Текст книги "Историческая правда или политическая правда? Дело профессора Форрисона. Спор о газовых камерах"

Автор книги: Серж Тион

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

А. Итоги 30 лет работ ревизионистов:

1) Гитлеровские газовые камеры никогда не существовали.

2) Геноцид или попытка геноцида евреев никогда не имели места. Гитлер никогда не отдавал приказа убивать кого-либо из-за его расовой или религиозной принадлежности.

3) Т. н. газовые камеры и т. н. геноцид – одна и та же ложь.

4) Эта ложь, придуманная сионистами, позволила организовать гигантское политико-финансовое мошенничество, основные выгоды из которого извлекает Израиль.

5) Главными жертвами этой лжи и этого мошенничества являются немецкий и палестинский народы.

6) Колоссальная власть официальных СМИ обеспечивала до сих пор успех этой лжи и подавляла свободу слова тех, кто ее разоблачал.

7) Сторонники лжи знают теперь, что их ложь доживает последние годы. Они искажают смысл и характер ревизионистских исследований. Они называют "возрождением нацизма" и "фальсификацией истории" возврат к источникам исторической правды.

В. Публикации и одно официальное выступление Р. Фориссона:

1) Письмо в журнал "Исторама" (ноябрь 1975) о сокращении N.N: оно означает не "Ночь и туман", а "Nomen Nescio" = "Аноним". На практике оно относилось к некоторым заключенным, лишенным права переписки. 2) Отрывки из письма в журнал "История" (август 1977) "Обман геноцида". 3) Выступление о мистификации с газовыми камерами 29 января 1978 г. на национальном коллоквиуме в Лионе на тему "Церкви и христиане Франции во Второй мировой войне".

С. Некоторые из технических картотек Фориссона.

1) Библиография по проблеме газовых камер.

2) Исследования Фориссона в Штрутхофе (1974), Майданеке (1975) и Освенциме (1975-76): 120 фотографий.

3) Годы исследований в Центре современной еврейской документации в Париже. 4) Консультации со специалистами-историками.

5) Процесс военных преступников. Стенограммы процесса Эйхмана.

6) Инсектицид Циклон Б.

7) Протоколы совещания на Ванзее.

8) "Окончательное решение" означало депортацию на Восток.

9) Посещение Освенцима в сентябре 1944 г. представителем международного Красного Креста: всевозможные искажения оригинального текста его доклада.

10) "Доклад Герштейна" у Леона Полякова и Джорджа Уэллерса.

11) Воспоминания Р. Гесса – произведение И. Зена, просмотренное и откорректированное Мартином Брошатом.

12) Открытая для посещения газовая камера в Майданеке: "орудие преступления", экспертиза которого никогда не проводилась (как и всех прочих "газовых камер").

13) "Признания".

14) "Шесть миллионов убитых" или "500000 погибших в войне"? Комитет истории Второй мировой войны (Анри Мишель и Клод Леви) отказывается публиковать результаты своих собственных исследований о депортированных из Франции "из страха перед ассоциациями депортированных".

15) "Мемориал депортации евреев из Франции" Сержа Кларсфельда: книга, написанная поздно, поспешно, без гарантии научности; четверть французских евреев была депортирована на Восток; автор не пытается определить число умерших, он объявляет умершими или погибшими в газовых камерах всех депортированных из Франции, кто не заявил о своем возвращении после 1945 года официальным французским или бельгийским органам. Газеты преподносят эту книгу как "памятник мертвым". Но она полна двусмысленностей.

16) Политико-финансовые доходы от "геноцида".

17) Французская пресса и право на сомнение и исследование.

18) Как работает журналист Пьер Виансон-Понте из газеты "Монд".

19) "Геноцид" по французскому телевидению.

20) Французские университеты и традиции охоты на ведьм.

Заявление Р. Фориссона.

По прочтении этих страниц некоторые могут истолковать мои идеи как попытку апологии национал-социализма.

В действительности же – по причинам, которые я не буду здесь объяснять – личность, идеи и политика Гитлера привлекают меня столь же мало, как личность, идеи и политика Наполеона. Я просто отказываюсь верить пропаганде победителей, для которых Наполеон был "Чудовищем", а Гитлер – "Сатаной".

Пусть все поймут, что единственная забота, которая вдохновляет меня в моих исследованиях, это забота об истине как о противоположности заблуждений и лжи.

Любое обвинение в нацизме я воспринимаю как клевету.

Поэтому пусть все физические и юридические лица подумают, прежде чем делать устные или письменные заявления, за которые я могу привлечь их к суду.

Копии этих материалов будут посланы в юридические и административные инстанции, а также в разные газеты, группировки и ассоциации".

16 июня 1978.

Знаменитая фраза «Гитлер никогда не отдавал приказа…», неоднократно повторенная Фориссоном, вызвала болезненную реакцию у большинства его читателей. На ней сосредоточили внимание и сделали ее поводом для того, чтобы отвергнуть аргументы Фориссона в целом. Она вызвала бурные дискуссии, даже среди тех, кто готов был принять аргументы Фориссона во внимание, но эта фраза оставалась для них неприемлемой. В 1979 году Фориссон составил для них такое пояснение: «Никогда Гитлер не отдавал приказа убивать кого-либо по причине его расовой или религиозной принадлежности».

Пояснения к этой фразе.

"Гитлер всегда считал евреев своими врагами и соответственно обращался с ними. Гитлер и нацисты говорили: "Союзники и евреи хотят нас уничтожить, но это они будут уничтожены".

Аналогичным образом, союзники и евреи говорили: "Гитлер и нацисты хотят нас уничтожить, но этим они будут уничтожены".

Для обоих лагерей речь шла о том, чтобы выиграть войну, которая велась не только против армий, но и против гражданского населения (мужчин, женщин, стариков, детей).

Лагерь победителей в последней войне тоже принимал принудительные меры против немецкого и японского меньшинств (которые считались опасными в разгар войны и нежелательными после войны), эти победители тоже прибегали к интернированию большого числа людей и к законным (по закону победителей) или произвольным казням, к административным, полицейским и судебным преследования побежденных, и даже 34 года спустя после перемирия 1945 года они осуществляют массовые депортации или "переселения" гражданского населения в ужасных условиях, но никогда власти союзных держав не отдавали приказа о преследовании кого бы то ни было из-за его принадлежности к этим враждебным, считавшимся опасными меньшинствам.

То же самое делал Гитлер с меньшинствами, которые принадлежали к лагерю его врагов и считались опасными (5 сентября 1939 г. Хаим Вейцман, председатель Всемирного еврейского конгресса, объявил войну Германии. Для Гитлера евреи были представителями враждебной воюющей нации).

Поэтому те, кто полагает, что в исторических вопросах можно выносить суждения об ответственности той или иной стороны, могут сказать так: и Гитлер, и союзники несут полную ответственность перед лицом морали и истории за все беды, преследования и смерти гражданских меньшинств всех стран, которые участвовали в войне 1939–1945 гг.".

Эта фраза кажется мне по меньшей мере неуклюжей из-за своей двусмысленности. Даже если удастся доказать, что она заключает в себе некую формальную истину, более чем вероятно, что Гитлер, как и другие политические и военные руководители, знали, что евреи и другие не враждебные и не воюющие меньшинства, такие как цыгане или гомосексуалисты гибнут в больших количествах в результате тех преследований, которым они подвергаются. Такого рода цинизм свойственен любому режиму. Люди продолжают гибнуть каждый день по причине расовых, религиозных, сексуальных и политических преследований. По моему мнению, можно сделать больше, чтобы этому помешать.

Но вернемся к делу Фориссона.

Был ли достигнут успех? Конечно, нет. Выбор средства не был удачным. Крайне правые не вызывают доверия, когда речь идет об исследованиях, о сомнениях, об истине. Виансон-Понте возобновил свои нападки на т. н. ревизионистскую школу: "Удивительно, что ответственные за эти подлости не подвергаются преследованиям: они подпадают под закон о разжигании расовой ненависти" (Ле Монд, 3–4 сентября 1979). Виансон-Понсе обозвал по этому случаю "фальсификатором" Рассинье, вследствие чего на сцену выступили сторонники Расинье из числа крайне левых. Можно задать вопрос, на каких путаных представлениях о юриспруденции было основано это требование журналиста о привлечении к судебной ответственности тех, кто придерживается иных, нежели он, мнений. Но он не осмелился назвать по имени Фориссона, работы которого он не очень хорошо знал.

Примечание. Я имею право быть суровым по отношению к этому журналисту, смерть которого я оплакиваю, потому что я всегда высоко его ценил. Он лучше всех писал о внутренней политике Франции. Эмоции, которые он проявил в этом деле, мне понятны. Я сам долгое время разделял его взгляды. Но нужно по крайней мере попытаться взглянуть за пределы, ограниченные иррациональными эмоциями, и часто узкие.

Глава III. Дело раскручивается

Масла в огонь подлило интервью Даркье, бывшего комиссара по еврейскому вопросу режима Виши, в «Экспрессе». Для Фориссона «момент настал». 1 ноября 1978 г., опираясь на свои досье, он разослал в различные газеты довольно провокационное письмо:

«Я надеюсь, что некоторые сведения, полученные недавно журналистом Филиппом Ганье-Раймоном от Луи Даркье де Пельпуа, заставят, наконец, широкую публику понять, что массовые убийства, якобы совершенные в „газовых камерах“, и т. н. „геноцид“ это одна и та же ложь, к сожалению, поддерживаемая до сих пор авторитетом официальной истории (истории победителей) и колоссальной силой главных СМИ. Как француз Поль Рассинье (бывший депортированный, участник Сопротивления), как немец Вильгельм Штеглих, как англичанин Ричард Харвуд, как американец Артур Бутс (автор „Мистификация ХХ века“, книги столь значительной, что оппонентам нечего возразить) и два десятка других авторов, работы которых замалчиваются или подвергаются клевете, я заявляю, как я это сделал на национальном коллоквиуме в Лионе на тему „Церкви и христиане Франции во Второй мировой войне“ (27–30 января 1978 г.): „Массовые убийства в т. н. „газовых камерах“ – историческая ложь“. Гитлер никогда не приказывал и не разрешал, чтобы кого-нибудь убивали из-за его расовой или религиозной принадлежности. Я не хочу ни оскорбить, ни реабилитировать кого-либо. Пока не будет доказано противное, я буду считать, что провожу свои исследования в соответствии со стандартными методами исторической критики. Я готов к любым дебатам по вопросу о „газовых камерах“ и „геноциде“, к любому спору, к любому интервью, надлежащим образом записанному. Я писал об этом в разные официальные учреждения, в газеты (например, „Трибюн жюив-эбдо“) и другие органы информации на протяжении четырех лет и повторяю то же самое сегодня. Свет на это дело не прольет ни „документальная драма“ „Холокост“, ни ЛИКА, ни энный уровень защиты, а только изучение на равных представленных тезисов. Что касается меня, то я люблю свет».

В «Монде» все были начеку. Там знали этого человека и жили в страхе, как бы он не пролез, не прижал какого-нибудь редактора и не убедил его в важности дела. В «Матэн де Пари» дела не знали, и парижская редакция поручила своему корреспонденту в Лионе Клоду Режану вступить в контакт с Фориссоном. Они встретились, вооружившись магнитофонами, 8 ноября на канале «Софитель». Согласно записи, встреча началась так:

Р. Ф.: Понятно, что я даю вам это интервью на условиях, которые были уточнены по телефону. Прежде всего, интервью должно быть записано. Мы немного поболтаем сегодня, вы зададите вопросы, я их запишу, а завтра отвечу на них. Но я со своей стороны хочу поставить такое условие газете «Матэн»: текст должен быть опубликован полностью или не опубликован вообще. Вам решать. Как вы считаете, на сколько страниц я должен дать вам интервью?

К. Р.: Очень короткое. Я не могу сегодня определить длину.

Р. Ф.: Мы должны быть точными в этом вопросе. Интервью должно быть полным или его не будет. Например, если я дам вам 60 машинописных строк, все они должны быть напечатаны, с заголовками и подзаголовками.

К. Р.: Я на это не уполномочен.

Р. Ф.: Хорошо. Но вы можете передать весь текст, короткий или длинный? Или не передавать ничего?

К. Р.: Это совершенно невозможно.

Р. Ф.: А я не хочу давать интервью, которое будет обрезано.

К. Р.: Меня попросили встретиться с вами, потому что вы писали в "Матэн". Наша газета хочет знать, что вы хотите сказать. Это все.

Р. Ф.: Я вам сказал при первой же встрече, что буду отвечать письменно. И вы знаете, почему: тема очень деликатная. В данной ситуации я хотел бы действовать как Миттеран, который, говорят, дает только письменные интервью. Если я боюсь говорить на эту тему свободно, если я хочу, чтобы разговор был записан, значит, я боюсь искажений. Первое из них – сокращение текста. Я этого не хочу. Я не хочу, чтобы моя мысль была хоть в малейшей степени искажена. Тема слишком серьезна. Вы были очень любезны, вы пришли ко мне, но вы говорите, что не можете взять на себя такую ответственность. Если бы я жил в Париже, я пришел бы к вашему главному редактору и, может быть, мы достигли бы соглашения. Может быть, вам стоит снова связаться с ним и рассказать, как обстоит дело. Тема слишком серьезна.

К. Р.: Я не могу этого сделать, пока не узнаю, что вы мне скажете.

Р. Ф.: Так не пойдет. Я уже сказал: первое решение – за вами.

К. Р.: Я могу сказать, например, так. Вы напишете в ответ на два точных вопроса одну машинописную страницу – 25 строк. Но я все равно не могу гарантировать, что текст пойдет полностью.

Р. Ф.: Я могу представить текст в любом виде. Но этот текст может быть опубликован только полностью. Именно по этому вопросу вы должны принять решение. Оно не будет априорным. Когда у вас в руках будут, например, три машинописных страницы, тогда вы и примете решение.

К. Р.: То есть, сначала вы даете текст, а потом мы решаем, пойдет он или нет?

Р. Ф.: Именно так. Понятно, что этим текстом будут ваши вопросы и мои ответы. И очень важен заголовок. Я хотел бы выбрать его сам.

К. Р.: Но вы таким образом нарушаете общепринятый порядок.

Р. Ф.: Тем хуже для меня. Мне очень жаль, но я часто это делаю. В заголовке вся суть. Он может быть, скажем, оскорбительным. В атмосфере полемики, которая началась после интервью Даркье, все возможно: любая клевета, любое злословие, любое искажение, начиная с заголовка. Я могу дать вам примеры заголовков, которые будут просто скандальным.

К. Р.: Заголовок определяет не тот, у кого берут интервью.

Считая, что своего рода соглашение достигнуто, Фориссон представился:

"Меня зовут Робер Фориссон, я наполовину англичанин. Во время войны, когда я был ребенком, меня дразнили «англиш». Я не нацарапал на своей парте слово «свобода», как призывал Элюар, я нацарапал на ней «смерть Лавалю». И еще я написал по-немецки «Гитлер – дерьмо», – я немного знал немецкий. Среди моих одноклассников был один по фамилии Барбо или Барберо, настроенный пронемецки. Он обнаружил надписи на моей парте и стал при всех издеваться надо мной: «Вы, англичане, удираете в Африке, как зайцы!». И он же, через несколько дней после того, как англо-американцы высадились в Северной Африке, и люди начали понимать, что ход войны меняется, подошел ко мне, протянул мне руку (я ее не пожал) и сказал (прошу прощения): «На этот раз они в заднице». «О ком ты говоришь?» – спросил я. «О бошах, конечно». «Как? Ты называешь немцев бошами?» Он ответил мне латинской пословицей: «Человеку свойственно заблуждаться, Дьяволу – упорствовать в заблуждениях». Я думаю, он слышал ее от своего папы, а папа вскоре стал борцом Сопротивления, настоящим или на словах – не имеет значения. И до конца войны меня жгла эта ненависть, которую мне внушали в семье и по радио. Я не мог слышать имя не только Лаваля, но и Дарлана. Я расскажу вам об одном случае, который не делает мне чести. В августе 1944 г. я был на каникулах в деревушке Лаперюз в Шаранте. Однажды мы стояли у окна с моим младшим братом, а по улице солдат Сражающейся Франции вел под ружьем человека, обнаженного до пояса. И я сказал своему брату: «Почему его сразу не расстреляют, этого негодяя?» Мне не нужно было никаких объяснений: раз ведут под ружьем, значит, коллаборационист; раз коллаборационист, значит, негодяй. Вот каким я был. И я думаю, нужно быть жестоким в момент борьбы, но когда все кончено (а нацизм умер 30 апреля 1945 г. и не рассказывайте мне сказок, будто он жив), у меня пропадает охотничий инстинкт. Я становлюсь на сторону оленя.

Я расскажу вам, что я делал во время войны в Алжире. Это легко проверить. Я жертвовал средства Комитету Мориса Одена, но потом я защищал одного товарища, которого заподозрили в связях с ОАС. Так реагируют настоящие британцы. Меня ужасает, когда плюют на труп, и я пытаюсь понять, почему так делают. Меня беспокоит это единодушие в деле Даркье де Пельпуа. Когда таких типов убивали во время войны, я радовался, как, например, при известии, что убит Филипп Анрио. Когда я слышал по английскому радио: "На Гамбург сброшено 4000 тонн бомб", я говорил себе: "Это прекрасно, но почему не 8000?" Женщин, стариков и детей сжигали фосфором, а я находил, что это хорошо. В Орадуре убили 625 человек, и я возмущался; в Дрездене, этом городе-музее, Флоренции на Эльбе, погибло 135000 человек, и я считал, что это нормально, это хорошо".

От этого автопортрета в статье журналиста не осталось ни одного слова. Тогда Фориссон попытался объяснить причины, побудившие его заняться своими исследованиями, и свои выводы. Журналист был шокирован (что понятно) и начал издеваться (что менее понятно):

К. Р.: Итак, люди, которые были в Вель д'Ив, просто пошли прогуляться и все вернулись.

Р. Ф.: Прошу не задавать мне вопросы в таком тоне.

К. Р.: Кого вы хотите убедить? Что вы хотите доказать? Что не было депортированных евреев, которые…

Р. Ф.: Придется повторить сначала. Только попрошу обращаться ко мне вежливо, иначе я не буду отвечать. Понятно? Иначе мы немедленно прекратим беседу. Итак, я сказал, что думаю насчет депортированных то же, что думают, например… нет, я не буду называть имен, поскольку это будет сразу же истолковано в дурном смысле. Вот что я сам об этом думаю. Выделим изо всех рассказов о страданиях то, что соответствует истине. Это факт, что людей преследовали по причине их расовой или религиозной принадлежности. Для одних ужасной драмой была потеря своей работы, для других интернирование, для третьих – разлука с семьей, для четвертых – депортация в страны, далекие от их родины, работа в очень тяжелых условиях, недоедание. Многие становились жертвами различных эпидемий. Огромные опустошения тиф произвел в Берген-Бельзене: мы все видели на снимках горы трупов. Все это было. Но не следует забывать, что шла война. Люди рисковали, принимали участие в Сопротивлении. Будь я на два года старше, я тоже стал бы бойцом Сопротивления.

К. Р.: Сколько вам тогда было?

Р. Ф.: В 1944 году мне было 15 лет. Все эти факты истинны, страдания были ужасны. Итак, как мне отвечать на ваш вопрос (я хотел бы, чтобы он был не столь агрессивным)? Я ставлю перед собой весьма скромную задачу. Я занимаюсь поиском истины, стараюсь установить точные факты, потому что считаю, что некрасиво врать, некрасиво фабриковать тот нацизм секс-шопов, который нам навязывают уже давно. Интерес к Гитлеру – нездоровый интерес, он меня интересует не больше, чем Наполеон, мне не интересны ни его идеи, ни его личность. Сталин не был богом, Гитлер не был дьяволом, внезапно откуда-то возникшим. Я сказал, что меня интересует, и думаю, это здоровый интерес.

К. Р.: Так убивал Гитлер евреев или нет?

Р. Ф.: Никогда Гитлер не отдавал приказа их убивать. Слушайте меня внимательно, это важно, что я сейчас скажу: никогда Гитлер не отдавал приказа убивать людей по причине их расовой или религиозной принадлежности. Но он раз десять говорил: "Евреи хотят нашей смерти, но мы увидим, как погибнут они".

К. Р.: Уже неплохо.

Р. Ф.: И наконец…

К. Р.: А как же "окончательное решение"?

Р. Ф.: "Окончательное решение", если вы задаете мне этот вопрос…

К. Р.: Его что, тоже не было?

Р. Ф.: "Окончательное решение" было, это совершенно точно.

К. Р.: И в чем же оно заключалось?

Р. Ф.: Окончательным решением была депортация евреев. Сначала был план отправить их на Мадагаскар. У меня есть текст этого проекта. Потом, когда война охватила всю Европу, этот план был заменен другим: отправить евреев как можно дальше от Европы, а пока заставить работать тех из них, кто может работать. Нам известны слова Гитлера. Вы можете возразить, что Гитлер рассказывал сказки, но зачем пересказывать их, меняя их смысл? Гитлер сказал о евреях (если не ошибаюсь, в сентябре 1942 г.): "Я заставлю их основать национальное государство".

К. Р.: А что же происходило в лагерях, где они умирали, где…

Р. Ф.: В лагерях они умерли не все, иначе ассоциации бывших заключенных не были бы столь многочисленными. По этому поводу я хочу сказать вам одну вещь, о которой забыл в процессе беседы, а она очень важна. Дело касается цифр. Вам известен Комитет истории Второй мировой войны. Он подчиняется непосредственно премьер-министру. Его возглавляют Анри Мишель и Клод Леви. Они уже давно, более 20 лет, занимаются изучением депортации. Эта работа была закончена в 1973 г. Но ее результаты никогда не были опубликованы, и сейчас я вам скажу, почему. Этот Комитет публикует бюллетень для служебного пользования, который не следует путать с журналом "Ла Ревю де ла Згонде Герр Мондиаль", и вот что пишет Анри Мишель в номерах этого бюллетеня 209 и 212 за январь и апрель 1974: "Итоговый результат этого исследования (т. е. труда многих людей на протяжении многих лет) не будет опубликован во избежание конфликтов с некоторыми ассоциациями бывших заключенных". Другая формулировка: "Во избежание рассуждений, неприятных для бывших заключенных".

К. Р.: Итак, сколько же человек исчезло?

Р. Ф.: Вы возвращаетесь к вопросу, на который, как я уже сказал, я лично не могу дать ответа, но есть люди, которым следует задать этот вопрос и потребовать у них опубликовать результаты их исследований по Франции.

В ходе беседы журналист забросил приманку Даркье. Это выгодно, можно будет дать заголовок "Соперник Даркье", это будет хорошая реклама. Но Фориссон ответил: "Г-н Даркье де Пельпуа меня не интересует, он принадлежит к тому типу людей, против которых я сражался всю жизнь".

Рыба не клюнула. Надо искать другой заголовок. Интервью закончилось неудачно.

Р. Ф.: Мои студенты прочтут "Матэн". К сожалению, они не прочтут этого, потому что, как я уже сказал, я хочу только письменного интервью. Вы согласны?

К. Р.: Совсем нет.

Р. Ф.: Как?

К. Р.: Совсем нет. Вы говорили мне, я вам сначала ничего не говорил. Я использую то, что вы мне сказали.

Р. Ф.: Нет, нет, вы мне сказали, что вы согласны – интервью будет письменным. А это была просто беседа между нами.

К. Р.: Я этого не говорил, можете проверить.

Р. Ф.: Вы хотите меня обмануть, вы делаете очень плохо, вы не имеете права так делать.

К. Р.: Я бы этого не сказал.

Р. Ф.: Я говорил с вами доверительно, это была беседа между нами, а вы…

К. Р.: Вы думали, я потерял целый час, беседуя с вами, и не сделаю из этого статьи? Нет, это невозможно.

Статья в «Матэн» (16 ноября 1978 г.) оправдала все опасения Фориссона. Заголовок начинался так: «Даркье не одинок. Некоторые считают безумием то, что он говорит о нацистских лагерях уничтожения. А в Лионе один преподаватель, Робер Фориссон, его поддерживает». Заголовок кончался намеком на конец интервью с Клодом Режаном, который «записал на магнитофон двухчасовое интервью. Вскоре после этого Фориссон потребовал, чтобы оно не было опубликовано. Несомненно, он сам ужаснулся чудовищности своих тезисов». Сам журналист не ужаснулся пустоте своей болтовни. Не довольствовавшись этими искажениями, он добавил к ним чистейшую ложь, заявив, будто Фориссон "выполняет функции историка-консультанта в издательстве Босан в Брюсселе. Названия книг, выпускаемых там, говорят сами за себя: «Ложь об Освенциме», «Протоколы сионских мудрецов», «Правда о деле Иоахима Пайпера». Клод Режан таких вопросов Фориссону не задавал, но другие газеты воспроизвели эту клевету в чистом виде и даже сделали Фориссона автором названных сочинений, как Бернар Шальша, который поспешно перепечатал статью из «Матэн» в «Либерасьон» 17 ноября 1978 г. Но венцом всех домыслов было утверждение «Матэн», будто Фориссон, когда он преподавал в Клермон-Ферране (до 1969 г.), «получил выговор за антисемитские высказывания».

Чтобы привлечь читателей, фраза "Является ли подлинным "Дневник" Анны Франк?" (что не имело отношения к предмету дискуссии) была повторена четыре раза (в шапке, в заголовке статьи и дважды в тексте) и в пятый раз, в видоизмененной форме, – в подписи под фотографией Анны Франк, без единого слова комментариев, чтобы пояснить суть этого вопроса. Зачем понадобилась бедная Анна Франк "Матэн де Пари"? Чтобы заставить мещанок прослезиться и отвлечь внимание от темы. Мне говорили, будто эта газета – социалистическая, но я не верю: здесь какая-то ошибка.

Остальная часть статьи состояла из рассуждений Мориса Бернаде, президента 2-го Лионского университета, отрывочных и частично искаженных (так говоря о книге А. Бутса "Мистификация ХХ века" К. Режан добавляет, будто она переведена на французский язык Франсуа Дюпра, недавно убитым крайне правым деятелем. Это чистая выдумка – книга не переведена), о программе курса, который ведет Фориссон, и из вырванных кусочков текста Фориссона под заголовком "Проблема газовых камер". Во всем тексте не было ни единого слова из сказанных Фориссоном в ходе интервью.

Эта статья и эти выдумки были перепечатаны без изменений другими крупными газетами. Фориссон немедленно ответил, но "социалистическая" газета "Матэн де Пари" тоже не признает права на ответ. Фориссон обратился в суд. В мотивировке своего решения 2 мая 1979 г. суд воспроизвел часть этого ответа:

"Я даю только письменные интервью. Ваш журналист был об этом надлежащим образом предупрежден, но он позволил себе вырезать и склеить куски моего текста, представив меня к тому же антисемитом.

Я не интересуюсь ни национал-социализмом, который умер 30 апреля 1945 г., ни ностальгирующими по нему неонацистами, ни нацизмом секс-шопов, популярным благодаря США и ряду официальных историков.

Четыре года размышлений над тезисами Поля Рассинье (участника Сопротивления и узника лагерей, смелого и правдивого человека) и четыре года собственных исследований в лагерях Штрутхоф, Освенцим, Бжезинка и Майданек привели меня к убеждению, что гитлеровские "газовые камеры" – всего лишь обман. Зная о том, что "газовые камеры" не существовали, следует ли продолжать хранить молчание или лучше объявить, наконец, эту хорошую новость?"

Суд вынес по этому вопросу следующее решение:

«Учитывая, что редактор газеты „Матэн“ имел право отказаться публиковать ответ, в котором автор статьи, обвиненный в том, что он вырезал и склеил куски из текста Фориссона, подвергался оскорблениям; что Фориссон злоупотребил этим правом, пытаясь навязать газете публикацию, в которой упор делался на „нацизме секс-шопов, популярном благодаря СМИ и ряду официальных историков“, все это не имеет прямого отношения к его тяжбе с журналистом».

Таким образом, журналиста оскорбили, точно описав, что он сделал: вырезал и склеил куски текста. Надо будет запомнить. Тем не менее, газета «Матэн» была осуждена за клевету. История с выговором за антисемитские высказывания была сочтена «весьма правдоподобной» без достаточных на то оснований. Однако – и это было исключительным – на обычное требование публикации решения суд ответил отказом «по причине особых обстоятельств дела». Итак, газета оклеветала частное лицо, этот факт признан судом, но данному лицу отказывают в праве на публичную компенсацию того, что суд квалифицировал как покушение «на честь и репутацию». Что же это за «особые обстоятельства»? За этим крылось общее желание газеты и суда, чтобы образ Фориссона остался замаранным в глазах публики предъявленным ему обвинением.

Невольный юмор заключался в том, что газета "Матэн" опубликовала в подвале той же полосы статью под названием "Как признается невиновный". Для тех, кто знаком с этими кошмарными делами, вопрос о признаниях ряда руководящих нацистов имеет ключевое значение. Ценность признаний, полученных с применением крайних мер принуждения, должна быть поставлена под сомнение. Мы узнаем из этой статьи, что группа по изучению проблемы смертной казни во главе с депутатом от РПР Пьером Ба решила заслушать ряд важных свидетелей, таких как Жиль Перро, монсиньор Фоше, епископ Труа, и аббат П. Туля. Жиль Перро указывает на ненадежность свидетельств, а как признается невиновный, он показывает на примере Артура Лондона. Я процитирую конец этого текста: "Свидетельства не более надежны, чем признания. Выводы, полученные в результате точных опытов группой исследователей из Колумбийского университета, поразительны. До сих пор мы думали, что человеческий глаз действует как фотоаппарат, а память проявляет пленку более или менее полно, но верно. В действительности не только память, но и зрение работают выборочно. Глаз видит то, что он ожидает увидеть, что он хочет увидеть, что кажется ему логичным". Университетским ученым это знать не обязательно. Но перенесем их выводы из судебной плоскости в плоскость исторических событий. Что скажет г-н Бадентер?

Утомительно описывать реакцию прессы в целом на это дело. Было только осуждение и возмущение, но никакой информации, никакой стихийной дискуссии. Только Фориссон своими письмами в "Монд" каждый раз отбивал мяч.

Первое письмо от 16 декабря 1978 г.:

"Не вздумайте отрицать! За то, что я, как Поль Рассинье и два десятка других авторов-ревизионистов, отрицаю существование гитлеровских «газовых камер», высшие университетские инстанции уже четыре года клеймят меня как «нациста», «сумасшедшего», «Савонаролу», «иезуита» и вообще как вредную личность. А до 1974 г. меня столь же официально величали «блестящим профессором», «очень оригинальным исследователем», «исключительной личностью», преподавателем с «замечательными интеллектуальными и педагогическими качествами»; мои публикации «наделали много шума», а моя защита в Сорбонне была признана «блестящей».

16 ноября 1974 г. одна газета, получив интервью у г-на Бернаде (президента моего университета), опубликовала отвратительную ложь обо мне в предисловии к монтажу из "заявлений", сделанных мною по поводу лжи о "газовых камерах". Г-н Бернаде немедленно распространил эту статью, сопроводив ее призывом к коллегам писать протесты против моих заявлений. Сам он, со своей стороны, заявил другой газете, что у меня, очевидно, "поехала крыша", и он не может больше обеспечивать мою безопасность. В коммюнике и на пресс-конференции он осудил "скандальный характер" моих утверждений, которые якобы "не основываются ни на каком серьезном фундаменте и не заслуживают ничего, кроме презрения".

Г-н Бернаде и ректор заставили меня прекратить мою преподавательскую деятельность. Ни тот, ни другой меня об этом не предупредили, и я попал в настоящую ловушку. Посторонние лица врывались в мой кабинет. Г-н Бернаде был на месте и знал, что я тоже на месте и что в университет ворвалась группа возбужденных людей, но ничего не предпринял. Меня оскорбляли, преследовали в коридорах и на выходе, а на улице избили. Затем последовало новое нападение на меня и на одного из моих студентов. Три года я вел семинар, но теперь больше не мог его продолжать, потому что, согласно официальной формулировке, я никогда ничего не опубликовал в своей жизни якобы "по моему собственному признанию". Чтобы обосновать это обвинение, Бернаде вырвал из контекста фразу из моего письма, в котором я выражал свое удивление по поводу того, что меня объявляют "нацистом", тогда как я никогда не опубликовал ничего, что заставило бы в это поверить (письмо от 12 декабря 1975 г.). Это удивительное обвинение было потом повторено министром и Государственным Советом, хотя список моих публикаций прилагался к моему досье. Я не буду здесь вступать в спор с г-ном Бернаде и указывать на другие грубые неточности, уловки и умолчания в его письме. Я жду публичной дискуссии на тему, которую явно избегают: тему о "газовых камерах". Я уже 4 года прошу "Монд" опубликовать, наконец, мои две страницы "Слухи об Освенциме". Время пришло".

И «Монд» опубликовал этот материал 29 декабря 1978 г. Дискуссия началась.