставать. Ведь сегодня – особенный день. Сегодня ее родители устраивали прием, и им с Жилем – ее братом-близнецом – разрешено было в нем участвовать. Кому-то это событие показалось бы весьма заурядным, но только не Николь, которой еще не исполнилось двенадцати и которая впервые была допущена на званый вечер наравне со взрослыми. Поэтому ее волнение было естественным. Кроме того, Аннабель и Адриан Эшфорд нечасто наезжали в Эшланд – свое сельское поместье, и Николь дорожила каждой минутой, когда представлялась возможность побыть вместе с родителями.
Преисполненная радостного ожидания, она откинула одеяло и вдруг замерла, потому что в этот момент распахнулась дверь и в комнату со скоростью пушечного ядра влетел Жиль.
– Никки! Ты еще в постели, лентяйка? Скорей одевайся. Тучка ночью ожеребилась! – воскликнул Жиль. Голос его звучал возбужденно и гордо. Его светло-карие глаза – такие же, как у сестры, – сияли топазовым блеском; густая прядь темно-каштановых волос упала на лоб, когда он вбежал в комнату.
Николь оживилась, быстро выскользнула из постели и набросилась на брата с вопросами:
– Что же ты меня не разбудил? Ты был там, когда он родился? Какого он окраса? Это жеребчик или кобылка?
Жиль рассмеялся:
– Дай мне сказать хоть слово! И не смотри на меня так. Я там не был, когда ожеребилась Тучка. Это произошло около полуночи. Родилась вороная кобылка, похожая на Тучку. Описать ее невозможно, надо увидеть! Она так прекрасно сложена, и глаза – большие-большие. – И гордо выпятив грудь, он с мальчишеским задором выпалил:
– Папа сказал, что она будет моей!
– О, Жиль! Как тебе повезло! Я так рада! – искренне ответила Николь. В прошлом году она получила в подарок коня по имени Максвелл, и ей было приятно, что и у Жиля теперь есть своя лошадка.
Она торопливо натянула платье, так небрежно брошенное вчера вечером. В душе готовясь принять выговор от гувернантки, который неизбежно последует потом, она наспех ополоснула лицо водой и провела гребнем по непослушным кудрям. Мгновение спустя близнецы уже неслись со всех ног через анфиладу комнат. Еще миг – хлопнули массивные входные двери.
Крепко держась за руки и едва переводя дыхание, они за несколько минут добежали до конюшни. На цыпочках, вдыхая острый конский запах и аромат свежей соломы, они приблизились к просторному стойлу в дальнем углу. Возле него уже стоял Адриан Эшфорд вместе с главным конюхом мистером Брауном. Обернувшись, Адриан улыбнулся детям и поманил их подойти поближе.
– Я вижу, ты ее разбудил. Не мог подождать? – Его благородное лицо осветила добрая улыбка, в глазах сверкнул ироничный огонек.
– Нет, что ты! Никки устроила бы жуткий скандал, если б я сразу же ей все не рассказал. Ты ведь знаешь, какая она перечница! – возбужденно ответил Жиль.
Николь показала ему язык и улыбнулась отцу.
– Я уже большая. А молодые леди не бывают перечницами!
Жиль расхохотался, и Адриан с мистером Брауном присоединились к нему, к большому неудовольствию Николь. Почувствовав прилив нежности к дочери, Адриан обнял ее и ласково прошептал:
– Ты и правда быстро растешь, моя малышка. Пройдет пара лет, и малышкой я тебя уже назвать не смогу.
– Ах, папа!? Я всегда буду твоей малышкой! – горячо воскликнула Николь и крепко обхватила его за шею.
Отец нежно поцеловал девочку в лоб и поправил непослушную прядь ее золотисто-каштановых волос.
– Я уверен, ты будешь очаровательна. А теперь давай посмотрим на дочурку нашей Тучки.
Жиль не преувеличил: кобылка была славная – вороная, будто выточенная из благородного черного дерева, с огромными нежными глазами. Николь, нимало не заботясь о чистоте своего платья, присела на подстилку из соломы и нараспев проговорила:
– Какая красавица!
Тучка, вороная и длинноногая, издала короткое ржание, как будто хотела что-то добавить к словам людей. Николь рассмеялась:
– По-моему, она очень горда своей дочкой. – Обернувшись к брату, Николь взволнованно спросила:
– А как ты собираешься ее назвать?
Жиль озабоченно пробормотал:
– Мне кажется, будет лучше, если ты дашь ей имя. Ведь ты же позволила мне дать имя Максвеллу.
– Правда, Жиль? Ты разрешаешь мне назвать твою лошадку?
– Конечно, глупенькая! Кому же еще я могу это доверить?
Глаза Николь сверкнули, как драгоценные камни, когда она снова обернулась к кобылке. После недолгого раздумья она произнесла:
– Наверное, это не самое мудрое решение, но я бы назвала ее Полночь. Ты говорил, что она родилась около полуночи. И она черна, как полночь!
– Отлично, Никки!
– Прекрасный выбор, – заметил Адриан. Потом он помог Николь подняться и сказал:
– По-моему, мы уже достаточно времени провели в конюшне. Мама, наверное, недоумевает, куда мы все делись. Не забудьте, что через несколько часов соберутся гости.
– Как мы можем забыть! – запротестовала Николь.
Жиль ехидно взглянул на нее и пробормотал:
– Ну, если ты собираешься быть так одета, да еще перепачкана с головы до пят, то ты, наверное, забыла обо всем на свете.
– Ах, оставь! Ни о чем я не забыла. Ты еще увидишь меня немного погодя! – С этими словами она бросилась к выходу. Копна каштановых волос развевалась, как знамя на ветру.
Пару часов спустя, когда Николь, стоя на широких мраморных ступенях поместья Эшланд, встречала гостей, никто и представить ее не смог бы перепачканной девчушкой, сидящей на соломенной подстилке. Она стояла рядом с отцом и Жилем, одетая в нежно-желтое платье из мягкого муслина; из-под едва прикрывавшего колени подола выглядывали ажурные оборки панталонов. Длинные волосы были аккуратно завиты и свободно ниспадали по спине почти до пояса. Всем своим видом Николь являла пример достойной дочери аристократа, дочери, которой мог бы гордиться любой отец. А то, что Адриан Эшфорд был горд своими детьми, было видно по тем довольным и ободряющим взглядам, которыми он награждал их, иногда отвлекаясь от приветствия гостей.
Николь наслаждалась каждой секундой этого вечера. Ее, правда, огорчало, что Аннабель – ее мать – решила встречать гостей прямо в саду, а не на ступеньках дома вместе с мужем и детьми. Но это обстоятельство не могло омрачить того радостного настроения, которое владело Николь.
Прием проходил великолепно. Сад, напоенный ароматом роз, был заполнен представителями высшего общества Англии. Повсюду сновали лакеи в белых, отороченных золотом ливреях с огромными подносами, полными изысканных напитков и закусок. В тени вековых дубов были расставлены столики для тех, кто предпочитал спокойно посидеть, наблюдая за гудящей и возбужденной толпой.
Жиль и Николь, воздав должное холодному лимонаду и пирожным, сновали от одной группы гостей к другой, наслаждаясь тем вниманием, которое им оказывали. Они оба ни на миг не забывали, что это их первый взрослый прием, и вели себя на удивление благовоспитанно. Это было особенно странно, поскольку в округе каждый знал, какими несносными сорванцами могли быть близнецы Эшфордов.
– Сегодня они просто не похожи на себя, – заметил полковник Иглстон. – А ведь на какие проделки они способны! Я вам рассказывал, как они поймали лисицу и пустили ее в курятник лорда Саксона? Эта малышка Николь – настоящий чертенок. На прошлой неделе она взобралась почти на самую вершину вон того огромного дуба у ворот. Что и говорить – поведение, не вполне достойное молодой леди!
Николь в этот момент приближалась к полковнику и миссис Иглстон, которые беседовали с викарием и его женой. Услышав последние слова, она вспыхнула от гнева. Старый болтун! Так он ее на всю округу ославит! Но, подавив раздражение, она вежливо улыбнулась:
– Добрый вечер, полковник Иглстон, миссис Иглстон, господин викарий и миссис Самертон!
– Ты сегодня прекрасно выглядишь, дорогая, – быстро нашлась миссис Иглстон, от которой не укрылась тень досады, промелькнувшая на лице Николь.
Седоволосая миссис Иглстон была близнецам как бабушка. И Николь, которая сегодня действительно вела себя образцово и выглядела достойно, после ее слов тут же забыла про обидное замечание полковника. Но она не задержалась рядом с ними, потому что вдруг увидела отца, стоявшего в одиночестве. Николь подбежала к нему. Адриан рассеянно обернулся, потом обнял ее за хрупкие плечи и спросил:
– Ты довольна, моя куколка?
– О да… Только я уже устала всем улыбаться и быть паинькой. Скоро они разойдутся по домам? Адриан громко расхохотался:
– Ты удивительно тактична! Хотя, честно говоря, я чувствую примерно то же самое. – Он огляделся по сторонам и как бы невзначай спросил:
– А где мама? Я ее потерял из виду.
– Думаю, она на розовой аллее с мистером Саксоном. По крайней мере, я в последний раз видела ее там.
Николь с удивлением ощутила, как отец помрачнел, и внимательно посмотрела на него. Его лицо стало хмурым. Но потом он снова улыбнулся:
– Пойдем поищем ее.
Для Николь не было большего счастья, чем быть рядом с ними обоими – ее милым папой и прекрасной мамой. Она заспешила вслед за Адрианом, который широкими шагами направился к розовой аллее, находившейся в некотором отдалении от центральной лужайки.
Через несколько минут они нашли Аннабель и Роберта Саксона в дальнем конце парка. Аннабель, в изящном платье с высокой талией и глубоким декольте, открывавшем ее полную грудь даже больше, чем требовала мода, сидела, откинувшись на спинку скамьи, в тени развесистой ивы. Роберт Саксон сидел рядом, повернувшись к ней лицом. Николь не смогла сдержать наивной гордости за то, что ее мать так ослепительно красива. Несомненно, Аннабель Эшфорд была одной из первых красавиц Англии.
– Вот ты где, дорогая, – произнес Адриан; в голосе его сквозила холодность. – Тебе не кажется, что невежливо так надолго оставлять гостей?
Аннабель безразлично пожала плечами, потом улыбнулась Николь и простерла к ней руки, а та с радостью бросилась в ее объятия. Мама нечасто бывала ласкова, и Николь особо ценила эти мгновения. Уткнувшись головой в ее полуобнаженную высокую грудь, она застенчиво улыбнулась Роберту Саксону, который ответил ей ироничной улыбкой.
Смерив мужа оценивающим взглядом, Аннабель произнесла:
– Ты знаешь, Адриан, эти приемы мне не по душе.
Я скоро вернусь, но мне хотелось бы несколько минут побыть в тишине и покое. А Роберт любезно сопровождал меня, когда мне надоела эта гудящая толпа деревенских мужланов.
У Николь от удивления округлились глаза.
– Тебе не нравится праздник, мама? По-моему, все так здорово!
– Конечно, нравится, дорогая! Но этот прием – не чета тем, какие мы с отцом посещаем в Лондоне. Только это я и имела в виду. Не беспокойся и не думай об этом.
Удовлетворенная ответом, Николь теснее прижалась к матери, не догадываясь, какую замечательную картину они с ней являли. По этому поводу Роберт Саксон заметил:
– Вас можно поздравить, Эшфорд. У вас очаровательная жена и, как оказывается, не менее очаровательная дочь. Через несколько лет у нее не будет отбоя от женихов.
Николь зарделась и спрятала лицо, хотя услышанное было ей очень приятно. Адриан без улыбки взглянул на Саксона и ответил каким-то малозначащим замечанием. Почувствовав, что она здесь лишняя, Николь встала и произнесла:
– Надеюсь, вы извините меня. Я пойду поищу Жиля.
– Ступай, родная, – кивнул Адриан, и Николь направилась к дому.
Воздух был напоен крепким запахом лаванды, смешанным с ароматом, который источали окружавшие тропинку розовые кусты. Николь сделала глубокий вдох, чтобы вобрать в себя этот дивный нектар. Сегодня был изумительный день. Она запомнит его навсегда. Впервые в жизни она была на настоящем празднике взрослых. Это было восхитительно. Она счастлива жить здесь, в Эшланде, иметь таких замечательных родителей и брата. Чувство гордости наполнило ее, когда она приблизилась к массивному каменному замку – своему дому. Здесь прожили свою жизнь многие поколения Эшфордов, тех Эшфордов, которые бороздили моря вместе с капитаном Дрейком, Эшфордов, которые воевали с Кромвелем, а потом вместе со своим принцем удалились в изгнание, тех Эшфордов, которые веками были друзьями и советчиками монархов. Настанет день, когда и она совершит нечто великое! И отец, и мама, и Жиль будут гордиться ею.
Она вдруг рассмеялась этому неожиданному приступу тщеславия и отправилась на поиски Жиля. Как она и ожидала, он притаился на чердаке конюшни, откуда так удобно было наблюдать за Тучкой и ее новорожденным жеребенком. Близнецы немного посидели там, любуясь еще неловкими движениями молоденькой кобылки. Потом Николь поднялась, отряхнула приставшие к платью соломинки и сказала:
– Нам лучше вернуться, Жиль. Папа считает, что невежливо оставлять гостей.
Жиль нехотя согласился и начал спускаться по скрипучей лестнице. Николь последовала за ним, но тут у нее подвернулась нога, и она потеряла равновесие. Не удержавшись, девочка кубарем скатилась вниз.
Николь протерла глаза, присела на своей постели и обвела комнату блуждающим взглядом. Это была ее комната, такая же, как прежде, но кое-что в ней изменилось. Убранство и мебель были все те же, но сундук с игрушками давно убрали. Ее платье больше не висело на любимом кресле-качалке. Николь вдруг с болью в сердце поняла, что снова видела сон. Сон о том далеком счастливом дне, с которого минул уже год. Сон о любимом Жиле, о маме и папе, которых больше нет в живых.
Подавив рыдания, она откинула одеяло и взглянула на дверь, понимая, что никогда уже сюда не вбежит с радостным криком Жиль, никогда отец не назовет ее малышкой, никогда мама не обнимет ее. Словно в забытьи, она подошла к окну и увидела ту самую лужайку, где год назад шумел праздник. Как стремительно все переменилось, подумала Николь. Через полтора месяца после того званого вечера они отправились в Брайтон. Адриан решил, что смена обстановки и морской воздух привнесут новые радости в их жизнь. Так оно и было. Поначалу…
Им с Жилем очень понравилось море. Вся семья частенько отправлялась в плавание на маленькой яхте, которую приобрел Адриан и которую, к невыразимой гордости дочери, назвал «Николь». То было чудесное время. Пока не настал роковой день…
В тот день немного штормило, холодный ветер гулял над заливом, вздымая на воде пенистые барашки. Накануне Адриан и Аннабель договорились, что выйдут в море одни: Аннабель очень хотелось побыть с мужем вдвоем. Однако Жиль, склонный ко всяким проделкам, решил преподнести родителям сюрприз. Он задумал пробраться на яхту, спрятаться в каюте и появиться оттуда лишь тогда, когда не будет уже никакой возможности ссадить его на берег.
Если бы Николь не расшибла колено, она отправилась бы вместе с Жилем. Но судьба распорядилась иначе, и Николь осталась в их летнем домике, наблюдая за яхтой с балкона. Ее нога покоилась на ворохе подушек, и Николь с сожалением смотрела, как яхта отвалила от причала и направилась в открытое море. С улыбкой она представила себе неожиданное появление Жиля на палубе. Но ей довелось пережить иную неожиданность, ужасную и непоправимую. Яхта на полном ходу вдруг резко накренилась и завалилась на борт. Прежде чем Николь успела сообразить, что происходит, судно погрузилось в пучину.
Последовавшие за этим часы Николь провела как в кошмаре, отчаянно на что-то надеясь. «Они не могли, не могли утонуть!» – снова и снова, как молитву, повторяла девочка. Друзья семьи Эшфорд прибыли незамедлительно, в том числе и миссис Иглстон. Именно ей выпала нелегкая доля рассказать Николь, что ее родители утонули: их тела приливом выбросило на берег незадолго до заката. О Жиле не было никаких вестей. Полагали, что он погиб, так как отрезал себе путь к спасению, спрятавшись в каюте яхты.
Представив себе последние секунды жизни Жиля, запертого в ловушке, Николь разрыдалась. Случившееся казалось ей невероятным, фантастическим кошмаром. Но это была суровая реальность.
Потерю Жиля Николь переживала даже острее, чем утрату родителей. Как и во многих благородных семействах, отец с матерью были слишком заняты собой, и близнецы больше времени проводили с нянями и гувернантками, чем с родителями.
Для Николь гибель ее семьи была более ужасной трагедией, чем могло казаться со стороны. Она не только потеряла мать, отца и любимого брата. Она осталась совершенно одна. Это было бы не столь мучительно, если бы ее опекунами назначили полковника и миссис Иглстон. По крайней мере, это были близкие ей люди. Но оказалось, что у Аннабель есть сводная сестра Агата, которая вместе со своим мужем Вильямом Маркхэмом заявила о своем ближайшем родстве.
С семейством Маркхэм Эшфорды почти не поддерживали отношений, однако формально их связывали узы родства. Агата и ее муж были назначены опекунами. Опекунами несовершеннолетней Николь Эшфорд и полученного ею огромного наследства. Это решение казалось Николь, чудовищным недоразумением. В комнатах ее родителей отныне поселились чужие люди. Даже комната Жиля не осталась нетронутой: теперь там распоряжался ее семнадцатилетний кузен Эдвард.
Сводные сестры не ладили между собой. И что более важно – Аннабель происходила из богатой аристократической семьи, тогда как Агата, хоть ее мать и вышла в свое время замуж за обеспеченного вдовца, ныне была почти нищей. И вот Николь оказалась на попечении у тети, которую она едва знала и с которой не имела ничего общего, и у дяди, чьи вульгарные манеры заставили отвернуться от него весь цвет местного общества.
Николь прислонилась, лицом к стеклу, но почти ничего не видела сквозь слезы. Если б хотя бы Жиль был жив, дела были бы не так плохи. Будь он рядом с нею, Маркхэмы так не обнаглели бы. А ей вдвоем с братом было бы легче. Но теперь…
Тут Николь вспомнила, что сегодня ее должна навестить миссис Иглстон. На душе у нее стало легче. Размышляя о беде, постигшей миссис Иглстон, она немного отвлеклась от своих переживаний. Полковник скончался две недели назад. Теперь моя очередь утешать, подумала Николь. Мы будем утешать друг друга, и вместе нам будет легче.
2
-Нет, это невозможно! – воскликнула Николь. – Вы не можете уехать. О, миссис Иглстон, скажите же, что это не правда! Зачем вам уезжать? – Николь содрогалась от рыданий. Она не могла смириться с тем, что услышала. Только что миссис Иглстон, стараясь говорить очень мягко и деликатно, сообщила нерадостную новость: завтра утром она уезжает в Канаду.
Миссис Иглстон предчувствовала, что Николь огорчится, но она не ожидала, что огорчение будет таким сильным. На мгновение в ее душе даже возникло колебание. Но выбора у нее не было. Она и так малодушно старалась оттянуть этот разговор, отложила его на самый последний день. Теперь она через силу улыбнулась и произнесла:
– Моя дорогая, я очень хотела бы остаться, и мне будет тебя недоставать. Но мне необходимо уехать. Я просто не могу иначе. – Немного помолчав, миссис Иглстон продолжала:
– Всем нам порой приходится поступать не так, как хотелось бы. И я не исключение. Поверь, дитя мое, меньше всего на свете я желала бы оставить тебя одну в такие времена. Но жить здесь я больше не могу.
– Но почему? – Глаза Николь, подернутые слезами, были полны недоумения.
Бедное дитя, подумала миссис Иглстон. Ей вспомнилось, как погас свет в глазах девочки, когда та узнала о гибели родителей. И этот свет так и не возродился с тех пор. Миссис Иглстон не хотелось думать о Маркхэмах и об их нынешней роли в судьбе Николь. Но она знала, что сама ничем не может ей помочь. И она продолжала свою речь:
– Я знаю, дорогая, что тебе сейчас нелегко. Но пройдет время, через несколько лет ты станешь молодой леди, будешь блистать на балах в Лондоне и забудешь о нынешних временах, как о кошмарном сне.
Миссис Иглстон поняла, что совсем не эти слова ей следовало произнести. Слишком свежи были для Николь воспоминания о лучших днях. Миссис Иглстон почувствовала, что у нее самой на глаза наворачиваются слезы. Она прижала Николь к груди и зашептала:
– О, дорогая! Не плачь! Пожалуйста, не надо! А то и я сейчас разрыдаюсь. Но этим мы ничего не в силах изменить.
Николь наконец овладела собой и перестала плакать, хотя ее дыхание оставалось частым и прерывистым. Она заставила себя высвободиться из объятий миссис Иглстон и произнесла чуть слышно:
– Простите, что я вела себя как ребенок. Просто я надеялась, что вы никогда меня не покинете. Миссис Иглстон вздохнула:
– Николь, дорогая, это еще не конец света, вот увидишь. Я буду писать тебе, обещай, что ты тоже мне напишешь. Мы будем в письмах рассказывать друг другу о своих делах. Конечно, это совсем не то, что встречаться каждый раз, когда захочется. Но можно жить и так. Поверь мне.
– Да что вы говорите! Моя тетка трясется над каждым пенни, который я у нее прошу. Я и представить не могу, чтоб она оплатила письмо в Канаду.
Миссис Иглстон прикусила губу. Николь говорила правду. И замок, и угодья, и деньги по закону принадлежали Николь, но Маркхэмы вели себя так, словно она была неприятной, обузой в их доме. Миссис Иглстон неоднократно была свидетелем того, как Агата делала выговор девочке за чрезмерные, по ее мнению, расходы. Эдвард – здоровенный семнадцатилетний детина – с самого начала невзлюбил свою родственницу и вел себя откровенно по-хамски. Что же касается Вильяма, мужа Агаты, то его бесцеремонные шуточки и замечания сильно огорчали и смущали Николь.
Глядя на грациозную фигурку в белом муслиновом платьице, миссис Иглстон не могла поверить, что эта худенькая девочка с потухшими глазами и заострившимися чертами лица – та самая Николь, которая год назад была преисполнена жизнерадостности и веселья. Ощутит ли когда-нибудь это дитя радость жизни, будет ли она снова счастлива?
Понимая, что не в ее силах что-либо изменить, миссис Иглстон постаралась отогнать невеселые мысли. Она чувствовала, что продолжение разговора было бы мучительно для них обеих, и потому поспешила сказать:
– Что ж, милая, напиши мне, когда сможешь. А сейчас мне пора.
Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы наконец покинуть несчастную одинокую девочку. Но миссис Иглстон действительно не могла поступить иначе, ибо она была, по сути дела, в еще худшем положении, чем Николь, которая по крайней мере имела крышу над головой. Миссис Иглстон торопливо вышла из комнаты, чувствуя, как ее сердце сковывает леденящий холод.
Причиной тому было не только сочувствие к бедственному положению Николь. Миссис Иглстон сама оказалась в беде. Но никому на свете она не решилась бы открыться, и уж, разумеется, Николь, которой хватало своих бед.
Скоропостижная смерть полковника Иглстона от воспаления легких оказалась тяжелым ударом. Но еще одно не менее тяжелое потрясение ожидало его вдову. Выяснилось, что полковник не только не оставил никакого наследства, но и был весь в долгах. Прекрасный дом, в котором миссис Иглстон прожила двадцать лет, должен был быть продан с молотка, равно как и все имущество, нажитое супругами за сорок лет совместной жизни. В тот самый момент, когда миссис Иглстон предвкушала спокойную и обеспеченную старость, она осталась без гроша.
Никто не знал о постигшем ее крахе. Преисполненная благородной гордости, миссис Иглстон надеялась, что никто, а уж тем более Николь, об этом никогда не узнает. Своим многочисленным друзьям она сказала, что с этими местами связано слишком много воспоминаний. К тому же дом чересчур велик для нее одной. Так или иначе, ей хотелось бы сменить обстановку. Тем, кто был наиболее настойчив в расспросах, она поведала, что собирается переехать к дальним родственникам в Канаду. В действительности ей удалось получить место компаньонки при пожилой француженке, переселявшейся в Канаду. И поскольку мадам Бовуар собиралась отплыть в среду, это был последний день миссис Иглстон в родных краях.
Она возвратилась домой и провела остаток дня, собирая вещи. Ночь она хотела провести в «Колоколе и свече» – единственной гостинице в деревушке Беддингтон Конер, а утром отправиться в Лондон. Уложив в большой дорожный сундук одежду, которую она нашла наиболее подходящей для своей новой роли, миссис Иглстон в последний раз обошла пустынные комнаты, прощаясь со своим домом.
Каждый уголок пробуждал воспоминания о событиях ее жизни, то печальных, то радостных. Она остановилась у окна, выходящего на маленький парковый пруд, и словно наяву увидела смеющегося Кристофера Саксона, смуглого и черноволосого. Ей вспомнилось, как он мальчишкой играл здесь с четырехлетней Николь.
Что стало с этим юношей? Она давно не вспоминала о Кристофере, ибо это были мучительные воспоминания. Никто даже не знал, жив ли он теперь. А как он был красив той весной девять лет назад – словно бронзовая статуя с золотисто-карими глазами. Казалось немыслимым, чтобы этого юноши не было в живых. Равно не верилось и слухам об ужасных злодеяниях, которые он якобы творил.
Кристофера, как и Николь, миссис Иглстон знала с малых лет, и он частенько бывал в ее доме. Она грустно улыбнулась и подумала: такова, наверное, ее судьба – всегда быть окруженной детьми и никогда не иметь своих собственных. Кристофер заменял ей родного внука, которого ей не суждено было иметь, и она не хотела верить тем слухам, какие о нем ходили. Зябко поежившись, она отвернулась от окна. А ведь все могло быть иначе! Подумать только: если б они с мужем прошлым летом не уехали в Испанию, Кристофер, которому ныне уже исполнилось двадцать четыре, по-прежнему был бы здесь, а не Бог знает где, да еще неизвестно, жив ли он. И Николь ей было так тяжело оставлять. Но миссис Иглстон пыталась себя успокоить: если в ее отсутствие беда случилась с Кристофером, это еще не значит, что такая же судьба ожидает Николь. Конечно же нет!
Однако хоть миссис Иглстон об этом не подозревала, с ее отъездом для Николь началась новая жизнь – жизнь, полная риска и авантюр. Разлука с нею пробудила Николь от той глубокой апатии, в какой она пребывала со дня смерти родителей. И вот, собранная и сосредоточенная, она вышла к Маркхэмам, собравшимся за обеденным столом.
После еды Эдвард с недоброй усмешкой обратился к Николь:
– Бедняжка, как тебе теперь одиноко! Не получив ответа, он еще шире ухмыльнулся и продолжал:
– Что ж, старушка Игги смылась и больше не будет тут болтаться. А ты, может быть, станешь чуточку любезнее со своим кузеном, не правда ли?
Николь смерила его презрительным взглядом. Эдвард постоянно выводил ее из себя и злорадствовал, когда она не сдерживалась и получала за это выговор от его родителей. Но сегодня Николь была слишком удручена расставанием с миссис Иглстон и не приняла его вызова. Видя, что на этот раз позабавиться не удастся, Эдвард пожал плечами, встал из-за стола и отправился на поиски более разговорчивых собеседников, чем его кузина.
Агата ласково посмотрела вслед своему единственному сыну. Ее лицо еще сохранило следы былой красоты. Поседевшие волосы были тщательно уложены в замысловатую прическу, которая ей, может быть, и пошла бы, будь она вдвое моложе. Платье Агаты было сшито по последней моде, но явно рассчитано на женщину более стройную. И ее материнская гордость за Эдварда казалась Николь столь же неестественной и бестолковой, как и наряды.
Когда сын вышел, Агата принялась читать письмо, которое получила из Лондона от своей близкой подруги.
– Ты только послушай, Вильям! Бет пишет, что повстречала Энни Саксон. – И она стала громко читать вслух:
– «На прошлой неделе я встретила одну вашу соседку. Ты ведь говорила, что Эшланд находится неподалеку от поместья барона Саксона. Так вот, я повстречалась с юной Энни Саксон. Она очаровательная голубоглазая блондинка. В Лондоне сезон балов только начинается, но джентльмены уже называют ее несравненной. Бьюсь об заклад, она будет помолвлена еще до разгара сезона».
Отложив письмо, тетя испытующе взглянула на Николь:
– Ты знала, что Энни в Лондоне?
Николь вздохнула. Ее тетя всеми путями старалась приобщиться к высшему свету и была крайне раздражена, что двери многих известных домов, всегда любезно открытые перед Николь Эшфорд, были
закрыты для нее, Агаты Маркхэм.
Не желая выслушивать очередную теткину тираду о «кое-чьей» неблагодарности, Николь тихо ответила:
– Нет. Энни уже совсем взрослая, ей восемнадцать. С какой стати она будет делиться со мной своими планами? А почему она вас так заинтересовала?
Агата недовольно фыркнула:
– Я ожидала услышать не вопрос, а ответ. Вы забываетесь, мисс.
Вильям, раскрасневшийся от изрядной порции вина, принятой за обедом, вдруг вмешался:
– Ах, оставь, дорогая. Николь не сказала ничего дурного. Думаю, когда она станет старше, ей и самой будут интересны все эти светские сплетни.
Хотя Николь и была благодарна дяде за неожиданное заступничество, это нисколько не улучшило ее отношение к нему. Она опустила глаза и вознесла немую молитву, чтоб этот ужасный день поскорее кончился. Ей были ненавистны эти постоянные перепалки, возникавшие по пустякам. К тому же дядина благосклонность была ей столь же неприятна, как и придирчивость тети.
Агата, не удовлетворившись ходом разговора, буркнула:
– А я сомневаюсь! Она такая нелюдимая.
– Не преувеличивай, дорогая. Я уверен, что когда Николь станет выходить в свет, она переменится.
– Не станет она выходить в свет, – фыркнула Агата.
Николь вскинула голову и заметила предостерегающий взгляд, который Вильям бросил на жену.
– Это почему же? – недоуменно спросила она. Тетя пропустила ее вопрос мимо ушей.
– Ну ладно, хватит! Обед закончен. Чувствуя недосказанность, Николь настойчиво повторила:
– Почему я не буду выходить в свет? Агата удостоила ее откровенно недовольного взгляда и бросила в ответ:
