Текст книги "Одержимый"
Автор книги: Шарлотта Физерстоун
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
– Полагаю, мы не можем рассчитывать на то, что дом восстановят к этому времени.
– Нет, мама. Дом не восстановят. Только чудо поможет сделать это уже через каких-то четыре месяца.
Мать презрительно фыркнула, гримаса отвращения исказила ее выдающейся красоты лицо.
– Тогда мне придется терпеть ее, мою золовку! Боже, я просто не выношу эту женщину – старомодную мымру с неприлично дряблым телом! У нее в доме не будет ни балов, ни званых ужинов, ни прогулок по роскошным садам. Только нестерпимые дни и вечера, проводимые в ее маленьком унылом домишке на Портман-сквер.
– Мама, – парировала Энн, – мы все в долгу у тети Милли за ее доброту к нашей семье. Она всегда была щедра и сердечна по отношению к нам.
– Я не могу жить там, – со злостью бросила мать. – Я не в силах выносить убогий дом этой Милли и окружающую ее компанию глупых женщин! И на дух не переношу это старомодное существо, которое она называет своей компаньонкой, – я не появлюсь в обществе этой девицы!
– Джейн всегда была серьезной поддержкой для Милли, – с вызовом заявила Анаис, оскорбленная тем, что мать позволяет себе порочить достоинства компаньонки тети. Анаис всегда считала Джейн своей хорошей подругой, и то, как мать пыталась запятнать честное имя добродетельной девушки, заставляло ее дрожать от ярости. Расчетливая мамаша и понятия не имела о том, что такое искренняя, настоящая дружба.
– Нет, Милли поддерживает это… это ничтожество на протяжении многих лет! Эта нахалка отнимает у Милли все – то, что должно принадлежать вам, девочки! Это могло бы пополнить ваше приданое, – сказала мать, стрельнув в дочерей грозным взглядом. – Все эти деньги, которые прячет Милли, могли быть вашими, если бы не эта коварная девчонка! И теперь мне придется терпеть присутствие неуклюжей Милли, сносить ее мерзкий домишко, бедную обстановку и крохоборство! Даже представить страшно, как я смогу показаться в свете… Что подумают мои друзья? О, ну почему муж Эбигейл решил улизнуть в Средиземноморье? Никто не считается с моими пожеланиями и моими потребностями!
– Не хочу больше слышать ни слова, – возмущенно бросила Анаис. – У Эбигейл медовый месяц. Так порадуйся за нее! Ей удалось заманить в свои сети богатого лорда. Разве не эту цель ты всегда преследовала?
– Я намечала такую цель для каждой из вас, но именно тебе не суждено добиться ничего подобного.
Анаис почувствовала знакомую боль от укола матери, но на этот раз колкость обидела ее меньше, чем это было бы еще год назад.
– Сообщи мне, как только папа проснется. Я навещу его, когда ты удосужишься освободить комнату. Полагаю, это случится очень скоро, ведь сострадание и привязанность по отношению к собственной семье никогда не значились в списке твоих приоритетов. Мы никогда не были для тебя важнее нового бального платья или приглашения на престижный званый вечер, не так ли?
– Неблагодарное, избалованное дитя! Мне стоило бросить тебя на улице на произвол судьбы!
Мать пригвоздила ее гневным взглядом, и Анаис неожиданно почувствовала, как к горлу снова подступает тошнота. Как же легко было матери отбросить ее от себя! Горькая правда жестоко сжала все внутри.
Анаис невольно спрашивала себя: не потому ли в эти последние месяцы и поселилась в ее душе бесчувственность, что она постепенно превратилась в такую же эгоистку, как ее мать? Переведя взгляд с матери на отца, по-прежнему спавшего в кровати, Анаис представила совсем другую картину. Это Гарретт находился в той постели, а она сама сидела у изголовья, изнывая от тоски по другому мужчине, пока тот, кто любил ее, беспомощно лежал рядом.
Она вдруг почувствовала себя очень утомленной – уставшей от переживаний по поводу того, что причиняет боль мужчине, от которого никогда не видела ничего, кроме доброты и сочувствия. Что ж, пришло время отпустить прошлое. Настал момент для поиска будущего. И в этом будущем, не уставала повторять себе Анаис, уже не будет Линдсея.
Глава 9
Клонящееся к закату солнце скользнуло из-за тяжелого серого облака, отбрасывая тени в гостиной и приглушая печальные воспоминания об утреннем визите к матери. Наступил вечер, шведский стол был уже сервирован к ужину в ожидании гостей, прибывших, чтобы принять участие в рождественских празднествах с лордом и леди Уэзерби.
Сейчас Анаис предпочла бы оказаться где угодно, только не в этой гостиной. Конечно, она могла бы попросить прислать поднос с закусками в ее комнату, но совесть не позволяла оставить Энн одну на Рождество. Праздник и без того был испорчен матерью, даже не попытавшейся привести себя в подобающее Рождеству настроение, хотя радовало уже то, что раны отца, очевидно, оказались не смертельно опасными. Нет, Анаис не могла бросить юную Энн в одиночестве, поэтому теперь и сидела на самом близком к камину диванчике, положив руки на колени и горячо молясь, чтобы выглядеть как можно более спокойной и беззаботной.
Ничто сейчас не было так далеко от правды, как это. Внутри у Анаис все болезненно сжалось, превратившись в один тугой комок нервов. Бедняжка твердила себе, что может сделать это, что способна держаться бесстрастно, так, словно ее сердце не было жестоко растоптано. Анаис уже удавалось это в те годы, когда она была неприметной дебютанткой. Определенно, можно было воспользоваться прежним умением еще раз.
Глядя вниз, на одолженное изумрудное шелковое платье, надетое на ней, Анаис нервно потеребила кружевную оборку на подоле своей юбки-колокола. Уняв дыхание, она принялась старательно изображать интерес к находившимся в комнате.
Лорд Уэзерби был пьян. Впрочем, в этом не было ничего необычного. Он играл в вист с лордом Уоллингфордом и доктором Миддлтоном, точно так же, как и мистер Пратт, священник церкви Святой Анны.
Взрыв хохота сорвался с губ Уэзерби, и он, одобрительно похлопав Уоллингфорда по плечу, сделал внушительный глоток портвейна.
– Молодец, мой мальчик, – нетрезво похвалил он Уоллингфорда. – Никогда бы не подумал, что ты попридержал этот туз!
– Я – человек-загадка, – сказал Уоллингфорд с лукавой улыбкой. Выглянув из-за плеча Миддлтона, он встретился с Анаис своим порочным взглядом и задорно подмигнул ей.
Анаис хорошо относилась к Уоллингфорду, несмотря на его репутацию развратника и бессердечного кутилы – или как там еще наследника герцога характеризовали многочисленные леди, с которыми он забавлялся, а потом бросал. Их четверка – Линдсей, Гарретт, Анаис и Уоллингфорд – жили поблизости, росли и играли вместе, присутствовали на одних и тех же светских приемах и торжествах. Но дружба Анаис с Уоллингфордом не стала крепче с годами, как это произошло в случае с Линдсеем. Когда Анаис исполнилось четырнадцать, Уоллингфорд стал держаться от нее на расстоянии, не позволяя себе быть ей сокровенным другом, подобно Линдсею и Гарретту. Он всегда был немного в стороне от Анаис и в то же время ни разу не допустил по отношению к ней ничего двусмысленного, ничего распутного. Анаис видела, как Уоллингфорд старательно играл роль развратника, бродя по бальным залам в поисках очередной добычи, и все-таки на самом деле был для нее не кем иным, как человеком, которого она знала с детства, который всегда был частью ее компании.
– Вы выглядите просто великолепно, леди Анаис! – окинув ее оценивающим взглядом своих темно-синих глаз, сказал Уоллингфорд. – Вам очень к лицу отсвет камина.
Анаис покраснела от комплимента и заметила, как глаза Уэзерби неожиданно пробежали поверх широкого плеча Уоллингфорда и остановились на ней, заставив в спешке отвести взор в сторону компании женщин, сидевших за соседним столом и игравших в лото. В пристальном, испытующем взгляде отца Линдсея читалось нечто тревожившее ее. Это было проникновение в самую глубину души, осведомленность. Глаза лорда Уэзерби красноречиво говорили Анаис, что он, возможно, прекрасно знает о ее тайне, о том, что она так отчаянно пыталась скрыть.
Прежде Анаис видела в этих глазах лишь хмельную распущенность. Но сегодня вечером в них было нечто более пугающее – ясность ума и четкое понимание.
– Давайте-ка составьте нам компанию, моя дорогая, – мягко позвала леди Уэзерби. – Миссис Пратт бьет нас в пух и прах! Нам с миссис Миддлтон не поздоровится, если вы не присоединитесь и не спасете нас.
– Благодарю вас, но – нет, – ответила Анаис, заставляя себя улыбнуться. – Боюсь, такого сильного сопротивления мне не выдержать.
– Я попрошу принести еще один шерстяной плед? Ваши плечи дрожат.
Словно по команде внимание всех гостей разом обратилось к Анаис, и она почувствовала, как лицо заливает густая краска. Лиф платья был отделан спущенным с плеч кружевным воротником, открывавшим шею и большую часть пышных грудей. Анаис нисколько не сомневалась в том, что тесный корсаж скрывал совсем немного ее плоти, которая сейчас прямо-таки пылала и, судя по всему, ярко краснела под излишне любопытными взглядами.
Ах, как бы Анаис хотелось, чтобы леди Уэзерби не была такой заботливой!
– Линдсей, дорогой, – окликнула леди Уэзерби, – ты ведь принесешь плед для Анаис, не так ли? Из этого окна так сильно сквозит! Уверена, она может простудиться.
Объятая ужасом, Анаис повернулась и увидела Линдсея, который только что вошел в комнату и теперь стягивал толстую кашемировую шаль со спинки удобного, с подголовником кресла. Все тело Анаис напряглось, когда он неспешно направился к ней. Это была их первая официальная встреча с памятной ночи на Торрингтонском маскараде. Линдсей приходил к Анаис накануне ночью, но выглядел он тогда совершенно иначе, чем сейчас.
Его лицо казалось безучастным. В зеленых глазах, цвет которых всегда напоминал Анаис насыщенный оттенок ирландского мха, сквозила осторожность. Эти глаза причудливо сверкали, теперь она замечала в них странное мерцание, которого никогда прежде не видела. Кудрявые волосы Линдсея отчаянно нуждались в стрижке, теперь они спускались до плеч вьющимися прядями, и Анаис почувствовала нестерпимое желание пробежать пальцами по этой густой шелковистой копне. Она прекрасно помнила, каково это – чувствовать, как мягкие пряди проскальзывают через пальцы. Анаис не понимала почему, но было в этих растрепанных, старомодно уложенных волосах нечто заставлявшее ее смотреть на Линдсея более пристально, чем следовало.
Наконец взгляд Анаис скользнул к его губам, и она затрепетала, не в силах скрыть своего волнения при виде его подбородка, покрытого черной бородой. Анаис никак не могла справиться со своим телом, предательски напоминавшем о прикосновениях этой густой бороды к ее бедрам и животу. Каким же эротичным это было – ощущать царапанье его жесткой щетины, одновременно наслаждаясь нежными поглаживаниями его шелковистого языка! Анаис невольно вспомнила свой чувственный, бросающий в жар сон. Глядя теперь на Линдсея, она сильно дрожала при мысли о том, что все это происходило на самом деле.
Анаис не могла позволить Линдсею ни понять, что помнит каждый страстный момент в его объятиях, ни узнать, что на самом деле у нее на сердце. Она всеми силами должна была продолжать разыгрывать эту пьесу, которую сама же и написала, и придерживаться роли, которую сама себе уготовила.
Анаис стоило действовать так, будто она не помнила о том, что была в постели Линдсея. Притворяться, что ее не волнует ни он сам, ни их дружба. Анаис могла сделать это. За последнее время она стала весьма искусной в притворстве. По сути, настолько искусной, что могла сделать вид, словно не отдавала Линдсею девственность в конюшне, словно последних десяти месяцев душевной боли и вовсе никогда не было.
Она отмахнулась от всех страданий, заменив их состоянием бесчувственного вакуума, заставлявшим ощущать себя холодной, одинокой и опустошенной. Она была абсолютно пустой внутри. Этакая выскобленная дочиста, белоснежно чистая оболочка на месте, где когда-то существовала ее душа. Законсервированное, безжизненное пространство. И леденящий холод внутри.
– Шаль.
Линдсей остановился перед Анаис. Вместо того чтобы протянуть ей платок, он опустился на колени и укутал ее плечи кашемиром с пейслийским узором. Их взгляды встретились. Линдсей откровенно, без тени смущения уставился на Анаис, совершенно не принимая во внимание тот факт, что невольными свидетелями их встречи стали все гости его родителей.
Но с другой стороны, для присутствовавших на торжестве Линдсей и Анаис были лучшими друзьями. Никто, кроме Линдсея и Гарретта, не знал, что она подарила невинность Линдсею. Ни одна живая душа не догадывалась, что они уже не были друзьями, потому что Анаис застала Линдсея за непристойным поведением в компании той, кого искренне считала своей подругой.
Гости дома видели лишь мужчину и женщину – друзей детства, – уединившихся, чтобы посекретничать после долгого расставания.
– Лучше? – спросил Линдсей, растирая ее плечи большими сильными ладонями.
Собрав шаль в складки пальцами, Анаис покрепче обернула ее вокруг своих рук, чтобы надежнее укутать грудь.
– Да, спасибо.
– Мне сказали, что ты больна, – тихо произнес Линдсей.
Заметив, что в его глазах сияет нечто большее, чем обычное любопытство, Анаис поспешила отвести взгляд:
– Я уже иду на поправку.
– Ты бледная, словно призрак. Сама на себя не похожа. Я слышал, что у тебя проблемы с сердцем.
– Я как раз на пути к выздоровлению.
– Неужели всему виной разбитое сердце? – спросил Линдсей еле слышно, почти шепотом.
Анаис не смогла удержаться от желания снова взглянуть на него. Увидев боль в глазах Линдсея, ей захотелось четко дать понять: его поведение не имеет ровным счетом никакого отношения к ее недугу. Он тут совершенно ни при чем. Недомогание – лишь результат ее собственного легкомыслия.
– Я подхватила инфекцию, когда находилась в Париже. Это плохо сказалось на моем сердце.
Глаза Линдсея буквально впились в нее, и Анаис снова быстро отвела взгляд. Она еще крепче обвила платок вокруг рук, притворяясь, будто хочет посильнее укутаться и спрятаться от пристального взгляда Линдсея.
– Какая восхитительная накидка! – пробормотала Анаис, пробежав пальцами по плетеной бахроме.
– Персидская. Я купил ее для матери на крытом базаре в Константинополе.
Глядя вниз, на бледный узор из зелени и роз, Анаис старательно избегала глаз Линдсея и вопросов, которые – она нисколько в этом не сомневалась – лихорадочно метались в его мозгу.
– Очень красивая.
– Не такая красивая, как ты. О нет, Анаис не была столь красивой, она знала это, даже если бы Линдсей не переметнулся к Ребекке с такой готовностью.
– Как тебе понравилось в Константинополе? Полагаю, ты всегда горел желанием его увидеть.
Он резко поднялся и посмотрел на нее сверху вниз:
– Город полностью оправдал мои ожидания. Динамичный и роскошный, наполненный культурой и экзотическими сказками. Я, однако, не наслаждался обстоятельствами, которые забросили меня туда.
Анаис по-прежнему настойчиво избегала поднимать на Линдсея взгляд. Он явно изводил ее, колко напоминая о былом. Анаис не собиралась втягиваться в словесную войну, которую он так жаждал развязать. Прошлое оставалось прошлым, и ничего уже нельзя было изменить. Нейтральное общение – вот то, к чему ей стоило прийти с Линдсеем.
– Ты, должно быть, с колоссальным интересом изучал эту культуру, ведь ты так напоминаешь одного из тех восточных деспотов, которых я видела в своих книгах! Что-то вроде всех этих графов в книгах Дюма. – Указав на его одеяние, Анаис попыталась придать своему тону веселости, но голос прозвучал вымученно. Она вздрогнула, заметив, как сузились глаза Линдсея.
– Деспот? – переспросил он. – Или я – граф Монте-Кристо? Насколько я помню, этот граф оказался преданным своей возлюбленной и своими друзьями, я ведь не ошибаюсь?
Взгляд Анаис скользнул по лицу Линдсея и остановился на его плечах. Длинный черный бархатный камзол «деспота» был распахнут, под ним виднелся шелковый жилет насыщенного темно-красного цвета. Золотое шитье обрамляло манжеты праздничного камзола, а необычный воротник-стойка был выполнен в стиле «мандарин». Камзол выглядел довольно странно, но Анаис не могла не признать, что такой покрой очень подходил к высокой фигуре и широким плечам Линдсея. Цвет наряда казался особенно ярким на фоне его темных волос и загорелой кожи. Определенно, весь его облик нес на себе отпечаток восточной необузданности. Эти растрепанные отросшие волосы и поцелованная солнцем кожа, не говоря уже о бороде – том, что ни один уважающий себя джентльмен не отрастил бы и уж тем более не стал бы носить в обществе женщин, – все это имело привкус дикого восточного декаданса. Но если какой-нибудь англичанин и мог достойно выдержать сравнение с обольстительным султаном, то это, безусловно, был Линдсей.
Настороженность в зеленых глазах, казалось, исчезла, и его губы растянулись в медленной, чувственной улыбке, перевернувшей у Анаис все внутри.
– Борода тебя оскорбляет? Мать пришла в ужас, когда только-только увидела меня. Мне не преминули напомнить о том, как старомодно и не по-джентльменски носить растительность на лице в присутствии леди. Но ведь мне и без того никогда особенно не удавалось играть в джентльмена, не так ли?
Сглотнув стоявший в горле комок, Анаис в который раз усилием воли удержалась от желания взглянуть на него. Вместо этого она принялась внимательно рассматривать камин, украшенный гирляндами из еловых веток и связками остролиста и лавра. Анаис наблюдала, как оранжевые язычки пламени прыгают и танцуют в очаге, потрескивая стреляющими искрами, пока традиционное рождественское полено горело ярко и горячо. Она старательно изображала интерес к камину, чтобы не отвечать на этот острый, язвительный вопрос. О нет, она не позволит Линдсею втянуть себя в разговор и начать обсуждение того, чему лучше остаться невысказанным!
Так Анаис и сидела на своем месте, гадая, когда он утомится ее молчанием и отойдет к другим, более разговорчивым гостям. В конце концов Линдсей уселся рядом на диване, заняв подушку справа от Анаис.
– Почему ты сбежала от меня?
Вопрос прозвучал тихо, но самым мрачным из возможных тонов, в манере, красноречиво говорившей о едва сдерживаемом гневе. Этот резкий тон скользнул по нервам Анаис, разжигая ее собственную злость.
– Я искал тебя повсюду. Ты хоть знаешь об этом?
Да, она знала. Линдсей почти каждый день приезжал к ней домой, а когда Анаис убедила горничную сказать, будто она уехала в Лондон, отправился разыскивать ее там.
– Почему ты сбежала, Анаис?
– Ты прекрасно знаешь ответ на этот вопрос. И я попросила бы не говорить о подобных вещах здесь, – ответила Анаис, улыбаясь пристально наблюдавшей за ними леди Уэзерби.
– Где мы можем поговорить? – не унимался Линдсей, прижимаясь к Анаис все сильнее. Сейчас он был так близко, что его дыхание щекотало ей ухо. – Потому что нам нужно все обсудить, Анаис.
– Нам не о чем говорить. И нечего больше обсуждать. Я видела все своими глазами. Я узнала правду. Не нужны никакие объяснения.
– Взгляни на меня.
О, как бы Анаис сейчас хотелось, чтобы здесь появился Гарретт! Он помог бы ей выпутаться из этой в высшей степени неловкой, взрывоопасной ситуации. Ему всегда с необычайным блеском удавалось ее спасать. Гарретт мог бы спасти Анаис и теперь, освободив от чувственного взгляда Линдсея и воспоминаний об этих восхитительных губах, осыпавших поцелуями ее тело.
Рука Линдсея скользнула по парчовой подушке. Его пальцы коснулись дрожащих пальчиков Анаис, и он переплел их со своими, скрывая этот неподобающий в светском обществе жест в складках ее юбки.
– Пожалуйста, взгляни на меня.
Анаис отчаянно боролась с собой, стараясь не поддаваться отчаянной мольбе, звучавшей в голосе Линдсея, но чувствовала, как тает ее решимость, пока он все крепче сжимает ее пальцы своими… Спасение, однако, пришло – в лице Уэртинга, престарелого дворецкого Уэзерби.
– С вашего позволения, госпожа, – произнес он, обращаясь к леди Уэзерби. – Миссис Дженнингс и ее помощницы из магазина одежды ждут в прихожей, желая видеть леди Дарнби и ее дочерей.
– Прекрасно, – отозвалась леди Уэзерби. – Проводите их в темно-красную гостиную, Уэртинг. Мы прямо сейчас к ним выйдем.
Леди Уэзерби поднялась с кресла и окинула взглядом гостей.
– А почему никто не идет в танцевальный зал? Там сервированы горячие блюда, а позже мы сможем немного потанцевать. Энн, – окликнула леди Уэзерби, направляясь к девушке, чтобы взять ее за руку, – пойдем со мной. Давай сначала разберемся с твоей одеждой и позволим Анаис побыть еще несколько минут с моим сыном. Уверена, они горят желанием наверстать упущенное и наговориться за все прошедшие месяцы разлуки.
– Это было бы замечательно, леди Уэзерби, – ответила Энн, бросив молящий о прощении взгляд в сторону Анаис.
– Что ж, тогда пойдем, – скомандовала леди Уэзерби, сжав руку Энн в своей ладони. И, потянув за собой Энн, хозяйка дома удалилась, плотно закрыв дверь.
– Мне придется расцеловать маму за это!
Повернувшись на своей подушке, Анаис увидела, что Линдсей смотрит на нее, порочно усмехаясь.
– Думаю, мне тоже лучше пойти туда. В самом деле, мне не стоит пренебрегать возможностью заказать у миссис Дженнингс новый гардероб. Я ведь, разумеется, не могу по-прежнему брать платья взаймы у миссис Миддлтон, не так ли?
– Конечно нет. – Анаис заметила, как глаза Линдсея скользнули вниз по ее шее к выпирающим из декольте белым выпуклым грудям, которые явно не умещались в лифе. – Очевидно, миссис Миддлтон недостает такого роскошного бюста, которым тебя любезно наградили боги.
– Это было единственное платье, которое подошло для появления на публике, – произнесла Анаис, задыхаясь от волнения, когда Линдсей внезапно придвинулся еще ближе.
Его аромат окутал Анаис, мгновенно возвращая к ярким событиям прошедшей ночи. Она чувствовала тот же самый запах, когда Линдсей лежал поверх нее, – это был пряный, мужской аромат. Анаис задрожала всем телом, вновь переживая ощущения, которые Линдсей пробудил в ней, и принялась отодвигаться – до тех пор, пока не почувствовала между лопатками твердый подлокотник.
– Ты нужна мне… – Он последовал за ее движением. Грудь Линдсея оказалась так близко, что Анаис почувствовала мускулистые контуры его живота, который вздымался и опадал у ее округлого холмика. – Я хочу тебя вернуть. Ты отчаянно нужна мне, ты должна быть частью моей жизни! – Рука Линдсея потянулась мимо плеча Анаис, и его пальцы ухватились за край дивана, словно заключая ее в плен. – Никогда и никто не был нужен мне больше, Анаис. Я просто не могу выносить…
– Я прощаю тебя.
Анаис выпалила это поспешно, с судорожным выдохом, который, как она боялась, прозвучал слишком хрипло. Ее дыхание окончательно сбилось, ее грудь угрожала совсем вывалиться из чересчур тесного корсажа чужого, совершенно не подходящего ей платья. Голос треснул и надломился, заставив плечи Линдсея напрячься, а его горящий решительный взгляд – впиться в нее.
– Прошу прощения? – произнес Линдсей, четко выговаривая каждое слово.
– Я тебя простила.
Анаис услышала за спиной, как его пальцы впились в шелковую обивку дивана.
– Простила меня? – Он выглядел ошеломленным. Его взгляд скользнул по ее дрожащим губам, потом метнулся к ее глазам. – Как это возможно, если мы расстались при таких ужасных обстоятельствах? Ты даже не позволила мне все объяснить, оправдаться, принести свои извинения – и, несмотря на это, ты прощаешь меня?
– Прощайте, и прощены будете.
Анаис не собиралась произносить эти слова, но они легко сорвались с губ. Сколько раз приходской священник проповедовал им эту истину из Евангелия от Луки? Сколько раз они слышали эти слова, пока росли? Эта фраза стала волшебным заклинанием Анаис, ее мантрой. Ей так отчаянно требовалось верить в справедливость этих слов.
– За что же тебе быть прощенной, Анаис? Ведь это я, именно я прошу у тебя прощения!
Анаис следовало уйти раньше, чем она еще больше бы все усложнила. Линдсей ни за что не отступил бы. Он выпытывал бы, пытался бы ослабить ее оборону, не унимался бы до тех пор, пока не выяснил, что хотел. Анаис не могла позволить ему добиться своего.
– У тебя есть мое прощение, а теперь позволь мне уйти.
– Почему ты так поступаешь, ведь я не сделал ничего, чтобы заслужить твое прощение! Как ты можешь с такой легкостью мириться с тем, что я натворил?
– Потому что я должна сделать это, – прошептала она, закрывая глаза. – Потому что не мне судить тебя и назначать тебе наказание. Я ни в коем случае не имею в виду, что простила тебя, потому что считаю твое поведение допустимым, – я ведь действительно так не думаю. Скорее я подразумевала иное: я понимаю, почему ты сделал то, что сделал.
– Ах вот так, значит, без малейшего труда! – Линдсей щелкнул пальцами перед ее носом. – В мгновение ока, без единого слова упрека ты прощаешь меня за предательство своей веры и всего, что нас связывало? Как это может быть? Как ты можешь прощать меня вот так, с легкостью, играючи? Черт возьми, – яростно выругался он, – я даже не приблизился к тому, чтобы простить самого себя за то, что совершил!
– Я продолжаю жить своей жизнью, Линдсей. Прошлое – это прошлое. Оно забыто и прощено.
– Забыто? – Линдсей сжал лицо Анаис в своих ладонях, заставив ее посмотреть в его глаза. – Ты не можешь так думать. Ты не забыла меня. Твое тело не забыло меня…
Анаис стойко выдержала этот взгляд, из последних сил подавляя предательскую слабость в обмякшем теле.
– Нас многое связывало в прошлом. Это было восхитительно и пылко. Но наши пути расходятся, у нас разное будущее.
Анаис попыталась выскользнуть из рук Линдсея, но он схватил ее за талию.
– Неужели ничего не осталось, Анаис? – Линдсей положил ладонь поверх ее груди, потом указательным пальцем обвел ее контуры, ощущая, как учащенно бьется сердце. – Ты больше не чувствуешь меня здесь?
Анаис пыталась найти в себе силы, чтобы солгать Линдсею. «Всякое дело вначале трудно», – твердила она себе. Стоит обмануть один раз, и дальше будет намного легче. «Это для его же блага», – крутилось в голове, хотя Анаис прекрасно знала, что это было ложью. Это нужно было сделать ради себя самой, ради собственного душевного покоя.
– Ничего не осталось, Линдсей, кроме воспоминаний. Думаю, будет лучше оставить прошлое там, где ему и надлежит быть, – позади.
– Нет, я не сделаю этого. Я не могу, не могу это сделать! Черт побери, я не отношусь к твоему прошлому, я – твое будущее, Анаис! Я всегда это знал, точно так же, как и ты сама.
– Многое изменилось. Уже слишком поздно вытаскивать прошлое на свет божий.
– Это неправда, это не может быть правдой!
– Боюсь, речь идет не только о тебе, обо мне и о том, что произошло почти год назад.
Его пальцы, сжимавшие плечи Анаис, впились в ее кожу.
– Что это, черт возьми, ты говоришь? Ты… ты… – Лицо Линдсея побледнело, из глубины его горла исторгся сдавленный мучительный звук. – Ты нашла кого-то еще? Любишь другого мужчину? Броутона…
И он едва не задохнулся от потрясения.
Во второй раз ложь должна была получиться легче, Анаис знала это. Но почему же ей было так тяжело обмануть? Почему Анаис не могла заставить себя смело взглянуть в полные боли глаза Линдсея и сказать, что она больше его не любит?
Воспользовавшись тем, что хватка Линдсея ослабла, Анаис выскользнула из его рук и соскочила с дивана.
– Мне жаль, если я заставила тебя страдать, Линдсей. Это было неумышленно. Я никогда не хотела причинить тебе боль, и точно так же я знаю, что ты никогда не собирался причинять боль мне.
Глаза Линдсея потемнели, и он поднялся с дивана, направившись к Анаис с такой мрачной решимостью, что она отпрянула. Линдсей шаг за шагом приближался к отступавшей Анаис, пока та не вжалась спиной в дверь. Встав возле Анаис, он пронзил ее смелым, испытующим взглядом.
– Ты была создана для одного мужчины, – с горячностью произнес Линдсей. – Рождена для одного-единственного мужчины. Ты – моя.
Его голос сорвался на болезненный шепот, руки метнулись вперед, ладони с силой уперлись в дверь, снова надежно пленяя Анаис.
– Ты была создана для того, чтобы любить меня, Анаис! И сейчас ты пытаешься убедить меня в том, что то мимолетное счастье, которое у меня было, то блаженство испытать тебя на вкус, все то сокровенное, что ты отдала мне, никогда уже не сможет стать моим?
Жар в его глазах опалил Анаис, и она отвела взгляд. Анаис никогда прежде не видела Линдсея в таком взрывоопасном состоянии. Его необузданность обескураживала, нервировала…
– Я замерзла, – дрожа, пролепетала Анаис. Она лгала и ненавидела себя за то, что вела себя словно робкая и слабая. Но ей требовалось убежать, спастись от сокрушительной силы и потребности, которые она видела в глазах Линдсея, – той отчаянной потребности, которая наверняка засияла бы и во взгляде Анаис, если бы, конечно, она позволила себе задержаться здесь, с ним, еще хотя бы на мгновение.
– Ты дрожишь, да, – тихо произнес Линдсей, наклонившись к шее Анаис и вдыхая ее аромат. Он прижимался так близко, что Анаис чувствовала легкое прикосновение его губ к мочке своего уха. – Но эта дрожь вызвана не холодом, а голодом – сексуальным голодом.
– Нет! – запротестовала Анаис. Она закрыла глаза и откинула голову назад, вжавшись в дверь.
– Да. Сейчас твое тело пробудилось рядом с моим. Точно так же, как это было прошлой ночью. Ты ведь все помнишь, не так ли? Это ощущение моего тела поверх твоего… Мои губы, порхавшие над твоей кожей, шершавость моего языка, омывавшего твое лоно, пока ты трепетала на пике блаженства, мечась подо мной…
Веки Анаис предательски распахнулись. И тут она заметила – увы, слишком поздно! – вспышку осознания в его глазах.
– Конечно ты помнишь! Ты сейчас дрожишь, потому что прекрасно помнишь все, что я делал с тобой и что ты тогда ощущала. Ты дрожишь потому, что помнишь, каково это – быть заполненной моим членом, помнишь наслаждение, которое испытывала, когда он все глубже вторгался внутрь тебя. И ты хочешь этого снова. Ты хочешь того, что я способен дать твоему телу. Ты хочешь того, что могу дать тебе только я.
– Я ничего не помню. – Дыхание Анаис участилось, ее соски превратились в упругие бутоны, которые терлись о корсет, заставляя самую сокровенную частичку ее тела возбужденно сжиматься.
– Я пометил тебя, – мрачно произнес Линдсей, заставляя ее ноги подкашиваться. – Помнишь, как я позволил себе излить семя на твой живот? Я посасывал твои груди, погрузившись в забытье оргазма… Скажи мне, как ты спрячешь мою метку на своей груди, Анаис? Когда деревенская швея захочет снять с тебя мерки, как ты утаишь метку, оставленную моим ртом, – моей страстью?
Анаис инстинктивно прикрыла ладонью выпуклость своей левой груди. Порочно, торжествующе улыбнувшись, Линдсей оторвал пальцы Анаис от ее плоти и опустил кружевной воротник лифа так, чтобы обнажить вершину ее груди, которая и без того чуть не вываливалась из тесного корсета. Не остановившись на этом, он подцепил пальцем край льняного корсета и дергал вниз до тех пор, пока наружу не показался маленький фиолетовый синяк рядом с ареолой.
