Текст книги "Клан Инугами"

Автор книги: Сэйси Екомидзо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

Гранат

Полноценные, длящиеся всю ночь заупокойные службы в наши дни стали редкостью. В большинстве случаев они завершаются часов в десять, одиннадцать. Это, если хотите, не заупокойные, а полуупокойные службы. Больше того, из всей семьи Инугами (такое бывает и в других семьях, где родственники презирают друг друга) остаться на всенощное бдение у тела сочли нужным только родители и сестра покойного. Да и то правда, не очень-то приятно сидеть рядом с трупом, у которого голова пришита к телу на живую нитку. Поэтому по предложению поверенного Фурудатэ служба завершилась около десяти.

Буря к тому времени почти улеглась, но чернильно-черные облака все еще мчались по небу, и время от времени ветер, словно спохватившись, вновь начинал швыряться косым дождем. Киндаити и Фурудатэ, уходя, как раз и попали под такой дождь, а после их ухода на вилле Инугами опять случилось неладное.

По сравнению с убийством Такэ в предыдущую ночь и с двумя убийствами, которые еще произойдут, этот случай на первый взгляд можно было бы почесть заурядным, однако важность его в полной мере обнаружилась позже. И опять все было связано с Тамаё.

Как только поминки закончились, Тамаё вернулась в свой флигель. Эта пристройка, так же как жилье Мацуко и Киё, была связана с центральной частью виллы коридором и тоже состояла из пяти комнат, имела отдельный вход и ванную. Единственная разница состояла в том, что флигель Тамаё был построен в европейском стиле. Уже не первый год Тамаё жила в нем вместе с Макакой.

Когда Тамаё направилась к себе, за ней увязалась Саёко, младшая сестра Такэ, сказав, что им нужно поговорить. После всего, что произошло в тот день, страшно уставшая Тамаё хотела одного – принять ванну и поскорее лечь спать. Однако отказать Саёко в просьбе она посчитала невозможным. Поэтому, как рассказывала Тамаё, она провела Саёко в свою гостиную.

О чем они говорили?

– Просто хотела расспросить ее о брате, – объясняла Саёко. – Слышала, что он виделся с Тамаё перед тем, как его убили, и хотелось услышать от нее самой об этой ночи.

Так она говорила, когда ее расспрашивали в полиции на следующий день, и Тамаё подтвердила ее слова. Хотя всякий, хоть немного осведомленный о некоторых подробностях личных отношений в клане Инугами, наверняка предположил, бы, что разговор касался чего-то большего.

Саёко хотела выяснить, как относится Тамаё – как она относится к Томо. Саёко была несчастна. Ее ни в коем случае нельзя было назвать невзрачной, и на самом деле красота ее была незаурядна. Однако на этой же вилле жила баснословная красавица, несравненное, необычайное создание, и красота Саёко бледнела рядом с ней, совсем как звезды блекнут в сиянье луны.

Несомненно, до оглашения завещания Сахэя она вовсе не считала себя ниже Тамаё. Нет, правильней будет сказать, что она презирала Тамаё как полное ничтожество. Что толку Тамаё от ее красоты? Нищая сирота, нахлебница, живущая из милости у чужих людей. Зато она, Саёко, пусть и не так красива, но есть у нее другие достоинства – она внучка Сахэя Инугами и, несомненно, когда-нибудь получит часть его состояния. Если бы кто и вздумал выбирать между нею и Тамаё, при условии, что он не дурак и не сумасшедший, он наверняка отдал бы предпочтение ей, Саёко, в этом она была уверена. В конце концов, ведь Томо так и поступил.

Саёко с самого детства была привязана к нему. С возрастом это чувство постепенно превратилось в любовь. Томо, со своей стороны, не чувствовал к Саёко неприязни, но весьма сомнительно, чтобы его чувства были так же серьезны, как ее. Тем не менее он принимал ее любовь. Расчетливые родители Томо, полагая, что брак этот послужит гарантией получения большей части наследства Инугами, делали все, чтобы снискать расположение Саёко и понуждали своего сына к тому же.

Но вот все изменилось. Саёко, эта курочка, которая должна была принести золотые яички, вдруг стала не нужна, зато вокруг Тамаё, которую прежде просто не замечали, засиял золотой ореол. Неудивительно, что Томо и его родители тут же переменились: стали холодны как лед с Саёко и принялись бесстыдно лебезить перед Тамаё.

В тот вечер Саёко, очевидно, пришла, чтобы разузнать, какие чувства таит в своем сердце Тамаё. Должно быть, для нее это было невыносимым унижением, но она не смогла удержать себя и не прийти, потому что с самого утра душу ее терзали боль и тревога. Теперь, когда Такэ умер, вероятность того, что Тамаё выберет в мужья Томо, возросла многократно, потому что из двух оставшихся претендентов один – Киё – был уродом с обезображенным лицом.

Однако какими словами обменялись две женщины в покоях Тамаё, для нас навсегда останется тайной. Легче было бы вызвать на откровенность каменную статую, чем принудить Саёко говорить об этом; а Тамаё, и без того скрытная, молчала, не желая своими словами опозорить Саёко.

Как бы то ни было, разговор двух женщин продолжался около получаса. Проводив Саёко, Тамаё тут же направилась к дверям спальни. Ее флигель, как уже говорилось, был устроен на западный манер, и в спальне имелся один-единственный вход – через гостиную. Тамаё не терпелось лечь и уснуть, и поэтому, как только Саёко удалилась, она вошла в спальню и щелкнула выключателем, находившимся на стене возле двери. И тут же в ужасе закричала.

Вот как на следующий день Тамаё описала происшедшее инспектору Татибана:

– Да, именно так. Едва включила свет, как кто-то бросился из спальни прочь. Это было так неожиданно, что я не разглядела деталей, но, совершенно точно, это был мужчина в солдатской форме. Пилотка у него была надвинута на лоб, а лицо он закрывал шарфом. Так что единственное, что я четко помню, – это его горящие глаза. Он налетел на меня, как вихрь, и я закричала. Тогда он отшвырнул меня в сторону и бросился из гостиной в коридор. Об остальном вы знаете от других.

– Зачем этот человек прятался в вашей комнате? Как вы думаете?

– Есть одно предположение, – ответила Тамаё. – Вчера ночью, вернувшись к себе, я сначала этого не заметила, потому что со мной была Саёко, и только потом поняла, что кто-то рылся в гостиной. Хотя ничего и не пропало, думаю, он что-то искал здесь, а тут появились мы с Саёко, и он спрятался в спальне. Видите ли, в спальню ведет единственная дверь, а окна в ней все закрыты. Если бы он попытался открыть окно, это было бы слышно. И ему ничего другого не оставалось, как только ждать там, пока не уйдет Саёко.

– Понятно. В этом есть смысл. Но что искал этот человек? Что именно ему могло понадобиться?

– Понятия не имею. Но, что бы это ни было, это должно быть что-то очень небольших размеров, потому что он открывал даже ящички, в которых могут поместиться только кольца и серьги.

– И все же ничего не пропало.

– Ничего.

А теперь вернемся к рассказу о действиях незваного гостя после того, как он выбежал из комнаты Тамаё. Крик Тамаё был услышан даже в самых отдаленных уголках просторной виллы Инугами, и, что важно, именно это обеспечило всем членам семьи алиби. Во-первых, Киё был в своей комнате во флигеле Мацуко – факт, который подтвердили не только Мацуко, но также и настоятель Ояма. Ояма остался ночевать на вилле Инугами и был занят разговором с Мацуко у нее в комнате, когда они услышали крик.

Настоятель так описал случившееся:

– Да, было это где-то в половине одиннадцатого. Мы с госпожой Мацуко беседовали в ее комнате, как вдруг услышали громкий женский крик. Господин Киё выбежал из своей комнаты и сказал, что это голос барышни Тамаё, и, не обувшись, прямо так, босиком, бросился в сад. Мы удивились и вышли за ним на веранду, но его уже не было видно. Тьма была такая, хоть глаз выколи, да еще, к несчастью, как раз в этот момент опять полил дождь.

С другой стороны, Тораноскэ вместе с Такэко все еще бодрствовал у тела сына – это подтвердили три служанки, которые прибирались после службы. Тораноскэ, услышав крик, даже не пошевелился.

И наконец, Томо и его отец Кокити собирались уйти к себе. Это засвидетельствовала не только жена Кокити, Умэко, но две служанки, пришедшие стелить постель. Томо, услышав крик, побелел как простыня и бросился из комнаты, не слушая предостережений матери. Кокити побежал за ним.

Ближе всех к тому месту была, конечно, Саёко. Она вышла из комнаты Тамаё, успела дойти до середины коридора, ведущего в центральную часть дома, когда, услышав крик, в тревоге бросилась обратно. Открыв дверь в пристройку Тамаё, она увидела две тени, борющиеся в дальнем конце коридора. Одна тень – человек в военной форме, другая – Макака.

– Что? Вы хотите сказать, что Макака боролся с человеком в военной форме? – спросил инспектор Татибана.

Понятно, чему он так удивился. Заподозрил, что человек в форме был Макака, и вдруг его версия развалилась.

– Да, никаких сомнений. Я не только видела их собственными глазами, я даже разговаривала с Макакой сразу же после того, – пояснила Саёко.

Во время схватки мужчины поменялись местами, и, воспользовавшись своим положением, человек в форме выпрыгнул в окно – в конце коридора было французское окно, за ним балкон, ведущий в сад.

– Я бы мог догнать его, но побоялся за барышню, – объяснил Макака, описывая свои действия в тот вечер.

Слишком много нехорошего произошло в последнее время, вот Макака и решил в ту ночь ходить вокруг виллы дозором. Он ошибся, думая, что поминальная служба продлится до утра, а потому и не знал, что она уже закончилась и Тамаё вернулась к себе. Потом он услышал крик.

– Я чуть из кожи не выскочил, вот что. Взбежал на балкон, потом внутрь через балконную дверь и налетел на этого парня – одежка на нем была солдатская. Не, лица я не разглядел. Он прятал его за шарфом.

Макака и Саёко, которая поспешила в гостиную, хлопотали вокруг Тамаё, когда прибежали Томо и его отец Кокити. Все спорили о том, что делать, как вдруг раздался другой крик – высокий протяжный вопль откуда-то снаружи. Все в ужасе уставились друг на друга.

– Кажется, это кричал мужчина, – охнула Тамаё.

– Да, – пробормотал Томо с испуганными глазами, – где-то в стороне лодочного сарая.

– Наверное, это Киё, – прошептала Саёко дрожащим голосом, а Тамаё вскочила на ноги.

– Идемте, – сказала она. – Идемте туда. Макака, возьми фонарик.

Лило как из ведра. Все выскочили под дождь, и тут к ним присоединились Тораноскэ и Ояма.

– Что случилось? Что за крик? – рявкнул Тораноскэ.

– Не знаем, – ответил Томо. – Мы подумали, что это может быть Киё.

И они бегом пустились к наблюдательной площадке.

Оказалось, кричал действительно Киё. Он лежал на спине у подножия лестницы, ведущей на площадку; первой на него наткнулась Тамаё, точнее, споткнулась в темноте о распростертое тело и чуть не упала.

– Здесь кто-то лежит, – сказала она. – Макака, дай фонарик.

Едва луч фонаря осветил лицо Киё, все вскрикнули и инстинктивно отпрянули. Киё не был мертв, только без сознания. Но когда он упал, маска, должно быть, слетела. Он лежал, выставив на всеобщее обозрение свое отвратительное лицо; оно было точно созревший и лопнувший гранат – красновато-черная бесформенная масса плоти вместо носа и щек. Саёко вскрикнула и закрыла глаза. Но Тамаё почему-то продолжала внимательно всматриваться в ужасающее лицо.

Томо точит когти

На другой день Киндаити был вызван в поместье Инугами и, услышав от инспектора Татибана о событиях минувшей ночи, стал как-то слишком задумчив.

– А что рассказал Киё, инспектор?

– Он говорит, что услышал крик Тамаё и бросился из дома, увидел, как кто-то бежит к наблюдательной площадке. Пустился за ним, но у подножия лестницы его вдруг свалил сильный удар.

– Понятно.

– Сегодня утром он совершенно расстроен тем, что все вволю нагляделись на его изуродованное лицо, пока он лежал без сознания. Может быть, и не тем, что его видели другие, а тем, что его видела Тамаё, – вот что его страшит.

– Никто не знает, куда делся человек в военной форме?

– Нет, пока нет, но не беспокойтесь, у нас маленький город, и мы обязательно все и скоро узнаем.

– Есть доказательства тому, что он пробрался в дом снаружи?

– Да. Он наследил грязными ногами по всей гостиной Тамаё и в спальне, а вот снаружи ничего не найдешь. Сами понимаете, ночью еще лило, и следы смыло дождем, так что сказать, как он вошел в дом и куда сбежал, невозможно.

– Ночное происшествие, инспектор, говорит о многом. Доказывает, что этот человек, репатриированный солдат, упорно скрывающий свое лицо, действительно существует, и он не житель этого дома, разыгрывающий две роли, как мы думали.

– Да, я это уже понял. Но, господин Киндаити, кто он такой? Какую роль играет в этой пьесе?

Киндаити покачал головой.

– Не знаю. Знал бы, смог бы раскрыть это дело. Одно ясно: это кто-то, тесно связанный с кланом Инугами. Он ведь сообщил в гостинице токийский адрес Инугами. А этой ночью смог найти комнату Тамаё.

Татибана озадаченно уставился на Киндаити.

– А это значит, что он прекрасно знает план виллы?

– Вот именно. Эта вилла устроена так странно и сложно, что я, к примеру, хотя и бывал здесь уже не раз, до сих пор не могу в ней разобраться. Если он задумал обыскать именно комнату Тамаё, значит, план дома ему хорошо знаком.

Татибана молчал, размышляя. Потом, глубоко и с шумом вздохнув, заявил решительно, словно стараясь убедить самого себя:

– Все это выяснится, как только мы его поймаем. Да, изловить его – вот лучший выход из положения. Поначалу, должен признаться, мы кое-что в расследовании упустили, полагая, что он живет в доме и разыгрывает две роли. Однако теперь-то нам известно, что все обстоит иначе. Уж теперь-то мы изловим его, очень скоро.

Однако дело пошло не совсем так, как наметил инспектор. Несмотря на все старания, полиции не удалось разнюхать, куда подевался репатриированный солдат. Зато очень скоро выяснилось, откуда он явился.

Немало людей видело, как человек, соответствующий описанию, сошел с поезда в Верхнем Насу вечером пятнадцатого ноября, то есть в день убийства Такэ. Скорее всего, он приехал из Токио, поскольку поезд был токийский. Больше того, несколько свидетелей видели, как он тащился по дороге из Верхнего Насу к Нижнему.

Эти факты вроде бы указывают на то, что ему что-то было нужно именно в Верхнем Насу, а не в Нижнем. В Нижнем Насу поезд тоже останавливается, так что он спокойно мог бы проехать еще одну остановку, чтобы попасть туда. Однако путь от Верхнего Насу до Нижнего он проделал пешком и остановился в гостинице «Касивая», и у него наверняка были причины, по которым он не остановился в Верхнем Насу.

Еще несколько человек заметили солдата после того, как он покинул гостиницу, и трое из них клялись, что видели его в горах за городом. Полицейские обшарили те места, но снова вернулись с пустыми руками. Наверное, покинув гостиницу, он весь день скрывался в горах и с наступлением ночи вернулся на виллу Инугами. Там он обшарил комнату Тамаё, оглушил Киё и сбежал. Однако где он скрывается, так и осталось неизвестно.

Словом, прошло пять дней, семь дней – полиция сбилась с ног в поисках, – и вот наступило двадцать пятое ноября, десятый день после убийства Такэ. В этот день произошло второе страшное убийство. И причиной его стала опять красавица Тамаё.

К двадцать пятому ноября горы над озером Насу уже приобрели зимний облик. День ото дня вершины хребта Хидо, вдали за озером, становились все белее, иной раз по утрам вода у берега подергивалась тонким ледком. Но выдавались и погожие дни, такие светлые и ласковые, какие, верно, бывают только в это время года, когда воздух, быть может, чересчур прохладен, зато солнце согревает человеческую душу.

В тот день Тамаё хотелось солнечного света, и она вышла покататься по озеру на своей гребной лодке. Разумеется, одна, ни слова не сказав даже Макаке, потому что после того случая с лодкой он наотрез отказывался отпускать ее на озеро. Несмотря на запрет, она все-таки улизнула, как ребенок, который тайком сбегает из дома, чтобы поиграть.

После того случая Тамаё чувствовала себя как крепость в осаде. День за днем она подвергалась артиллерийскому обстрелу со стороны подозрительных полицейских, а члены клана Инугами испепеляли ее взглядами ненависти, злобы и неистовой ревности. Она уже задыхалась в этом окружении.

Но оскорбительней всего был брак, который Томо и его семейство пытались навязать ей. Раньше они и смотреть на нее не хотели, а теперь бесстыдно, если так можно сказать, виляют хвостами и таскаются за ней по пятам. Тамаё передергивало от отвращения.

На озере впервые за долгое время Тамаё почувствовала, как светлеет у нее на душе. Она даже подумала: вот бы бросить все, забыть обо всем и плыть, плыть, все дальше и дальше и без конца. Ветер был немного свеж, но солнце теплое и ласковое. Вскоре она оказалась на середине озера. Сезон осеннего лова рыбы, наверное, уже закончился, потому что на озере не было ни единой лодки, кроме рыбацкого баркаса, забросившего сети у Нижнего Насу. Вокруг царили покой и молчание послеполуденного часа.

Тамаё осушила весла, легла на спину и вытянулась. Давненько она не смотрела вот так в небо, такое восхитительно высокое, недостижимое. Она лежала, глядя в зенит, и ей казалось, что она возносится на небеса. Тамаё медленно прикрыла веки. И слезы, брызнув, увлажнили ее ресницы.

Она и сама не знала, сколько времени так пролежала, как вдруг вдали послышался шум моторки. Сначала Тамаё не обратила на это внимания, но шум приблизился, она села и огляделась. Это был Томо.

– Вот вы где. А я вас обыскался.

– Что-нибудь случилось?

– Пришли инспектор Татибана и этот Киндаити, хотят, чтобы мы все собрались, у них какое-то важное сообщение.

– В таком случае я возвращаюсь.

Тамаё снова взялась за весла.

– Нет, на гребной лодке слишком долго, – сказал Томо, подъезжая ближе. – Садитесь. Инспектор, кажется, очень торопится. Говорит, нельзя терять ни минуты.

– Но лодка…

– Мы после пошлем за ней кого-нибудь. Давайте-давайте, садитесь. Нельзя задерживаться, не то инспектор, чего доброго, рассердится.

Ни в словах Томо, ни в его поведении не было ничего неестественного, да и то, что он говорил, казалось вполне правдоподобным. Тамаё попалась на крючок.

– Хорошо. Будь по-вашему.

Тамаё подгребла к моторке.

– Положите весла в лодку, – сказал Томо. – Если их унесет, потом не отыщешь. Я придержу моторку, а вы переходите Осторожно…

– Да, все в порядке.

Тамаё казалось, что она все делает правильно, шагнула – и в этот момент одна из лодок сильно накренилась.

– Осторожно!

Она споткнулась и налетела на Томо. Он протянул руку, словно чтобы помочь ей. Но тут же рука закрыла ей нос носовым платком, смоченным в какой-то жидкости.

– Что вы делаете? – Тамаё отчаянно сопротивлялась, но Томо держал ее крепко, и мокрый платок прижимался плотнее и плотнее к ее носу. Она вдохнула, и кисло-сладкий запах бросился ей в голову.

– Нет… нет… – Сопротивление Тамаё постепенно слабело, и вскоре она в объятиях Томо погрузилась в глубокий сон.

Томо осторожно отвел растрепавшиеся волосы с ее лица, потом легко поцеловал в лоб и оскалился в усмешке. В глазах его горело желание, он сглотнул и облизал губы, как голодный зверь. Потом уложил Тамаё на днище лодки, нагнулся, заводя мотор, и направил моторку в сторону, противоположную вилле Инугами.

Кроме одинокого ястреба, парившего в поднебесье медленными, ленивыми кругами, никто ничего не видел.

Человек из тени

Километрах в четырех от Насу на противоположном берегу озера есть уединенная деревушка под названием Тоёхата. Небогатая деревушка, в которой еще можно было выжить во времена хорошего спроса на шелковичный кокон. Теперь же, когда экспорт шелка упал, как никогда, деревня словно вымерла. Конечно, не только Тоёхата – все деревни в окрестностях озера Насу оказались в таком же бедственном положении.

По западной околице деревни протекал ручей, и там, где он впадал в озеро, земля и песок, приносимые им, образовали отмель, которая с каждым годом расширялась, наступая на озеро. Отмель покрывали заросли тростника, сейчас засохшего и уныло колышущегося на ветру.

Среди этих зарослей и проскользнула лодка в устье ручья. Томо убавил газ и огляделся своими наглыми глазками – вокруг только мертвый неприютно качающийся тростник. Ни души ни на рисовых, ни на шелковичных полях – урожай давно убран. Только все тот же одинокий ястреб, кружа в небе, глядит на него с высоты.

Ухмыльнувшись про себя своей удаче, Томо пригнулся, словно прячась от чужих глаз, и направил лодку вверх по извилистой протоке между зарослями. Вскоре впереди, поднимаясь из тростника, показался дом в европейском стиле, когда-то, очевидно, великолепный, но теперь пришедший в полный упадок.

Откуда взяться такому дому в таком месте? Всякий, впервые его увидевший, задавался этим вопросом, но все очень просто. Деревня Тоёхата – то самое место, откуда вышел клан Инугами, а дом среди деревьев – первоначальное их обиталище. Однако неудобства деревенской жизни в конце концов понудили Сахэя перевести центр управления делами в Верхний Насу. Там он и построил новую виллу.

С того времени дом в деревне Тоёхата пустовал, сохраняясь лишь как некий семейный памятник. Однако во время войны на его поддержание не хватало сил, и когда его последний хранитель был призван в армию, другого выхода не нашлось, как только дать ему потихоньку разрушаться. А уж после смерти Сахэя старый дом стал вовсе никому не нужен, его бросили, и он все больше и больше ветшал. Деревенские говорили, что в нем водятся привидения. К этому-то дому и направлялся Томо.

Ясно, что когда-то, в прежние дни, дом стоял прямо у озера. Но со временем растущая отмель отделила его от воды, и теперь он высился, одинокий, всеми брошенный, среди тростниковых будыльев.

Поднявшись вверх по ручью, Томо вогнал лодку в тростниковую гряду у дома. Здесь было мелко, зато илисто, и это сильно затрудняло продвижение. Наконец Томо удалось провести моторку сквозь тростниковые дебри, он спрыгнул на сухой берег, спугнув при этом каких-то птиц – они с шумом взлетели из зарослей.

– Проклятие! Что за… – испугался и разозлился Томо.

Так просто оставить моторку не годится – ее могут заметить, поэтому, взявшись за причальный тросик, он завел ее поглубже в тростники, где и спрятал. Наконец, расслабившись, утер пот со лба и взглянул на лицо Тамаё, лежащей без сознания на дне лодки. И весь затрепетал. Как она красива в своем невинном сне! Волосы чуть растрепаны – следы недолгой борьбы, пока не подействовало снотворное, – но даже это не портит ее красоты. Солнечные лучи, проникшие сквозь тростник, золотыми зайчиками танцевали на ее щеках, чуть влажных от пота. Дыхание у нее было слегка учащенное.

Томо сглотнул в предвкушении, затем торопливо оглянулся, словно кто-то смотрел через его плечо на эту восхитительную красу. И снова застыл, сидя на корточках на тростниковой кочке и пожирая глазами спящую в лодке Тамаё. С одной стороны, это было зрелище, созерцать которое он никогда не устал бы; а с другой, он никак не мог решиться и потому волновался. Согнувшись среди тростников, Томо кусал ногти и всматривался в лицо спящей Тамаё. Он был как ребенок, затеявший какую-то шалость, но страшащийся довести ее до конца. Необычайная красота его жертвы нервировала его все сильнее.

– А, наплевать! Какое это имеет значение? Все равно рано или поздно она будет моей. – Бормоча про себя, Томо схватил Тамаё и поднял на руки. Моторка резко накренилась, гольцы замельтешили в иле среди тростника.

Тяжелое теплое тело на его руках, девственный запах, подобный аромату свежесорванного плода, биение крови под ее шелковистой кожей – Томо задохнулся от вожделения. С раздувающимися ноздрями и налитыми кровью глазами он нес Тамаё сквозь тростник. Он взмок, пот струился по его лицу, несмотря на свежесть ноябрьского воздуха.

В зарослях тростника виднелись остатки деревянной изгороди, некогда выкрашенной в белый цвет, а теперь упавшей и гниющей под слоем ила и земли. То, что было за изгородью, выглядело не менее удручающим – сад, погребенный под мертвыми листьями. Торопливо перешагнув через изгородь, Томо с Тамаё на руках осторожно ступал по мертвой листве, подкрадываясь все ближе и ближе к пустому дому, точно лиса с добычей в зубах. Ему совсем не нужно, чтобы его увидели, никто не должен его видеть – он поминутно останавливался и настороженно оглядывал то озеро, то берег.

Вдруг, затаив дыхание, замер. Целую вечность стоял он так, пригнувшись среди тростника, неподвижный, как камень, и поводил глазами. Его охватило сильнейшее ощущение – кто-то откуда-то за ним наблюдает.

Минута, другая. Сердце у Томо бешено билось. Жгучий маслянистый пот выступил на лбу. Но нет, ничего не происходит. Все тихо, как прежде, и единственное, что слышно – шелест тростника на ветру. Томо поднял голову и пристально вгляделся в одно из окон дома. Он был уверен: что-то шевелится в том окне.

Дуновение ветра, и, словно в ответ, отсыревшие занавески затрепетали в оконном проеме. Уже не тряпки, а жалкие ошметки тряпок бились о раму при малейшем движении воздуха. Их даже не украли, такие они были драные, единственные уцелевшие в этом старом брошенном доме.

Увидев пляску занавесок, Томо раздраженно щелкнул языком и двинулся дальше. Потом, оглядевшись, с быстротой зверя выпрыгнул из тростника и бросился через веранду в прихожую.

Запах плесени ударил в нос. Паутина свисала со стен и потолка, как праздничные гирлянды. Озеро было обиталищем бесчисленных насекомых, и пауки повсюду раскидывали свои тенета, ожидая богатой добычи. Едва Томо ворвался в дом, все пленные создания, еще живые, принялись бить крыльями, отчего края свисающей паутины бешено задрожали, как в бурю. Его чуть не оглушил отвратительный запах, похожий на вонь протухшей рыбы

Томо оглядел прихожую и начал подниматься по лестнице, как вдруг заметил нечто, от чего похолодел и замер. Кто-то недавно поднимался по этой лестнице – на ступени отпечатался грязный след.

Томо, не дыша, в ужасе уставился на этот след, как будто увидел чудовище. Но вскоре, заметив, что вся прихожая и лестница испещрены множеством свежих следов, успокоился и глубоко вздохнул. Конечно, вспомнил он, ведь полицейские осматривали этот пустой дом в поисках репатриированного солдата. Значит, следы, скорее всего, принадлежат им. С облегчением Томо поднялся по лестнице, стараясь как можно меньше шуметь, потому что даже скрип подошвы, отдаваясь эхом по всему дому, леденил ему кровь.

Второй этаж казался таким же ветхим, как первый. Все стекла разбиты, и не осталось ни единой целой двери.

Наверное, Томо изучил дом заранее, потому что он прямиком направился к одной из дверей, пинком ноги распахнул ее и вошел в комнату с Тамаё на руках. Унылая, пустая комната, лишенная каких бы то ни было украшений, – только и была в ней кровать со стальной рамой и крепкий на вид стул в углу. На кровати лежал продранный соломенный матрас, из которого клочками торчала набивка, ну и, само собой разумеется, никаких там простыней и одеял. Комната являла собой образ разрухи и запустения.

Томо осторожно положил Тамаё на соломенный матрас. Вытирая пот, струящийся по лицу, он продолжал озираться. Все, кажется, идет гладко. Никто не знает, что он привез Тамаё в тот заброшенный дом. Все будет решено здесь и сейчас, и когда все кончится, остальное пойдет по его плану, сколько бы Тамаё ни кричала и ни сетовала. А потом и эта женщина, и деньги, и власть – все будет принадлежать ему.

Томо затрепетал от волнения, точно воин, идущий в битву, во рту пересохло, колени ослабели. Дрожащими руками он снял галстук, сорвал с себя куртку и рубаху, бросил их на стул. В комнате было слишком светло, от этого ему стало как-то не по себе, но, к его сожалению, на окне не осталось ни ставней, ни занавесок. Кусая ногти, Томо некоторое время оглядывал комнату, пытаясь приступить к задуманному, потом пробормотал:

– Ха, да какое это имеет значение? Никто не видит. И потом, сама дама крепко спит.

Наклонившись над кроватью, Томо начал снимать с Тамаё одежду, один предмет за другим. Когда нежная покатость ее плеч и очертания пышных грудей открылись перед ним, Томо уже не мог сдерживаться. Пальцы его дрожали, как в лихорадке, дыхание прерывалось.

Вот тут-то он и уловил один-единственный звук – что-то стукнуло, потом скрипнула половица. Томо отпрыгнул от кровати, как кузнечик, и сосредоточился, слушая и глядя, застыв в ожидании атаки. Но больше ничего не услышал.

Однако тревога не отпускала Томо, и он решил осмотреть дом. Ничего подозрительного не нашлось – только крысиное гнездо в углу кухни, полное новорожденных крысят.

«Так вот что это было – крысиный писк», – подумал он.

Щелкнув языком от отвращения и снова поднявшись по лестнице, Томо подошел к двери комнаты. И тут же замер. Минуту назад, выходя, он оставил дверь открытой. Как же получилось, что теперь она закрыта? Может быть, захлопнулась от порыва ветра?

Взявшись за ручку, Томо осторожно отворил дверь. В комнате как будто ничего не изменилось. Успокоившись, он подошел к кровати, как вдруг его как молнией ударило. Кто-то прикрыл обнаженные груди Тамаё ее же одеждой!

Томо застыл как вкопанный, не смея пошевелиться. Прямо скажем, человеком смелым он не был; нет, на самом деле он был необычайно труслив. Стало быть, сегодняшнее предприятие потребовало от него чудовищной решимости, но даже начав осуществлять свой замысел, он постоянно дергался.

Томо взмок, во рту пересохло, в горле саднило. Он хотел что-то произнести, но язык у него словно узлом завязался, и он смог наконец выдавить из себя только одно:

– Кто… кто здесь?

И тут, словно в ответ, он услышал, как по другую сторону двери, ведущей в соседнюю комнату, скрипнула половая доска. Да, в другой комнате кто-то был. Почему он не посмотрел раньше? Глаза, которые следили за ним из окна, не были плодом его воображения. Кто-то, неизвестно кто, прятался в этом доме, в соседней комнате. Почему он не проверил раньше?

– Кто тут? Выходите! Кто тут прячется?

Дверь начала открываться – медленно, мало-помалу. Потом Томо увидел фигуру мужчины, стоявшего там – мужчины, похожего на репатриированного солдата, в пилотке, низко надвинутой на лоб, и лицо его скрывалось под шарфом.

Час спустя на вилле Инугами Макака получил странную телефонограмму.

– Алло. Это Макака? Я должен быть уверен, что разговариваю с Макакой. Я? Не важно, кто я. Я просто хочу сообщить вам о барышне Тамаё. Вы найдете ее в брошенном доме в деревне Тоёхата. Вы ведь знаете дом, в котором когда-то жили Инугами. Поднимитесь по лестнице, первая комната налево. Пожалуйста, приезжайте за ней немедленно. Но тревоги не поднимайте, потому что ей будет неловко, если люди об этом узнают. Так что лучше вам проделать все одному; да, еще вы, наверное, найдете ее крепко спящей, но не волнуйтесь. Действие снотворного кончится, и она проснется. Понятно? Я на вас рассчитываю. Помните, приезжайте как можно скорее. До свидания.