Текст книги "Леди Джен, или Голубая цапля (др. перевод)"

Автор книги: Сесилия Витс Джемисон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

Глава 10
Подозрения тети Моди

– Пешу! – обратилась однажды тетя Модя к мужу, когда тот, уставший от дневных работ, укладывался спать. – Угадай, о чем я продумала сегодня весь вечер?

– Трудный вопрос! – ответил с улыбкой Пешу. – Я никогда не думал, что ты на размышления теряешь напрасно время!

– Но ведь это не часто со мной случается, – заметила тетя Модя, усмотрев упрек в ответе мужа. – Но, право, эта мысль гвоздем засела в моей голове. Меня ужасно интересует приемыш госпожи Жозен. В судьбе ее есть что-то подозрительное. Что ребенок не из семьи Жозенов, за это я поручусь головой! На днях как-то я зашла в магазин Жозен купить для Мари ленту. Спрашиваю: откуда в ее доме появилась хорошенькая малютка? «Это наша родственница по Жозенам», – сухо ответила мадам Жозен и сразу перевела разговор. А сегодня я своими глазами видела, когда Пепси надевала на девочку свежее платьице, на рубашечке и юбочке вышитые две буквы: «J.» и «С.». Помни: «J.» и «С.». Не далее, как в конце прошлой недели, я опять зашла в магазин мадам Жозен. Смотрю: она ведет себя неестественно – юлит около меня, расспрашивает, когда назначена свадьба Мари, говорит, что у нее есть кое-какие вещи превосходной работы, которые она хотела бы показать. Затем вынула из шкафа большую картонку и достала оттуда кипу дамского белья. «Ваша барышня, – сказала она, – выходит замуж, необходимо дать ей отличное приданое: так не хотите ли купить у меня это белье? Я дешево отдам».

«Моей дочери батисты не по плечу», – возразила я, перебрав превосходные изделия. На каждой, даже самой маленькой, вещи вышит вензель «J.C.»– те же буквы, что и на белье ребенка. С плутовками церемониться нечего! Я прямо так и брякнула: «Откуда, скажите на милость, могли попасть в ваши руки эти вещи?»

«Это все принадлежало покойной матери Джен, – проговорила Жозен, лицемерно вздыхая. – Мне хочется продать лишнее. Девочка еще маленькая: пока вырастет, белье истлеет; гораздо полезнее вырученные деньги употребить на ее воспитание».

«А что же вы сделаете с вензелем? Придется убирать с каждой вещи „J.“ и „С.“», – сказала я, умышленно делая акцент на обе буквы и выжидая, что старуха на это ответит. Ты ведь знаешь, какая я увертливая.

«О, мадам Пешу! – воскликнула Жозен. – Как вы не поняли: ведь „J.C.“ обозначает «Жозен Комилла» – инициалы нашей родственницы. Вензель же вышит так вычурно, что и не разберешь. Право, купите рубашки, я вам уступлю!»

«Нет, – возразила я, – не куплю! Это белье слишком тонко для нашей девочки». – А про себя подумала: неужели бы я позволила нашей Мари носить ворованные вещи?

– Тише, тише, Модя! – остановил ее муж. – На тебя могут подать в суд за клевету.

– Нет, это я ее подведу под суд! И это будет справедливо! Пусть-ка Жозен докажет, когда и как умерла мать малютки? Кто был свидетелем ее смерти? Послушаешь только, что девочка рассказывает, – поневоле призадумаешься. Намедни, возвращаясь со мной с фермы, девочка вспоминала, как они жили в прериях, рассказывала об отце, матери… Мне кажется, что Жозены украли этого ребенка…

– Полно, Модя, не увлекайся! Старуха Жозен совсем не такая дурная женщина, – заметил миролюбивый Пешу. – У нее негодяй сын – это правда! Эдраст – вылитый отец! Я даже слышал, что он и теперь под арестом за какое-то нехорошее дело. Но мать тут ни при чем.

– Хорошо! Посмотрим, посмотрим! – не переставала горячиться тетя Модя. – Одна улика у меня есть верная – это вензель на белье. Что вещи помечены буквами «J.C», а не «С.J.» – за это головой отвечаю.

– Знаешь, что мы сделаем? – сказал Пешу, немного поразмыслив. – Будем следить за девочкой, и если что – нибудь заметим, я тотчас объявлю себя ее адвокатом. Ты скажи своей сестре Маделон, чтоб и она немедленно сообщила, если заметит что-нибудь подозрительное. Я буду знать, что тогда делать.

– Ну, теперь я спокойна относительно ребенка, – сказала тетя Модя, любуясь мужем. – Каждый в городе знает, что если Пешу взялся хлопотать о каком-нибудь деле, то, значит, дело правое.

Жутко стало бы мадам Жозен, если бы она слышала эти отзывы о ней. По правде сказать, ее и без того постоянно мучили угрызения совести. Чудилось, что за нею следят и в чем-то подозревают. Несмотря на старание быть как можно любезнее, предупредительнее со своими покупателями и соседями, Жозен как-то не везло. Посетителей в лавке было много, торговля шла бойко, но покупатели были с ней холодны, неохотно вступали в разговор и никогда не задерживались в магазине. А ей так страстно хотелось внимания и почета!

Главным предметом гордости Жозен был сын. Всегда щегольски одетый, хорошо причесанный, с драгоценными перстнями на руках, он целыми днями бродил по кофейням, трактирам, заходил в парки или бродил по тем улицам, где было больше народа, привлекая к себе внимание платьем и ослепительной белизны батистовым бельем, а главное – изящными часиками с вензелем «J.C.»; по примеру матери, он объяснял, что это их фамильная драгоценность.

Кроме Эдраста, Жозен гордилась и малюткой – леди Джен, для которой двери в домах всех соседей были открыты настежь. Посетители магазина Жозен нередко шли туда единственно для того, чтобы полюбоваться прелестным ребенком. Это удовлетворяло тщеславие, но не самолюбие Жозен. Она видела, что леди Джен больше привязана к Пепси, к Маделон и даже к старику Жерару, чем к ней, своей тетке Полине. Девочка была с ней покорна и почтительна, но никогда не ласкалась к ней.

– Змееныша я выкормила! – говорила Жозен, видя из окна, как малютка направлялась к своей приятельнице Пепси. – Чего-чего только я не делала для этой девчонки: недосыпала, недоедала, ухаживала за ней во время болезни! А чем она мне отплатила за это? Чем вознаградила мои заботы и хлопоты?.. Гордячка этакая! Приди только случай – в грязь втопчет! Вот так всегда отплачивают за добро! Оставь я ее в тот вечер вместе с матерью на улице, они больше бы меня ценили, чем теперь. Кто знает, может быть, для меня и лучше бы было не связываться с ними…

Глава 11
Таинственный дом

Рядом с овощной лавочкой Жерара, на углу переулка находился небольшой дом с двумя окнами на улицу, которые всегда были плотно прикрыты ставнями. Никто не помнил, чтобы окна когда-нибудь отворялись. Домик был обнесен высоким зеленым забором, из-за него виднелась масса зелени и цветов.

Каждый день, какая бы ни была погода, леди Джен заходила навестить своего друга месье Жерара и затем продолжала прогулку до зеленого забора, где непременно останавливалась, любуясь разноцветными палевыми, красными и белыми розами, живописно окаймлявшими верх забора. Девочке очень хотелось, чтобы чья-нибудь рука сорвала несколько прекрасных цветов и бросила ей, или чтобы невидимые жильцы домика отворили калитку и позволили ей заглянуть в сад.

Не одна леди Джен – каждый, кто жил на улице Добрых детей, мечтал об этом. Каждому хотелось проникнуть в таинственный уголок. Мало кто из детей улавливал ту минуту, когда молочник или булочник приходили с товаром к загадочному домику. На стук отворялась калитка, и дама под вуалью принимала хлеб или кувшин с молоком. За эти несколько минут любопытные ребятишки успевали разглядеть за забором прелестный цветник и небольшой фруктовый сад. Днем, гуляя близ домика, леди Джен слышала веселое пение канарейки и мягкие звуки клавикордов, под аккомпанемент которых кто-то пел женским голосом, негромким, но выразительным, романсы и арии из старинных опер. Леди Джен, одаренная от природы музыкальным слухом и прекрасным голосом, могла часами наслаждаться этим пением.

Никто не подозревал, что леди Джен недурно поет. Только Пепси слышала, как девочка, сидя с ней, вполголоса пела колыбельные песни, услышанные от покойной матери. Трогательно было видеть, с каким умилением Пепси, прикрыв глаза, слушала, как ее маленький друг распевала:

 
Спи, дитя мое, усни!
Месяц в облачной дали
Мирный сон малютке шлет,
Звезд-ягняток стережет!
 

Но леди Джен никогда не пела в присутствии других, и если Мышка, к примеру, из любопытства прокрадывалась в комнату, девочка тотчас умолкала.

Каково же было удивление старого Жерара, когда, выйдя однажды из своей лавки, чтобы подышать свежим воздухом, он увидел леди Джен под окнами таинственного домика, которые, как всегда, были закрыты ставнями. Девочка держала на руках цаплю; длинные ноги птицы волочились по песку. В домике кто-то пел старческим, но все еще приятным голосом арию из старинной французской оперы, известной Жерару с молодости. Леди Джен стояла точно в забытьи, приподняв немного головку, она вторила исполнителю, да так правильно и чисто, что старик оторопел. Жерар приблизился к девочке, чтобы лучше слышать. Ей поразительно точно удавались рулады, звучание голоса сливалось с аккомпанементом клавикордов. Жерар в волнении скрылся в лавочке и не мог сдержать слез: столько музыка пробудила в нем воспоминаний.

«Такой прелестный голос не должен пропасть! Как жаль, что мисс д’Отрев так неприступна; я поговорил бы с ней, и она, конечно, согласилась бы заниматься с девочкой», – рассуждал старик сам с собою.

Но вот в лавочку вошла леди Джен с цаплей на руках. Вежливо поздоровавшись, она с утомленным видом села на скамеечку. Лицо ее было серьезно и озабоченно.

– Знаете ли, месье Жерар, что я вам скажу? – тихо проговорила она. – Мне очень хочется попасть в этот домик, хочется узнать: кто там поет?

– Я вам сейчас отвечу, моя маленькая леди. Вы спрашиваете, кто там поет? Это мисс Диана!

– Кто эта Диана?

– Диана – дочь мадам д’Отрев! Живут они вдвоем. Чем занимаются – не знаю.

– Они, вероятно, богаты? – продолжала леди Джен.

– Нет, нет, нет, они очень, очень бедны! – ответил Жерар. – Дедушка и отец Дианы умерли давным-давно, и теперь она живет здесь с матерью. Никто не помнит, когда обе дамы сюда приехали. Вот уже десять лет, как я живу на улице Добрых детей, и не помню, чтобы кто – нибудь из посторонних входил в дом или выходил оттуда. Мисс Диана, вероятно, по ночам, когда совсем темно, чистит скамейки перед домом; иначе трудно объяснить, когда она этим занимается. Изредка, рано утром, она заходит ко мне, чтобы купить пару апельсинов для матери.

– А если я рано-рано встану и буду ждать целый день, – как вы думаете, я увижу Диану?

– Может быть, и увидите. Могу вам сказать, маленькая леди, что раз в месяц мисс Диана, вся в черном, под густой вуалью, с темной картонкой в руках отправляется в город. Она выходит из дому с наполненной картонкой, возвращается домой – с пустой.

– Что же она носит в картонке, месье Жерар? – спросила леди Джен, еще больше заинтересовавшись рассказом.

– Не знаю, это ее секрет! – торжественно произнес старик. – Мисс Диана скрытный человек. Когда она ходит на базар? Из чего готовит себе еду? Не знаю, не понимаю! Я видел только, что им на дом приносят хлеб и молоко.

– Но ведь в саду у них так много цветов, птиц! Она каждый день играет на фортепиано, поет! – рассуждала вслух леди Джен. – Может быть, она совсем не голодна и не любит помногу есть?

– Очень может быть, моя маленькая леди, – улыбнулся Жерар, – мне это в голову не приходило; очень может быть!

– Ах, месье Жерар! А я совсем забыла. Пепси просила меня принести кочан капусты! – сказала леди Джен, возвращаясь к своим обыденным заботам.

Старик выбрал самый свежий кочан, а ей самой предложил в виде подарка сочный апельсин, и девочка ушла.

Глава 12
Новое знакомство

Однажды утром леди Джен была вознаграждена за терпеливое ожидание. Гуляя, как всегда, вдоль зеленого забора, она услыхала, что замок щелкнул, калитка отворилась, и пожилая женщина, высокого роста, сухощавая, с бледным лицом, остановилась у порога и сделала знак, чтобы девочка подошла.

В первую минуту леди Джен отступила несколько назад, думая, что незнакомая дама недовольна тем, что она прогуливается возле их дома. Но леди Джен поборола неловкость и с улыбкой подошла к калитке.

– Не хотите ли, милочка, к нам в сад посмотреть цветы? – спросила женщина, открывая калитку и предлагая девочке войти.

– Если можно, позвольте, – едва слышно произнесла леди Джен, вспыхнув от радости. – А Тони я могу взять с собой?

– Конечно! Мне любопытно увидеть эту птицу поближе. Я очень рада! – прибавила дама, опуская руку на плечо ребенка. – Я давно наблюдаю за вами.

– Наблюдаете? Как? Откуда? – спросила девочка и весело улыбнулась.

– Да сквозь отверстия в заборе; оттуда мне многое видно, даже больше, чем вы можете представить, – закончила дама и тоже улыбнулась.

– Значит, вы видели, как я хожу здесь и жду, жду… Ах, зачем вы раньше меня не позвали? – сетовала леди Джен. – Мне так давно хочется к вам заглянуть. Вы разве не слышали, как я вместе с вами пела?

– Нет, не слыхала.

– Это вас зовут мисс Диана?

– Да, меня. А как ваше имя?

– Мое? Леди Джен.

– Леди Джен? Леди? Да ведь так титулуют только людей знатного происхождения!

– Не знаю! Но меня папа всегда звал леди Джен.

Леди Джен отправилась за Дианой в дом. Небольшая стеклянная галерея вела в спальню поразительной чистоты. Там, рядом с высокой постелью, полуприкрытой шелковым занавесом, стояло удобное мягкое кресло, где сидела женщина, до того немолодая, что леди Джен никогда не приходилось видеть людей такого возраста. У нее были белоснежные, точно напудренные, волосы и морщинистое, худощавое лицо.

– Мама! Вот девочка с цаплей, о которой я вам часто говорю, – сказала Диана, пропуская перед собой леди Джен, и добавила – Это моя мама.

Старушка подала руку гостье, ласково погладила ее по волосам и спросила тихим, неровным голосом:

– Дитя мое, вы такая крошка, вам не тяжело носить на руках такую большую птицу?

– У Тони только ноги длинные, а она не тяжелая. Хотите ее подержать? – весело предложила леди Джен, протягивая старушке птицу.

– Нет, нет! Не надо, не надо! Я не хочу до нее дотрагиваться, мне только интересно, как она ходит. Ведь это журавль, не правда ли?

– Это – голубая цапля. Редкость, говорят! – заметила леди Джен, опуская птицу на пол.

– Да, в самом деле, это не журавль, – сказала Диана, критически рассматривая цаплю.

Цапля же, по обыкновению, поджала одну ногу и неуклюже прыгала на другой, что не делало ее привлекательной.

– Вот она у меня какая! Как только я захочу, чтобы она показала крылья, – сейчас же ножку подожмет и стоит, как каменная.

– А все-таки она и прехорошенькая, и престранная! – сказала Диана. – Мне хотелось бы вылепить такую птичку.

Она при этом вопросительно взглянула на свою старенькую мать.

– Не думаю, душа моя, – возразила дрожащим голосом старушка, – чтобы тебе удалось сделать с нее слепок. Посмотри, какие у нее тонкие ноги: никакой сургуч не выдержит – непременно будет колоться.

– Я попробую сделать ноги из проволоки и покрыть их сургучом, – рассуждала Диана, рассматривая единственную ногу, на которой в это время стояла Тони. – Посмотрите, мама: проволоки понадобится немного, и то в один ряд.

– Знаю, знаю, душа моя; но ты забыла о шерсти: ведь надо шерсть подобрать под цвет перьев.

– Мадам Журдан обещала прислать мне шерсти в кредит.

– Диана, Диана, какой риск! Представь себе, что работа не удастся, а ты израсходуешь шерсть. Советую не отказываться от утят и канареек: они у тебя выходят такими естественными! Как живые!

– Но, мама, мне уже надоело делать утят и канареек. Надо придумать что-нибудь новое, оригинальное!

– Прекрасно, я тебе не противоречу, особенно, если ты уверена в успехе. Но, повторяю, рискованно браться за новую модель и тратить материал, предназначенный для утят, на не известную никому работу. Обдумай это хорошенько, чтобы шерсть даром не пропала.

Пока длился разговор между матерью и дочерью, быстрые глаза малютки обежали комнату.

Спальня была крошечная. Пол обычный, крашеный, без ковра. На стенах не было украшений. На каминном выступе стояли образцы рукоделия мисс Дианы: искусственные деревца из проволоки, обмотанные зеленой шерстью разных оттенков. На ветвях этих деревьев довольно ловко были прикреплены птички из шерсти белого и желтого цвета. Желтенькие канарейки с носиками и лапками из сургуча, круглыми черными глазками из бисера были похожи на живых птиц. Леди Джен с нетерпением ждала, когда ей разрешат дотронуться до этих сокровищ.

– Ах, какая прелесть! – вздыхала она вполголоса. – Какие они мягкие, пушистые! Неужели это настоящие птички? Они гораздо красивее моей Тони. Ну, правда, Тони умеет прыгать и бежит ко мне, когда я ее зову, а эти птички мертвы.

Мадам д’Отрев и ее дочь с удовольствием следили, как радовался ребенок.

– Ты видишь, душа моя, – задребезжал старческий голос мадам д’Отрев, – ты видишь, что даже малышка сумела оценить твою гениальную способность подражать природе. Я всегда говорила, что твои птички удивительно натуральны! Дети не лгут, они искренни в своих похвалах, и если вещь хорошо сработана, они обязательно это оценят. Покажи ей утят, душа моя, непременно покажи! По-моему, они еще натуральнее, чем канарейки!

Грустное, всегда почти серьезное лицо Дианы просияло, когда леди Джен вне себя от восторга запрыгала и захлопала в ладоши при виде желтеньких, покрытых пухом игрушечных утят, расставленных на столе у окна, среди лоскутков яркой фланели, палочек сургуча и груды шерсти желтого цвета.

– Хочется вам их подержать? – спросила Диана, выбирая из группы пару утят.

Девочка молча протянула розовые ладони и, зажав пальчиками утят, принялась их гладить и целовать.

– Какие хорошенькие! – проговорила она.

– Да, они недурны, – скромно заметила Диана. – Вы угадали, для чего я их делаю?

Девочка отрицательно покачала головой.

– Для письменного стола. Я их буду пришивать к коврикам из разноцветного сукна, чтобы вытирать о них перья.

Диана, которую соседи считали аристократкой, изготовляла для игрушечной лавки мадам Журдан шерстяных канареек и утят; заработок нужен был, чтобы кормить свою старую мать и себя.

В этот день совсем неожиданно леди Джен приобрела новых добрых друзей.

Глава 13
Уроки музыки и танцев

В первый визит к д’Отревам леди Джен до того заинтересовалась работами Дианы, что не обратила внимания на фортепиано и и цветы, украшавшие вторую комнату.

Но придя к новым друзьям вторично вместе со своей любимицей – голубой цаплей, которая так неожиданно стала моделью, леди Джен критически отнеслась к старинному музыкальному инструменту. Осмотрев его со всех сторон, она робко спросила у Дианы:

– Скажите, пожалуйста: это фортепиано?

Диана, мастерившая в эту минуту из сургуча длинную ногу цапли, не поворачивая головы, ответила девочке:

– Да, душа моя, это – фортепиано. Ты когда-нибудь видала такие?

– Как же! Я даже играла дома. Мама меня учила. Но наш инструмент гораздо больше вашего, его называли роялем, и он не похож на ваше фортепиано.

Диана обменялась взглядом с матерью.

– А где вы, милочка, жили? – спросила она.

– В прериях.

– Да в каком месте? Где эти прерии?

– Не знаю, – отвечала девочка. – Далеко, далеко отсюда есть такое место; там кругом поля и луга, поля и луга, и много, много лошадей, овец. У меня там были свои маленькие барашки.

– Значит, та дама, с которой вы живете, не мама ваша? – спросила Диана.

– Она просто тетя Полина. Моя мама уехала и должна вернуться. Я думаю, что теперь уже недолго ждать.

Лицо маленькой девочки при этом вспыхнуло от радости.

– А вы любите музыку? – спросила ее Диана, чувствуя, что надо отвлечь девочку от этой темы.

– А разве вы не слыхали, как я пела, стоя под вашими окнами? – спросила Джен, с лукавой усмешкой глядя на нее. – Я нарочно пела как можно громче, чтобы вы меня услыхали и позвали в гости.

– Крошка моя милая! – сказала Диана, лаская девочку. Затем она, обернувшись к матери, произнесла по-французски – Мне хотелось бы учить ее музыке, если найдется время.

Леди Джен внимательно смотрела то на мать, то на дочь.

– Я ведь учусь французскому языку, – сказала она.

– Пепси дает мне уроки. Скоро вы сможете говорить со мной всегда по-французски: я знаю уже много фраз.

Диана рассмеялась.

– Значит, ты поняла, что я хочу учить тебя музыке? Ты согласна?

– Как! Вы хотите учить меня играть на фортепиано? – воскликнула девочка.

– Играть и петь. Всему научу.

– Хотите, я вам сейчас спою? – спросила, раскрасневшись от волнения, леди Джен.

– Хорошо, пой! А я пока докончу ногу Тони. А потом я и сама тебе спою.

Леди Джен закинула назад голову, подняла глаза немного кверху, и из груди ее полилась мелодия, до того музыкальная, что Диана всплеснула руками от восторга. Она забыла и шерсть, и ногу цапли, и беспрестанно крошившийся сургуч – сидела молча и слушала, как зачарованная. Ее мать, закрыв глаза, покачивалась в такт нежной колыбельной песне.

– У тебя прекрасный голосок! – воскликнула Диана, когда леди Джен окончила петь. – Ты обязана учиться! Я должна давать тебе уроки! Это преступление не развивать такой чудесный голос!

Мать и дочь начали обсуждать, как начать обучение девочки пению. А тем временем леди Джен с наслаждением разгуливала в саду среди душистых цветов.

Диана довольно долго не появлялась. Она вела с матерью разговор о том, сколько раз в месяц заниматься с леди Джен музыкой. Наконец было решено, что два часа в неделю следует посвящать занятиям.

Диана поспешила в сад сообщить леди Джен, что если ее тетка одобрит их план, то девочка может приходить на занятия каждую субботу от часа до трех.

– Вы будете у меня брать уроки музыки и пения, а после урока, если вам захочется, сможете посидеть в саду.

Леди Джен бросилась к Пепси сообщить эту радостную новость. К великому удивлению, всегда веселая и благоразумная, Пепси залилась слезами и припала к столу, усеянному скорлупой орехов.

– Пепси! Милая, милая Пепси! Что с вами? – воскликнула девочка, испугавшись нервного припадка приятельницы. – Скажите, в чем дело? – И, оттолкнув от себя цаплю, она тоже расплакалась.

– Я… я… ревную тебя! – проговорила, всхлипывая, Пепси, вытирая глаза платком. – Это глупо, я знаю, но что же мне делать?.. Мне не хочется, чтобы ты ходила к ним…

– Перестаньте, Пепси! Перестаньте! – уговаривала ее леди Джен. – Я люблю вас гораздо больше, чем Диану. Мне только хочется учиться музыке! Я буду стараться хорошо играть, но вас никогда, никогда не разлюблю!

– Я не хочу, чтобы ты меня разлюбила! Не хочу, чтобы кто-нибудь был тебе ближе, чем я! – кричала Пепси, покраснев и двигаясь на своем стуле в страшном возбуждении.

– Пепси, неужели вы на меня сердитесь? О, не сердитесь, прошу вас! Я не буду учиться музыке! Пепси, дорогая моя, хотите, я подарю вам цаплю! – И, говоря это, малютка старалась обнять своего друга за шею.

Последнее доказательство самоотверженности леди Джен так тронуло Пепси, и беспокойство ее точно рукой сняло.

– Крошка моя бесценная! – восклицала она, обнимая девочку и целуя ее. – Какая ты добрая, кроткая! А я-то злая эгоистка! Диана хочет тебе добра, а я отговариваю! Не заслуживаю я твоей любви, моя душечка! С моей стороны это низко – лишать тебя счастья!

В эту минуту в комнату стремительно вбежала Мышка. Увидав Пепси в слезах, она вспыхнула, и выражение ее лица стало злым.

– Мисс леди! Что вы такое с моей барышней сделали? Отчего она так горько плачет? Того и гляди, занеможет. Ее мама наказала мне присмотреть, чтобы с вами чего-нибудь не случилось, а вы разобидели до того нашу Пепси, что она вон как заливается! Да что это в самом деле!

– Тсс, Мышка, – остановила ее Пепси, – ты не должна осуждать Джен: виновата во всем одна я! Я ее приревновала к Диане и не хотела, чтобы она шла к ней учиться музыке.

Леди Джен, не вполне понимая причину такого внезапного гнева Мышки, начала горячо оправдываться по-своему:

– Я ее не обидела, Мышка! Она плачет потому, что думает, что я ее разлюбила. Видишь, в чем дело: Диана и ее мать – гордые француженки. Пепси думает, что если я буду к ним ходить, то также сделаюсь гордячкой. Вот почему она плачет.

– Слышите, люди добрые! – кипятилась Мышка. – Диана – гордая француженка! Скажите пожалуйста! Худая, бледная, точно из могилы встала, – это гордая француженка!.. Встанет ни свет ни заря, выйдет на улицу и ну – тереть скамеечку перед крыльцом! Уж она трет, трет ее кирпичом, точно работница.

– Если она сама чистит свою скамейку – значит, они очень бедны, – рассудила благоразумная Пепси, – а если бедны, то значит, не гордые.

Когда леди Джен попросила у мадам Жозен позволения заниматься музыкой с Дианой, та с радостью согласилась. Это было для нее неожиданностью, приятным сюрпризом. Шутка ли, мадемуазель д’Отрев берет к себе в ученицы ее племянницу! Это очень поднимет репутацию мадам Жозен. Нет сомнения, что и она сама рано или поздно войдет в этот дом.

Но никто из друзей леди Джен так восторженно не радовался ее успехам, как старый Жерар.

– Отлично, отлично, маленькая леди! – говорил он, потирая с улыбкой крошечные худые руки. – Вам везет, везет! Нечего сказать! Попасть в ученицы к такой высокообразованной учительнице, как Диана д’Отрев, – большое счастье! Она поставит ваш голос. Люди думают, что старик Жерар ничего не понимает, но ошибаются! Им и в голову не приходит, кем я был смолоду. Нет такого музыкального произведения, которого бы Жерар не слыхал в своей жизни. Когда я состоял при французской опере, насмотрелся и наслушался таких прелестей, каких иному не доведется узнать за всю жизнь.

– Разве вы состояли при французской опере? – перебила леди Джен, и глаза ее засверкали. – Пепси говорит, что я буду там петь со временем, мне будут дарить цветы… я буду ходить в белом атласном платье, ездить в коляске на белых лошадях…

– Очень может быть! Я ничему не удивлюсь! – сказал Жерар, с гордостью поглядывая на девочку, и лысая голова его склонилась набок, точно у внимательно слушающей птицы. – У вас такой голос, я вам скажу, от которого камни заплачут.

– О, месье Жерар, да когда же вы слышали мое пение? – с удивлением спросила девочка. – Я пела только при Пепси и при Диане, – где же вы были тогда?

– Я вас слышал, слышал, маленькая леди, – настаивал старичок, лукаво подмигивая. – Это было утром. Диана пела в доме, а вы ей вторили, на улице у ворот. Пели вы, как птичка, но не замечали, что я вас слушаю.

– Неужели? – сказала, смеясь, девочка. – Как я рада, что вы слышали, как я пою. Хотите, я вам когда-нибудь спою «Спи, дитя мое, усни»?

– С величайшим удовольствием! – сказал Жерар. – Я обожаю музыку. А я так давно не слыхал хорошей музыки, – прибавил он со вздохом, – так давно! Вы даже не поверите, маленькая леди, какой я был в те времена.

– Вы тогда не завязывали себе уши платком, месье Жерар?

– Как можно? Ведь теперь оттого они завязаны, что у меня «стреляет» в ушах.

– А вы не носили фартук? Не штопали чулок? – допрашивала леди Джен, которой очень хотелось знать, в чем старик изменился.

– Носил ли я фартук? – расхохотался старик Жерар, поднимая руки кверху. – Конечно, нет! Я был, что называется, красивый молодой человек: черные волосы мои слегка кудрявились, и – хотите – верьте, хотите – нет – я щеголял в черных шелковых панталонах, носил лакированные башмаки с бантами.

– Неужели, месье Жерар, неужели? – спрашивала леди Джен, причем маленькое личико ее так и сияло от радости. – Воображаю, как вы были красивы! Но у вас тогда не было овощной лавочки?

– Конечно, нет; я тогда занимался совсем другим. Я же вам сказал: я был, что называется, красивый, изящный джентльмен!

– Чем же вы занимались, месье Жерар?

– Я был профессором, моя маленькая леди.

– Профессором! Что это за слово?

– Профессором называется джентльмен, который дает уроки.

– Значит, вы давали уроки музыки? О, я это давно угадала! – сказала леди Джен.

Жерар лукаво улыбнулся и покачал головой.

– Нет, нет, вы не отгадали, дорогая леди, я не был учителем пения!

– Ах, как жаль! – разочарованно воскликнула леди Джен.

– Но я был учителем танцев! – гордо произнес месье Жерар, несколько подавшись вперед. – Да, и был известным балетмейстером Парижской оперы!

У леди Джен широко раскрылись глаза от изумления.

– Неужели? – спросила она, оглядывая старика.

– Да, милая леди, это так! И я с завтрашнего дня начну учить вас грациознейшим танцам.

Леди Джен в восторге захлопала в ладоши.

– Ах, как это будет интересно! – воскликнула она. – Я хочу начать учиться сейчас же!

– Но только тсс!.. – произнес старик, прикладывая палец к губам. – Это должно быть тайной, маленькая леди Джен!

Леди Джен обещала старику хранить в строжайшем секрете решение об уроках танцев, но он позволил сообщить об этом ее другу – Пепси.