Текст книги "Клан Инугами"

Автор книги: Сэйси Екомидзо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

Череда совпадений

– Понятно. Значит, вы не могли и не хотели выдать Сизуму полиции и, надеясь, что все останется втайне, вернулись в Насу, пряча лицо, и на время нашли пристанище в гостинице «Касивая».

– А зачем, господин Киндаити, зачем Киё прятал лицо? – спросил инспектор Татибана.

– Инспектор, это же очевидно. Киё в маске уже устроился на вилле Инугами. Если бы настоящий господин Киё был узнан кем-то из горожан, поползли бы слухи о двух Киё, и все его усилия пошли бы прахом.

– А, понятно…

– Да, еще: то, что господин Киё прятал лицо, оказалось очень полезным позже, хотя, конечно, в то время он об этом не думал. Как бы то ни было, устроившись в гостинице, господин Киё ушел часов в десять вечера, прокрался на виллу Инугами, тайком вызвал Киё в маске, то есть Сизуму, и свиделся с ним. Господин Киё, где вы с ним встретились и поговорили?

Киё затравленно огляделся.

– В лодочном сарае, – тихо сказал он.

– В лодочном с-сарае! – Уставившись широко раскрытыми глазами на Киё, Киндаити радостно почесал голову. – Значит, прямо под местом преступления! Кстати, господин Киё, как вы собирались поступить с Сизумой?

– Я… я… – В дрожащем голосе Киё звучала такая скорбь, будто он проклинал этот мир и обвинял род человеческий. – Я сильно просчитался. В газете, которая мне попалась, ни слова не было о том, что двойник мой изуродован и носит гуттаперчевую маску. Вот я и подумал, что просто и без проблем поменяюсь местами с Сизумой. Разумеется, я собирался отдать ему большую часть состояния, но с Сизумой случилось то, что случилось, – это было для меня полной неожиданностью, и поменяться местами незаметно стало совершенно невозможно. Пока мы обсуждали, как нам поступить…

– Господин Такэ пришел на наблюдательную площадку на крыше лодочного сарая, а следом за ним пришла барышня Тамаё, верно?

Киё мрачно кивнул. Все в комнате насторожились, понимая, что подошли к кульминации всей этой истории.

– Такэ и Тамаё проговорили, наверное, минут пять, как вдруг там, над нами, послышались странные звуки, шарканье ног, словно шла борьба. Потом кто-то взбежал на крышу, раздался глухой стук, словно кто-то упал на спину, а вслед за этим – шаги вниз по лестнице. В окно лодочного сарая мы увидели Макаку и Тамаё, без оглядки бегущих к дому. Макака поддерживал Тамаё. И тут же от стены лодочного сарая отделилась темная фигура. Это была… это была…

– Это была ваша матушка, да?

Киё закрыл лицо руками. Все, затаив дыхание, глядели на Мацуко, но она продолжала все так же неторопливо вертеть в руках свою длинную трубку, и лицо у нее было все то же – невозмутимо каменное. Зато в глазах Такэко горела жажда крови.

Киндаити повысил голос.

– Господин Киё, возьмите себя в руки. Это ведь самый важный момент. Ваша матушка поднялась на площадку, да?

Киё слабо кивнул.

– Кажется, Такэ уже начал спускаться, потому что голоса раздались на середине лестницы, потом они вернулись на крышу. И тут же послышался тихий стон и звук падения, а матушка, это мы видели, стремглав сбежала по лестнице. Мы с Сизумой затаились, ничего не понимая, и ждали, но Такэ так и не спустился, и вообще его не было слышно. Тогда мы потихоньку прокрались наверх и увидели…

Киё снова закрыл лицо руками. Кто упрекнет его за эту горькую, унизительную, нестерпимую боль – ведь тогда перед ним лежал мертвый Такэ, убитый его родной матерью. Можно ли представить себе зрелище более чудовищное? У всех в комнате сжались липкие от пота кулаки, и, что бы там, на крыше, тогда ни происходило, Киндаити был не в силах понуждать Киё к продолжению рассказа.

– Тогда вы с Сизумой совершили чудо перевоплощения, поменявшись местами, а для этого воспользовались маской и шарфом. Мне представляется, что это предложил именно Сизума.

Киё слабо кивнул.

– Да, роли поменялись. Прежде я упрекал Сизуму, а он был потрясен, подавлен и не знал, что делать. Потом наши роли поменялись. Сизума не был дурным человеком, но мою мать и теток он ненавидел. Он потребовал, чтобы я остался в стороне и уступил ему место Киё Инугами. Он сказал, что женится на Тамаё и унаследует состояние. «Если ты откажешься, – сказал он, – я расскажу в полиции, что твоя мать убийца».

Вот безвыходное положение! Если Киё попытается занять свое законное место, его мать обвинят в убийстве. А чтобы уберечь ее, ему придется отречься от своего имени, от своего положения и богатства и даже от возлюбленной в пользу другого человека, придется прожить всю жизнь прячась в тени. Кто и когда стоял перед таким мучительным выбором?

– И вы согласились на его условия?

Киё снова слабо кивнул.

– Да, согласился. Это единственное, что я мог сделать. Но тут Сизума вспомнил о скандале с отпечатком руки, что разразился в тот вечер. Матушка отказалась наотрез, это избавило его от необходимости сделать свой отпечаток, но теперь, после убийства, клан непременно настоит на своем, и самозванство его откроется. И тогда, решая эту задачу, он подумал о гуттаперчевой маске. Он приказал мне надеть ее и на один-единственный день стать Киё.

Какая причуда судьбы! Именно Мацуко надела гуттаперчевую маску на лже-Киё. И разве могла она предположить, как этой маской в конце концов воспользуются?

Киё вздохнул, словно всхлипнул.

– Я был готов согласиться на все. Я был как пьяный и покорился всему. Сизума ушел с площадки, нашел где-то самурайский меч и вернулся. Я ничего не понял и спросил у него, что он собирается делать, а он сказал: «Спасти твою старую даму. Чем жесточе преступление, тем меньше в нем заподозрят женщину».

Киё не мог заставить себя описать дальнейшее, и Киндаити не заставлял его. Худые плечи Кокин Миякава дрожали, она сидела и думала об ужасном поступке своего сына.

Глубоко вздохнув, Киё продолжал:

– Теперь я понимаю, что Сизума, наверное, сделал это не только ради спасения моей матери, но и во исполнение проклятия своей матери. Как бы то ни было, после того как он отрезал голову Такэ, мы обменялись одеждой, я надел эту жуткую гуттаперчевую маску. Сизума спросил у меня, где я остановился, я сказал ему о гостинице «Касивая» и о том, что я во избежание сплетен скрыл свое лицо. Он хлопнул в ладоши и рассмеялся. «Прекрасно, – сказал он. – Значит, на завтра ты останешься здесь и займешь мое место, а я пойду в гостиницу «Касивая» и займу твое».

Киндаити обратился к инспектору Татибана.

– Инспектор, вы понимаете? То, что господин Киё прикрывал лицо шарфом, очень пригодилось. Пятнадцатого и шестнадцатого ноября была разыграна пьеса для двух актеров, они играли друг друга в этом доме и в гостинице. Закутанный по самые глаза Сизума мог не опасаться, что кто-нибудь в гостинице заметит ужасную рану на его лице.

И как же все это удивительно! Сколько совпадений, совпадений и случайностей! И все же связать их воедино и сплести из них такую интригу – для этого требуется необыкновенный ум. Таким умом обладал Сизума, который и выстроил всю эту чудовищную интригу.

– Переодевшись в мою одежду и закрыв лицо шарфом, Сизума спустился по лестнице и вывел из сарая лодку. Я опустил обезглавленное тело Такэ и меч с крыши в лодку, и Сизума поплыл через озеро. По его приказу я приставил голову Такэ хризантемовой кукле, а потом пробрался в комнату, которую он мне указал.

Киё совсем обессилел. Глаза остекленели, туловище покачивалось, и голос все чаще прерывался. Видя это, Киндаити продолжил за него:

– Вот что случилось ночью пятнадцатого. А на следующий день была проведена экспертиза отпечатков – и вот это застлало мои глаза туманом, буквально ослепив. Ведь нет иного, более надежного способа для подтверждения личности человека, чем отпечаток руки или пальцев, а поскольку мне и в голову не приходила возможность столь дерзкого розыгрыша, я попался в ловушку, поверив, что Киё с изуродованным лицом и есть Киё Инугами. Эта уверенность стала главной ошибкой в моих умозаключениях. Но вы, барышня Тамаё, вы-то знали об обмане, да?

Тамаё удивленно посмотрела на Киндаити.

– Когда результаты экспертизы были объявлены и мы выяснили, что Киё в маске действительно подлинный Киё Инугами, вы дважды что-то хотели сказать. Что вы хотели сказать?

– Вот оно что… – сказала Тамаё, побледнел – Я… знала. Нет, не так. Не знала, а чувствовала. Всем своим существом ощущала, что человек, который прячет свое изуродованное лицо под этой маской, не Киё. Наверное, это можно назвать женским чутьем.

– Или чутьем любящей женщины?

Киндаити сказал это, а Тамаё негромко вскрикнула и вспыхнула, но взяла себя в руки и продолжала:

– Можно сказать и так. Нет, это именно так. Во всяком случае, я настолько не сомневалась, что этот человек не Киё, что была просто ошеломлена, услышав, что отпечатки тождественны. На мгновение мне почудилось – этот человек с изуродованным лицом, может быть, он и в самом деле… И вот…

– И вот?

– Мне хотелось сказать: «Снимите маску. Снимите вашу маску и дайте мне увидеть ваше лицо».

Киндаити даже застонал.

– Если бы вы сделали это! Если бы вы это сделали, то не случилось бы по крайней мере всех остальных убийств.

Тамаё безутешно повесила голову. Киндаити расстроился.

– Нет, нет. Я вас не виню. Это моя вина. Что ж, продолжим, господин Киё. Ночью вы снова поменялись местами с Сизумой, да?

Киё молча кивнул.

– Вы встретились с ним в лодочном сарае, обменялись одеждой, оглушили его ударом, как было вам приказано, и сбежали. А Сизума снял с себя маску и выставил напоказ свое лицо нарочно, чтобы продемонстрировать всем, что он – это он, человек с изуродованным лицом.

Киё снова кивнул, но в этот момент вмешалась Тамаё:

– Киндаити, но кто же был в моей комнате той ночью?

– Разумеется, Сизума. Он вернулся в дом раньше времени. Все еще были на поминальной службе по господину Такэ, а он прокрался в вашу комнату.

– Но зачем?

– Теперь, когда Сизума мертв, об этом можно только гадать, но я полагаю, что он искал часы – карманные часы с отпечатком его пальца.

– Ах! – воскликнула Тамаё, закрыв рот рукой. Для нее тоже все стало на свои места.

– Сизума никак не думал, что отпечаток руки Киё может оказаться в таком месте, как святилище Насу. Однако во время спора об отпечатке руки вечером пятнадцатого он, очевидно, догадался о том, что вы заполучили отпечаток его пальца на часах. Сизума использовал господина Киё, и семья получила отпечаток руки. Он справедливо полагал, что, единожды получив его, они никогда не станут требовать повторения. Но вот если бы вы принесли эти часы и сравнили отпечаток пальца на них с отпечатком руки настоящего господина Киё из святилища Насу, его план провалился бы. Ему необходимо было найти часы. Это значит, что шестнадцатого числа Сизумы не было здесь, в этом доме, иначе он знал бы то, что вы сообщили утром: вы отдали часы Такэ вчера вечером, и куда они делись, неизвестно. И знаете, я все еще не могу понять, куда они подевались.

– Они у меня, – прозвучал холодный голос Мацуко.

Открыв шкатулку, стоящую на подносе и полную щипаного табака, она выудила из-под листьев золотые карманные часы, положила их на татами и толчком отправила Киндаити. Все глаза следили за этой золотой вещицей, которая, крутясь, скользила по полу, и у всех волосы встали дыбом, потому что все воочию увидели самое верное доказательство вины – тот, у кого обнаружились эти часы, и был убийцей Такэ.

Мацуко криво улыбнулась.

– Я ничего не знала об этом отпечатке. Но когда я ударила Такэ в спину, он сперва пошатнулся, потом упал, и часы выскользнули у него из кармана. Подобрав их, я поняла, что это те часы, которые Киё… лже-Киё… отказался починить Тамаё. Я совершенно не знала, почему они оказались у Такэ, но что-то мне в этом не нравилась, вот я и решила прихватить их и спрятать.

И снова случайность! Ведь Мацуко не знала истинной роли этих карманных часов, когда решила их спрятать. Цепочка совпадений, какие нередко случаются в жизни.

Да, многие загадки в деле Инугами уже получили свое объяснение, но о многом еще предстоит узнать.

Безутешный странник

– Благодарю вас, госпожа Мацуко. Теперь, когда часы нашлись, все встало на свое место. – Киндаити смущенно откашлялся и повернулся к Киё. – Господин Киё, полагаю, мы выяснили все, что касается первого убийства. Давайте перейдем ко второму. У вас очень усталый вид. Так что, наверное, лучше я буду задавать вам вопросы, а вы отвечайте по мере возможности. Хорошо?

Киё слабо кивнул.

– Итак, не знаю, где вы прятались после того, как покинули эту виллу ночью шестнадцатого ноября. Однако двадцать пятого ноября, в день, когда произошло второе убийство, вы находились в заброшенном доме в деревне Тоёхата. Вы видели, как господин Томо принес в дом барышню Тамаё и пытался овладеть ею. Вы выскочили из своего укрытия, бросились на него, и в конце концов вам удалось привязать его к стулу. Потом вы позвонили Макаке, верно?

Киё ответил безжизненным голосом:

– Да, я думал, что Макака, когда примчится спасать Тамаё, он и Томо тоже развяжет.

– Понятно. Но Макака не обратил внимания на мольбы Томо и отвез домой только барышню Тамаё, и прошло немало времени, прежде чем господину Томо после долгих усилий часов в семь-восемь удалось высвободиться. Скинув путы, он надел исподнюю рубашку, рубаху, куртку и так далее и поспешил прочь. А поскольку Макака взял его моторку, он отправился домой на гребной лодке, оставленной Макакой.

– Что! Вы хотите сказать, что Томо в тот вечер вернулся на виллу? – удивленно воскликнул инспектор Татибана.

– Да, инспектор. Вы видели ссадины от веревки на коже Томо. Чтобы появились такие повреждения, веревка должна быть затянута не слишком туго. Но когда мы нашли господина Томо, связанного и с кляпом во рту, она просто врезалась ему в кожу. Это значит, что кто-то еще раз привязал его. Да еще пуговица от его рубашки – она оказалась в руках у барышни Саёко, но если она с того самого дня не покидала поместья, стало быть, нашла ее где-то здесь, в доме, либо в саду. Вот я и подумал, что господин Томо должен был вернуться в тот вечер и был убит здесь.

Инспектор Татибана согласился, тяжко вздохнув.

– Получается, что это Киё отвез труп обратно в заброшенный дом?

– Думаю, что так и было. Господин Киё, мне хотелось бы услышать об этом от вас. Зачем вы пришли в этот дом той ночью?

Плечи у Киё задергались, и, вперив в татами остекленевший взгляд, он тихо заговорил:

– Это было совпадение. Опять проклятая случайность. Оставив брошенный дом в деревне Тоёхата, я понимал, что туда мне больше возвращаться нельзя. Я был совершенно уверен, что Томо не видел моего лица, но полиция, конечно же, сразу выяснит, что здесь побывал репатриированный солдат, и постарается выследить его. Прежде я прятался то здесь, то там – что-то мне мешало покинуть эти края, но тут подумал, что ничего мне другого не остается, как уехать, может быть, в Токио. Однако для этого мне нужны были деньги – и довольно много денег. Поэтому, надеясь обсудить все это с Сизумой, я снова пробрался в поместье и свистнул ему. Один раз таким способом он мне выдал какую-то сумму. И в ту ночь Сизума тут же вышел на свист, и мы встретились, как всегда, в лодочном сарае. Когда я рассказал, что случилось и что я хочу уехать в Токио, он приободрился, потому что давно хотел, чтобы я убрался из этих мест подальше. Мы разговаривали, а тут к воротам канала со стороны озера кто-то подплыл на лодке и, обнаружив, что они заперты, перебрался через дамбу в сад. Мы насторожились и, выглянув из окна сарая, увидели, что это Томо.

Киё смолк, но тут же продолжал:

– Я был удивлен, я ведь думал, что Макака непременно развяжет его и что Томо давно уже дома. Вид у него был измученный и растерзанный. Миновав сарай, он потащился к дому. Мы молча смотрели ему вслед, как вдруг из темноты за его спиной появились две руки и набросили ему на шею что-то вроде веревки.

Киё снова смолк и утер трясущейся перевязанной рукой пот со лба. Жуткое молчание воцарилось в комнате. Черное пламя ненависти полыхало в глазах Умэко и Кокити.

– Борьба кончилась в мгновение ока, Томо рухнул на землю. Человек, удушивший Томо, вышел из тени, склонился над телом, потом выпрямился и огляделся. И я… я…

– Узнали, кто это?

Киё кивнул и снова содрогнулся.

Какая ужасная шутка судьбы – Киё стал свидетелем еще одного чудовищного преступления своей матери. Разве это не наихудшая участь, которая может выпасть на долю человека?

– В ту ночь… – Так начала Мацуко, совершенно не обращая внимания на свирепые взгляды присутствующих. Голое ее был лишен всякой интонации, словно она читала стихи по памяти. – Как раз в середине урока игры на кото мне зачем-то понадобилось зайти в комнату Киё. Не знаю, известно ли вам, что круглое окно в этой комнате выходит на озеро. Я вошла в комнату, окно было открыто, и совершенно случайно я увидела, что какая-то лодка подплывает к берегу. Лодка исчезла за лодочным сараем, но я поняла, что это, должно быть, Томо – потому что еще только вечерело, когда Умэко забеспокоилась, куда он подевался. Я потихоньку вышла из флигеля, подождала в тени и увидела, что к дому идет действительно Томо. Я сняла веревочный шнур с пояса кимоно и набросила ему на шею сзади. Он, должно быть, ужасно ослабел, потому что почти не сопротивлялся.

Мерзкая улыбка появилась на губах Мацуко. Умэко разразилась истерическими слезами, но Киндаити, не обращая на это внимания, спросил:

– Вы поранили правый указательный палец о пуговицу на рубашке Томо, не так ли? Тогда-то пуговица и оторвалась?

– Наверное. Я этого не заметила. Только вернувшись в комнаты, я поняла, что поранила палец. Кровь, к счастью, сразу же прекратилась, и я продолжала играть на кото, несмотря на боль. Но госпожа Кокин, кажется, видела меня насквозь. – Снова уголки рта Мацуко приподнялись в ужасной улыбке – улыбке хладнокровного убийцы.

Киндаити обратился к Киё:

– Господин Киё, пожалуйста, продолжайте.

Киё угрюмо взглянул на Киндаити, но продолжил свое чудовищное повествование:

– Когда мать исчезла, мы с Сизумой подбежали к Томо. Отнесли его обратно в лодочный сарай и попытались как-то оживить его дыханием рот в рот, но это не помогло. Сизума, опасаясь, что его долгое отсутствие может вызвать подозрения, вернулся в дом, а я в отчаянье все еще пытался оживить Томо. Примерно через полчаса Сизума вернулся, спросил, удалось ли мне это. Я ответил отрицательно, и тогда он сказал, что нельзя оставлять тело на территории поместья. «Отвези его обратно в деревню Тоёхата, – сказал он. – Сними с него рубашку и привяжи его к стулу, как было до того. Пусть думают, что его убили там». Сказав это, он дал мне денег, чтобы я мог уехать в Токио, и струну от кото, вместе с указаниями, на что ее употребить.

Голос Киё дрогнул и стал еле слышным. Но, собравшись с последними силами, он отрывисто заговорил:

– А что еще мне оставалось делать? У меня не было иного выбора, кроме как повиноваться ему. Сизума открыл ворота канала, снаружи мы нашли лодку, на которой приплыл Томо, положили тело в нее, и я погреб к деревне Тоёхата. Сизума закрыл за мной ворота. Добравшись до заброшенного дома, я устроил труп Томо, как мне велел Сизума, потом пешком дошел до Верхнего Насу и тут же уехал в Токио. А дальше… дальше, пока мне на глаза два дня назад не попалась вечерняя газета, я просто бродил по Токио, бесцельно, безнадежно, снедаемый чернейшей скорбью и болью.

Внезапно из глаз Киё потекли слезы.

Выбор Сизумы

Вечерние тени, наверное, удлинились, потому что капель, еще недавно так громко звеневшая, стихла, и в углах большой комнаты постепенно скапливался холод. Киндаити поежился не столько от холода внешнего, сколько от дьявольских деяний Мацуко, от; жестокости судьбы и злосчастных обстоятельств, постигших Киё, – они леденили ему душу.

Но не время предаваться печали. Он снова повернулся к Мацуко.

– Госпожа Мацуко, теперь ваша очередь. Надеюсь, вы нам все расскажете.

Мацуко пронзила Киндаити хищным взглядом, скривила губы и ответила:

– Разумеется, расскажу. В конце концов, чем больше я расскажу, тем меньше вины будет на моем дорогом сыне.

– В таком случае, пожалуйста, не начнете ли с убийства Вакабаяси.

– Вакабаяси? – Мацуко удивленно вскинулась, потом фыркнула и сказала: – Ах да, этот. Совсем забыла – ведь это случилось, когда меня не было в Насу. Что ж, именно я заставила Вакабаяси сделать копию завещания. Сначала он упорно отнекивался, но я грозила ему, обхаживала его, и в конце концов, поскольку он был мне кое-чем обязан, он не смог отказаться. Он сдался. Можете себе представить, в какой я была ярости, когда прочла завещание. Во мне кипело негодование и ненависть к Тамаё, с которой так щедро обошлись в завещании только потому, что она потомок благодетеля отца, – в куски готова была ее разорвать, и этого мне было бы мало. Тогда-то я и решила: Тамаё должна умереть. Если я что-то решила, я иду до конца. Испробовала всякого рода маленькие хитрости – подбросила гадюку в спальню, испортила тормоза в машине, продырявила лодку – но всякий раз мне портил дело Макака.

Она пососала трубку.

– Через некоторое время я поняла, что не все так просто – Вакабаяси кое-что заметил. Он, похоже, был влюблен в Тамаё, и когда с ней стали происходить такого рода неприятности, он заподозрил меня. Это никуда не годилось. Мне было все равно, что случится потом, но тогда я не могла допустить, чтобы стало известно, что я тайком прочла завещание. Перед отъездом в Хакату на встречу с Киё я подарила Вакабаяси пачку сигарет, одна из которых была отравлена. Но даже я не рассчитывала, что она сработает в такой удачный момент.

Мацуко мерзко, презрительно хохотнула.

– Где я достала яд? Прошу прощения, об этом я умолчу. Не стану причинять неприятности кому-то еще. Как бы то ни было, после этого я отправилась встречать Киё и по дороге внимательно изучила завещание. И решила не убивать Тамаё. Поняла, что если Тамаё умрет, Киё получит полный контроль над делами фирмы Инугами, но остальное-то состояние будет поделено на пять частей, и Киё достанется только одна пятая, а отродью Кикуно Аонума – в два раза больше

Ее ярость до сих пор не утихла – Мацуко громко скрипнула зубами.

– Тогда я вновь и внимательней перечитала завещание и поняла, что отродье Кикуно наложит лапу на часть состояния только в двух случаях: если Тамаё умрет или если она откажется выйти замуж за одного из трех внуков и так потеряет права на наследство. Вот тут-то до меня дошло, как точно отец все рассчитал. Он слишком хорошо знал нас. Он знал, что мы постараемся избавиться от Тамаё, и воспользовался историей с Кикуно Аонума, чтобы это предотвратить. Прекрасно понимая, как мы ненавидим Кикуно с ее сынком, он все выстроил так, что дал нам единственный способ лишить это ничтожество, это отродье Кикуно его части наследства – оставить Тамаё в живых. Как он был изобретателен!

Киндаити тоже это понимал. Вот почему, узнав, что Тамаё несколько раз подряд подвергалась опасности, но всякий раз выходила сухой из воды, он довольно долго не мог избавиться от подозрения, что все эти покушения на ее жизнь подстроены и разыграны самой Тамаё и что именно она, соблазнив Вакабаяси, тайком прочла завещание.

– Что ж, Тамаё пришлось оставить в живых, – продолжала Мацуко, – она обязательно должна была выйти замуж за Киё. Но тут я не сомневалась – она это сделает. Я-то знала, что Киё ей нравится – да нет, на самом деле я прекрасно понимала, что он ей более чем нравится. Я приехала в Хакату в полной уверенности, что все уже улажено. Но когда я увидела его лицо, эта уверенность развеялась дымом. Вообразите мое потрясение, мое отчаянье, когда я увидела это лицо.

Она горько вздохнула. Киндаити осторожно подтолкнул ее к дальнейшему:

– Простите, что прерываю вас, но… неужели вы совсем не заподозрили, что человек с изуродованным лицом – самозванец?

Мацуко уставилась на Киндаити горящими глазами.

– Господин Киндаити, я, возможно, упрямая женщина, но разве не ясно, что даже я не привела бы в дом самозванца, зная, что он самозванец, и не совершила бы ради него все эти ужасные деяния? Нет, я его не раскусила. Конечно, случалось порой кое-что, вызывавшее недоумение, но он объяснил мне, что из-за контузии потерял память о прошлом, и я ему поверила. Да, один случай и вправду сбил меня с толку – тот вечер, когда от него требовали оттиска его руки. Я вышла из себя, я отказывалась подчиняться требованиям, но втайне ждала, что Киё наконец скажет свое слово, согласится. А он воспользовался моим упорством и так и не сделал этого оттиска. В тот раз, должна признаться, я почувствовала что-то неладное. В голове у меня мелькнула мысль, что, может быть, Такэ и Томо правы и он – самозванец, но я выбросила эти подозрения из головы. На другой день Киё сам пожелал этого, я была потрясена, а когда отпечатки оказались тождественны, пришла в восторг – мне показалось даже, что я вот-вот упаду в обморок – и я устыдилась своих, пусть мимолетных, сомнений. После этого я уже ни в чем не сомневалась до тех пор, пока…

Помолчав, она продолжала:

– Что ж, вернемся к моей истории. Увидев, как ужасно изувечено его лицо, я поняла, что не могу привезти его домой в таком виде, потому что Тамаё наверняка отвернется от него с отвращением. И вот, сидя в Токио, я обдумывала возможные варианты и в конце концов заказала эту гуттаперчевую маску. Я велела сделать ее точной копией прежнего лица Киё, чтобы Тамаё, вспомнив старые дни, могла привязаться к нему.

Мацуко вздохнула.

– И все эти ухищрения ни к чему не привели, даже мне было совершенно ясно, что Тамаё невзлюбила его. Теперь-то я понимаю почему: она чуяла в нем незнакомца. Но откуда мне было это знать? И я поняла, что заставить Тамаё остановить свой выбор на Киё будет нелегко, пока Такэ и Томо не умрут.

– И вы шаг за шагом стали осуществлять свой план.

Ужасная улыбка явилась на губах Мацуко.

– Именно. Я же сказала, что, решившись на что-то, я всегда иду до конца. Впрочем, позвольте заметить, что в случае с Такэ и с Томо я не слишком старалась скрыть следы своих преступлений. Единственное, чего мне хотелось – это убить их обоих. Мне было все равно, пусть меня посадят или даже казнят. Я просто хотела убрать этих двоих с дороги моего сына. Собственная жизнь меня не заботила.

Да, без сомнения, она не лгала – таков был мотив преступлений, совершенных этой необыкновенной, дьявольской женщиной-убийцей.

– И очень удивились, когда поняли, что кто-то идет по вашим следам и заметает их.

– Конечно, я была удивлена, но, честно говоря, мне это было почти безразлично. А тревожило меня как раз то, что Киё в маске, как мне казалось, причастен к этим уловкам. Я беспокоилась за него, и одновременно мне чудилось в этом что-то зловещее. Мы с ним ни разу не говорили об этом, но сама легкость, с какой он скрывал улики моих преступлений, порой делала его в моих глазах каким-то жутким чудовищем.

Киндаити повернулся к инспектору Татибана.

– Инспектор, вы понимаете? Она вовсе не пыталась скрыть свои преступления. Два соучастника подчищали за убийцей, стараясь направить следствие по ложному следу. Вот почему так сложен и тем интересен был этот случай.

Инспектор кивнул и, подавшись вперед, к Мацуко, сказал:

– Теперь, госпожа, давайте наконец перейдем к убийству Сизумы. Это, разумеется, дело только ваших рук.

Мацуко кивнула.

– Почему же вы решили убить его? Вы обнаружили, кто он такой?

Мацуко снова кивнула.

– Да, я узнала, кто он. Но позвольте мне прежде рассказать, как я это узнала. Итак, Такэ и Томо больше не было – мы победили. И я стала пилить Киё в маске, я требовала, чтобы он сделал предложение Тамаё. А он почему-то отказывался.

Инспектор Татибана нахмурился.

Интересно, почему? Из слов Киё ясно, что Сизума намеревался занять место Киё и жениться на Тамаё.

В этот момент Киндаити, бешено и с самозабвением чесавший голову, вдруг произнес, ужасно заикаясь:

– С-Сизума с-собирался с-сделать это, но т-только д-до двадцать шестого ноября, к-когда было найдено т-тело Т-томо. – Киндаити, наконец осознав, как звучит его речь, с трудом сглотнул и взял себя в руки. – Но после того, как нашли тело Томо, господин Ояма, настоятель святилища Насу, сообщил нам невероятное – тайну, скрытую в китайском сундучке. Мы узнали, что барышня Тамаё – не внучка благодетеля господина Инугами, а родная внучка господина Инугами. А это означало, что Сизума не может жениться на Тамаё.

– Почему же? – Инспектор никак не мог сообразить, и Киндаити ответил с улыбкой:

– Что тут непонятно, инспектор? Сизума – сын господина Инугами, а барышня Тамаё, как оказалось, – внучка господина Инугами. Он дядя, а она его племянница.

– Вот теперь все понятно! – вскричал инспектор. – Ясное дело, Сизума просто не знал, как ему поступить. – Он вытер свою толстую шею большим носовым платком.

Киндаити выразительно вздохнул.

– Да. Теперь-то ясно, что взрывоопасное открытие господина Оямы стало кульминацией в этом деле. Перед Сизумой стоял выбор. Официально ни Сизума, ни барышня Тамаё не считались родственниками господина Инугами, так что легко могли получить разрешение на брак. Но сам Сизума, зная об их кровном родстве, не мог этого сделать. Судя по словам господина Киё, Сизума не был каким-то особенным злодеем, им владело только желание отомстить, и поэтому ему мешали угрызения совести, свойственные всем людям.

Снова глубоко вздохнув, Киндаити повернулся к Мацуко.

– Кстати, госпожа Мацуко, когда именно вы обнаружили, что он – Сизума?

– Около половины одиннадцатого вечера двенадцатого числа. – Мацуко улыбнулась не без горечи. – В тот вечер мы в очередной раз спорили, спорили о Тамаё. Спор разгорался все сильнее и достиг такого накала, что он наконец не выдержал и сообщил всю правду, почему он не может на ней жениться. Как я теперь понимаю, он решил, что, открыв мне истину, он ничем не рискует – я не смогу ничего сделать, поскольку ему известна моя тайна. Но вы можете себе представить мое потрясение, мою ярость. Комната пошла кругом перед моими глазами. Я продолжала расспрашивать его, выяснять всякие детали, но потом он, очевидно, заметил, какое у меня лицо, вскочил и попытался сбежать. На этом все кончилось. Когда я очнулась, он лежал мертвый, а я сжимала в руке пояс от кимоно, пояс, которым я его удавила.

Кокин вскрикнула и упала на татами.

– Какой ужас, какой ужас! Вы дьявол, вы злой дух из преисподней. Как могли вы совершить такое?

Кокин содрогалась, захлебываясь слезами, но Мацуко и глазом не моргнула.

– Ничуть не жалею, что убила его, – сказала она. – Я знала, что рано или поздно это произойдет, и я сделала только то, что должна была сделать тридцать лет тому назад. Но если поразмыслить, этот мальчик явно родился под несчастливой звездой, не правда ли? А скольких трудов мне стоило вытащить его тело! Господин инспектор, господин Киндаити, ну скажите, разве жизнь – не насмешка? Убивая Такэ и Томо, я ничуть не заботилась о том, чтобы скрыть дела рук моих. Я ведь думала: пусть забирают меня, если им так охота. И всякий раз кто-то хитро покрывал мои преступления. А на этот раз, когда мне вовсе не хотелось, чтобы меня схватили, когда у меня возникло страстное желание еще немного пожить на этом свете – помощи ждать мне было неоткуда.