Текст книги "Кто не верил в дурные пророчества"

Автор книги: Сергей Кусков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

14

Пригородными поездами, в товарных вагонах, попутными машинами, иногда пешком – Вяткин двигался на восток. В селах старался не задерживаться, а в больших городах, где легко затеряться, чувствовал себя, как рыба в воде.

Стрелять ему больше не пришлось. Того пацана, что в поезде пытался украсть у него пистолет, он просто выкинул на ходу из вагона. Может быть, тот даже остался жив, – если не налетел, падая, на столб или еще что-нибудь твердое. Вяткин, правда, очень старался, чтобы налетел.

В марте, когда его труп нашли на севере Свердловской области, Вяткин был уже на Алтае, в глухой старообрядческой деревне, которую ни царская (со времен Алексея Михайловича), ни советская власть не смогли полностью взять под свой контроль. В деревне был колхоз, который всегда перевыполнял плановые задания – в основном на два-три процента, но случалось и на двадцать, – но никогда не брал встречных планов или повышенных обязательств. Местные парни традиционно служили на флоте, и командование всегда отзывалось о них лучшим образом. Во всем остальном – деревня жила своей жизнью, и власть от нее отступилась. А в дни выборов про нее вообще забывали, и в списки избирателей ее жителей не включали никогда, чтобы не мотать понапрасну людям нервы и не портить себе отчетность.

Председатель записал Вяткина в амбарную книгу под тем ФИО, которым тот назвался, и не стал задавать лишних вопросов. На следующий день бывший бортмеханик дальней авиации и бывший боец невидимого фронта вышел на работу в колхоз.

Вяткин (будем называть его так) прожил здесь почти полвека, принял старообрядческую веру, женился, вырастил детей и внуков, увидел первого правнука и умер в 1999 году, даже перед смертью не сказав никому, кто он на самом деле и какая нелегкая занесла его на Алтай. После поминок старший сын, разбирая вещи, наткнулся на аккуратно завернутый, тщательно вычищенный и смазанный ТТ с запасной обоймой. Повертев пистолет в руках, он взял его себе: в хорошем крестьянском хозяйстве все сгодится.

15

Проводив взглядом экипаж, майор Скворцов вернулся к повседневным делам, а когда снова вспомнил о своих подозрениях, самолет был уже в воздухе. Тут-то и пришло к нему чувство, что его водят за нос уже давно и все кончится очень плохо, несмотря на все усилия Вяткина. Скворцов снова не мог внятно сформулировать свои мысли, но точно знал, что совершенно зря пошел на поводу у профессора и согласился с предложенным составом экипажа.

"Савушкина надо было штурманом!" – подумал Скворцов и приказал вызвать к нему Савушкина. Майор был зол и собирался действовать, хотя и не решил еще, как.

– Скажите мне, товарищ младший лейтенант, почему в этот полет идете не вы, а старший сержант Вяткин? – спросил майор. Такое официальное обращение не сулило ничего хорошего.

– Главный конструктор решил, товарищ майор.

– Но ты-то почему не возражал? – внезапный переход с "вы" на "ты" был совсем плохим признаком. Савушкин не знал, что ответить. Он мог бы сказать, что Скворцов тоже не возражал, но видел, что будет только хуже. Майора что-то задело, он принимает ответные меры, а всякое принятие мер начинается с назначения виноватых. Савушкину было совсем ни к чему нарываться.

– Когда они будут около Салехарда? – спросил майор.

– Через час и пятьдесят минут приблизительно, – ответил Савушкин, посмотрев на часы.

– Значит, так. Берешь двух, нет, трех… в общем, сколько надо человек, едешь на квартиру к Завадскому, или Маркову, сам решай, к кому. Перетряхни там все…

– А ордер? – перебил Савушкин и тут же пожалел об этом.

– Какой еще ордер?!

– У прокурора…

– Вот ты и добудешь то, с чем я пойду к прокурору за ордером, – сказал Скворцов, глядя на Савушкина рачьими глазами. – И головой за это ответишь. Все, иди, бери людей. Час вам, потом надо еще в Салехард звонить.

Савушкин вернулся не через час, а через двадцать пять минут. В вытянутых руках он держал газетный сверток, который молча положил на стол Скворцову.

– Что это? – спросил майор; судя по тому, как быстро вернулся Савушкин, хорошего ждать не приходилось. Он развернул газеты. Внутри оказался револьвер чудовищного калибра››.

– "Кольт", – сказал Скворцов: он понимал в таких вещах. – Где нашли?

– У Маркова дома. В столе.

Майор поднял трубку одного из телефонов. Диска на аппарате не было, он напрямую соединял с телефонной станцией Новокаменска.

– Базу в Салехарде, срочно! – сказал Скворцов в трубку, положил ее на аппарат и приготовился ждать минут двадцать – так выходило по опыту, когда срочно. Телефон зазвонил через полторы минуты.

– Салехард?! – закричал Скворцов, схватив трубку.

– Ивдель вызывает, – сказала в трубке телефонистка, и затем дежурный на ивдельской "точке" доложил, что десять минут назад вышел на связь Кондор, сообщил, что Марков и Завадский выкинули его из самолета, а сами летят в Америку.

– Почему не доложили сразу?! – рявкнул Скворцов.

– Я хотел уточнить некоторые данные. Кондор сначала сообщил, что они летят в Америку через полюс, а потом сказал, что самолет поворачивает на восток.

– Уточнили?

– Кондор не отвечает.

– А радиолокатор что показывает? Куда они сейчас летят?!

– Минуту назад самолет шел курсом приблизительно 110, затем исчез с экрана.

16

Никогда еще майор Скворцов не был в таком скверном положении. Он привык к тому, что сам и назначает шпионов, и решает, на какую разведку им работать, и ловит их. Марков спутал все его карты. Мало того, что оказался не английским, а американским шпионом (судя по «кольту» и сообщению Вяткина), он был еще и настоящим.

Скворцов прошел войну в СМЕРШе, видел там разный народ: паникеров, распространителей слухов о превосходстве германского оружия, окруженцев, командиров, растерявших свои взводы и роты; случалось и расстреливать (не лично, конечно). Но настоящего шпиона за всю войну он встретил только один раз, в Белоруссии, в деревне, за неделю до того освобожденной от немцев.

У одного деда в бане нашли немецкую танковую радиостанцию. Дед клялся и божился, что вытащил ее из подбитого немецкого танка, из чистого любопытства, раз уж там не осталось ничего более полезного. Танк, наполовину растащенный, действительно стоял у околицы. Два подкалиберных снаряда "тридцатьчетверки" разворотили ему моторное отделение, но танк не загорелся, и боекомплект не сдетонировал. Немцы вылезли и сдались, фронт пошел дальше на запад, боекомплект сняли саперы, а местные жители принялись выламывать из машины разные полезные в хозяйстве вещи. Дед пришел одним из последних, когда по-настоящему ценного почти не осталось. Радиостанцию он в конце концов приспособил к делу – подпирать змеевик самогонного аппарата.

Радиостанция была очень грубо снята с танка ломиком. Ламп в ней уже не было, ими играли соседские мальчишки. Антенну кто-то утащил еще раньше, наверное, на удилище. Для радиостанции нужен был источник питания: работающий танковый двигатель или аккумулятор. И тот, и другой были разворочены снарядами. Скворцов предположил, что у деда спрятан еще один аккумулятор, но тот и это отрицал, и при самом тщательном обыске ничего не нашли.

Скворцов в конце концов плюнул на аккумулятор и добивался от деда только одного: чтобы тот сказал, какое получил задание. Дед продолжал уверять, что он чист, что никаких заданий не получал, и так далее – то же, что все говорят в таких случаях.

Раз он не хотел давать показания по-хорошему, пришлось поработать с ним по-плохому, но он и после этого не сознался, только бессмысленно мычал и тряс головой. Упорный попался. Так и расстреляли – а что еще было делать?

И вот сейчас Марков. И Завадский тоже. Судя по аппарату, найденному у него на кухне, в буфете, они готовились задолго и основательно.

Самолет исчез с экрана, радиолокатор его не обнаруживает. Но глазом-то он виден?! Завадский говорил, что будет виден. Врет он или нет? Наверное, все-таки врет.

"Спокойно, товарищ майор, – мысленно приказал себе Скворцов, вспоминая, что ему известно об основах радиолокации. – Волны идут, отражаются от самолета и возвращаются. Эта установка делает так, что они не отражаются. Или отражаются, но не туда? Но глаз-то, глаз…"

Как бы то ни было, надо поднимать истребители, это единственный шанс. Но истребители уже не в компетенции Скворцова, надо ставить в известность командование округа, а значит, передавать дело на совершенно другой уровень, и тогда ему, майору Скворцову, светят крупные неприятности.

Но если не передать дело на этот уровень, то Марков и Завадский уйдут. В этом случае Скворцову надо ждать лишь одной очень крупной неприятности, а после нее – все! Покойникам уже ничего не страшно.

Скворцов протянул руку и поднял трубку на аппарате прямой связи с областным управлением госбезопасности.

17

Утром 26 января 1950 года майор Скворцов сидел в кабинете и по собственной инициативе писал докладную записку с соображениями по делу. Инициатива, как известно, наказуема, но у майора были причины не опасаться наказания.

Следствие шло помимо него, ни шатко ни валко, вторую неделю. Истребители, поднятые в Салехарде и Воркуте, а также на всякий случай в Тобольске – туда самолет попадал курсом 110, – вернулись ни с чем. Анализ данных станций слежения подтвердил, что самолет перед исчезновением действительно шел на восток, а не на север. На "точках", где слышали Вяткина, магнитофонов не было, сообщение не зафиксировали, выжать дополнительную информацию было не из чего, а сам Вяткин исчез.

Основным свидетелем по делу оказался мужичок – таежный охотник, которого следователь в сердцах обозвал "чукчей" (на самом деле он был манси – здесь же Урал, а не Чукотка). Мужичок рассказывал, что видел в небе самолет, который потом превратился в "круглую молнию" и исчез. Рассказ доверия не внушал, тем более, что охотник был почти всегда наполовину пьян – за исключением тех случаев, когда бывал пьян совершенно.

Кто-то из специалистов КБ предположил, что при включении установки профессора самолет просто взорвался. Район предполагаемого взрыва тщательно обыскали с воздуха, но это было уже после метели, которая началась на следующий день после исчезновения самолета и продолжалась около двух суток – понятно, что смогли найти. Было решено ближе к весне организовать наземный поиск.

Весь состав КБ, кроме особого отдела, в ночь на 18 января арестовали. Всем предъявили обвинение в заговоре с целью передачи самолета Соединенным Штатам Америки. Работников особого отдела брали потом поодиночке в течение недели. К 26 января на свободе оставались только Савушкин и Скворцов.

Наша агентура в США активизировалась, искали подходы к авиабазам, просеивали сообщения прессы – безрезультатно. Или беглецы не долетели, или американцы сумели наглухо засекретить операцию, в чем разведка сильно сомневалась.

А неделей позже Скворцову пришла в голову простая мысль, которую он излагал сейчас на бумаге. Мысль эта заключалась в том, что разговор про Америку и последующий поворот на восток – все это прикрытие, дымовая завеса. Когда самолет уже не фиксировался радарами, они повернули на запад. Горючего, залитого в баки в Новокаменске, им вполне хватало до Норвегии, а вот до Америки – никак.

Значит, надо искать в Норвегии, Швеции, может быть, в Финляндии.

Изложив свои соображения, Скворцов взял другой листок, написал еще одну короткую записку, затем достал из сейфа табельный ТТ. Дослав патрон в патронник, он приставил пистолет к виску, плавно нажал спусковой крючок, выбрал слабину, отпустил, снова нажал так же и снова отпустил. Потом сделал глубокий вдох, выдох, снова выбрал слабину и, уже не останавливаясь, потянул спусковой крючок дальше.

В этот момент ему пришло в голову, что все это – дешевый балаган в гусарском духе. Ну, посадят, ну, отсидишь, подумал он. Пока сознание взвешивало "за" и "против", подсознание уже скомандовало правой руке "Отставить". Мышцы ослабли, локоть пошел вниз, ствол пистолета повернулся вверх.

Мышцы указательного пальца правой руки находились от головного мозга дальше всех, и команда по нервным волокнам до них дойти не успела. Они продолжали нажимать на спусковой крючок, и когда дуло пистолета смотрело уже почти точно вверх, грянул выстрел.

Пуля ударила по черепу майора под острым углом и рикошетом ушла в потолок. От удара Скворцов потерял сознание. Падая со стула, он напоролся левым виском на угол открытой дверцы сейфа и умер на месте.

18

Младшего лейтенанта Савушкина арестовали на следующий день.

19

В августе в Москве прошло совещание, на котором решилась судьба проекта. К тому времени было известно совершенно точно, что ни в Америке, ни в Западной Европе самолет не появился. Учитывая, что единственный пригодный для испытаний экземпляр пропал, что весь состав КБ находится под следствием и новый самолет построить проблематично, а группа Сергея Павловича Королева уже работает, было решено отказаться от крылатых ракет, запускаемых с самолетов, и сосредоточить усилия на баллистических.

20

– Включаю, – сказал профессор. Володя попытался мысленно перекреститься, хотя и не верил ни в каких богов, но не успел. Профессор протянул руку к пульту, тьма упала на стекла кабины, и эта тьма была не такая, как ночная, которая имеет глубину, а в глубине видны звезды. Эта тьма расползалась тонкой пленкой по стеклу, давила на него и пыталась влезть внутрь. Маркову казалось, что он видит, как гнутся стекла.

– Алексей Иванович, а где мы сейчас находимся? – спросил пилот.

– Для нас с вами – мы здесь, в кабине самолета. Для остального мира мы нигде. Нас просто нет.

Марков включил в кабине свет. Смотреть на ползущую по стеклам тьму было не страшно, и не противно, и даже не неприятно, а просто не хотелось до жути, как не хотелось думать о том, что находится за этой тонкой пленкой. Марков сосредоточился на приборах, но здесь тоже не было ничего интересного. Стрелки застыли в тех же положениях, в каких они были в момент включения машины времени, жили только приборы, показывающие состояние внутренней электросети, и указатель топлива. Да еще стрелка компаса быстро вертелась, как будто самолет все время поворачивался вокруг вертикальной оси.

Марков посмотрел на часы. После включения машины времени прошло три минуты. По словам профессора, они пробудут в таком состоянии не более часа… Долго-то как!

Смотреть на окружающую тьму не хотелось, на приборы – не было смысла, и Марков спросил профессора:

– Алексей Иванович, а может, стоило смыться в прошлое? Ведь будущее – туман, что еще там будет… А прошлое по крайней мере известно. Выбрали бы подходящее время.

– Что значит "прошлое известно"? Вот доберемся до двадцать первого века, почитаете, что тогда будут писать о нашем времени, поймете, как оно известно. И потом, я же вам говорил: в прошлом нельзя остаться, из будущего нельзя вернуться.

– Да, я и забыл…

– И кроме того, спасающийся от настоящего в прошлом рискует вернуться в настоящее естественным путем.

– А для чего было сооружать машину времени на самолете? Почему нельзя было сделать на земле?

– Физически путешествие в будущее выглядит так: часть пространства изолируется от остальной Вселенной достаточно сильным полем…

– Каким?

– Неважно. Природа поля не имеет значения. У меня электромагнитное, его создать проще всего. Надо только, чтобы напряженность поля резко нарастала на границе этого участка пространства – в таком случае он становится слабо связан с остальным миром. Я такой участок называю коконом. Если дать ему толчок…

– Какой толчок?

– Тоже неважно. Скажем, резкая переполюсовка. Так вот, в этом случае кокон как бы отрывается от остального мира и начинает двигаться во времени в собственном темпе, и почти без дополнительных затрат энергии – только на преодоление трения.

– Какого еще трения?

– Если бы на границе кокона напряженность поля нарастала бесконечно быстро, то никакого трения не было бы. Но это не так, поэтому близлежащее вещество тоже увлекается в будущее, хотя и с меньшим опережением. Как трение в жидкости. Чем больше масса материи, с которой взаимодействует кокон, тем больше затраты энергии. Идеальным вариантом была бы ракета, летящая в мировом пространстве, но когда они еще полетят, эти ракеты? Самолет держится в воздухе за счет скорости, масса воздуха, находящегося в непосредственной близости, достаточно мала. А на земле пришлось бы тащить в будущее приличную массу грунта.

– И с каким ускорением мы сейчас идем?

– Опережением, Володя. Я это называю опережением. Ускорение – совсем другая величина.

– Ну, с каким опережением?

– Немногим больше пятисот тысяч. Для нас минута – для остальных год. Приблизительно так.

Профессор замолчал, достал из кармана блокнот, стал списывать в него показания приборов на пульте управления машиной времени.

– Первое в истории человечества путешествие в будущее, – пояснил он. – В прошлое было уже несколько, а в будущее – пока ни одного. Это первое. Одна лишь научная ценность этого эксперимента неизмерима.

Марков не ответил. Он снова посмотрел на часы. Минуты тянулись, как годы, но все же понемногу проходили. Пилот перевел взгляд на приборы. Стрелка компаса продолжала вертеться, стрелка указателя топлива сползла влево, но совсем немного.

– Алексей Иванович, а махнем не на пятьдесят лет, а на все сто? Топлива хватит, – предложил пилот.

– Володя, нам нужен будет запас топлива, когда мы вернемся в нормальное пространство-время. Во-первых, некоторое время потребуется, чтобы установить связь с диспетчерской службой. Я боюсь, что за пятьдесят лет сменятся как минимум частоты. Может быть, и способ модуляции – для нас это будет гораздо хуже…

Об этом Марков не подумал.

– …Кроме того, мы можем попасть в непогоду. Придется уходить куда-то.

– Ну, я думаю, техника к тому времени как-то справится…

– Та техника, на которой мы летим, к тому времени совершеннее не станет… В общем, стоит оставить за собой возможность некоторое время продержаться в воздухе. А пятидесяти лет, я думаю, хватит.

– Алексей Иванович… – Марков замолчал, набрался решимости и задал вопрос, мучивший его с того самого вечера, когда Завадский предложил ему бежать: – А не получится так, что пока мы тут нигде, там начнется Третья мировая? У американцев атомные бомбы есть, наши или уже сделали, или вот-вот… Сделают немцы, англичане, японцы, может, даже китайцы. Кто сам не сделает, тот купит. А потом враз начнут. Перебьют друг друга, прилетим на пепелище. Может, ни одной целой полосы для посадки не останется. Как насчет этого?

Завадский молчал довольно долго, потом ответил, казалось, не очень убежденно:

– Я думаю, у человечества все же хватит ума не довести до такого… – Снова замолчал, затем сказал более уверенно: – Когда у всех будет ядерное оружие, как раз меньше вероятность, что кто-то начнет; все же будут понимать, что в такой войне не может быть победителей. А вот пока это равновесие не установилось – есть опасность, что какая-нибудь из сторон захочет воспользоваться каким-либо имеющимся у нее преимуществом. Действительным или мнимым… Нет, я думаю, до новой мировой войны не дойдет. И то, что мы угнали самолет, будет этому способствовать.

Марков больше не спрашивал ни о чем. Он заставил себя следить за приборами. Всякий раз, когда ему хотелось взглянуть на часы, он подавлял это желание. Завадский что-то писал в своем блокноте.

– Кажется, пора, – вдруг услышал Марков в шлемофоне голос профессора. – По моим расчетам, пятьдесят лет уже прошло.

Профессор повернул тумблер. Марков щелчка не слышал, и за стеклами кабины по-прежнему была тьма, правда, пилот уже мог смотреть туда без неприятных ощущений. Он погасил освещение и, приглядевшись, увидел звезды.

21

– Ночь, – сказал профессор. Как будто Марков сам не догадывался. – Володя, следите за локатором. Воздушное движение должно быть весьма интенсивным.

Марков посмотрел на экран бортового радара. Несмотря на примитивную конструкцию и ограниченные возможности, прибор мог многое сказать человеку, умеющему им пользоваться, – а Марков, конечно, принадлежал к таким людям. Он с удивлением обнаружил, что по крайней мере в пределах радиуса действия радара других самолетов нет. Мельком глянул на приборы: курс 110 (не изменился), высота 4150 (на 450 метров меньше, с чего бы это?). Последний факт Марков обмозговать не успел, профессор нетерпеливо спросил:

– Ну, как там?

– Пусто, Алексей Иванович. Боюсь, все-таки что-то произошло за эти годы.

– Но вряд ли мировая война. Вон какой-то город.

Марков посмотрел вниз через стекла штурманской кабины. Впереди, немного слева, светились огни небольшого городка.

– Переключите на панорамный индикатор, – сказал профессор.

Созданный Шерхебелем радар был комбинированным прибором и мог обнаруживать не только объекты в пространстве, но и другие радары, следящие за самолетом. Марков включил этот режим и сразу обнаружил четыре радара.

– Отлично, – сказал Завадский. – Значит, они нас уже обнаружили.

"Сейчас врежут, не разбираясь, из зенитки. Или у них уже есть ракеты?" – подумал Марков, а вслух спросил:

– Будете вызывать землю?

– Сначала прослушаю эфир, – ответил Завадский. – Сейчас они должны уже вызывать нас, но частоты наверняка сменились. Надо еще найти, на какой они работают. На всякий случай скажите высоту и курс.

– Курс 110, высота 4150. Почему-то меньше.

– Потом, Володя, с этим потом. Держите пока так. – В шлемофоне щелкнуло: профессор переключился на радиостанцию.