Текст книги "Историческая правда или политическая правда? Дело профессора Форрисона. Спор о газовых камерах"

Автор книги: Серж Тион

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

Глава IV. Убожество профессорской среды

Посмотрим теперь на это дело со стороны нашего доброго, старого университета, этой Матери Наук. Небезынтересно остановить на нем на минуту свой взгляд, чтобы увидеть, как в нашем обществе прогрессивного либерализма (?), в цитадели университетских свобод, обращаются с человеком, который высказывает «еретические» мнения.

Статья в "Матэн" датирована 16 ноября. На следующий день Бернаде, президент 2-го Лионского университета, где преподавал Фориссон, издал приказ о "временном" прекращении его преподавательской деятельности и запретил ему появляться в университете с 20 ноября. Фориссон описал в письме в "Монд" от 16 декабря 1978 г. инциденты, которые произошли в этот день в университете, куда Фориссон пришел читать свой курс, еще не зная о запрете. Бернаде оправдывал свое решение следующим образом:

«Учитывая, с одной стороны, волнение, вызванное в университете и вне его характером высказанных вами тезисов, которые отныне стали достоянием гласности, волнение, которое может привести к серьезным беспорядкам, если вы появитесь в университете, чтобы вести свой курс, а с другой стороны, предписание министра университетов о начале расследования, вследствие чего представляется желательным принять предупредительные меры в ожидании результатов этого расследования, я решил…»

Руководство лионского университета уверяло потом, будто речь вовсе не шла о санкциях. Но что оно сделало? Оно выкинуло возмутителя спокойствия и создало вокруг него своего рода санитарный кордон. Некоторые его коллеги говорили позже об «атмосфере страха», помешавшей им выразить свою симпатию коллеге, вдруг ставшему «паршивой овцой». О результатах его исследований они не знали, потому что он им об этом не рассказывал.

После вынужденного перерыва Фориссон должен был возобновить свой курс (по программе на очереди был Пруст) 8 января 1979 г. На стенах университета, при попустительстве его руководства, снова появились надписи: "Фориссон – убийца мертвых". В назначенный час в зал набилось полсотни манифестантов. Как писала пресса, это были евреи. Командовал всем этим д-р Арон, координатор еврейских организаций Лиона. Многие из этих манифестантов были членами Союза еврейских студентов Франции. Они распространяли листовку «Против лжи и ненависти», но ее название не соответствовало содержанию текста, в котором хватало и лжи, и ненависти:

"Как долго нам еще протестовать против возрождения насилия, расизма и антисемитизма и каждый раз наталкиваться на все то же безразличие?..

Молчание это сообщничество, откуда бы оно ни исходило. Но хуже всего молчание тех, кто знает, и чья профессия – учить. Хуже всего молчание интеллектуалов.

Так в Лионе мирный профессор литературы отрицает существование газовых камер. Невероятно, но факт, как и те свастики, что мы видим повсюду, как расистское насилие, ставшее банальной и повседневной реальностью.

Ну и что? Не будем слишком чувствительными: разве лионский профессор Фориссон не объяснил нам с помощью псевдонаучных аргументов, что "никогда Гитлер не посылал на смерть ни одного человека по причине его расовой принадлежности"? Может быть, г-н Фориссон с такой же легкостью объяснит, какая судьба постигла миллионы жертв, в том числе 6 млн. евреев, которые были депортированы и исчезли? "Эти миллионы жертв не были выдумкой сионистов" ("Либерасьон", 18 сентября 1978).

Г-н Фориссон отрицает, что он антисемит и сторонник нацизма, на его клеветнические заявления и его сотрудничество с издательствами, которые выпустили также "Ложь об Освенциме" и "Протоколы сионских мудрецов", вписываются в долгую антисемитскую традицию. Мы не собираемся полемизировать с Фориссоном или каким-либо другим фанатиком этого рода, но мы должны извлечь урока из недавних антисемитских акций, потому что Фориссон это не просто персонаж, по поводу безумия которого можно лишь пожать плечами, это опасный человек.

Люди доброй воли не должны стать жертвами этого апологета нацизма, который, злоупотребляя кафедрой, предоставленной ему его профессией, распространяет лживые утверждения.

Поэтому мы требуем окончательно исключить его из 2-го Лионского университета и вычеркнуть из состава преподавательского корпуса".

Хотя президент университета Бернаде заявил, что не может обеспечить ему физическую безопасность, Фориссон сумел, приняв кое-какие меры предосторожности, покинуть здание благополучно. Разочарованные манифестанты утверждали, что они хотели только «поспорить» с Фориссоном. По их листовке этого не скажешь.

15 января Фориссон пришел прямо к президенту университета. Аудитория была опять полна манифестантов из Союза еврейских студентов, а также из Союза просто студентов, Коммунистической лиги и ассоциаций бывших депортированных. К ним присоединился и депутат Амель (ЮДФ). Они поспешно заявили, что хотят "задать вопросы" и распространили следующую листовку:

"В прошлый понедельник нас было сто человек. Сегодня мы пришли снова. Почему?

– Потому что недопустимо, чтобы Р. Фориссон, эта опасная личность, мог безнаказанно распространять зловредную расистскую идеологию, заявляя, в частности, что "никогда Гитлер не посылал на смерть ни одного человека по причине его расовой принадлежности" и что "массовые убийства в газовых камерах и т. н. геноцид это одна и та же ложь";

– Потому что, распространяя эти псевдонаучные утверждения, он пытается скрыть историческую правду;

– Потому что это оскорбление памяти погибших и еще живых свидетелей этих зверств;

– Потому что присутствие Р. Фориссона во 2-м Лионском университете наносит оскорбление преподавательскому корпусу;

– Потому что это является выражением усиления расизма и антисемитизма во Франции.

Поэтому сегодня мы требуем, чтобы в связи с этими клеветническими заявлениями были приняты соответствующие санкции.

Мы требуем, чтобы вы вышли из состояния безразличия, которое делает вас сообщниками, и присоединились к нам".

Листовка была подписана Союзом еврейских студентов Франции и рядом других организаций такого же пошиба.

Клод Мартэн, непосредственный начальник Фориссона в университете, предлагал ему "ответить на вопросы, дать объяснения", но быстро признал, что не может обеспечить ни нормальные условия преподавания, ни его безопасность. Не испытывая особого желания встретиться в одиночку с мускулистыми "вопрошателями", Фориссон удалился. В его памяти были живы горькие воспоминания о попытке линчевания, которую предприняли 20 ноября "выродки, наэлектризованные ненавистью". По словам одного из свидетелей, некоторые манифестанты действительно собирались поспорить, но они быстро потеряли самообладание.

На следующей неделе Фориссон получил конфиденциальную информацию, что должны прибыть еврейские боевики из Парижа и что его жизнь под угрозой. Тем не менее он пришел на свой курс, но, когда он собирался начать, его предупредили о прибытии манифестантов. Он ушел, и за ним началась охота в коридорах, на улице. Ему пришлось спрятаться на строительной площадке. Вечером по телефону Клод Мартэн упрекал его за то, что он прикидывается жертвой и лжет, говоря, будто инциденты начались на территории университета.

О позиции, которую занимал Клод Мартэн, можно судить по "документу недели", опубликованному в "Нувель Обсерватер" 26 марта 1979 г. тексту, который "не предназначался для публикации", но был тем не менее "направлен для принятия к сведению в ЛИКА и ряд парижских газет". К. Мартэн долго объяснял, при каких условиях Р. Фориссон был назначен профессором Лионского университета в 1973 г. "хотя работы другого кандидата были признаны гораздо лучшими". Со слов Фориссона известно, что этим кандидатом-неудачником был сам Клод Мартэн. Но, не бывать бы счастью, да несчастье помогло: во время этого дела Мартэн был избран первым вице-президентом 2-го Лионского университета. Те, кто уступает давлению, как известно, не любят людей независимых. Мартэн постарался как можно дальше дистанцироваться от своего близкого сотрудника. Пытаясь, не компрометируя себя, придать достоверность идее, будто Фориссон был антисемитом уже давно, он свел все дело к мелочам, чтобы показать, что руководители университета, такие как он, не могли действовать иначе. Грубо говоря, они подстроили Фориссону ловушку, чтобы не попасть под огонь критики противников Фориссона. Подобная мелочность интересов – ходячая монета среди "дорогих коллег", но главная черта их менталитета, которая резко проявилась в данном случае, это полная интеллектуальная глухота. Она позволяет пускаться в бесконечные рассуждения и придумывать один аргумент за другим. Мартэн искусен в риторике, особенно в том, что называется "прикрываться зонтиком".

Этот активный отказ от солидарности дошел в его ответе на реплику Фориссона, помещенную в "Нувель Обсерватер" 9 апреля 1979 г., до полного извращения реальных фактов, потому что он утверждал, что:

"Будучи 20 ноября отстраненным от преподавания на месяц, он потом не вернулся в университет, дав знать через своего адвоката, что он не хочет "подвергать опасности свое здоровье и даже жизнь". Несмотря на данные ему формально и официально гарантии, что университет обеспечит (как он это и сделал 22 января) его безопасность в случае возможной угрозы, г-н Фориссон два с половиной месяца не появлялся во 2-м Лионском университете. Поскольку правила запрещают нанимать другого преподавателя для продолжения курса, за который Фориссон продолжал получать зарплату, брошенные им студенты заволновались…" ("Нувель Обсерватер" от 7 мая 1979 г. "Последнее слово Р. Фориссона". К. Мартэн дал знать на следующей неделе, что он не желает больше отвечать).

Новая попытка возобновить курс 7 мая закончилась так же, как и прочие. С точки зрения Фориссона, авторитет университета после этого дела поблек. Почти никто не выступил в его защиту во имя свободы мысли, потому что патентованные защитники этой свободы были загнаны в угол: слишком твердо настаивая на своем принципе, они рисковали быть причисленными к "сторонникам Фориссона", но, позволяя слишком грубо с ним обращаться, они могли прослыть трусами. Им оставалась узкая дорожка: утверждать, что Фориссон имеет право думать, что хочет, но его мысли во всех отношениях неверны, и добавлять вполголоса, что лучше бы он думал про себя, потому что нельзя так пренебрегать реакцией, которую вызывает высказывание этих мыслей вслух. Ни на один миг не возникал вопрос, есть ли хотя бы зернышко истины в том, что он говорит. Было сказано много, но диалога не было. Трудны порою пути конформизма!

Последовательность событий описана с комментариями в письме Фориссона от 21 мая 1979 г, министру университетов. О мотивах этого письма сказано в его конце:

"За прекращением моих лекций по письменному распоряжению последовало фактическое и совершенно незаконное. Этого требовала ситуация, потому что было заявлено о невозможности обеспечить нормальное чтение моих лекций. Мой начальник послал мне 29 января 1979 г. письмо, в котором обвиняя меня в трусости (будто бы я не осмелился встретиться с моими «оппонентами») и уведомлял меня о том, что один из моих коллег будет вести мой курс «до конца этого года».

Все эти события происходили, когда решался вопрос о том, кто будет преемником президента 2-го Лионского университета, социалиста по партийной принадлежности. Одним из кандидатов был мой непосредственный начальник, с которым, как всем было известно, мы были до тех пор в прекрасных отношениях. Но люди могут сбиться с пути из-за своих амбиций. Новый кандидат в президенты публично заявил, что в отношении моего дела он разделяет мнение бывшего президента. Он пошел еще дальше. В одном еженедельнике социалистического направления он опубликовал очень длинную статью, потом ответ на мой ответ, представив меня посредственностью, преподавателем, который не раз получал – нет, не "выговоры", а "устные замечания" за якобы имевшие место с моей стороны антисемитские высказывания. Эта чистейшая выдумка сопровождалась более коварными и серьезными инсинуациями: будто бы я – профессор, который дезертировал со своего поста и которому платят деньги ни за что.

Я заявил решительный протест против этой клеветы. Тогда мне предложили попытаться возобновить мой курс, прочесть две последние лекции в этом году 7 и 14 мая. Я сразу же принял предложение, невзирая на риск.

К сожалению, манифестанты узнали о моем возвращении (я хотел бы знать, от кого). 7 мая они опять наводнили аудитории и вели себя как хозяева. Как обычно, на входе в мою аудиторию не делалось даже попыток проверять студенческие билеты. В тот день я в нее так и не попал. 14 мая манифестанты вернулись. На этот раз, когда должна была состояться моя последняя лекция в этом году, наконец решили проверять студенческие билеты. Но я читал лекцию лишь одной студентке, которой удалось прорваться через заграждение манифестантов. Этой новой неудачей закончился учебный год, за который я смог прочесть лишь три лекции: 6 и 13 ноября и 14 мая. Остальные я читал тайно, в заднем помещении одного городского кафе небольшой группе самых смелых студентов. Мой адвокат пытался заинтересовать Вас моим делом, когда стало ясно, что руководство 2-го Лионского университета неспособно его решить. В то время я верил, что полицейские власти поставили Вас в известность о том, что я нахожусь в смертельной опасности. Но Вы остались совершенно равнодушными к призывам, которые были адресованы Вам. Вы ответили, что нам нужно идти по инстанциям, т. е. начинать с ректора. Но Вы знали, что ректор нам давно уже заявил, что не может вмешиваться в это дело, поскольку университеты автономны.

Все это в порядке вещей. Я не вижу здесь никакого заговора – один лишь железный конформизм. В прошлом, пока я оставался на своей должности, я был "блестящим профессором", "оригинальным исследователем", "исключительной личностью". Со дня, когда я нарушил табу относительно газовых камер, мое профессиональное положение стало невыносимым. Сегодня я вынужден просить Вас содействовать моему назначению профессором заочного отделения".

Накануне нового учебного года Фориссон получил это назначение.

Единственной обнадеживающей ноткой была петиция, подписанная, в числе прочих, профессором Кулиоли, осуждавшая меры, принятые против Фориссона. Она требовала публичных дебатов, хотя выражала полное несогласие со взглядами Фориссона. ("Ле Монд", 2 декабря 1978 г.: "В тот момент, когда проявления расизма стали повседневными, когда президент республики возлагает венок на могилу маршала Петэна, тезисы Фориссона и ему подобных должны стать предметом публичных дебатов. В любом случае, вопрос слишком серьезен, чтобы мы могли согласиться с мерами, принятыми поспешно, дабы избежать дебатов и сделать из Фориссона козла отпущения. Мы еще верим, несмотря ни на что, что Университет должен выполнять критическую функцию. Поскольку подобные методы могут лишь подрывать демократию и играть на руку расистам, мы выступаем против произвольных административных мер, направленных против Фориссона"). Требовать свободы для себя это нормально. Требовать свободы для других – нечто чрезвычайное, но это минимум того, что необходимо для демократии.

1. Правые, левые

Крайне правые, от своих конфиденциальных бюллетеней до «Минют», не скрывали своей радости. Они не изучали аргументацию Фориссона, потому что для них нацизм и так был оклеветанным в результате еврейско-чьего-то заговора. Следует отметить, что, хотя они и использовали, наряду с тысячью других тезисов, и выводы Фориссона в рамках своей идеологии, они не использовали его как человека. Он не давал им для этого ни малейшего повода.

Более интересна реакция "политического мира", т. е. партий, сражающихся на парламентской эстраде. Ретроспективный обзор приносит ряд сюрпризов: если не считать предсказуемых выступлений ассоциаций бывших депортированных, еврейских организаций и антирасистского движения, левые, в общем, хранили молчание. Примечательна, в частности умеренная позиция, занятая Компартией (см. "Юманите" от 17 и 21 ноября 1978. В Восточной Европе только газета "Жице Варшавы" посвятила в январе 1979 г. статью делу Фориссона). Коммунисты давно уже забросили миф о "партии 7500 расстрелянных" и не пытались больше уверять, будто Сопротивление это они и только они. Но они обычно не упускали случая при подобных обстоятельствах выпускать на сцену своих Роль-Танги с их экзотическими медалями. Мы это видели, когда Жискар отменил празднование 8 мая. Социалисты, чье влияние во 2-м Лионском университете было сильным, тоже не очень проявили себя. У всех этих людей явно хватало других забот.

Что касается правых, то голлисты тоже не шевельнулись. Только Жоэль Ле Так заявил, будто видел газовую камеру Штрутхофа в действии ("Франс-Суар", 25 ноября 1978 г. Он сказал, что в нее входило пять человек). Зато партия Жискара выступила дружными рядами. Пьер Сюдро (ЮДФ) потребовал от имени группы бывших участников Сопротивления и депортированных в Национальной ассамблее начать расследование в связи со "скандальными заявлениями, которые представляют собой настоящую апологию военных преступлений" ("Ле Монд", 18 ноября 1978 г. Когда Сюдро говорит "настоящая апология", он тем самым выдает себя, показывает, как ему трудно разделять мнение о тезисах Фориссона, которое невозможно составить, даже читая "Матэн". Вот еще один любитель чтения по диагонали). Мадам Сонье-Сеите ответила, что правительство разделяет возмущение г-на Сюдро (она добавила, согласно "Франс-Суар" от 19–20 ноября 1978 г.: "Я призываю президентов университета, в рамках данных им законом полномочий и с уважением к гуманистической традиции университетских свобод положить конец проявлениям тоталитаризма и расизма". Так Фориссон получил антикоммунистическое алиби. Хорошая вещь, гуманизм!) Соответствующую статью в "Матэн де Пари" от 22 ноября 1978 г. написал и депутат ЮДФ от Парижа Жан-Пьер Пьер-Блох. Депутат ЮДФ от департамента Рона Амель, присоединившийся к громилам, которые хотели "задать вопросы" Фориссону в университете, заявил, что "терпимость к фальсификации истории это искажение свободы" и спросил у мадам Сонье-Сеите, что она намерена делать. Та ответила, что она, к сожалению, бессильна (можно представить себе, что она наворотила бы, обладая властью!). Но всех превзошел, несомненно, д-р Жильбер Барбье, депутат ЮДФ от департамента Юра, который послал премьер-министру письменный запрос, требуя "в связи с беспорядками во 2-м лионском университете" ввести во французское законодательство запрет на профессии. "Юманите" выступила с запоздалым протестом 18 мая 1979 г. Р. Барр промолчал.

На первый взгляд может показаться странным и даже парадоксальным, что на первую линию вышла политическая партия, которая традиционно и по наследству меньше всего связана с Сопротивлением и борьбой против фашизма. По правде говоря, они практически первые после войны, кто не основывает свое право управлять нами на услугах, оказанных Родине в мрачные годы немецкой оккупации. Можно вспомнить о том, что Жискар д'Эстен в момент президентской кампании набрал свою службу порядка из групп, обычно считающихся фашистскими. Во время телевизионных дебатов Ален Кривин упрекнул Понятовского, серого кардинала президента Жискара, в том, что он в свое время был информатором ОАС. Ответом была лишь добродушная улыбка. Я не хочу сказать, что политика Жискара фашистская, это было бы глупо, просто члены его партии никогда не были помешаны на антифашизме. Однако именно они выступили с наиболее резкими нападками на мнения, высказанные Фориссоном.

Единственная, на мой взгляд, причина этого нарушения политической логики это положение людей, находящихся у власти. Наш политический режим основан, в религиозном плане, на победе в 1945 году сил Добра над силами Зла. Что бы мы ни делали (колониальные войны, эксплуатация бедных стран, обращение с иностранцами), все равно мы генеалогически принадлежим к лагерю Добра и наш долг поражать Зло, когда оно поднимает голову. Толкин уже рассказал об этом в более готическом стиле. Обладатели власти обязаны сохранять эту изначальную чистоту. Орудие ее сохранения – это бесконечно повторяемые рассказы о происхождении, основополагающие мифы, эффективность которых зависит от их повторения. Как жрецы фараона и инки, как гриоты суданских эмиров, каста священнослужителей должна следить за повторением ортодоксальных истин. Иную картину невозможно себе представить, если маленький, тихий профессор может несколькими фразами вызвать такой гнев у наших современных весталок в пиджаках.