Текст книги "Не удержать в оковах сердце"
Автор книги: Шелли Такер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)
Глава 17
Лунный свет пробивался сквозь сплетенные вверху ветви и слабо освещал им путь, когда они тихо подбирались к табору. Сэм едва дышала от страха, стальным обручем сковавшего грудь. Ник, крадучись, молча шел впереди. Она и не предполагала, что он может быть таким спокойным, таким уверенным в себе. В лунном свете лес погрузился в таинственное молчание, изредка нарушаемое шумом крыльев перелетавших с дерева на дерево птиц, покашливанием или храпом, доносившимся из какого-нибудь фургончика, да лаем собак. Цепь почти не гремела: Саманта, пожертвовав остатками нижней юбки, обернула тканью металлические звенья.
Если цыгане выставляют на ночь сторожей или какая-нибудь собака учует их запах, они с Ником и глазом не успеют моргнуть, как вокруг соберется толпа людей. И что им делать тогда?
Ярко раскрашенные фургончики казались горсткой разноцветных камней, разбросанных по поляне.
Оставалось преодолеть еще несколько ярдов, и они будут у цели. Ник остановился и едва слышно прошептал, указывая на один из фургончиков:
– Этот?
– Думаю, этот.
Они подобрались как можно ближе к фургончику и внимательно огляделись вокруг. Целый день они кружили по лесу вокруг табора, изучая все подходы к нему. Николас все же согласился, что красть лошадь бесполезно, поскольку едва ли удастся уехать с цепью на ногах. Ворваться в кузницу и, угрожая кузнецу ножом, потребовать, чтобы он снял с них кандалы, тоже не получится. Поэтому был разработан новый план.
Они остановились в тени, в том месте, где лес заканчивался и переходил в поляну.
– Это тот самый фургончик, – шепнула Сэм, пристраиваясь рядом с Ником под прикрытием куста.
Он кивнул.
– Никаких сторожей, даже собаки нет, – шепнул он ей на ухо. – Если бы там хранилось что-нибудь цепное, фургончик бы охранялся.
Сэм вздрогнула, но не от страха, а от случайного прикосновения его губ к мочке уха.
– Иногда люди делают совсем противоположное тому, что от них ожидают. Например, прячут драгоценности среди постельного белья в комоде, вместо того чтобы хранить их в сейфе. Или закладывают несколько тысяч фунтов между страниц старой, потрепанной книги. Им, как правило, кажется, что они хитрее обычного вора.
Зубы его блеснули в улыбке.
– Нам повезло, что ты не обычная воровка.
– Будь, уверен, у них там хранятся ценности. За целый день никто и близко не подошел к этому фургончику. Во все другие фургоны люди входили, а в этот – нет. Кстати, ты обратил внимание, – сказала она с некоторым самодовольством, – здесь на двери есть замок.
Он вгляделся повнимательней и кивнул.
– Извини, что усомнился. – Он улыбнулся, но сразу же нахмурился, вглядываясь в замок с цепочкой. – Его будет очень трудно открыть?
Она достала из-за лифа свой золотой игольничек и зажала его в кулаке.
– Это можно будет сказать только после осмотра замка.
Они еще немного помедлили, наблюдая за табором. Для успешного осуществления их плана было важно, чтобы никто даже не заподозрил, что кто-то побывал в таборе. Они хотели щедро заплатить кузнецу за работу и молчание, но он не должен был догадаться, что расплачиваются с ним цыганскими деньгами.
Ник взял ее за руку.
– Пошли.
Они вышли из своего укрытия и, низко пригнувшись к земле, побежали, стараясь как можно скорее миновать открытое пространство, производя при этом как можно меньше шума. Рука Ника, державшая ее руку, была сильной и теплой. Такой теплой, что Сэм почти не ощущала страха.
Они добрались до фургончика и спрятались в его тени. Сэм задержала дыхание. Ник держался совершенно спокойно; было видно, что он собран и готов к любым неожиданностям. Сэм достала из игольничка одну из отмычек. Они тихо поднялись по ступеням к двери. Сэм взяла в руки замок и приступила к работе.
Замок был весьма сложной конструкции, такие ей раньше встречались всего один или два раза, но в остальном сегодняшняя работа ничем не отличалась от той, которую ей приходилось выполнять раньше.
Замок не поддавался. Сэм заволновалась. Может быть, она потеряла навык?
Прошла минута. Потом другая. Где-то заплакал младенец.
Склонясь к замку, Сэм на ощупь поворачивала отмычку то в одну, то в другую сторону, пытаясь отгадать секрет замка.
Почему у нее не получается? Послышался тихий воркующий голос женщины – это мать успокаивала своего ребенка.
– Поторапливайся, – шепнул ей на ухо Ник. Только было она собралась сказать ему, что он щекочет бородой шею и отвлекает от работы, как замок открылся. Сдерживая дрожь, Сэм вынула замок из петель, сняла цепочку и открыла дверь. Они крадучись вошли внутрь.
Оглядевшись вокруг при лунном свете, они увидели, что в фургончике немало самых разнообразных вещей: рулоны ткани, лампы, кухонная утварь. Ник выругался. Это был склад. Сэм быстро проверила, все, что хранилось на полках и валялось в углах. Не было ничего ценного. У Сэм упало сердце. Такой риск… и все напрасно?
Где-то в таборе, скрипнув, открылась дверь, и они услышали шаги. Шаги приближались.
Они метнулись к двери. «Неужели попались?» – Подумала Сэм, холодея от страха. Ник прикрыл ее спиной и с ножом наготове напряженно смотрел на дверь. Шаги приблизились к фургончику.
Человек торопливо прошел мимо к опушке леса. Они с облегчением вздохнули. Сем отпустила локоть Ника, только сейчас поняв, что вцепилась за него так крепко, словно цеплялась за жизнь.
– Ну и нагнал страху этот мерзавец, которому приспичило среди ночи выйти помочиться. – Он неуловимым движением подбросил нож в воздух и, в поймав его за рукоятку, снова засунул за голенище.
– Бежим отсюда.
– Нельзя, пока он не вернется.
Сэм поняла, что он прав. Им надо переждать здесь. Сидя на мешке с зерном, она безнадежно огляделась вокруг. Она-то надеялась найти здесь краденые драгоценности, нити жемчуга, золото, драгоценные камни, а оказалось, что здесь всего-навсего склад. Непонятно только, зачем цыгане повесили замок на дверь. Она ошиблась, и им надо как можно быстрее уходить отсюда, подальше от табора.
– Это я во всем виновата, – сказала Сэм.
– Теперь это не имеет значения.
Ник осматривал мешки, сваленные в одном из углов. Он, кажется, не сердился на нее за ошибку, которая может дорого обойтись им, и от этого ей было еще хуже. За мешками он обнаружил охапку одежды.
– Ну, хоть одежду здесь обновим, и то хорошо.
– Наверное, это подержанная одежда, – сказала она, рассеянно взглянув на поблескивающую в лунном свете цепь. – Цыгане скупают ее в поместьях за бесценок и перепродают, переезжая из города в город.
Он выбрал из кучи рубаху и какие-то брюки.
– Смотри-ка, здесь есть даже вполне приличная обувь.
– Это весьма кстати, – с несчастным видом сказала она, – потому что нам, наверное, до конца жизни придется тащиться пешком через Каннок-Чейз.
Снова послышались шаги. Сэм вдруг похолодела, а что если этот человек взглянет на дверь и увидит болтающуюся цепочку?
Шаги приблизились… и, миновав фургончик, стали удаляться.
Вся, дрожа, Сэм встала. На сегодня хватит искушать судьбу. Но Ник все еще конался в углу. Под кучей одежды он обнаружил что-то вроде небольшого бочонка.
– Ага, – с некоторым любопытством произнес он, – что бы это могло быть?
– Ник, нам пора уходить.
Он не обратил внимания на ее слова, заинтригованный своей находкой, и попытался открыть крышку с помощью ножа.
– Ник, – настойчиво повторила Сэм, – у нас нет времени.
Он, наконец, открыл крышку.
– О Боже! – прошептала Сэм.
Их убежище под деревьями, расположенное в миле от табора, освещалось лишь лунным светом. Они решили не разводить костер, опасаясь привлечь к себе чье-нибудь внимание.
Сэм с иголкой в руках, поблескивающей при луне, склонилась над темно-зеленым французском шелком. Подобрать одежду по размеру не хватило времени, и она взяла то, что попалось под руку. Белая хлопчатобумажная блузка с кружевным гофрированным лифом я широкими рукавами ей подошла, но юбка оказалась слишком велика, и ее приходилось ушивать в поясе. Закончив работу, она взглянула на Ника.
Сэм шутливо предложила зашить его в новые брюки, так как надеть их не позволили бы кандалы, но он решительно отказался от ее предложения, и шутка ее, кажется, не показалась ему забавной. Он сказал, что наденет новые брюки, как только снимет кандалы.
С тех пор как они покинули табор, он был как-то странно спокоен. И сейчас он лежал, растянувшись на листьях, и почти не обращал на нее внимания – он считал монеты.
Бочонок, который они обнаружили в фургончике, был доверху наполнен гинеями, шиллингами, фартингами – настоящий пиратский сундук с сокровищами. Она взяли оттуда несколько пригоршен денег и завернули их в краденую рубаху.
Во втором бочонке, стоявшем рядом, находились именно такие драгоценности, которые представляла себе Сэм: цепочки и нити жемчуга, а также драгоценные камни. Она уговорила Ника не брать их, потому что каждое ювелирное изделие там было уникальным, а следовательно, продать его будет трудно. Но Ник все-таки прихватил рубин размером с небольшое яйцо, И сейчас он разглядывал его при лунном свете, восхищаясь тонкой огранкой.
– А я все-таки считаю, что брать его не следовало, – неодобрительно заметила Сэм, перекусывая нитку. – А вдруг кто-нибудь вздумает проверить, все ли на месте в бочонке, и заметит его пропажу?
– Мы к тому времени будем далеко отсюда. – Но мы даже расплатиться с кузнецом не сможем. А вдруг он узнает камень?
– Я не собираюсь отдавать ему камень. – Ник легонько подбросил рубин в воздух и, поймав, улыбнулся, ощутив его вес на ладони. – Этот камень я взял для себя. Эта безделушка компенсирует мне неприятности, которые пришлось пережить в этом путешествии. – Он опустил камень в карман изношенных до лохмотьев черных брюк.
– Но из-за этого мы пошли на риск, в котором не было необходимости, – тихо сказала Сэм, убирая иголку.
– Моя дорогая леди, некоторым людям достаточно для счастья сияния солнечного и лунного света. – Он поднялся, сел и спрятал гинеи в свой кошелек. – Тогда как другие предпочитают блеск другого рода.
– Ты ведешь себя так, будто никогда раньше не видел денег.
Он резко вздернул подбородок, хотел, было что-то ответить, но лишь улыбнулся.
– Давненько не видел, – сказал он спокойно и похлопал ладонью по карману. – Этот маленький пустячок позволит мне наладить жизнь дома и сделать ее такой, какой она давно не была.
Ник снова занялся подсчетом монет. Аккуратно сложив свою новую юбку, Сэм отложила ее в сторону и посмотрела на него. В ее голове роилось множество вопросов. Дома? Где он, твой дом? Чем ты там занимаешься? Ты торговец? Бандит? Военный? Владелец трактира? Как сложилась дальше жизнь мальчика, которому удалось выжить в плавучей тюрьме? Кто, черт возьми, ты такой? Даже теперь, после всего, что им пришлось пережить вместе, она так и не знала ответов на эти вопросы, а он, судя по всему, не собирался рассказывать о своем прошлом, так же, как и о настоящем.
– А кроме того, – добавил он, – имеется кое-какой должок.
Она не стала спрашивать, что он имеет в виду, потому что подозревала, что он ей и этого не скажет.
– Сколько у нас денег? Достаточно?
– Больше пятисот фунтов.
Она тихонько присвистнула.
– Думаю, достаточно.
– Достаточно, чтобы осчастливить одного кузнеца и освободить двух беглецов. – Он посмотрел ей в глаза. – Через несколько часов, моя леди, мы будем за несколько миль отсюда.
– И пойдем каждый своим путем. Наконец. Последовало неловкое молчание, нарушаемое лишь звоном монет, которые он продолжал считать. Свобода! Ей следовало бы прыгать до потолка от радости. Почему же от этой мысли ей становилось так… грустно?
Саманта обняла колени руками и, прижавшись к ним щекой, стала наблюдать за ним, В серебристом свете луны его новая сорочка белела особенно ярко, а черные волосы казались еще темнее. С драгоценным камнем в кармане и золотыми монетами в руках он выглядел весьма довольным: глаза его блестели, а губы расплылись в широкой улыбке. Почему-то казалось, что он попал в родную стихию и поэтому выглядит таким спокойным, уверенным в себе и – что уж там отрицать? – таким красивым.
Уже знакомая теплая волна захлестнула ее, это было то самое ощущение, названия которому она так и не нашла. Только на сей раз это ощущение принесло с собой боль.
Всего неделю назад она была готова не задумываясь послать этого человека на виселицу ради спасения собственной шкуры. Но это было до того, как он спас ей жизнь, утешил ее, когда она думала, что ее уже ничто не утешит, смеялся вместе с пей… и прикасался к ней так, как не позволялось ни одному мужчине.
Лаской и теплом он разогнал ее страхи и сделал это с такой же легкостью, с какой украл кроваво-красный рубин из цыганской сокровищницы.
Свобода? По правде, говоря, она никогда в жизни не была свободна по-настоящему, пока ее не приковали к нему цепью.
Мысль о том, чтобы расстаться с ним навсегда… Ник поднял голову и, очевидно, прочел в глазах ее мысли. Оба молчали. Он заговорил первым:
– Так куда же ты направишься: завтра, как только освободишься от меня?
Сэм потянулась, зевнула и ответила самым небрежным тоном:
– В Мерсисайд. – Теперь, когда у нее не было больше от него секретов, она не видела смысла скрывать и это. – Я зайду в свое жилье в Мерсисайде, заберу вещички и уеду из страны.
– Значит, отправишься в Венецию?
– Да. – Почему-то мысль о синем итальянском небе и сверкающих водах Адриатики не казалась ей больше такой привлекательной, как раньше. – А ты?
– У меня деловая встреча в Йорке.
– Я имею в виду, после этого. – Она старательно подчеркивала свою незаинтересованность, хотя ей очень хотелось узнать о нем побольше.
Ник смотрел в сторону, и Сэм поняла, что поступила правильно, не сказав ему о том, что многое знает о его тяжелом детстве. Если он захочет, расскажет сам. Почему-то ей было очень важно и очень нужно, чтобы он ей доверился.
– Я плантатор, – медленно произнес он, – из американских колоний. Я возвращусь туда, как только закончу дела в Йорке.
– Понимаю. – Сэм была довольна уже тем, что он сообщил ей.
Однако сомнения не покидали ее. Плантатор? Она с трудом могла представить себе его в роли плантатора. Не похоже, что он работает в поле, что его беспокоит урожай, капризы погоды или сорняки. Что-то не верится, что он говорит правду.
Сэм почувствовала обиду и… разозлилась на себя. Почему он должен говорить ей правду? Ведь они всего-навсего незнакомцы, волей судьбы оказавшиеся скованными одной цепью. Двое скрывающихся от закона беглецов, которые яростно оберегают свою независимость и думают только о себе. Они с самого начала договорились строить свои отношения на этой основе. Интересно, когда именно договоренность была нарушена? И почему ей так больно?
– Я никогда не бывала в колониях, – сказала она, изо всех сил стараясь, чтобы он не заметил эту боль. – И как там жизнь?
Он ответил не сразу. Потом медленно заговорил:
– Там совсем не так, как в Англии. Там жарко и влажно. А земля, на которой находится моя плантация, – это главным образом засоленные болотистые почвы. Там больше воды, чем земли. Я выращиваю индиго, рис, табак. Там много рыбы и хорошая охота, преимущественно на куропаток и оленей. У меня есть неплохой винный погребок, где имеются запасы рома и бренди… Тысяча чертей, это место не идет ни в какое сравнение с некоторыми другими местами, где мне приходилось жить!
– Похоже, что ты там неплохо устроился. Ник улыбнулся:
– Но там так хорошо, как в Венеции. Она пожала плечами.
Они долго глядели друг на друга. Потом он отвернулся и, пошарив в траве, отыскал мешок с провизией, вынул оттуда наполненную водой флягу.
– Ну что ж, выпьем за то, чтобы выбраться из Англии подобру-поздорову. – Он налил воды в дне чашки, подал одну ей и поднял свою. – За Америку, за Венецию – за свободу!
– За свободу! – эхом откликнулась она и улыбнулась, хотя ей было совсем нерадостно.
Они чокнулись чашками, и пальцы их соприкоснулись.
У нее перехватило дыхание.
– Ник…
Он мгновенно отодвинулся от нее.
– У нас нет времени для… Я хочу сказать, что нам необходимо выспаться, моя леди.
Она заметила, что он снова называет ее не по имени. Неужели он делает это умышленно?
– Ник… я только… я хочу… – Она вздохнула в полном отчаянии. – Я хотела сказать….
– Что? – напряженно спросил он.
Она и сама не знала. Да и о чем говорить? – Что свобода теперь означает для нее совсем другое, чем несколько дней назад? Что она не хочет с ним расставаться? Эта мысль оглушила ее.
– Ты дорог мне.
Все очень просто: он дорог ей, и она не может и не хочет уходить от него.
– Это не имеет значения, Саманта.
– Имеет, – сказала она спокойно. – Ты для меня имеешь значение. – Он пристально взглянул на нее. – Ты мне дорог, – просто сказала она.
– Замолчи.
– Но это правда.
– Этого не должно быть.
– Почему? – Она положила ему на плечо руку. Ник отпрянул, как будто она прикоснулась к нему раскаленным железом.
– Потому что, – огрызнулся он. – Черт побери, потому что это неправильно. Ты… – Он снова выругался и закрыл глаза. – Ты леди. Леди, которая заслуживает лучшего, чем…
– Лучшего, чем плантатор из колоний?
– Лучшего, чем такой человек, как я, – сердито закончил он, открыв засверкавшие изумрудно-зеленые глаза.
– Ну что ж, вам не повезло, господин Джеймс, потому что я хозяйка своей жизни и давно привыкла сама принимать решения. Мне поздно менять свои привычки. Я знаю, чего хочу. – Она медленно сжала пальцами его плечо, ощутив, как напряжены его мускулы под тонкой рубахой. – И я знаю, что я чувствую. – Она внимательно взглянула на него, в глазах его вспыхнули опасные огоньки.
– Ты не понимаешь, о чем говоришь.
– Думаю, что понимаю. – Она склонилась к нему и подула на его губы, как это делал он, когда без слов просил поцелуя. – Я знаю, чего хочу.
– Саманта, – произнес он предостерегающе. Тело его напряглось. – Нет.
– Да, Ник, да.
Она почувствовала, как он задрожал, и услышала стон, вырвавшийся из самых глубин его существа.
Он обнял ее и крепко прижал к себе. Губы его приникли к ее губам, горячие, жадные, и она отдала себя этому огню в освещенном луной Каннок-Чейз.
Глава 18
Не подчиняясь больше никаким доводам разума, Сэм опустилась вместе с Николасом на листья. Сердце приняло решение за нее, и ее унесло на волне чувств, более сильных, чем те, которые она испытывала до сих пор. Она страстно отвечала на его поцелуи и на его ласки.
Изношенная ткань платья расползлась под его нетерпеливыми пальцами, но теперь не было необходимости беречь его: у нее было новое платье. Он со стоном сорвал с нее лиф, высвободив тело для поцелуев, нетерпеливо освободил ее от юбки, и теперь от лимонно-желтого платья на ней не осталось больше ни нитки.
Она лежала обнаженная и не испытывала при этом ни стыда, ни робости. Ветерок ласкал ее кожу – теплый и влажный летний ветерок, предвещающий дождь, заставляющий ветви деревьев плясать в лунном свете. Широкие плечи Ника почти закрывали свет, мощные руки обнимали ее тело. Он сорвал с себя рубаху, отбросил куда-то в темноту и на мгновение, тяжело дыша, застыл над ней.
Сэм притянула его к себе, поглаживая спину и ощущая пальцами шрамы… множество отметин, которые оставила на нем жизнь, полная страданий и боли. Ей хотелось бы стереть их своим прикосновением.
Он жадно ласкал ее, прикосновения были то грубые, то нежные, то быстрые, то мучительно медленные. Она искала его губы: ей хотелось, чтобы он целовал ее бесконечно. Он ласкал ее грудь, и она замирала от наслаждения.
Сэм нежно поцеловала клеймо на его груди, почувствовав губами биение его сердца, и он потерся щекой о ее щеку; шелковистые волосы бороды защекотали ее чувствительную кожу, обрушив на нее целый шквал необычайно приятных ощущений. Ник наклонил голову и прикоснулся языком к затвердевшему соску, дразня и возбуждая его.
Сэм чувствовала, что вся горит. Губы ее распухли от поцелуев, но ей хотелось, чтобы он целовал ее еще и еще, хотелось чувствовать на губах его запах – мускусный, терпкий, теплый.
Он медленно провел рукой по изгибу ее бедра… Рука опустилась ниже. Вцепившись пальцами в его плечи, она замерла в предвкушении. На сей раз она знала, чего ждать.
И он прикоснулся к ней, как раньше, как в первый раз, в ту волшебную ночь, какой у нее не бывало никогда в жизни, отыскал то самое чувствительное местечко, и его пальцы скользнули внутрь.
От этого интимного прикосновения у нее перехватило дыхание, и она замерла в ожидании. Ник медленно раскрыл пальцами нежные лепестки, скрывавшие самую суть ее женской тайны, и она почувствовала, как истекает теплой медовой влагой навстречу его прикосновению, услышала, как он, почувствовав это, негромко застонал от удовольствия.
На этот раз она не позволит ему сдерживаться, потому что больше не боится его. Она хочет его, она его любит.
Любит.
Мысль эта мелькнула и ушла, Сэм даже не успела ее осмыслить, потому что Ник накрыл ее своим телом. Она с готовностью подчинилась ему, е было радостно почувствовать его силу, его голод; его неведомый мужской жар.
– Ангелочек, – прошептал он. – Подожди…
– Не хочу больше ждать, – прошептала она в ответ. – Не хочу, чтобы ты сдерживал себя.
– Тебе может быть больно.
– Мне все равно. – Она чуть двинула бедрами под ним, и он застонал, так и не высказав до конца своих предостережений.
Глаза его горели так, что она, кажется, даже в темноте видела их изумрудно-зеленый цвет.
– Я не хочу причинить тебе боль.
Сэм поняла: он говорит не только о физической боли.
– Ник, – прошептала она, вложив в эти слова все, что чувствовала сердцем, – я тебе верю.
Он зарылся лицом в ее плечо, невнятно бормоча какие-то слова, ругательства и даже что-то похожее на молитву. Она медленно провела рукой по его спине, почувствовав, что он дрожит от желания, едва сдерживая себя.
– Не надо больше сдерживаться, – снова шепнула она.
Он на мгновение замер и одним толчком вошел в нее. Она почувствовала боль, но боль длилась всего какое-то мгновение, пока он не погрузился глубоко в ее тело и, найдя свое место внутри, не стал ее частью.
Николас старался взять себя в руки, но не мог. Впервые в жизни он утратил выработанное годами самообладание. Он чувствовал себя беспомощным, и только она могла помочь ему вновь обрести себя.
Он отстранился от Сэм, чуть не задохнувшись от острого наслаждения, потом снова вторгся в ее тело и, погружаясь все глубже, подчинился древнему, как мир, ритму, растворился в ней.
Она была драгоценным даром, которого он не заслуживал, и отдалась ему полностью, щедро, радостно. Острота наслаждения достигла предельного накала, и ее тихий вскрик и его негромкий низкий стон слились.
Небо посветлело, а звезды и луна померкли. Николас полулежал, прислонившись к дереву и держа ее в объятиях. Сэм крепко обнимала его. Ее распухшие после ночи любви губы улыбались, и, казалось, улыбку эту ничто не сможет пропить с ее лица. Такая молодая, такая нежная, такая доверчивая.
«Ты для меня много значишь». Эти ее слова все еще звучали в его ушах. Давненько он не слышал таких слов от женщины. Впрочем, и от него самого никто не слышал таких слов.
Сэм пошевелилась, но никто из них не произнес ни слова, боясь нарушить это состояние умиротворенности. Для них, привыкших к постоянной борьбе с окружающим миром, состояние мира и покоя было особенно драгоценным. Он вдруг почувствовал на груди ее слезы.
– Саманта? – с тревогой спросил он и повернул к себе ее лицо. – Черт возьми, неужели я?
– Нет, нет это не из-за тебя. Ты не сделал мне больно, – заверила она его, обнимая покрепче. – Я плачу не из-за этого, а потому, что я… – Она спрятала лицо у него на груди. – Ты дал мне такую радость, Ник. Я даже не могу выразить ее словами.
Это признание снова вызвало у него странную щемящую боль. Ее слова заполнили в его душе пустовавшее долгие годы место, наполнив теплом и светом.
– Несмотря на цепь и свору полицейских, идущих по нашему следу, – она усмехнулась, проведя пальцем по его груди, – я счастлива впервые за долгие годы… я счастлива.
Он почувствовал, как ее счастье проникает в него. Такого с ним еще никогда не бывало. Многого из того, что он испытал за последние несколько дней, с ним не бывало никогда в жизни.
У него было много любовных интрижек, но счастья он не приносил никому – одни страдания. Саманта была другой, не похожей ни на одну женщину, которую он знал. Ее ум, неутолимая жажда жизни пленяли его не меньше, чем красота, а ее чистота и душевная щедрость восхищали.
Он вдруг захотел того, что считал долгое время неважным – тепла, доброты, любви. Словно сорвав повязку с его глаз, Саманта заставила его увидеть, что все это время он не жил, а существовал. Обнимая ее, Николас вдруг понял, что не хочет, чтобы она уезжала в Венецию. Он почувствовал укол ревности. С ее красотой, умом и обаянием она недолго останется одна. Какой-нибудь богатый барон или граф украдет ее так же, как он украл у цыган рубин.
Николас представил себе Саманту в кровати под драповым балдахином, лежащую в объятиях другого мужчины, какого-нибудь итальянского графа…
– Ник?
– Извини. – Он ослабил объятия, поняв, что сжал ее слишком крепко.
Чувство собственности. Это тоже что-то новенькое для него. Раньше он никогда не испытывал чувства собственности по отношению к женщине. Он слишком ценил свою свободу, чтобы посягать на свободу другого человека, и никогда не требовал от своих любовниц какого-то исключительного отношения к себе. Он понял, чего хочет: взять Саманту с собой. Оставить ее у себя.
– Ник, – сказала она неуверенно. – Я хотела еще кое о чем рассказать тебе…
Он немного изменил положение и взглянул сверху вниз на ее улыбающееся лицо.
– Расскажи.
Она приподнялась и взяла остатки желтого шелкового платья, которые окончательно развалились в ее руках. Да, не так уж много осталось от этого платья.
– Извини, что разорвал его. – Николас усмехнулся без всякого сожаления и протянул ей свою новую рубаху. – Так что ты хотела сказать?
– Видишь ли, когда мы были в пещере и у тебя был жар… – она подождала, пока он помогал ей застегнуть пуговицы, – ты некоторое время бредил и кое-что говорил.
Он замер.
– Что именно?
Она положила руку поверх его руки, с беспокойством заглядывая ему в лицо золотисто-янтарными глазами.
– О том, как тебе выжигали это клеймо.
Он в ужасе уставился на нее.
– Не волнуйся, – торопливо сказала она, – ты говорил о том, что… видел, как вешали твоего отца. А еще о плавучей тюрьме и о человеке с металлическим прутом для клеймения. Ты называл его имя – Уэйкфилд.
Николас не шевельнулся, но нервы у него были напряжены до предела. Он не подтвердил, но и не опроверг того, что, по-видимому, сболтнул в бреду.
– А что еще я говорил?
– Больше ничего. – Улыбаясь, она провела кончиком пальца по его руке. – Не волнуйся. Я все понимаю.
– Понимаешь? Ты? – хрипло повторил он, чувствуя, как пересохло в горле.
– Да. Тебя бросили в тюрьму за преступление, которое совершил отец. Ты был невиновен. – В глазах ее была тревога… но и любопытство тоже. – А об остальном, я думаю, нетрудно догадаться.
Он почувствовал, как пробежал мороз по спине.
– Что же еще пришло тебе в голову?
– Я думаю, что ты не плантатор.
Он мысленно выбранился, но не мог произнести ни слова.
– Ты дерешься в рукопашном бою, как будто для тебя это привычное дело, – продолжала она. – И направление ты указываешь, как это делают моряки. И всегда сверяешь по звездам направление, в котором идешь. Ты не просто намечаешь путь, а как будто прокладываешь курс корабля. И еще с веревкой ты обращаешься очень умело, вспомни все эти замысловатые узлы, с помощью которых ты связывал мешок. И это клеймо… и шрамы. Похоже, что тебя секли плетью. Я думаю, ты моряк, – с победоносным видом заявила Сэм. – Возможно, морской офицер, но уж никак не плантатор. Может быть, конечно, сейчас ты стал плантатором, но не всегда им был. И, конечно, на флоте ты не рядовой матрос. Ты привык отдавать команды и привык, чтобы им подчинялись. – Она потянулась к нему и, улыбаясь, погладила заросшую бородой щеку. – Ты мне скажешь правду… капитан?
