Текст книги "Любовница. Война сердец"
Автор книги: Шерил Сойер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)
Шерил Сойер
Любовница. Война сердец
Глава 17
Париж
Наконец-то я знаю, как мне действовать, благодаря Фуше, шакалу из шакалов. Мы с ним согласны, что парад на Марсовом поле не должен состояться. Бонапарт назначил дату – двадцать шестое мая, но приготовления всякого рода так сильно запаздывают, что нет ничего невозможного в том, что массовый смотр будет отложен на несколько дней. Как бы то ни было, я готов.
Прошлой ночью я должен был присутствовать лично в кабинете императора, чтобы записать его последние распоряжения, касающиеся великого события. Бонапарт заваливает работой секретарей, как ни один другой командующий, он, похоже, спит не более двух часов в сутки и не может понять, почему это делают другие. Опасности обнаружения или ареста не существует. Фуше предложил мои услуги, и охранники внутри и снаружи двери кабинета будут его назначенцами. Фуше рекомендовал мне это со своей хитрой улыбкой, как «самый окончательно проснувшийся человек в Париже». Для той ночи он мог рассчитывать на это.
Это просто. Я поднимаюсь по ступенькам со стилетом, спрятанным в груде бумаг. Меня впускают без вопросов. Я иду по направлению к императору, который сидит с опущенной головой и что-то пишет, как обычно. Я надеюсь, что у меня хватит смелости действовать, когда он поднимет голову.
Я не должен пока посылать записку десятому человеку до того момента, пока не будет назначена дата. Кроме того, последнему человеку ничего не придется делать. Провала быть не может.
В день, последовавший после ее прибытия в Брайтон, София гуляла вдоль Стейна с сэром Вальтером и леди Беатрис Монтегю. Это был чудесный теплый день, тихий и солнечный, с ясным небом, которое обещало хорошую ночь, когда люди соберутся на улице, чтобы посмотреть фейерверк над Морским Павильоном, который, судя по слухам, был национальной особенностью фантасмагории. Она пыталась весь день почувствовать интерес к своим друзьям, их дочерям и приближающимся событиям, но все, чего она смогла достичь, была лишь видимость этого. Внутри она была несчастна.
София поехала в Брайтон только потому, что она отчаянно хотела уехать из Клифтона – места ее предательства. Письмо Эндрю подкосило ее. Она надеялась больше никогда не страдать от потока самобичеваний, которые нахлынули на нее после прочтения этого письма. Эндрю умер от рук французов, и только за несколько минут до того, как она читала его последние нежные слова, она была в объятиях французского солдата. Ее муж, возможно, был убит из-за информатора, а Жак Десерней вполне мог быть именно таким информатором, работающим на французов в Англии. Что она знала о человеке, чью жизнь спасла, кому позволила войти, не вызывая никаких возражений, в свое маленькое общество, о ком мечтала с первого дня после того как встретила? Ничего.
И у нее не было никаких оправданий такого неведения. Она была намеренно слепа, так как получала предупреждения. Отец велел ей держаться подальше от Десернея. Мэри Эллвуд пожурила ее за то, что она принимала его на Бедфордской площади, и сказала, что, несмотря на его претензии на благородство, приговор, вынесенный военным судом, закрывает ему доступ в благовоспитанное общество. Семейство Монтегю (София знала это) больше не станет его принимать, и она чувствовала, что им навязали его присутствие на балу, когда услышали всю историю от Мэри. И, наконец, было унизительно получить добрый, тактичный совет от Себастьяна Кула, совет, который он никогда даже не мог бы ей дать, если бы не ее собственное поведение. Сколько еще людей видели и были шокированы ее расположением к Десернею?
И основной проблемой, наихудшим унижением из всех была правда о ее собственных чувствах. Софию влекло к Жаку Десернею так, как никогда и ни к кому прежде. Она была его пленницей в физическом смысле, отсюда ее прошлая слепота и теперешний стыд. София испытывала к нему такое сильное желание, которое отвергало всю ее обычную сдержанность, все ее чувство долга вдовы и матери. Это была страсть, о которой никто не мог ее предупредить, потому что никто не мог вообразить, что она может стать ее жертвой, не говоря уже о ней самой.
Первым порывом Софии было сбежать, убедиться, что она вне досягаемости, если он решит настаивать на общении с ней. На следующее утро она получила приглашение принца – настоящее спасение в сложившихся обстоятельствах, и она использовала последующие двадцать четыре часа, чтобы приготовиться к путешествию и решить, брать или не брать с собой Гарри. Оставить его дома было наилучшим решением, так как ей нужно было время для себя. София не возражала против идеи путешествовать вместе с Себастьяном Кулом, так как они очень сблизились в последнее время.
С того дня София ни разу не видела Десернея, и от него не было ни записки с благодарностью за ужин, ни каких-либо новостей из Джолифф-корта. Она должна была быть благодарна судьбе за это, тем не менее каждая мысль о нем была пыткой. В этот момент София сгорала от желания увидеть его, чтобы у нее была возможность противостоять ему с холодным видом, чтобы положить конец всякому общению. Он подумает, что она оскорблена вольностями, которые он позволил себе в оранжерее; так и будет: ни одна благоразумная женщина не позволила бы их! Затем София вспомнила его голос, его руки, поцелуи, когда они стояли, прижавшись друг к другу в теплой темноте, и опустошение охватило ее. Больше никогда не чувствовать его рядом, его рук, крепко сжимающих ее талию, его губ на ложбинке ее плеча. Дорогое сердце. Больше никогда…
Он воспримет ее неожиданный отъезд как сигнал. Она, естественно, могла рассчитывать на это. Десерней почувствовал настороженное отношение Себастьяна к нему: было ли этого и ее собственного поведения достаточно для того, чтобы прогнать его? Что касается его деятельности, она могла быть уверена, что Себастьян Кул провел бы расследование, если бы это было необходимо. София не вполне осознавала, насколько он был близок к полку принца; фактически во время этих дней в Брайтоне он остановился у командующего. Ей повезло, что у нее был кто-то, к кому можно было обратиться, друг, который уважал и охранял ее с чуткостью, о которой она не подозревала. Она недооценила Себастьяна Кула и сделала из рядового Жака Десернея могущественного идола, который никоим образом не соответствовал действительности. В то время как они шли вдоль Стейна, где слева от них открывался вид на фасад Морского Павильона, сэр Вальтер и леди Беатрис были заняты тем, что кивали своим знакомым и болтали друг с другом, оставив попытки вытащить из Софии хотя бы слово. Сама София увидела нескольких людей, которых узнала, но неожиданно она заметила Себастьяна Кула, идущего по направлению к ним. Увидев ее, он улыбнулся и коснулся своей шляпы в знак приветствия, когда подошел.
Когда они последний раз были в Брайтоне в одно и то же время, они не встретились друг с другом, и София не чувствовала себя обязанной представить его семье Монтегю, и еще меньше обеспечить ему приглашение на бал Онории. Но на этот раз у нее были причины для благожелательности, и она с удовольствием остановила сэра Вальтера и леди Беатрис и представила их. София даже почувствовала, когда Себастьян шел вдоль реки рядом с ней, что он был тот тип джентльмена, чье общество ее друзья были бы рады видеть рядом с ней гораздо охотнее, чем общество так называемого виконта из Нормандии. Они едва прошли двадцать шагов, а леди Беатрис уже начала попадать под его чары. У Себастьяна была обходительность по отношению к женщинам, которая превосходно сочеталась с его привлекательной внешностью; но он не обладал добротой и юмором Эндрю. София всегда чувствовала, что у него были скрытые порывы, которые он тщательно контролировал, но именно этим контролем она восхищалась. Было заманчиво полагаться на него в большей степени, находить в его теплом взгляде и вежливом голосе убежище от беспокойства и вины, которые затопляли ее каждый раз, когда она думала о Десернее.
Затем, несколько позже, произошла еще одна встреча. София не осознавала, что происходит, пока Себастьян не оборвал предложение на середине и не споткнулся на ходу. Она посмотрела на него и заметила, что он вдруг ужасно побледнел. Она проследила за его устремленным взглядом и увидела приближающуюся пару: высокого мужчину средних лет в военной форме и молодую женщину небольшого роста, но с превосходной фигурой и приятным лицом, окруженным пышными каштановыми кудрями. Она была в трауре.
Леди увидела Себастьяна секундой позже, ее карие глаза расширились, и одна ее рука взметнулась вверх к шляпке, как будто та должна была слететь. Затем она прошла вперед с достоинством, под руку с офицером.
Себастьян сказал быстро, но без своей обычной уверенности:
– Извините меня, леди Гамильтон. Я присоединюсь к вам через минуту. Старые знакомые…
София была удивлена, затем обрадована, что он был так щепетилен до мелочей; он знал Монтегю всего десять минут и был осторожен, чтобы не принуждать их общаться с новыми людьми. Она кивнула, и они все медленно пошли дальше. Так случилось, что она стала свидетельницей их разговора, ибо давка в толпе держала ее в пределах слышимости и видимости.
– Миссис Гоулдинг, – сказал он странным голосом, который София едва узнала. – Это непостижимо. Я понятия не имел… Я удивлен видеть вас здесь… Румбольд…
Офицер поклонился ему и произнес:
– Вот так встреча, полковник. Мы в Брайтоне всего один день, но миссис Гоулдинг настояла, чтобы мы несколько раз прошлись вдоль Стейна. Она уверяла меня, что старые друзья будут здесь на каждом шагу, и это подтвердилось. Я рад снова видеть вас.
Себастьян Кул не сводил глаз с леди, которая, в конце концов, сказала охрипшим от волнения голосом:
– Вы неразговорчивы, полковник. – Ее карие глаза встретились с его, а затем она перевела быстрый взгляд на Софию. – Полагаю, вы воображали, что я нахожусь на другом конце света. Но я вернулась обратно в Англию, как видите. Подполковник и миссис Румбольд тоже возвращались, поэтому они были так добры и составили мне компанию.
– А ваш муж?
Леди в черном опустила глаза и не ответила.
Румбольд кашлянул и сказал:
– Разве вы не слышали, полковник? Вскоре после того, как вы уехали, полк был вовлечен в небольшую перестрелку в бомбейских холмах, в результате которой было много пострадавших. К несчастью, генерал Гоулдинг пал первым, находясь во главе войск.
– Господи Боже мой, – проговорил Себастьян Кул, затем овладел собой и снова попытался поймать ее взгляд. – Примите мои глубочайшие соболезнования, миссис Гоулдинг. – Он выглядел так, будто хотел сказать больше, но ситуация была неподходящей.
София, сдерживаемая людьми, стоящими перед ней, и обнаружив, что Монтегю вступили в беседу с супружеской парой на другой стороне улицы, не могла двигаться и была вынуждена подслушивать. Подполковник Румбольд, однако, не испытывал такого смущения, он стоял очень близко к миссис Гоулдинг и смотрел на Себастьяна с любопытством.
– Благодарю вас. – Леди подняла на него глаза, и София подумала, что в них мелькнула искра того, что казалось чувством обиды, в ответ на это бледное лицо Себастьяна Кула залилась ярким румянцем. Затем она сжалилась над ним и пробормотала: – С того ужасного дня я очень признательна многим хорошим друзьям. Не знаю, что бы я делала без них.
При этих словах София увидела удовлетворенную улыбку на лице Румбольда, и она могла поклясться, что было нечто большее, чем просто покровительство, в этом выражении, когда он посмотрел на миссис Гоулдинг. София задавалась вопросом: понравилось ли миссис Румбольд путешествие обратно из Индии, наблюдая, как ее супруг расточает нежную заботу симпатичной вдове?
Себастьян сказал:
– Я уверяю вас, что ваши друзья в Брайтоне будут рады сделать все, что в их силах… Могу я узнать, где вы остановились?
– Я сняла комнаты в помещении церкви Благоволения на Джеррольд-стрит.
Румбольд был готов продолжить путь с того момента, как они встретились, и леди, очевидно, собиралась позволить ему увести ее. Себастьян Кул склонился над ее рукой в черной кружевной перчатке. Она ушла, так и не оглянувшись.
Толпа расступилась, и чета Монтегю смогла продолжить свой путь. Себастьян Кул шел рядом с Софией, не говоря ни слова. Он выглядел обеспокоенным, даже почти подавленным. Софии было интересно, потерял ли он друга в лице генерала Гоулдинга, и сочувствовала ему, но она не могла выразить это сочувствие, пока он не рассказал ей о встрече, которая только что состоялась. В голосе Себастьяна была другая интонация, когда он заговорил со вдовой, София такой никогда прежде не слышала. Любил ли он ее? В этой мысли был легкий намек на ревность. Она начинала привыкать к тому, что Себастьян Кул находится рядом с ней, и ей было неприятно делить его с кем-то.
В конце их пути, когда они повернули обратно, он встряхнулся и улыбнулся Софии.
– Отсюда довольно далеко. Мы не должны слишком утомлять тебя до наступления вечера, кто знает, сколько энергии тебе потребуется, чтобы получить удовольствие от фантасмагории? Не возьмешь ли ты меня под руку?
София согласилась, и они продолжали путь в молчании. Наконец, она осторожно спросила:
– Я полагаю, твои старые знакомые были из Индии?
Он кивнул.
– Так или иначе, странное потрясение было встретить их. Я пробыл дома такой короткий период времени, но я удивлен, как много всего изменилось снаружи и внутри. Когда я оглядываюсь на время, проведенное в Индии, это почти то же самое, что видеть другого человека. – Он посмотрел на нее. – Я говорю чепуху? Интересно, чувствовала ли ты нечто похожее по отношению к себе в Новом Южном Уэльсе…
В другое время этот вопрос показался бы слишком личным; теперь же она чувствовала, что отвечает другу. София грустно улыбнулась.
– Как проницательно. Да, кузен, я часто думаю, что прошлое похоже на сон. Оно продолжает затрагивать наши жизни, оно дает нам иллюзию последовательности, но мы должны примириться с тем, что никогда не сможем вернуться туда.
– Действительно, – сказал он, – это другая страна. Между тем мы живем в этой. – Он сделал еще несколько шагов, посмотрел вниз на Стейн, яркий от модно одетой толпы, на залитую солнцем аллею с видом на превосходные окрестности под весенним солнцем, и тихо засмеялся: – Если я положу конец философствованию на эту тему, ты не будешь возражать?
Она ответила:
– Нисколько.
– Превосходно. Это место и наша компания просто очаровывают меня.
София коротко засмеялась. Монтегю оглянулись назад через плечо на них обоих и улыбнулись.
Еще через несколько шагов она отважилась:
– Собственно говоря, я была бы вполне счастлива обойтись без развлечений принца сегодня вечером. Моя собственная причина, по которой я иду – выпытать у него имя. – Она посмотрела на него. – Имя, которого ты мне не назвал бы, даже если бы знал его. Но у меня есть надежды выведать его у принца.
Под легковесной интонацией Себастьян, казалось, уловил нечто серьезное, он настороженно посмотрел на нее, затем с интересом стал ждать, что она скажет дальше.
Но она передумала. Себастьян мог не согласиться с ее идеей, а она была не в настроении, чтобы спорить. София собиралась сделать то, чего особенно не советовал ей делать Десерней, по причинам, которых она так и не смогла понять. Она собиралась попросить, а если будет необходимо – и потребовать, чтобы принц представил ее кому-либо из секретной службы, кто мог бы рассказать ей правду о смерти Эндрю.
Карета Монтегю доставила Софию к Морскому Павильону в десять часов. Она оделась с особой тщательностью, чтобы убедиться, что ее наряд не требовал золотых туфель. На ней было белое платье с серебристой отделкой и белые атласные туфельки, прическа была украшена гирляндой из крошечных белых цветов. Девушки были в восторге от ее внешности, а сэр Вальтер сказал, что она напомнила ему лунную богиню, тем самым заставив ее почувствовать, что она перестаралась. Но леди Беатрис успокоила ее одним долгим, молчаливым одобрительным взглядом.
Когда карета развернулась перед фронтоном Морского Павильона, София испытала дрожь от предвкушения чего-то удивительного. Здание было, возможно, слишком монументальным, но обладало четкими симметричными линиями, с полукруглым портиком в центре и двухэтажными фасадами с эркерами по бокам. Эркеры были ярко освещены, в то время как те, что находились в северном и южном крыле с каждой стороны, были менее заметны. Контуры верхних этажей растворялись в ночи. Говорили, будто принц, отдавая предпочтение интерьерам в восточном стиле, собирался полностью изменить и внешний облик здания. София решила не забыть проявить вежливый интерес к этим новшествам, полагая, что это удержит принца от того, чтобы касаться темы туфель.
Она не представляла, сколько людей он мог пригласить, поэтому волновалась: ей придется входить в гостиную одной, и это будет похоже на прохождение сквозь строй, ведь ее никто не сопровождал. Карета въехала на территорию, и ее повезли вокруг здания к задней двери. София обрадовалась, увидев множество подъехавших экипажей, и ее нервозность исчезла, так как она вошла вместе с группой около двенадцати человек, двоих из которых знала, как друзей леди Монтегю.
Она испытывала любопытство по поводу внутреннего убранства, которого никогда не видела. Гостей проводили вперед в медленной процессии через восьмиугольный холл в просторную квадратную прихожую, стены которой были украшены стеклянными панелями с нарисованными на них китайскими драконами.
Гости прошли через длинную галерею, которая, казалось, тянулась по всей длине здания. Она была освещена китайскими фонариками с кисточками, вдоль стен стояли низкие диванчики. Особую таинственность ей придавали статуи китайских мандаринов в полный рост, стоящие в нишах справа и слева, и огромные напольные вазы. София услышала, как одна из женщин шепнула другой:
– Он, должно быть, в гостиной.
Сама гостиная была еще необычнее: просторная, круглая, с белым сводчатым потолком, с которого свисала громадная люстра. Узорчатые стены были выкрашены в светло-голубой цвет, украшены позолоченными украшениями и темно-синими портьерами, свисавшими от потолка до пола. Гости, приехавшие раньше, располагались в центре гостиной, прохаживаясь по великолепному ковру, другие сидели на сверкавших золотом подушках оттоманок вдоль стен.
София еще не успела оглядеться, как принц вошел в эту необычную гостиную, громко приветствуя всех. Он пребывал в приподнятом настроении, его щеки были такими же розовыми, как его мундир, а глаза сияли от ожидания. Принц сделал несколько шагов вперед, выделяя каждого гостя по очереди и улыбаясь им, в то время как все обменивались официальными приветствиями.
– Леди Гамильтон. Видение, – сказал он, когда она присела в глубоком реверансе, и обернулся ко всем, словно приглашая гостей посмотреть на этот изысканный портрет. Затем его взгляд опустился ниже, к туфелькам – и его голос обрел трагическую интонацию, когда он повторил с глубоким упреком: – Леди Гамильтон!
София молилась, чтобы он не раскрыл причины этого тяжелого упрека. После секундного размышления принц позволил своему взгляду медленно скользить вверх по ее фигуре и еще раз посмотреть на ее лицо.
– О нет! – воскликнул он. – Эффект не будет нарушен. Фактически я полагаю, что он будет усилен!
К настоящему времени все выглядели озадаченными, и, оглянувшись вокруг себя, он громко рассмеялся и сказал:
– Нет, никаких объяснений до тех пор, пока не начнется фантасмагория.
Это прозвучало не очень-то утешительно для Софии. Но когда она слилась с другими гостями и им подали кофе, ей удалось постепенно раствориться в толпе. Она присоединилась к друзьям леди Монтегю. Это была пожилая пара, лорд и леди Горли, которые приехали в Брайтон из Лондона, похоже, с единственной целью – порекомендовать принцу материалы по сходной цене для реконструкции Павильона.
– Нас пригласили остановиться здесь, – сказала леди Горли, – что было бесконечно любезно, но я испытываю страх перед реконструкциями.
Лорд Горли, седовласый и гораздо более высокий, чем его маленькая сообразительная супруга, произнес:
– Мы недавно реконструировали замок в Нортумберленде. Совершили грубую ошибку, купив резиденцию, в то время как это все еще было в процессе. Причина номер один для посещения его высочества здесь – мы узнали достаточно о строевом лесе, красном дереве и штукатурке за последний год. И о ценах на них…
– Горли узнал, – поправила его леди с улыбкой. – Все, с чем знакома я, – это пыль от штукатурки…
София спросила:
– Журналы пишут, что архитектор – Джон Нэш. Что же он планирует для наружной отделки?
– Вы не слышали? Тема… – леди Горли пыталась говорить нейтральным тоном, но саркастический блеск ее светло-голубых глаз выдавал ее подлинное отношение, – индусская. Тадж-Махал… – И она воздела руки в веселом жесте беспомощности. – Любые вопросы лучше всего адресовать его высочеству. Мне кажется, он будет в восторге от того, что ему выпадет возможность просветить вас.
Полчаса спустя гостей пригласили выйти из гостиной к вечернему развлечению.
Принц взял Софию под руку, и они прошествовали по длинной галерее, София поняла, что они вернулись обратно ко входу. Зная, что ей незнакомы эти великолепные интерьеры, принц демонстрировал ей все, чем можно восхищаться в каждом уголке: лакированные горки в галерее, узорчатые окна в прихожей и тому подобное…
Компания снова подходила к задней двери, когда София решилась задать вопрос:
– Какое удовольствие увидеть комнаты, ваше высочество. Мне всегда нравилось и то, как Павильон выглядит снаружи. Но вы собираетесь полностью изменить внешний вид. Эти разработки уже ведутся?
– Они начались в марте. Это первый день, когда у меня есть возможность увидеть, как дело продвигается вперед. И последний – я тороплюсь завтра обратно в Лондон. Страна зовет.
К удивлению всех гостей, слуги теперь распахивали двери в сад, который был окружен цепочкой мерцающих огоньков. Такой эффект создавали свечи в маленьких блюдцах, стоящие на земле. Все это придавало саду таинственный вид. Весенняя ночь была холодной, и на лицах гостей читались некоторые сомнения по поводу того, насколько занимательно будет стоять на лужайках в течение следующего часа или двух в полутьме.
Послышались вздохи облегчения и смущения, когда принц сообщил, что главным местом события будут королевские конюшни, расположенные по диагонали через сад. Группа лакеев появилась с накидками для прогулки: для джентльменов из тонкой шерстяной ткани, которые доходили им до пяток, и для леди из переливчатого шелка. Когда все были одеты, стало очевидно, что цвета были тщательно подобраны: для мужчин предназначались накидки красно-коричневого, желтовато-коричневого или каштанового цветов, в то время как для женщин – более светлых оттенков лесистой местности: от сизого до оливково-зеленого. Накидку для Софии вынесли последней. Лакей медленно, торжественно нес ее на вытянутых руках. Это была парча.
София стояла потрясенная, тем, что невольно оказалась в центре всеобщего внимания. Принц пристально наблюдал, как бережно укутывали ее плечи. Впереди не было застежки, поэтому накидка ниспадала, струилась как палантин, придавая выразительность платью, которое было видно из-под нее, белоснежное… и украшенное серебряным филигранным шитьем. Эффект даже без дополнения новыми золотыми туфлями был именно таким, какого София избегала всю свою жизнь, – ослепительным.
Она постаралась говорить достаточно громко для того, чтобы большинство могли слышать ее, но голос едва ей повиновался.
– Ваше высочество, что вы задумали? Мы будем участвовать в шарадах? Или в спектакле?
– Позвольте мне продлить мистерию еще немного, леди Гамильтон. – Он повернулся к остальным. – Теперь давайте пройдем к конюшням.
Больше в этой ситуации ничего нельзя было поделать. София чувствовала, что догадки бурлили позади нее, когда гости вышли в ночь. Идя под руку с принцем во мраке, она почувствовала необходимость в друге, компаньоне, человеке, который находился бы рядом с ней и отклонял нежелательное внимание. Фаворитизм принца не мог быть обозначен более ярко, если бы она являлась одной из его лондонских особ, с кем он флиртовал. Мэри рассказала ей о нескольких женщинах, известных тем, что они наслаждались его покровительством в настоящее время, одной из которых, как утверждают слухи, была некая миссис Гамильтон.
Затем она бранила себя, считая, что все преувеличила. Принц был поглощен спектаклем и не имел намерений положить на нее глаз. Она могла быть вдовой, но она не была беззащитной.
– Я подумал, – заметил принц, – что мы могли бы воспользоваться тоннелем к конюшням. Вы знали, что он ведет туда от резиденции? Это бы усилило напряжение.
София, которая и так уже чувствовала себя достаточно напряженной, ощутила дрожь, не имеющую ничего общего со свежим ночным воздухом. Что за предложение идти под землей? Это также напомнило ей о сплетнях, что есть, по крайней мере, еще один тоннель под Павильоном, соединенный с апартаментами миссис Фитцгерберт, ирландской вдовы, в которую принц был влюблен в юности и которая все еще жила неподалеку, хотя ей запрещалось посещать место, в течение многих лет, по сути, являвшееся ее вторым домом.
Испуганная, что принц использует это уединение для того, чтобы упомянуть о золотых туфлях, София спросила его о новой работе над Павильоном. Слушая его цветистые ответы, она заметила, что он, кажется, никогда не задумывался о последствиях: все, о чем он упоминал, звучало непомерно дорогим. Он не был известен своевременной уплатой своих долгов, если вообще оплачивал их, и газеты в настоящее время были полны его прениями с парламентом по поводу его расходов. София могла только надеяться, что Нэша не постигнет участь Эдварда Саундерса, инженера конюшен и помещения для верховой езды, который был доведен до банкротства, болезни и ранней смерти из-за отказа принца заплатить эти расходы.
Она подумала о Саундерсе, только когда они подходили к зданиям, где массивный купол конюшен неясно вырисовывался черным цветом на фоне звездного неба. Затем они оказались внутри, и София забыла о бедном инженере. Это было очень необычное место, которое настолько впечатляло посетителя, что он забывал, где находится. Полусфера из стекла, освещенная снизу кругом светильников, сверкала как ледяной дворец. Оштукатуренные арки между высокими окнами достигали изумляющей высоты в центре, где массивная розетка вентиляторов позволяла выходить теплому воздуху, как будто конюшни были чем-то вроде обширной оранжереи, в которой за чистокровными лошадями принца ухаживали, как за нежными растениями.
Раздался коллективный возглас изумления, когда гости увидели место предполагаемой феерии. София пробежала взглядом по большому кругу, ища лошадей, тех скаковых племенных, которых принц обычно держал в Брайтоне. Она увидела стойла, сделанные в виде арочных отверстий, расположенные с интервалами в дуговой стене, украшенной сегодня переплетенной зеленью, но лошадей не было видно ни внутри, ни на тренировочной площадке, которая была обильно посыпана песком и опилками.
Вместо лошадей, там скользили какие-то фигуры в длинных белых одеяниях и занятые различными фокусами. На узком возвышении, усыпанном свежими листьями, группа музыкантов с деревянными духовыми инструментами исполняла тягучую восточную мелодию. Рядом, у стены, находилась пирамида из камней, окруженных более крупными, вертикально стоящими валунами, внутри которой горел небольшой костер. Худощавая женщина бросала травы в огонь, и ароматные запахи поднимались в воздух вместе с ароматом ладана от факелов, закрепленных повсюду на стенах между входом и стойлами.
– Добро пожаловать, добрые люди, в Британию друидов.
– У них были безрассудно смелые архитекторы, – пробормотал лорд Горли, когда группа снова двинулась дальше, чтобы осмотреть центр. В основании находился восьмиугольный бассейн, из которого поили лошадей принца, но для этого вечера он был покрыт деревянным полом, парапет и колонны сделаны по образу и подобию китайского театра под открытым небом, и увенчаны крышей, как у пагоды, на которой с перевернутых балок свисали фонарики. Площадка в ближайшее время должна была превратиться в арену прекрасного размера, чтобы вместить все эти декорации, и в тот момент, когда гости поднимались по ступеням и занимали свои места, лицом к центру, началась фантасмагория.
Почти в полной тишине без какого-либо аккомпанемента, за исключением тростниковых дудочек, из темных альковов начали появляться люди. Их вели воители в плащах землистого цвета, в кожаных шлемах и с круглыми щитами, держа в руках дубинки и копья. Затем последовали другие персонажи, одетые в медвежьи шкуры, с длинными, спутанными черными волосами, их лица были раскрашены в мертвенно-бледный оттенок голубого, что вызвало шепот у леди Горли:
– Это индейцы?
– Готов поклясться, что нет, это кельтские племена орда, – заметил лорд Горли, когда последний из оборванной толпы появился из логова. Красно-коричневые волосы бриттов были перевязаны лентами, в руках они держали крепкие щиты и топоры.
– Будем надеяться, что кто-то в Друри-Лейн после этого скупит парики в качестве партии разрозненных товаров.
Несмотря на волны веселья среди гостей, жуткая атмосфера начала оказывать свое воздействие. Музыка, исполняемая на деревянных инструментах, стихла. Толпа, включающая теперь женщин и детей, разбилась на группы, которые разошлись по тенистой площадке. Они что-то невнятно бормотали между собой и обращали взоры по направлению к широкому входу, закрытому огромным занавесом. Какая-то опасность скрывалась за его волнистыми складками.
Забили барабаны, и гости вздрогнули. Медленно поднялся занавес, и зловещий свет заполнил сцену, когда ряд за рядом вперед вышли римские солдаты, возглавляемые центурионами. Их обутые в сандалии ноги громко топали, прямоугольные щиты были отполированы до блеска, отбрасывая перед собой отраженный свет факелов. В фаланге, ощетинившейся копьями, мерцали их шлемы с султанами. Они маршировали по направлению к сжавшимся бриттам, описывая вокруг них круги по тренировочному двору, как гигантская стрелка часов, указывающая час уничтожения.
На полпути по кругу римляне остановились и трижды стукнули своими копьями о щиты. Некоторые из дам закричали. Принц, ужасно взволнованный, схватил свою саблю и помахал ею над головой:
– Атакуйте, бритты, атакуйте!
Послышались еще возгласы.
Затем две линии пошли друг на друга. Коренные англичане, издавая завывания и военные кличи, бросались на железную стену, и римляне, четко повинуясь приказам центурионов, двинулись на противника. Один за другим падали бритты, и пронзительные крики умирающих отзывались эхом и разносились под куполом над их головами.
