Текст книги "Кто не верил в дурные пророчества"

Автор книги: Сергей Кусков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

2

Тремя или четырьмя минутами раньше в небольшом добротном бревенчатом домике, теплом и не знавшем сырости в стенах, стоявшем примерно в километре от квартиры профессора, рядовой Ивакин обратился к старшине Федорчуку с вопросом, прозвучавшим почти утвердительно:

– Товарищ старшина, я послушаю еще раз тридцать седьмую линию.

– Ну, послушай, – лениво ответил старшина, не отрываясь от самовара.

Ивакин щелкнул тумблерами, и из висевшего на стене репродуктора, до этого передававшего что-то похожее на бытовую пьесу, раздались шипение и хрипы.

– Опять! – с досадой сказал Ивакин. – Придется линию смотреть.

– Брось! – сказал Федорчук. – Наше дело – лента, а не линия.

Линия действительно была не их делом. В комнату, где происходил разговор, сходились провода от микрофонов, установленных в разных местах городка. Размещенное здесь предприятие имело огромное военное значение и считалось исключительно секретным, потому и городок был обнесен тремя рядами проволочного ограждения, причем средний ряд – под напряжением. Микрофонов было много – больше сотни. А магнитофонов для записи – всего девять штук. Техника была новая, в основном трофейная, да кое-что добыли у американцев. Даже для такого объекта больше не нашлось. Задачей дежурной смены было вовремя менять катушки с лентами, да еще переключать линии и на слух определять, что будет интересно особому отделу. Для этого здесь должен был присутствовать офицер, но на этот вечер ни одного офицера не нашлось, и старшим был старшина Федорчук, о чем рядовой Ивакин вовсе не жалел.

Ивакин был из деревни, и стоять бы ему сейчас, как нормальному деревенскому парню, на вышке с автоматом, щурясь от метели, охранять объект от шпионов и диверсантов. Но был он, ко всему прочему, неплохим радиолюбителем, даже по городским меркам, а в родном колхозе на нем держался радиоузел. Старшина выделил Ивакина из прочих новобранцев, когда тот сумел починить ему трофейную радиолу, от которой до этого отступились три человека, включая лейтенанта-связиста.

Ивакин опять щелкнул тумблерами, и вместо хрипов стала слышна очередная бытовая пьеса из жизни населения Новокаменска. Через три минуты профессор уменьшил мощность своей глушилки до такой степени, что стало возможным прослушать разговор, но линия была уже выключена.

– А что там, на тридцать седьмой? – спросил Ивакин.

– Да ничего интересного! – ответил старшина, посмотрев карточки в ящике. – Квартира профессора. Сидят, небось, с Марковым на кухне, разговоры разговаривают.

– Все-таки надо послушать. Мало ли чего они там болтают.

Старшина внимательно посмотрел на Ивакина: с чего бы это вдруг такое служебное рвение? Ничего подозрительного он не заметил, похоже было на простую старательность простого деревенского парня.

– А кому они нужны? – сказал Федорчук. – Все одно на той неделе обоих брать будут.

– За что? – удивился Ивакин.

– Шпиёны, – флегматично пояснил старшина. – Английские. Марков еще и югославский.

– Надо же! А почему все время так хрипит?

– А там у профессора на кухне стена всю дорогу сырая. Ни один микрофон дольше полгода не стоит, менять замаялись… Ты лучше за лентой следи! – напомнил Федорчук, и вовремя: в двух магнитофонах лента подходила к концу. Надо было ставить новые катушки, упаковывать записанные, подписывать на них этикетки, и т. д. и т. п.

Этим они и занялись. Когда минут через двадцать Ивакин снова подключил тридцать седьмую линию, голос Маркова иногда еще прорывался сквозь скрежет, но с каждой минутой все хуже:

– …Куда-то на юг… (неразборчиво)… бомбы, заправлялись – и теперь на Кельн, Мюнхен, раз в Милане бомби… (неразборчиво)… американцы были… (снова неразборчиво)… к востоку от цели, а мы совсем… (сплошной непрерывный скрежет).

– Про челночные полеты рассказывает, – прокомментировал Федорчук.

– Это как? – не понял Ивакин.

– В войну летали. Здесь загрузились, к примеру, пошли на цели в Германии. Там отбомбились – пошли в Англию. Там опять заправились, загрузились бомбами – опять на Германию, отбомбились – пошли куда-то в Италию. Там снова загрузились, а потом уже к нам. Югославия там каким-то боком к этому делу, не помню. Будет еще рассказывать, как они там, в Югославии, три дня сидели и пьянствовали.

– И не боится про это говорить! – поразился Ивакин.

– Да про те полеты весь город знает, – махнул рукой Федорчук. Ивакин снова переключил линии.

3

– Летали из-под Тихвина на «Ил-4», – рассказывал Марков. Профессор в это время потихоньку крутил ручку стоящего в буфете аппарата. Лампочка горела все ярче и ярче. – Если на Кенигсберг, Данциг или Берлин, то с дополнительными баками еще можно было вернуться. А если Гамбург или Бремен – уже никак, дальности не хватало. Уходили в Англию. Вернее, в Шотландию, там на севере был промежуточный аэродром, на нем дозаправлялись – и куда-то на юг, там какой-то городишка – не выговоришь название. Днем отдыхали, потом брали бомбы, заправлялись – и теперь на Кельн, Мюнхен, раз в Милане бомбили один завод. Оттуда уходили на Сицилию, там в это время американцы были… А немцы так и не поняли, куда мы уходим. Слышат – «Ил-4», поднимают истребители и ловят к востоку от цели, а мы совсем в другой стороне.

Завадский довернул ручку до упора. Лампочка теперь горела на пределе. Профессор закрыл дверцу буфета.

– На Сицилии снова день отдыхали, – продолжал Марков, – потом опять заправлялись, но брали уже не бомбы, а патроны, медикаменты, консервы – и домой. А это хозяйство сбрасывали партизанам в Югославии. Садились под Камышином или под Астраханью, оттуда к Тихвину – уже над своей территорией.

– И много было таких рейдов? – спросил Завадский.

– У меня шесть, а другие и больше летали. В последнем полете была история… Дали спецзадание: надо было сесть в Боснии, забрать какого-то партизанского генерала или как там его – в общем, большой чин. И этого чина привезти к нам, ему надо было в Москву. Погода как раз подходящая: низкая облачность, морось. Ну, сесть-то мы сели, а как взлетать – тучи пошли совсем низко, а там горы. А потом туман. Двое суток сидели, погоды ждали.

– Двое суток туман! – удивился профессор.

– Наоборот, – сказал Марков, – туман утром разошелся, а дальше два дня ясно. И ночь ясная. Лететь нельзя, немцы рядом. И нашим по радио не сообщишь, что из-за погоды сидим.

– Почему?

– Так немцы же! Перехватили бы, расшифровали… В общем, не стали рисковать.

– И что делали?

– Самолет замаскировали и сидели, ждали погоды. С партизанами сливовицу пили. Сливовица у них хорошая, только потом лететь было тяжело… Облака пошли во вторую ночь, уже после полуночи, поздно было, но мы поговорили между собой, с генералом этим – решили рискнуть. А были бы трезвые – не полетели бы… Линию фронта прошли уже при свете, тут-то на нас немцы и напали. Бортмеханик у меня тогда "мессера" сбил.

– Как это он сумел?

– Со сливовицы сильно маялся, не мог сидеть на своем месте. Он же как в консервной банке, не видно ничего. А тут поменялся местами с воздушным стрелком, там остекление, небо видно, вроде как легче. Ну вот, полегчало ему, он и заснул. Проснулся, когда эта заваруха началась, спросонья ничего понять не может. Стрельба, этот партизанский начальник открыл какой-то лючок, давай туда из своего "вальтера" стрелять. В стеклах полно дырок, а вокруг "мессер" ходит. Бортмеханик не сообразил, что у него пулеметы, схватил ППС›› – там в кабине ППС был. Высунул ствол наружу, где стекла не было, одной очередью весь магазин высадил – и сбил немца. Потом наши истребители подошли, отогнали остальных… Командир полка потом говорил, что собирался нас с бортмехаником за этот полет на Героев представлять и к внеочередным званиям. А когда узнал, в каком состоянии мы из самолета вылезали и почему бортмеханик оказался на месте воздушного стрелка, решил, что с нас Красного знамени хватит.

– А в каком состоянии?

– Собственно, почти в нормальном. Хмель-то вышел сразу, как "мессера" напали. А вот запах остался выдающийся. Это ж сливовица… Так вот меня и отстранили от этих полетов. На Данциг потом ходил.

– Володя, вы верите в предчувствия? – неожиданно и совершенно не в тему спросил профессор.

– Что? – не понял Марков.

– Предчувствие, внутренний голос или как там это еще называют.

Марков помолчал и ответил:

– Верю. Было несколько раз, когда этот самый голос мне жизнь спасал.

– А у вас нет предчувствия, что нас вот-вот арестуют?

Марков посмотрел на дверцу буфета. Завадский понял, покачал головой:

– Не слышат.

Марков снова помолчал и ответил:

– Есть, и очень четкое. Я даже спать ложусь – сую револьвер под подушку. Собственно, это не предчувствие. Я же вижу – народ от меня шарахается, как от зачумленного. И Лазарев летает с постоянным экипажем, а я все время с разными.

– Вам что, табельное оружие выдали в постоянное ношение? – удивленно спросил профессор.

– Револьвер-то? Это не табельный. Это я на Сицилии с одним американцем поменялся. Я ему – ТТ, а он мне – свой "кольт".

– А как потом объяснялись насчет пистолета?

– А война, Алексей Иванович, и не такое списывала.

– А под подушку зачем?

– Так они ж по ночам приходят. Отбиться, конечно, не отобьюсь, но хоть двух-трех гадов завалю. Может, даже насмерть… А у вас что, тоже предчувствие?

– Нет, Володя. У меня совершенно точные сведения. Надеюсь, вы не будете обижаться, если я вам не скажу, от кого они?

4

Завадского предупредил Емшанов. Сразу после обеденного перерыва он пригласил профессора сходить с ним в цех на монтажный участок, по какому-то вопросу. Проблема оказалась пустяковой, Завадский сильно сомневался, стоило ли из-за такой ерунды одеваться и выходить в метель, но на обратном пути Емшанов остановился у угла, где меньше дуло, придержал профессора за рукав и сказал ему:

– Алексей Иванович, мне точно известно, что Скворцов собирается арестовать вас с Марковым сразу после испытания вашей противорадарной установки. Точнее, после успешного испытания, – но я не сомневаюсь, что оно будет успешным. Вас обоих обвинят в шпионаже в пользу Англии. Маркова, возможно, также в пользу Югославии.

– Понял, спасибо, – ответил Завадский.

– Алексей Иванович, я могу сейчас организовать вам командировку в Ленинград. Там, я думаю, вы сумеете исчезнуть. Для Маркова я, к сожалению, ничего не могу сделать.

– Спасибо, Юрий Михайлович, не надо. Мы постараемся как-нибудь урегулировать этот вопрос, – ответил Завадский и пошел дальше, давая понять, что разговор окончен.

5

– Шерхебель через пару дней закончит свой локатор, – сказал профессор. – После этого еще день на монтаж – и можно лететь.

– Кислородные баллоны ж не готовы, – напомнил Марков.

– Баллоны – это не меньше трех недель. Столько ждать никто не будет. Отправят так, не выше пяти километров, для испытания роли не играет. А после полета мы с вами – лучшие кандидаты в английские шпионы. Вы в Англию летали в войну, я там бывал еще раньше. Вот тогда нас и завербовали. Вам еще и Югославию припаяют.

– Алексей Иванович, а может, смоемся как-нибудь по-тихому, пока Шерхебель с аппаратурой возится? Забуримся в глушь, в какой-нибудь колхоз? Кто нас там будет искать?.. Или вообще не дергаться? Выкину свой "кольт", ну, посадят, ну, отсидим. Вам вообще практически ничего не грозит, вы же специалист, каких поискать. Будете заниматься тем же самым, только за колючкой – так мы и тут за колючкой. Без скворцовского квитка из Новокаменска никуда, а если и выберешься – что дальше? Ну, в Каменск-Уральский, ну, пусть даже в Свердловск – что вы там не видели?

– Там действительно смотреть нечего, а здесь хоть коммунизм в одной, отдельно взятой, зоне – светлое будущее, будь оно неладно. В лагере и этого не будет… Да бог с ним, не в том дело. Заниматься тем же самым мне скорее всего не дадут. Меня, вероятно, застрелят при попытке к бегству самое большое на второй день следствия.

– Откуда вы знаете?

– А я вообще много знаю, даже слишком много. За то и застрелят… Володя, есть кто-нибудь, кому выйдет боком, если вы исчезнете? – вдруг спросил Завадский.

– Нет, – ответил пилот. – Родители умерли, сестра замужем, у нее совсем другая фамилия, да и далеко они, а жена… – он помолчал – у нее теперь тоже другая фамилия. А зачем вам это? – вдруг забеспокоился Марков. Профессор, казалось, не заметил вопроса:

– И у меня никого. Родители умерли еще раньше, дочь погибла в блокаду, а жена… ну, вы знаете…

– Алексей Иванович, вы, наверное, хотите предложить под прикрытием вашего аппарата рвануть в Европу или даже в Америку? Так вот, я против. Я, конечно, достаточно плохо отношусь к родной партии и руководимым ей органам, но своему народу я зла не желаю и не хочу, чтобы этот самолет достался американцам. А он им достанется, куда бы мы ни полетели.

– Ну, еще неизвестно, что есть меньшее зло… – сказал непонятную фразу профессор. Марков хотел переспросить, но Завадский его опередил:

– Дело в том, что эта установка – не то, что все думают. Я действительно предлагаю вам уйти, как вы говорите, под ее прикрытием, но не в Европу и не в Америку, а в будущее. Это, Володя, не противорадарная установка, а то, что в фантастических романах называют машиной времени.

6

Марков уставился на профессора.

– Вы, Володя, наверное, решили, что старый профессор спятил от постоянного страха перед арестом?

– Ну, вроде того, – смущенно ответил Марков.

– Нет, я совершенно нормальный человек… хотя любой сумасшедший вам скажет то же самое… Дело в том, что путешествия во времени технически возможны и уже не раз совершались. Правда, в прошлое, а не в будущее.

– Но, Алексей Иванович, это же противоречит закону причинности!

– Во-первых, правильнее будет не "закону", а "принципу причинности". Во-вторых, этот принцип ввели не физики, а философы, а философия, с моей точки зрения, не наука.

– А что же?

– А бог ее знает. Она, может быть, и была наукой две тысячи лет назад, но современная наука – это эксперимент и расчет. В-третьих, путешествие в будущее, которое я вам предлагаю, не нарушит причинно-следственных связей. Весь мир и так движется во времени из прошлого в будущее, мы только проделаем этот путь немного быстрее…

– А если, например, отправиться в будущее, – перебил Марков, – посмотреть, что там и как, а потом вернуться в свое время и что-то в нем изменить? Это как – не нарушит?

– Не получится. Основной закон путешествий во времени я бы сформулировал так: в прошлом нельзя остаться, из будущего нельзя вернуться. Вообще для путешествий в будущее и в прошлое применяются разные установки, основанные на разных физических принципах. Вот так… А в-четвертых, даже путешествия в прошлое не нарушают причинности событий, потому что причины находятся совсем не там.

– Это как?

– А я вам покажу на одном примере. Вы, наверное, не слышали о диверсии на станции Собакевичи осенью сорок первого года?

– Как раз слышал.

– Откуда? – удивился профессор.

– Когда там рвануло, из Москвы летала комиссия разбираться. Я был пилотом.

– Так вы же еще не закончили летную школу!

– Ну и что? Пилотов не хватало, фронт постоянно требовал, а мы были уже практически готовы, только без корочек. Командовать мне, конечно, не дали, старшим в экипаже был штурман – из полярной авиации, старик. А остальные – такие же зеленые, как я… Но подробностей я не знаю. Нам не сообщали, так, кое-что слышал.

– Взрыв произошел в вагоне, оборудованном под караульное помещение. Кто там был, все погибли, а рядом загорелись эшелоны с топливом и снарядами. Потом все пошло взрываться. Станцию разрушило полностью, прекратилось снабжение целого участка фронта. В конечном счете это привело к окружению немцами Киева. Так вот, в сорок третьем году, когда эта территория была уже освобождена, а я как раз закончил первый образец аппаратуры для путешествий в прошлое, Сталин приказал разобраться досконально с причинами взрыва.

– Но постойте, ведь комиссия же разобралась! Нашли двоих диверсантов, расстреляли!

– Это стрелочники, Володя.

– Нет, там был один – путевой обходчик, а другая – повариха из буфета.

– Это стрелочники в другом смысле. Кого-то надо было назначить диверсантами – их назначили. Кроме того, Сталин приказал не только найти настоящих виновников, но и предотвратить взрыв. Он-то как раз и хотел нарушить причинно-следственные связи, изменить ход войны в прошлом. В частности, отстоять Киев.

– А что же вы?

– Я пытался объяснить, что из этого ничего не выйдет, но меня никто не слушал. На решающем этапе я обеспечивал работу техники, а в прошлое послали группу из шести чекистов. Местные жители говорили еще той комиссии, что видели в тот день на станции каких-то незнакомых людей в форме НКВД. Комиссия предполагала, что это и есть диверсанты, а нашей группе поставили задачу их перехватить.

– Ну и как?

– Они лазили по станции часов шесть, никого не нашли. В конце концов на них самих стали коситься. Время взрыва было известно с точностью до нескольких секунд, и оно уже подходило. Тогда старший группы, чтобы хотя бы предупредить караул, вытащил из планшета листок, написал записку и прилепил на дверь караульного вагона. Потом все спрятались в будке между путями – там стояла аппаратура для возвращения – и стали ждать. Когда караул вернулся в вагон, наши немного подождали и тоже вернулись – обратно в сорок третий год. Первым делом спросили, как с ходом войны, – считалось, что когда предотвратят взрыв, будут какие-то изменения. Оказалось, что все по-прежнему. Тогда стали разбираться и выяснили, что время их возвращения в сорок первом году совпадает со временем взрыва по крайней мере с той точностью, с какой оно известно.

– И что это означает?

– Володя, для создания канала из настоящего в прошлое требуются огромные затраты энергии. Чтобы отправить группу на два года назад, пришлось на полдня отключить электричество в Москве и трех областях. Военные производства, конечно, не трогали, но жилье, школы, даже госпиталя – все отключили. Тело, перемещенное в прошлое, там обладает избыточной энергией. Его как бы выталкивает во времени из прошлого обратно в настоящее. Пока канал существует, это давление уравновешивается противодавлением из настоящего, и тело стабильно. При сворачивании канала затраченная на его создание энергия выделяется в виде тепла. Именно поэтому в районе Собакевичей, и только там, было потом два жарких лета и две очень мягкие зимы. А любое тело из настоящего, если почему-то останется в прошлом, становится там нестабильным, и его избыточная энергия выделяется. Вероятнее всего, в форме взрыва.

– А что оставили в прошлом ваши чекисты?

– Записку. Тот самый листок из планшета.

– Но, Алексей Иванович, ведь там взрыв был по крайней мере как от стокилограммовой авиабомбы! А сколько весила эта записка?

– Да, Володя, вот от такого листочка. Я считал потом, исходя из общих затрат энергии. Люди в форме НКВД, которых видели местные жители, – это была наша группа. Когда старший убедился, что караул вернулся в вагон и предупрежден об опасности, он приказал возвращаться. Канал свернули, а листок остался в прошлом.

– И от такой вот бумажки… Постойте, Алексей Иванович! Это что же получается? Вы отправились в прошлое, потому что там что-то взорвалось, а взрыв произошел, потому что вы отправились в прошлое и там напортачили. Колечко выходит… А где же в нем причина и где следствие?

7

– А я вам сейчас объясню, – сказал профессор. – Только скажите сначала: вы слышали что-нибудь о демоне Лапласа?

– Лаплас – это тот, который сказал Наполеону, что в этой гипотезе не нуждается?

– Да, он самый.

– Значит, про Лапласа знаю. Про демона не слышал.

– Это такое вымышленное существо, которое знает положение и скорости всех частиц Вселенной в какой-то момент времени. Применяя к ним законы механики, он может рассчитать и прошлое, и будущее на любую глубину, потому что все сложные явления и процессы имеют причину в движении и взаимодействии простых частиц. Такие, во всяком случае, тогда были представления.

– Сейчас, кажется, представляют по-другому?

– Да, сейчас к микромиру применяют законы квантовой механики, в которой есть принцип неопределенности. Но все известные мне обоснования этого принципа сводятся к тому, что для микрочастицы нельзя одновременно измерить точные значения координаты и импульса, но вовсе не к тому, что точные значения этих величин для нее не существуют вообще.

– Постойте, Алексей Иванович! Я, кажется, понял! Демонов нет, координаты и импульсы частиц мы не знаем и никогда не узнаем, но они имеют точные значения, и будущее предопределено ими.

– Да. И причина не внутри этого, как вы сказали, колечка, а вне его. В положении частиц в первые мгновения существования Вселенной, пятнадцать-двадцать миллиардов лет назад. Все, что в колечке – только следствия. Пятнадцать миллиардов лет назад демон, взглянув на частицы, мог бы предсказать и этот взрыв, и то, как мы отправимся его предотвращать. И вот этот наш разговор тоже.

– И от судьбы не убежишь, – задумчиво произнес Марков. – Алексей Иванович, а стоит ли дергаться, если от судьбы не убежишь?

– А я, Володя, предлагаю вам бежать не от судьбы, а от майора Скворцова. Так как, летите со мной?

Чуть помедлив, Марков ответил:

– Лечу.

– Спасибо. Честно говоря, этот самолет мне без вас не угнать.