Текст книги "По образу дракона (ЛП)"

Автор книги: Серж Брюссоло

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

Нат напряг зрение, прослеживая траекторию ее жеста. Ему потребовалась секунда, чтобы различить шарик взрывчатого желатина, который яростная ладонь расплющила на зеленом камне. Тут же в его сознании пронеслись картины недавних событий, и он увидел себя, отмеряющего порцию взрывчатки из ящика, отвязывающего мечи, висящие на седле… Увидел Боа… Именно в этот момент рабыня вырвала у него из рук шарик взрывчатки и прикрепила его к мишени. К тритону с лирой.

Тут на сцену выступили Тоб и его бандиты, и все смешалось… Нат успел позабыть, но Боа, она-то помнила!

Нат пожал плечами. К чему ее упорство, если свисток все равно растоптан под каблуками?

– Чего ты хочешь? – проворчал он. – Мы не можем этого сделать! Без детонатора студень не опаснее заурядного булыжника!

Девушка не двинулась. На ее лице застыла печать решимости столь же жестокой, сколь непостижимой. «Она сошла с ума!» – подумал Нат, делая шаг назад.

Какое-то время они стояли так, лицом к лицу; затем Боа очень медленным движением сунула руку в свою набедренную повязку. Когда она ее вытащила, в ее пальцах что-то сверкнуло – маленький блестящий цилиндр с просверленными дырочками. Невредимый свисток.

Свисток Ольмара…

Ната словно бы ударили. Земля зашаталась под его ногами. Флейта ренегата... О, боги! Он о ней не подумал. Как он мог? Он напрочь забыл о ее существовании; должно быть, он тогда сунул ее в карман, а затем обронил ее в песок на одном из ночлегов… В песок, где ее подобрала Боа.

Нат похолодел. Он почувствовал, что его прижали к стенке, как крысу, которую кошка загнала в тупик. Отступать некуда. Пытаясь унять дрожь, он протянул руку. Последний заряд… Свисток… Полный набор смертоносного арсенала. Все готово для церемонии самоубийства.

Пленники дождя

Они продвигались невыносимо медленно, словно пара стариков. Боа правой рукой опиралась на плечо Ната, и молодой человек задавался вопросом: не является ли подлинной целью этого жеста пресечь всякую попытку бегства с его стороны? В кулаке левой руки, спрятанном между грудями, рабыня сжимала шарик желатина, который она сама, невзирая на свои раны, с трудом отлепила от статуи.

Они поднялись по ступеням храма и очутились на просторной террасе, откуда открывался вид до самого горизонта. В нескольких десятках километров равносторонними треугольниками вырисовывались контуры священных пирамид. Намного дальше солнце изо всех сил пыталось рассеять туман, но плачевный исход этой борьбы уже был очевиден. Даже солнечные лучи теперь казались едва теплыми, неприятными. В глазах Боа пылал безумный огонь, ее ноздри расширялись и сужались со все ускоряющимся ритмом. Подражая своему хозяину, она осматривала горизонт, вглядывалась в объекты, стремясь проникнуться важностью момента. Ее черты горели мрачной страстью, словно всю свою жизнь она жила только ради этой последней минуты.

Нат вздохнул. Теперь причина непонятного упорства девушки явилась ему во всей абсурдности: она жила только для того, чтобы умереть! Только для того, чтобы разделить смерть с рыцарем-искателем, и благодаря этому подняться на ступень вверх в общественной лестнице! Простая рабыня, которую ждал ужасный конец всех женщин-губок, обрела, благодаря Рацце, смысл жизни: добиться величия, что перечеркнет ее униженное положение служанки. В том взрыве, который вскоре поглотит их обоих, она станет равной своему хозяину.

Нат расстегнул подбородный ремень шлема и освободил лицо от резинового забрала. В воздухе не ощущалось никаких особенных запахов (вопреки рассказам, что приближение смерти в разы обостряет чувства). Он понадежнее закрепил меч на бедре и поднес свисток к губам…

Почему он продолжает действовать, словно марионетка? Почему не может разорвать колдовской круг, отказаться принимать эту нелепую смерть? Ну конечно, внушение… Урок, повторенный много раз за прошедшие годы; он укоренился в его мозгу и стал гораздо сильнее, чем его собственный рассудок, сильнее, чем его воля. Урок Раццы.

У него не было силы противостоять ему, его бунт рассыпался под угрозой святотатства. Он вновь превращался в ребенка с его детскими страхами. Словно некие оковы парализовали его мыслительные процессы, и он покорно шел, увлекаемый ложной очевидностью. Он был бессилен…

Боа разминала в пальцах желатиновый шарик. Когда он превратился в рыхлую массу, она, следуя установленному ритуалу, поднесла его ко рту и зажала в зубах. Потом встала на колени у ног Ната, уперлась лбом ему в живот и обвила его руками.

Нат опустил ладони на голову рабыни, и тут же ее напряженные пряди волос выпрямились и обвились вокруг его запястий. Теперь вместе они являли собой единое спаянное ядро разрушительного заряда. Больше ждать было нечего; страх покинул сердце юноши, уступив место оцепенению. Его губы, сжимавшие раствор смертоносной флейты, начали неметь. Голова была пуста; ни единый образ не возникал перед его мысленным взором. Время…

Он задумался, не закрыть ли глаза, после чего сделал вдох. Вдалеке солнце окончательно проиграло битву, и туман превратился в клубящуюся тучу. Авангард армии облаков ступил на завоеванное небо.

«Теперь точно конец!» – подумал Нат.

Руки Боа вокруг его талии усилили свою хватку. Она проявляла нетерпение. Нат закрыл глаза и выдохнул, едва не разрывая себе сонную артерию. Пронзительная нота разорвала пространство, разнеслась далеко по равнине, вызвала гулкое эхо под сводами зданий, прокатилась по безлюдным улицам и затерялась в пустыне.

Ничего не произошло.

Все еще застывший как изваяние, Нат повторил свое действие, породив еще один звук, но взрывчатка в зубах Боа по-прежнему не реагировала. Только теперь Нат понял: Ольмар соврал. Заявив, что сознательно сохранил Нату жизнь, когда тот держал в руках порцию желатина, Ольмар просто заговаривал ему зубы. Он ничего не мог против Ната, поскольку его свисток пришел в негодность. Теперь, будь ты хоть тысячу раз бесстрашен, с этим ничего нельзя поделать. Незаметная невооруженным глазом трещина изменила тембр маленькой флейты, сделав ее бесполезной! Ольмар не свистнул за спиной бывшего соученика, потому что его свисток ни на что больше не годился!

Ольмар, старый прохвост, который – сам того не зная – только что спас ему жизнь!

Нат расхохотался как безумный; затем смех перерос в приступ икоты, который он, как ни старался, не мог подавить. Ольмар соврал! Ольмар разыгрывал перед ним комедию; друг, исполненный сострадания: «Я сохранил тебе жизнь, а теперь ты сохрани мою!».

Ольмар, каналья!

Нат хохотал, опираясь на свой меч, словно на трость, чтобы не упасть на колени. Боа поднялась; ее глаза сверкали от разочарования. Нат увидел, как она вынула изо рта взрывчатку и спрятала ее в свою набедренную повязку, после чего повернулась к нему спиной и направилась в сторону лестницы. Тогда юноша бессильно упал на каменные плиты, еще два-три раза икнул, затем его веселость сменилась приступом кашля.

Внизу рабыня суетилась с горячностью муравья. Встав на колени возле статуи, она обеими руками разрывала песок, подняв облако желтоватой пыли. На мгновение Нат подумал, что она потеряла рассудок; затем он увидел, как она склонилась над наполовину выкопанным трупом. Он содрогнулся от отвращения. Сумасшедшая! Она сошла с ума! Она собиралась вскрыть могилы, несмотря на зловоние, которое вырывалось из них: а вдруг на телах похороненных ренегатов отыщется свисток на замену? О, боги-карлики! Она никогда не простит ему, что по его вине она упустила свою смерть!

Нат лег на живот, скрестил руки и спрятал в них лицо. Он так устал… Ему хотелось только спать. Небо над ним наливалось серым.

Ближе к вечеру Боа поднялась к нему. Вид у нее был потерянный, а глаза – безумные. Она уселась на корточки возле одной из колонн – отрешенная, колени подняты к подбородку, руки обнимают плечи. Тут Нат заметил, что ее раны открылись и кровотечение возобновилось. Он был немного озадачен тем оборотом, который приняли события, но не сказать, что очень опечален. Горечь вины, донимавшая его вначале, испарилась с наступлением вечера.

– Не отчаивайся! – бросил он Боа. – Есть еще вот что: если гулинь гнездится где-нибудь поблизости, он запросто может запеть и прямиком препроводить нас в рай искателей!

В глазах служанки тут же зажегся слабый свет надежды, и Нат удрученно понял, что она приняла его шутку за чистую монету. Не имея смелости разочаровать ее, он перевернулся на спину и закрыл глаза.

Сквозь сон Нат почувствовал, что Боа улеглась рядом, прильнув к нему стройным телом. Она прижалась животом к его бедру, обтянутому каучуком, а ее правая рука опустилась на грудь юноши. Все это напоминало любовное объятие. Удивленный ее порывом, Нат открыл глаза. На его груди, защищенной кирасой, лежал кулак Боа, в котором, несмотря на предзимние сумерки, нетрудно было различить светлый шарик взрывчатки, зажатый в пальцах. Твердо решив не отступать, Боа теперь ждала крика гулиня!

Так они провели утро следующего дня: распростершись, словно две фигуры на надгробии, соперничая в неподвижности с окружающими статуями. Погода становилась все хуже, и бессильное солнце угадывалось лишь по туманному свечению, пробивающемуся сквозь мрачную пелену облаков.

Около полудня небо содрогнулось от нового удара грома, совсем близко, и между пирамидами вспыхнул и исчез огненный зигзаг. Собирался дождь. Нат поднялся. Что же, гулиню был предоставлен шанс – он им не воспользовался. А теперь слишком поздно: он, Нат, больше не имеет желания умирать во исполнение чьего-то невнятного замысла. В нем поселилось сомнение; тысячи вопросов рвались из него, требуя ответа. И пока ответы не будут получены, миссию поиска придется приостановить. До выяснения подробностей. На этом он будет стоять твердо. Ну, а сейчас самым срочным является найти убежище вне стен города. На пирамиды можно даже не смотреть: ренегаты встретят его там ударом топора. К тому же, ему претила философия отступников. У Ната не было цели выжить любой ценой, он просто не хотел умереть одураченным. Он желал знать, что скрывается за тем образом дракона, который его научили ненавидеть.

Боа вцепилась фалды его доспехов, пытаясь удержать. Нат оттолкнул ее; как еще поступить с безумной, путающей самоубийство и возвышение по социальной лестнице?

Ему понадобилось около часа, чтобы покинуть город и добраться до каменных насыпей, обозначающих границу, за которой начинается пустыня. События последних дней настолько выбили его из колеи, что он почти не отдавал себе отчета в своих действиях. Боа следовала за ним на расстоянии, не способная – несмотря на открытый мятеж «хозяина» – разорвать нити подчинения, которыми их соединил Рацца.

За то время, пока они петляли среди нагромождения камней, вдалеке трижды прогремели громовые раскаты. Температура упала. Для сына солнца, привыкшего в 80-градусной жаре, теперь было почти холодно.

Наконец Нат нашел то, на что надеялся: узкий проход, расположенный высоко над землей. Он вел в сердцевину природного обелиска, напоминающего дольмен. Оставалась вероятность, хоть и небольшая, что эта нора не будет затоплена первыми ливнями. Нат остановился и выдохнул. Боа с мрачным видом догнала его.

– Послушай, – обратился он к ней, пытаясь говорить спокойным тоном, – твой молоток еще при тебе?

И, заметив недоуменное выражение на лице девушки, уточнил:

– Нам нужен заложник, понимаешь? Я потом тебе объясню. А сейчас нам нужен хамелеон, гибернант маленького роста, который поместится вместе с нами в этой норе. Возможно, женщина. Пойдем, у нас мало времени.

Боа встряхнулась и подчинилась; язык приказов был единственным языком, который она еще могла понимать. Они вернулись по своим следам, но не пошли дальше пригорода. Здесь Боа принялась обследовать статуи, окаймлявшие аллеи; с закрытыми глазами она вслушивалась в эхо, рождаемое ударами молотка. Нат переступал ногами от нетерпения. Горизонт казался дымно-черным, солнце потонуло в клубах копоти, что прибывали волна за волной.

Заложник… Должно быть, он сошел с ума. Что он с ним будет делать? Нат сам еще не знал, но шестое чувство кричало ему: не пренебрегай этой возможностью.

После получаса колебаний, Боа остановила свой выбор на молодой женщине, играющей на свирели. Миниатюрная, малахитового цвета, она склонила на плечо миловидное личико.

Нат уже терял терпение.

– Она живая, ты уверена? Это не кусок камня?

Боа равнодушно пожала плечами. Поняв, что настаивать бесполезно, Нат напряг все свои силы, обхватил «скульптуру» за бедра и столкнул ее с пьедестала. Она весила ничуть не больше, чем настоящая женщина, но по твердости не уступала камню.

Взвалив пленницу на спину, он направился обратно к гроту. Шел он с трудом, проваливаясь в мягкий песок по самые щиколотки. Боа плелась позади, не делая ничего, чтобы ему помочь.

Тем временем еще сильнее стемнело, и хотя до вечера было еще далеко, казалось, наступили сумерки. Нат задыхался, его пальцы скользили по зеленому камню, ломая ногти, он едва удерживал свою ношу. В конце концов он упал на колени, и остаток пути вынужден был тащить нимфу, ухватив ее за подмышки, будто труп. Он продвигался спиной вперед, шаг за шагом, оставляя глубокую борозду в песке пустыни – жалкий пахарь, прикованный к самому странному из плугов.

Наконец его плечи уперлись в стену дольмена. Ему пришлось затаскивать пленницу внутрь каменного прохода, куда она провалилась с гулким скрежетом. В изнеможении Нат упал у подножия скалы. Шлем душил его. Он хотел было освободиться от доспехов, стянуть их с себя часть за частью, почувствовать себя легким, обнаженным, но новая небесная канонада заставила его подавить этот импульс. Нат развернулся и замахал руками в сторону Боа, которая бесцельно блуждала среди камней.

– Гроза! – закричал он. – Поторопись! Скорее в убежище!

Рабыня соизволила присоединиться к нему только когда туча, огромная как материк, полностью накрыла их. Нат схватил девушку за талию, бесцеремонно втолкнул ее в лаз, а затем последовал за ней. Подтянувшись на руках, он вниз головой свалился в узкий проход, больно ударившись боками о выступы статуи, оказавшейся там минутой раньше.

Боа протиснулась вглубь туннеля и съежилась там со своим обычным в последние дни безучастным видом. Темно было почти как ночью. Черные как сажа тучи накрыли землю непроницаемой завесой, погрузив ее во тьму. Нат сжал челюсти, чтобы не стучать зубами.

Десять минут спустя разразилась гроза. На пустыню обрушился потоп, размывая песок, прорезая в нем рытвины и каналы. Настоящая стена воды заволокла горизонт и все видимое пространство. Треск стоял, словно миллиарды стальных шариков беспрерывно ударялись о гонг. Никогда прежде Нату не доводилось слышать более ужасного грохота.

Час спустя залп дождя поутих, и сквозь водяную стену вновь стали видны очертания города. К счастью, капли падали перпендикулярно земле, и их нора избежала плотного обстрела стихией. Нату удалось взять себя в руки. Но он по-прежнему дрожал от холода – градусов сорок, едва ли больше. Как можно жить в подобном леднике?

Он подполз к Боа и прислонился к каменной стене. Девушка укуталась в свои густые волосами, как в одеяло. Снова перед ней возник этот кошмар – сырость! Снова явился призрак позорной смерти, ожидающей женщин-губок. Она думала, что смогла избежать проклятия, тяготеющего над ее расой – и вот, судьба ее настигла. Ей не выпадет счастья умереть в сверкающем взрыве, как рыцарям-искателям, нет, ей придется до конца выполнять свою «работу» по впитыванию влаги, раздуваться, растягиваться… пока ее органы не взорвутся от перенасыщения… При одной этой мысли Боа чувствовала, как ее мозг сдавливает черная рука безумия.

Нат расслабил напряженные мускулы и попытался спокойно, не поддаваясь панике, обдумать свое положение. Ситуация складывалась отнюдь не блестяще. Они оказались отрезаны от всех, без какой-либо возможности развести огонь, без самого маленького светоусиливающего камешка. Стремительное развитие событий не позволило им даже раздобыть каких-нибудь припасов. Сейчас в их железах содержится достаточно питательной энергии, чтобы продержаться немного, но в таких условиях запасы организма скоро исчерпаются, и что тогда с ними будет?

Нат втянул голову в плечи. «Возможно, было бы лучше, если бы свисток Ольмара не был испорчен?» – прошептал голос глубоко в его сознании.

Агония

С этого дня дождь лил, не переставая; его ровный монотонный шум стал настолько привычен, что через какое-то время узники перестали его замечать.

Несколько раз Нат подползал к выходу из норы, но из-за водяных брызг не решался высунуть голову наружу. Было холодно – не больше 25 градусов; в отсутствии огня ночи сделались непереносимы, особенно для сына солнца. От высокой влажности стены покрылись темными пятнами, а груди Боа начали раздуваться. Она стонала во сне, металась, что-то невнятно бормотала. Нату хотелось ей помочь, но он не знал, чем.

Первое время он надеялся на затишье, на просветление в непрерывном потопе, которое позволит им добежать до пирамид, но небо не удостоило их этой передышки. Впрочем, не приходилось сомневаться, что едва они окажутся под сводами гробниц, как будут истреблены ренегатами. Нет, с этой стороны спасения ждать не стоило.

Пейзаж снаружи менялся: песок покрылся травой, сначала редкой, затем жалкая растительность обернулась волнистыми лугами, которые ветер прочесывал огромным невидимым гребнем. Из земли показались узловатые, устремленные вверх формы, затем они пустили побеги, похожие на рога, которые, в свою очередь, разветвились на множество маленьких отростков. Нат знал, что эти странные создания называются «деревья» и что они вскоре оденутся облаком шелестящих листьев. День за днем деревьев становилось все больше, они уже покрыли пустыню. На их ветвях появились разноцветные плоды, призванные поддержать существование народа дождя. В зарослях кустарников наливались гроздья ягод; фиолетовая кожица овощей проглядывала то здесь, то там в густом переплетении стеблей.

Нат, ослабевший от голода, сперва подумывал о том, чтобы собрать какие-то из растительных даров и подкрепиться ими, но вспомнил, как ему не раз повторяли: все эти тыквы и другие мясистые завязи до краев наполнены соком, то есть жидкостью, и их употребление может быть опасным для сына солнца. Тогда он предпочел воздержаться, хотя его запас энергии истощался с пугающей быстротой. Лишенный света, он вынужден был питаться вяленым мясом, грызть сухое печенье или мучнистые высококалорийные стручки. Ольмар оказался прав: выживание являлось не простым делом; в конечном счете, взорвать себя вместе с последним зарядом было бы куда проще…

*

Когда лес встал стеной между городом и горизонтом, первые «статуи» пришли в движение. Вначале это выглядело не слишком зрелищно: конвульсивное сжимание пальцев, дрожь в коленях, внезапное подергивание рта или вскидывание бровей… Уже неделю их беспрерывно поливал дождь, и каменная оболочка, окутывавшая их, дала трещину под притоком гормонов, возвращая их телам природную гибкость. Периоду спячки пришел конец.

Нат с ужасом ждал момента, когда драконы спрыгнут со своих пьедесталов, со зловещим шелестом встопорщат чешую, принюхаются… и ринутся в сторону дольмена. Что станет он делать, когда в их убежище попытается протиснуться оскаленная пасть? Разумеется, при нем оставался меч, но поможет ли он? И будет ли у него достаточно сил, чтобы ловко орудовать длинным клинком? Нат в этом сомневался.

Не способный придумать запасной вариант, Нат пока довольствовался тем, что следил за медленным пробуждением города, подмечая неуклюжие движения его еще не пришедших в себя жителей. Казалось, они возвращались к жизни толчками, переходя от каменной неподвижности к резкой жестикуляции, чтобы затем вновь впасть в глубокий транс. Нат решил, что у него будет довольно времени, чтобы использовать свою «заложницу». Опираясь на стены, он сдвинул флейтистку, так, чтобы она оказалось в месте, где вода просачивалась сквозь стены. При этом капли, стекая одна за одной, падали на ее лицо – и только на лицо. Он не знал, возможно ли для детей дождя частичное пробуждение, или этот дисбаланс (увлажненная голова и сухое тело) приведет к смерти субъекта. У него не было выбора, он находился в руках судьбы.

В течение следующих дней Боа пережила адские муки. И в самом деле, уровень влажности воздуха давно перешел все границы допустимости.

Нат обратил внимание, как сильно отекла его кожа – а ведь он был защищен каучуком. Перчатки когда-то остались лежать под седлом Кари, и теперь его руки выглядели странно пухлыми. Приходилось со всей очевидностью признать: он раздувается… Как промокашка, как губка. Он раздувается!

На девятый день Боа впала в горячку. Она лежала на спине посреди шевелящегося веера распущенных волос и походила на труп юной девушки со слишком тяжелой грудью, который бросили на корм змеям. Было в этом зрелище что-то мрачное, и Нат лег ничком, чтобы не видеть его.

Той же ночью знакомый скрежет выдернул его из забытья; он проворно откатился на бок – и в то место, где секундой ранее находилось его лицо, вонзился меч! Сначала Нат подумал, что это флейтистка пришла в сознание и вознамерилась его убить, а затем в лунном свете узнал женщину, завладевшую клинком – это была никто иная, как Боа! Удивление парализовало его, и он только в последний момент сумел избежать второго удара, направленного в горло. Рабыня испустила хриплый крик; безумие исказило ее черты, превратив лицо в жуткую маску. Широко раскрыв рот, в котором бился обрубок языка, она на свой манер выкрикивала проклятия, немые и свирепые.

Нат отполз в сторону края норы и укрылся за статуей. Теснота их убежища не позволяла свободно действовать мечом, и, несомненно, это спасло Ната. Он отбил локтем неудачный выпад, получив удар по груди плоской частью клинка. Взбешенная неудачей, Боа кинулась на него, собрав последние силы для решающей рукопашной схватки. Безумие придало ей энергию мужчины. Она ногтями заскребла по горлу противника, затем ее пальцы железными тисками вцепились в его кадык. Нат задыхался и отчаянно бил ногами в надежде освободиться. Он догадался, что раны рабыни вновь открылись, потому что капли густой крови стекали по его лбу и попадали ему в рот.

Он напряг мускулы, сцепил кисти в замок и ударил Боа прямо в лицо. Она не моргнув глазом приняла удар и продолжала его душить. Это больше не было женщиной – это был демон, управляемый темной силой. Внезапно Натом овладела уверенность, что ничто не может ему помочь. Его охватил суеверный страх. Боа являлась всего лишь инструментом гнева Раццы, заступником за веру, и он, Нат-святотатец, должен, не противясь, принять свою кару…

Полминуты он колебался между смирением со смертью и сопротивлением, но затем инстинкт самосохранения взял верх. Он ударил со всей силы, на которую был способен. На этот раз Боа ослабила хватку и откатилась назад. Она издала звук, похожий на болезненный всхлип, и вытянулась. Нат приподнялся на локте. Его горло горело огнем, перед глазами мелькали искры. Он вслепую протянул руку и едва не лишился пальцев, натолкнувшись на лезвие, которое торчало из груди рабыни. Боа упала на собственный меч, который застрял под углом 45 градусов к полу: гарда зажата под мышкой у статуи, а обоюдоострый клинок упирался в бедро нимфы. Девушка погибла, пронзенная этим импровизированным копьем.

Какое-то время Нат оставался неподвижен, на грани обморока, затем, стараясь беречь дыхание, привлек к себе и обнял тело рабыни. Он действовал в состоянии полузабытья. Гибель Боа приговаривала его к одиночеству. Теперь он не сомневался: она хотела заставить его заплатить за «предательство». Хотела отомстить за свои обманутые надежды, за то, что он лишил ее сверкающей смерти, о которой она так мечтала…

Когда силы его восстановились, Нат пополз к выходу из туннеля. Следовало похоронить тело, пока драконы еще спят на своих постаментах; потом будет слишком поздно.

Ступив на траву, юноша едва не упал – так ослабели его ноги. Дождь хлестал по каучуку его доспехов, но – несмотря на трещины – броня исправно служила защитой. Нату пришлось приложить усилия, чтобы вытащить из лаза неподвижное тело юной рабыни. Боа, прежде такая легкая, после смерти, казалось, стала тяжелой, как глыба мрамора. Наконец, ему удалось взвалить ее на правое плечо, и, опираясь на меч, словно на трость, Нат направился к лесу.

Прикосновение травы к подошвам наполняло его неодолимым отвращением. Ему чудилось, что он идет по ковру из спящих змей. Мокрая лужайка представлялась ему пропитанной водой шкурой, мехом неведомого зверя, шагнув на который, никогда не достигнешь дна. На коже обнаженных рук ощущалось неприятное покалывание – начинающееся раздражение, которое не замедлит перерасти в боль. Но что он мог поделать, если перчатки остались под седлом у Кари? Голос разума подсказывал ему подходящий выход: «Отрежь волосы Боа, эти густые, непромокаемые пряди; ты сможешь переплести их, как волокна, и изготовить себе рукавицы, которые защитят твои пальцы от дождя!»

Нат отрицательно покачал головой. Никогда он не позволит себе подобного надругательства. Ольмар сделал бы это, не задумываясь, но не он!

В ярости отчаяния Нат схватил меч и принялся копать могилу на опушке леса. Работать было неудобно; лезвие скользило по слою водорослей или застревало в немыслимом переплетении корней, пронизывавших теперь насыщенный водой песок. Нат рыл, рубил, отсекал; мелкие корешки летели во все стороны, но влажная земля то и дело обваливалась, сводя на нет его труды. Его руки, покрытые волдырями, казалось, готовы были треснуть, он уже не чувствовал меча в своих ладонях.

Задыхаясь, с роем черных мошек перед глазами, Нат наконец опустил Боа в яму, и, прежде чем навсегда проститься с ней, закрыл ее осунувшееся лицо длинными прядями волос. Огненные иглы пронизывали его ладони, так, что ему приходилось кусать себе губы, чтобы не застонать. Его руки превратились в два шара из натянутой дрожащей плоти, два мешка бледной кожи, раздутой от боли, на которых уже проявилась сеточка лопнувших сосудов.

Закончив работу, Нат сунул меч под мышку и двинулся назад. Дождь, в конце концов, проложил себе дорогу по трещинам, которые бороздили поверхность его кирасы, и там, где вода просачивалась, Нат ощущал уколы острой боли. Он сломя голову бросился бежать к своему логову, уже не заботясь об осторожности. Перед глазами его вспыхнул подлинный фейерверк красно-золотых огней, когда он ударился головой о каменную стену. Оглушенный, Нат протиснулся между рук статуи, которая вздрогнула и затрепетала…

Пакт

Когда он открыл глаза, первое, что он увидел – расплывчатые очертания какого-то предмета, лежащего на полу в нескольких сантиметрах от его лица. Ему понадобилось две минуты, чтобы более или менее сфокусировать зрение, и тогда он со смесью удивления и страха узнал каменную флейту, которую пленная нимфа еще накануне держала в своих пальцах!

Тонкая трубочка с рядом отверстий завораживала. Тот факт, что она находилась на полу, а не возле губ «статуи», означал, что процесс освобождения от скованности не ограничился только лицом. Нат перевернулся на бок; обезображенные руки не слушались его больше. Теперь он чувствовал себя настоящим калекой.

Возле стены, изборожденной ручейками воды, в расслабленной позе лежала молодая женщина. Ее лицу уже почти полностью вернулась живая мягкость, но тело еще оставалось оцепенелым. Капли, не переставая, падали на ее лоб, стекали по щекам и собирались в озерцо между ее грудей. Ее ладони покоилась на бедрах; пальцы била легкая дрожь. Нат хотел было дотронуться до нее, но, взглянув на собственные руки, раздумал. Ему вспомнилось, как Рацца внушал им: «Истинно, они подобны черепахам, но черепахам, которые по собственной воле могут делать свой панцирь твердым или мягким!»

Пока Нат смотрел на нее, нежное лицо в форме сердца исказила краткая судорога, и «нимфа» подняла веки. Нат задержал дыхание. Девушка дождя поглядела на него зелеными радужными глазами – секунды три, не больше – после чего снова впала в забытье.

Нат заметался, не зная, как ему теперь поступать. Его план расстроился. Раньше он рассчитывал, что гибернант не очнется полностью от своего онемения. Он представлял себе лицо из плоти, соединенное с мраморным телом, воображал свою пленницу с живой головой, прикованной к неподвижному туловищу, наполовину человек, наполовину статуя; он думал, что эта ущербность позволит ему приступить к переговорам с позиции силы. Он допустил ошибку. Гибернантам не требовалось полностью погружаться в воду, чтобы очнуться ото сна; достаточно было постоянного увлажнения лишь одной части тела, чтобы запустить общий процесс возвращения гибкости.

Нат вздохнул; его охватила безграничная усталость. Снаружи доносились голоса и песни. Люди дождя спрыгнули со своих цоколей и пьедесталов, сбросив до следующего сезона маски статуй. Женщины и дети резвились среди уже высоких стволов деревьев, собирали плоды и с наслаждением их поглощали. Мужчины раскапывали землю в поисках хозяйственной утвари, спрятанной перед наступлением лета. Скромные домашние сокровища вновь являлись на свет после шести месяцев, проведенных в песке: орудия для обработки земли, грабли, лопаты, серпы, плуги, но также и миски, шпатели, чашки и кувшины. Город мало-помалу переставал быть похожим на некрополь, дома оживали, наполнялись людьми. Жизнь входила в свою колею…

Вечером состоялся большой праздник, отголоски которого долетали до дольмена, но Нату уже было не до зрелищ. Он лежал в глубине лаза в том же положении, что и Боа несколько дней назад. Луна бросала на заросли деревьев металлический свет, и этот отблеск проникал в убежище как холодное лезвие.

И тут молодая женщина шевельнулась. Она осторожно согнула правую ногу, вытянула правую руку и положила ее на колено. Она двигалась очень медленно, словно недостаток увлажнения, которому она подверглась, частично парализовал ее моторные центры. Наконец, она повернула голову и наклонила ее к своему плечу.

Снова ее глаза вспыхнули радужным светом, от которого Нат вздрогнул. Ее губы странно поморщились, что могло бы сойти за улыбку; она открыла было рот, но слабость взяла свое, и ее челюсти вновь сомкнулись с сухим щелчком. Возможно, у него еще есть время убить пленницу, пока она сбежала и не подняла тревогу?

После недолгого колебания Нат пожал плечами. У него больше не было никакого желания убивать.

Он пролежал до утра, разглядывая свои изуродованные и отныне бесполезные руки.

К рассвету флейтистка обрела достаточно гибкости и настолько пришла в сознание, что смогла сесть, хотя ее движения по-прежнему были замедленными. Привыкший к ее присутствию и уделявший ей не больше внимания, чем какому-то зверьку, Нат буквально впал в ступор, когда она проговорила мелодичным голосом: