Текст книги "Любовница. Леди и дезертир"
Автор книги: Шерил Сойер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)
Он как раз обдумывал наклон шпаги, когда ему напомнили, что полковник Кул ждет уже больше часа.
Принц нахмурился.
– Проводите его в кабинет.
Когда дело дошло до волос, он хотел соблазниться военным стилем, но это потребовало бы много времени, пришлось бы пожертвовать их длиной. Принц удовлетворился долгим взглядом на свой профиль, отраженный в ручном зеркале. «Подбородок, – подумал он, – говорит о решительности».
Снова нахмурившись, с мыслью о том, что полковник тоже может быть в форме, принц направился в кабинет. Но тут же вспомнил о том, что Кул уже больше не служит в армии. Фактически его официальное возвращение к гражданской жизни было частью некоторого плана.
Для осуществления этого плана был произведен тщательный отбор британских секретных агентов в послевоенное время. При обычных обстоятельствах это дело не дошло бы до принца, но имелось основание считать его делом особой секретности, когда могли бы быть затронуты интересы царственной особы. Существовали определенные подозрения, касающиеся исчезновения некоторых офицеров с поля боя, основанные на предположении о том, что враг мог знать больше, чем должен был. Если это было действительно так, источник информации еще предстояло обнаружить. Если же подобное происходило в войсках, это необходимо было искоренить, и в мирное время появились такие возможности. Ни один из офицеров высшего ранга не мог быть огражден от расследования. Когда принцу впервые было предложено произвести секретную проверку его собственного военного штата в Лондоне и Брайтоне» он отнесся к этому, как к личному оскорблению. Но чем больше аргументов ему приводили в пользу необходимости подобных действий, тем более встревоженным и зачарованным он становился. Принц оговорил в качестве особого условия, что он должен сам посмотреть на человека, которому будет поручено это задание, хотя весьма смутно представлял, что он сделает, если тот не понравится ему. В конце концов, тот был рекомендован сэром Генри Гардинджем, а сэр Генри Гардиндж являлся главой разведки герцога Веллингтонского.
Перед тем как войти в кабинет, принц понял, что хотя он сам настоял на том, чтобы увидеть Кула, у него не было никакого представления, о чем они должны разговаривать. Упоминать о самом плане не было никакой необходимости и даже, возможно, было неблагоразумно. Все, чего он действительно хотел, это увидеть, подходит ли этот человек для секретного задания.
Как оказалось, полковник Кул являл собою образец элегантности. Его глубокий поклон и приветственные слова были так же безупречны, как покрой его одежды. Во время беседы, касающейся недавнего возвращения полковника из Индии, принц изучал его. Ростом не выше его самого, но с завидной длины ногами и стройной фигурой, на которой не было ни унции лишней плоти. Смуглая ирландская красота. Гладкие волосы, зачесанные назад, подчеркивали ясность больших светло-зеленых глаз, обрамленных густыми, как у женщины, ресницами. Тем не менее это была абсолютно мужская красота, смягченная какой-то животной грацией, которая напомнила о репутации полковника как прекрасного фехтовальщика.
Принц не стал садиться – это разрушило бы впечатление общего руководства своими делами, которое он хотел произвести.
– Мы несколько требовательны к вам, полковник. Вы уже внесли свой вклад в безопасность государства, а здесь мы просим вас о дополнительной услуге, которая может так никогда и не получить признания.
– Тем не менее эта услуга с готовностью будет оказана, ваше королевское высочество. – Это было сказано без рисовки, хорошо поставленным голосом.
– Нет необходимости подробно останавливаться на важности того, чем вы займетесь…
В ответ полковник слегка улыбнулся.
– Или вообще выражать это словами, – продолжил фразу принц.
Красивый рот впервые изогнулся.
– Это деликатное дело, конечно. Но выполнимое, слава Богу.
У него был очень легкий ирландский акцент, довольно привлекательный.
– Я хотел бы воспользоваться возможностью, – искренне сказал принц, – и выразить вам свою признательность прямо сейчас, поскольку любой контакт в дальнейшем может помешать нашему делу. Нет смысла рисковать.
Полковник отметил это, но воспринял сказанное нормально, просто слегка сжал губы и ничего не ответил. Принц чувствовал себя обязанным продолжить и спросил.
– Вы уже устроились? Сняли дом в Лондоне?
– Да. Но некоторое время я буду за городом. У меня есть поместье в Суссексе, которое я не видел с тех пор, как был ребенком. Оно перешло ко мне не очень давно, после смерти родственника.
– Суссекс весной очарователен, – сказал принц задумчиво. – Мы полагаемся на вас, полковник. И полностью доверяем вам.
– Постараюсь оправдать доверие, ваше королевское высочество.
Принц выпрямился во весь рост, ожидая, что Кул отдаст честь, но тот не двинулся с места. Может быть, он должен отдать честь сам? Полковник, по крайней мере, будет знать.
Возможно, в зеленых глазах мелькнула искра изумления, но полковник скрыл ее, отвешивая поклон точно положенной глубины.
Принц сказал:
– Желаю вам приятной поездки в Суссекс. Если бы на то была моя воля, я бывал бы в Брайтоне чаще, но в настоящее время, с текущим состоянием дел в Лондоне, – он вздохнул и вяло развел руки, – я не могу себе этого позволить.
Он наблюдал, как Кула проводили, отмечая, что его походка, при всей ее грации, безошибочно принадлежала подтянутому обученному военному человеку. Принц подумал, что хорошо бы повторить точно такую же походку, когда он будет входить в гостиную позднее, но, краем глаза увидев себя в зеркале над письменным столом, усмехнулся своему собственному розовому отражению. Пожалуй, это было бы чересчур.
Жак мерил шагами камеру, его ноги без ботинок не издавали звуков, опускаясь на каменные плиты. Он мог слышать многое из того, что происходило рядом в бараках, но ничто из услышанного не вселяло надежды: успокаивающий шепот нескольких офицеров, выкуривающих последнюю трубку в темном внутреннем дворе, целеустремленные шаги вверх и вниз по лестнице людей, выполняющих последние служебные обязанности вечера и готовящихся к отбою, когда погасят свет. Он был один, как волк в клетке, и тот факт, что его оставили в одиночестве, заставил его задуматься.
Наконец он узнал, почему его арестовали. Офицер морской пехоты сообщил ему об этом в то время, когда ему накладывали повязку на рану на плече. Им было строго приказано оставить француза живым и здоровым до военного трибунала; Десернею предоставили три дня на то, чтобы подготовить свою защиту. Значит, его будут судить в субботу.
Жак остановился посреди камеры и посмотрел вверх через маленькое зарешеченное окно в поисках звезды на ясном небе. До сих пор он не просил о встрече с кем-либо. Невозможно было решить, что делать, до тех пор пока ему не станет известно немного больше об этом деле. Он мог написать письмо, но кому мог он доверить его доставку? Если его перехватят, это может только испортить дело в дальнейшем.
Боль в плече отдавалась в ключицу. Он вспомнил, что слышал о казни над двадцатью стрелками после Бедаджоз. Кое-кто пытался сделать его казнь не столь публичной, но не менее позорной. Кто-то делал из него козла отпущения. Но кто?
Мэри понравился вечер в Карлтон-Хаус, особенно из-за Софии, чье присутствие Эллвуд с легкостью организовал.
Их появление было столь же театральным, как и сцена из спектакля в «Друри-Лейн», даже лучше, ибо единственный член публики, на которого это было направлено, в тот момент как раз стоял в одиночестве напротив двери. Мэри не слышала, как их объявляли, она была слишком занята тем, что наблюдала за принцем. На его круглом лице, слегка зардевшемся в теплой комнате, застыло выражение удивления, смешанного с любопытством, когда он заметил Софию. Затем его полные яркие губы изогнулись, и он выпрямился во весь рост.
Принц доброжелательно посмотрел на Эллвуда; они прошли вперед, и представление наконец свершилось. София присела в изящном реверансе. Принц допытывался, почему он никогда не видел ее в Сент-Джеймсе – он бы обязательно запомнил такое «видение»; она же объяснила это своей уединенной жизнью за городом, своим ранним замужеством и редкими визитами в Лондон. Сначала он наклонялся к ней, чтобы услышать ее слишком тихий голос, но вскоре он выпрямился, обретя свое волнующее качество, которое Мэри так любила.
Общий разговор возобновился, и в течение некоторого времени внимание Мэри было отвлечено другими гостями. Среди них был и Шеридан, автор «Школы злословия». Драматург был ужасно пьян. Судя по запаху, он начал вечер с бренди: привычка, от которой его вряд ли могло излечить даже общество принца. Однако он был забавным. Еще она заметила элегантную пару из Парижа – эмигранты, находящиеся в близком родстве с Людовиком XVIII, они обменялись вопросительными взглядами друг с другом по поводу поведения Шерри.
Позже, когда подавали кофе, Мэри смогла наблюдать за принцем. Он и София уединились, сидя вдвоем на диване, который стоял в центре комнаты – признак благосклонности для нового гостя. Они говорили о времени, проведенном Софией в Новом Южном Уэльсе, но Мэри могла поклясться, что принц на самом деле не слушал ее, а просто любовался красивой леди. Мэри довольно часто раздражалась на мужа, когда он называл Софию «английской розой». Хотя в чем-то он был прав: кожа Софии, чудесным образом сохранившаяся безукоризненной под австралийским солнцем и во время ее путешествия домой через тропики, была настолько тонкой, что казалась такой же полупрозрачной, как и жемчужное ожерелье, украшавшее ее шею. Испытующий взгляд принца вызвал на ее лице легкий румянец, придававший Софии еще больше шарма.
Она испытывала удовольствие от того, что разговаривала с принцем, ведь она впервые находилась в такой близости к августейшей особе. София была прекрасно воспитана и могла вести себя безупречно в подобной компании. Просто ей не нравилось находиться в толпе. Все эти светские разговоры казались поверхностными или неискренними (даже когда Мэри настаивала, что они были утонченными и умными!), кроме того, она часто ловила себя на том, что ей было нечего к ним добавить. София знала, что ее считали слишком замкнутой, но, так или иначе, она ничего не могла с этим поделать. Она так и не смогла превратиться в светскую львицу. Только с одним человеком ей удавалось выражать то, что она действительно чувствовала или думала. И это делало ее брак очень ценным для нее: именно ее муж был тем самым человеком, тем близким другом, которому она могла доверять.
Сегодняшней целью ее визита было желание поговорить с принцем о влиянии, которое он мог бы использовать, чтобы в Европе воцарился мир. София была почти уверена, что принц скептически отнесется к ее мнению, но, по крайней мере, пусть он просто выслушает ее. София считала это своим долгом, данью памяти Эндрю. Она должна найти возможность и заставить себя говорить.
Тем временем принц произнес:
– Должно быть, вы очень храбрая женщина, раз смогли жить так далеко от Англии, почти на другом краю света. Вероятно, вы сильно тосковали по домашнему уюту?
София собрала всю свою решительность.
– Если быть честной, ваше королевское высочество, в настоящее время дома у меня осталось мало радостей. Кажется, я упоминала, что недавно потеряла своего супруга.
При этих словах принц смутился, а она продолжила:
– Сэр Эндрю Гамильтон. Из 10-го гусарского полка вашего королевского высочества.
Лицо принца оживилось.
– Конечно. Естественно, я слышал его имя совсем недавно. Если бы я только мог вспомнить… – вдруг он резко замолчал. На мгновение его лицо омрачилось, но после недолгого раздумья принц продолжил: – Пропал при выполнении задания во Франции. Плохо дело. Ужасно для вас, да, да.
София нахмурилась, а принц бросил на нее такой нежный взгляд, что она почти ожидала, что он возьмет ее за руку.
– Если это может служить утешением, моя бедная леди Гамильтон, он не забыт теми, для кого безопасность Англии лежит рядом с сердцем.
София кивнула, но без улыбки; она должна была заставить себя оставаться спокойной. Мысли путались в ее голове.
– Но он погиб не во Франции, – возразила она. – Это было в Испании. В битве при Сан-Себастьяне. Ему тогда только что поручили командование десятым полком.
– Ах да, конечно… – На лице у принца промелькнул испуг, и он продолжил поспешно: – Я понимаю. Прошу вас простить меня.
Он мучительно пытался придумать какую-нибудь другую тему для разговора, но София опередила его:
– Ваше королевское высочество, вы знаете, что я так и не смогла… Его тело ведь так и не было найдено. Я не знаю, как он умер. Если бы вы могли рекомендовать кого-либо, кто был свидетелем гибели моего мужа, я была бы вам очень признательна.
Принц встревоженно посмотрел на нее.
– Моя дорогая леди Гамильтон, если я произвожу впечатление, будто мне известно больше, чем вам, прошу вас простить меня. Я говорил не в общем. Я говорил то, что я чувствовал, ведь эта битва потребовала смерти в бою за родину столь многих храбрых джентльменов. – Он помолчал: – Кажется, вы говорили, что у вас есть сын?
– Гарри. Ему четыре года. – «Франция?»
– Достаточно взрослый, чтобы чувствовать гордость за такого отца, – многозначительно произнес принц.
– Достаточно взрослый для того, чтобы я молилась о том, чтобы ему никогда не пришлось делать такой выбор.
Принц удивленно посмотрел на нее.
– Разве вы не хотите, чтобы он служил своей стране?
– Напротив. Но я молюсь о том, чтобы ему не пришлось умирать с мечом в руке.
Принц и военные, очевидно, знали больше, гораздо больше, чем ей говорили о гибели Эндрю. Она была ошеломлена и потрясена. Армия потребовала, чтобы ее муж умер в бою за родину, и теперь они спокойно воображают, что она в один прекрасный день доставит своего сына на войну… и по горькой иронии, она пришла сюда сегодня вечером, чтобы говорить о мире!
Принц откинулся на спинку дивана и улыбнулся самодовольно, глядя на свою орденскую ленту, которая протянулась через его грудь и обширный живот.
– Согласен дорогая леди. Мы должны доверить наш мир герцогу Веллингтонскому. Победа в Вене – это то, чего мы ждем с нетерпением, не так ли?
София подождала, пока он поднимет глаза от своего живота, и спросила:
– Какую победу, вы думаете, мы увидим?
Принц, не обращая внимания на значение, которое она вкладывала в свои слова, снова улыбнулся и обратился к мужу Мэри, который стоял в нескольких шагах от них.
– Эллвуд, мы весьма озабочены положением дел в Вене. Как ваши люди в Министерстве иностранных дел оценивают шансы герцога Веллингтонского в мирных переговорах?
Эллвуд ответил:
– Желаемым результатом, ваше королевское высочество, должен быть продолжительный мир в Европе. Возможно, слишком рано говорить о том, как другие силы удовлетворят притязания Пруссии. Принц Меттерних является силой, с которой стоит считаться.
– А теперь Талейран, – засмеялся принц. – Кто мог вообразить, что Веллингтон так скоро вступит в бой с другим французским выскочкой?
София заметила, что французский граф и графиня обменялись взглядами друг с другом, услышав это. Тем временем принц вновь уставился на нее.
– Я многое бы отдал за то, чтобы успокоить ваши тревоги, дорогая леди Гамильтон. Когда мы встретимся в следующий раз, давайте надеяться, что новости от конгресса будут именно такими, какие вы только можете пожелать.
К прерванному разговору вернуться не удалось, как это часто случается, когда другие присоединяются к дискуссии. Да и она сама была не в состоянии продолжать спор. Быть может, когда-нибудь ей представится другая возможность, когда она будет чувствовать себя менее опустошенной.
– Я с нетерпением буду ждать продолжения нашей беседы, ваше королевское высочество.
Мэри, наблюдавшей за принцем и Софией, показалось, что он был польщен ее последними словами. Когда они распрощались и уже ехали домой, Мэри поздравила ее с началом кампании.
– Ты очень искусно открыла поле для маневра, даже не вызвав у него тревоги.
Август Эллвуд вопросительно посмотрел на них. Мэри же хотелось узнать реакцию Софии. Но та ничего не ответила. Мэри приняла ее молчание и больше не пыталась возобновить разговор на эту тему.
Глава 3
Софии предстояло ждать два дня, прежде чем она смогла снова увидеться со своим отцом. Он был единственным, с кем она могла говорить об Эндрю. Она заключила сама с собой секретный договор, что никогда не будет искать совета у Эллвуда, ибо это могло сблизить их и таким образом нарушить спокойствие Мэри. София не раз наблюдала, как дружба между женщинами рушилась и из-за меньшего, тем более, что она знала, как Мэри обожает своего супруга.
София хотела увидеться со своим отцом наедине, и наконец ей повезло – в день, когда он приехал, Мэри отправилась со своими детьми и Гарри в Конный театр Эстли.
Ее отец сидел в золотой гостиной у окна, откуда солнечный свет проникал с Бедфордской площади, освещая густую копну его седых волос. Он был в морской форме, так как только что вернулся из Адмиралтейства. София подошла и села рядом.
– Недавно вечером я была представлена принцу.
– Я слышал об этом. Мои поздравления.
– Он говорил со мной об Эндрю. Заявил, будто бы Эндрю погиб во Франции. – София пристально посмотрела в глаза отцу. – Тебе когда-нибудь доводилось слышать об этом?
Он откинулся назад на своем стуле.
– Ты можешь сказать мне, папа. Теперь я бы предпочла знать. Кто-нибудь когда-нибудь говорил тебе об этом?
Контр-адмирал пожал плечами:
– Ну, мне об этом известно очень немногое…
– Но это возможно? – она перевела дух. – Это возможно, что он никогда не был в Сан-Себастьяне, что он вместо этого находился где-то во Франции? Они солгали мне, скрыли, как он погиб. – Отец молчал, и София воскликнула: – Я имею право знать. Великий Боже, если он не был убит в сражении, возможно, он по-прежнему жив?
– Нет! – резко ответил Меткалф, но тут же мягко добавил: – Никто не пытался тебя обмануть. Мы должны примириться с его смертью. Он мог погибнуть в Сан-Себастьяне, и если это не так, я, право, не могу сказать тебе – где. Я никогда не интересовался этим. Уверен, что армия действовала должным образом.
София посмотрела из окна на залитую солнцем оживленную площадь. Небольшая группа людей собралась возле дома лорд-канцлера по другую сторону площади.
– Во время битвы при Сан-Себастьяне никакие британские войска не прорывались во Францию, – спокойно продолжила София. – Если британский капитан умер за Пиренеями, он мог быть только шпионом или… предателем. Кто же был Эндрю?
Меткалф наклонился и взял ее за руку:
– Успокойся, тебе нет необходимости спрашивать.
– Он никогда не говорил об этом, – почти шепотом произнесла София.
– Он не мог.
– Но мне ведь он мог сказать.
– Нет, это только усугубило бы твое бремя. Эндрю говорил мне, что никогда не забудет твоего лица, когда впервые предстал перед тобою в форме. Присядь, моя дорогая.
София молча повиновалась, и он продолжил:
– Ты должна знать, он не доверял и мне тоже. Но есть определенные вещи, о которых я могу догадаться. Эндрю обладал качествами, которые подходили для шпионской деятельности. У него был быстрый, деятельный ум, острая реакция, а этого многие поначалу недооценивали.
– Но…
– Но все же нет, он был не из тех, кто мог добровольно, сознательно стать шпионом. Однако если на него была возложена секретная миссия, возможно, он и согласился из чувства долга.
– И этого для тебя достаточно? Достаточно, чтобы мириться с фактом, что власти использовали его и отреклись от него, а затем лгали его жене и ребенку? Но этого не достаточно для меня! Я должна выяснить, что случилось с ним, что они сделали с ним, и бросить это им в лицо.
Меткалф ничего не сказал. Это разозлило Софию еще больше. Перед ее мысленным взором пронеслись все месяцы после получения известия о гибели мужа. София многократно проигрывала в своем воображении сцену смерти Эндрю. Она видела его героически павшим на поле сражения. Но теперь ее воображение рисовало совсем иные картины: взятые в плен британские офицеры в гражданской одежде были расстреляны как шпионы на месте, если им повезло. Гораздо хуже пришлось тем пленным, которых пытали, дабы они выдали секретные сведения. В течение дней, недель, месяцев. Пока они не ломались. Ее муж был использован как пешка своей собственной страной. Слава Богу, она никогда не использовала и не предавала его, пока он был жив. Она не предаст его и теперь, когда он погиб…
Прорвав напряженную тишину, отец сказал ей:
– Я сделал бы все возможное, чтобы облегчить твои страдания. Если бы я пользовался хотя бы малейшим влиянием в высших военных кругах, я бы смог что-то разузнать. Но могу сказать тебе определенно: искать ответ на этот вопрос в армии совершенно бесполезно.
София судорожно вздохнула и опустила голову:
– Конечно, я понимаю.
Собираясь ехать в Клифтон, она надеялась, что там в бумагах Эндрю и личных вещах – тех самых предметах, которые она боялась увидеть снова, – определенно должен был находиться ключ к разгадке.
Пытаясь хоть как-то поддержать ее, контр-адмирал сказал:
– Я думаю, что пришло время тебе и Гарри вернуться домой и обрести, наконец, немного покоя.
– Да, папа. Не беспокойся о нас.
Он поерзал на стуле.
– Собственно говоря, я пришел сюда поведать тебе кое-какие новости. О нашем старом знакомом из Сиднейской бухты. Однако боюсь, что это будет вряд ли хорошая новость. – Он испытующе посмотрел на нее. – Пожалуй, лучше будет оставить ее невысказанной.
София не возражала против смены темы разговора.
– Нет, все-таки скажи. Губернатора Маккери свергли в результате еще одного «странного восстания»? Или его офицеры обанкротились на своем собственном ипподроме?
Он покачал головой.
– Ты помнишь французского солдата по имени Жак Десерней?
Это имя схватило ее за горло, и она уставилась на него без движения. Наконец она выдавила из себя одно-единственное слово.
– Мертв?
Он пожал плечами.
– Все равно что мертв. – Он наклонился вперед, опираясь локтями на колени. – Ты помнишь, когда впервые познакомилась с ним? В лесу, недалеко от Главной Южной дороги?
– Разве я могу забыть это!
– Да, конечно. Ты говорила мне, что Десерней двигался вверх по холму, когда столкнулся с тобой, и вскоре после этого лейтенант приказал ему вернуться обратно к дорожным работам, правильно?
На мгновение в ее памяти всплыл образ того мужчины, его проницательные серые глаза, копна светлых волос. И солнце над его головой, мерцающее на эвкалиптовых листьях под сводом ярко-синего неба.
– Да.
– Ты помнишь, в тот же день, чуть позже было обнаружено, что трое стрелков из дорожной команды исчезли в лесу? И больше их не видели. Кажется, они убежали в совершенно другом направлении – взяли курс от самой бухты, куда ты направлялась в тот день, и перехватили норвежское судно, направляющееся из Порта Джексона. Их взяли на борт без малейшей заминки, а это значит, что все было спланировано, вплоть до последней детали. – Он посмотрел на нее и продолжил: – В то время, когда Десерней оказался на твоем пути на вершине холма, его товарищи тайком ускользали с песчаного берега, расположенного ниже. Он отвлек тебя, и ты их не заметила.
– Я не понимаю. Откуда ты знаешь это?
– Я узнал эту историю сегодня. Месяц назад или около того двое из них появились в Бристоле. Почему они не удрали во Францию, как это сделал третий из беглецов, я не могу понять. Полагаю, они думали, что удрали безнаказанно. Но они не приняли в расчет армию. Их опознали, арестовали, предали военному суду за дезертирство и расстреляли. Но прежде их допросили, и они многое рассказали о рядовом Жаке Десернее. Они рассказали, что это именно он спланировал всю операцию, заплатил норвежскому капитану за их перевозку – хотя они не могли объяснить, откуда он взял средства, – и намеревался отправиться вместе с ними, но был задержан. Поэтому они пустились в путь без него.
София мысленно вернулась к той их встрече на холме.
– Но он ведь не дезертировал. Он воевал в 73-м пехотном полку. Он уехал вместе с ними в прошлом году, в апреле, на парусном судне.
– В самом деле, – кивнул ее отец. – Впоследствии он служил со стрелками на Восточном побережье Америки. Но четыре дня назад он приплыл в Гринвич. В тот момент, когда он ступил на берег, ему было предъявлено обвинение в дезертирстве, а потом и в сопротивлении аресту. Военный трибунал состоится завтра. Если ситуация не изменится, Десернея приговорят к расстрелу…
София почувствовала на плече теплую ладонь отца.
– Оставайся там, где ты есть, моя дорогая. Я сам займусь выяснением. Ты можешь сделать кое-что, если хочешь. Подумай, что случилось в тот день, и спроси себя, что собирался сделать Десерней, когда ты встретилась с ним? В особенности то, в каком направлении он двигался? Вверх по холму или вниз? – София посмотрела на отца, а он продолжал: – Возможно, это не имеет никакого значения. Но на карту поставлена жизнь человека, и я чувствую, что на мне лежит обязанность, по крайней мере, задать тебе вопрос. Подумай. Завтра, после заутрени в храме ты дашь мне ответ.
Жак едва не падал от усталости, когда вошел в комнату с темными стенами, где должен был проходить военный трибунал. Прошлой ночью уснуть ему так и не удалось, он провел ее в размышлениях. Ему был известен только один человек, который по роду своей деятельности мог узнать о его судьбе и спасти его. Проблема заключалась в том, что Жак не видел этого человека в течение многих лет, он не знал, находится ли тот в Лондоне, и сомневался, согласится ли он вмешаться. И ему оставалось лишь ждать, когда начнутся слушания.
Жак внимательно изучил трех судей, восседавших за столом.
Подполковник Осборн был неизвестен ему ни по имени, ни по репутации. Он был безупречно одет, щепетилен в мелочах – об этом можно судить по тому, как он аккуратно разложил бумаги на сияющей крышке стола. На пристальный взгляд Жака Осборн ответил быстрым ровным взглядом, который был холоден и нейтрален; весь его аристократический облик источал уверенность и равнодушие. Справа от него сидел майор Траск, был офицер тяжелой кавалерии, тучный, с румяным лицом. Выглядел он так, будто предпочел бы не сидеть в этом мрачном зале, а скакать верхом и дышать свежим воздухом. Казалось, чувствовал себя Траск немного неловко. Майор Гор-Вильсон смотрел в сторону и откинулся на спинку стула в тот момент, когда вошел Жак. Он не поднял глаз, но его лицо выражало глубочайшее презрение. Жаку доводилось слышать об этих военных: Траск был вспыльчивым, но пользовался уважением своих офицеров, в то время как Гop-Вильсон занимался расследованием трудных случаев в пехоте.
После того как были соблюдены формальности, Жаку предъявили обвинение в тайном сговоре. О, чего только не вменяли в вину! Подстрекательство к дезертирству, организация побега и намерение присоединиться к остальным 25 февраля 1814 года, предотвращенное только благодаря бдительности командующего офицера, лейтенанта Джоунса из 73-го пехотного полка, в то время расположенного в Порт Джексон. В настоящий момент Джоунс находился в Индии, но его письменное показание под присягой было сделано одним из его коллег-офицеров. Затем были зачитаны дополнительные обвинения в сопротивлении аресту 1 марта 1815 года в Гринвиче, использовании оружия против гвардейцев, производивших арест.
– Вина налицо. Здесь даже обсуждать нечего, не так ли? – спросил Гор-Вильсон с презрительной усмешкой.
Подполковник Осборн, не глядя на майора, позвал другого офицера, и тот передал ему послужной список Жака. Глядя на лица судей, Жак не мог не испытывать определенной гордости по поводу своего досье. Там были интересные факты.
Осборн собрал документы в ровную стопку и начал допрос:
– В то время когда вы несли службу во Франции, вы были офицером в элитных войсках кирасиров. Вы можете сказать нам, почему вы назвались рядовым солдатом, когда подписали контракт с британской армией?
– Я не добивался продвижения, сэр.
– Вы отказывались от продвижения несколько раз, – резко сказал майор Гор-Вильсон. – У меня здесь есть сведения. Вы не только были посажены в одиночную камеру за это, вы были отправлены на принудительные работы в Ботани Бей в Новом Южном Уэльсе. – Он взял еще один лист бумаги. – Какие причины побудили вас совершить побег из французской армии, находившейся в Испании, и присоединиться к нашей? Помните, мы ждем от вас только правды.
– Причин две, сэр. После битвы у Виктории я оказался военнопленным, без всякой надежды на освобождение. Другого выхода, как перейти к британским силам я не видел. – Жак заметил нахмуренные брови Осборна и гримасу презрения, не сходившую с лица Гop-Вильсона. – Кроме того, я пришел к выводу, что Наполеон Бонапарт не заслуживает того, чтобы его армия или французский народ были ему преданы. После того как император погубил стольких людей в России…
– Вы поменяли мундир и оставили своих солдат на произвол судьбы, потому что имели зуб против Наполеона? – спросил майор Траск.
– Да…
– Ну, хватит! – резко оборвал Жака Гор-Вильсон. – Вы присоединились к британской армии, чтобы просто выбраться из тюрьмы. Присоединились к полукровкам, которые жаждали подойти к французским границам. Мы постоянно получаем приказы от герцога Веллингтонского – никогда не вверять им аванпосты.
На мгновение все замолчали, затем допрос продолжил Осборн:
– Что вы скажете, рядовой Десерней, на обвинение в том, что вы были более чем лояльны к своим соотечественникам?
– Я могу процитировать свою биографию, сэр. Сан-Себастьян. Ронсесваль. Сорарен…
– Сан-Себастьян! – воскликнул Гор-Вильсон. – Чертовски слабое зрелище являли там собою стрелки!
– Ах, – перебил Траск с нотками извинения в голосе, – за исключением рядового Десернея. Мы только что слышали его биографию. Он был с войсками, достигшими Каск Редут. После этого им было доверено принести наверх лестницы, в то время как атакующая сторона пробила брешь в защите. Сделав это, стрелки бросили лестницы вниз и убежали, оставив капрала Мейсона и отряд, выполняющий опасное задание, поднимать их.
– В тяжелейшей ситуации, – вставил Жак.
Осборн поднял брови, но через секунду продолжил без всякого укора:
– Итак, вы остались, помогли установить лестницы и пытались атаковать вместе с отрядом. Отряд потерпел поражение, большинство погибли. Но от Мейсона мы слышали только похвалу в ваш адрес. Это была атака с неравными шансами на победу, и можно считать почти что чудом то, что вы оба выжили. Он вызвался добровольцем вести вторую атаку на следующий день, но результат оказался, столь же плачевным.
– Замечательное проявление мужества, – задумчиво заметил Траск. – Странно, я ожидал, что Мейсон получит продвижение. Но он, кажется, был обойден вниманием.
