Текст книги "Легенда о механизме"

Автор книги: Серж Лу

Соавторы: Вольдемар Демар
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

Началась новая жизнь – жизнь поэта и мизантропа, жизнь, достойная гения. По утрам граф влекся в поля. Там на тучных лугах паслись его хрюшки и козочки. Сверкало солнышко, ласково пиликали кузнечики, прело пахло сеном, силосом, кормовыми бобами, витаминной мукой... Надоив ведерко козьего молока, Дебош возвращался на берег моря, туда, где у кромки прибоя стоял рассохшийся старый рояль, прибитый некогда к берегу волнами во время жестокой бури. Граф садился за рояль и, захлестываемый волнами, неистребимо наигрывал рапсодии. Матросы с проходящих судов, заслыша звуки рояля, в испуге обкладывались крестами и шептали благоговейно: "Ишь, как томятся души грешников!" Потом бывший граф брал мотыгу и вспучивал участок под таро. Выгонял из загона животину, а после садился на пенек писать поэзы. Так неторопливо проходил пасторальный день. Ввечеру, исполнив ритуальный танец благодарения за приятный день, граф выдергивал из носков еще одну нитку: носки служили календарем. По ночам он вспоминал нежную Глорию и, жестоко сморкаясь и давясь рыданиями, вновь плыл среди рифов сомнения к письменному столу. И опять возникали стихи под верещание цикад, под шум прибоя, под легкое потрескивание самодельного светильника – плошки с ворванью. "Вдохновение! – думал Дебош, окропляя слезами травяное бубу. – О! Ты не приходишь в аристократические салоны с бельведерами! Ты приходишь под шум моря в соленых брызгах, как пенорожденная Афродита...". Тут его мысли принимали нежелательный оборот. Он почему-то начинал думать о белом теле Афродиты. Тело было таким прекрасным, мягким, гладким, с такими волнующими выпуклостями, с такой... Дебош вскакивал, бежал к морю, окунался в холодные волны, потом возвращался к столу и начинал творить. В моей душе живет любовь. Она кипит, волнуя кровь. И не истлеет и в гробу Под ветхим травяным бубу! * * * Однажды, когда Дебош в лирическом экстазе бился головой о пальмовый ствол, ему на голову упал кокосовый орех. С тех пор Дебош обходил пальмы стороной, а Проклятый Орех стал для него воплощением мирового Зла. Дебош упивался потенцией уничтожить подлый овощ в любое время дня и ночи. Дабы кокос полнее осознал свое ничтожество, граф регулярно пинал его ногой. Я в силах уничтожить Зло. Таков поэт! И знайте, други: Бить Зло – поэта ремесло, И в том поэзии заслуги! Думая о Проклятом Кокосе, Дебош неожиданно пришел к неприятному выводу: если уничтожить орех, на свете исчезнет не только зло, но и добро. Ибо, не зная, что есть Зло, кто поймет, где Добро? Дебош взопрел от такого поразительного открытия. Он немедленно кинулся к столу и стал покрывать высушенные листья письменами. Высушенные листья часто служили ему для черновиков. Но тут налетел с моря шквал и вместе с частью шалаша унес и начало гениальной поэмы. Дебош мрачно поразмыслил и понял, что лучше всего сразу писать набело. Причем не на листьях. Надрываясь, он притащил с горы огромный камень и стал высекать стихи на граните.

Вот сижу я весь в тоске. Дней как ниток на носке. Весь покрытый любовью сижу. Смело в дали морские гляжу. * * * Явилось Дебошу привидение. Испугался Дебош, а оно и говорит: – Не бойся! Это я, твоей Глории тень! Пойдем со мной, вернее, полетим. И будет радость, радость без конца! Размяк Дебош. Прорезались и затрепыхались крылышки под травяным бубу. Забрался он на шалаш сверху, чтоб прянуть в небеса, но ветхим был шалаш. Провалился Дебош, расшибся, зато стих сложил: Вот лежу один я здесь. Ай-яй-яй – расшибся весь! Что я есть? Лишь плоть гнилая. Телесам не надо рая! * * * В другую ночь опять не спалось Дебошу. Встал он и начал высекать стих на камушке, подобранном на берегу. Вдруг сверху завозилось что-то, шалаш прогнулся. Похолодев, Дебош забрался на стол и выглянул в дыру. На крыше торчала Афродита. Голая, прекрасная. И разбирала ветхую дранку. Моргнул Дебош – ан, не Афродита это, а черная ведьма Эмпуза! Дебош набрал в грудь воздуху и сказал гекзаметром: – О злоковарная ведьма, доколе ты будешь зубами своими терзать пенаты родные мои? Слезу, ей-богу, с Олимпу, и крепкосильной десницей своея... – Ась? – спросила ведьма. – Ты об чем, родимец? Я тебя нынче кушать буду. – Ка-ак? – возопил пиита. – Нету такого закона! И сказал стихом: – Ты питаться мной не моги! Потому как закона нет, От меня в лесотундру беги! Оэстэчу тебя! Я – поэт! Ведьма дернулась и попыталась зажать уши. Дебош напрягся: – О зловредная старуха, Кровопивнейшая муха! Зачем ты мучаешь меня? Тобой не буду съеден я! Карга охнула и скатилась на землю. Дебош закричал пуще: – Уйди, беззубая, твои противны ласки! – Ась?? Батюшка, да какие ж ты срамные слова глаголешь! Да как у тебя язык не отсох! Я беспорочно сорок лет с мужем прожила!.. – старушка судорожно зашарила вокруг в поисках клюки. – Ужо тебе, забвенья демон! Мои стихи тебя переживут!! – победоносно взвыл Дебош. Старушка с жалобными воплями заметалась туда-сюда, наконец помчалась прочь, то и дело налетая на пальмовые стволы, охая и непотребно ругаясь. А граф немедля сел за сочинение ироической поэмы в шестнадцать тысяч строф под названием "Дебошиада". Когда лучи утреннего солнца проникли в хижину и осветили стол, на нем обнаружилась не только гора булыжников, исцарапанных письменами, но и огромное количество дохлых мух, что свидетельствовало об убойной силе стихов гения. Кстати говоря, насекомые оказались тонкими ценителями поэтического слова. Они постоянно клубились над пиитой и внимали ему, затаив жужжание. Стоило графу прикрутить дурацкую рифму, как они тучей налетали на него и язвили пиитический зад. Ох и гудела же задница Пиндара! Иногда после обеда граф присаживался к лире, стоявшей в углу. Струны лиры совершенно проржавели и были завязаны узелками. Граф водружал на свои кудри пропыленный лавровый венок с ощипанным боком (Дебош употреблял лавр для супу). Рука касалась трепетных струн. Начинал скрыпеть мотив. Слонявшиеся в кущах аполлоны, марсии, орфеи и аэды подкрадывались к хижине и, замирая от наслаждения, внимали пиите. Правда, то Аполлон, то Марсий, то Орфей вдруг превращались в крутобедрую Афродиту с огромным бюстом и неохватным задом. Но Дебош, мужественно закрыв глаза, завывал: У, моя несравненная Глория! Тобою одержана виктория! Афродита меня прельщала, Прелестями всяко улещала, Но я не поддался, Твоим навеки остался! А как-то раз попал Дебош прямо на небеси и видит – сидит во облаце Господь Бог и ест вареники. И говорит ему Бог человеческим голосом: "Угоден ты, графе, пред очами моими! Подсаживайся и вкуси вареников!" Подсел граф, вкусил вареников, и обуяла его гордыня. Сошел он на землю и, не ведая, что творит, принялся тесто месить для вареников. А еще Дебош вылепил из глины вареник (отдаленно напоминавший почему-то фигуру все той же Афродиты), соорудил алтарь и стал молиться кумиру. Осерчал Господь и наказал графа: прилип он к тесту, оторваться не может. "Изыди, проклятое!" – закричал Дебош. А тесто циничное не исходит, засасывает графа, как обывательское болото, топит. И взмолился тогда Дебош: "Господи Боже, гордыней страдать негоже! Избави меня от теста!" Услышал Господь молитву сиротскую и отправил тесто в геенну огненную. Дебош же полтора месяца постился, и до того отощал, что и на ногах еле стоял. Тут выскочил черт-искуситель и возопил, улещая: – Воззрись, отрок! Се аз сосиска! Воззрился граф: и впрямь сосиска! – Грякни песнь во славу сатанинскую – сосиску дам! Дебош подумал, вспомнил Глорию, и насупился: – Нет, господин бес, это грех тяжкий – сатане петь. А Господь меня от теста зверообразного избавил! Но бес не испугался, а продолжал графа искушать. Посредством большого магнита оказались они на горе Араратской. И сказал черт графу: – Если сейчас Сатане поклонишься – все царства мира под твою руку лягут, и цари служить тебе будут, а генералы будут на посылках! – Э-э... Все царства? – тут Дебош вздрогнул. – Значит, и Глория тоже? – И Глория, господин граф, а как же! – немедля подхватил искуситель. – Глория! У! Лепотная! Медовая! Прянишная! Дрогнуло сердце пиитическое. Взял граф лиру и уже рот открыл, чтоб осанну воспеть силе сатанинской, но тут из облака выпал вареник и графу прямо в рот попал. Граф прожевал, проглотил, да как закричит: – А, искушать? Так вот же тебе, поганый: "Пою Господню славу вечну, пою вселенну бесконечну! Слава Создателю, слава! Вразумил ты меня, Боже правый!" И сгинул черт бесследно. А Дебош спустился на землю по воздусям. * * * Вот однажды стоял он на берегу и пел: "Покинь, Купидо, стрелы, уже мы все не целы!" – как налетел шквал и унес певца в море. Граф за рояль успел уцепиться. Так и плывут. Вдруг из пучины всплыл древний бог Посейднепр, всплакнул и сказал: "Топил, эфто, корабли раньше... И теперь буду!".

Вылез Посейднепр из воды и оказался похожим на бедного рыбака Хосе Игнасио. Сел на рояль рядом с графом и говорит: – Спорим, сабля всех сильнее? – Змея всех сильнее! – обрадовался граф. Ему давно хотелось поспорить с кем-нибудь вроде Леонсио. – Змея саблю твою сгрызет! – Не сгрызет! Сабля змею порубит, и всех порубит. А сгрызть ее нельзя, она люминевая! – Змее твоя сабля – тьфу, как французская булка. – Нет, не тьфу! – Съест, и саблю съест, и меч, и топор! И... и... – Врешь! Лопни твои глаза! Срамотишша слушать! – закричал Хосе Игнасио и превратился в Хуго Заххерса. – Ваша змея, киндер, сама сдохнет. Ее и рубить не надо. – Не сдохнет! Она тыщу лет живет! – Сдохнет! – Не сдохнет! Всех съест! И тебя тоже съест!.. Из клубившегося вокруг тумана вдруг вышли архангелы в белых халатах. Схватили они Дебоша и потащили прямо к райским вратам. – Передайте Глории, – кричал граф, – что я за ней спущусь! Чтоб не баловала там, на земле! А то, борони Бог, забалует – ее Господь Бог в рай не возьмет! После чего Дебош крепко уснул. В этом состоянии он и был доставлен в психиатрическую лечебницу. Глава 18 МАРСИАНИН ЛОМАЕТ ЧЕЛЮСТИ Журналист продажной бульварной газетенки "Бабилония Ивнинг" Рекс Макферсон вернулся домой под утро. Фотокассету с сенсационными кадрами он положил в сейф, оборудованный за задней стенкой бара, подошел к столу и упал в кресло. Руки его привычно легли на старый верный "Ундервуд". Рекс на мгновенье прикрыл глаза. И сразу же увидел механический апельсин, мчащийся по вавилонским улицам. Рекс долго следил за ним. И многое понял. Апельсин катился сам по себе, словно повинуясь какому-то немому призыву (возможно, приказу, отданному по радио). Когда кто-нибудь из доверчивых вавилонцев брал его в руки, очищал и пытался съесть – зверский плод внезапно раздувался до размеров футбольного мяча. Вавилонец падал замертво, а плод, подобрав кожуру, катился дальше. Рекс выслеживал его целые сутки и почти не спал. Он бежал, на ходу щелкая фотокамерой и лишь изредка останавливался перед уличными телефонами, чтобы вызвать очередную машину "скорой помощи". Вот в надежде на содействие на улицу вышла голодная старуха-метиска. Апельсин прыгнул ей в руку. Глаза старушки вспыхнули бесчеловечным огнем. Зубы впились в кожуру... Ах! К старушке, распластанной на мостовой, спешит медицинский автомобиль. Иногда Макферсон готов был поклясться, что слышит тонкий, гнусный голосок цитруса: – Челез все – к нему. Челез все – к Господина! Вилли-валло! Еще один поволот. Я слысу голос Господина... Но сто это? Меня подбилает маленькая машиника! Маленькая машиника – самая злая машиника! Ну!? Вилли-валло! Маленькая машиника – худенький подросток – остается лежать в ожидании помощи. Макферсон понимал: впервые в его многотрудной жизни ему улыбнулась настоящая журналистская удача. В голове уже зрел план будущей сенсационной статьи. Название напрашивалось само собой: "Марсианин ломает челюсти". Макферсон сдул пыль с "Ундервуда", вставил чистый лист бумаги и принялся за дело. Незаметно текло время. Исписанные листы вылетали из машинки. Работу прервал неистовый звонок в дверь. Макферсон выругался и пошел к двери. В комнату просунулся широкоплечий мужчина в черной шляпе и белом плаще. Это был агент ВРУ Сэм Джефферсон. – Я из разведывательного управления. Мне необходимо с вами переговорить, мистер Макферсон. – Черт побери! Меня нет дома! – Ошибаетесь. Дома вас есть, мистер Макферсон, – Джефферсон проник в прихожую и двинулся в комнату. – Ни Раллоу из "Стар", ни Шеррон из "Стрит", ни даже Фелтон из "Пост" ничего об этом не знают... Макферсон мгновенно уловил смысл сказанного и приосанился. – Слушаю вас. – Сочиняете статью? – осведомился Джефферсон, закуривая. – Случайно не об апельсине, который надувается, как мячик? Сэм Джефферсон бесцеремонно заглянул в бумаги, разбросанные по столу. – Ага. Так я и думал. "Марсианин ломает челюсти". Блестяще. Поздравляю вас с удачным заголовком. – Черт побери! Не очень-то вы деликатны! – выругался Макферсон. – Я же на службе, мистер Макферсон... – Агент перевел взгляд на входную дверь, внезапно вскочил, метнулся к ней и ловко сунул горящую сигарету в замочную скважину. – А-а-а!.. – из-за дверей донеслись причитания и быстро удаляющийся топот. Сверхсекретному агенту далекой пальмовой монархии потребовалась срочная помощь окулиста. – Вот видите, в какой обстановке приходится работать, – Сэм Джефферсон со вздохом развел руками и вернулся к столу. – Тут не до сантиментов. Макферсон, у которого был бледный вид, с готовностью согласился. – Дело очень простое. Об апельсине знаем лишь вы и я. Нас всего двое, мистер Макферсон. Остальные – пострадавшие или безмозглые свидетели, которые ничего не поняли. Мы ведь с вами сможем договориться? – Черт побери! О чем вы? – Если вы откажетесь от мысли опубликовать свою статью... – начал Джефферсон. – Что-о? Этого не будет! Никогда! – Будет. И не таких уламывали. И Сэм Джефферсон с грохотом водрузил ноги на стол. Мистер Макферсон с ужасом посмотрел на ребристые подошвы, на драгоценные листы с блестящей статьей... Фортуна опять поворачивалась к нему задом. – Я не могу! Это насилие! – сделал последнюю попытку Макферсон. – Нет, вы согласитесь совершенно добровольно. Весь вопрос заключается лишь в сумме. Макферсон подпрыгнул. – Творчество не продается! – А я и не собираюсь покупать ваше творчество. Оставьте его своим поклонникам. Мне нужна статья и уверенность, что информация останется в тайне. – Да... Но... – Макферсон снова взглянул на подошвы. – Я мотался за апельсином больше суток... Такая сенсация... Журналисту впервые улыбнулась удача... – Она продолжает вам улыбаться! – заявил Джефферсон и вытащил чек. Государственное казначейство не обеднеет, если вы назовете достаточно весомую сумму, мистер Макферсон. Скажите, сколько – мне надо проставить сумму в чеке. Макферсон задышал тяжело и неровно. В голове завертелись соблазнительные картины. Отдых на лучших курортах. Безбедная жизнь молодого повесы. Конец всем мытарствам и меблирашкам. Вино. Женщины. Карты. И... и... и... – Мне надо подумать... Это так неожиданно... Вы понимаете... – бессвязные слова слетали с пересохших губ Макферсона. – Давайте я вам помогу. Десять тысяч лимонов. – Десять?.. Тысяч?.. Подождите... Мне надо... – Не надо. Давайте я проставлю в чеке сумму в двадцать пять тысяч. Это очень большие деньги. Вам их никогда не заработать никакими статьями. – Да... О!.. Конечно! Но... Джефферсон достал авторучку и вписал сумму. Макферсон судорожно схватил чек и стал его изучать. Тем временем Джефферсон молча сгреб со стола все бумаги, заглянул в мусорную корзину. Макферсон вручил ему фотопленку. Кивнув на прощанье, Джефферсон задержался в дверях. – Кстати, у вас ведь есть запись голоса этой твари? Я имею в виду механический апельсин. – Нет! – быстро соврал Макферсон. – Жаль, – задумчиво произнес Джефферсон. – Мне очень хочется получить ответ на один вопрос: почему апельсин называет людей "машиниками"? – Я слышал, – кивнул Макферсон. – Мне показалось, что у этой твари азиатский акцент. "Машиника" – это или "мошенник", или "машинка", то есть механизм. Сдается мне, что апельсин одного себя считает живым организмом, а всех остальных – роботами, механизмами, "машиниками". Джефферсон пораженно поглядел на журналиста и опрометью выскочил из квартиры. Макферсон некоторое время смотрел ему вслед. Потом вдруг схватил себя за волосы:

– Идиот! Шляпа! Продешевил!.. Конечно, в ВРУ шутить не любят. Но, видно, их там припекло, если они вот так, запросто, могут выложить 25 тысяч какому-то мелкому репортеру какой-то несчастной бульварной газетки... Наверняка они могли дать больше! Сто! Нет, сто двадцать тысяч!! Макферсон задохнулся от возмущения. Потом вдруг замер, поймав ту самую, вертевшуюся в голове мысль. – А что, если... – Он закрыл глаза и покачал головой. – Ух и подлец же я!.. И с радостным воплем устремился к верному "Ундервуду". Вечерний выпуск "Ивнинг" вышел с огромным красным заголовком на первой полосе: "Марсианин крушит челюсти! В заговоре участвует ВРУ!" * * * Сэм Джефферсон несся по вечерней улице, опрокидывая на бегу прилавки газетных торговцев. Прохожие рвали друг у друга из рук газету со статьей Макферсона. – Грязный продажный писака! – пыхтел Джефферсон. – Ладно, ты поплатишься за это. Еще хорошо, что я догадался дать тебе поддельный чек!.. Следом за Джефферсоном бежала цепочка людей в топорных белых плащах. Их число заметно поубавилось и некоторых в их дальних отчизнах приставили к посмертным наградам. * * * Рекс Макферсон отмечал в ресторане свое назначение шефом отдела новостей. Дружеская вечеринка сильно затянулась. Лишь под утро Макферсон вернулся домой. Выписывая ногами вензеля, он добрался до холодильника с намерением освежиться. Пошарил рукой и вытащил огромный спелый апельсин. – Хм! – пролепетал Макферсон, улыбаясь блуждающей улыбкой. – Не хватает только, чтоб этот апельсин оказался механическим!.. Он радостно захохотал и впился в кожуру зубами. Апельсин оказался механическим. Глава 19 КОНЕЦ МЕХАНИЧЕСКОГО АПЕЛЬСИНА – Подавилась, машиника! – злорадно и гнусно пропищал апельсин, выкатываясь на улицу из дома, в котором остался лежать неподкупный служитель пера. На улице царил предрассветный сумрак. Погода была сырая. Свинцовое небо упорно не светлело. Апельсин, подскакивая, пулей летел по пустому тротуару. В этот ранний час частный сыщик Чарли Стоун брел домой после ночи, проведенной в засаде. Как и все предыдущие, нынешняя засада оказалась безрезультатной. Погруженный в раздумья, Чарли перешел улицу и вдруг замер: оранжевый объект промелькнул у него между ног. Из рукава сыщика автоматически высунулся объектив скрытой камеры, полыхнула мертвенным светом вспышка. Спустя минуту на ладонь Чарли выпал снимок. Чарли всмотрелся. Ему даже пришлось подойти поближе к световой рекламе, чтобы рассмотреть детали... "Стоп! – сказал самому себе великий детектив. – Это же тот самый механический апельсин, о котором кричат газеты! Чертовская удача!". И сыщик устремился в погоню. Он нагнал апельсин на набережной и успел сделать еще пару кадров. Апельсин перескочил через парапет и плюхнулся в воду. "Уйдет!" – завопил внутренний голос, и Чарли со всех ног пустился бежать к лодочной пристани. Через пару минут он уже рассекал вавилонские воды на маленьком глиссере. Апельсин, кувыркаясь в волнах, приближался к середине реки. Внезапно вода перед ним вздыбилась, из глубины показалась массивная металлическая голова. Чарли ахнул и погасил двигатель. Зажужжали скрытые в различных деталях одежды видео– и фотокамеры. Чудовище поднялось из воды, протянуло к апельсину стальную лапу. – Предатель! – трубным гласом прогудел Вышедший из Вод Вавилонских. – Ты посмел предать Великого Доктора! У-у, гнусный обманщик! Ты приговорен к натурализации! – Нет! Моя не пледавала господина! Моя велна служила господина! – заметался апельсин, зажатый в стальной ладони. – Моя нечаянно посла не туда, моя заблудилася!.. – Нет! Приговор будет исполнен! Стальной монстр сунул апельсин в страшный безгубый рот. – Вилли-валло! – запищал апельсин, силясь раздуться, но не тут-то было: стальные челюсти не поддавались. Тррах!.. Апельсин лопнул во рту механизма. Чудовище задумчиво пожевало, потом выплюнуло что-то в воду. – У-у, великий Доктор! Я выполнил приказ! – проревело чудовище и бесшумно ушло под воду. Чарли отчаянно заработал руками, подгребая к месту погружения. В последний момент, перед тем, как волна опрокинула глиссер, Чарли успел разглядеть плясавшую на воде кожуру апельсина. Обыкновенную кожуру, оранжевую снаружи и белую внутри. После этого детектив оказался в ледяной воде и сразу же почувствовал, что тонет: начиненная многочисленными приспособлениями одежда неумолимо тянула вниз. – Спасите! Караул!! – завопил Чарли. На берегу сидел какой-то бродяга. Он с интересом следил за происходящим. Чарли тоже заметил его. В голове Чарли быстро замелькало: "Я аналитик. На одних фотографиях заработаю тысяч сто. Видеопленка. Информация. Итого миллион. Пожалуй, можно призвать к корысти, вернее, к совести этого негодяя...", – и Чарли закричал с удвоенной силой: – Эй, помогите! Я заплачу!.. Бродяга оказался на редкость отзывчивым. Он вытащил Чарли из воды и даже попытался сделать ему искусственное дыхание. Чарли вырвался из цепких рук спасителя, ощупал карманы. Увы, часть оборудования ушла на корм рыбам и механизмам. – Любезный! – обратился Чарли к бродяге. – Я деловой человек. Вы деловой человек. Будем смотреть на вещи реально. Вы спасли мне жизнь. Вот вам десять лимонов. Бродяга мрачно поглядел на мятую купюру, помолчал, и наконец выговорил: – Мало. Чарли слегка опешил. – Сколько же вы хотите? Бродяга насупился, что-то подсчитывая. "Он что, тоже аналитик? – спросил внутренний голос Чарли. – Не повезло тебе, Чарли!..". – Много! – сказал бродяга. Чарли подскочил. – По-вашему, это сколько? Бродяга показал на пальцах. – Да вы с ума сошли! – закричал Чарли. – За такую жизнь, как моя, вам никто не даст больше десятки! Бродяга вдруг молча вцепился в синее от холодного купания горло детектива. – Черт побери!.. Перестаньте меня душить! – захрипел Чарли. – Я вовсе не так богат, как вы... Ради Бога! Так и быть!.. Бродяга ослабил хватку. – Так и быть, – повторил великий сыщик. – Я дам вам сто... нет, даже сто пятьдесят лимо... Тут бродяга стал душить его с удвоенной силой. Аналитический ум Чарли начал туманиться. Внутренний голос заметался в поисках выхода. И выход нашелся. – Я согласен!.. – из последних сил выдавил Чарли. Когда бродяга убрал руки и Чарли отдышался, они ударили по рукам. – Таких денег у меня с собой нет, – заявил Чарли Стоун, опасливо косясь на богатырские клешни негодяя. – Если я дам вам чек, его не примут, а вас, чего доброго, еще и арестуют... Сделаем вот что. Вот вам в залог мой бумажник. В нем нет денег, зато есть важные документы. Мы встретимся с вами завтра на 6-м километре 18-го шоссе. Возле камня. Я принесу всю сумму наличными. Ровно в полночь... "Ах, какой подлец! – кипятился Чарли, возвращаясь домой. – Худшего негодяя я еще не встречал. Подонок!". Позавтракав и приняв ванну, Чарли тщательно проанализировал ситуацию. Давать этому оборванцу деньги? О, нет. И Чарли, посовещавшись с внутренним голосом, решил, что с такими врагами общества, как этот деклассированный субъект, следует поступать решительно и даже до некоторой степени жестоко. Есть высшая справедливость!.. * * * Ровно в полночь Чарли ждал вымогателя на условленном месте. Бродяга появился из-за кустов. Он плохо выглядел: должно быть, приперся из города пешком. "Конечно, – злорадно подумал детектив, – откуда у этого хама деньги на бензин?" Чарли Стоун улыбнулся широко и дружелюбно. Бродяга мрачно молчал. На нем были древний полосатый пиджак, полученный на благотворительном пункте и пробитые временем кроссовки на босу ногу. Глаза оборванца в свете звезд горели. Возможно, это был просто голодный блеск. Чарли положил на землю кейс. – Здесь – пакет с наличными. Пакет можете оставить себе. Вымогатель недоверчиво нагнулся. Неуверенно нажал пальцем на фиксатор. Крышка кейса откинулась. Из кейса выпрыгнула тонкая стальная игла и вонзилась бродяге в сердце. Голодный блеск погас в его глазах навсегда. Чарли с омерзением оглядел поверженного, вытянул из-под него кейс и захлопнул крышку. – Зверь! – с отвращением сказал он и плюнул. – Не люди – звери!.. С чемоданом в руке Чарли отправился к стоявшей на обочине машине. Глава 20 ПОСЛЕДНИЕ ШАГИ ЧУДОВИЩА Темной безлунной ночью под Бублонским мостом вскипела вода. На берег вылез человек огромного роста. Тело его под фонарями отливало сталью. Он достал из котомки, спрятанной в кустах, солидное темное пальто, трость и шляпу. Облачившись, человек водрузил на длинный нос пенсне, огляделся и ракетой взмыл в воздух. В этот же час на смотровой площадке Тойфелевой башни сидела троица галогенов. Галогены выдавали себя за иностранных туристов. Они любовались ночным Вавилоном.

Разноцветные огни гигантского города заполняли все пространство внизу и взбирались в небо, словно превращаясь в звезды. – Гляньте, ребята! Красота-то какая! – И верно, Йод! Ажник околеть можно! – Будто внутри маслом потерли! – мечтательно вздохнул Фтор. Романтики свесили ножки вниз, в переливавшуюся неоном бездну. – Эх-ма!.. – Бром заболтал ногами. – Может, нам эфто... Братцы, а? – Не! – Фтор и Йод кинулись к Брому, хватая его за бока. – Не надо "эфто"! Не надо, слышь?.. – Да не о том я, ребяты! Может, нам эфто... Как его, а? Ну, новую жизню начать?.. Галогены задумались, загрустили. Фантастический ночной пейзаж разноцветными огнями бил им прямо в глаза. – Да... Это ты здорово придумал... Хорошо бы... – Мы, эфто, работать будем, а? – Бром доверительно склонился к сотоварищам. – Я вот тут, эфто, уже прикидывал. Можно, эфто, машины мыть. Или, эфто, подарки разносить. Ну, эфто, детишкам. На праздники, ну, там, эфто... А? – А что, ежели и вправду? – поднял голову Йод. – Я бы в зоопарк пошел. Я вить зверушек люблю – страсть!.. – А я, братцы... – Фтор задумчиво поковырял в носу. – Я бы в профессоры пошел. Бром и Йод дико поглядели на Фтора. – А чего? Грамоту знаю. – А вправду! Ты ведь башковитый у нас! – обрадовались Бром и Йод. – Книжки бы, эфто, писал! Галогены помолчали, уносясь мечтами все дальше и дальше, в незнакомую, прекрасную жизнь. – Я, если бы писать умел, про жизнь свою написал бы, – вдруг сказал Бром. А потом заплакал. – Я не только зверушек люблю. И детишков тоже! – всхлипнул Йод. Галогены обнялись, сморкаясь. Время шло. Вдруг вдалеке в черном небе показалось длинное торпедообразное тело. Отражая огни, оно летело прямо к Тойфелевой башне. Первым его заметил Фтор. – Гляньте! Это что за птица? – Иде? Иде? – вскинулись галогены, напряженно вглядываясь в темноту. – Петух жареный!.. Тело приближалось. Уже слышалось легкое гудение. – Ой! Он это, братцы! Вон, телескопы вылупил!! Галогены вскочили на ноги. Чудовище, страшно гудя и слегка погромыхивая, облетало башню вокруг. Когда оно подлетело к галогенам, те вытянулись по стойке "смирно". Телескопические глаза чудовища еще больше выдвинулись вперед. Блеснули линзы, фокусируясь на неразлучной троице. Галогены набрали воздуху и гаркнули хором: – Здравствуйте, господин Механизм! Чудовище вздрогнуло. Раздался скрежещущий голос: – А?.. Меня?.. Кто?.. Снова завращались телескопы. Порыв ветра надул солидное пальто и хлопнул полой. – У-у-у! – заревел Механизм, как будто узнав троицу. – Порешу!!.. Галогены сиганули в скоростной лифт. Лифт обрушился вниз, и вдруг что-то заскрипело, забилось в бешено падающую кабину снаружи. Погас свет, тускло вспыхнула лампочка аварийного освещения. У галогенов волосы встали дыбом. В стенке кабины образовалась дыра и в нее стало влезать огромное, в лохмотьях дымящегося пальто, туловище Механизма. Рывок! Отчаянно завизжали блоки и лифт завис между этажами. Галогены заорали от ужаса. Механизм протиснулся в кабину и застыл, осматриваясь. В ту же секунду неразлучная троица, завывая от страха, пролезла между стальными ногами и горохом посыпалась из кабины. Несколько метров свободного полета, – и галогены на площадке. Торопясь, отталкивая друг друга, они помчались вниз по лестнице. Сверху доносилась приглушенная ругань и треск: Механизм пытался разворотить кабину, чтобы выбраться наружу. Тем временем галогены достигли земли и кинулись врассыпную. Бром мчался к старинному парковому ансамблю. Вбежав под сень столетних вязов, буков, грабов и платанов, он понесся по аллеям, часто меняя направление и визжа кедами на поворотах. Обернувшись, он увидел, что чудовище, пыхтя и громыхая, преследует его. Остатки темного пальто полоскались за его спиной, как крылья. Шляпы не было. Пенсне еще держалось на носу. Бром обогнул сиявший разноцветными огнями чудо-фонтан и увеличил скорость. Кеды задымились. Внезапно стальная лапа ухватила его за шиворот и подняла в воздух. Бром по инерции бешено работал ногами. – У-у-у! – проревело чудовище. – Ты гнусный, пакостный механизм! Ты жалкий, пропотевший, циничный агрегат!.. Я натурализирую тебя!.. Миг – и Бром скользнул в огромную черную глотку. На него пахнуло сыростью и водорослями, и от ужаса Бром потерял сознание. Глава 21 ПЛЕНЕНИЕ МЕХАНИЗМА Лино Труффино снился дурной сон. Ему, подручному главаря мафии, часто снились дурные сны. Но этот сон был особенно плох. Он бежал по улице, роняя на бегу свертки, пакеты, ридикюли, которыми была набита его авоська. Свертки, пакеты, ридикюли вскакивали и бежали за ним. Он торопился. Он выполнял сверхсекретное задание найти доктора Заххерса и обязательно выкрасть у него драчевый напильник. – Если мы выкрадем напильник... – таинственным голосом сказал ему Джимми Брэди, – мы сможем... т-с-с!.. Мы сможем обточить резьбу М-20 на трехклапанном штуцере! И тогда... Джимми не сказал, что будет тогда. Он закатил глаза и похлопал себя по животу. И вот теперь Лино бежал грабить Заххерса. На бегу он рассуждал сам с собой: – К чему мне Джимми Брэди, если я достану напильник? Я стану капо-ди-тутти-капи, главой всех семейств! Я объединюсь с Гаруном и стану непобедимым! А этого маразматика Брэди давно пора закатать в бочку с уксусом!.. О! Весь мир будет у меня в кулаке. Я стану чистить себе ботинки с семи утра до одиннадцати вечера! С перерывом на обед. О, как вкусно запахнет лакированной кожей, когда по ней заскрррыпит драчевый напильник!! На этом волнующем месте Лино проснулся и утер со лба липкий пот. Сквозь портьеры гостиничного номера пробивался предутренний свет. Третьи сутки Лино пытался напасть на след Чудовища. Лино отчетливо понимал, что провала допустить нельзя: в мафии суровые законы. Лино уже вляпался, упустив Глорию Уинсборо. И вот теперь – проклятый Механизм, который никак не находился. Лино вскочил с кровати, сделал физзарядку и умылся ледяной водой. Зазвенел телефон. – Алло? – Ну, как дела? – раздался в трубке не предвещавший ничего хорошего голос босса, Джимми Брэди. – Все в порядке. Все ходы перекрыты. Механизму некуда деться. Рано или поздно он попадет в нашу кле... – Даю тебе еще сутки, – сказал Брэди. – И если Механизм не будет пойман, я сам посажу тебя в маленькую клетку и заставлю петь канарейкой! И, перед тем, как положить трубку, Брэди насвистел вариацию на тему похоронного марша. Лино Труффино дрожащей рукой завязывал галстук. Шеф не в себе от ярости. А на место Лино метит этот подонок Сид. Надо что-то предпринимать. Но что? Дверь распахнулась, ввалился мохнатый бабуинообразный мерзила Сид. – Есть новости, шеф! – Сид оскалил желтые клыки. – Сегодня ночью Механизм видели в городе, неподалеку от Тойфелевой башни. Механизм устроил погоню за двумя бродягами. Вернее, бродяг было трое, но один куда-то девался. Лино просиял: – Где эти бродяги? – Под охраной в Центральном парке! – Немедленно едем туда! Через полчаса они были на месте. Задержанными бродягами оказались Фтор и Йод. У них были грязные, распухшие рожи – не от побоев, а от слез. – Дяденька, чой-та они, а? – завопили они, признав в Лино большую шишку. Отпустите нас, а? Мы больше не будем! – Заткнитесь, идиоты! – оборвал их Лино. – Где Механизм? – Мы не знаем! Он за Бромом погнался. Он его у-у-уби-и-ил!.. – и мерзавцы зарыдали в голос. – Молчать!.. Слушайте меня внимательно. Мы ищем Механизм. Вы двое послужите приманкой – видно, он вас очень любит. Будете гулять по парку под нашим наблюдением. Увидите Механизм – драпайте. Но если спугнете – пеняйте на себя. Ясно?.. Веди их, Сид. Сид вытолкал галогенов на аллею, которая в этот ранний час была совершенно пуста. У местных грабителей и насильников началась пересменка: ночные ушли спать, дневные еще не заступили. – Бомбарда в порядке? – спросил Лино у одного из гангстеров. – Так точно, шеф! Бандиты растащили в стороны зеленые заслоны и на газоне обнаружилось чудесное изобретение прошлых веков – бомбарда с широким, как ведро, стволом, стрелявшим двухпудовыми ядрами. Лино причмокнул от удовольствия: из такой пушки можно запросто завалить набок маневровый тепловоз. Бомбарда была позаимствована из музея, причем сама задумка принадлежала именно ему, Лино. – Сид! Расшевели-ка этих недоносков. Пусть вопят чего-нибудь, да погромче, приказал Лино. Сид лениво размахнулся и заехал Фтору в ухо. Оба мерзавца тут же заголосили. – Громче! Громче, вам говорят! – зашипел Сид. Галогены послушно усилили вой. Их галогенные голоса далеко разносились по пустынным аллеям и лужайкам. Гангстеры залегли. Лино замер у бомбарды, снаряженной ядром с помощью домкрата. Прошло несколько томительных минут. Галогены выли безостановочно и в искреннем отчаянии. Вдруг в дальнем конце аллеи замаячила массивная высокая фигура. Гангстеры напряглись. Чудовище приближалось. Вот уже стал слышен его скорбный гулкий голос: – У-у-у, проклятые механизмы!.. Я слышу ваши гнусные голоса! О, безумные, отвратные, бесчеловечные механизмы! У-у, как вы обидели меня!.. Лино Труффино затаил дыхание. Когда стальной дьявол окончательно выплыл из тумана, Лино скомандовал: – Огонь! Бомбарда ухнула, выплюнув ядро. Пороховой дым затянул аллею. Когда дым рассеялся, бандиты увидели, как непобедимое чудовище барахтается на асфальте. Сид с подручными тут же накинулись на него, споро опутали стальным тросом. – Встать! – заорал Сид. Охая, Механизм поднялся и попытался растереть спину, что-то неразборчиво бормоча. – Что он говорит? – спросил Лино. – Просит оподельдоку, поганец. Поясницу ему, вишь, ломит... – Стоять! Не двигаться! – скомандовал Лино и указал на бомбарду, снаряженную новым ядром. Механизм замер, ворочая уцелевшим телескопом. – Гони его к машине, – приказал Лино Сиду. И с базукой наперевес двинулся следом. Спустя час Вышедший из Вод сидел в пытошной камере преступного синдиката, прикованный якорной цепью к железной скамье. – Ты будешь говорить, ржавая консервная банка? – в который раз спрашивал Лино. Молчание. "Подохнуть или открыть секрет Доктора? Нэ-эт! Лучше подохнуть. О, Великий Доктор, почему ты оставил меня?" – перекатываются в железной голове железные мысли. – Отвечай, а не то я прикажу растворить тебя в царской водке! Молчание. Ох, как муторно скребется в животе проглоченный ночью Бром. "Открывай, хозяин, слышь? Поквартировал, и будет!.." – бубнит внутри его химический голос. – Ты будешь отвечать, старый примус? Молчание. Включают ток. Железное тело начинает трясти. Из разбитого окуляра сыпятся искры. – Говори, безмозглый! "Ни за что! Никогда не предам Великого Доктора!.. О, где же ты, Доктор?" Лино Труффино упарился. Упарились и ассистенты – лучшие механики синдиката. "У-у, проклятые механизмы!.. Да еще этот никак не натурализируется – царапается внутри. Ох, скорей бы его переварить!" Но проклятый Бром не переваривается. Допрос заканчивается, когда истязатели начинают валиться с ног от усталости. На следующее утро в кабинете босса состоялось совещание с механиками и мотористами синдиката. Джимми Брэди, сидевший во главе стола, украдкой зажимал нос платком: от этих механиков всегда так ужасно несло машинным маслом. – Вышедший из Вод представляет собой совершенно неожиданное соединение холодильника с электромясорубкой на основе шпиндельного болта и контрагайки! авторитетно заключила провонявшая маслом комиссия. – Контра... Чего? – удивился Брэди. – Контрагайки, – сказал главный механик и посмотрел на патрона с некоторым самомнением. – Контрагайка – это такая гайка, которой законтривают другую гайку.