Текст книги "Одержимый"
Автор книги: Шарлотта Физерстоун
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
– Когда ты собираешься навестить ее? – тихо спросил Уоллингфорд, проследив за направлением сосредоточенного взгляда Линдсея.
– Я не знаю.
– Когда мы покинули Константинополь, ты был буквально одержим идеей найти ее. На протяжении трех месяцев, которые потребовались нам, чтобы добраться до Англии, тебя мучили кошмары о ней. Ты боялся самого худшего. Так неужели теперь упустишь возможность лично убедиться в том, было ли твое видение реальным, или это лишь обман, навеянный кальяном султана?
И Линдсей вспомнил, какой разрушающей силы ужас пронзил его после пробуждения от того страшного сна.
– Оно было реальным.
– Кальян – волшебная штука, – изрек Уоллингфорд, с любопытством глядя на него. – Он заставляет нас различать призраков в клубах дыма. Побуждает видеть вещи, которых нет, или вещи, которые больше не существуют. Думаю, ты по своему опыту понял, как легко убежать от своих призраков с помощью кальяна.
– Нет, убежать всегда трудно. Мне никогда не удастся спастись от этого призрака.
Уоллингфорд крепко сжал губы и пристально взглянул на друга. Лицо графа тут же помрачнело.
– Этот особенный призрак загадочным образом вцепился в тебя. Боюсь, она никогда тебя не отпустит. Она тебя уничтожит.
– Я уже уничтожен. Сам обрек себя на верную погибель, когда сдуру позволил себе расслабиться. Я должен был сопротивляться соблазну, который уготовила мне эта гадина Ребекка! Если бы я противостоял искушению, если бы так просто не поддался ему, Анаис сейчас была бы моей женой. И я не стоял бы здесь в канун Рождества, так мучительно тоскуя по ней, мечтая найти возможность волшебным образом стереть прошлое.
– И что же такого страшного ты увидел во сне? – поинтересовался Уоллингфорд. – Что оказалось настолько ужасным, что заставило тебя мчаться сюда, к женщине, которая даже не позволила бы тебе оправдаться? К женщине, любовь которой была столь мимолетной, что она оказалась неспособна даже на жалкую каплю прощения?
В том памятном видении Линдсея Анаис возникла из пелены легкого прозрачного дыма, ее красота ярко сияла среди вьющихся клубов пара, окутавших все вокруг. Мягкие округлости тела Анаис и ее вздернутые упругие соски были ясно различимы под бледно-розовым платьем, облегавшим ее тело. Длинные белокурые локоны свободно разметались по плечам, Анаис протягивала руки, подзывая Линдсея к себе, и он покорно, как раб, направился к любимой. Через мгновение она уже сжимала его в объятиях, нашептывая слова прощения.
Линдсей плавно опустил ее на шелковые подушки, в беспорядке разбросанные по полу его комнаты. Он мог чувствовать запах Анаис – аромат ее мягкой, как лепесток, кожи – даже среди густого и чувственного облака благовоний, туманом нависшего над диваном.
Неожиданно Анаис, ощущавшаяся такой теплой и живой в его руках, окостенела, похолодела. Ее прекрасные сверкающие васильково-синие глаза стали тусклыми и ледяными, они смотрели на него невидящим взором. И тут Линдсей заметил темно-красную жидкость, которая начала медленно поглощать их. Эта субстанция, поблескивавшая в свете висевших над ними фонарей, постепенно покрывала бледную кожу Анаис. А возлюбленная продолжала смотреть на Линдсея этими холодными, безжизненными глазами. Он просто не мог выносить этого, не мог бессильно наблюдать, как у него отнимают Анаис! Когда Линдсей оттолкнулся от любимой, ее губы приоткрылись, и она тихо произнесла слова, неотступно преследовавшие его на протяжении многих месяцев: «Ты сделал это со мной, Линдсей, ты убил меня».
Он пробудился от кошмара, потрясенный увиденным, объятый ужасом при мысли о том, что это дурное предзнаменование – знак того, что ему следует немедленно вернуться к Анаис и загладить свою вину. Знак, который он не мог игнорировать.
– Реберн, ты только посмотри! – окликнул Уоллингфорд, отвлекая Линдсея от объявшей сознание ужасной мысли. – Там огонь, с боковой стороны дома!
Мгновенно выкинув из головы все переживания, Линдсей сосредоточил взгляд на доме, на уровне пониже окна Анаис. Со своей позиции на возвышении он заметил искрящийся оранжевый язык пламени, отражавшийся в стекле.
– Это кабинет Дарнби, – встревожился Линдсей, приводя своего жеребца в движение. – И камин – как раз рядом с тем окном. Поскакали, Уоллингфорд!
Пронзительно прокричав последние слова, он помчался вниз по дороге, ведущей к долине.
Стремительно несясь вперед и часто моргая, чтобы смахнуть снег с ресниц, Линдсей гадал, не это ли событие предчувствовал, не оно ли стало причиной, вынудившей его вернуться домой.
Соскочив с лошади, Линдсей взбежал по лестнице особняка и рывком распахнул двери. В доме царил настоящий хаос: слуги носились туда-сюда, в ужасе крича и неистово мечась с ведрами воды. Линдсей увидел, как из густого облака дыма появились два дюжих лакея, которые выволакивали кашлявшего и что-то бессвязно бормотавшего лорда Дарнби из его кабинета.
– О, лорд Реберн, – задыхаясь, окликнула горничная Анаис, увидевшая Линдсея сквозь завесу дыма. – Вы вернулись!
– Где твоя госпожа, Луиза?
– Она оказалась в ловушке там, наверху! Роджер и Уильям пытались отыскать ее, но не могли ничего разглядеть и чуть не задохнулись в этом чаду.
– Присмотри за Дарнби, – велел Линдсей Уоллингфорду, который вместе с ним вбежал в дом. – Отвези его в Эдем-Парк. Встретимся с тобой там.
В этот момент Линдсей заметил, как кровь ручьями стекает по лысеющей голове Дарнби.
– Он ранен, – констатировал Уоллингфорд. – Ему понадобится врач.
– Так разыщи его, парень! – рявкнул Линдсей, срывая с себя пальто. – Я найду Анаис.
– Какого черта тут происходит?
Обернувшись, Линдсей лицом к лицу столкнулся с Броутоном. Последний раз он смотрел в лицо друга, стоя перед ним с парой дуэльных пистолетов в руках.
Броутон вызвал Линдсея на дуэль на следующий день после скандального происшествия с Ребеккой. Целью этого поединка было отнюдь не отмщение за честь Ребекки – или самого Гарретта. Нет, Броутон бросил ему вызов, чтобы защитить Анаис, и Линдсей согласился на дуэль, надеясь вернуть себе хотя бы частичку собственной чести. Только они так и не смогли довести дуэль до конца. Конечно, можно было выпустить друг в друга по пуле, но это никогда не принесло бы удовлетворения, никогда не смогло бы облегчить боль, которую Линдсей принес всем, к кому был искренне привязан.
Дуэль закончилась тем, что оба выстрелили в воздух и разошлись, повернувшись друг к другу спиной.
– Какого дьявола ты здесь делаешь?
Прямо на глазах Линдсея лицо Броутона стало мертвенно-бледным, стоило его неистовому взгляду заметаться между горящей лестницей и нежеланным в доме Дарнби гостем.
– Анаис оказалась в западне наверху. Я собираюсь вытащить ее.
Гарретт гневно сверкнул глазами в сторону Линдсея:
– Тебе ни за что не удастся справиться с такой задачей, поднявшись по лестнице, Реберн. Это опасно. И даже если ты не убьешь сначала самого себя, ты обязательно травмируешь ее по пути назад. Так что единственный путь – попробовать забраться к ней снаружи.
– Нет! – на ходу гаркнул Линдсей, уже несясь к лестнице. – Там по меньшей мере тридцать футов до земли! Она не сможет спуститься из окна с такой высоты.
– Лестница рухнет как раз к тому моменту, как ты найдешь Анаис. Окно станет единственным путем к спасению.
Не обращая внимания на замечание Броутона, Линдсей бросился вверх по лестнице и увидел, что языки пламени, взметнувшись вверх, уже лижут дверь спальни возлюбленной.
– Анаис! – что есть мочи заорал он через сложенные у рта ладони. Но никто не отзывался, слышались лишь треск пожираемой огнем древесины да рев пламени.
Толкнув плечом дверь, Линдсей протиснулся внутрь и понял, что оказался в уборной Анаис. Он побежал к двери, соединявшей уборную со спальней, молясь, чтобы та оказалась незапертой. Увы, Линдсею не повезло. К тому моменту, когда он смог наконец-то высадить дверь плечом, Анаис висела снаружи окна, зацепившись узким рукавом своего муслинового халата за проволочный крючок занавески, с помощью которой пыталась спастись.
– Все в порядке, мой ангел, – поспешил успокоить Линдсей, хотя ужас начал закрадываться в его душу, стоило только увидеть, как тонкая ткань начинает рваться под весом Анаис. Ее пальцы, посиневшие и дрожавшие, явно больше не могли держаться за эту импровизированную веревку из занавесок. Анаис скользнула еще ниже, и ее глаза округлились от страха, как блюдца. В знакомых синих глазах не было и намека на то, что бедняжка узнала своего спасителя, только ужас – Линдсей понял это, когда Анаис безучастно взглянула на него.
– Мой халат… я зацепилась, – с трудом произнесла она, задыхаясь от наполнившего спальню едкого дыма.
– Не смотри вниз, Анаис. Давай подтянись, схватись за мою руку. Верь мне, любовь моя. Я спасу тебя, Анаис. Просто верь мне.
Но Анаис посмотрела вниз, на Гарретта, который стоял под окном, протягивая к ней руки. Линдсей знал, какие мысли метались в ее сознании. Гарретту можно доверять, он поймает ее. Линдсей боялся, что казался Анаис лишь призраком, которого она видела сквозь сгущающийся дым. Недоверие, которое Линдсей видел в глазах любимой, отразившиеся в них боль и страдание заставили его осознать всю глубину раны, которую он нанес. Никогда прежде Анаис не предпочла бы Гарретта ему, но теперь Линдсею было ясно: любимая собиралась вручить свое доверие – точно так же, как и свою жизнь, – простертым в ожидании рукам Гарретта.
– Черт возьми, да схвати же меня за руку! – приказал Линдсей, высунувшись из окна, рукава его рубашки колыхались на ветру. Теперь ужас объял и его. Не было ни малейшего шанса на то, что Броутон может поймать Анаис – с такой-то высоты! Руки Гарретта не смогли бы выдержать ее вес или силу ее падения. Анаис наверняка упала бы и разбилась, а Линдсею была невыносима сама мысль о том, что он станет свидетелем чего-то подобного. – Анаис, подтянись к моей руке. Сделай это, – скомандовал он. – Делай прямо сейчас!
А потом Линдсей заметил, как стремительно рвется тонкая муслиновая манжета. Увидел, как в панике вращаются глаза Анаис, а ее бледные губы приоткрываются, но не могут издать ни звука.
– Нет! – изо всех сил закричал он, бросаясь вперед в отчаянной попытке дотянуться до Анаис. Но несчастная выскользнула из пальцев Линдсея, и ему оставалось лишь со страхом смотреть, как она падает навзничь, простирая к нему руки. Длинные белокурые волосы, выбившись из шпилек, беспорядочно разметались. Имя возлюбленной вырвалось из самой глубины души Линдсея, когда он понял, что его ночной кошмар вдруг стал явью.
Линдсей в бессилии смотрел на Анаис, застыв на месте, а его пристальный взгляд ни на мгновение не отклонялся от взора ее распахнутых в ужасе глаз. Он мог поклясться, что почти слышит, как она говорит: «Ты сделал это со мной, Линдсей. Ты убил меня».
Глава 6
Пулей вылетев из спальни, Линдсей с неистово колотящимся сердцем бросился вниз по лестнице. Он несся, не обращая внимания на языки пламени, уже пожиравшие деревянные перила. Добравшись до первого этажа, Линдсей выбежал наружу и застыл на ступеньке, тяжело и судорожно дыша. Перед ним, широко расставив ноги, стоял Броутон, на его руках лежала Анаис, ее длинные золотистые локоны ниспадали на рукав черного пальто Гарретта.
На протяжении нескольких минут, показавшихся вечностью, Линдсей не мог сказать ни слова, его взгляд оставался прикованным к Анаис в ожидании хоть какого-нибудь признака того, что она благополучно вышла из этого тяжелого испытания, целой и невредимой. Когда Линдсей увидел, как вздымается и падает грудь Анаис, он с трудом поборол желание с облегчением опуститься на колени. В этот момент ему было решительно все равно, что она сделала выбор в пользу Броутона.
– Я забираю Дарнби, – окликнул Уоллингфорд со своей лошади, резко выводя Линдсея из оцепенения.
Отец Анаис сидел в седле впереди графа, едва ли находясь в сознании. Линдсей заметил, что на голове лорда Дарнби зияет глубокая рана, из которой обильно струится кровь.
– Я послал одного из подручных конюха в имение Броутона, за врачом! – крикнул Уоллингфорд через плечо, сжимая узду рукой в перчатке. – Броутон говорит, что Роберт сейчас на месте. Значит, встретимся в Эдем-Парке?
Линдсей кивнул и снова бросил взгляд на Броутона, по-прежнему сжимавшего Анаис в объятиях. Линдсей все еще не мог успокоить дыхание и унять дрожь в руках. Он чувствовал себя проклятым слабаком, но, боже праведный, он чуть не потерял ее! Сама мысль об этом была просто невыносимой.
– Карету! – пронзительно закричал Броутон, смахнув рассыпавшиеся локоны с лица Анаис. – Кто-нибудь, дайте мне эту чертову карету – сейчас же!
Что-то оборвалось внутри у Линдсея, когда он увидел, как Броутон сильнее прижал Анаис к себе.
– Отдай ее мне! – взмолился Линдсей, в одно мгновение слетая по ступенькам вниз. – Я положу ее на спину лошади и доставлю намного быстрее, чем в карете, петляя по всем этим дорогам.
– Ты не сделаешь этого! Она давно болеет – серьезно болеет, одной ногой в могиле. Ее нельзя перевозить верхом по такой погоде. Боже праведный, пока мы с тобой препираемся, она вся посинела! – прорычал Броутон, еще крепче прижимая Анаис к своей груди, укрывая ее от пронизывающего ветра и холода.
В этот момент крыша дома с громким треском надломилась. Секундой спустя чердак дома обвалился, искры и пламя взметнулись в небо, напоминавшее черный бархат.
– Сейчас не время спорить, Броутон, – ответил Линдсей, глядя на высокий столб пламени, прорвавшийся через огромную брешь, которая когда-то была чердаком. Ветер становился все сильнее, делая и без того опасную ситуацию еще страшнее. – Бога ради, весь дом охвачен пламенем! Нам нужно бежать отсюда, перевезти Анаис в безопасное место. Отдай ее мне! – Линдсей опять бросил всполошенный взгляд на находившуюся в глубоком обмороке Анаис в объятиях Броутона и воскликнул: – Ради всего святого, парень, мой жеребец сможет доставить ее в Эдем-Парк за считаные минуты!
Броутон взглянул вниз, на Анаис, все еще безжизненно лежавшую на его руках. Линдсею было наплевать на собственническое, хорошо знакомое выражение в глазах Броутона. В конце концов, не это сейчас было главным. И все же Линдсей никак не мог подавить неистовую ревность, пронзавшую его грудь. Черт побери, Броутон слишком комфортно чувствовал себя с полуодетой Анаис, распластавшейся на его руках!
– Смит, – окликнул Линдсей, подзывая конюха Дарнби. – Приведи моего вороного арабского жеребца.
Скакун мгновенно появился рядом. Линдсей вскочил в седло, успев выхватить накидку Анаис у горничной, выбежавшей из дома узнать, что же случилось с ее госпожой.
– Отдай мне ее, Броутон.
– Что это, черт возьми, ты себе думаешь? – огрызнулся Гарретт, его искаженное гневом лицо ярко освещалось оранжевым отсветом пламени. – Ты считаешь, что можешь притащиться сюда, будто ничего не произошло, словно ты – чертов рыцарь в сияющих доспехах?
– Отдай ее мне! – прогремел Линдсей. – Слишком холодно. Ей не стоит так долго находиться на этой стуже.
Но Броутон продолжал крепко, словно защищая, прижимать Анаис к своей груди.
– Неужели ты и в самом деле думаешь, что на сей раз я умою руки, позволив тебе снова причинить ей боль?
Глаза Линдсея угрожающе сузились. Соперники больше не говорили о безопасности Анаис и о том, как быстрее увезти ее с этого холода. Было совершенно ясно: Броутон заявлял свои права на женщину, которую Линдсей любил.
– Я не отрицаю того, что был не прав. Не отрицаю и того, что у меня нет ни малейшего права ожидать чего-то от Анаис, но это не та тема, которую требуется обсуждать немедленно, сейчас просто не до этого! Я только что ехал по этим дорогам в карете, Броутон. Они медленные, обледеневшие и, откровенно говоря, опасные. Верхом я доберусь гораздо быстрее. Отбрось свой гнев, пойми, так будет лучше для Анаис! После, если захочешь снова вызвать меня на дуэль и всадить пулю мне в грудь, – пожалуйста, я к твоим услугам. Но прямо сейчас я думаю только об Анаис.
Бросив долгий взгляд на лицо бедняжки, Броутон с явной неохотой положил ее на протянутые руки Линдсея.
– Я поеду прямо за тобой, – пробормотал Гарретт, поворачиваясь к своей карете, которую только что подкатили ближе.
Укутав Анаис накидкой с головы до ног, Линдсей сунул ноги в стремена по бокам арабского скакуна, сорвался с места и понесся прямо в разыгравшуюся метель, в направлении соседнего Эдем-Парка.
К тому моменту, как Линдсей добрался до своего имения, дом стоял вверх дном: там царил полнейший хаос, раздавались крики. Отец, раздраженный и весьма нетрезвый, яростно вопил, изрыгая ругательства. Он был явно разозлен тем, что его дом наводнили незваные гости, причем свалившиеся как снег на голову.
– Черт возьми, мой мальчик, это ты? – озадаченно крякнул отец, когда Линдсей ввалился в дверь с Анаис на руках. – Или передо мной призрак?
– Это я, – проворчал на ходу Линдсей. – А где мама? Мне понадобится ее помощь.
– В церкви, а где ей еще быть в сочельник? – резко бросил отец. – А ты мог бы и сообщить, что возвращаешься домой. Боже мой, ты мог хотя бы известить, что еще жив!
– А ты не мог бы прочитать мне нотации позже, отец?
Лорд Уэзерби, выглядевший недовольным и измученным, вдруг с подозрением сузил глаза:
– Что это, черт возьми, ты с ней делаешь?
– Могу я предложить гостевое крыло дома? – вежливо осведомился Уэртинг, их дворецкий.
– Нет, не можешь, – пробурчал Линдсей. – Она останется в моей спальне до тех пор, пока не почувствует себя достаточно хорошо. Я хочу, чтобы она была близко, на тот случай, если ей что-нибудь потребуется. А я переберусь в гостиную.
– Это неразумно, мой мальчик! – взревел отец. – Многое изменилось с тех пор, как ты уехал. У меня такое чувство, что твой друг Броутон устроит заварушку, когда узнает об этом.
Линдсей остановился на верхней ступеньке, чувствуя, как его нутро сжимается и превращается в камень. Повернувшись на каблуках сапог, он метнул в отца горящий гневом взгляд:
– Броутон может идти ко всем чертям. Сейчас Анаис находится на моем попечении, и я делаю то, что будет лучше для нее.
Уже не обращая внимания на ворчание отца, Линдсей осторожно прошел вниз по коридору и рывком распахнул дверь своей спальни. Положив Анаис на кровать, он откинул накидку с ее лица. Пальцы Линдсея легонько пробежали по щекам любимой, и он принялся нежно нашептывать что-то, уговаривая ее проснуться.
– Давайте-ка я позабочусь о леди Анаис.
Линдсей узнал голос Роберта Миддлтона.
– Скорее сюда, Миддлтон! Она дышит, но все еще без сознания.
Роберт прошел мимо хозяина спальни и тут же повернулся, чтобы закрыть дверь, но Линдсей остановил его, преградив путь.
– Ваш брат сказал, что она больна. Что, черт возьми, он имел в виду? Она не болела ни дня в своей жизни.
– Ради бога, сейчас не время говорить об этом! – резко отозвался Роберт. – Многое изменилось с тех пор, как вы уехали, и есть вещи, которые вас не касаются. Ну а теперь не мешайте и позвольте мне позаботиться об Анаис.
Дверь комнаты с треском захлопнулась, и Линдсея накрыло ужасающее, мучительное ощущение, будто его только что выгнали из жизни Анаис. Задумчиво уставившись на глянцевую поверхность двери из вишневого дерева, он видел себя со стороны, стоящим снаружи комнаты, терзаемым неопределенностью. Его прихода больше никто не ждал. Сейчас он был лишь призрачной тенью, неясно маячившей вдали. Его уже не желали, в его присутствии более не нуждались.
Щелкнув, дверь в гостиную Линдсея закрылась. Напряжение – тяжелое и пульсирующее – наполнило собой атмосферу. Еще какой-то год назад их троица – Линдсей, Броутон и Уоллингфорд – предавалась бы праздности среди диванов и подушек, разбросанных по комнате.
Теперь же бывшие друзья стояли по отдельности, угрожающе расправив плечи, стиснув зубы. Прошагав к окну, Линдсей стиснул створчатую раму и посмотрел на слепящую снежную бурю, бушевавшую снаружи. Его взгляд тут же скользнул влево, в направлении фермы Лэнсдаун, места дуэли с Броутоном и гибели их дружбы.
Никакая честь не была защищена в том поединке. Никакой расплаты за свои ошибки Линдсей не понес. Ему оставалось только гадать, сожалел ли Броутон сейчас о том, что потратил впустую свой выстрел. Мог бы и убить соперника, оставив от него лишь кровавый след на влажной траве.
Бог знает, в конце концов, мужчины погибали на месте дуэли и за проступки менее тяжелые, чем то, что совершил Линдсей.
– Она не может оставаться здесь, – отрывисто сказал Броутон, принимаясь в волнении расхаживать по комнате. Его влажные сапоги безжалостно терлись о тонкие нити золотисто-синего персидского ковра.
– И где же, по-твоему, она должна оставаться? – спросил Уоллингфорд, потянувшись в карман пиджака за сигарой. – Возможно, ты не заметил, но на улице эта чертова метель, а девочка лежит без сознания на кровати в соседней комнате.
– Для нее это будет оскорблением – провести какое-то время в этом доме. Только не после того, что он с ней сделал!
– Ради всего святого, Броутон, – пробормотал Уоллингфорд, зажигая сигару. – Куда же, по твоему мнению, стоит направить бедняжку?
– Она могла бы поехать в Лодж. Роберт и его жена живут там всю зиму. Мой брат мог бы присмотреть за Анаис там, как следует о ней позаботиться. Маргарет наверняка обеспечит ей должный уход.
Пальцы Линдсея напряглись, еще сильнее вцепившись в деревянную раму окна. Анаис – в имении Броутона? Никогда! Линдсей, возможно, отныне и не заслуживает даже крошечного места в ее жизни, но он не мог так просто смириться с тем, что Анаис будет жить в доме Гарретта. Боже, он скорее умрет, чем будет изводить себя мыслями об Анаис, оставшейся с Гарреттом… С кем угодно, только не с ним!
– Подумай о том, какой разгорится скандал, Броутон, – возразил Уоллингфорд. – Никто и глазом не моргнет по поводу того, что семья Дарнби остановится у маркиза Уэзербийского. Каждому в графстве прекрасно известно о старинной дружбе между отцом Анаис и матерью Реберна. Но оставить Анаис с тобой, в то время как ее родители будут гостить у Уэзерби, – это точно не сработает, ты и сам должен это понимать.
– А какое тебе дело до небольшого скандала, Уоллингфорд? Помнится, раньше ты не был таким поборником морали, – огрызнулся Броутон.
Уоллингфорд насмешливо выгнул бровь.
– Видишь ли… – пожал плечами он, – у меня мораль мартовского кота. Все вокруг знают о моих дурных наклонностях. Я и не думаю их скрывать. Напротив, готов обсудить свои многочисленные любовные интрижки, но не думаю, что это действительно сейчас так важно. Если, конечно, ты не желаешь пойти по моим стопам.
– Черт тебя возьми, Уоллингфорд! Ты думаешь, это смешно? Пока ты был в отъезде, бесцельно шатался по Европе и Востоку, развратничая, напиваясь и делая еще бог знает что, многое изменилось! Очень многое изменилось с тех пор, как ты и этот… решили предаться своим порокам!
– Я так понимаю, что вы с Анаис стали так близки за прошедшие месяцы, что окрестные жители не будут удивлены, если она будет жить у тебя?
Каждая клеточка тела Линдсея томительно напряглась. Он не хотел слышать ответ Броутона. Просто не хотел думать об Анаис в постели Броутона.
– А почему ты не был в церкви, Броутон, со всей своей семьей? Судя по тому, что я видел, Анаис не была одета для приема гостей. Почему же тебя занесло в дом Дарнби так поздно, когда Анаис уже разделась и готовилась ко сну? – с нажимом спросил Уоллингфорд.
Линдсей вознес безмолвную благодарность другу, задавшему тот же самый вопрос, что крутился на его собственном языке.
– С каких это пор я должен тебе отвечать?
Уоллингфорд снова повел плечами:
– Это очевидно, не так ли? Банальное любопытство, пытливые умы жаждут пищи и все такое…
– Если бы тебя это как-то касалось, я бы обязательно тебе рассказал. Но поскольку это не твоего ума дело, я лучше придержу язык за зубами. Я, черт возьми, не вижу в этом ничего смешного, Уоллингфорд! – сквозь стиснутые зубы произнес Броутон, по-прежнему меряя шагами комнату.
Уоллингфорд усмехнулся:
– Ради бога, Броутон, ты всегда был занудой! Что ж, держи язык за зубами. Плевать на это, просто пойми, что для репутации Анаис будет более правильным и логичным, если она и ее семья останутся здесь.
– Он предал ее! – Линдсей поймал яростный взгляд Броутона, отразившийся в оконном стекле. – Он предал и меня тоже.
– И что, ты в самом деле думаешь, будто он был первым, кто это сделал? – осведомился Уоллингфорд, и его губы скривились в невеселой улыбке. – Неужели ты такой наивный? Ни за что не поверю! Ослепленный своей добродетельностью – возможно, но не простодушный.
– Объяснись.
– Ребекка Томас, – улыбнулся Уоллингфорд, закуривая сигару и выпуская в воздух облако дыма. – Неужели ты думаешь, что Реберн был первым мужчиной, которого она пыталась соблазнить?
Броутон что-то бессвязно пробормотал, его пальцы медленно сжались в кулаки. А Уоллингфорд невозмутимо продолжил:
– О, да брось ты, Броутон, не разыгрывай передо мной доблестного принца! Ты не хуже меня знаешь, к какому сорту женщин относится Ребекка. Сам ведь говорил мне за день до того, как застукал ее с Реберном, будто не уверен, что она именно та, кто тебе нужен. Вспомни, я тогда еще сказал тебе, что твои предположения верны и Ребекка – не та женщина, которая была бы достойна стать твоей графиней и матерью твоих детей.
– Что ты несешь?
Уоллингфорд издал фыркающий, полный отвращения звук и потянулся к своему бокалу с вином.
– Я несу, что она хотела наследника герцогства прежде, чем удостоила своим вниманием графа.
Броутон резко повернулся на каблуках сапог:
– Я тебе не верю.
Уоллингфорд пожал плечами:
– Ты можешь верить в то, что хочешь, но она пришла ко мне за неделю до того, как подмешала наркотик Реберну и попыталась совратить его. Она предстала передо мной цепким, умеющим ловко манипулировать людьми существом. Ребекка была готова улечься в постель с твоими друзьями за обещание получить высший титул. Она замыслила коварный план и принялась выжидать подходящего момента, мечтая раскинуть свои бедра в надежде однажды стать герцогиней или… – Уоллингфорд кивнул в сторону окна, у которого стоял Линдсей, – маркизой.
– Ты переспал с ней? Боже праведный, ты сделал это, не так ли? Все никак не можешь удержать член в штанах!
– Какой мужчина способен удержаться, если женщина, черт побери, так жаждет затащить его в постель? – съязвил Уоллингфорд.
– Так ты был в курсе, что она замышляет в отношении Реберна? Боже милостивый, выходит, ты знал, что она околачивается в этом твоем доморощенном притоне, притворяясь служанкой?
– Я не имел об этом ни малейшего представления, точно так же, как и ты, Броутон. Она удачно переоделась, а я, если ты помнишь, наслаждался восхитительной рукой другой дамы, самой умелой куртизанки. И на сей раз, могу тебя заверить, я уж точно не стал держать член в штанах.
– Да тебе плевать на все, абсолютно на все, кроме этих чертовых женщин!
– Только если речь идет не о женщине по имени Ребекка Томас, – проворчал Уоллингфорд. – Я сказал ей все, что о ней думаю. Сообщил, что она – коварная потаскуха. Разумеется, вся ее симпатия ко мне тут же испарилась. Она, очевидно, обиделась на мою честность. По крайней мере, ушла прежде, чем я успел достать член из штанов.
И Уоллингфорд в который раз презрительно усмехнулся.
Линдсей по-прежнему стоял спиной к друзьям, предпочитая наблюдать за их перепалкой в окно, которое отражало происходящее, словно зеркало. Сейчас он был просто не в состоянии смотреть в глаза Броутону. Линдсей не мог понять, что же за странные эмоции роились в душе. Он не был трусом, не стыдился драться с другом на дуэли. Но в его нынешних ощущениях было нечто большее. Нечто сильнее ревности, которая, безусловно, тоже его терзала.
Чувство, что он потерял все самое важное в своей жизни, все, что когда-либо имело для него значение, казалось невыносимым. Сейчас Линдсей мог думать лишь о находившейся в соседней комнате Анаис, о том, как слепо она доверилась Гарретту, со всем безрассудством бросившись в его протянутые руки. Боль этого осознания заставляла Линдсея ощущать неистовую ярость, вызывала желание закурить свою бамбуковую трубку и дымить до тех пор, пока все чувства не притупятся, а оцепенение не начнет завладевать сознанием.
Но Линдсей боролся с этим мощным порывом поддаться, уступить своей слабости. Он должен был думать только об Анаис. Об Анаис, которая так в нем нуждалась… Той ночью на маскараде в доме Уоллингфорда Линдсей обманул ее надежды. И он вернулся из Константинополя вовсе не за тем, чтобы подвести ее снова.
– Мне плевать на Ребекку, – пробормотал Броутон, озадаченно проводя рукой по волосам. – Меня волнует только Анаис. Реберн поклялся, что никогда не причинит ей боли, а потом пошел прогуляться и нарушил свое обещание, не прошло и получаса после того, как он дал мне слово!
– Значит, тебе следовало всадить в него пулю, когда тебе представилась такая возможность, вместо того чтобы выпустить ее в воздух и впустую потратить превосходный точный выстрел, – сказал Уоллингфорд, на лице которого застыло выражение безграничной скуки. – Тогда мы не ссорились бы по поводу того, кому принадлежит эта девочка и в чьей постели она должна лежать.
– Ты думаешь, что можешь преспокойно вернуться домой и застать все в том же состоянии, в каком и бросил, Реберн? – возмущенно прогремел Броутон, глядя на лицо соперника в отражении окна. – Ты и правда считаешь, что ничего не изменилось с тех пор, как ты уехал? Что ж, смею тебя заверить, что изменилось многое. И я больше не позволю тебе губить такую хорошую и добродетельную женщину, как Анаис.
– «Кто найдет добродетельную жену? Цена ее выше жемчугов», – пробормотал Уоллингфорд библейскую фразу.
– Да как ты смеешь! Анаис – добродетельная женщина!
– В самом деле?
– Уверяю вас, сэр, – словно подчеркивая ничтожность собеседника, перешел на «вы» Броутон, – что Анаис гораздо выше и чище тех женщин определенного сорта, с которыми вы изволите развлекаться.
– О, я развлекаюсь с женщинами всех сортов, и ты прекрасно это знаешь, – искоса взглянув на Броутона, хитро подмигнул Уоллингфорд. – Одно влагалище ничем не отличается от другого. Шлюха с Хеймаркет, дорогая куртизанка, веселая вдовушка и несчастная жена – все они в равной степени обделены добродетелью. Все они годятся только для одного, и это, уверяю тебя, не имеет ничего общего с целомудрием.
– Довольно! – взревел Линдсей, нервно потерев шею. – Уоллингфорд, я высоко ценю твое умение принять брошенный вызов, но я еще в состоянии защититься от любых обвинений, которые желает бросить в мою сторону наш дорогой друг. Броутон, ты можешь адресовать все свои вопросы мне – как мужчина мужчине. Уоллингфорд не должен быть нашим посредником.
