Текст книги "Любовница. Леди и дезертир"
Автор книги: Шерил Сойер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)
Траск, не выдержав, вмешался:
– Ну давай, солдат, ты же наверняка понимаешь серьезность своего положения.
Гор-Вильсон нетерпеливо сказал:
– Он попусту тратит наше время.
Осборн, глядевший на Жака со смесью раздражения и озадаченности, отрывисто произнес:
– У вас есть последний шанс объясниться с данным судом, рядовой Десерней. – Не обращая внимания на протест Гор-Вильсона, он продолжал: – Не делайте ошибок, это ваш последний шанс.
Наступила пауза. Жак сделал попытку, но было попросту нереально, да и невозможно думать о своей собственной смерти. Вместо этого он вспомнил своего брата. Видение было столь всепоглощающим, что скрыло на мгновение темные стены комнаты и ожидающие лица судей, сидящих напротив него.
Его брат не мог говорить, но когда он лежал на холодной земле, а его голова покоилась на коленях Жака, он посмотрел вверх, прямо в глаза, и в его красноречивом взгляде Жак прочел: «Я умираю. Но так, как я хотел бы умереть – на поле боя, у тебя на руках».
Пытаясь отвлечься и сконцентрировать свои мысли, Десерней посмотрел на майора Гор-Вильсона. И поэтому, когда заговорил, он обратил свою речь к нему.
– Я уже сообщил суду, почему присоединился к британским стрелкам. С тех пор я служил полку, стараясь изо всех сил. Он назывался смешанным полком – если эта фраза означает смесь людей и принципов, значит, она не может быть более точной. Почти все наши офицеры были из семей эмигрантов, бежавших в Англию в прошлом веке из-за революции и якобинского террора. Они были благородного происхождения, обученные руководить, и я могу вам поклясться, джентльмены, что когда я сражался под началом этих командиров, я видел преданность королю и государству, которая была глубже и прочнее, чем у самых храбрых англичан на поле боя. Потому что они сражались, чтобы спасти нашу страну от узурпатора.
Он перевел взгляд на Траска.
– Кроме того, наши эмигрировавшие командиры были еще и республиканцами, людьми, которые боролись за свободу во Франции, помогали учреждению конституционального правительства. Эти люди верили в справедливые и равные для всех законы, они были готовы пожертвовать своей жизнью ради независимости Франции. Они сражались за свободу своей страны, но не смогли предотвратить того, чтобы быть низвергнутыми ее императором. Они продолжали служить, сохраняя преданность Франции, только для того, чтобы оказаться в авангарде армии величайшего деспота нашего времени. Вам хорошо известны великие дела «Великой армии Наполеона», о тех его великих маршалах, кто шел с Бонапартом, сея смерть и разорение по всей Европе. И в то же самое время дома, во Франции, молодых граждан бросали в смертельную машину империи.
Он поймал взгляд Осборна. Озадаченность подполковника сменилась искренним удивлением. Жак не мог сдержать саркастической улыбки.
– А остальные стрелки? Будьте уверены, в наших рядах были наемники: негодяи, отверженные, люди, которых привел в армию или случай, или бедность, или несправедливость. Полукровки? Да, это были люди, которым нечего терять. Но есть одно обстоятельство, которое соединило нас вместе и давало нам силу. В течение многих лет, джентльмены, стрелки были единственными свободными французскими солдатами на земле. Наша страна была в рабстве у Бонапарта. Мы выбрали службу в британской армии, потому что хотели того же, что и вы, – его окончательного уничтожения.
Когда он замолчал, в зале суда повисла напряженная тишина. Траск первым нарушил молчание:
– Значит, я должен поверить в то, что вы никогда не имели намерения оставить стрелков?
– Совершенно верно.
Осборн спросил:
– А как насчет трех дезертиров из Порта Джексона? Вы ведь помогали им, способствовали их побегу?
Мысленно Жак сложил пальцы крест-накрест:
– Нет.
Гор-Вильсон взорвался:
– Все это ложь! Что еще он может сказать?
Осборн отмахнулся от него:
– Почему вы подняли оружие на офицера и людей, посланных арестовать вас?
– Я вышел из себя.
– Вы знали, что ваше время истекло!
– Майор, – сказал Осборн с ледяной интонацией в голосе, – мы здесь не для того, чтобы запугивать заключенного, а для того, чтобы вынести ему наш приговор. – Он не сводил глаз с Жака. – Вы бледны, солдат. Вы можете присесть, если хотите.
– Благодарю вас, я предпочитаю стоять. – Он взял себя в руки. Но вот и настал тот момент, тот крайний случай. Теперь пришло время решить, какой из своих секретов он должен открыть. Но какому из них, если это вообще стоит того, они поверят?
Неожиданно прозвучал отрывистый и громкий стук в дверь. Все вздрогнули и посмотрели туда. Затем дверь открылась, и в комнату быстро вошел прапорщик. Остановившись, он отдал честь.
– Подполковник Осборн, сэр, у меня есть депеша от полковника Мортона. Это может иметь значение для дела.
– Спасибо, Паркер. Вы свободны.
Солдат протянул Осборну два сложенных листа бумаги, отдал честь и вышел. Осборн открыл первый лист, пробежал по нему глазами, просмотрел второй, положил их на стол и затем поднял глаза.
– Это письмо от адмирала Меткалфа.
Перехватив взгляд Жака, он сказал резко:
– Принесите стул для заключенного.
Затем, когда комната снова погрузилась в тишину, он произнес:
– Здесь содержатся новые свидетельства, адресованные полковнику Мортону, которые суд должен услышать. Я прочитаю их полностью:
Сэр, я понимаю, что под Вашей юрисдикцией в настоящее время совершается военный трибунал, в котором рядовой Десерней из британских стрелков обвиняется в тайном сговоре дезертировать во время отбытия срока на принудительных работах в Ботани Бей в прошлом году. Мне неизвестны свидетельства против рядового Десернея, но мне кажется, что в таком удалении во времени и пространстве надежных свидетельских показаний «за» и «против» обвиняемого может недоставать. И так как у меня есть некоторые сведения, касающиеся дела, то мой долг как представителя вооруженных сил Ее Величества предоставить ее военному суду.
Позвольте мне снабдить эти сведения замечанием о рядовом Десернее. Я не очень хорошо знаком с ним, но то, что я видел, когда находился в Порт Джексоне, свидетельствует о том, что к нему относились с уважением и приязнью как военные, так и гражданское население. Я сожалею, что не имел с ним личных дел и, таким образом, не могу предоставить характеристику его личности.
Моя дочь, леди Гамильтон, встречала рядового Десернея всего один раз в тот самый день, который, я полагаю, важен для настоящего процесса и обвинения. Далее следует краткое изложение того, что случилось, записанное мною лично с ее собственных слов.
В тот день леди Гамильтон ехала верхом на лошади вдоль Главной Южной дороги в сопровождении лейтенанта Бевина Джоунса. Она свернула с тропинки, идущей вдоль дороги, чтобы проехать небольшое расстояние по направлению к бухте, откуда открывается панорама на Порт Джексон. Прежде чем она достигла конца пути, рядовой Десерней неожиданно появился перед ней. Это заставило лошадь шарахнуться в сторону, но он взял животное под контроль, вежливо извинился, а затем посоветовал ей не ехать дальше. Когда она подвергла сомнению этот совет, он предупредил, что дороги размыло, и что лошадь может поскользнуться при спуске.
Затем подъехал лейтенант Джоунс, приказал рядовому Десернею вернуться к дороге и сопровождал леди Гамильтон остаток пути.
Моя дочь не слышала и не видела каких-либо других солдат поблизости, и она утверждает, что рядовой Десерней был один, когда она встретила его. Он был скрыт деревьями, когда она подъехала, но она абсолютно уверена, что он шел по направлению к ней, то есть вверх по холму, к дороге. Не было ни единого момента, когда она бы почувствовала, что за его действиями скрывалось нечто большее. Скорее, напротив, Десерней был исключительно озабочен ее безопасностью.
Леди Гамильтон считает, что Вы склонны доверять ее свидетельству, и прилагает свою подпись к моему документу. Принимая во внимание тот факт, что она была единственным свидетелем рассматриваемого происшествия, кроме лейтенанта Джоунса, мне показалось, что в интересах военной справедливости я обязан предоставить это Вам.
Написано 5 марта 1815 года.
Меткалф, контр-адмирал.
В течение нескольких мгновений после того, как Осборн умолк, он сидел неподвижно, глядя в глаза Жака. Затем он поднялся и сказал:
– Мы должны обсудить это, джентльмены. Суд объявляет перерыв на десять минут. Заключенный останется сидеть.
Они взяли с собой бумаги, включая письмо с подписью на второй странице. У Жака вдруг появилось абсурдное желание выхватить письмо у них и перечитать его.
Ожидая в лихорадочном молчании, он пытался вообразить себе ее ровный красивый почерк. Вероятно, в детстве она была прилежной ученицей. Жак видел ее в образе серьезного ребенка, копирующего линии, перо, наклоненное под прямым углом, в ее тонких и длинных пальцах. Если бы у него была возможность увидеть ее, быть может, тогда он мог бы начать понимать, почему было написано письмо и на какие последствия она надеялась.
А пока она оставалась тем, чем была для него со дня той их неожиданной встречи, – самой обольстительной тайной.
Глава 5
Мэри предпочла бы не ходить на бал к семейству Пигготт-Стейси в тот вечер, но София уговорила ее сделать это. Эллвуд должен был прийти туда прямо из парламента, где палата общин находилась в стадии комитета. И, как София иронично напомнила Мэри, фаза, которой были обязаны два искушения принца. Контр-адмирал тоже должен был присоединиться к ним, а значит у Софии был тайный повод для посещения: она ожидала и страшилась услышать новость о рядовом Десернее.
Вечер обещал быть замечательным. Это был результат многих недель неистовой политической активности со стороны Пигготт-Стейси, которые были почти вне себя от предвкушения исполнения роли хозяина и хозяйки для принца-регента.
– Мне это по-прежнему не нравится, – сказала Мэри, когда они мчались через центр города по направлению к Курзон-стрит. – Все может случиться. Улицы полны людей, которые появились неизвестно откуда и нацелены на самые ужасные беспорядки.
– Я думаю, что если они собираются устроить бунт, это будет как раз перед парламентом, – сказала София.
– Как ты можешь так говорить, когда мой муж находится внутри!
– Я имею в виду, что они, похоже, наделают больше всего шума там, где захотят произвести наибольшее впечатление. И у них есть петиции, которые они хотят представить. Говорят, что они собрали сотни тысяч подписей.
– Ты ведь совсем не нервничаешь, не так ли? – спросила Мэри с сарказмом. Она закрыла верхнюю часть окна. – Я хочу, чтобы оно было закрыто должным образом. Ты знаешь, негодяи подожгли карету лорда Горли горящей соломинкой, они бросили ее через окно при свете дня, когда он гулял по аллее, если тебе будет угодно. Интересно, стоит ли нам задернуть шторки?
– Нет, будет лучше, если мы останемся на виду. Они не настолько глупы, чтобы думать, что поджаривание живьем двух благородных леди поможет им пройти в палату общин.
Мэри пожала плечами:
– Глядя на тебя со стороны, можно подумать, что тебе это нравилось!
– Успокойся, Курзон-стрит будет сверкать огнями, и там будет полно солдат в состоянии боевой готовности, чтобы держать на расстоянии возмутителей спокойствия. И я уверена, что мишени находятся где-то в другом месте. Власти города приказали ввести больше войск; у Эллвуда есть вся возможная защита, которую только можно желать, будь уверена.
Она попыталась улыбнуться. Опасность на улицах ничего для нее не значила, сегодня Десерней получил свое наказание, и она не могла сконцентрироваться на чем-либо еще.
– Если принц увидит тебя с такими большими испуганными глазами, он, скорее всего, будет ухаживать за тобой, а не за мной, – ему нравится быть галантным.
Мэри покачала головой и издала короткий смешок.
– Он сам будет в таком душевном волнении, что едва ли заметит кого-либо из нас. На самом деле я буду удивлена, если он осмелится высунуть свой нос за пределы Карлтон-Хауса.
София подняла брови:
– Он не рискует, это точно?
Мэри выглядела трагично.
– Моя дорогая, ты слишком долго была вдали от нас. Ты не можешь себе представить, как сильно его ненавидят. Его политика была отчаянием наших собственных кругов, что же касается прочего, больше всего раздражает его экстравагантность. Он пытается быть достойным и решительным, страна называет его гордым и эгоистичным. Он стремится быть дружелюбным, его осуждают за то, что он слаб, расточителен, самодур, купающийся в своем собственном великолепии, вот так.
София прошептала:
– А я пытаюсь сделать его поборником мира в Европе. В таком случае он мудрее меня: должно быть, он чувствует, что этим много уважения не приобрести.
– Я не отрицаю, что перед тобой стоит сложная задача. – Взглянув на холодную пустую улицу, Мэри наконец успокоилась и откинулась на удобные подушки. – Он всегда испытывал ностальгию по военной службе, бедняжка, несмотря на то, что не прослужил ни дня в своей жизни. Интересно, он снова наденет свой ужасный мундир с лентой сегодня вечером?
Но она ошиблась. Принц-регент был одет в вечерний фрак, без всяких украшений, его привезли на Курзон-стрит в обычной карете с вооруженными конюшими на козлах. Мероприятие до этого момента имело грандиозный успех, и выход его королевского высочества был рассчитан на то, чтобы увеличить его еще больше. София наблюдала с другого конца танцевального зала, как толпа кружилась и вертелась вокруг принца и его сопровождения, захватывая жаждущих Пигготт-Стейси. Затем принц потанцевал вальс с самой старшей дочерью хозяев, хотя София не могла не заметить, что он часто смотрел в ее сторону.
Все производило великолепное впечатление. Хозяйка дома украсила длинную комнату в духе весны, которая в действительности пока еще не наступила. На окнах висели длинные занавеси из зеленого шелка, перевязанные гирляндами цветов, которые выглядели восхитительно свежими – таким образом, как полагала София, оправдывалось состояние, потраченное хозяйкой на их приобретение. Эркеры и простенки между окнами были обиты изысканными шпалерами из плетеного тростника, в свою очередь, украшенные букетами и лентами. По задумке миссис Пигготт-Стейси, дамы, желающие воспользоваться маленькими диванчиками, находились словно в цветочных будуарах.
Из одного конца залы в другой, между канделябрами, висела массивная гирлянда из плюща, хотя некоторые листья уже успели упасть на пол. Вся зала была наполнена ароматами фиалок, нарциссов и фрезий.
После контрданса первый танец, принц направился прямо к Софии. Она оставила дам, с которыми разговаривала, и задержалась около музыкантов. София не любила большого скопления людей, но прекрасно понимала: если принц собирается уделить ей внимание, очень скоро они будут окружены любопытной толпой. Пытаясь смотреть на него спокойно, когда он не спеша передвигался от одной группы к другой, она увидела в нем что-то мальчишеское – несмотря на щеки, нависающие над его высоким воротником, и его полноту – это, пожалуй, было частью его очарования.
Он оказался перед Софией. Вокруг сразу же собралась небольшая группка людей, но принц обращался только к ней. Он поинтересовался, как проходил вечер до настоящего времени, пока он не прибыл, а она похвалила музыкантов, стоявших в нескольких шагах от них. Принц взглядом знатока окинул танцевальный зал и сделал любезное замечание по поводу украшений. Выражение его полных губ было комичным, когда он силился подобрать соответствующее выражение относительно цветов.
София спасла его:
– Миссис Пигготт-Стейси распорядилась, чтобы не открывали окна на улицу, поэтому воздух здесь пахнет почти так же, как и букеты. – Она улыбнулась. Правда, большинство цветов уже успели увянуть, поэтому зала была наполнена горьковато-пряным запахом. – Боюсь, вы прибыли уже к не очень свежей части события, ваше высочество.
– Зато вас я обнаружил свежей, как только что сорванная роза, – сказал принц с улыбкой, затем посмотрел на нее, склонив голову набок. – Вы, однако, танцевали, я в этом уверен.
– Я танцевала, – ответила она слишком поспешно для вежливости. – Хотя я не танцую вальс.
– Тогда я надеюсь иметь честь пригласить вас на экосез, если мы не слишком опоздали, и ваша карточка еще не заполнена. – София хотела сказать что-то, но он продолжил: – Почему вы не танцуете вальс?
– Я так и не научилась. У меня не было возможности перед тем, как я поехала за границу, а Ботани Бей не кажется подходящим местом для того, чтобы брать уроки.
Он просиял:
– Это покажется вам восхитительным упражнением, когда вы попробуете. И, кроме того, это даст нам надежду с нетерпением ожидать, когда мы увидим, как вы будете танцевать вальс в Павильоне. Мы можем удалиться в резиденцию в Брайтон на некоторое время. Нам доставит огромное удовольствие принять вас и ваших друзей как-нибудь вечером.
София не могла не заметить, что некоторые из людей, собравшихся вокруг них, были поражены, уязвлены и завидовали ей. В довольно напыщенной речи принца явно угадывалась благосклонность к ней, а когда музыканты заиграли снова, он склонил голову в официальном приглашении.
– Могу ли я пригласить вас, леди Гамильтон? – В его голосе чувствовалась даже некая робость.
Это было именно то, чего она боялась, но она сумела принять приглашение. Легким, грациозным движением София положила свою руку на руку принца, и он с присущей ему галантностью, не спеша повел ее через всю танцевальную залу. София жутко нервничала, но держалась прямо и усилием воли заставляла себя двигаться в такт с величавыми движениями принца. Ее взор застилал туман, но все же она заметила небольшую группку людей. Это было семейство Пигготт-Стейси. На их лицах было практически одинаковое выражение, словно они оценивали выбор принца второй партнерши для танца.
В тот самый момент, когда София и принц заняли свои места во главе ряда пар, объявили приход еще одного гостя. Собравшиеся у дверей расступились, и хозяевам пришлось повернуться и поприветствовать прибывшего высокого господина.
Краем глаза София увидела, что вошел ее отец. Ее охватила дрожь: что он скажет ей?
Заиграла музыка, и танцоры поклонились друг другу. София посмотрела на отца. Она была почти уверена, что он принес ужасную новость о Десернее, и в выражении его лица искала подтверждение своей догадки.
Потом она подумала о том, какие впечатления повезет с собой отец в свое одинокое путешествие в Лиссабон. Он будет вспоминать, как видел ее руку в руке принца, как они делали первые неторопливые шаги в танце, улыбку его высочества, и то, как он не спускал с нее глаз.
Ею владели смешанные чувства, но она знала, что отец гордится ею. Он любил и восхищался ею и всегда считал, что она должна блистать в обществе. Когда она была юной, отец боролся с ее сдержанностью и робостью перед незнакомыми людьми. Когда она вышла замуж, Эндрю стал ее верным союзником почти во всех вопросах, тем не менее если ее муж с нетерпением ожидал приглашения на светские вечеринки, то она искала любую возможность избежать их. Теперь, в своем вдовстве, София чувствовала, что ее отец начинает все больше беспокоиться о ней. Триумф сегодняшнего вечера, если больше ничего и не достигнет, должен уничтожить это беспокойство.
– У вас очень красивая улыбка, леди Гамильтон, но сегодня она какая-то особенная. Можем ли мы воспользоваться привилегией и попробовать узнать, какие мысли скрываются за ней?
Она сразу же ответила:
– Только что прибыл мой отец, ваше высочество, и я думала, какое удивление и удовольствие ему доставит, если он увидит, что его робкой дочери оказана такая честь.
Очень быстро он отыскал взглядом контр-адмирала, который смотрел в их сторону.
– Робкая? Мы никогда не встречали более невозмутимой леди.
– Я в восторге слышать, что ваше высочество говорит это. Моя обманчивая маска совершенна?
– Абсолютно. – Его глаза сверкнули, когда он засмеялся, а София, смутившись, почувствовала, как ее обдало горячей волной и румянец постепенно заливал ее шею и лицо.
Заметив это, принц обрадовался, искры смеха так и брызнули из его глаз.
– Не волнуйтесь, ваш секрет будет в безопасности!
– О Боже, – она не могла сдержать улыбку. Ее щеки горели, но она продолжала: – Я была очень несносным ребенком. Со своими родителями и друзьями я была довольно прямолинейна. Мне нравилось говорить правду гораздо чаще, чем другие хотели ее слышать, кроме того, я была совершенной болтушкой, но если подле меня оказывался незнакомый человек, все, что я могла делать, это смотреть в пол. Вы будете потрясены, если услышите, что, даже став взрослой женщиной, я совсем не изменилась. Я могу говорить с непринужденностью, только когда нахожусь среди близких мне людей.
Он просиял:
– Миледи, это самая трогательная вещь, которую вы могли сказать. Теперь мы знаем, к какой очаровательной группе людей мы принадлежим.
Танцоры вокруг них сгорали от любопытства, но тем не менее София решила воспользоваться ситуацией:
– Мне оказана честь, что вы слушаете меня. – Слегка понизив голос, она продолжила: – Есть нечто, о чем я очень хотела бы поговорить с вами, если бы только я была достаточно смелой.
В этот момент пары в экосезе разлучили их на некоторое время, и София имела возможность наблюдать сильный эффект, произведенный ее последним предложением, на разгоряченном лице принца, несмотря на то что прозвучало это не совсем так, как она того хотела.
Как только они снова оказались вместе, принц ответил прежде, чем она могла вымолвить слово:
– С этого времени, моя дорогая леди Гамильтон, когда вы с нами, не скрывайте ничего. Вы можете доверять нам. Абсолютно.
– Ваше высочество очень любезны.
Перед Софией возникла дилемма. С одной стороны, крайне затруднительно высказывать свои мысли, танцуя экосез. С другой стороны, если она будет сохранять молчание до тех пор, пока не закончится танец, или будет говорить о чем-то тривиальном, принц решит, что она просто кокетничает.
Она лихорадочно соображала, как ей поступить:
– Понадобится некоторое время, чтобы обсудить мои мысли. А после танцев ваше высочество будет сильно занято. Возможно, позже, сегодня вечером.
– Миледи, – перебил он, – вы не возражаете, если мы прервемся сейчас? Нам доставит огромное удовольствие, если вы представите нам своего отца, – продолжил он с подходящим оправданием.
София пробормотала торопливое согласие, и они грациозно вышли из танца. Музыканты в нерешительности помедлили, но принц бросил на них взгляд и легким движением руки попросил их играть дальше. Она заметила, что он повел ее в сторону, противоположную той, где стоял контр-адмирал.
– Дорогая леди, – произнес он тихо, стоя достаточно близко к ней и давая понять окружающим конфиденциальность этой беседы, – что же это за важное дело, которое вы желаете обсудить?
Она сделала глубокий вдох, чтобы успокоить свой голос.
– Ваше высочество, вы помните разговор, касающийся моего покойного мужа?
Он вздрогнул, и ожидание в его глазах исчезло.
– Конечно.
– Вы помните, я говорила, что надеюсь, что мой сын никогда не столкнется с выбором, возложенным на сэра Эндрю?
– Конечно.
Теперь в его глазах появилось предостережение.
– Ваше высочество, мой муж служил Англии не потому, что он был военным, а по зову сердца. Он был убит при исполнении своего долга, хотя все, чего он всегда хотел, – это жить в мире вместе с нами дома. Я сделаю все, чтобы спасти моего сына от такой судьбы. Вы думаете, мои чувства неестественны?
Теперь он внимательно слушал.
– Отнюдь нет.
– Вы верите в то, что мужчины и женщины, живущие в Англии, благословляют день, когда кончилась война?
– Никто не может спорить с вами по этому поводу.
– Мы должны торжествовать, что выиграли войну. Но я боюсь, что нам понадобится еще больше силы и бдительности, чтобы выиграть мир.
Он покровительственно улыбнулся.
– Вы нервничаете, это естественно. Но позвольте мне успокоить вас. Если вы обеспокоены беспорядками последних нескольких дней, то ситуация под контролем.
– Ваше высочество, я не имею в виду того, что происходит в Лондоне. Я говорю о том, что делают на континенте британские войска и что вообще собирается предпринять Англия, чтобы в Европе воцарился мир?
– В этом случае мы должны применить свою власть, со справедливостью и благоразумием. Правительство абсолютно доверяет герцогу Веллингтонскому, нашему фельдмаршалу.
– Но он ведь действует не в одиночку. Лорд Кастьераф указал все условия договора, прежде чем он приехал домой из Вены. И вы полагаете, что герцог считает первейшим долгом своим на сегодняшний день предотвратить вовлечение Англии в другой конфликт?
– Миледи, – сказал принц учтиво, – обеспечение мира – это именно то, на что нацелена каждая партия конгресса Священного союза.
Она могла видеть, что под маской благодушия скрывалось разочарование из-за перемены темы разговора. Политика и дипломатия горячо обсуждались в салонах Лондона, некоторые леди принимали участие в этих разговорах гораздо активнее, чем мужчины, но никто из них не осмеливался говорить о политике с принцем-регентом, даже если он сам затрагивал эти вопросы. Если он начнет испытывать неловкость, он не будет слушать ее. С другой стороны, если она прибегнет к флирту с ним, принц будет ловить каждое ее слово, но она никогда в жизни не флиртовала с мужчиной, а теперь момент казался ужасно опасным для того, чтобы начинать делать это.
– Ваше высочество, союзники делят Европу. В настоящее время мир означает удовлетворение аппетитов сильнейшего. Продолжительный мир не может быть достигнут, если Англия не умерит свою алчность.
В ответ он лишь задумчиво кивнул и оглянулся через плечо, ища поддержки.
София сказала:
– Вы думали о том, что вы могли предложить венскому конгрессу? За исключением Талейрана, все государственные мужи – воители. Какое бы решение они ни приняли, это однажды приведет к другой войне. Но вы – не воитель.
Принц слегка нахмурился.
Она сказала что-то неправильное.
Неожиданно взгляд его снова прояснился. Повернув голову, она увидела, что к ним направляется ее отец.
– Миледи, – сказал принц, – не будете ли вы так любезны познакомить нас с вашим отцом?
Он явно хотел избежать дальнейшего опасного разговора. София ощутила разочарование, которого не могла скрыть, и принц заметил это. Он послал ей обворожительную улыбку, в его глазах искрилось мальчишеское озорство, которое она уже замечала прежде. Она разыграла последнюю карту:
– Я с удовольствием сделаю это, если вы обещаете мне одну любезность – мы сможем поговорить об этом снова.
София прочитала согласие в его сияющем взгляде. Затем он повернулся и сделал шаг по направлению к адмиралу.
Она довольно сильно волновалась по поводу представления, но встреча прошла хорошо. София испытывала удовлетворение, слыша, как ее отец дает непринужденные здравые ответы на любезные вопросы принца-регента по поводу его недавнего задания, а также от того, что если они и были сейчас средоточием внимания всех в зале, то, по меньшей мере, выдержали это с достоинством.
Экосез закончился, скоро должен был начаться другой танец. Принц сказал несколько заключительных слов адмиралу, затем поклонился со значением Софии:
– Мы будем помнить каждое слово, произнесенное вами, дорогая леди, если вы обещаете не забыть наше приглашение.
София сделала реверанс и обнаружила, что снова покраснела. Принц довольно улыбнулся и удалился.
Она сразу же обратилась к отцу:
– Десерней? Что с ним?
– Вердикт вынесли сегодня утром.
Его голос был так суров, что она почувствовала, как краска отлила от ее щек. София сказала запинаясь:
– Наше письмо… оно оказалось бесполезным?
Он поймал ее взгляд.
– Моя дорогая, он не приговорен к смерти. И это, возможно, благодаря нашему письму. Я не знаю. Но приговор был… – он огляделся вокруг. – Ты думаешь, это подходящее место для того, чтобы говорить о таких вещах?
– Скажи мне.
– Три сотни плетей, затем увольнение. Сегодня днем.
У нее было такое ощущение, будто побили ее саму, дыхание перехватило, желудок сжался спазмом.
– Как человек может выдержать такую жестокость?
– Таково наказание. Получит ли он полное количество плетей или нет – все предоставлено на усмотрение исполнителя. – Он выждал немного, затем добавил: – Давай присоединимся к леди Эллвуд. Я вижу, она смотрит в нашу сторону.
Они пересекли комнату. София содрогалась от ужаса, представляя Десернея, приговоренного к столь позорному, указательному и жестокому. Даже если бы он не сопротивлялся своим мучителям (а она боялась, что он поступит как раз таки наоборот), его воля, сила и энергия сами по себе покажутся истязателям вызовом. О, как же ее возмущала жестокость, с которой его хотели унизить и сломить его волю!
София едва слушала, что говорил ей отец.
– Твоя совесть чиста, ты поступила правильно и проявила милосердие к чужестранцу. Ты не упоминала об этом деле своей подруге?
– Нет!
– Очень хорошо.
Они подошли к остальным гостям. София пыталась сделать вид, что с ней все в порядке, но ей больше не хотелось ни с кем разговаривать.
Мэри стояла в одиночестве в одной из беседок. Поприветствовав адмирала, она с беспокойством спросила:
– Вы не видели моего мужа сегодня вечером, сэр?
– Нет. А вы ждете его?
– Он должен был быть уже здесь. Заседание палаты не может продолжаться так долго. Что происходило на улицах, когда вы ехали сюда?
– Боюсь, там были некоторые беспорядки. – Адмирал сказал это так спокойно, что это не взволновало Мэри, но София, разум которой был полон ужасов, сразу призвала его к ответу:
– Где, в Вестминстере?
Он говорил тихо, чтобы больше никто не мог их слышать. Вновь зазвучавшая музыка облегчала его задачу.
– Я не знаю всех фактов. Но по линии связи поступили новости, что толпа направляется к дому лорда-канцлера.
София уловила взгляд Мэри, и холодный страх сжал ей сердце.
– А что, если лорд Эллвуд следующий?
– У лорда-канцлера железная ограда перед дверьми.
Мэри побледнела.
– Но их ничто не остановит, они могут перейти площадь и направиться к нам – наш дом защищен гораздо меньше. А что, если они ищут Эллвуда?
– Я так понимаю, ваш муж возражает против принятия законопроекта? – спросил контр-адмирал.
– И вы полагаете, что это будет что-либо значить для кровожадной толпы? О, если бы только Эллвуд был здесь! Где же он?
София неожиданно представила дом лорда-канцлера, объятый пламенем. Представила горланящую толпу, бурлящую на Бедфордской площади. Люди барабанят в двери огромного дома, бросают камни в окна, за которыми спят маленькие дети, а эти дети жмутся друг к другу, напуганные смертельной опасностью, грозящей им.
Она обратилась к отцу:
– Я должна ехать к Гарри.
– Не думай об этом! – закричала Мэри. – Мы должны ждать Эллвуда, он объяснит нам, что происходит. Он знает, что делать. Это безумие – выходить наружу без него. Мы точно так же можем столкнуться с разъяренной толпой. И неизвестно, чем это может закончиться. Я остаюсь.
