Текст книги "Не в силах забыть"
Автор книги: Шерри Томас
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)
Пролог
За свою долгую блистательную карьеру Брайони Аскуит не раз становилась героиней газетных и журнальных статей, и почти всегда ее внешность называли «замечательной, необычной, единственной в своем роде», неизменно упоминая об интригующей седой пряди в черных как смоль волосах.
Самые любопытные из репортеров часто пытались выведать, как появилась эта прядь. Обычно Брайони с улыбкой ссылалась на безумную одержимость работой в те годы, когда ей едва минуло двадцать пять. «Это следствие переутомления, бессонных ночей, я трудилась день и ночь, не зная отдыха. Помню, моя бедная горничная была в ужасе».
Брайони Аскуит на самом деле не было еще и тридцати, когда это случилось. Она действительно слишком много работала. И горничная вправду пришла в ужас. Но, как бывает со всякой крепко сколоченной ложью, в эту историю вкралась одна недомолвка: здесь был замешан мужчина.
Его звали Квентин Леонидас Марзден. Брайони знала его всю жизнь, но до его приезда в Лондон весной 1893 года даже не помышляла о нем. Однако через пару месяцев после встречи она сделала Марздену предложение. И еще месяц спустя они поженились.
С самого начала их считали чудовищно несуразной парой. Брак столь не похожих людей вызвал немало споров. За Лео давно утвердилась слава всеобщего любимца, самого красивого, самого знаменитого и образованного из пяти великолепных красавцев, прославленных высокоученых сыновей седьмого графа Уайдена. Ко времени женитьбы, то есть к двадцати четырем годам, Леонидас уже снискал широкую известность и мог похвастать многочисленными докладами, прочитанными в Лондонском математическом обществе, пьесой, поставленной на сцене театра «Сент-Джеймс», и научной экспедицией в Гренландию. Он блистал остроумием, пользовался невероятным успехом, его окружало всеобщее восхищение. Брайони же говорила крайне мало, не привлекая к себе особого внимания, и ею восхищались лишь в очень узких кругах. Откровенно говоря, большая часть общества не одобряла ее занятий, возмущение вызывал сам факт, что Брайони вообще нашла себе работу. Мыслимое ли дело, чтобы дочь джентльмена выучилась на врача и ходила на службу каждый день? Каждый день, как какой-нибудь убогий клерк! Неужели это так уж необходимо?
Немало самых невероятных браков заканчивается счастливо вопреки злым пророчествам скептиков. Но этот брак оказался несчастным. Во всяком случае, для Брайони. Лео же выступил с новым докладом перед математическим обществом, опубликовал отчет о путешествии по Гренландии. Он был на пике успеха и купался в лучах славы.
К первой годовщине свадьбы их брак уже трещал по всем швам. Брайони давно стала запирать дверь своей спальни, полагая, что Лео едва ли истязает себя воздержанием. Супруги больше не обедали вместе. Они даже не разговаривали, когда случайно встречались. Этот союз двух чужих друг другу людей мог бы тянуться долгие годы, если не произнесенные Лео слова, обращенные вовсе не к жене.
Это случилось летним вечером, примерно четыре месяца спустя после того, как Брайони впервые отказала мужу в его супружеских притязаниях. Она вернулась домой намного раньше обычного, около полуночи, после семидесяти часов, проведенных без сна. Внезапная вспышка дизентерии, сопровождавшейся странной сыпью, сразу у нескольких пациентов заставила ее провести в лаборатории у микроскопа все время, не занятое уходом за больными.
Заплатив извозчику, Брайони на мгновение задержалась перед домом. Запрокинув голову, она вытянула вверх руку и подставила ладонь редким дождевым каплям. В ночном воздухе пахло электричеством. Слышались раскаты грома. У самого края неба вспыхивали зарницы – это шаловливые ангелы играли со «спичками Люцифера» [1]1
«Люциферовы спички» – первые спички, загоравшиеся при трении; были изобретены английским химиком Джоном Уокером в 1826 г. – Здесь и далее примеч. пер.
[Закрыть].
Опустив глаза, Брайони встретила холодный взгляд Лео.
У нее перехватило дыхание. Казалось, легкие вспыхнули огнем. Жадное желание, скрытое в темных тайниках ее сердца, властно, яростно заявило о себе. Будь супруги одни, они бы молча кивнули друг другу и разошлись в разные стороны, но Лео был с другом, не в меру словоохотливым малым по имени Уэссекс, никогда не упускавшим случая поупражняться в галантности при встрече с женой приятеля, хотя на Брайони его заигрывания действовали примерно так же, как инъекция вакцины на каменную глыбу. Друзья прекрасно провели время за игорным столом, карта шла отменная, сообщил Уэссекс.
Лео медленно расправлял перчатки с дотошностью старательного камердинера, а Брайони не отрывала взгляда от его рук, чувствуя свинцовую тяжесть в груди.
– …На редкость умное замечание. Напомни, как ты сказал, Марзден? – попросил Уэссекс.
– Я сказал, что хороший игрок подходит к столу с твердым намерением выиграть, – нетерпеливо отозвался Лео. – А плохой – с отчаянной молитвой и слепой надеждой.
Брайони показалось, что она рухнула вниз с огромной высоты. Она словно увидела себя со стороны. Подобно безрассудному игроку, она вступила в брак, поставив на кон все до последнего гроша. Если бы Лео ее любил, она стала бы такой же прекрасной, желанной, всеми обожаемой, как он. Она заставила бы всех недоброжелателей прикусить язык и признать свое поражение.
– Вот именно! – воскликнул Эссекс. – Точно подмечено.
– Миссис Марзден нуждается в отдыхе, Уэссекс, – обронил Лео. – Она, должно быть, устала после долгого дня, проведенного в трудах на благородном поприще медицины. Нам лучше ее оставить.
Брайони устремила на мужа пронзительный взгляд. Лео поднял глаза от перчаток. Даже в тусклом свете ночи он казался воплощением очарования и блеска. Его словно окутывала аура притягательности и соблазна, Брайони чувствовала на себе губительное действие его чар.
Едва появившись в городе, Лео мгновенно покорил весь Лондон, тем более ее служанку. Ему бы следовало рассмеяться Брайони в лицо и сказать, что старой деве, занимающейся врачеванием, негоже делать предложение самому Аполлону, как бы ни было велико ее наследство, но он лишь насмешливо улыбнулся краешком губ и проговорил: «Продолжайте, я весь внимание».
– Доброй ночи, мистер Уэссекс, – сухо произнесла Брайони. – Доброй ночи, мистер Марзден.
Прошло два часа. Гроза бушевала вовсю, и ветер грохотал ставнями, а миссис Брайони, дрожа, все еще лежала в постели. «Лео, – шептала она. Это имя она твердила каждую ночь, словно заклинание. – Лео. Лео. Лео».
Брайони резко села на кровати. Прежде она этого не понимала, однако исступленно повторяемое имя мужа было ее отчаянной молитвой, слепой надеждой, воплощенной в единственном слове. Когда простое желание превратилось в одержимость? Когда Лео стал ее опиумом, ее морфием?
Брайони хватило бы сил вынести многое. В мире полным-полно отвергнутых жен, идущих по жизни с гордо поднятой головой. Однако жалкие желания, которые ей не удавалось побороть, терзали ее невыносимо. Она не хотела уподобляться окружавшим ее несчастным созданиям, которые упивались любовной отравой, нежно пестуя свою пагубную страсть, хотя любовь уже лишила их последних остатков гордости и достоинства.
Лео был ее ядом. Из-за него она утратила разум и здравомыслие. Тоскуя по нему, она не могла ни есть, ни спать. Даже теперь ее мучили воспоминания о тех кратких мгновениях беспредельного счастья, что ей довелось испытать вместе с ним, словно они не канули безвозвратно в прошлое, а сияли, незапятнанные, незамутненные, среди унылых руин ее злосчастного замужества. Но как сбросить с себя его чары? Как освободиться из этого плена? Они поженились год назад, устроив пышную свадьбу. Брайони не поскупилась на торжество: ей хотелось показать всему миру, что из всех женщин Лео выбрал именно ее.
Гром гремел так, словно на улице взрывались артиллерийские снаряды, но в доме царила гнетущая тишина. Ни шороха шагов, ни скрипа половицы в соседней комнате – спальне Лео. Брайони так и не уловила ни звука, сколько ни прислушивалась.
Темнота душила ее.
Она тряхнула головой. Если не думать о своей загубленной жизни, день за днем работая до изнеможения, то можно притвориться, что их брак не обернулся полнейшим кошмаром. Однако именно так и случилось.
Замужество стало ее истинным проклятием. Союз холодный, как сама Гренландия, и такой же бесплодный.
Решение пришло с очередной вспышкой молнии. Что может быть проще? У нее достаточно денег, чтобы заплатить законникам и добиться признания брака недействительным. Стряпчие легко сфабрикуют нужные бумаги и опротестуют брачный договор. Придется пойти на маленькую ложь, заявив, что супруги никогда не вступали в брачные отношения.
Тогда она смогла бы уйти от Лео, покончить с опасной, разрушительной игрой, приведшей ее к краху. Единственной игрой всей ее жизни, окончившейся так бесславно, ведь она, Брайони, оказалась скверным игроком.
Тогда она смогла бы забыть о своем разбитом сердце и о том, что все пережитое ею вместе с Лео обернулось горьким разочарованием, гибельным, как гнилое малярийное болото. Тогда она смогла бы снова вдохнуть полной грудью.
Но это невозможно. Она не в силах покинуть Лео. Стоит ему улыбнуться, и ее тело наполняется легкостью, словно она ступает по лепесткам роз. Те несколько поцелуев, что она позволила ему сорвать с ее губ, были сладостны, как молоко с медом.
Если она добьется своего и брак признают недействительным, Лео женится на другой, и та женщина станет матерью его детей. Детей, которых сама она не сможет ему дать.
Нет, она не позволит Лео забыть ее. Она вынесет все, лишь бы остаться с ним.
Брайони содрогнулась от отвращения к себе, к тому жалкому хнычущему созданию, в которое превратилась.
Она любила Лео, ненавидя его и себя.
Обхватив руками плечи, Брайони медленно раскачивалась, сидя на постели, глядя во мрак, не желавший рассеиваться, а когда с наступлением утра в комнату вошла служанка, все еще сидела на кровати, прижав колени к подбородку.
Молли подошла к окну, отдернула шторы и раскрыла ставни, впустив в комнату солнечные лучи. Налив госпоже чаю, она приблизилась к постели и с грохотом уронила поднос.
– Ох, миссис! Ваши волосы! Волосы!
Брайони безмолвно подняла голову.
Молли бросилась к туалетному столику и вернулась с зеркальцем.
– Посмотрите, миссис!
Брайони решила, что выглядит вполне сносно для женщины, не спавшей более трех суток. Потом она заметила белую, как сода, прядь шириной примерно в два дюйма.
Зеркальце выскользнуло из ее пальцев.
– Я достану немного ляписа и покрашу седую прядку, – предложила Молли. – Никто не заметит.
– Нет, только не ляпис, – машинально возразила Брайони. – Он вреден.
– Ну тогда железный купорос. Или смешаю хну с нашатырным спиртом, правда, не знаю, что из этого выйдет…
– Да, ступай приготовь эту смесь.
Когда Молли ушла, Брайони снова взяла в руки зеркало. С белой прядью в волосах она выглядела непривычно и казалась до странности беззащитной, уязвимой. Седина выдавала слабость и горькую опустошенность, которую она так тщательно скрывала. Как ни печально, ей некого было винить, кроме себя самой. Будь прокляты ее необузданные желания, пустые иллюзии и готовность пожертвовать всем ради призрачного счастья – плода больного, воспаленного ума.
Отложив зеркало, Брайони вновь зябко обхватила руками колени и принялась раскачиваться. Через несколько минут в комнату ворвется Молли с краской для волос, а после нужно будет встретиться с Лео, чтобы спокойно и разумно обсудить расторжение брака.
Но прежде она может дать себе маленькую поблажку.
– Лео, – шепнула она. – Лео, Лео, Лео. Кто бы мог подумать, что все так закончится?
Разве этого она ждала?
Глава 1
Долина Румбур
Округ Читрал
Северо-западная пограничная провинция Индии [2]2
Территория современного Пакистана.
[Закрыть]
Лето 1897года
В ярких лучах послеполуденного солнца белая прядь в угольно-черных волосах Брайони казалась узким шрамом. Она начиналась у самого лба, ближе к правому виску, и тянулась к затылку, вплетаясь в пышную прическу и создавая причудливый, мрачноватый узор.
Лео испытал странное чувство, когда увидел эту белую прожилку. Нет, то была не жалость. Брайони вызывала у него не больше жалости, чем одинокий гималайский волк. И не нежность: мисс Аскуит с ее холодным сердцем и бесчувственным телом давно отгородилась от него глухой стеной. То были отголоски воспоминаний о былых надеждах, одних, полных невинности и простодушия.
Одетая в белую блузку и темно-синюю юбку, она сидела на берегу быстрой реки, между двумя удочками, закрепленными в десяти футах друг от друга, и лениво чертила прутиком узоры на зеленовато-голубой поверхности воды. Рядом стояло ведро. По другую сторону реки, в узкой пойме, светились золотом поля озимой пшеницы: колосья созрели для жатвы. На прибрежном откосе тесно лепились друг к другу крошечные прямоугольные домишки из дерева и камня, похожие на россыпь игрушечных кубиков. За деревней склон становился еще круче, там тянулась тонкая полоска ореховых и абрикосовых деревьев, за которой виднелись голые кости холмов – обнаженные скалы с редкими точками кустарника да парой неустрашимых гималайских кедров, отчаянно цеплявшихся за камень.
– Брайони, – начал Лео. У него невыносимо болела голова, но он должен был заговорить.
Мисс Аскуит осталась неподвижной. Прутик выскользнул из ее пальцев, подхваченный быстрым течением, легко заскользил вниз по реке, ударился о камень, завертелся и понесся дальше. Не отрывая взгляда от воды, Брайони обхватила руками колени:
– Мистер Марзден, вот так неожиданность! Каким ветром вас занесло в эту часть света?
– Ваш отец болен. Ваша сестра послала несколько телеграмм в Лех и, не получив ответа, попросила меня найти вас.
– Что случилось с отцом?
– Точно не знаю. Каллиста сказала только, что, по словам докторов, нет никакой надежды, а ваш отец хочет вас видеть.
Брайони наконец встала и повернулась.
На первый взгляд могло показаться, что лицо ее отражает спокойствие, безмятежность и приветливость, но в глубине зеленых глаз таилось смятение и тоска, словно у монахини, боявшейся утратить веру. Однако стоило Брайони заговорить, и это ощущение тотчас рассеялось: голос звучал уверенно, твердо, едва ли не резко, с оттенком досады, вызванной уж точно не болезнью отца. Ее самоуверенный тон словно давал понять: «И за этим вы приехали? Почему бы вам не оставить меня в покое?» Пока же она хранила молчание, напомнила Лео прекрасного мраморного ангела на церковном кладбище, взирающего на усопших с кроткой жалостью.
– И вы поверили Каллисте? – спросила Брайони, разрушив чары.
– А что, не следовало?
– Ну, если вы действительно едва не умерли осенью девяносто пятого года…
– Прошу прощения?
– Она уверяла меня, что вы при смерти. Готовы испустить дух где-то в затерянном уголке Америки и мечтаете увидеть меня в последний раз.
– Понятно, – кивнул Лео. – Похоже, подобные розыгрыши вошли у нее в привычку.
– Вы помолвлены?
– Нет. – Хотя следовало бы, подумал Лео, он знал немало красивых и нежных молодых женщин, каждая из которых могла стать ему прекрасной супругой.
– А Каллиста утверждает, что вы собираетесь пожениться. Но она уверяет, что вы не раздумывая расторгнете помолвку и бросите несчастную невесту, стоит мне только пожелать. – Последние слова Брайони произнесла, низко опустив голову и не поднимая глаз. – Простите, что сестра втянула вас в свои интриги. Я очень признательна вам за то, что вы отправились так далеко…
– Но вы бы предпочли, чтобы я развернулся и убрался восвояси?
Последовала неловкая пауза.
– Нет. Конечно, нет. Вам нужно отдохнуть и пополнить запасы еды.
– А если мне нет нужды отдыхать и пополнять запасы?
Не ответив, Брайони отвернулась. Наклонившись, она подняла удочку и принялась сматывать лесу, на конце которой яростно билась рыба, пытаясь сорваться с крючка.
Неделями пробираться через непроходимые скалы в этом коварном, неприветливом краю, спать на холодной жесткой земле и довольствоваться дичью, что удавалось подстрелить, да изредка горстью-другой диких ягод, терпеть лишения, чтобы не тащить за собой вереницу кули с ворохом «необходимого» скарба, без которого ни один сахиб не отправится в путешествие. И после всех мытарств встретить подобный прием! Впрочем, ничего другого от этой женщины он и не ожидал.
– Вспомните мальчишку-пастуха, который без конца кричал «Волки! Волки!». Однажды ведь он не солгал, – заметил Лео. – Вашему отцу шестьдесят три года. Человек в его возрасте вполне может серьезно заболеть. Разве это так уж невероятно?
Одним ловким движением Брайони сняла рыбу с крючка и бросила в ведро.
– Не понимаю, как можно полтора месяца добираться до Англии без всякой уверенности, что Каллиста сказала правду.
– Но если она все же не солгала, вы будете жалеть…
– В этом я не уверена.
Когда-то его восхищала способность Брайони сомневаться в том, что большинству представлялось бесспорным. Эту женщину он считал удивительной, необыкновенной, а она оказалась просто бесчувственной ледышкой.
– Путешествие может продлиться не полтора месяца, а месяц, – возразил Лео.
Брайони смерила его холодным взглядом. Жесткое выражение ее лица не смягчилось.
– Нет, благодарю вас.
Он отправился из Гилгита в Лех, проделав триста семьдесят миль, вместо того чтобы спокойно заниматься своими делами, потом вернулся в Гилгит и оттуда еще двести двадцать миль добирался до Читрала. Большую часть пути он совершал три перехода в день, иногда четыре, потеряв в весе никак не меньше четырнадцати фунтов. Он так не уставал со времен экспедиции в Гренландию.
«Чтоб тебя черти взяли».
– Что ж, хорошо. – Лео коротко поклонился. – Желаю вам хорошего дня, мадам.
– Подождите, – окликнула его Брайони и в нерешительности замолчала.
Лео, уже направившийся было к тропе, обернулся.
Она влюбилась в Лео, когда тот был очаровательным мальчиком с роскошной темной шевелюрой Адониса. Озорной и игривый, как юный Дионис, он был неподражаем. Никто другой не смог бы так же залихватски распевать песенку про мерзлячку герцогиню и ее горячий чайничек с носиком всего в три дюйма, который, однако, «все чашки в доме наполнял, глубокие и мелкие, а после благостно дремал на треснутой тарелке».
К концу своего короткого брака Лео растерял часть юношеского очарования, его внешность уже не казалась такой обманчиво ангельской. Теперь же его черты обозначились резче, заострились, словно голые скалы, окружающие долины калашей [3]3
Калаши – малочисленный дардский народ, населяющий три долины западных притоков реки Читрал.
[Закрыть].
– Вы отправляетесь назад прямо сейчас? – спросила Брайони. Ее раздирали самые противоречивые чувства, но было бы невежливо не предложить Лео хотя бы чаю.
– Нет. Я обещал заглянуть на чай к вашим друзьям, мистеру и миссис Брейберн.
– Вы успели познакомиться?
– Это они подсказали мне, где вас искать. – Лео говорил спокойно, будничным тоном, но в его голосе слышались нетерпеливые нотки.
Брайони неожиданно встревожилась:
– А что вы им рассказали о нас?
Разумеется, он не стал бы пересказывать супругам Брейберн историю своего короткого несчастливого брака.
– Ничего. Я просто показал им вашу фотографию и спросил, где вас можно найти.
Брайони растерянно моргнула. Так у Лео есть ее фотография?
– Какую фотографию?
Марзден сунул руку во внутренний карман сюртука, достал квадратный конверт и протянул его Брайони. Лицо его не выражало ничего, кроме усталости. Чуть поколебавшись, мисс Брайони вытерла руки платком, подошла к Лео и взяла конверт.
Достав листок картона из незапечатанного конверта, она ошеломленно застыла. Это была свадебная фотография. Их с Лео свадебная фотография.
– Откуда это у вас?
Марзден покинул их дом в Белгрейвии на следующий день после того, как Брайони объявила о своем желании аннулировать брак. Он оставил свадебную фотографию на ночном столике, и Брайони швырнула ее в горящий камин вместе со своей копией снимка.
– Мне передал ее Чарли, когда я добрался до Дели. – Чарлз Марзден, старший брат Лео, второй из сыновей графа Уайдена, бывший государственный советник в Гилгите, крупнейшем городе северо-западной пограничной провинции, занимал теперь пост личного помощника лорда Элджина, вице-короля и генерал-губернатора Индии. – Должно быть, когда я не взял с собой фотографию, Чарли не понял, почему я ее оставил, и прислал мне ее по почте.
– И что сказали Брейберны, увидев фото?
– Что я найду вас с удочкой на берегу, выше по течению, возле водяной мельницы.
– Они… вас узнали?
– Думаю, да, – холодно кивнул Лео.
Нет, такое просто невозможно. Неужели мужчина, бывший когда-то ее мужем, стоит теперь перед ней, окутанный запахом лошадей и дорожной пыли, и говорит голосом, скрипучим от усталости? Неужто он в самом деле хочет, чтобы она отправилась вместе с ним в путешествие? Выходит, Лео выставил ее обманщицей перед славными, милыми супругами Брейберн? О нет, это неправда!
– А что вы скажете им теперь, когда придете и сядете за стол?
Лео недобро усмехнулся.
– Это всецело зависит от вас. Если бы мы с вами пустились в путь сразу после чая, я придумал бы трогательную, душераздирающую любовную историю о том, как нас насильно разлучили, и описал бы в красках нашу пламенную страсть и счастливое воссоединение в этом неприступном, затерянном уголке империи. В противном случае я скажу им, что мы разведены.
– Но мы не разведены.
– Не стоит цепляться к мелочам. Фактически мы живем в разводе, хоть и не оформили его официально.
– Они вам не поверят.
– Разумеется, они поверят вам. Ведь вы, кажется, еще четверть часа назад считались вдовой?
Набрав в грудь побольше воздуха, Брайони повернула голову:
– Ничего не поделаешь. Для меня вы больше не существуете.
Временами, занимаясь не слишком важными делами – шнуруя ботинки или читая какую-нибудь статью о сращении кишечника с иссеченными тканями после овариотомии [4]4
Овариотомия – хирургическая операция, рассечение яичника
[Закрыть], – она чувствовала, как воспоминания обрушиваются лавиной и сбивают с ног, словно бешено мчащийся экипаж.
Бутоньерка в петлице Лео в тот вечер, когда он впервые поцеловал ее, – белый цветок стефанотиса, крохотный, прелестный, как снежинка, влага дождевых капель на теплой шерсти, когда она положила руку ему на рукав – Лео вышел проводить ее до кареты, – и восхитительная тишина, полная блаженного покоя, когда он с улыбкой проговорил сквозь открытую дверцу экипажа: «Что ж, почему бы и нет? Быть вашим мужем не такой уж тяжкий труд»; ослепительный блик на цепочке его карманных часов с эмалевой крышкой – подарок от невесты в честь помолвки. Часы раскачивались в воздухе, словно маятник, а Лео не сводил с них глаз, когда Брайони предложила ему расторгнуть брак… Эти пестрые обрывки воспоминаний большей частью напоминали фантомную боль, жестокую игру нервных импульсов, доставляющую мучения тем, кто когда-то перенес ампутацию конечности.
«Для меня вы больше не существуете».
Брайони показалось, что Лео вздрогнул, отшатнулся, но его голос прозвучал все также невозмутимо:
– Значит, нам нужно развестись.
