Текст книги "Татарский удар"

Автор книги: Шамиль Идиатуллин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 28 страниц)

– Да я и сам, – откликнулся Магдиев. – Погоди-ка, подумаю… – И сказал после короткой паузы: – Вот, значит, чего этот бедолага приходил. А я ему в торец…

– Кому в торец? Что за бедолага? Айрат, что ли? – Гильфанов изумился так, что чуть не сполз со стула.

Магдиев неловко, но честно – во всяком случае, очень близко к версии, изложенной Летфуллиным, – пересказал фарсовые обстоятельства их последней встречи и принялся переживать по поводу того, что пацан, оказывается, tege, головой с большим поводом поехал – раз такое открытие сделал.

– Нюх у пацана. А я его по нюху… – тут Магдиев смущенно хихикнул.

А Гильфанов сказал:

– Танбулат Каримович, я почти в панике. То есть я понимаю, что вы Летфуллину в рыло въехали, и понимаю, по какому поводу. Но вот этот снимок – он что значит? Что вы с Борисовым, в пас играли, что ли?

– Ну да, – Магдиев снова хихикнул, уже с самым довольным видом.

– Ага… – сказал Гильфанов, старательно соображая. – И с каких пор?

– Да с самого начала. – Гильфанов посмотрел в потолок:

– Щас… Секундочку…

Он вытащил из кармана ручку, стянул чистый лист с пачечки, лежавшей на столе, и принялся что-то стремительно чертить, остановился, сильно тряхнул ручкой, попробовал снова, швырнул ее рядом с листом, вытащил другую – уже не перьевую, а обычную гелевую, – и нарисовал несколько неправильных фигур и цифр.

Магдиев наблюдал за ним, как ребенок за воробушком. Потом сказал:

– Ильдар-эффенде, может, водочки хряпнешь?

– Не, – испуганно отозвался Гильфанов и тут же добавил, не отрываясь от художественного процесса: – А вот чаю, если можно, это shap bula[30]30
  Прекрасно будет.


[Закрыть].

Магдиев нажал кнопочку и скомандовал принести два чая.

Гильфанов тем временем начертил еще несколько нераспознаваемых фигур. Оторвался от бумаги. Сел, как примерный ученик, сложив ручки на краю стола, и принялся есть глазами Магдиева.

Тот спокойно спросил:

– Все понял, что ли?

– Примерно.

– Расскажешь?

– А поправите?

– Посмотрим. Давай inde, мне же интересно.

– Ну, ладно. Значит, вы с Борисовым друзья с детства. И потом, видимо, связь поддерживали – по переписке, да? – (Магдиев кивнул.) – Но не афишировали – сначала нужды не было, потом повода, потом вообще это лишним стало. Борисов был на вторых ролях, но при этом любимым евреем при Придорогине…

– Он не еврей, – сказал Магдиев.

– Знаю. Это выражение такое, – объяснил Гильфанов.

– Не выражайся, – буркнул Магдиев.

– Прошу прощения, – Ильдар мысленно обматерил себя за неосторожность. Вот получил бы сейчас по морде, как Летфуллин, и большой привет с Северного полюса. – Так вот. Ему интересно было на первые роли выйти, а вам – Придорогина подвинуть. Хотя, я так понимаю, вот такого чуда, какое случилось, ждать было невозможно. Вы исходили из того, что Борисов, поднявшись, смягчит отношение Придорогина к Татарстану. Или наоборот, спровоцирует обострение, которое покажет, это самое, непродуктивность ссор. Хотя и Придорогин, возможно, был заинтересован в том, чтобы амов подопустить и при этом нетронутым оказаться. Потому такой коленкор и разыгрался. Правильно?

– Продолжай.

Дверь открылась, и вошла Резеда Габдельхарисовна с подносиком. Дождавшись, пока она расставит чай в тонюсеньких чашках, сахарницы и молочницы, пиалки с курагой и черносливом и удалится, Гильфанов шумно отхлебнул полчашки, подышал открытым ртом и продолжил:

– А когда вышло так, как вышло, и Бьюкенен влез в ситуацию всеми плавниками и хвостом, Борисову стало выгодно умыть руки и дать Штатам раз в жизни по-настоящему увязть в херовой ситуации, и чтобы она создалась по их же схеме. А наши выгоды лежали в том же месте, потому что… Ну, ясно почему. И в итоге друзья друг другу втихую, под столом как бы, помогли, а враг посрамлен и опущен. Что и требовалось. Теперь осталось зафиксировать официальное сближение братьев и сплотить единый антиамовский фронт. Против врага, которого побил маленький Татарстан, собрать кучу народа куда легче, чем против небитого. Верно я рассуждаю?

– Ильдар-эффенде, я всегда верил в твое воображение и, tege… аналитичность, – сообщил Магдиев, вышел из-за президентского стола и сел за гостевой, поближе к чашке, которую, впрочем, не тронул.

– Понятно… А жертвы сразу предполагались?

– В таком количестве – нет. Мы же не звери, – сухо сказал Магдиев.

– А теперь, значит, все будет, как было при Придорогине?

– Как до Придорогина, – уточнил президент.

– Ну, что значит – до Придорогина. Округа уже практически созданы, Татарстан вписан…

– Как вписан, так и выпишется. Договор новый заключим. А главное, финансовую часть пропишем. Чтобы не как колония или губерния, а в нормальной пропорции отдавать…

– Отдавать все-таки?

– Ильдар, давай inde не будем как дети. Куда мы с подводной лодки? Вопрос в том, какие мягкие условия будут. А теперь будут. Мы герои и вообще. А суверенитет отложим до следующего раза.

– Ага, – согласился Гильфанов и допил чай. – Может, тогда я и пригожусь.

– Ильдар Саматович, ты всегда пригодишься, – торжественно заявил Танчик. – Еще чай будешь?

– Да, с удовольствием, если можно. И куснуть бы чего-нибудь. Бутербродик там, а? А то с утра как этот, саврасый, и ни грамма…

– Легко, – Магдиев поднялся со стула, отошел к рабочему месту и, перегнувшись через стол, принялся обстоятельно инструктировать Резеду.

Гильфанов тем временем решил собрать лежавшие рядом с чашкой письменные принадлежности, но листок поднял неловко – так, что зацепил «паркер», ускакавший к чашке Магдиева. Гильфанов чертыхнулся, на полусогнутых обошел стол – стулья мешали, – выковырял ручку и виновато оглянулся на Магдиева.

Тот; не обращая внимания на легкую суету за спиной, говорил:

– И обязательно чтобы черный и свежий, бородинский там или дарницкий.

Гильфанов, не глядя, качнул ручкой над магдиевской чашкой и отковылял к себе на место, пряча ручку в боковой карман.

Магдиев, возвращаясь на место, поинтересовался:

– Может, все-таки водки или коньяка?

– Нет, что вы. Не люблю. Честно говоря, и вам не советую.

– Ну, мне уже поздно начинать, – засмеялся Магдиев и одним глотком осушил свою чашку.

Следующие пятнадцать минут Гильфанов усердно поглощал бутерброды и печенья, что было нелегко, но необходимо. По уму таблетки из кармана следовало выпить немедленно, но они, к сожалению, были ярко-синими, никак не оправдывая свое пребывание в коробочке из-под аспирина. Вряд ли эта тонкость могла всерьез обеспокоить Магдиева, который, сто к одному, ничего бы и не заметил. Но теперь, когда дело было сделано, рисковать – совсем непроходимая глупость.

Гильфанов дожевал третий бутерброд под одобрительное бурчание Магдиева, нахваливавшего молодой аппетит и блистательные перспективы полковника, и лишь после этого поспешил с благодарностью откланяться. Прощальные реплики вышли теплыми и трогательными, а рукопожатие – затяжным и горячим. Для полноты ощущений можно было бы и обняться, но это было бы совсем нездорово.

Гильфанов продолжал сдерживаться и пока не самым ударным шагом, раскланиваясь и обмениваясь любезностями со встречными (приподнятый дух распирал решительно все населявшие Кремль тела), проходил приемную, крысиный лабиринт коридоров и просторный холл на первом этаже.

Лишь перешагнув через порог калитки в кованом заборе и направившись к поджидавшей его машине, он зашарил в кармане, выдавливая из облатки сразу пяток таблеток.

Воды у водителя не оказалось, пришлось разжевать их всухую. Ощущение прегадостное. Впрочем, через пару минут выскочившая из Спасских ворот «Волга» притормозила у ближайшего продмага на Кремлевской. Ильдар остановил рванувшего было на штурм водителя и отправился в шоп-тур самостоятельно. Это позволило ему не только на полминуты приблизить переливание в себя одной из двух купленных бутылочек нарзана, но и досрочно забросить в опустевшую бутылочку «паркер», а образовавшуюся конструкцию незаметно завернуть в купленный здесь же цветастый пакет и сунуть в случившуюся на выходе урну.

Оставалось выкинуть пиджак (на совсем уже пожарный случай) – и казанскую часть своей жизни Гильфанов мог считать исчерпанной.

5

Ты лучше голодай, чем что попало есть,

И лучше будь один, чем вместе с кем попало.

Омар Хайям

КАЗАНЬ. 18 АВГУСТА

К прилету Борисова основной контур системы управления воздушным движением аэропорта был восстановлен – точнее, завезен и смонтирован заново: суеверные кураторы транспортной сферы в руководстве Татарстана связываться с компаниями из стран НАТО просто не рискнули – несмотря на то, что те же французы предлагали самые выгодные условия и кредиты с минусовым процентом. В итоге Магдиев распорядился отдать предпочтение Китаю, про себя решив, что неизбежные, по мнению глобальных политологов, неприятности на финско-китайской границе начнутся тогда, когда диспетчерское оборудование выработает последний ресурс и в войне миров задействовано не будет при всем желании.

Самолет номер один можно было считать таковым не только из-за принадлежности ГТК «Россия» и почетной обязанности служить иголкой, сшивающей куски страны в единое целое, избравшее себе единых, засевших в иголке вождей. Борт номер один (журналисты не преминули отметить, что в этом качестве выступил собранный в Казани Ту-214 – явно чересчур дальнобойный для прыжка из Москвы в Казань) на самом деле оказался первым официальным рейсом с пунктом назначения «Казань». Предыдущие два, приземлившиеся в последние сутки, были неофициальными и относились к сопровождению и. о. президента Российской Федерации.

Магдиев прибыл в аэропорт лично – это был один из редких случаев, когда и хотелось, и моглось. Вопрос был в том, чтобы не показать подлинных чувств при первой прилюдной встрече с Ромкой. С другой стороны, сильно-то можно не стараться: прорвавшееся дружелюбие в худшем случае спишут на татарское лицемерие или просто профессиональный подход к издержкам практической политики.

Борисов отнесся к задаче серьезнее. Как вышел на трап прищуренным, так и донес прищур до Магдиева, болтавшего прической у трапа.

Видя такую старательность, Магдиев с трудом удержался, чтобы не заехать кулаком в плечо Ромыча, которого не видел два года (с тех пор, как по пути в Прагу вместе с Фираей дал тихого кругаля и заехал в альпийскую деревню, где от правых трудов отдыхал Борисов с супругой же). Несомненно, такая встреча стала бы первополосной сенсацией и стопудово открыла бы новую веху в истории отношений Москвы и Казани. Но это была бы преждевременная веха.

И Магдиев просто обменялся с Борисовым коротким рукопожатием и парой не более длинных фраз: «Как долетели? – Спасибо, замечательно. Вы как? – Прекрасно, спасибо. Пойдемте, наверное».

Загрузившись в мини-автобус и притворив стекло, отделяющее президентский салон от отсека водителей-охранников (помощников и референтов президенты, не сговариваясь, отогнали в машины кортежа), Магдиев все-таки не сдержался и слегка ткнул в плечо Борисову.

Борисов, как раз устраивавшийся поудобнее, от этого чуть не соскользнул по кожаному сиденью на пол и показал, что вот сейчас за такие дела заедет Танчику в табло, а потом приложил палец к губам.

Магдиев кивнул и полчаса от аэропорта до Кремля вел вполне партикулярную беседу: про ход рассмотрения исков, предъявленных Татарстаном к США и НАТО, про героизм крестьян, умудрившихся фактически под бомбами спасти семьдесят процентов вполне приличного урожая – так что Татарстан по зерновым в этом году займет не второе, конечно, но наверняка четвертое-пятое место. По ходу дела почти без улыбки сообщил, что за полгода предприятия оборонно-промышленного комплекса республики выполнили государственный заказ на 170-230 процентов, который, с учетом обстоятельств, уже оплачен из бюджета и внебюджетных фондов Татарстана – но хотелось бы компенсации из более соответствующих источников.

– А по НИОКР, я так понимаю, процентов пятьсот перевыполнение составило? И тоже компенсация нужна? – также без улыбки предположил Борисов.

Магдиев покрутил в воздухе полусвернутой ладонью.

– А вы к Бьюкенену и конгрессу обратитесь. Пусть грант на эти цели выделят. Вы же ради них старались, помогли реальные вызовы и опасности нового тысячелетия выявить, плюс две затратные программы Вашингтон как раз в честь Татарии свернул, – посоветовал Борисов.

Танбулат Каримович потяжелел лицом.

– Это само собой, но попозже. Я еще не все долги Бьюкенену отдал. Отдам – и с наследниками говорить буду.

Борисов с интересом посмотрел на собеседника и противным голосом сказал:

– Магдиев, третий отряд, сегодня без купания! И я немедленно отправляю телеграмму родителям!

Магдиев махнул рукой и отвернулся к окну.

Потом им пришлось выдержать еще двадцать протокольных минут, в ходе которых руководители администраций обменялись несколькими пухлыми папками документов, определявших ближайшее совместное будущее Татарстана и России.

Борисов под камеру обозначил его основные рамки:

– Республика Татарстан декларирует свой статус неотъемлемой части Российской Федерации, это подкрепляется новым договором между Москвой и Казанью, а также новой редакцией конституции. Российская Федерация, со своей стороны, подтверждает особый статус Татарстана на переходный период, срок которого мы постараемся обозначить сегодня. На этот период, с учетом особых обстоятельств, Татарстану будут предоставлены условия наибольшего благоприятствования по широкому кругу направлений социально-экономического развития. Я правильно изложил суть наших предварительных договоренностей, Танбулат Каримович?

– Абсолютно, Роман Юрьевич. Хочу только подчеркнуть, что после страшного этого полугодия мы, наконец, говорим с нашими братьями на одном языке, и можем, наконец, выходить на решения в интересах наших народов. И обещаем с этим не затягивать. Верно, Роман Юрьевич?

Борисов охотно согласился и хотел было уйти, но тут заметил отчаянные глаза главы администрации и незаметно, за спиной, подпихнул Магдиева.

Тот мгновенно сориентировался и сообщил:

– Я вижу, у наших коллег из средств массовой информации есть вопросы.

Коллеги послушно заколыхались и замахали руками.

– К сожалению, времени и готовых ответов мало, поэтому давайте пока самый важный вопрос. Пожалуйста.

Самый важный вопрос, как водится, достался Первому каналу (местная ГТРК очень протестовала: в таких случаях она всегда получала право оттенить эксклюзивность Первого канала собственным вопросом на татарском языке – но на сей раз Магдиев решил это право попрать, рассудив, что массовый зритель может счесть татарскую речь демонстрацией высокомерия крохотной республики, кичащейся временными успехами). Рыжий бородач со слезящимися глазами очень длинно и кучеряво поинтересовался судьбой суверенитета, за который так ратовал Татарстан.

Магдиев улыбнулся и сказал:

– Можно жить ради формулировок, но нужно ради жизни. Татарстан всегда выступал за суверенитет не как цель, а как средство, которое позволяет обеспечить достойную жизнь нашим гражданам. И смотрите, последние месяцы мы фактически провели в осаде – а что может быть сувереннее? Не скажу, что это было так уж приятно. Но вы, наверное, не будете спорить, что нам было что терять. И не будете спорить, что мы ценой огромных жертв и потерь защитили не только свой суверенитет и не только жизни многих тысяч наших граждан. Я всегда говорю: посмотрите на Ирак или Афганистан или Югославию, по которым прошли миротворцы. И посмотрите на Татарстан, куда мы этих гестаповцев не пустили. И никто, думаю, не будет спорить, что мы защитили и суверенитет России, почти уже, как это, попранный, да? Уж простите за такое слово. В общем, мы за хорошую жизнь и будущее, которое идет к счастью, а не рабству. А как это назвать – суверенитет, автономия, асимметричная федерация или конфедерализм, это, простите, вопрос политологов, а не политиков. Спасибо.

Оказавшись за дверью магдиевского кабинета, Борисов на секунду замер, прислушиваясь, не зашуршит ли кто в приемной, потом захохотал:

– Ну, Танчик, красавец! – простер вперед растопыренную ладонь и сообщил голосом Левитана: – Мы счастливы, что говорим с нашими братьями на одном языке. И этот язык – язык Булата.

Магдиев в ответ выругался, крепко приобнял Борисова за плечи, потащил его в комнату отдыха, бормоча:

– А вот кто издевается, будет наказан. Умник, блин.

– Ай! Пусти, Гитлер! Ах, так, да? Ну, щас я тебе… Пусти, говорю, у меня ключица вылетает, зараза!

Едва Магдиев отпустил Борисова, тот попытался поймать его руку в захват, но не слишком удачно. Некоторое время основные ньюсмейкеры планеты топтались посреди комнаты со сдержанно накрытым столом, пытаясь причинить друг другу небольшое увечье. Потом заржали и, похлопав по плечам собеседника, плюхнулись в кресла.

– Джин, виски, мартини? – осведомился Магдиев.

– Ага. Спирту с чифирем. Самое то с утра пораньше. Ты чего, совсем со своим исламом понятия попутал?

– Для тебя, между прочим, стараюсь, – заметил Магдиев.

– Господи, ты что, так и не пьешь? – изумился Борисов.

– А был повод запить, что ли?

– А не было?

– Резонно. Наливай.

– Щас. Наклюкаемся, а работать кто будет? Народы-то ждут, сам сказал.

– Да ты не волнуйся, Ромыч, пей. Я все, что надо, напишу и покажу, где подписать. Клянусь, – торжественно пообещал Магдиев.

Борисов с удовольствием засмеялся:

– Черт, отвык я от татарского хитрожопия. Давай лучше наоборот. Пьем вместе, а потом кто выживет, тот все нарисует, сколько вы там суверенитета проглотите, и подпишет.

– А давай! И по-честному, бьемся любимыми напитками. Ты – водкой. Я – чаем.

– И это честность?! Понимаю Придорогина. Нет уж, давай водка на водку.

– А давай чай на чай. Ты же лопнешь, деточка. И потом, моим именем мусульманский фонд назвали, я пророк практически, понял?

– И много пророку из фонда накапало?

– Да ни копейки. Хотя мысли есть.

– Тогда давай без торговли. Первый пункт согласуем и просто махнем. За нас. Как тебе?

– Роман Юрьевич, ваша гениальность останется в веках. Ты, значит, водку?

– А ты, значит, не чай. Водяры, а? А? Слабо?

– Слабо, dustym. Вон шампанское давай.

– А сало русское едят, – процитировал Борисов. – Французы ему плохие, шпионы, аэропорт испортили. А шампунь французский хлещет. Я тогда тоже шампунем начну – и без всяких документов. Ну их на хер. Да не три ты горлышко, извращенец, изувечишь всю тему. Давай сюда. Ничего не умеет, победитель великанов. Во как надо.

Борисов и впрямь сладил с вдовьей бутылкой за полминуты. Магдиев скептически посмотрел на пузырящееся золото в бокалах и сказал, вставая:

– Значит, так, Ромыч. Ты мне очень помог – не только мне, всем, народу целому. Погоди, я доскажу. Это важно. Мне было очень херово эти полгода. Я – вот честно сейчас – по ночам иногда просыпался и тихо, чтобы Фирка не услышала, думал: куда я попер, мудак, как муравей на, tege, каток дорожный. А когда бойня пошла, дети погибли, совсем стало… И я всегда – это совсем честно – всегда вспоминал, что ты в курсе всего и ты всегда прикроешь и поможешь. И все получалось… Ты знаешь, я думаю, Россия – пропащая страна, раз в ней выбирают Придорогина, а тебе дают семь процентов. Но Россия не пропащая страна, раз в ней такой и. о. президента. За тебя, друг.

– Танбулат, ты про Придорогина-то самого интересного… – сказал Борисов, вставая.

Но Магдиев поднял руку:

– Не, Ромыч, это мой тост. Потом скажешь, а пока пей. Короче, ты мой друг, лучший в жизни. Я за тебя, наверное, как за девок своих, жизнь отдам. Хотя за такого гнусного типа издевательского очень не хочется, честно говоря. Вот, смотри, я за тебя эту дрянь французскую до дна махну. Цени.

Борисов улыбнулся и глотнул шампанского, которое совсем не любил и, по правде говоря, совершенно не отличал Dom Perignon от какого-нибудь горьковского полусухого (что тщательно скрывал – как деталь, вываливающуюся из имиджа принципиального либерала и записного буржуа). Тем не менее глоток он сделал – и потому мог хоть на Страшном суде клясться, что дело было не в шампанском.

Магдиев вылил в себя все содержимое бокала и с гордой улыбкой мальчика, на спор хватившего три ложки рыбьего жира, аккуратно поставил бокал на стол. Хотел сказать что-то в развитие тоста, но подоспели более неотложные дела.

Забыв или не успев убрать с лица костенеющую улыбку, Магдиев осторожно поднял руку к горлу, пощупал толстый узел галстука. Опустил руку ниже и неуверенно пробежал вялыми пальцами по левой, потом правой стороне груди. Грудь заметно дернулась раз и другой. Лицо стремительно побагровело – до синевы. Он попытался вдохнуть, но не смог. Лишь что-то громко екнуло ниже горла.

– Танчик, – неуверенно сказал Борисов, роняя бокал.

Магдиев, словно пес, услышавший команду, немедленно повалился на стол, сворачивая застывшими ногами кресло. Головой угодил в тарелку с колбасой и принялся уминать головой ломтики салями, бывшие одного цвета с его лицом.

– Танчик, твою мать! – закричал Борисов и потащил друга со стола. Весу – почти уже неживого – в Магдиеве было полтора центнера, как минимум.

Через несколько секунд исполняющий обязанности президента Российской Федерации догадался просто перевернуть президента Республики Татарстан на спину и попытаться сделать ему искусственное дыхание. Еще через несколько секунд обнаружил, что не может ни разомкнуть будто спаянные челюсти Магдиева, ни шелохнуть его коротко вздрагивающую – каждый раз со все большим интервалом – грудную клетку. Борисов выругался, дико озираясь, и бросился в приемную.

Всполошенные его жутким криком охранники, а потом и медики кремлевского здравпункта в течение считанных минут превратили комнату отдыха в полевой госпиталь. Но набежавшие светила и натащенные мобильные медцентры смогли лишь диагностировать летальный исход. Танбулат Магдиев, последние пять лет не болевший даже ОРЗ, умер от нетипичной асфиксии, вызванной неизвестными обстоятельствами.