Текст книги "Одержимый"
Автор книги: Шарлотта Физерстоун
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
Пошире разведя бедра Анаис, Линдсей внимательно изучал ее лоно, отмечая, как блестело оно от любовной влаги, каким раздутым и розовым был клитор. Это лоно молило о неуемных ласках языка и нетерпеливых пальцев Линдсея. И он сгорал от желания уступить этой безмолвной просьбе.
Тело Анаис, охваченное возбуждением, было готово к неистовым ласкам. Линдсей чувствовал это. Почти мог ощутить вкус охватившего ее желания. И тогда он наклонился и щелкнул языком по разгоряченному страстью комочку плоти. Анаис отозвалась протяжным, чувственным стоном. Порхая пальцами по краю клитора, Линдсей принялся поглаживать его, нежно касаясь этого выступающего розового бутона и медленно кружа языком, заставляя Анаис яростно метаться по постели.
Какая же она красивая!.. Какая совершенная!.. Линдсей жадно наблюдал, как поблескивают его пальцы в сгибах влажного, шелковистого лона, унося ее все ближе и ближе к вершине блаженства. Каким же восхитительным было это маленькое лоно – слишком восхитительным, чтобы удержаться от желания попробовать его на вкус еще раз!
Крепко стискивая в пригоршнях волосы Линдсея, Анаис прижимала его к себе, раскрываясь для него легко, без стеснения – так, как он и представлял себе до того, как испытал ее вкус. Погрузив язык в лоно, Линдсей ласкал Анаис до тех пор, пока не познал всю гамму этого великолепного вкуса, пока она не стала задыхаться и трепетать, пока он не ощутил дрожание клитора под кончиком своего пальца. В этот момент Линдсей почувствовал, как первые капли семени начинают сочиться из раздувшейся головки члена. Издав низкий, рычащий звук, Линдсей схватил затвердевший ствол в руку и прижимал его к пульсирующему клитору Анаис до того мгновения, когда больше уже не смог выносить эту пытку. Испытывая непреодолимую потребность в разрядке, он поглаживал себя, пока, наконец, не взорвался в оргазме. Выплескивая семя на мягкий живот Анаис, он посасывал холмики ее грудей, пытаясь приглушить рвущийся из груди стон наступившей кульминации…
Линдсей медленно пришел в сознание, его тело постепенно привыкло к истоме оргазма. Он крепче прижал к себе Анаис, тяжело дыша у ее груди и медленно касаясь губами маленькой метки, оставленной на гладкой коже его ненасытным ртом. Анаис успокаивала Линдсея, поглаживая нежными пальчиками по его волосам, и что-то доверительно нашептывала.
– Они никогда не были такими реальными – мои сны. Я никогда не чувствовала себя такой пресытившейся страстью после моих грез о тебе. Гарретт ни за что не должен узнать о моих снах, – тихо произнесла она и, еще сильнее сжав Линдсея в объятиях, судорожно прошептала: – Никогда…
Нет, он, должно быть, ослышался, она не могла произнести имя Броутона! Только не сейчас, лежа с ним, Линдсеем, в одной постели… Она не могла думать о Броутоне. Ведь это Линдсею она доверила свое тело. Это именно он делил с ней ложе!
Но в ушах предательски зазвучало: «Многое изменилось с тех пор, как ты уехал…»
Слова Броутона резко всплыли в сознании Линдсея, заставив серьезно задуматься, что же на самом деле изменилось за это время. Неужели теперь Анаис была возлюбленной Броутона? И Линдсей снова вспомнил, с какой готовностью позволила она себе упасть на руки Гарретта – это была демонстрация полного, абсолютного доверия. Линдсей видел, какая убежденность отразилась в глазах Анаис, когда она посмотрела вниз и увидела, что Броутон ждет ее, протягивая руки. Линдсей вспомнил и осторожность во взоре любимой, обращенном на него самого. Она не протянула свои ладони ему. Она не доверяла ему.
Линдсей отвел взгляд от лица Анаис и заметил на тумбочке у кровати коричневую бутылку и ложку. Настойка опия. Его взор вернулся к Анаис. Она снова спала. Как же он мог допустить такую оплошность, списав яркое сияние ее глаз на дремоту и чувственность? Глаза Анаис сияли вовсе не потому, что она узнала Линдсея – они сияли от принятого лекарства, от настойки опия. Черт побери, Анаис действительно сочтет все, что произошло ночью, лишь сном, если, конечно, наутро вообще вспомнит об этом. Возможно, она даже решит, что нежные ласки расточал Броутон, что именно он заставил ее кровь бурлить от страсти.
Отбросив одеяла, Линдсей выпутался из объятий Анаис, гадая, суждено ли ему когда-нибудь снова почувствовать тепло в своем теле, – или он навсегда обречен ощущать это холодное оцепенение, сковавшее вены с осознанием того, что Анаис наверняка теперь потеряна для него безвозвратно.
Абсурдность этой мысли заставила Линдсея горько усмехнуться. Почти год его снедало желание оцепенеть, перестать чувствовать – до этих самых пор, когда он ощутил, как оживает тело рядом с Анаис.
Глава 8
Анаис сощурилась, когда яркий луч солнечного света омыл ее щеки долгожданным теплом. Матрас прогнулся под весом человека, сидевшего рядом с ней. Анаис подскочила от неловкости, когда почувствовала, как задирается ее ночная рубашка: подол медленно скользнул вверх, обнажая икры и голени, а потом и колени, чтобы задержаться у бедер.
Пытаясь не обращать внимания на то, что происходит, Анаис приподняла лицо, подставив его теплым солнечным лучам, и притворилась, будто мыслями находится где угодно, только не здесь.
– Разведите ноги шире и попытайтесь расслабиться. Сначала может быть неприятно, но я сделаю все, чтобы облегчить боль.
С усилием глотнув, Анаис кивнула и принялась крепко-крепко сжимать веки до тех пор, пока не увидела крошечные яркие, беспорядочно блуждающие искры. Дыхание Анаис замедлилось, и она попыталась обмякнуть всем телом, стараясь думать о чем угодно, только не о том, что в настоящий момент Роберт Миддлтон осматривает самые интимные глубины ее тела.
Спустя несколько минут матрас снова скрипнул, даже громче, чем прежде, и Анаис поняла, что врач отодвинулся от нее. Простыня, холодная и гладкая, скользнула по ее коже, обнажая бедро. Доктор поправил простыню так, чтобы надежно укрыть пациентку. Анаис почувствовала, как приподнялся матрас, когда врач встал с кровати.
До ушей донесся звук воды, льющейся в таз, и Анаис открыла глаза. Стоя к ней спиной, Роберт деловито мыл руки. Потом взял полотенце, вытер ладони, бросил его на комод и обернулся к пациентке.
– Вы понимаете, что я не могу сказать с достаточной и разумной определенностью, что именно произошло?
– Да, понимаю.
– Отверстие в матке закрылось, и, судя по всему, кровотечение остановлено, что весьма меня радует – больше всего я волновался именно по поводу кровотечения, до сего момента оно было гораздо серьезнее. Ваше сердце могло не выдержать потери такого количества крови. Но только время покажет, на что можно будет рассчитывать в будущем.
– Я по-прежнему должна есть почки и говядину с кровью? Я эту пищу на дух не переношу! И чувствую себя больной при одной только мысли о том, что должна запихнуть в себя очередную порцию подобной еды!
– Боюсь, вам придется есть это еще по крайней мере несколько месяцев. Вы пережили значительную кровопотерю, Анаис. Вам необходимо восстановить жизненные силы организма. Вашему сердцу нужна густая, насыщенная кровь.
Анаис кивнула, и ее взгляд, блуждавший в направлении окна, вернулся к доктору. Она улыбнулась.
– Разумеется, вы правы. Я обязательно последую вашему совету. Скажите, – пробормотала пациентка, когда Роберт приставил к ее груди стетоскоп, – вы говорили что-нибудь об этом Гарретту?
– Он – мой брат, – тихо ответил Роберт, прижав ухо к трубке, чтобы услышать ее сердцебиение. – Он не находил себе места от беспокойства. В сложившихся обстоятельствах я чувствовал, что просто не могу не рассказать ему. Вы ведь не сердитесь на меня за это, не так ли?
– Нет, конечно нет.
Анаис отвела взгляд, чтобы Роберт не смог увидеть досады, мелькнувшей в ее глазах. По какой-то непостижимой причине она была вне себя от злости из-за того, что Роберт обсуждал ее состояние с Гарреттом. Но почему? Неужели она так волновалась потому, что Гарретт, возможно, все еще питал какие-то надежды? Разве все эти последние месяцы, проведенные в таком тесном общении с Гарреттом, дают ему право интересоваться ее самыми личными делами?
«Вот стерва!» – отругала себя Анаис. С момента измены Линдсея она видела от Гарретта исключительно доброту и сочувствие. За это время их дружба окрепла, стала более доверительной, и за последние месяцы Анаис привыкла полагаться на Гарретта больше, чем на кого-либо в своей жизни. Какой же бессердечной нужно быть, чтобы так жестоко поступать с ним теперь! Как она могла так относиться к верному другу, когда он стольким пожертвовал ради нее?
«Линдсей…» – ответ пришел на ум Анаис в мгновение ока. Разве переживала бы она сейчас одну из этих ужасных эмоций, терзалась бы одной из этих жестоких мыслей, если бы Линдсей не вернулся домой? Анаис пошевелилась под простыней, чувствуя, каким возбужденным и разгоряченным становится ее тело. Прошлой ночью ей снились такие яркие, такие реалистичные сны о Линдсее! Анаис вспомнила, как видела его, вбегающим в ее охваченную огнем комнату, он протягивал свою руку, умоляя схватиться за него, доверять ему. Она хотела положиться на Линдсея, хотела верить ему так же безрассудно, как прежде… Но стоило Анаис увидеть Гарретта, стоявшего прямо под ее свисающими ногами, ждущего ее, как она сразу поняла, какому мужчине могла доверять без тени сомнения. Затем она представила Линдсея в своей постели, он касался ее своими красивыми руками и изголодавшимся по страсти ртом. Это не Гарретта Анаис представляла занимавшимся с ней любовью – Линдсея. Это всегда был только Линдсей.
Пробудившись ото сна, Анаис увидела сидевшую около нее горничную Луизу и обнаружила, что находится не в собственной постели – она лежит в кровати Линдсея. Ее дома больше не было, он был уничтожен огнем. Анаис и ее родные отныне зависели от семьи Линдсея, предоставившей им кров и все самое необходимое.
Линдсей, как сообщила Луиза Анаис, причесывая ее волосы, взял слуг погорельцев под свое крыло, найдя им приют и позаботившись, чтобы их как следует накормили. Он проявил даже большую щедрость, приказав, чтобы множество карет развезли слуг по их семьям на время праздников. Остальные, те, кто предпочел остаться с хозяевами, и те, у кого не было близких, обрели прибежище в свободных комнатах на этаже прислуги.
– Он – очень хороший человек, – сказала Луиза, сияя улыбкой. – Он предложил мне экипаж и несколько шиллингов, но я не смогла принять это, госпожа. Мое место – здесь, с вами. Мне только жаль, что вы не позволили мне сопровождать вас во Францию. Я наверняка смогла бы предотвратить вашу болезнь.
Хозяйка позволила Луизе болтать в свое удовольствие. Приятный йоркширский диалект горничной привлек внимание Анаис, вытесняя мысли о Линдсее и очень серьезной дилемме, которую теперь предстояло решить.
– Гарретт ждет за дверью, Анаис, – сообщил Роберт, собирая свои инструменты и складывая их в чемодан. – Я разрешу ему войти – всего на минутку? Он не спал всю ночь, беспокоясь о вас.
Анаис тут же выбросила из головы разговор с горничной.
– Да, пожалуйста.
Без лишних обсуждений Роберт направился к двери, и через мгновение в комнату ворвался Гарретт, выглядевший утомленным и взволнованным.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил верный друг, бросаясь к кровати и усаживаясь рядом с Анаис. Он взял ее руки в свои ладони и крепко стиснул. – Боже мой, стоит мне закрыть глаза, как тут же возникает ужасная картина, как ты падаешь из того окна!
Анаис с нежностью погладила Гарретта по лицу, пробежав кончиком пальца по шраму над его верхней губой.
– Я в полном порядке, Гарретт. Слышала, что за это я должна благодарить тебя.
Он вспыхнул и, еще сильнее сжав руки Анаис, принялся целовать кончики ее пальцев.
– Нет, даже не вздумай говорить об этом! Но, боже праведный, – в волнении бросил Гарретт и, стиснув Анаис за плечи так, что она оказалась в его объятиях, стал легонько прикасаться губами к ее виску, – ты сильно напугала меня, Анаис. Я еще не оправился от того, что произошло.
– Со мной все хорошо.
Он немного отодвинулся и взглянул на Анаис, продолжая держать ее руки в своих.
– Ты все еще бледная, но уже не такая, как раньше, щеки немного порозовели. Ты и в самом деле уверена, что чувствуешь себя хорошо? Роберт, – Гарретт обернулся к брату, – ты самым доскональным образом ее обследовал? Ты ничего не упустил, все проверил?
– Да, все.
Гарретт встретился с Анаис взглядом, и она заметила странную вспышку эмоции в его карих глазах. Это была почти… – Анаис не осмеливалась произнести это слово, но оно само собой вползло в ее сознание, – надежда.
– Я очень рад. Меня в дрожь бросает при мысли о том, что могло бы произойти, если бы я не решил заглянуть к тебе по дороге в церковь, чтобы справиться о твоем здоровье. Я должен был увидеть тебя, Анаис, чтобы убедиться, что ты ни в чем не нуждаешься. Я думал… ладно, скажу, думал, что, возможно, могу тебе понадобиться.
Анаис смущенно поежилась под прямым взглядом, ненавидя себя за сон, посетивший ее прошлой ночью. Как бы Анаис ни хотелось верить, что она – отнюдь не слабое создание, как бы ни хотелось считать, что она способна управлять своими сексуальными потребностями, отрицать правду было просто невозможно. Да, Анаис никак не могла побороть свои чувства из прошлого. Она была слаба, а Линдсею удалось и в этот раз лишить ее самообладания. Даже сны Анаис ей не подчинялись, не были ее собственными! Они точно так же, как и ее воспоминания, безраздельно принадлежали Линдсею. Анаис изо всех сил пыталась забыть его, но не могла.
– Дом, как ты знаешь, полностью уничтожен. Сгорел дотла. Сохранились лишь надворные постройки. Конюшня Уэзерби достаточно вместительна, чтобы приютить большинство ваших лошадей. Я доставил сюда твою Леди. Знал, что ты будешь беспокоиться о ней.
Каким же заботливым был Гарретт… Анаис спрашивала себя, почему же никак не может заставить себя признать: любая женщина, обладающая хоть каплей здравого смысла, не упустила бы шанс получить предложение руки и сердца от такого мужчины.
– Надеюсь, ты не сочтешь меня излишне самонадеянным, но с твоим нездоровым отцом и с твоей матерью, не способной к… ладно, думаю, ты лучше меня знаешь недостатки собственной матери. Мне не стоит говорить о них, не так ли? Что ж, в сложившейся ситуации кто-то должен взять на себя ответственность за твою семью, и, поскольку мы стали… близки, – с неловкостью произнес он, – полагаю, это должен быть я.
Со стороны Гарретта было так благородно предложить взять бразды правления в свои руки! Он был замечательным мужчиной, красивым мужчиной. Но почему, почему, почему же Анаис никак не могла заставить себя благосклонно принять его ухаживания? Почему заставляла его томиться в неведении, ожидая ответа? Почему относилась к нему с такой явной, осознанной жестокостью? Она ведь приняла поддержку, которую он с такой готовностью ей предложил, так почему же теперь не могла дать взамен то, в чем он так нуждался?
– Не знаю, сказали ли тебе уже о том, что Реберн вернулся. Он здесь, в доме, Анаис.
– Луиза мне сообщила. Она сказала, что он организовал перевозку слуг, которые пожелали отправиться домой на праздники.
Мрачно скривив рот, Гарретт кивнул:
– Боюсь, тебе придется остаться здесь, в Эдем-Парке, со своей семьей. Разумеется, я предпочел бы, чтобы ты остановилась в моем доме, но до тех пор… – Он проглотил комок в горле и оглянулся, чтобы удостовериться, что брат его не слышит. – Если, – зашептал Гарретт Анаис на ухо, – ты согласишься выйти за меня замуж, твой переезд ко мне предстанет в лучшем, достойном свете. Ты сможешь жить со мной – естественно, с какими-нибудь благопристойными компаньонками, чтобы не вызвать толки. Но до тех пор, учитывая давнюю дружбу твоего отца с леди Уэзерби, тебе будет разумнее оставаться здесь – пока состояние здоровья твоего отца не улучшится и вы не найдете новое место жительства на время восстановления дома.
– Конечно, – отозвалась Анаис, всерьез опасаясь, не собирается ли Гарретт настаивать на ответе прямо сейчас.
– Мы должны обсудить очень важные вопросы. Мы не можем вечно откладывать нашу беседу.
– У Роберта есть сомнения по поводу моего состояния… иными словами, возможно, через месяц мы будем знать больше…
– Я подождал бы еще один месяц, чтобы дать тебе время все обдумать, – тихо произнес Гарретт, прерывая Анаис с настойчивостью, которую прежде никогда не проявлял в общении с ней. – Но с возвращением Реберна… думаю, ты и сама понимаешь, что мы должны принять решение.
– Боюсь, я все еще плохо себя чувствую. Мы можем продолжить наш разговор позже?
Анаис произнесла то, что твердила каждый раз, когда боялась разочаровать Гарретта и приходила в ужас при мысли совершить нечто, в чем не была до конца уверена, чего не так уж и хотела. Какой женой она стала бы для Гарретта? Да, они делились друг с другом самым сокровенным, и Гарретт, связанный узами чести, считал долгом джентльмена сделать ей предложение. Он хотел жениться на Анаис, несмотря на то что она никогда не предлагала ему больше, чем свою дружбу и благодарность за попытки облегчить боль от измены Линдсея.
Накрывая Анаис одеялами, Гарретт поднялся с кровати, поцеловал ее в макушку и ласково провел пальцем по ее щеке:
– Я всегда рядом, Анаис. Никогда не забывай об этом.
– Ты очень добр и хорош со мной, – отозвалась она, с улыбкой глядя на его расстроенное лицо.
– Но недостаточно хорош, по-видимому.
Наблюдая за отошедшим от кровати Гарреттом, Анаис последними словами ругала себя за то, что причиняет ему боль. Ей следовало согласиться выйти за него замуж, проявить признательность за то, что он желает видеть ее своей супругой, что хочет совершить такой благородный поступок. Но она не могла перестать думать о том, что если бы…
– Доброе утро, соня, – окликнула Энн, выглянув из-за двери. И тут же остановилась как вкопанная, заметив в комнате Гарретта и Роберта. – О, прошу прощения, я помешала?
– Ничуть, леди Энн, – любезно отозвался Роберт. – Я как раз заканчиваю свой визит к вашей сестре. Как и следовало ожидать, мой брат беспокоился за нее и желал лично убедиться в том, что с ней все в порядке.
Учтиво кивнув, Гарретт вышел из спальни. За ним последовал Роберт, закрывший за собой дверь.
– Самое время тебе проснуться! – улыбнулась Энн, направившись к постели Анаис. – Сегодня ведь рождественское утро. И ты, разумеется, не собираешься весь день валяться в кровати!
Анаис и забыла, что наступило Рождество. Энергично тряхнув головой, она попыталась очистить сознание от окутавшего его тумана.
– Лорд Реберн вернулся домой, как ты знаешь, – смущенно промолвила Энн. – Он все время справляется о тебе, фактически почти каждый час.
Анаис поморщилась от яркого света, струящегося из окон, и увидела очертания узких плеч сестры, выделявшихся в лучах солнца.
– Папа пострадал, у него серьезная рана на голове, но доктор Миддлтон заверил нас, что он окончательно поправится. Мама сидит у его постели, даже сейчас. Он спрашивал о тебе. Он чуть не обезумел при мысли о том, что ты оказалась в западне в своей комнате.
Анаис откинула одеяла и, стараясь обрести равновесие, оперлась рукой о деревянную стойку кровати.
– Я должна его увидеть.
– Позже. – Энн ухватила ее за талию и крепко обняла, укладывая обратно. – Сначала ты должна позаботиться о самой себе. Ты ничего еще не ела. Должно быть, умираешь с голоду!
Анаис почувствовала, как к горлу подступила тошнота, обычно сопровождавшаяся головокружением, и испугалась, что ее лицо приобрело мертвенно-бледный зеленый оттенок.
– Боюсь, прямо сейчас мне не до еды.
Энн пронзила ее озадаченным взглядом:
– Ну разумеется, ты должна хотеть есть. Ты почти ничего не ела вчера, а сейчас уже полдень. Тебе стоит по крайней мере перекусить тостом и яйцом в мешочек.
Представив текучий яичный белок и жирный яркий желток, Анаис ощутила новый неудержимый позыв к рвоте. Ее вывернуло наизнанку в ночной горшок, который поспешила подставить Энн. То немногое, что оставалось в желудке Анаис, хлынуло из нее с удвоенной силой, и к тому моменту, когда мучительный приступ закончился, во рту остался лишь горький привкус опийной настойки, ложку которой Роберт влил ей в горло прошлой ночью.
– У тебя ужасный цвет лица, Анаис. Милая, ты такого же оттенка желтого воска, как и лорд Уэзерби, – пролепетала сестра, забирая ночной горшок из дрожащих рук Анаис. – Ты не поверишь, но глаза у него желтые, как лимоны!
– Не сейчас, – прошептала Анаис, вытирая рот полотенцем, которое протянула ей Энн. Анаис не хотела слышать ни малейшего напоминания о том, что теперь они обязаны отцу Линдсея пищей и крышей над головой. Ей нужно было многое обдумать. Как, например, подготовиться к встрече с Линдсеем – первой встрече с той ужасающей ночи на маскараде? Как не выдать ненароком тайну, которую она так настойчиво держала при себе?
Нет, оставаться здесь было слишком опасно. Пребывание в этом доме, под одной крышей с Линдсеем, угрожало не только ее тайнам, но и ее сердцу. Несмотря на все, что произошло между ними, это проклятое сердце все еще билось для него. Ну почему оно не могло биться для Гарретта? Тогда все было бы намного проще. Но ничего и никогда не могло быть простым, если дело касалось Линдсея.
Анаис боялась, что так будет для нее всегда. Она была из тех, кто влюбляется раз и на всю жизнь, и эта любовь навечно принадлежала Линдсею. Так все еще и было, независимо от того, как сильно Анаис желала иного.
– Я позову Луизу? – осведомилась Энн. – Возможно, после теплой ванны тебе станет лучше.
– Это было бы замечательно.
Энн потянула за красный бархатный шнурок, чтобы позвонить в колокольчик и вызвать горничную.
– Джеральдина отправилась домой. Лорд Реберн послал лакея, чтобы сопроводить ее в деревню.
– Это очень любезно с твоей стороны – разрешить своей горничной вернуться к семье.
– Мать, разумеется, была в ужасе.
– Мать занята только самой собой. Она не видит дальше собственного носа. Если Джеральдина хотела вернуться к своим родителям, ты правильно сделала, позволив ей это, Энн. А что по поводу остальных слуг?
– Большинство вернулись домой, к семьям. Лорд Реберн собрал их адреса, чтобы можно было уведомить уехавших, когда можно вернуться. Кроме того, он побывал в нашем доме – точнее, в том, что от того осталось. Лорд Реберн взял с собой повозку, но спасти что-либо из нашего имущества ему не удалось. Там теперь один пепел. В любом случае лорд Реберн замечательно все устроил.
Да. Он всегда прекрасно справлялся с подобными задачами. Когда дело касалось заботы о людях, не было никого более самоотверженного, чем Линдсей. Очень жаль, что о себе самом он никогда не заботился с таким же рвением.
– Мало того, после визита на место пожара он вернулся домой только для того, чтобы переодеться. Боюсь, даже теперь он сильно занят, пытаясь вытащить местных архитекторов из их теплых постелей. Лорд Реберн решительно настроен как можно быстрее приступить к восстановлению нашего дома. Он – настоящий джентльмен, Анаис.
В сознании Анаис все в беспорядке кружилось, не говоря уже о желудке, который по-прежнему мучительно сжимался после приступа рвоты. Казалось, Анаис просто не могла думать здраво, понимая, что уже в самом ближайшем будущем она окажется лицом к лицу с мужчиной, которого любила всю свою жизнь. И что она должна ему сказать?..
– Как ты полагаешь, какой проект дома нам стоит предложить отцу? Мне скорее по душе новый готический стиль. Но с другой стороны, мне нравится и кое-что из романтизма…
– Милая моя, о чем ты болтаешь! – Анаис взглянула на сестру с укоризненной улыбкой. – Просто дай мне пару минут, чтобы сосредоточиться. Это обескураживает, когда ты пробуждаешься, приходишь в себя после воспоминаний о том, как падаешь из окна, и обнаруживаешь, что у тебя больше нет дома. Боюсь, мне несколько трудно принять все это.
– Прости, совершенно забыла о твоей ситуации. У меня-то были вся ночь и все утро, чтобы свыкнуться с тем, что произошло накануне. Поскольку жить нам теперь негде, придется остаться здесь до тех пор, пока тетя Милли не приедет из города и не заберет нас к себе. Но она появится тут только после окончания праздников. Как же мне жаль, что папа в свое время продал наш городской дом! – тяжко вздохнула Энн. – Если честно, мне тут совсем не нравится.
Младшая сестра внимательно посмотрела на Анаис и поцеловала ее в щеку.
– Я так рада, что ты наконец-то проснулась! Мама провела все утро с папой, лорд Уэзерби, видишь ли, только и делает, что ворчит – дескать, наши домочадцы нагрянули так неожиданно, свалились на него как снег на голову. Леди Уэзерби занята, она дает распоряжения слугам и следит за подготовкой рождественского ужина, а я чувствую, что только всем мешаю. Если честно, мне даже не с кем поговорить с тех пор, как Линдсей уехал в деревню. Я надеялась, что ты скоро проснешься и сможешь составить мне компанию.
– Да, дорогая, – сказала Анаис, снова опускаясь на кровать. – Наверное, теперь я действительно могу побыть с тобой. Только позволь мне принять ванну. А потом, после того, как мы сообразим, какую же одежду мне надеть – потому что я не могу ходить по дому в ночной рубашке и халате, – мы вместе пойдем навестить папу.
Когда Энн убежала в поисках служанки, которая должна была наполнить ванну водой, Анаис встала перед большим зеркалом в подвижной раме, располагавшимся рядом с ширмой для переодевания. Она развязала атласные ленты своей ночной рубашки, и та скользнула вниз с плеч, обнажая большие набухшие груди. Соски Анаис были более темными, чувствительными и, возможно, более раздутыми, чем раньше.
На левой груди Анаис красовался фиолетовый синяк, ярко выделявшийся на почти прозрачной плоти. В сознании тут же всплыло воспоминание о чувственном сне, заставившее Анаис чуть не задохнуться от волнения. Это именно там неистово прижимался к ней Линдсей, содрогаясь в оргазмических спазмах. Дрожащими пальцами Анаис провела по метке, оставленной страстным, ненасытным ртом Линдсея. Колени предательски ослабели, стоило ей провести кончиком пальца по контуру метки. Тот прекрасный сон был реальностью. Линдсей приходил к ней, и она позволила ему это – с готовностью приняла его.
О боже, как же она оказалась с ним этой ночью? Как позволила себе остаться с ним наедине в такой интимный момент? Ведь этого – нового появления Линдсея в своей жизни – она не должна была допустить ни за что!
Все разрушилось бы, узнай Линдсей о ней и Гарретте. К тому же существовала еще одна вещь, которую Анаис должна была предотвратить. Она не могла допустить, чтобы Линдсей узнал ее тайну.
Анаис еще раз внимательно рассмотрела синяк, и сон вернулся со всеми своими яркими, восхитительными деталями. В груди томительно сжалось, стоило вспомнить об этой воплощенной мечте. Это была прекрасная ночь, которая не могла повториться уже никогда. Анаис должна была пообещать себе, что больше не проявит слабость, не позволит Линдсею переступить черту. Она просто не может этого допустить.
Но как Анаис могла управлять своими чувствами, если превращалась в безвольную тряпку и дурочку, когда речь шла о Линдсее и ее любви к нему?..
Переодевшись в платье, которое прислала ей жена Роберта Миддлтона, Анаис отыскала комнату больного отца. Она застала любимого папу дремавшим, он откинулся на подушки, его голова была перевязана белоснежными бинтами, на которых проступала кровь. Роберт дал своему пациенту внушительную дозу опийной настойки, из-за чего тот ощущал себя так – по собственному меткому выражению – «словно в голове снаряды разрываются». Анаис долго сидела у изголовья, держа отца за руку, наблюдая, как опускаются и поднимаются в такт мерному храпу его покрытые щетиной щеки. Нетерпеливое, с нотками раздражения дыхание матери смешивалось со спокойным пыхтением отца, и Анаис почувствовала, что больше не может находиться в этой спальне, наблюдая за сидящей у кровати скверной женщиной, никогда не питавшей нежных чувств к своему мужу.
– У нас теперь нет ни гроша! – рыдала мать, и в ее голосе слышалось неподдельное отчаяние. – Все мои наряды, все мои драгоценности пропали! А еще новая мебель и ковры! Все, все погибло! Ну почему, почему это должно было произойти именно со мной?
– Дом и все его содержимое были застрахованы, мама, – резко бросила Энн. – Тебе стоит быть благодарной лорду Реберну за то, что он уговорил папу оформить новые полисы, которые стало выдавать страховое общество Ллойда. Весьма предусмотрительно, на мой взгляд.
– Да, но сколько времени пройдет, прежде чем все устроится? – вскричала мать, бросая гневный взгляд из-за плеча на дочерей, стоявших у изножья кровати. – Что, если лорд Реберн ошибался, когда рассказывал обо всех этих выплатах по страховкам? Какие у нас гарантии, что страховщики не подведут и выплатят все деньги, чтобы возместить то, что я потеряла?
– Что, ты одна потеряла? – скептически переспросила Энн. – Что мы все потеряли. И кроме того, я только и слышу, как ты сетуешь на потерю материального, всех этих вещей, которые очень легко заменить! Все могло быть гораздо хуже, мама. Ты могла потерять собственного мужа. Ты могла потерять Анаис.
Глаза матери остановились на едва не погибшей дочери. Между ними не было любви, и Анаис не питала иллюзий на сей счет. Но именно сейчас, увидев, как смотрит на нее мать, Анаис столкнулась с суровой, жестокой правдой. В этот самый момент нелюбимая дочь осознала: мать с удовольствием бросила бы в огонь ее, если бы это могло спасти пресловутые драгоценности.
Казалось бы, эта неприятная истина должна была причинить Анаис боль, поразить ее в самое сердце: шутка ли – понять, как мало ребенок значит для собственной матери! Но сказать по чести, Анаис не чувствовала себя уязвленной. Год назад она, возможно, не поверила бы, просто не поняла бы, как кто-то может быть столь корыстным. Но теперь Анаис в полной мере осознавала это, постигала, как устроен этот непростой мир. Она утратила свою наивность, прекрасно усвоив горькие уроки жизни.
– Теперь мне придется жить с сестрой вашего отца, – с яростью процедила мать, впившись злобным взглядом в спящего мужа. – И почему ваша сестра отправилась в Кадис на всю зиму? Мы могли бы остаться с ней. Она позаботилась бы обо мне.
– Мама, – укоризненно заметила Анаис, – Эбигейл только что вышла замуж! Ты не можешь упрекать ее в том, что она решила провести медовый месяц в теплых краях.
– Она в отъезде уже два месяца! Ей не стоит пропадать за границей до весны.
Анаис вздохнула:
– Даже если бы Эбигейл осталась дома на зиму, нет никакой гарантии, что мы могли бы одолеть такое расстояние по нынешней погоде. Путешествие на север Шотландии было бы непростым. Нет, благоразумнее будет отправиться к нашей тете и остановиться у нее до тех пор, пока Эбигейл не вернется домой весной.
