Текст книги "Татарский удар"

Автор книги: Шамиль Идиатуллин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 28 страниц)

Глава шестая

1

Поставил на высоком чердаке пулемет И записал в дневнике: «Сюда никто не войдет».

Илья Кормильцев

КАЗАНЬ. 8 ИЮЛЯ

На интервью CNN Магдиев согласился практически сразу. Правда, его очарование комплиментарным вопросом Al-Jazeera так и не прошло – напротив, усилилось, когда в Духовном управлении мусульман Татарстана и Казанском исламском университете ответственно подтвердили, что Магди действительно считается мусульманским мессией – последним пророком, явившимся, чтобы возглавить решающую битву против сил зла. Поэтому татарстанский лидер поначалу предложил пригласить на беседу и катарский телеканал.

Но фраза Летфуллина «Война – это эксклюзив CNN» Магдиева сразила. Он повторил ее дважды на разные лады, явно смакуя и бормоча: «Вот ведь inde в чем дело», потом попытался было попросить не каркать насчет войны-то, но передумал и легко назначил встречу на раннее утро вторника. Легкость была поддельной: Летфуллин не знал, что накануне Гильфанов, искусно вскормивший в вожде обильные зерна паранойи, предоставил тому подробную справку на Ричи Кармайкла, основного «бомбиста» CNN, делающего интервью с мятежными лидерами из самых «горячих» точек.

Справка была подробной до выпендрежа. Нелюбовь журналиста к сокращению «Дик», восходившую к неприличной шутке по поводу достоинств Кармайкла, Танчик принял со снисходительным сочувствием. А строчка о свингерских пристрастиях телезвезды спровоцировала сначала расспросы президента по поводу свингерства, потом его брезгливое брюзжание. Зато Магдиев зарядился уверенностью в том, что штатным Джеймсом Бондом с лицензией на убийство Кармайкл точно не является.

Процедура подготовки к разговору получилась вполне клоунской: долго ставили свет, потом пересаживали собеседников, чтобы Кармайкл на фоне Булкина не выглядел совсем пигмеем, затем переставляли свет с учетом пересадки собеседников. Специально привезенный из Сиэтла осветитель (он же оператор и режиссер) истопал весь президентский кабинет и исфакал каждый пройденный дюйм. В конце концов притомившийся начальник президентской охраны Кадыр Галимов просто придвинулся вплотную к сиэтльцу и стал прилежно ходить за ним на полуметровом расстоянии, серьезно рассматривая голову лайт-техника. Тот занервничал и, ко всеобщему облегчению, спешно завершил хождения по мукам, воткнув чудовищные агрегаты примерно там, где они и были на первой стадии подготовки к съемке.

Эта возня съела минуты, отведенные Кармайклом для предварительного трепа, призванного расслабить собеседника и приучить к камере. Зато Летфуллин все-таки решился и, подойдя к Магдиеву, тихонечко попросил по возможности не употреблять татарских слов, в частности местоимения «tege», чтобы не сводить с ума переводчика.

Магдиев страшно удивился и принялся было выяснять, когда это он говорил «tege», но тут Кармайкл сделал глаза ромбом, а явно озлобленный сиэтлец начал обратный отсчет на пальцах.

Кармайкл был молодца: превратил получасовое, а значит, неудобоваримое интервью в жесткое и постоянно поворачивающееся новой гранью шоу. Тем весомее – статям под стать – были заслуги Булкина. Тот, на взгляд Летфуллина, вышел за рамки, поставленные накануне, лишь однажды. Договаривались никак не дразнить американцев, но и не перехваливать, отзываться о них спокойно и уважительно, тут ясе предельно четко обозначая позицию Татарстана. А Магдиев увлекся.

– Простите, Ричард. Я могу тоже спросить вас? – поинтересовался он, когда Кармайкл перешел к роли американцев в благополучном решении конфликта. – По-вашему, кто одержал победу во Второй мировой войне?

– Хм… Я всегда считал, что победу одержала антигитлеровская коалиция, – осторожно ответил Кармайкл. – Надеюсь, иная точка зрения еще не восторжествовала?

Магдиев помедлил, слушая запнувшегося переводчика, потом оживился:

– Вот, Ричард. Ваш ответ очень, как сказать… корректен. Но эту корректность, вы знаете, поддерживают не очень многие люди. Человек, который посмотрит американский фильм про войну – почти любой фильм, а их ведь много… Так вот, если кто посмотрит кино про Вторую мировую, то будет уверен, что победили там американцы. И воевали с японцами, а потом уже с фашистами. А Советский Союз был то ли на подхвате, то ли вообще за немцев.

Кармайкл хотел что-то сказать, но Магдиев, с улыбкой вскинув ладонь, продолжил:

– А у нас, наоборот, многие считают, что Америка вступила в выигранную нами войну, страшную войну, вы знаете… только в последний момент. И только для того, чтобы поучаствовать в разделе Европы. И вот это появление над поверженным уже врагом позволило Штатам рассказывать, долго и красиво, о своей великой победе… Это, конечно, абсолютно неверный взгляд. На самом деле США здорово помогли Советскому Союзу – и машинами, и тушенкой, и высадкой во Франции, до которой мы еще не дошли (Летфуллин закрыл глаза, и его мысли уплыли протяжным стоном). Я больше скажу, это совершенно здравая и стратегически правильная позиция – ввязаться в бой, когда силы противников истощены, и опрокинуть, tege, того, кто менее красивый. Но вот то, что люди по-разному смотрят на те события, тоже ведь некрасиво. И я не хотел бы, чтобы так же некрасиво получилось с сегодняшней ситуацией. А в ней роль США и мирового сообщества в целом очень трудно, tege, переоценить. Поэтому я бы хотел, как это говорил один из президентов России, чтобы мухи отдельно, а котлеты отдельно. Прежнее руководство Российской Федерации попыталось нарушить конституционные права многонационального народа Татарстана. Народ при поддержке мирового сообщества и США дал отпор узурпатору. Узурпатор отказался от намерений. Все. Инцидент исчерпан.

– Вы уверены в этом? Но ведь так не считает мировое сообщество, которое решило сохранить стабильность в центре евразийского континента с помощью международных миротворческих сил. Так не считает даже новый глава России Борисов – он дал согласие на развертывание этих сил в потенциально взрывоопасных регионах.

– Я хочу подчеркнуть, что Татарстан очень признателен мировому сообществу за то, что оно позволило перевести наш, tege, нервный диалог с Москвой, я скажу, в нормальную рабочую плоскость. Я думаю, в новых условиях мы быстро обнаружим точки соприкосновения, и они позволят нашему вековому братству одолеть минутное помешательство.

Кармайкл кивнул и с видом профессионального каталы, выкидывающего пятого туза, сообщил:

– Насколько я знаю, буквально с минуты на минуту в Татарстан должен прибыть министр обороны США Уильям Хогарт, чтобы лично выступить гарантом нормализации диалога, о котором вы говорите. Считаете ли вы, господин Магдиев, что представитель Соединенных Штатов действительно сможет ускорить нормализацию обстановки в регионе?

Магдиев секунду смотрел на Кармайкла, потом медленно сказал:

– Нет, не считаю. Именно поэтому, Ричард, министр Хогарт, как и любой другой официальный представитель, который не получил приглашения от руководства Республики Татарстан, не прибудет сюда. И не будет выступать в каком бы то ни было качестве. И именно поэтому военизированная колонна во главе с министром Хогартом стоит сейчас на административной границе Татарстана и дальше не пройдет.

– Но почему?!

– Потому, Ричард, что мы не для того боролись с одним ярмом, чтобы подставить шею под другое.

Жалость к переводчику вытеснила из головы Летфуллина восхищение Булкиным, без запинки и акцента выговорившим «каком бы то ни было». Но отвлекаться было некогда: начиналось самое интересное.

– Господин президент, не могли бы вы объяснить, что вы имеете в виду? – попросил журналист.

– Попробую. Ричард, вы представляете, что такое коммунальная квартира?

Кармайкл немного послушал мычание переводчика, потом признался, что нет.

– Я думаю, что, действительно, не представляете, как несколько семей могут жить в одной квартире, – начал Магдиев, осекся, бросил вороватый взгляд на заметно поплывшего собеседника, секунду помолчал, что-то лихорадочно придумывая, и сказал: – Нет, давайте так. Представьте, что вы в студенческом общежитии делите комнату с другом, даже с братом – с двоюродным.

Кармайкл с явным облегчением согласился представить эту замысловатую картину. Похоже, он был готов представить что угодно, лишь бы не возвращаться к щекотливой теме совместного проживания нескольких семей.

– И однажды, Ричард, – постепенно увлекаясь, давал вводную Танчик, – вы с братом начинаете ссориться – из-за места у окна, или кто дежурит, или из-за книги.

– Или девушки, – подсказал Кармайкл и снова осекся.

– Или девушки, – согласился Магдиев и заулыбался, как дурак. – Так ссориться, что доходит до драки. А брат здоровый, гад, и может тебя порвать как «Комсомольскую правду». Но ты знаешь, что если поддашься сейчас, все, жизни не будет – всегда придется посуду мыть и своих девушек отдавать. И начинаешь биться, tege… Сильно.

Магдиев слегка повел кулаком, показывая, насколько сильно следует начинать биться, и нарушил тщательно выстроенную перспективу кадра – кулак Булкина оказался размером с полголовы Кармайкла. А тот еще слегка съежился, подаваясь в сторону от столь убедительной иллюстрации.

– В общем, брат видит такое дело и драку прекращает. Ничья. И приходят соседи. Они, пока вы ссорились, вокруг бегали, кричали «Прекратите», водой вас обливали. А теперь, когда все утихло, пришли толпой в вашу комнату, загнали брата под кровать и говорят тебе: а ты под свою полезай. И теперь, говорят, мы будем вам, глупым таким, говорить, кому когда посуду мыть и кому когда девушку любить. Я так считаю: брат дурак, что под кровать полез. Но это его дело, его кровать и его жизнь. Я не вмешиваюсь. Но сам под кровать не полезу. И незваных гостей в свой дом не пущу. Иначе это не мой дом будет. Через мой труп – пожалуйста, а так – нет.

Повисшей паузе позавидовали бы Василий Иванович Качалов и его знаменитая собака Джим. Летфуллин тихонько оглянулся на традиционно скучного Гильфанова и показал Магдиеву большой палец. Тот не увидел, потому что смотрел на собеседника.

Собеседник растерянно улыбнулся, потер ладошки и сказал:

– Но это же миротворцы.

– У нас им творить нечего, – ответил Магдиев.

2

Поплачь о нем, пока он живой.

Владимир Шахрин

КПМ «СЕВЕР». 8 ИЮЛЯ

– Марса, а смысл какой? —спросил Неяпончик, поглядывая за шлагбаум.

Стоявшая по ту сторону колонна сбилась в кучу, иногда вскрикивающую дизелями – водители то ли тоску разгоняли, то ли боялись застудить моторы на двадцатиградусном тепле.

– Чего смысл? – уточнил Марсель.

Разговором с танковым капитаном Валеевым Закирзянов остался доволен. Машины, по словам капитана, прекрасно выдержали срочный перегон с полигона казанского танкового училища. По поводу их ветхости Валеев просил не беспокоиться. По его словам, 12-й танковый полк списал десять Т-80 в пользу подшефного училища только для того, чтобы растратить лимит этого года, выделенный Минобороны, на новую нижнетагильскую продукцию. Подтвержденный ресурс машин, пахавших казанский полигон с начала года, составлял минимум пять лет. С боеприпасами было хуже – училище располагало только фугасными и спецзарядами. Впрочем, бронебойные, судя по оснащению вероятного противника, не были слишком необходимы, а до применения осколочных вообще никто не хотел доводить.

Валеев еще раз напомнил Закирзянову о договоренности использовать танки в качестве психологического аргумента, до последнего избегая их реального применения – и уж во всяком случае, не выходя за рамки применения спецсредств. Впрочем, танкист тут же тактично (все-таки видно, что завкафедрой тактики) отметил, что «пацаны рвутся в бой, хоть транквилизаторами их корми». Закирзянов, спохватившись, распорядился тут же начать посменное питание курсантов.

На этом Валеев изысканно распрощался и побежал кормить своих орлов. Орлы были как на подбор квадратные и вислорукие, но с такими щенячьими мордами, что Закирзянову стало стыдно и страшно. Он напомнил себе, что это добровольцы и что это старшекурсники – которые, значит, в среднем на три-пять лет старше срочников, дотаптывающих формально усмиренную Чечню. Но с безмятежного настроя, взыгравшего при виде ошарашенных морд натовцев, уткнувшихся в танковые дула, эти мысли Закирзянова все-таки сбили.

– Ну, всего этого, – сказал Иваньков, чиркнув пальцем по окрестностям. – Я не возражаю, амам стопудово пора рыло свернуть – и я прям кончаю, честно говоря. Но Магдиеву какой смысл? Он типа с русским игом боролся, штатники ему помогли, а теперь он их тем же веслом как бы по тому же месту. Непонятно.

Закирзянов пожал плечами.

– Серый, Булкина можно как угодно называть – вором, брехуном. Но он не дурак, во-первых. А во-вторых, четко держится за то, что избран населением. И пытается делать как раз то, чего хотят избиратели. Тут все по-честному. Я, ладно, татарин. А ты ведь нет. Но признайся, тебе же приятно было Придорогину задницу надрать?

Неяпончик кивнул, широко ухмыльнувшись.

– И у большинства так. Это не национальный вопрос, а вопрос… не знаю… гордости, что ли.

– Национальной гордости великороссов, – сказал Русый, после госпиталя ставший очень молчаливым и сосредоточенным.

– Н-ну, может быть. Хотя нет, как раз не национальной. И эта гордость, по-любому, не позволяет теперь действовать иначе. Татарстан же никуда от России не денется. И заработает себе вечного врага, если выяснится, что вся бодяга была заверчена ради того, чтобы под американцев лечь.

– У меня знакомый был, – сказал Неяпончик. – В школе еще. У него шутка была: скорей бы война началась, чтобы мы Америке сдались. Жвачки полно будет и видаков.

– Это, Сережа, он в школе шутил. До Югославии и Ирака. Потом он, я думаю, увидел, что американцы приходят надолго и оставляют после себя руины. И если гордость в сторону, то получится, что татары и конкретно Магдиев развалили Россию. Этого никто никогда не простит. Зато если по-тупому занять позицию полной независимости и пинать всех, которые приходят, независимо от размера, – будет глуповато, но круто.

– И надолго это, – поинтересовался Неяпончик, – против всего света воевать-то?

– Рука колоть устала? – спросил Закирзянов. – Сереж, фиг его знает. До победного, видимо. Будем надеяться, что Магдиев знает, чего делает.

– Не, а откуда он знает? Самый умный, что ли?

– Ну, с Придорогиным у него ловко получилось. А Бьюкенен, я вам скажу, тупой как пробка. Может, тоже получится.

– Мечты, мечты, – сказал Русый.

– Пессимист вы, Руслан Ильдарович, – отметил Закирзянов. – Тут еще такой момент. Если им сразу врезать по соплям, они откатятся и задумаются очень надолго. Они же привыкли на расстоянии воевать, как в компьютерной игре. Чтобы крови не было видно. Крови они не любят. Особенно своей.

– Свою кровь только дэйвушки незамужние любят, – важно сказал Иваньков и хотел развить тему, но под внимательным взглядом Закирзянова задавил намерение в зародыше, вставил в ухо наушник и принялся фальшиво подсвистывать слышной только ему музыке, с невероятным усердием разглядывая колонну по ту сторону шлагбаума.

Этот взгляд будто завел миротворцев: забегали люди, грузовики затеяли сложные перестроения, «голубые каски» посыпались с бортов, выстроились за одной из бронемашин в не очень длинную шеренгу, потом что-то рявкнули и снова разбежались по машинам.

На самом деле виноват в оживлении был не воспламеняющий взгляд Сергея Геннадьевича Иванькова, а упорство Уильяма Торна Хогарта. Он после двадцати минут проклятий в адрес секретарей, телекомпаний, спутников и грязного русского неба сумел дозвониться до президента и почти истерично потребовать дальнейших инструкций.

Бьюкенен, игравший в гольф со старым, еще индианских времен, приятелем, не стал сдерживаться и сразу напомнил, что русский вояж был личной инициативой дорогого Билла – поэтому что делать дальше, Биллу, если по уму, следует сочинить самостоятельно. Потом президент немного смягчился, аккуратно положил клюшку на траву и, вороша поднесенные секретарем бумаги, напомнил своему министру, что, по данным ЦРУ, военной разведки, министерства национальной безопасности и, в конце концов, русского военного ведомства, никаких танковых частей в Татарстане нет. Вся броневая мощь, которой располагает мятежная республика, сводится к нескольким учебным машинам и устрашающему имени президента Магдиева. И пожалуйста, дорогой Билли, не зови к трубке этого бурша, который будет грузить меня техническими деталями. Для меня и для всего нашего народа существенна одна деталь. Америка через всю планету протянула руку помощи русскому региону. И если в руку плюнули, нельзя поворачиваться и уходить, как побитый лабрадор. Надо, как минимум, вытереть плевок о рыло наглеца – чтобы другим неповадно было. Поэтому, господин Хогарт, пожалуйста, пройдите сквозь эти муляжи и объясните господину исламскому мессии, что так большие ребята себя не ведут.

Хогарт положил трубку в растерянных чувствах, но с заметным облегчением. Приказ получен.

Хогарт отправился на поиски потерявшегося где-то Фридке, чтобы изложить волю начальства, – и нашел его у узла радиосвязи. Генерал сосредоточенно дослушал невидимого собеседника, сказал «Roger» и отключился.

Хогарт с ходу принялся излагать ему свой план взятия Казани.

Фридке дождался первой паузы и сказал:

– Господин министр, я только что связался с руководством миротворческой миссии. Мне приказано воздержаться от активных действий.

– Что это значит? – спросил Хогарт, уже все поняв.

– Господин министр, мы стоим на месте, пока политики не договорятся до чего-нибудь. Это приказ. Я сожалею.

Хогарт сразу сообразил, что ругаться или звонить руководству генерала бессмысленно, а снова дергать президента – просто опасно. Он пожелал найти изощренную смерть той нелегкой, что дернула его отправиться в Россию, но потом решил не пилить опилки, а поискать конструктивное решение возникшей проблемы. Оно оказалось рядом.

– Генерал, в вверенной вам части много американцев?

– Один взвод.

Хогарт про себя вздохнул, но продолжил:

– Считается ли, что сейчас вы выполняете боевую задачу, или я могу использовать этот взвод в национальных интересах?

Фридке соображал быстро. Тем большего уважения заслуживала его реакция:

– Согласно приказу, боевая задача отложена на неопределенное время. Прецедентов отвлечения международных сил в национальных интересах я не помню. Но думаю, разрешение на это не выходит за рамки моей компетенции. Кроме того, считаю, что данный кризис остается международной проблемой – и никакие приказы этого не исправят. Министр, вы можете использовать своих граждан и вверенную им технику. Это три спецгрузовика и… секундочку… две БМП. Формально они числятся за французским взводом, но, думаю, вам машинки нужнее.

– Спасибо, генерал, – Хогарт впервые пожал Фридке руку. Искренне.

Подготовка заняла пятнадцать минут. Из них полторы минуты ушли на сбор и построение взвода, минута – на объяснение обстановки. Еще две секунды потребовалось, чтобы весь строй сделал шаг вперед в качестве добровольцев. Остальное время парни потратили на то, чтобы сменить голубые каски на сферические шлемы нейтральной окраски (их пришлось одолжить у эстонцев, жаждавших ввязаться в битву), спороть ооновские нашивки, облазить французские БМП и водрузить на передней звездно-полосатый флаг.

В начале шестнадцатой минуты Хогарт подошел к шлагбауму и закричал в мегафон:

– Я министр обороны Соединенных Штатов Уильям Торн Хогарт! Вверенное мне подразделение по поручению президента США и в соответствии с договоренностью между руководством США, России и ООН направляется с миротворческой миссией в Казань! Требую обеспечить зеленый коридор для этого! Препятствование миссии будет считаться противодействием воле объединенного человечества и караться соответствующим образом!

Хогарт передал мегафон стоявшему за спиной Натти. Тот едва успел перевести первую фразу, когда из здания блокпоста громом грянул усиленный мощными динамиками английский выговор:

– Господин Хогарт, нет нужды в переводе. Вас поняли. Татарстан никогда не являлся территорией, подвластной США. Татарстан на время законодательной дискуссии с официальной Москвой не является субъектом России. Татарстан не входит в ООН. Вся полнота власти на территории Татарстана принадлежит народу, от лица которого выступают законно избранные парламент и президент республики. Приказ пропустить вооруженные формирования на территорию Татарстана может исходить только от них. Без такого приказа все вооруженные формирования, проникшие на территорию республики, будут считаться бандитскими и обезвреживаться в соответствии с общепринятой практикой.

– Вы кто? – крикнул Хогарт.

– Переводчик. Учитель английского, – голос несколько утратил демонические интонации.

– Это заметно, – буркнул Натти.

– Вы все поняли, господин министр?

– Да, – крикнул Хогарт. – Не берите на себя слишком много, господин учитель! Объясните своим друзьям, что мы наступаем.

– Ой, наплачетесь, – негромко ответил учитель и испарился со щелчком выключенного динамика.

Хогарт вскинул мегафон, чтобы ответить, опустил его и пошел к машинам под американским флагом.

Натти, обогнав министра, запрыгнул во второй грузовик, где сидело его отделение. Хогарт хотел его остановить – без переводчика оставаться не хотелось, однако передумал. Ближайшие полчаса говорить по-русски не придется, а дальше пусть побежденные озаботятся тем, как понимать победителя.

Колонна зарычала и пошла на шлагбаум. Шлагбаум не шелохнулся, а передняя БМП не сбавила ход – и полосатая труба со звоном улетела куда-то в сторону.

Тут же раздался рев – всесторонний, как в хорошем кинотеатре с современным стереозвуком и мощными сабвуферами. Два танка, стоявших по обе стороны дороги, синхронно тронулись с места, вылетели на шоссе в пятидесяти ярдах за шлагбаумом, густо роняя на асфальт комья глины, глухо перекрыли дорогу и резво развернули пушки в сторону наступающей колонны. Жерла были ужасающими.

Колонна затормозила. Но командир взвода, капитан Энтони Мигелнайт, прошедший две иракских, балканскую и афганскую кампании, мгновенно сориентировался. Выполняя его приказ, пехота из фургонов посыпалась на шоссе и, проворно делясь на группы, рванула к танкам и блокпосту. Одновременно головная БМП осторожно съехала с дороги в кювет, чтобы объехать танки по полю, войти в мертвую зону и оттуда диктовать условия танкистам. Вторая БМП должна была выполнить аналогичный маневр с другого фланга, но оказалась слишком плотно зажата грузовиками и потратила минуту на рывки взад-вперед – пока водители грузовиков не освободили нужное пространство. За эту минуту все и было кончено.

Левый танк развернул башню в сторону валко шедшей по кочкам БМП и дважды оглушительно выстрелил. Первый снаряд разорвался в двух ярдах перед носом машины – та дернула носом, встала как вкопанная и тут же была перевернута вторым взрывом, случившимся под самыми гусеницами. Звездно-полосатый стяг, флагшток которого сломался при падении, отлетел в жирную лужу. Второй танк тем временем задрал пушку вверх и ударил над головами приближавшихся пехотинцев.

«Если осколочный, то все», – подумал Мигелнайт, на бегу сжимаясь в маленький, крохотный, незаметный комочек – и падая, ныряя, проваливаясь сквозь… Ох. Не сквозь. Просто на асфальт. Больно-то как. «Хогарт, сукин сын, куда ж ты нас отправил, они же всерьез стреляют», – уже не так обреченно додумал он сквозь звон в ушах и сообразил, что если еще о чем-то думает, значит, снаряд был не осколочным. Мигелнайт вскочил и побежал дальше к танку, но сразу рухнул головой вперед – шлемом в шоссе, зубами в язык. Вспышка. Медь во рту. Прокусил, дерьмо. Что с ногой? Капитан посмотрел на ногу, на другую, потрогал ее, ничего не ощутив, снова встал и снова рухнул, как детская игрушка, из-под которой ноги выскальзывают. Теперь подбородком. Но боли почти не было. Вообще чувств почти никаких не было – даже удивления по поводу шипения, раздававшегося со всех сторон. Капитан все-таки попробовал посмотреть, что шипит, не змеи же, в конце концов, – и не смог. Значит, позвоночник, понял Мигелнайт. В афганской кампании сержант из его взвода получил компрессионный перелом позвоночника – не в бою, при высадке неудачно из вертолета выпрыгнул. Здоровенный черный парень. Лежал пластом, ходил под себя и плакал. Энтони тоже заплакал, удивляясь себе. Навзрыд. До соплей. Потом сильно, с мокротой закашлялся – и лишь тогда понял: «Это же газ». И с облегчением потерял сознание.

Уильям Хогарт не мог смотреть на это – но смотрел. Татарские полицейские в противогазах под руки доводили до сломанного шлагбаума зареванных американских солдат с соплями до ключиц, аккуратно сажали их на землю и уходили за новой порцией. Тех, кто не мог идти (танк явно был заряжен снарядом с нервно-паралитическим газом, слезоточивые гранаты добавили уже полицейские), тащили волоком.

Рыжий Натти оказался крепким парнем. Размазанный в воздухе коктейль обездвижил его и превратил лицо в багровую маску, пухлую и мокрую, – но дара речи не лишил. Стейкман говорил не умолкая, пока его несли, укладывали, поднимали и бестолково тащили еще куда-то. Говорил громко и, похоже, повторяясь – это понял даже Хогарт, совершенно не знавший русского. Министр все-таки остался без переводчика. Впрочем, переводчик ему теперь ни к чему. Последним принесли слегка помятый экипаж перевернутого БМП – двое даже перебинтованы. Милосердие победителей. (Уже позднее специалисты указали на катастрофическое невезение, подкосившее миротворцев: оверкиль французской БМП АМХ-10Р – почти невероятное событие, не будь которого татарам бы не поздоровилось. 20-миллиметровая пушка и спаренный с нею пулемет стали бы веским аргументом для строптивцев. А их газовый контраргумент оказался бы ничтожным – если бы ошалевшие миротворцы не полезли наружу из перевернувшейся машины, вообще-то наглухо защищенной от отравляющих веществ фильтро-вентиляционной установкой.)

Из динамиков блокпоста гремел Crying группы Aerosmith – учитель английского напоминал о своем обещании. И все это в подробностях, с крупными планами лиц, снимали два камуфлированных парня с профессиональными камерами. Рядом с ними торчали несколько полицейских с автоматами наперевес. Миротворцам, которым не посчастливилось родиться в США, оставалось угрюмо наблюдать за таким унижением.

Фридке разок возник перед министром, взглянул ему в лицо и тут же пропал из поля зрения.

Людей татары вернули всех. Технику оставили себе – об этом, ненадолго прервав зашедшего на третий круг Стива Тайлера, сообщил учитель, сославшийся на какой-то закон о национализации имущества бандформирований.

Хогарт отмолчался. Он уже решил, что испил из этой чаши достаточно, и собрался уйти в лимузин подумать, стреляться ли сразу, или сначала проехать по дипломатическому паспорту в Казань, пробраться в логово Магдиева и убить его – руками, медленно, чтобы видеть.

В этот момент к изувеченному шлагбауму, фальшиво насвистывая Crying, подошел лупоглазый татарин. В руке он бережно нес заляпанный жидкой грязью американский флаг. Подойдя вплотную к Хогарту, вежливо спросил: «Вер хат хойте классен динст?»

Видимо, по-немецки и, видимо, с жутким акцентом – краем глаза Хогарт заметил, как перекосился Фридке. Не дождавшись ответа, полицейский аккуратно воткнул обломанный флагшток в рыхлую обочину в полуметре от границы, сказал: «Битте-дритте», сделал ручкой и отправился в сторону блокпоста.

Хогарт, постояв еще несколько секунд, подошел к флагу, взял его обеими руками и, держа перед собой, пошел, едва ли не чеканя шаг, в сторону лимузина. Солдаты перед ним поспешно расступались.

Фридке с тоской посмотрел на зачарованных операторов, снимавших все. Едва Хогарт скрылся за машинами, они опустили камеры и бросились к блокпосту. Через пару минут оттуда с игрушечным рокотом снялся и ушел на юг крохотный геликоптер. Генерал только вздохнул, зарубив для себя выяснить, что за модификация такая, не входящая ни в один справочник. Через два часа все мировые каналы, кроме американских, показали полную шестнадцатиминутную запись боя, передачи пленных и знамени. Наиболее отвязанные из них прокрутили и двухминутное заявление Танбулата Магдиева.

Американские телеканалы воздержались от демонстрации татарских съемок. Они лишь сообщили об отставке Уильяма Торна Хогарта.

Зато сутки спустя все телеканалы Северной Америки выше берегов заполнились специальным заявлением президента США Майкла Бьюкенена и комментариями к нему.

Президент сообщил, что всему цивилизованному человечеству брошен вызов, к которому человечество оказалось не готово. Средневековый феодальный карлик, пытающийся разодрать на части великую Россию, претендует на то, чтобы диктовать свои условия сверхдержавам. Он считает, что американский дух, американскую стойкость и американскую ответственность можно сломить. Это большая ошибка – я считаю, трагическая для зарвавшегося руководства мятежного Татарстана. Но кто знает, быть может, эта ошибка обернется подлинным освобождением Восточной Европы от последнего наследия тоталитаризма с которым, казалось, Европа покончила еще в конце прошлого века. Соединенные Штаты и все цивилизованное человечество гарантируют это освобождение. Так уже было в Кувейте и Ираке, в Югославии и Афганистане. Так будет и сейчас. Мы не жаждем крови. Мы жаждем справедливости и торжества добра над злом. Поэтому Соединенные Штаты Америки от лица Объединенных наций предлагают руководству Татарстана в течение двух суток сложить полномочия, передав всю полноту власти созданному ООН спецкомитету, который обеспечит проведение подлинных демократических выборов, свободных от феодальных, националистических и религиозных мотивов. В этом случае нынешние руководители Татарстана и лично Танбулат Магдиев могут рассчитывать на снисхождение любого суда, российского или международного, между которыми они вправе выбрать самостоятельно. В противном случае клике господина Магдиева рассчитывать не на что. Это говорю я, президент Соединенных Штатов Америки Майкл Бьюкенен. Время пошло.