Текст книги "Не в силах забыть"
Автор книги: Шерри Томас
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)
– Боже, – прошептал он, чуть отстранившись. – Неужели я только что это сделал?
Дверь за ее спиной, казалось, слегка дрожала: соль-, фа– и ре-бемоли, несущиеся из гостиной, отдавались гулом у Брайони в позвоночнике. Лео Марзден поцеловал ее. Она понятия не имела, что это значит. Может, современные молодые люди целуют женщин ради развлечения? Следует ли ей потребовать извинений? Или отвесить Лео пощечину? Раздают ли женщины до сих пор пощечины мужчинам за подобные возмутительные выходки?
– Вам почти удалось меня убедить… – Лео умолк, не закончив фразу.
Конечно, ей хотелось его убедить в своей порочности. Заставить поверить, что под внешностью стареющей девственницы скрывается распутная Мессалина, устраивающая разнузданные оргии в бесплатных больницах по всему городу. Но какое это имело значение?
– Я мог бы поцеловать вас теперь как подобает, – прошептал он.
– Не сомневаюсь, – возмущенно отозвалась Брайони. Собственный голос показался ей чужим, незнакомым.
Лео наклонил голову, его губы почти коснулись ее рта.
– Каким мылом вы пользуетесь?
– Не знаю. Самым едким.
– Я не встречал ни одной другой женщины, которая пахла бы так же, как вы.
– А как пахнут женщины?
– Цветами, пряностями. Иногда мускусом. А ваш запах напоминает химические растворители.
Взгляд Брайони задержался на губах Лео.
– Вам нравятся химические растворители?
Уголки его рта дрогнули. А потом он поцеловал ее снова, нежно, неторопливо. Этот поцелуй, легкий, как трепетание крыл бабочки, и властный, как прибой, со стороны показался бы почти невинным – Лео не прикасался к Брайони, лишь приподнял пальцем ее подбородок.
Ее охватило странное чувство, напоминающее стремительное падение и полет. «Так вот почему люди делают это», – смутно подумала она. Поцелуй – вернейший путь передачи инфекции, но какое это приятное занятие! Изумительное, захватывающее, электризующее. Крошечные разряды, должно быть, рождались от соприкосновения их губ, потому что она чувствовала, как звенит каждый нерв и поет каждая клеточка тела.
Брайони не смогла бы сказать, когда прервался этот поцелуй. Очнувшись от забытья, она растерянно захлопала ресницами, но прошло несколько мгновений, прежде чем расплывающаяся перед глазами комната приобрела четкие очертания.
– Обещайте, что никогда больше не станете меня целовать, – попросил Лео, – а не то вы лишите меня всякой надежды обрести счастье с другими женщинами.
Должно быть, эти же слова Марзден говорил всем женщинам, которых целовал: фраза была слишком хороша для экспромта. И все же Брайони ощутила легкое головокружение, как после бокала вина.
Она медленно кивнула:
– Хорошо. Потому что я ни за что не простил бы вас, если бы вы разбили мне сердце. – Лео широко улыбнулся – золотой мальчик, обласканный богами. – А теперь пойдемте, пока Каллиста не отправилась нас разыскивать.
Глава 4
За завтраком Брайони старательно изображала повышенный интерес к кроваво-золотому восходу над зазубренными пиками гор, составлявших восточную стену долины Читрал, но краешком глаза наблюдала за Лео, обходившим лагерь. Он следил за тем, как снимают и складывают палатки, проверял вьюки на каждом муле, советовался с проводниками и даже обменялся короткими фразами с несколькими кули и айя на каком-то туземном языке.
Последнее не слишком обнадежило Брайони: ей приходилось видеть сахибов и их жен, обращавшихся к туземцам на смеси английского с ломаным хинди, а потом бурно возмущавшихся, когда наемники приносили им листья бетеля вместо стакана воды.
Но теперь она была всецело во власти Лео.
Округ Читрал располагался в неприступной горной долине, среди высочайших пиков и огромных ледников Гиндукуша. Из Гилгита Лео добирался сюда через перевал Шандур, лежащий на высоте двенадцать тысяч футов. Вернуться в долины Индии путешественники могли, лишь преодолев заснеженный перевал Ловарай на высоте десять с половиной тысяч футов, затем им предстояло пересечь гористый Дир и продолжить путь на юг. Брайони никогда не была страстной любительницей горных походов. Она с содроганием вспоминала переезд из Кашмира в Лех с тройкой английских туристов – бесконечные пререкания кули, плохую пищу и непрестанные жалобы англичан на леность и ненадежность всех кашмирцев. Продвижение от Леха до Читрала с миссионерами, проходившее куда более спокойно, без откровенной вражды и яростных стычек, было организовано из рук вон плохо: повара плелись далеко позади, и путешественникам постоянно приходилось голодать, кексы к чаю пропитались рыбьим жиром, потому что их упаковали вместе с открытой банкой сардин, а оцинкованная ванна Брейбернов из-за небрежного обращения еще в самом начале пути оказалась безнадежно испорчена – дно было продырявлено в трех местах.
– Вы говорили, мы доберемся до Пешавара за неделю? – обратилась она к Лео, когда тот подошел к ней сообщить, что отряд готов отправиться в путь.
– Мы пройдем в стороне от Пешавара. Ноушера ближе.
– Так мы будем в Ноушере через неделю?
– Один я смог бы добраться туда за четыре дня. С вами нам понадобится неделя, а то и больше. Это будет зависеть оттого, насколько вы закаленная путешественница.
Брайони обладала крепким здоровьем и выносливостью. А вот Лео выглядел пугающе изможденным и худым, под глазами у него обозначились темные круги, а лицо казалось бледным, несмотря на загар.
Брайони невольно встревожилась. Почти два месяца, проведенные в пути, истощили его. Попытка достигнуть Ноушеры за четыре дня или даже за неделю могла окончательно подорвать силы Лео.
– Вы завтракали? – спросила она.
Он, уже направившийся было прочь, остановился.
– Я перекусил раньше.
– И что же вы ели?
Лео нахмурился, раздраженный столь придирчивым допросом:
– Овсяную кашу или что-то в этом роде.
Едва ли порции овсянки достаточно для ослабленного недоеданием мужчины, которому предстоит нелегкое путешествие. Брайони внимательно оглядела его, пытаясь определить причину истощения.
– Вы страдаете потерей аппетита?
– Рискну предположить, что это естественное следствие встречи с вами, – с вежливым ехидством ответил Лео.
– Это означает «да» или «нет»?
– Это означает: «Мне не нужен доктор, так что оставьте меня в покое». – Он резко повернулся на каблуках, но, вдруг передумав, оглянулся на Брайони: – Даже если бы я нуждался в помощи врача, к вам я обратился бы в последнюю очередь.
«Ты уверен, что не подхватил какую-нибудь ужасную болезнь, которая закончится кровотечением, неукротимой рвотой и гангреной? – поинтересовался Уилл (лишь отчасти в шутку), когда Лео сообщил ему новость о своей помолвке. – Я никогда не слышал, чтобы Брайони Аскуит проявляла хотя бы малейший интерес к здоровому мужчине».
«Ты просто обижен, потому что она никогда не проявляла ни малейшего интереса к твоей персоне», – усмехнулся Лео, чувствуя себя властителем мира. Восхитительно юный и восхитительно глупый.
Он насмешливо отсалютовал, коснувшись края шляпы, но Брайони шагнула к нему и поймала за запястье. Ее прохладные пальцы сжимали руку не сильно, неуверенно, бесстрастно. А ее волосы, ее прекрасные волосы, рассеченные белой полоской, казались рулоном черного шелка, разрезанным безжалостным ножом.
– Возможно, выбирать доктора вам не придется, – невозмутимо отозвалась она. – Ближайший дипломированный врач находится в гарнизоне Дроша. А больше ни одного до самого Малаканда.
Примерно через четверть минуты Брайони выпустила его запястье и приложила ладонь ко лбу.
Лео не хотелось, чтобы она стояла так близко да еще прикасалась к нему.
– У меня нет жара, – нетерпеливо проворчал он.
«Хотя завтра, возможно, будет», – добавил он мысленно. Лихорадка началась примерно неделю назад, к ней сразу же добавились головокружение и ломота в костях. Но на следующий день недомогание прошло, и Лео списал все на усталость. Однако днем позже вернулись жар и озноб. С того времени так и повелось: один день чуть полегче, другой – похуже. Но с каждым разом лихорадка становилась все мучительнее. Накануне, пересекая тенистое ущелье на пути к долине Румбур, Лео дрожал от озноба.
Брайони отняла руку и смерила Лео недоуменным взглядом:
– Жара действительно нет. У вас на теле не появились пятна или сыпь? Вас не беспокоят боли в суставах? Общая слабость? Головокружение? Озноб?
Уилл был прав. Мисс Аскуит равнодушна к мужчинам и проявляет интерес лишь к их физическим недугам.
– Нет, ничего. Я же говорил вам, что мне не нужен доктор. Довольно терять время. Нам предстоит долгий путь.
– Не сегодня, – возразила Брайони.
– Что, прошу прощения?
– Я не привыкла долго находиться в седле. Мне потребуется несколько дней, чтобы освоиться. И сегодня я не желаю продолжать путешествие до самой темноты.
Лео предпочел бы пройти через перевал Ловарай до ночи: если на следующее утро возобновится лихорадка, еще более жестокая, чем накануне, едва ли он сможет осилить переход и спуск.
Отказ Брайони продолжить путь по намеченному плану раздосадовал его. Возможно, будь она нежной и слабой женщиной… Но, когда они жили вместе, она работала целыми сутками, не зная усталости. Несмотря на внешнее изящество и обманчивую хрупкость, эта леди отличалась редкой силой и выносливостью.
– Ладно, – неохотно пробурчал он. – Я прослежу, чтобы сегодня мы сократили маршрут.
– Спасибо. Это очень любезно с вашей стороны.
Коротко кивнув, Брайони направилась к ожидавшей ее лошади. Только тогда Лео осознал всю странность ее поступка. Это было совсем на нее не похоже. Та Брайони, которую он знал, скорее стерла бы себе бедра в кровь о седло, чем призналась, что что-то не так. Достаточно вспомнить, как она стоически терпела минуты их близости – со стиснутыми кулаками и одеревенелыми ногами.
«Иногда люди меняются, – подсказал ему внутренний голос. – А порой нет».
Путешественники перебрались через реку в Дроше, где Лео взял на себя труд отослать Каллисте телеграмму из британского гарнизона. Он сообщил, что нашел Брайони, и обещал отправить следующую весточку из Ноушеры. После легкого завтрака отряд продолжил путь. Переход оказался на удивление спокойным, обошлось без происшествий.
Они решили остановиться на день на краю фруктового сада. Прибыв первыми на место, Брайони и Лео подождали, пока кули их нагонят и разобьют лагерь. Усевшись на каменную стену высотой по пояс, Брайони принялась обмахиваться соломенной шляпой. Лео, облокотившись на стену, смотрел вниз, на узкую голубую ленту реки.
Возле сужающейся южной оконечности долины Читрал река делала полукруг. Пахотные земли по обеим сторонам излучины тянулись вверх террасами, где ярус за ярусом располагались рисовые и кукурузные поля, а над ними фруктовые деревья, но огромные скалы, обступавшие долину с трех сторон, бросали вызов владычеству человека.
– Вы по-прежнему не разговариваете с отцом? – спросил Лео.
Брайони внимательно изучала реку внизу, вопрос вывел ее из задумчивости.
– Не припоминаю, чтобы я когда-нибудь не разговаривала с отцом.
Лео поднял глаза от груши, с которой снимал кожуру перочинным ножом, и Брайони вновь обратила внимание на его израненные руки. Однако движения его сохранили прежнее изящество. Кожура от груши упала на землю одним длинным завитком.
Лео купил фрукты у владельца сада. Брайони очень любила груши, но ни за что не попросила бы у Лео ни кусочка. Возможно, позднее, когда он будет занят устройством лагеря, ей удастся улизнуть и купить себе несколько плодов.
– Так вам все равно, жив ваш отец или умер, – заключил Лео.
Его шляпа небрежно сползла набок, а одежду не мешало бы погладить. Он выглядел больным и изможденным, но все же держался на ногах. Брайони обрадовалась, когда Лео согласился не спешить и проезжать в день не больше двадцати миль. Он стоял передней, очищая грушу, худой, измученный. Сюртук болтался мешком на его тощем теле, но Брайони не могла отвести от него глаз – Лео вызывал в ней чувство, похожее на нежность, словно был усталым заблудившимся путником, которого судьба привела к ее порогу.
– Джеффри Аскуит чужой мне человек.
– Отцы не должны быть чужими.
Брайони пожала плечами:
– Но иногда все же бывают.
– Как и мужья? – со странной усмешкой спросил Лео, не глядя на нее.
Впрочем, он явно не ожидал ответа на свой вопрос, поскольку протянул Брайони кусочек груши. Чуть помедлив, она сняла перчатку и взяла ломтик. Груша оказалась прохладной и сочной, сладкой, с едва заметной характерной горчинкой.
Брайони никак не думала, что между ней и Лео возникнет отчуждение. Иногда она проклинала тот день, когда у мисс Джонс случилось пищевое отравление. Не будь его, Брайони не вызвали бы в дом на Аппер-Беркли-стрит произвести кесарево сечение, и ее иллюзии не оказались бы разрушены.
Возможно, она и по сей день оставалась бы замужем, пребывая в счастливом неведении.
Брайони надела шляпу и туго завязала ленты под подбородком.
– Как чувствовал себя мой отец, когда вы видели его в последний раз?
Лео в отличие от Брайони был в наилучших отношениях с семьей жены. Он, казалось, находил что-то привлекательное в каждом из ее родственников, а те пылко восхищались им в ответ.
Он удивленно приподнял изящную бровь:
– Ну надо же! А я-то считал вас совершенно бессердечной.
Брайони словно окаменела:
– Возможно, вы правы, и это лишь попытка поддержать беседу.
Лео насмешливо фыркнул:
– В разговорах вы не сильны. Иногда мне кажется, ваше молчание способно заполнить расстояния между звездами.
– Это неправда. Я участвую в беседах.
– Когда вас вынуждают. – Лео предложил ей еще кусочек груши. Брайони хотела было отказаться, но плод был сочным и восхитительно спелым.
– Когда в начале года я обедал с вашей семьей, мистер Аскуит выглядел вполне здоровым. На прощание он подарил мне экземпляр своей новой книги о Мильтоне. Я прочитал ее, пересекая Красное море. – Лео испытующе взглянул на Брайони: – Вы не прочли ни одной его книги, верно?
Брайони покачала головой. Она не читала отцовских книг, но в возрасте восьми или девяти лет сожгла несколько штук: тогда она еще остро переживала, что Джеффри Аскуит живет в мире своих книг, не обращая ни малейшего внимания на дочь.
– Это великолепная книга, блестящий исследовательский труд.
– Не сомневаюсь, – ответила Брайони. – Как Каллиста?
– Да как всегда. Со своими капризами и чудачествами. И все еще не замужем.
– Значит, пошла по моим стопам. А остальные?
– Ваша мачеха, похоже, не отличается крепким здоровьем. Прошлой зимой она сломала запястье и какое-то время не показывалась в обществе. Пол тоже редко выезжает в свет. Ангус страдает из-за того, что леди Барнаби отвергла его предложение, у бедняги разбито сердце. – Лео протянул Брайони еще один ломтик груши. – Но вас не слишком волнует их жизнь, не так ли?
Брайони отвела глаза. Лео совсем ее не знал. И все же иногда его способность читать в ее душе пугала.
– А как ваша семья?
Лео изумленно покосился на нее, но ответил:
– Вполне благополучно. Уилл с Лиззи снова переехали в Лондон. Мэтью получает астрономические суммы за свои портреты. Чарли решил жениться на любой женщине из плоти и крови, которая захочет заменить мать его огромному выводку. А Джереми занят графскими обязанностями.
Братья обожали Лео, младшего ребенка в семье. И покойные родители были ему преданы. Всеобщий баловень и любимец, он никогда не знал горького, отчаянного одиночества.
– А как поживает сэр Роберт?
«Лео лучший молодой человек из всех, кого я знаю, а вы, вне всякого сомнения, глупая, вздорная женщина», – холодно заявил Брайони крестный отец Лео накануне того дня, когда брак Марзденов был признан недействительным.
– Довольно неплохо. Хорошо быть банкиром, когда золото из Южной Африки течет к тебе рекой.
Брайони кивнула. Со временем львиная доля этого богатства перейдет к Лео. Интересно, хватило бы ей смелости сделать Марздену предложение, если бы она знала о завещании его крестного? О том, что Лео вовсе не нужны деньги жены? Возможно, да. Ибо после того первого поцелуя в библиотеке Брайони не могла думать ни о чем другом, ей страстно хотелось снова поцеловать Лео, она жаждала испытать то, о чем прежде лишь читала в книгах, – совершить нелепое действие, способное заставить всякого цивилизованного человека умереть от смущения.
– Вам бы следовало приберечь на потом парочку вопросов, – заметил Лео, вгрызаясь в остаток груши. – Нам будет не о чем говорить оставшуюся часть путешествия.
Брайони посмотрела на него, перевела взгляд на свои руки, липкие от сока, и вдруг поняла, что Лео отдал ей все лучшие кусочки, оставив себе лишь сердцевину.
У Брайони остался еще один вопрос. Куда легче сказать Лео, что его больше для нее не существует, чем вызвать в себе это чувство. «Волны ее души» беспокойно вздымались, требуя ответа.
– Как шли дела у вас?
Лео отшвырнул огрызок груши.
– А что вас интересует?
Брайони поджала губы и передернула плечами.
– Ах да, я и забыл, вы просто поддерживаете беседу. – Лео невесело усмехнулся. – Я бы сказал, превосходно. Я много путешествовал, посмотрел мир, встречался с интересными мужчинами и прекрасными женщинами, и везде, куда бы ни пришел, меня ждал радушный, сердечный прием.
Брайони охотно этому поверила. Лео просто вернулся к шикарной холостяцкой жизни.
Он вытер пальцы платком, сунул его в карман и обхватил себя руками за плечи. Брайони пригляделась к его руке, скрытой тенью. При таком освещении порезы и синяки на костяшках изящных пальцев Лео были почти незаметны.
Во время их стремительной, на редкость короткой помолвки Лео приезжал к невесте каждое воскресенье. И когда молодые люди оказывались одни в гостиной, длинные заостренные пальцы Лео касались Брайони. Она позволяла жениху держать ее за руку, но каждый раз его пальцы продвигались чуть выше. В свой последний воскресный визит Лео ухитрился не только расстегнуть ее рукав, но и поцеловать нежный сгиб локтя. И Брайони, дрожа от пробуждающегося желания, не сомкнула глаз всю ночь.
– А вы? Как сложилась ваша жизнь? – немного помедлив, спросил Лео.
Внешне Брайони почти не изменилась, если не считать волос. Она осталась той же холодной замкнутой женщиной, вызывавшей больше уважения, чем любви. Внутренне же она преобразилась до неузнаваемости и едва ли могла бы стать прежней.
Когда-то Брайони была вполне довольна своей жизнью. Она не собиралась замуж и не слишком интересовалась пустыми обрядами, принятыми в обществе. Она посвятила себя медицине, и служение этому властному божеству в его просторном храме всецело поглотило ее.
Затем в ее жизни появился Лео, и Брайони словно поразило молнией. Казалось, отряд археологов провел раскопки в привычном мире ее мыслей и чувств, обнажив огромные древние пласты неутоленной страсти и обманутых надежд.
После разрыва с Лео ей потребовалось время, чтобы понять, что спокойное безразличие, в котором она пребывала почти до тридцати лет, счастливое бесхитростное неведение души, свободной от взлетов и падений, возможно, навсегда осталось в прошлом.
Странное беспокойство подгоняло ее, заставляя почти каждый год собирать чемоданы и мчаться на другой конец света, но если ее жизнь и нельзя было назвать мирной, по крайней мере она больше не вела войну с самой собой. Пока в ее тихий мирок снова не ворвался Лео.
– Не знаю, – произнесла она наконец. – Думаю… я просто пыталась жить.
Лео солгал Брейбернам. Счастливейшим событием в его жизни было не венчание. Неделю перед свадьбой он провел в отъезде, выступая с циклом лекций в Парижской академии наук. Когда он вернулся и молодая чета обменялась клятвами перед алтарем, лицо Брайони впервые приняло одеревенелое, бесчувственное выражение, которое Лео впоследствии назвал «неприступной крепостью». А до того мгновения, как епископ Лондонский объявил их мужем и женой, Лео жил в мучительном страхе, что невеста внезапно его бросит.
Нет, счастливейшей в его жизни была минута, когда Брайони сделала ему предложение.
В последний раз он видел ее еще пятнадцатилетним мальчишкой. Лео никак не думал, что восемь лет спустя, встретив Брайони снова, испытает странное чувство, будто и не было тех лет, а он, как в детстве, околдован этой непостижимой женщиной.
Даже сильнее, если на то пошло.
Потому что Брайони стала еще прекраснее, чем он ее помнил. Невозмутимая, уверенная в себе. Знающая, образованная, одаренная. Само совершенство.
Лео вовсе не был жалким неудачником. В Лондоне его знали как ученого с разносторонними интересами, «человека эпохи Возрождения» на заре нового века. Но он боялся показаться Брайони с ее возвышенной душой слишком поверхностным, испорченным блеском глянцевой и пустой светской жизни.
И все же она пришла послушать его доклады в математическом и географическом обществах. И следила за ним глазами с таким серьезным вниманием, что Лео оба раза едва сумел довести лекцию до конца.
Он был совершенно очарован строгим покроем ее костюмов – жакетов и юбок – благородной простотой линий и форм. Брайони походила на рыцаря в доспехах из шуршащего шелка, готовая вступить в бой с лондонскими микробами и болезнями. Он обожал сладковатый, отдающий дегтем запах карболки, этого великого антисептика, столь почитаемого представителями ее профессии, – им пахли ее дивные волосы (хотя Лео нечасто удавалось подойти к ней так близко, чтобы почувствовать их аромат). А ее молчание, такое невозмутимое и уверенное, захватывало его куда сильнее бесконечной болтовни других юных леди, которые только и ждали случая потараторить всласть.
Ночами он лежал без сна, думая о ее простых шляпках и скромных практичных ботинках, о пуговках у нее на груди, где ткань блузки едва заметно топорщилась. Грезил о ее губах, не знавших поцелуя, о сосках, которых никогда не касался жадный язык мужчины, о нетронутых бедрах.
А потом, во время музыкального вечера, он не сумел сдержать вожделения и поцеловал Брайони. Не один раз, а дважды, хотя любой из сотни гостей мог войти и застигнуть их врасплох.
Лео понятия не имел, как вести себя дальше. Следует ли ему прийти к ней и извиниться? Или же прийти и не извиняться? Да и как, скажите на милость, застать ее, если она вечно работает, почти не бывает дома и не принимает гостей?
И вот хмурым, дождливым лондонским утром, слишком холодным, чтобы назвать его весенним, Лео в странном волнении расхаживал по библиотеке в доме брата, теребя в руках карточку, которую дала ему Брайони.
«Мисс Брайони Аскуит. Врач общей практики. Анестезиолог. Старший хирург Новой больницы для женщин. Преподаватель Лондонской женской школы медицины».
В дверь постучали.
– Мисс Аскуит спрашивает, дома ли вы, сэр, – отчеканил дворецкий.
– Которая мисс Аскуит? – Вопрос прозвучал глупо. Лишь старшую дочь в семье называли просто по фамилии.
Лео попытался угадать, зачем она пришла. Возможно, отчитать его, чего он, безусловно, заслуживал, хотя меньше всего на свете хотел бы вызвать ее недовольство. Может, Брайони собиралась где-то выступить с лекцией и решила пригласить его? Но тогда ей было бы намного проще послать ему записку.
В конце концов Лео сдался и велел дворецкому проводить мисс Аскуит в гостиную. Брайони была чудо как хороша. Волосы цвета воронова крыла, фарфоровая кожа, бледно-розовый румянец на нежных щеках. В ее присутствии сердце Лео колотилось так сильно, что готово было выскочить из груди. Сладостный изгиб ее рта – впадинка на верхней губе и прелестная полнота нижней – сводили его с ума.
Минуту или две Лео и гостья стояли в гостиной, обмениваясь обычными банальностями. Он предложил Брайони кресло, она поблагодарила, но осталась стоять. От чая отказалась наотрез.
Лео окинул ее насмешливо-строгим взглядом:
– Вы не хотите присесть и не желаете чаю. Есть ли хоть что-нибудь, чего вы хотели бы, мисс Аскуит?
Брайони откашлялась, прочищая горло:
– Ну, я надеялась, что смогу предложить вам нечто, способное вас заинтересовать.
– В самом деле? – Лео радостно улыбнулся. Он понятия не имел, что бы это могло быть, но по крайней мере Брайони не выглядела унылой и подавленной. – Что ж, продолжайте, я весь внимание.
Мисс Аскуит пустилась в обсуждение своего финансового положения, имущества и темперамента. Лео потребовалось не меньше трех минут, чтобы сообразить, что она говорит о женитьбе. Брайони полагала, что их столь различные характеры и склонности смогут дополнить и уравновесить друг друга. Ее молчаливость и замкнутость удачно оттенят яркую живость Лео. Брайони не сомневалась, что ее образ жизни отлично подойдет ему, ведь работа занимает у него бездну времени. Лео мог бы заниматься своими исследованиями, пока жена трудится в больнице. Вдобавок, вступая в брак, она принесет мужу поместье Торнвуд, составлявшее когда-то часть приданого ее матери. По условиям брачного контракта ее родителей Торнвуд вместе с солидным денежным состоянием переходит к старшему ребенку миссис Аскуит, то есть к ней, Брайони.
Оцепеневший от изумления Лео не сразу понял, что она замолчала.
– Я вас смутила? – прошептала Брайони.
– Да, признаться, – медленно произнес Лео.
Она наконец уселась, выбрав стул в стиле Людовика XV, стоявший перед камином.
– Надеюсь, мое предложение не привело вас в ужас?
– Нет, не так чтобы очень.
– Тогда, возможно, вам стоит немного подумать?
Тут действительно было над чем поразмыслить. Откровенно говоря, Лео вовсе не помышлял о женитьбе. Через три недели ему должно было исполниться двадцать четыре года. Наверное, им с Брайони следовало бы подождать год-другой, чтобы лучше узнать друг друга.
– Я обдумаю это самым серьезнейшим образом. Вы знаете, что я питаю к вам величайшее почтение.
Брайони нерешительно закусила губу:
– В таком случае есть еще кое-что, о чем вам следует знать. Скорее всего я не смогу иметь детей.
Лео потрясенно застыл.
– Вы уверены?
– К сожалению. – Она отвела глаза. – Вы любите детей?
– Да. – Лео очень любил детей и бесконечно баловал своих маленьких племянников и племянниц.
– Тогда вам, наверное, лучше сказать «нет» прямо сейчас. Наш брак будет вам в тягость.
Какая злая ирония: в тот миг, когда желание его сердца готово исполниться, ему приходится делать выбор, едва ли не самый серьезный в жизни мужчины.
– Можно мне немного подумать?
Брайони скупо улыбнулась:
– Конечно.
Лео проводил ее до кареты и подал руку, помогая взобраться на подножку. Расположившись на обитых тканью подушках, Брайони смущенно отвела со лба непослушную прядь, выбившуюся из прически. Быть может, всему виной дождливый день или унылый пасмурный свет английского «не совсем весеннего» утра, но мисс Аскуит казалась несчастной и одинокой.
Тоскливая серая изморось внезапно превратилась в ливень, обрушившийся ледяным душем на непокрытую голову Лео. И тогда ему пришло божественное озарение.
Эта женщина создана для него.
Он полюбил ее, когда был всего четырех футов ростом. Конечно, ему хотелось бы иметь детей, но дети не главное. Важнее всего она. Брайони была одинока всю свою жизнь. Он сделает так, чтобы она никогда больше не испытывала этого горького чувства.
– Что ж, почему бы и нет? – Он улыбнулся своей возлюбленной. – Быть вашим мужем не такой уж тяжкий труд.
Возможно, неудавшийся брак не оставил следа в жизни Брайони, но Лео так и не оправился от поражения.
Прежде он наслаждался счастливой жизнью, пользуясь всеобщим восхищением и любовью. Его считали юным гением, величайшим математиком своего времени. Уважаемые журналы соперничали за право опубликовать его отчеты о научных экспедициях – вместе с крестным отцом Лео объездил весь мир. Даже пьеса, написанная им за неделю из дерзкого озорства, из желания бросить вызов строгим цензорам, обернулась грандиозным успехом. Критика утверждала, что выведенные им персонажи – кембриджские студенты, играющие в карты на любовь, – приобрели неслыханную популярность, сцены из пьесы разыгрывались в светских салонах и гостиных – везде, где собираются молодые мужчины и женщины, желая обменяться невинными с виду двусмысленностями под носом у своих компаньонок и опекунов.
И вот этот благословенный юноша, чудо из чудес, баловень и любимец Лондона, задумал жениться. Брак стал для него началом конца.
О, Брайони допустила его до своего тела, но нехотя, словно рабыня, вынужденная терпеть тошнотворные домогательства хозяина. Она лежала, крепко стиснув зубы, сжав кулаки, а из горла ее вырывались такие страшные звуки, что Лео порой казалось, стоит ему уйти, и она тотчас бросится в уборную.
Все его попытки сблизиться с Брайони встречали отпор. Ей неприятны были его прикосновения, поцелуи, объятия, его тело. Он сам. Но Лео лишь улыбался, непринужденно болтая с друзьями в бесчисленных гостиных, храня в себе эту ужасную, постыдную тайну.
Он согласился на брак с Брайони, веря, что сумеет спасти ее от одиночества. А кончилось все тем, что эта женщина сделала его отверженным, подобным ей самой.
