Текст книги "Не в силах забыть"
Автор книги: Шерри Томас
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)
Глава 2
Супруги Брейберн были родом из Эдинбурга. Мистер Брейберн, пресвитерианский священник, с жадным любопытством ученого исследовал земли от границ Российской империи до Индии и изучал обычаи народов. Его жена, посмеиваясь, говорила, что, выходя замуж за пастора, собиралась украшать цветами церковь да разносить суп больным прихожанам, а вместо этого большую часть замужней жизни провела, колеся по Гималаям. Последние десять месяцев Брейберны прожили в долине Румбур, постигая космологию калашей, единственного из гиндукушских народов, сохранившего верность древним верованиям предков – островка язычества в море ислама.
Поскольку сложенный из камня домик калашей, где обитали Брейберны, был не больше почтового ящика, чай подавали под открытым небом.
Заправлявший всем в доме маленький португалец – повар Брейбернов, откликавшийся на имя Командир, успел испечь свежий торт к приходу Лео. «С яичным кремом», – с торжеством объявила гостю миссис Брейберн, сообщив, что яйца тайком доставили два дня назад из ближайшей мусульманской деревни: религия калашей запрещает употреблять в пищу яйца и курицу.
Лео вымученно усмехнулся, отдавая должное находчивости и ловкости Командира. Миссис Брейберн ответила боязливой улыбкой. Лео понял: она ждет прихода Брайони. И тогда посыплются вопросы.
Разговор оборвался с появлением Брайони. В одной руке она держала удочки, в другой – ведро. В пятнадцать лет она часто отправлялась на рыбалку и проводила в одиночестве целые дни, захватив корзинку с бутербродами и флягу. Одиннадцатилетний Лео наблюдал за ней с противоположного берега ручья. Ему мучительно хотелось заговорить с молчаливой, задумчивой девочкой из соседнего поместья, но он не знал, как к ней подступиться.
«Для меня вы больше не существуете».
Для нее он никогда и не существовал, если не считать нескольких чудесных, восхитительных недель перед свадьбой давней весной 1893 года.
Он смотрел, как Брайони проходит мимо женщин в ярко расшитых черных платьях – их здесь было великое множество; они наполняли водой оросительные каналы, питавшие пшеничные поля, трясли шелковичные деревья, подставляя одеяла под град спелых ягод, и косили траву, заготавливая на зиму корм для скота.
Миссис Брейберн объяснила, что калашские мужчины покинули деревню, чтобы перегнать скот на летние пастбища высоко в горах. Лео рассеянно кивнул, едва вникая в смысл ее слов. С тихим извинением «Боюсь, рыба всего одна» Брайони передала ведро и удочки Командиру, резавшему морковь на веранде, и подошла наконец к столу.
Лео поднялся. Суставы тотчас отозвались резкой болью: изматывающее путешествие не прошло даром. Лихорадка, терзавшая его с того дня, как он покинул город Читрал, утром наконец ослабела, озноб почти прошел, но головная боль по-прежнему не отпускала. Лео пожалел, что, покидая Аюн, не захватил с собой побольше фенацетина.
– Миссис Марзден, – прошептал он, выдвигая для Брайони стул.
Губы ее сжались. Она посмотрела на Лео, затем на Брейбернов, словно пыталась угадать, много ли из того, что раньше скрывалось, выплеснулось наружу.
– Ну вот мы и в сборе, – излишне жизнерадостным тоном сказала пасторша, наливая гостье чай.
Взяв чашку из рук хозяйки, Брайони поставила ее на стол.
– У вас еще осталось виски, приберегаемое для особых случаев, мистер Брейберн?
Священник откашлялся, прочищая горло:
– Ну да, само собой.
– Вы не могли бы налить нам всем по глоточку?
Похоже, для того, что она задумала, требовалось подкрепить дух горячительным.
– Конечно, – озадаченно протянул пастор. – Я собирался предложить вам виски за ужином, но, пожалуй, сейчас время самое подходящее.
Он сделал знак Командиру, тот скрылся в доме и тотчас вернулся с бутылкой и четырьмя бокалами. Мистер Брейберн разлил виски.
– Так за что мы пьем?
– За добрую память. – Брайони подняла бокал. – Мы с мистером Марзденом уезжаем, как только уложат мои вещи. Я хотела бы воспользоваться случаем и поблагодарить вас обоих за вашу доброту и теплое дружеское внимание.
– Так скоро? – изумился священник. – Но почему?
Брайони устремила на Лео твердый взгляд.
– Думаю, мистер Марзден сумеет объяснить лучше меня.
Она сидела неподвижно, прямая, напряженная, словно пружина только что заведенных часов. Лео хорошо помнил те времена, когда эта ее внутренняя дрожь казалась ему нестерпимо эротичной. Тогда он верил, что в его объятиях Брайони станет мягкой, расслабленной и счастливой.
Жизнь находит способы избавить мужчину от излишней самонадеянности.
Брейберны обратились в слух. Брайони чувствовала кожей их жгучий интерес к истории гостя. Она и сама сидела как на иголках, поскольку понятия не имела, что за легенду преподнесет им Лео. Но тот, похоже, не торопился удовлетворить всеобщее любопытство.
С неспешной ленивой грацией он прикончил остатки торта у себя на тарелке. Потом потянулся за бокалом с виски и задумчиво повертел его в руках. Брайони впервые обратила внимание на пальцы Лео. Насколько она помнила, у него всегда были изящные ухоженные руки. Сейчас же они казались загрубевшими и обветренными, с разбитыми в кровь костяшками и обломанными ногтями.
Но вот Лео улыбнулся, и Брайони тотчас забыла о его руках. То была победная улыбка завоевателя, очаровательная и безжалостная. Неотразимая улыбка, от которой в глазах его вспыхнули насмешливые огоньки. Брайони сразу узнала прежнего Лео, всеобщего любимца, покорившего Лондон.
– Это длинная история, – начал он, отхлебнув виски, – так что я изложу ее вкратце. Мы с миссис Марзден выросли в соседних поместьях в Котсуолде. Впрочем, Котсуолд, сказать по правде, играет самую незначительную роль в моей истории, потому что мы полюбили друг друга не в этом чистом зеленом деревенском раю, а в сером пыльном Лондоне. То была любовь с первого взгляда, встреча двух тоскующих душ, что тут скажешь…
Брайони охватила дрожь. Лео рассказывал историю ее любви. Упрямая старая дева влюбилась в прекрасного юношу, очарованная его прелестью.
Лео не отрывал взгляда от ее лица.
– Вы были светом моей жизни, моей луной, и, как луна владычествует над океаном, ваши капризы и причуды повелевали волнами моей души.
Волны души самой Брайони всколыхнулись при этих словах, хотя она отлично сознавала, что цветистая фраза Лео не более чем ложь.
– Не думаю, что у меня были какие-то капризы и причуды, – сурово отчеканила она.
– Нет, конечно, нет. «…Но ты милей, умеренней и краше» [5]5
Шекспир, Сонет 1.8. Пер. СМ. Маршака.
[Закрыть]. Волны моей души лишь вздымались еще выше, разбиваясь о мол моего самообладания. Ибо я любил вас безумно, исступленно, моя дорогая миссис Марзден.
Лицо сидевшей рядом пасторши вспыхнуло, глаза подозрительно заблестели.
Брайони охватила досада на Лео за его легкомысленные слова, и еще больше на самое себя за мучительную радость, что капля за каплей заполняла ее сердце.
– Наконец настал день нашей свадьбы, счастливейший день в моей жизни, связавший нас навеки брачными узами. Отныне мы должны были принадлежать друг другу, пока смерть не разлучит нас. Церковь утопала в цветах – гиацинтах и камелиях. Толпа потоком хлынула в храм: весь мир желал увидеть того счастливца, которому удалось покорить ваше гордое сердце. Но, увы, я так и не смог завоевать это неприступное сердце, верно? Я завладел им лишь на краткий миг. И вскоре моему райскому блаженству пришел конец. Однажды вы сказали мне: «Мои волосы побелели. Это знак судьбы. Я должна отправиться в странствие. Найди меня, если сможешь. Тогда, и только тогда, я снова стану твоей».
Сердце Брайони отчаянно заколотилось. Откуда Лео узнал, что она действительно приняла седую прядь за знак свыше? За намек, что настало время уйти? Нет, он не мог этого знать. Он просто выдумал всю эту историю. Но даже мистер Брейберн был заворожен его нелепой басней. Брайони успела забыть, с какой легкостью Лео околдовывал любую толпу, стоило ему только пожелать.
– И вот я пустился на поиски. От полюсов до тропиков, от берегов Китая до побережья Новой Шотландии. Сжимая в руке свадебную фотографию, я обращался с вопросом к людям всех рас и всех цветов кожи – белым и краснокожим, смуглым и черным: «Я ищу англичанку, женщину-врача, мою потерянную возлюбленную. Вы ее не видели?» – Лео пристально посмотрел ей в глаза, и Брайони не смогла отвести взгляд – как и несчастные Брейберны, она поддалась его чарам. – И вот я наконец вас нашел. – Он поднял бокал. – За начало нашей новой жизни вместе, пока смерть не разлучит нас!
Лео прибыл не один. Он нанял людей в Читрале, чтобы обеспечить миссис Марзден необходимые удобства, как он объяснил Брейбернам. Кули, которых он привел с собой, начали разбирать палатку Брайони сразу после чая.
Эта открытая палатка из грубой непромокаемой ткани летом сохраняла прохладу, а зимой смело выдерживала футовый слой снега, защищая от холода. Две парафиновые горелки и самое теплое пальто в придачу должны были согревать кровь Брайони, чтобы та не замерзла во сне.
Когда шатер опал, ее охватило отчаяние. А может, это был страх? Брайони боялась пускаться в путешествие с Лео.
Кули сложили палатку, выставив на обозрение ее скромное содержимое: походную кровать, два дорожных чемодана да складной столик со стулом. На столе лежали пачка старых медицинских журналов и докторский саквояж Брайони. На одном из чемоданов были разложены туалетные принадлежности, на другом покоились соломенная шляпа, шаль и две пары перчаток.
Лео рассеянно взял шляпу и повертел в обветренных руках, потом осторожно провел пальцем по краю.
Брайони с трудом сглотнула подступивший к горлу ком, в легких, исполненных нежности движениях Лео было нечто глубоко интимное, словно он касался ее волос, ее кожи.
Положив шляпу обратно, он направился к своей лошади и вернулся с другим головным убором.
– Я взял на себя смелость купить вам это. В низине вы легко можете обгореть, если не побережетесь.
Шляпа, что он протянул ей, походила на шлем с длинным отворотом сзади, защищавшим затылок, и сетчатой вуалью спереди, на случай если яркое солнце станет слепить глаза.
«Вот так самонадеянность!» – возмутилась Брайони. Лео задумал подчинить ее своей воле задолго до того, как нога его ступила в долину Румбур.
Она вернула шляпу со словами:
– Я не могу принять предмет одежды от джентльмена.
Это был удачный предлог отказаться от его дара. Лео больше не был ее мужем, их ничто не связывало. С какой стати он покупает ей подобные вещи?
Лео взглянул на отвергнутую шляпу:
– Если не ошибаюсь, это правило не распространяется на джентльмена, который делил с вами постель.
Он невозмутимо поднял глаза, рассматривая Брайони в упор. Краска бросилась ей в лицо. Тошнотворная волна слабости помешала ей влепить Лео пощечину, как он того заслуживал.
– Вы не джентльмен, сэр, – проговорила она. – И нет, благодарю вас. Я не надену эту отвратительную вещь.
Лео с минуту смотрел на нее серыми глазами цвета утреннего тумана; Брайони затруднилась бы сказать, что выражал его взгляд: отвращение, издевку или иное чувство, темное, необузданное, не поддающееся определению.
– Поступайте как знаете, – отозвался он наконец. – Распорядитесь, чтобы собрали ваши вещи.
Для всех ее пожитков хватило бы одного носильщика или вьючного мула. Спустя час после чаепития Брайони и Лео уже пожимали руки Брейбернам, обещая часто писать.
В последний раз обняв на прощание добрую пасторшу, Брайони уселась на лошадь, захваченную Лео специально для нее. Он передал ей поводья.
– Надеюсь, вы довольны, – обронила она, понизив голос, чтобы ее услышал только Марзден.
Он криво усмехнулся в ответ, в его улыбке таилась неповторимая смесь близости и отстраненности.
– О, несказанно.
Глава 3
День выдался прохладный и безоблачный. Долина Румбур, зажатая между двумя высокими горными хребтами, круто спускалась в низину, уклоняясь к юго-востоку. Путешественники двигались вдоль русла реки, голубой, с белыми пенными бурунами там, где поток стремительно обрывался вниз или изгибался. Одна деревня сменялась другой – Гром, Малдеш, Батет, Калашграм, Паракал. Птицы распевали в кустах рододендронов, где весной бушевало море цветов, розовых, как оперение фламинго. Поскрипывали колеса водяных мельниц, перемалывая зерно. Калашские женщины в нарядных головных уборах, расшитых раковинами, и с бесчисленными нитками бус на шее собирались возле печей, готовя еду на террасах своих крошечных домиков.
Эту долину нельзя было назвать раем земным – калашские дети высоко ценились на невольничьем рынке Читрала, их охотно покупали за красоту, сметливость и послушание, давая большие деньги, а стада калашей приходилось охранять от браконьеров и воинственных соседей-захватчиков, совершавших набеги на деревни. Но сейчас жизнь калашей казалась мирной и безмятежно-счастливой.
Горные склоны постепенно смыкались. Поля, дома и козьи загоны встречались теперь все реже, а потом исчезли вовсе. Путешественники вышли из долины в месте слияния двух рек – Румбура и Бумборета – и оказались в узком каменистом ущелье, лишенном деревьев и травы. Бурная река бежала далеко внизу, багрово-серые скалы закрывали небо. Тропинка, петляя и извиваясь, карабкалась по утесам, подчиняясь капризам природы.
Погруженная в сумрак теснина вела к широким пойменным лугам долины Читрал. Впереди лежал город Аюн, окруженный рисовыми полями. Брайони поразило, как резко отличается его архитектурный облик от привычной простоты и открытости селений калашей. Все дома здесь были отгорожены высокими глиняными стенами, защищавшими женскую половину их обитателей от посторонних глаз. На улицах показывались лишь мальчики и мужчины.
– Я велел остальным кули дожидаться нас на подступах к городу, – пояснил Лео. – Нам нет нужды заезжать в Аюн.
Брайони испытала облегчение с примесью досады.
– Вы хорошо все спланировали, не так ли?
– Подготовиться никогда не помешает, – вежливо заметил Лео.
Он послал вперед проводника по имени Имран, кряжистого мужчину с выдубленным солнцем лицом, предупредить кули о прибытии сахиба и его жены. Когда путешественники въехали в лагерь, там их уже дожидалась айя [6]6
Айя – в колониальной Индии служанка-туземка.
[Закрыть]с влажным подогретым полотенцем наготове, чтобы Брайони могла стереть с лица дорожную пыль. Пока госпожа пила чай, в палатку для купания принесли ведра с горячей водой и наполнили ванну. Как только, выкупавшись и сменив одежду, Брайони вышла из шатра, ей тотчас вручили блюдо с горячим пакорас – овощами в кляре из гороха нут, обжаренными до хрустящей корочки, – перекусить, пока Лео будет принимать ванну, а повара приготовят ужин.
Они сели за стол примерно в тот же час, когда Брайони обычно ужинала с пастором и его женой. Миссис Брейберн любила это время дня: тянущиеся вверх струйки печного дыма в прохладном воздухе, золотисто-розовые прожилки заката на сумеречном небе и первые искорки светлячков.
Трапеза состояла из густого острого супа с пряностями, куриных отбивных и ягненка под соусом карри с рисом. За столом Брайони не отрывала глаз от тарелки и держалась отчужденно, словно окружив себя невидимым коконом. Но Лео не пожелал заметить намек.
– О чем вы только думали? – спросил он тем же сладким голосом, которым совсем недавно сравнивал Брайони с летним днем. «…Но ты милей, умеренней и краше». – Покинули Лех, ни слова не сказав своей семье. И зачем вам понадобилось ехать в Лех? Неужели в Дели доктора больше не нужны?
Брайони задумалась, не обращая внимания на бывшего мужа.
– В Дели было слишком жарко, – произнесла она наконец. Жара действительно стояла невыносимая. Но зной она, пожалуй, выдержала бы. Другое дело – находиться в одном городе с братом Лео, когда все вокруг, казалось, знали и кто она такая, и как бесславно закончился ее брак. Нет, это было выше ее сил. Не для того она уехала за тысячи миль от дома, чтобы вновь, как в Лондоне, терпеть злобные людские нападки. – Когда миссия Моравской церкви в Лехе обратилась ко мне с просьбой временно заменить их врача, чтобы тот съездил домой в отпуск, я решила, что тамошний климат мне подойдет больше.
И еще уединенность.
Лех был главным городом Ладакха, высокого, выжженного солнцем плато к востоку от Кашмира, известного как Малый Тибет. Брайони представляла себе Лех сонной деревней, чья былая слава осталась в далеком прошлом. А он оказался шумным, оживленным городом, куда приходили караваны даже из отдаленного Туркестана. Возле заброшенного дворца, на стропилах которого все еще трепетали на ветру длинные веревки с покрытыми письменами молитвенными флажками лунг-та, выставляли свои товары купцы из Яркенда и Сринагара бок о бок с торговцами из Лахора и Амритсара.
Зато дом миссии Моравской церкви, скромный и простой, точно коровник, оказался тихим и уединенным. Там горсточка отважных, наивных христианских подвижников обращала в Христову веру, наверное, одного ладакхи [7]7
Ладакхи – народ, населяющий Ладакх – северо-восточную часть штата Джамму и Кашмир (Индия).
[Закрыть]в год, медленно забывая свою родину.
Брайони не собиралась оставаться в миссии после приезда врача, которого заменяла, но и возвращаться в Дели ей не хотелось. Когда в Лех прибыла группа альпинистов из Германии, направлявшаяся в Равалпинди после восхождения, Брайони купила у них палатку исключительно потому, что шатер, этот символ кочевой жизни, затронул потаенные струны ее мятежной души. Неделю спустя в медицинский пункт при миссии заглянули Брейберны. Услышав, что они отправляются на запад и будут рады взять с собой врача, Брайони не раздумывая согласилась примкнуть к ним и вновь тронулась в путь, прихватив с собой новую палатку.
– Но, похоже, климат Леха вам тоже не подошел, не так ли? И когда город вам наскучил, вы ускользнули, подкупив миссионеров, чтобы те никому не раскрывали конечную цель вашего путешествия.
Брайони пожала плечами:
– Вас никогда не утомляли письма Каллисты?
Каллисте явно не давали покоя лавры великих романистов. В своих письмах она не скупилась на красочные описания и, когда речь заходила о Лео, без стеснения выдумывала веселые истории и отпускала хлесткие замечания, изображая его болезни, разочарования и ухаживания, что неизменно заставляло Брайони мучиться от тревоги, беспомощного гнева и ревности.
Покидая Лех, Брайони решила себя побаловать и прервать на год всякие связи с сестрой. Наскоро нацарапав достаточный запас коротеньких писем с самыми общими фразами, она попросила добрых миссионеров отправлять почтой по письму раз в неделю и никому не сообщать, куда она уехала, – даже христианских подвижников можно ввести в соблазн, если посулить пять сотен фунтов в обмен на обещание хранить безобидный секрет.
– Письма пишутся на бумаге. Вы могли бы бросить их в огонь.
– Я так и делала.
Но каждое новое письмо Каллисты, сожженное непрочитанным, напоминало Брайони, что Лео по-прежнему занимает все ее мысли, и это унизительное чувство причиняло жгучую боль. Куда проще было вовсе не видеть писем сестры.
Лео молча достал из кармана сюртука серебряную флягу и сделал глоток – мистер Брейберн настоял, чтобы он отлил себе немного драгоценного виски.
Брайони в досаде закусила губу: Лео давал ей понять, что оказался здесь из-за ее хитрой уловки. Один из кули убрал грязные тарелки и поставил перед ней блюдо с куском тутового пирога. Брайони вяло ковырнула его вилкой.
– Надеюсь, вас привела в Индию не просьба моей сестры разыскать меня?
– Нет. Ее письмо застало меня в Гилгите.
– И что вы делали в Гилгите? – изумилась Брайони. Из всех мыслимых мест на земле, где мог оказаться Лео, когда Каллиста попросила его о помощи, едва ли нашлось бы место, более подходящее для начала поисков, чем Гилгит, расположенный в предгорье Каракорума, примерно на полпути между Лехом и Читралом.
– Один мой приятель организовал исследовательскую экспедицию на воздушном шаре к вершинам Нангапарбата. Он решил разбить в Гилгите базовый лагерь. Еще с тех пор, когда Чарли занимал пост государственного советника, пока не перебрался на более жирное пастбище в Нью-Дели, меня приглашали участвовать в подобных походах, чтобы, так сказать, улаживать дела с властями.
Брайони попыталась осмыслить это невероятное совпадение, но почти сразу сдалась.
– И как же вы в конечном счете меня нашли?
– Вы хотите знать, как я выпытал у миссионеров ваш секрет?
– Нет, я собиралась спросить, показывали ли вы и им ту фотографию.
Скандальное появление из ниоткуда покойного мужа добропорядочной вдовы-докторши наделало бы шуму, всколыхнув сонную миссию в Гилгите. Брайони не заботило, что ее считают холодной и нелюдимой, но ей совсем не хотелось прослыть лгуньей.
Лео выразительно закатил глаза.
– К несчастью, нет, а жаль. Фотографию доставили уже после того, как я отправился в Лех разыскивать вас.
Брайони недоуменно нахмурилась.
– Тогда как вам удалось выведать у миссионеров, где я? Они должны были молчать.
Лео снова приложился к фляге. Брайони заметила, что за ужином он почти ничего не ел, а к тутовому пирогу даже не притронулся.
– Я представился вашим бешеным братцем и пригрозил спалить миссию дотла.
– Не верю.
Лео завинтил крышку и сунул флягу в карман.
– Я назвался вашим сводным братом. Мне не пришлось изображать буйство, и я не угрожал жестокой расправой моравским братьям. Я лишь вполне разумно заметил, что, если поползут слухи об исчезновении из миссии состоятельной английской дамы, люди тотчас решат, что ее прикончили из-за денег. Подобная перспектива здорово напугала наших миссионеров, хотя они так долго мямлили и запинались, не зная, как поступить, что я и впрямь готов был поджечь их домишко.
Брайони медленно прожевала кусочек пирога и вытерла салфеткой уголки губ.
– Мне жаль, что я невольно доставила вам неудобства. Я лишь хотела сбежать.
Лео не спросил, почему она хотела сбежать. Брайони покинула Англию, как только суд вынес решение о признании брака недействительным. До конца 1894 года она оставалась в Германии, потом отплыла в Америку, где провела почти весь следующий год, а в начале 1896-го приехала в Индию. Но прошлое, похоже, не желало выпускать ее из своих когтей, как бы далеко она ни забралась.
– Вам следует отдохнуть, – проговорил Лео. – Завтра мы отправимся на юг.
Если кто и нуждался в отдыхе, так это он сам. Приглядевшись к нему, Брайони встревоженно нахмурилась: худой и осунувшийся, Лео казался вконец изможденным.
– Как давно вы в пути?
Он задумчиво наморщил лоб:
– Я потерял счет времени. Месяца полтора с небольшим, чуть меньше двух. Что-то вроде того.
Из Гилгита на восток, в Лех, затем назад в Гилгит и через Читрал к долинам калашей. Это, должно быть, не менее тысячи миль. Тысяча миль по бездорожью, по отвесным склонам и ущельям, усеянным острыми осколками скал, где лишь изредка встречаются короткие ровные участки пути. Брайони с трудом верилось, что такой переход можно проделать за каких-то пятьдесят дней.
Должно быть, Лео взял с собой минимум снаряжения и, вероятно, только одного проводника, чтобы тот показывал дорогу, ибо невозможно двигаться с такой скоростью, таща за собой вереницу кули, слуг и поваров с палатками и походными кроватями.
– Как? – выдохнула она, ничего не понимая. Но еще более важный вопрос не давал ей покоя: – Зачем? Почему вы отправились за мной?
– Почему? – переспросил Лео, явно удивленный.
– Да. Почему вы не послали Каллисту к дьяволу?
Лео фыркнул, скорее презрительно, чем насмешливо.
– О, Каллиста хорошо знает, как поймать дурака на крючок.
Наверное, их пути никогда не пересеклись бы, если бы мачеха Брайони не пригласила Лео на обед. По окончании медицинской школы в Цюрихе Брайони прошла клиническую подготовку в лондонской Королевской бесплатной больнице, а после получила место в Новой больнице для женщин, также в Лондоне. Ради удобства она жила в городском доме Аскуитов с отцом, сестрой, мачехой и сводными братьями, но почти не принимала участия ни в делах семьи, ни в светских развлечениях.
В тот вечер, когда должен был прийти Лео, она с радостью пообедала бы у себя в комнате. После тяжелого дня в больнице ей хотелось побыть одной – Брайони никогда, даже в лучшие времена, не была особенно общительной. Но без нее за столом оказалось бы тринадцать человек, поэтому она неохотно оделась и спустилась в гостиную. А потом явился Лео со своей очаровательной улыбкой. И весь вечер Брайони провела словно во сне, не ощущая времени, не сознавая, что ест или говорит, не замечая никого, кроме Лео, с его сияющими серыми глазами и прелестным изгибом губ.
С того дня Брайони постоянно искала с ним встречи. Она принимала приглашения знакомых в надежде его увидеть. Пришла на его нашумевшую лекцию о Гренландии в Королевском географическом обществе, где собралась целая толпа. Она даже осмелилась явиться в математическое общество на его доклад и просидела до конца, ловя на себе удивленные взгляды, хотя после первой же минуты перестала понимать, о чем идет речь.
Как ни странно, она и не думала добиваться его внимания – ей хотелось лишь любоваться им издали.
Так продолжалось, пока Лео ее не поцеловал.
Это произошло в доме его старшего брата, графа Уайдена. В библиотеке, пока в гостиной шел музыкальный вечер. Брайони чувствовала себя обманутой, оттого что Лео так и не появился. Она надеялась его увидеть, ведь Лео временно жил в доме Уайденов. Ей не терпелось уехать, но пришлось задержаться из-за сестры: Каллиста, в детстве не нуждавшаяся ни в чьем обществе, став взрослой, неожиданно пристрастилась к большим и шумным сборищам людей. Брайони не оставалось ничего другого, кроме как искать утешения в энциклопедии. «Incunabula. Indazoles. Indene. Index Librorum Prohibitorum…» Внезапно она почувствовала чье-то присутствие в комнате. Лео стоял, прислонившись спиной к двери.
– Мистер Марзден! – Как давно он наблюдает за ней?
– Мисс Аскуит.
Глаза его не улыбались. Странно было видеть таким серьезным того, кто всегда излучал веселье и жизнерадостность. Но вот лицо его осветилось улыбкой. Той чарующей улыбкой, которая способна была заставить слепого прозреть, и отзывалась райской музыкой в ушах глухого. В серых глазах Лео читалось нечто такое, от чего сердце Брайони отчаянно заколотилось (тревожный симптом с медицинской точки зрения).
– На вашем месте я бы не стал читать за этим столом, – предупредил Лео.
– Вот как?
– Чарли и Уилл – оба потеряли невинность на этом предмете мебели.
Ее рука взметнулась к горлу.
– Господи! – пролепетала Брайони. Ее возглас прозвучал не громче мышиного писка.
– Почему бы вам просто не уехать? – вкрадчиво поинтересовался Лео.
Брайони с радостью бежала бы, но ноги почему-то отказались ей повиноваться.
– Уверена, в этом доме моей добродетели ничто нe угрожает.
Оттолкнувшись от двери, Лео подошел к столу. Одной его сияющей счастливой улыбки было бы довольно, чтобы наполнить радостью весь мир.
– Кто-нибудь уже покушался на вашу добродетель, мисс Аскуит?
Брайони никогда не приходилось вести подобные непристойные разговоры. И все же ей не хотелось, чтобы Лео замолчал. Его слова оказывали на нее странное, дурманящее действие, словно отменный ликер с самым лучшим шоколадом.
– Никого не интересует мое целомудрие. И охотиться за ним нет желающих.
– Не может быть.
– И все же это правда.
– Ладно, если вы настаиваете. Впрочем, и с непорочной женщиной можно немало нагрешить.
Господь милосердный! Брайони с трудом сглотнула подступивший к горлу ком.
– Не сомневаюсь. И все же уверяю вас, сэр, мои грехи, какими бы они ни были, не имеют ничего общего со сладострастием.
– Не могу сказать того же о себе, – прошептал Лео. – Мои прегрешения, возможно, и отличаются от ваших, но все они тоже плотского свойства.
– Вас это, должно быть… забавляет.
Лео подошел ближе и уселся в соседнее кресло.
– Хочу признаться, мисс Аскуит, я испытываю жгучее желание восстановить справедливость и уделить вам внимание, недоданное мужской половиной человечества.
– Я… уверена, что мужская половина человечества ничего мне не должна.
Лео наклонился вперед, положив руку на подлокотник кресла.
– Категорически с вами не согласен.
Брайони вжалась в спинку кресла.
– И как вы собираетесь исправить дело?
– Разумеется, занявшись с вами любовью. Обстоятельно, вдумчиво, не зная усталости.
Брайони показалось, что тело расплавилось и вот-вот стечет под стол.
– Прямо здесь?! – Ее дрожащий испуганный голос сорвался на тоненький писк.
– Разве я не предупреждал вас об этом столе? Вам следовало бежать, когда еще была возможность. А теперь слишком поздно.
Лео прошептал эти слова, почти касаясь губами ее губ. Сердце Брайони загрохотало, как незакрытый ставень под порывами грозового ветра. Далеко в гостиной грянули вступительные аккорды Пятой симфонии Бетховена – излишне амбициозному исполнителю явно недоставало таланта. Именно тогда, в тихом уголке библиотеки, Брайони вдруг впервые поняла, что так привлекало ее в Лео, что она желала найти в нем. Эту близость, эту дерзкую разрушительную силу, способную смести любые барьеры, пошатнуть любые устои.
И тут Лео рассмеялся, задорно и весело, словно долго изображал серьезность и наконец не выдержал.
– Простите меня. Вы были так похожи на прилежную ученицу, занятую зубрежкой, что, увидев вас, я просто не смог удержаться.
Сердце Брайони успело отсчитать не меньше десяти ударов, прежде чем она поняла, что Лео ее поддразнивает и все его слова ничего не значат.
– Пойдемте. – Он предложил ей руку. – Сестра вас ищет. Я обещал отыскать вас и привести в гостиную.
Поднявшись, Брайони прошмыгнула мимо Лео к выходу.
– Это было не смешно.
– Прошу прощения. Я не думал, что зайду столь далеко. Но вы были так очаровательно невинны…
– Ничего подобного. Чем вы хотели меня удивить? Любовь – всего лишь пенис, проникающий в вагину, чтобы в конечном счете извергнуть семя, и ничего больше.
Лео, казалось, смешался. Неожиданная тирада Брайони застигла его врасплох. Однако в следующий миг на губах его заиграла лукавая усмешка.
– Весьма поучительно. А я-то думал, что все сводится к валентинкам и сонетам.
– Ну, я рада, что хотя бы один из нас нашел эту беседу забавной, – раздраженно пробурчала Брайони, направляясь к двери.
Лео оказался там раньше ее:
– Вы сердитесь. Я и вправду вел себя предосудительно?
– Да.
Ну вот, она следует по пятам за этим юным красавцем, словно преданная собачка, а между тем для него она всего лишь старая дева (ведь ей почти двадцать восемь, о ужас!), и сама мысль о близости с ней – сплошная нелепость. Как она могла принять разыгранный Лео фарс за чистую монету?
– Имейте в виду, я превосходно обхожусь без мужского восхищения. И отлично знаю, что значит грешить, сохраняя непорочность. Существует немало способов: фроттаж, ручная манипуляция, оральная стимуляция, ничего не говоря о старом добром…
И тут Лео ее поцеловал. Брайони даже не поняла, как это произошло. Только что она гневно бросала слова ему в лицо, а он стоял, прислонившись спиной к двери. Но в следующее мгновение она сама, оцепеневшая от потрясения, оказалась прижата спиной к двери, а Лео впился в ее губы.
