Текст книги "Время моей Жизни"

Автор книги: Сесилия Ахерн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Он помолчал.

– Улавливаете мысль?

– Я люблю разгадывать кроссворды? И что? Не пойму, чего вы добиваетесь.

Он молча, не мигая смотрел мне в лицо.

– Ничего. Вопрос в том, чего добиваетесь вы?

Я проглотила большой колючий ком в горле.

– Ну, это слишком глобальная тема.

– Нет, вопрос как вопрос. О'кей, почему бы не сказать проще. Вот как все произойдет. Вы уйдете отсюда через полчаса, строго вовремя. Затем постараетесь забыть все, о чем мы здесь говорили. И это у вас получится. Я буду низведен до уровня мелкого раздражающего зануды, на которого вы зря потратили полвоскресенья, и вы будете жить точь-в-точь как и жили.

Он умолк. Я ждала, что он скажет что-нибудь еще, но он молчал. Я растерялась. Не может же он и вправду так думать. Потом до меня дошло.

– Это ложь.

– Почему? Если в итоге все сходится, значит, не ложь.

Нет, я не хочу задавать этот вопрос. Но должна.

– А что… в итоге?

– В итоге вы будете такая же одинокая, унылая и несчастная, как до встречи со мной, но вам станет еще хуже, потому что вы будете это осознавать. Каждый день и каждый миг.

И тут я встала, схватила сумку и ушла. Ровно на полчаса раньше, как он и предсказывал.

Глава шестая

Силчестеры не плачут. Так сказал мне отец, когда в пять лет я упала с велика – от него впервые открутили боковые колесики. Я ехала по гравиевой подъездной дорожке, а он шел поодаль и руководил. Мне хотелось, чтобы он был рядом, но я не сказала об этом, ведь тогда он во мне разочаруется. Я знала это уже в пять лет. Нет, я не поранилась, но сильно испугалась, когда мне в коленку впились острые камешки, а ноги запутались в велосипеде. Инстинктивно я протянула руки к отцу, но мне пришлось подняться самой, а он ограничился четкими указаниями. До сих пор помню его слова: «Отодвинь велосипед в сторону. Теперь вставай и прекрати свои вопли. Вставай, Люси». Я встала и скрючилась так, будто пострадавшую ногу придется ампутировать, пока мне не было велено выпрямиться. Я хотела, чтобы он обнял и утешил меня, но знала, что это проявление слабости, которое уронит меня в его глазах. Он так устроен, и это я понимала всегда. Уже в пять лет. Я плакала очень редко, с детства отучилась. Только когда ушел Блейк и вот сегодня, когда моя Жизнь напомнил мне о нем.

Под конец все произошло очень быстро. Пять лет мы были вместе. Жили весело, насыщенно и со вкусом. Мы иногда говорили о свадьбе, о браке и, хотя еще не были к этому окончательно готовы, оба понимали, что когда-нибудь это случится. Когда мы повзрослеем.

Но в процессе взросления я его потеряла. Где-то по дороге. Не сразу, не в один день, а постепенно. Он исчезал потихоньку, отдаляясь все больше и больше. То есть физически он присутствовал, мы все время были вместе, но я чувствовала, что он куда-то уходит, даже если сидит в соседнем кресле. А потом он попросил меня его выслушать. И у нас состоялась дружеская беседа. Но до того у нас был очень важный разговор.

Он только что подписал контракт на новое тревел-шоу и начал ездить один, без меня. Подозреваю, что это была пробная попытка, этакая дегустация вольной жизни, а может, и нечто большее. Может, он искал что-то, чего ему не хватало в нашей бывшей пекарне. Сейчас мне иногда кажется, что он встречался с другими девушками, но никаких реальных поводов, кроме моей паранойи, для таких мыслей нет. Он съездил в Финляндию и вернулся оттуда другим человеком, как будто побывал на Луне или пережил духовное откровение. Безостановочно говорил о мире, тишине и покое, о полном своем единении со всеми тамошними гребаными пространствами и их обитателями, способными выжить при минус сорока. Твердил, что я даже представить себе не могу, даже приблизительно вообразить, как там волшебно. Я говорила, что могу. Что я способна осознать, что такое покой, первозданность и полное слияние с природой. И я на самом деле способна. Я не совсем так это тогда выразила, и глаза мои не заблистали ярко-голубым светом, точно в них отразились высокие небеса с райскими вратами, но я правда понимала его чувства.

– Люси, ты не понимаешь, поверь мне, ты не понимаешь.

– Что значит ты не понимаешь? Чем я так отличаюсь от всех остальных, что не способна понять, что значит гребаное слияние с природой? Совсем, знаешь ли, не обязательно ехать в Катманду, чтобы обрести внутренний покой, некоторые способны на это прямо здесь, в городе. В пенной ванне. С книгой. И стаканом вина.

А потом состоялась дружеская беседа. Потом, но не сразу, а через несколько дней или даже недель. Короче, спустя какое-то время. И за это время я поняла: он считает, что мы разные люди и я не способна оценить, какой он содержательный и глубокий. Прежде такого никогда не было. Я всегда знала, что мы разные, но не думала, что и он это знает. Ерунда вроде, а если подумать, то это и есть самое главное. Я путешествовала, чтобы увидеть новые места, а он – чтобы открыть что-то новое в себе. Догадываюсь, что человеку, собирающему себя по частям, трудно находиться рядом с тем, кто и так обладает внутренней целостностью.

Да, так возвращаясь к дружеской беседе. Блейк предложил мне тогда сделать очень глупую вещь, и я согласилась, о чем теперь жалею денно и нощно. Не знаю, как я могла согласиться. Конечно, я была подавлена. До такой степени, что обратилась к религии – к религии Силчестеров, поклоняющихся многоликому «Что-скажут-люди». Блейк предложил мне говорить всем, что это я от него ушла. Он думал, что так мне будет проще. Сейчас, в здравом уме, я не могу понять, почему я на это клюнула. Но факт остается фактом.

В каком-то смысле это и впрямь мне помогло, придало сил в разговорах с родителями и с друзьями. Я могла сказать: «У нас не сложилось, пришлось мне уйти от него». И после этого никто уже не задавал лишних вопросов. А если бы я сказала, что он от меня ушел, то на меня обрушился бы поток сочувствия, все стали бы толковать ситуацию с позиций защиты меня, бедной, прикидывать, что я могла сделать не так, нет ли тут и моей вины, боялись бы мне сказать, что видели его с новой девушкой и прочее, и прочее. В общем, на первый взгляд это была хорошая идея. Но только на первый. Я не могла сказать о нем ни единого слова осуждения, ведь в ответ все хором заявляли, что ему, бедолаге, сейчас очень тяжело. Друзья, не боясь задеть мои чувства, все время так или иначе упоминают о нем, а я должна делать вид, что меня это ничуть не интересует. Я не могу показать, что мне больно, пожаловаться и дать волю чувствам. Меня опутали толстые, крепкие нити лжи.

Я вынуждена держать в себе этот большой секрет, этот комок боли, из-за чего я то впадаю в ярость, то начинаю страшно себя жалеть. И поскольку не могу ни с кем об этом поговорить и никто поэтому не может мне помочь, мне очень одиноко в моем засекреченном мире.

Когда я вылетела со своей отличной, высокооплачиваемой работы, я никому не могла рассказать о том, почему это произошло: мне пришлось бы признаться, что до этого я врала. И я сказала, что сама уволилась, а эта ложь потянула за собой другие, и они множились, переплетались… и в итоге все сошлось, важен результат.

Вот и все, что я готова, как он говорит, «осознать», потому что в итоге я вполне счастлива и довольна тем, как устроена моя жизнь.

Если бы Жизнь встретился со мной два года назад, я бы с ним согласилась. Тогда мне казалось, что я падаю в пропасть, но теперь нет, теперь ни за что. Я сверзилась с огромной высоты и приземлилась на свое место. Кому-то, возможно, мое положение кажется ненадежным и шатким. Но мне очень уютно, удобно и хорошо. Все у меня отлично.

В вестибюле кошмарного здания никого не было, Американ-Пай куда-то ушла. Я оставила на стойке шоколадку, которую принесла для нее. Воздушный «Милки Вей», она ведь сказала по телефону, что любит такой.

И вышла на улицу, стараясь поскорее забыть мелкого раздражающего зануду, на которого зря потратила полвоскресенья. Не получалось. Этот зануда был олицетворением моей жизни, и я не могла так сразу забыть о нем. Мне не на что было отвлечься, не на что переключиться: ни одной машины – уехать отсюда, ни компа – отправить имейл, ни факса – послать сообщение, ни родственника – позвонить, ни друга – все ему рассказать. И я ощутила легкую тревогу. Жизнь только что сказал, что я буду одинока и несчастна. Не знаю, что человек должен сделать, получив такую информацию, правда не знаю. Этого он мне не сказал. Мне хотелось одного – доказать обратное. Так человек, которому сообщили, что он болен, отказывается в это поверить, если никаких симптомов, подтверждающих диагноз, у него пока нет.

Я увидела кафе на углу, и решение пришло само. Я люблю кофе, и меня радуют приятные мелочи жизни, они поднимают настроение. В кафе я буду не одна, а кофе меня порадует. Не одинокая и не несчастная – вот так-то.

Там было много народу, но я углядела свободный столик. Пробралась к нему, села и заказала чашку кофе. Вокруг громко, оживленно болтали, и это было кстати, потому что отвлекало от собственных мыслей. Нечего мне задумываться попусту. Все у меня прекрасно, просто супер. Я свободная женщина, у меня есть работа, я всем довольна, и мне хочется развеяться. Как угодно, лишь бы не думать. Дверь в кафе открылась, звякнул колокольчик, и многие автоматически обернулись посмотреть, кто вошел. После чего правильные парни вернулись к своим разговорам, а все прочие продолжали глупо таращиться, потому что в кафе вошел самый красивый мужчина, какого я видела в жизни. Он оглядел зал и направился в мою сторону.

– Привет. – Запредельный красавец улыбнулся и положил руки на спинку свободного стула. – Вы одна?

– Простите?

– Здесь свободно? Все места заняты, вы не возражаете, если я присоединюсь к вам?

На самом деле позади меня было свободное место, но я не стала ему на это указывать. У него было красивое мужественное лицо, удивительно пропорциональное, благородный нос, четко очерченный рот, волевой подбородок. Я подумала о том, почему моя семья решила обратиться к моей Жизни. Почему, черт возьми, Жизнь решил, что мы должны встретиться, ведь на свете столько по-настоящему несчастных людей и мой случай вовсе не катастрофический. Я выкарабкалась, я в порядке. Не боюсь знакомиться с новыми людьми. Не цепляюсь за прошлое. Почему они думают, что мне плохо?

– Конечно, садитесь, – сказала я, осушила одним глотком свою чашку и встала. – Столик ваш, я как раз ухожу, встречаюсь со своим бойфрендом.

Красавец, кажется, был несколько разочарован, но пробормотал что-то вежливое.

О'кей, я соврала.

Но пройдет всего несколько часов, и в итоге все сойдется.

Глава седьмая

«Сегодня мы встали в половине пятого. – Он слегка задыхается, капли пота стекают по смуглым от загара щекам и исчезают в небрежной щетине на подбородке. – Дорога от хостела до Мачу-Пикчу занимает около полутора часов, и нам посоветовали выйти пораньше, чтобы добраться из Винай-Вайна сюда, к Потерянному городу инков, до восхода солнца».

На темно-синей футболке, плотно обтягивающей бицепсы, влажные пятна – на груди, на спине и под мышками. Он в бежевых походных шортах и армейских ботинках. Загорелый, мускулистый, улыбчивый.

Камера дала дальний план, я нажала на паузу. Мистер Пэн вспрыгнул ко мне на диван.

– Привет, Мэри.

Он замурлыкал.

– Сегодня он идет Тропой инков. Мы должны были сделать это вместе. Посмотрим, с кем он это делает теперь…

Я внимательно изучила девушек на заднем плане. Ее там не было, и я снова нажала на воспроизведение.

«Как видите, тропа идет по горному склону, затем теряется в окутанном туманом лесу и выходит к почти вертикальному подъему. Пятьдесят крутых ступеней вверх, и мы у Инти-Пунку, что означает Врата Солнца».

Ближний план – он тяжело дышит, улыбается, камера дает панораму, снова наезд на него, на его ботинки, рюкзак, затылок, затем опять на пейзаж, потом на его солнечные очки, в которых отражается этот пейзаж. Все вещи новые, ни одной купленной мною.

«Вот мы и на месте. – Он смотрит прямо в объектив, весело сверкая белозубой улыбкой. Переводит взгляд вдаль, снимает очки и чуть прищуривается. – Вот это да!»

Я остановила запись. Долго вглядывалась в его лицо и улыбалась. Я знала, это его искренняя реакция, а не переснятый двадцать раз постановочный кадр. Он ничего не изображает, ему на самом деле там безумно хорошо, и странным образом я ощутила, что переживаю его восторг вместе с ним. Как это бывало раньше, в прежние годы.

Ладно, посмотрим дальше. Камера дала панораму, и я увидела то, что видел он.

«Вот он, Мачу-Пикчу во всей своей красе. Фантастическое зрелище. Прекрасное».

Он поворачивает голову, камера следует за ним. Так, какие-то люди. Я нажала на паузу. Девушка, еще девушка… нет, ее там нету.

В следующем эпизоде он уже сменил футболку, вытер пот, больше не задыхался и выглядел свежим и отдохнувшим. Он перешел к заключительной части передачи, вкратце рассказал еще раз про все путешествие и процитировал Роя М. Гудмана: «Помните, что счастье – это сама дорога, а не то, куда она приведет». Потом улыбнулся… господи, его улыбка, глаза, волосы, его руки – я помню, как они обнимали меня, когда он засыпал рядом со мной, когда мы вместе мылись в душе, помню, как он готовил мне еду, гладил меня. Его сильные нежные руки. Которые меня оттолкнули.

«Хорошо бы мы были здесь вместе». – Он подмигнул, и все, пошли титры.

– Хорошо бы, – прошептала я и проглотила сухой комок в горле. У меня противно заныло в животе и больно сжалось сердце, я не хотела, чтобы он исчезал, я бы посмотрела на него еще. Спазм прошел, и я пустила титры по новой. Да, она есть в списке участников проекта. Тогда я взяла лэптоп и посмотрела на «Фейсбуке» ее статус. Свободна.

Знаю, я психопатка, но еще я знаю, что почти всегда моя паранойя оправдывается, и это вовсе не паранойя, а внутреннее чутье, которое очень редко меня обманывает. Однако прошло уже почти три года, а они, судя по всему, не вместе. Мне даже неизвестно, как часто они общаются по работе и чем она, ассистент режиссера, занимается. Я плохо себе представляю, как снимают телешоу, но, когда он поехал на студию подписывать контракт, я была с ним. Нас познакомили со съемочной группой, и она была там, и я кое-что ощутила тогда. Ощутила ее интерес к нему. А когда мы расстались, мои ощущения окрепли, причем настолько, что это уже граничит с манией. Но я ничего не могу с собой поделать. Ее зовут Дженна. Гиена по имени Дженна. И всякий раз, как я слышу это имя, я вспоминаю о ней и проникаюсь ненавистью к ее ни в чем не повинной тезке. Она из Австралии, и я ненавижу всех, кто из Австралии. Дикость какая-то, Австралия мне всегда очень нравилась, а эту Дженну я совершенно не знаю, но я создала из нее врага, и все в ней мне отвратительно, до последней мелочи.

Чтобы совсем себя доконать, я представила, как они принялись заниматься сексом на вершине горы, стоило оператору выключить камеру. Интересно, с кем он проводит ночи в своей маленькой палатке, в забитых туристами хостелах и отельчиках? Его работа предполагает тесное общение с людьми, с женщинами, с чертовой Дженной. По ночам она пробирается к нему в палатку, раздевается догола и, как он не пытается обуздать свои желания, они берут верх, потому что он мужчина, он покоритель гор, и жизнь на природе подстегивает его естество. Каждый раз, как я вижу его на экране, я представляю себе их вместе. И все же какие обязанности у помощника режиссера? Я посмотрела в Интернете и выяснила, что помощники бывают разные – одни работают в офисе, другие мотаются по съемкам. Это принципиальное отличие – либо их дорожки пересекаются редко, либо она постоянно околачивается рядом. Заодно я посмотрела про других женщин из съемочной группы и решила, что кроме Дженны-австралогиены никто из них не может его заинтересовать.

Звонок мобильника вернул меня к реальности. Опять Райли. Со вчерашнего дня от него уже девять пропущенных звонков и два от мамы. Силчестеры никого не игнорируют, не закатывают трагедии и не поднимают шум. Поэтому я еще вчера отослала им обоим сообщения, что я вне зоны действия и позвоню сразу как смогу Я не злилась на них, ведь они волновались обо мне и хотели хоть как-то помочь, но у меня не было сил на пустую болтовню. Мне было горько и странно, что они решили, будто я дошла до точки и помогать мне надо втихаря, за моей спиной, а не сказали все прямо. Я всегда старалась не обременять их своими проблемами, даже Райли. На семейных сборищах он выступает в роли моего сообщника, но это не значит, что он мой лучший друг. Он мой брат, а есть вещи, которые братья не должны или не хотят знать.

Я не ответила на звонок, но тут же послала ему вежливое сообщение – я сейчас у друзей, отзвоню позже. Он немедленно прислал ответ: «Тогда ты не выкл. ТВ, стою за дверью».

Я вскочила, Мистер Пэн тоже, но за мной не пошел. Он поспешил в ванную и приготовился защищать меня из-под прикрытия, то есть корзины для белья.

– Райли? – Я подошла к двери.

– Да.

Я вздохнула.

– Я не могу тебя впустить.

– О'кей. А ты можешь сама выйти?

Я чуть-чуть приоткрыла дверь, чтобы он не смог заглянуть внутрь, и проскользнула в щелку. Он, конечно, попытался заглянуть, но я захлопнула дверь.

– У тебя гости?

– Да. Разгоряченный голый мужик лежит в кровати и ждет, когда же я вернусь.

– Люси. – Он скривился.

– Я пошутила.

– Так там никого нет?

– Есть.

Я не соврала. Там был Мистер Пэн.

– Извини. А там… там, ну ты понимаешь?

– Жизнь? Нет, я встречалась с ним в офисе, с утра.

– С ним?

– Да.

– Странно.

– Угу.

– Как все прошло?

– Отлично. Он был очень любезен. Ему просто надо было кое-что уточнить. Мы славно поболтали, и, скорее всего, больше нам нет нужды встречаться.

– Правда?

– Да, и нечего так удивляться, – отрезала я.

– О'кей, – он переступил с ноги на ногу, – значит, все нормально.

– Да. Он вообще не очень понял, зачем нам надо было пересекаться.

– Правда?

– Ну да. Это типа водительского теста на алкоголь.

– В смысле?

– Полицейские же наугад проверяют, не всех водителей подряд, а по случайности. А это тест на жизнь, и по случайности выбор пал на меня.

– A-а, о'кей.

Повисло молчание.

– Да, я вот зачем приехал. Нашел по случайности, – он вынул руку из-за спины, и я увидела свои туфли, – ищу по всему королевству, кому они придутся впору.

Я улыбнулась.

– Вы позволите?

Он опустился на одно колено, приподнял мою ногу, заметил, что я в разных носках, и с большим трудом удержался от комментариев. Снял носок и надел мне туфлю.

– Подошла! – Он смешно спародировал изумление.

– И отныне мы будем жить долго и инцестуально?

Он нахмурился, прислонился к дверному косяку и уставился на меня.

– Ты чего?

– Ничего.

– Ну говори, Райли. Ты же не из-за туфель сюда приехал.

– Ничего, – повторил он. – Просто… я тут недавно общался с одним парнем из «Квин и Даунинг», где ты раньше работала, и он рассказал мне кое-что…

Райли внимательно наблюдал за мной. Я попыталась изобразить, что смущена, чтобы он не понял, что я испугана, и он дал задний ход.

– Как бы то ни было, он, видимо, ошибся. – Райли прочистил горло.

– Кто это был? – спокойно осведомилась я.

– Гэвин Лиседел.

Я закатила глаза.

– Да он же законченная сплетница. (На самом деле очень достойный человек.) Я знаю, что он рассказывает про меня всякие небылицы. Не переживай, что бы он ни сказал, это полное вранье. Говорят, он уже много лет изменяет своей жене с мужиками, так что сам понимаешь…

Насколько я знаю, Гэвин счастливо живет с женой. Я только что в одну секунду испортила человеку безупречную репутацию. Плевать, он испортил мою, хоть она никогда и не была безупречной, да и сказал он скорее всего правду. Мне стало мерзко, и я быстро добавила:

– Но вообще-то все к нему хорошо относятся, и он прекрасно знает свое дело.

Райли кивнул. Мне не удалось убедить его до конца, но настроение у него улучшилось.

– Я все вспоминаю, как ты сказала, что отец не из тех, кого вскормили грудью.

Он рассмеялся, потом откинул голову назад и расхохотался уже во все горло.

Я не удержалась и тоже хихикнула.

– Как думаешь, почему она его не кормила? Переживала, что сиськи обвиснут и сморщатся?

Он потряс головой, точно сама мысль об этом была ему противна.

Дверь напротив открылась, и оттуда выглянула сильно смущенная соседка.

– Привет, Люси, извините, ради бога, но если бы вы чуть-чуть потише… ой, здрасте. – Она заметила Райли.

– Это вы извините, – Райли развел руками, – все, я уже ухожу.

– Мне так неловко, но у меня там… – Она многозначительно указала себе за спину, в квартиру, и ничего не добавила. – Вы так похожи. Вы брат Люси?

– Верно. Райли.

Он протянул ей руку, и они поздоровались. Ну и дела. Я-то даже не помню, как ее зовут. Она представилась, когда мы познакомились, и я в ту же секунду забыла ее имя, а потом было неудобно переспрашивать, поэтому я всегда обращаюсь к ней абстрактно: привет, здрасте, добрый день. Сильно подозреваю, что ее зовут Руфь, но твердой уверенности у меня нет, так что лучше не рисковать.

– Клэр.

Ах вот оно что.

– Привет, Клэр.

Райли по привычке наградил ее восхищенно-заинтересованным взглядом, из тех, что сражают девушек наповал: нежным, но твердым, «вы-можете-мне доверять» взглядом. На меня бы это подействовало, но Клэр не поддалась его чарам, отринула все его немые намеки и быстренько распрощалась.

– Теряешь навык.

– Ничего страшного, со всеми случается.

Он опять посерьезнел.

– Что еще, Райли?

– Ничего, все о'кей…

И пошел к лифту.

– Спасибо за туфли, – ласково поблагодарила я.

Он не обернулся, только отсалютовал мне и был таков. Я не успела войти к себе, как соседняя дверь открылась, высунулась… опять забыла, как бишь ее, и торопливо выпалила:

– Если вам вдруг захочется попить кофе, приходите. Без всяких предупреждений, просто приходите, я всегда дома.

– Ладно, о'кей.

Я как-то растерялась. Мы познакомились больше года назад, и, не считая недавнего разговора в лифте, это была самая длинная речь, которую кто-то из нас произнес. Раньше она никогда со мной не заговаривала. Наверное, так истосковалась по общению, сидя все время дома, что готова с кем угодно поболтать, даже со мной.

– Спасибо. Э-э… и вы заходите.

Больше я ничего не смогла придумать и закрыла за собой дверь.

Но только я совершенно не хотела, чтобы она пришла пить кофе, и не хотела, чтобы сюда приходил Райли. Он никогда здесь не был, и никто из моих родных не был. И из друзей. Это мое пространство.

Но даже мне уже режет взгляд этот жуткий бардак. Ковер правда надо почистить. И лучше я сделаю это своими силами, не беспокоя домовладельца, а то он заметит прожженные пятна и потребует возместить ущерб. Я отыскала на ковре номер, записанный маркером, взяла телефон и поскорей, пока не передумала, позвонила. Происходит нечто поистине монументальное – я делаю то, что надо сделать. Тяжкий груз, который я таким образом на себя взвалила, с каждым следующим шагом давил на меня все сильнее. Когда я услышала сигнал соединения, мне захотелось бросить трубку. Это не просто звонок, это хлопоты, которые мне ни к чему. Придется брать на работе день за свой счет, ждать какого-то типа, который, разумеется, опоздает на несколько часов, и к тому же показать ему все мои позорные темные пятна, которые надо удалить. Как унизительно. На том конце раздавались долгие гудки, потом что-то клацнуло, как будто сейчас мне наконец ответят, но вместо этого пошли гудки другой тональности. Я как раз решила отключиться, когда мужской голос сказал:

– Алло?

Там, где он находился, было шумно. Как в пабе. Мне пришлось отодвинуть трубку подальше от уха.

– Простите, одну минуту, – прокричал голос, и мне захотелось прокричать в ответ, что все о'кей, я случайно набрала не тот номер. Во-первых, я передумала – не хочу никаких посторонних у себя дома, во-вторых, я действительно начала думать, что номер не тот. Чтобы это проверить, я попыталась найти карточку, которую мне всучила Американ-Пай. В любом случае, он меня не слышал, потому что, видимо, продирался к выходу сквозь толпу народа.

– Одну минуту, – снова крикнул он мне.

– Да все в порядке, – я тоже невольно начала орать, – я просто…

Но он уже не слышал. Потом в трубке стало тихо, потом я услышала звук торопливых шагов, отдаленный смех и наконец:

– Алло? Вы еще здесь?

Я откинулась на спинку дивана.

– Да, здрасте.

– Прошу прощения, что так долго. С кем я говорю?

– М-м, на самом деле, похоже, вы зря прикладывали столько сил, чтобы меня услышать. Думаю, я ошиблась номером.

– Вот тебе и на. – Он засмеялся.

– Угу. Извините уж.

Я перелезла через диванную спинку и оказалась на кухне. Заглянула в холодильник. Поесть, как всегда, нечего.

Он помолчал, потом чиркнула спичка, и я услышала, как он затянулся сигаретой.

– Простите, дурная привычка. Моя сестра говорит, если б я бросил курить, то нашел бы себе девушку.

– А я на работе притворяюсь, что курю. Чтоб уйти на перерыв.

Неужели я сказала это вслух?

– И что будет, если они узнают?

– А я затягиваюсь, когда рядом кто-то есть.

Он засмеялся:

– Вы на многое готовы, чтобы оторваться от работы.

– Я готова на все, чтобы оторваться.

– Например, поболтать по неправильному номеру?

– Вроде того.

– Скажете, как вас зовут, или это означает порвать с приличиями? И нарушить правила общения по неправильному номеру?

– Ничто не мешает мне назвать совершенно незнакомому человеку свое имя. Гертруда.

– Чудесное имя, Гертруда. – Я слышала, что он улыбается.

– Что ж, благодарю.

– А я Джузеппе.

– Рада познакомиться, Джузеппе. Как поживает Пиноккио?

– Врет с три короба и хвастает, что никому не позволит водить себя за нос.

– Он всегда был такой.

Тут я поняла, что хотя это куда более приятный разговор, чем с моим отцом, но пора закругляться.

– Что ж, думаю, мне пора отпустить вас обратно в паб.

– Знаете, здесь сегодня выступает группа «Аслан».

– Они мне нравятся.

– Мы на Викар-стрит, приходите.

– Кто «мы»?

– Мы с Томом.

– Я бы пришла, конечно, только вот мы с Томом поругались, и будет неудобно, если я вдруг заявлюсь.

– Даже если он извинится?

– Поверьте, он ни за что не извинится.

– Том вообще в каждой бочке затычка, не обращайте внимания. У меня есть лишний билет, я его оставлю у бармена для вас.

Надо же, какая дружелюбная готовность к общению.

– А если я беззубая замужняя старуха, у меня десять детей и бельмо на глазу?

– Господи, так вы женщина?

Я засмеялась.

– Ну что, придете?

– Вы всем, кто ошибся номером, предлагаете встретиться?

– Некоторым.

– Кто-нибудь соглашался?

– Одна. Теперь у меня есть беззубая замужняя старуха с десятью детьми и бельмом на глазу.

– Они поют «Положись на меня»?

– Нет, только собираются. Кроме шуток, вам нравится эта песня?

– Угу.

Я открыла холодильник. Цыпленок под соусом карри или мясная запеканка с картофелем? Цыпленок на неделю просроченный, запеканка будет просрочена завтра. Я попыталась вилкой отколупать целлофановую упаковку. Цыпленок примерз накрепко.

– Вы их когда-нибудь слышали вживую?

– Нет, но это значится в списке моих первоочередных дел.

– И что еще в списке?

– Пообедать.

– Высокая цель, уважаю. Скажете, как вас на самом деле зовут?

– He-а. А вы?

– Дон.

– Дон… а дальше?

– Локвуд.

Сердце у меня подпрыгнуло, и по спине побежали мурашки. Мистер Пэн почуял, что что-то не так, и вскочил, готовый защищать меня или сам спрятаться.

– Эй, вы еще там?

– Вы сказали – Дон Локвуд? – с трудом выговорила я.

– Да, а что?

Я судорожно глотнула воздуху:

– Вы шутите?

– Вовсе нет. Урожденный Дон Локвуд. Ладно, вру. На самом деле меня сначала назвали Джасинта, но потом обнаружилось, что я мальчик. Сейчас-то уж никто не перепутает, уверяю вас. А что, это все-таки правильный номер?

Я расхаживала по кухне, начисто забыв о цыпленке карри. Я не верю в знаки судьбы, потому что не понимаю, что они значат, но это просто невероятное, сногсшибательное совпадение.

– Дон Локвуд… так зовут персонажа Джина Келли в «Поющих под дождем».

– Понятно.

– Да.

– А вы поклонница Джина Келли и/или этого фильма. Замечательная новость.

– Главное, свежая, – рассмеялась я. – Только не рассказывайте, будто вам никогда раньше не говорили, что вас зовут, как героя этой картины.

– Уверяю вас, ни один человек младше восьмидесяти пяти лет мне об этом никогда не говорил.

– Даже те, кто ошибся номером?

– Даже они.

– А вам сколько? – Я вдруг испугалась, что ему пятнадцать и полиция уже едет ко мне.

– Тридцать пять и три четверти.

– Ни за что не поверю, что за все тридцать пять и три четверти вам об этом ни разу не сказали.

– Это потому, что большинство моих знакомых, в отличие от вас, младше ста лет.

– До того, как мне стукнет сто, еще по крайней мере две недели.

– Ага. Понятно. Тридцать? Сорок? Пятьдесят?

– Тридцать.

– Это вершина, дальше только вниз, поверьте мне.

Он умолк, и я умолкла, непринужденность ушла, мы были два посторонних человека, разговаривавшие по ошибке, и оба хотели повесить трубку.

– Приятно было поболтать, Дон. Спасибо, что предложили мне билет.

– Пока, беззубая замужняя старуха, – сказал он, и мы рассмеялись.

Я положила трубку и поймала свое отражение в зеркале в ванной. Я была похожа на маму – улыбка освещала мое лицо. Она быстро потускнела, когда я поняла, что просто потрепалась с незнакомым типом по телефону. Возможно, они правы, возможно, я что-то упускаю. Я рано легла спать, а в полпервого меня разбудил звонок, перепугав напрочь. На экране высветился незнакомый номер, и я не стала отвечать. Дождалась, когда телефон умолкнет, и снова легла. Через три секунды телефон зазвонил снова. Я ответила, надеясь, что это не плохие новости. Все, что я услышала, были крики, вопли и шум. Я отодвинула телефон от уха, различила музыку, потом пение, потом узнала песню.

 
Если думаешь, что жизнь – пустая трата времени
И что время твое впустую прожито,
То спустись на землю, оглянись вокруг.
Что тут: скверная ситуация
Или всенародная демонстрация,
И куда бы нам от них лучше спрятаться?
 

Я откинулась на подушку и дослушала до конца. Песня кончилась, и я подождала, что он что-нибудь скажет. Но тут началась следующая, и он отключился.

Улыбаясь, я послала ему сообщение: «Спасибо».

Он сразу же написал: «Одним делом меньше в вашем списке. Бай».

Долго-долго я смотрела на эти слова, а потом сохранила номер в телефоне. Дон Локвуд. Мне доставляло удовольствие видеть эти слова.