Текст книги "Хрустальная колыбель"

Автор книги: Сергей Юрьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

«Чем больше тебе достается богатств и власти, тем большим испытанием становится для тебя жизнь…» Это говорил отец, передавая ему корону. После этого они ни разу не встречались, и только голубиная почта порой приносила вести из не так уж и далекого Холм-Гота.

«Я открыла тебе много тайн… Теперь ты знаешь назначение трав и смысл заклинаний, но последний урок, который я тебе дам, это не только урок любви, но и урок печали, потому что, познав мою душу и мое тело, ты потеряешь меня навсегда…» Сольвей, прекрасная ведунья, исчезнувшая без следа…

К чему эта цепь воспоминаний? Может быть, и вправду перед смертью жизнь повторяется вновь лоскутами видений?

– Эй, Милость, ты живой? – Голос ведуна звучал откуда-то издалека, сквозь каменные стены, через бескрайние заснеженные равнины. Но ведь снега уже растаяли…

Юм тряхнул головой, возвращаясь к незавидной реальности. Солома, на которой он лежал, была на месте, и темнота сырого подземелья – тоже. Рядом на голом полу сидел ведун, и веревки, ещё недавно опутывавшие его, валялись тут же беспомощными обрывками.

– Ты это… извиняй. – Ведун зевнул, прикрыв рот морщинистой рукой. – Мне своих-то силенок не хватило, так что я у тебя позаимствовал… Зато теперь там знают, где мы и что с нами.

– Где – там?

– Там, где надо. Внучке я своей весточку послал, а она уж твоему Олфу передаст, будь спокоен.

Глава 5

Любое странствие имеет цель, даже если она неведома самому путнику. Надпись на придорожном камне на границе Холм-Дола и Холм-Бора

– Имей терпение, парень, и когда-нибудь достигнешь всего, к чему стремишься… Если, конечно, не будешь хотеть невозможного и проживёшь достаточный срок. Пока мы в пути, у нас есть время для разговоров, но ты задаешь странные вопросы, Ойван, сын Увита, и среди них есть такие, на которые я не могу и не хочу отвечать. Многое я просто не могу открыть непосвященным…

– А ты меня посвяти, и буду я посвященным, – прервал Служителя Ойван. – А то – «Ойван, поймай зайца, Ойван, накорми коня, Ойван, разведи костер» – как будто я сам не знаю, что делать. А ты мне даже имени своего не назвал. Это что – тоже тайна?

– А вот об этом ты меня не спрашивал.

– Ну, спрашиваю.

– А без «ну»…

– Назови мне, всеведущий Служитель, своё имя, а заодно и имя своего бога, если, конечно, у него вообще есть имя. – Ойван поднялся в стременах и посмотрел на своего спутника сверху вниз.

– Меня зовут Герант, а вот Истинного Имени Творца я тебе не назову. Мелкая нечисть, услышав его, просто дохнет, но и тем людям, кого не коснулось Откровение, знать его опасно. К несчастью, в любой душе есть место для Зла…

Некоторое время ехали молча, прислушиваясь к шорохам, доносящимся из чащи, которая обступала узкую натоптанную просеку. Седьмой день пути – и ни одного встречного, ни одного дозора, ни одного костровища, хранящего недавнее тепло…

– А что это за тварь, которая на тебя напала? – Этот вопрос давно вертелся у Ойвана на языке, но какой-то суеверный страх мешал задать его.

– Гарпия. – Герант нахмурился, вспомнив, как в локте от его руки щёлкала пасть, полная смертоносных игл. – В мире есть творения, а есть и твари… Вот это – тварь. Нежить выползает из Несотворенного пространства. Рухнула Черная скала, но они снова нашли какую-то лазейку…

– Стоп! – прервал его Ойван. – Что такое Несотворенное пространство? Что такое Черная скала? Я же помогаю тебе. Зачем говорить со мной загадками?

– Ну, хорошо, хорошо… Начнем сначала. Тем более что всё это и так уже расползлось легендами и слухами…

Было безбрежное серое пространство, которого, по сути, и не было, поскольку лишь то существует, что отличается от прочего. Не было ни прошлого, ни будущего, потому что время стояло на месте. Не было ни света, ни тьмы, ни земли, ни неба, ни жизни, ни смерти.

Посреди Великого Ничего было Великое Одиночество, и в Нем было заключено Начало.

Начало было Словом.

Слово отделило Дух от Плоти, и стало два мира – живой и мертвый.

Живой мир был внутри Одиночества, а мертвый – вовне Его, и тогда Одиночество, вобравшее в себя Дух, обрело волю и стало Творцом.

Творец был всегда, поскольку обретение Им воли стало Началом Времен.

Творец отделил мертвую плоть от пустоты, а свет – от тьмы.

Творец создал небесные светила и земную твердь, и началось движение сфер.

Но Он был по-прежнему одинок, поскольку не было в мире иной воли, кроме Его.

Творец создал элоимов, дал каждому имя и наделил их волей.

Творец отделил живое от мертвого, создал зверей и птиц.

Творец создал человека, наделив его бессмертной душой, разумом и волей.

Творец создал женщину, чтобы человеческий род имел продолжение.

Творец создал смерть, чтобы отделить жизнь земную от жизни вечной.

И сказал Творец, что всё, созданное Им, прекрасно.

Но три элоима – Луциф, Аспар и Иблит – решили, что превзошли Творца величием своих замыслов. Познав язык Творения, они вывернули его наизнанку, создав зеркальное письмо, и начали выискивать в бесконечности крупинки Несотворенного пространства, первозданного Хаоса.

И сказал Творец: «В мире может быть только одно Совершенство, одна Красота, одно Добро, одна Справедливость, одна Любовь и один Закон, а всё, что существует помимо них, – не суть, а подобие». И тогда гордые элоимы восстали против Творца, решив, что не сотворят они своего мира, пока всё, что создано Им, не будет вновь обращено в Хаос. И была битва, от которой долго сотрясались небесные сферы и земная твердь, пока не были гордые элоимы низвергнуты в Бездну, которую сами же и создали в недрах Небытия.

Но Творец ни у кого не отнимает надежду, и даже падшим Он не препятствует идти своим путем, как бы долог он ни оказался. Он заключил мятежных элоимов в сферы, внутри которых – иная бесконечность, чтобы могли они за пределами мира осуществить все свои замыслы и познать своё несовершенство. Но жажда творчества в них иссякла и уступила место жажде разрушения, которое они продолжали считать творчеством. И все их помыслы были направлены не внутрь своих сфер, а вовне их. И от их ненависти, рвущейся наружу, возгорелась Алая звезда, и множество неприкаянных душ потянулось к её сиянию, наполняясь непомерной гордыней. И крупица Несотворенного пространства, осколок небытия, затерялась среди праха земного, и сам страж гордых духов пропитался Злом и жаждой разрушения. Он назвал себя Морохом Великолепным, и великое множество душ заманил он во Тьму великими соблазнами…

Герант говорил неторопливо. Временами он совсем замолкал, тревожно вглядываясь в сгущавшиеся сумерки. Казалось, будто он выбирает, что можно сказать молодому варвару, а что стоит до поры сохранить в тайне…

– А я слышал, что этот самый Морох убит! – воспользовавшись паузой, заметил Ойван. – Геройский подвиг совершила горстка храбрецов во главе с нынешним лордом Холм-Дола, который сам изрубил в капусту этого самого Мороха, а какой-то Святитель только и успевал подавать ему мечи взамен затупившихся, потому как серебро – самый что ни на есть металл против нечисти, только очень уж мягкий…

Ойван замолчал, заметив, что Герант трясется от смеха, так что даже конь под ним начал сбиваться с шага.

– И кто тебе такое рассказал? – поинтересовался Служитель.

– Да все об этом знают. – Ойван придержал коня, решив, что пора становиться на ночлег. – Разве такое утаишь. Целое ж войско на север за горы ходило против восставших мертвецов воевать, которых этот самый Морох и послал…

– Запомни, парень, – сказал Герант сурово и твердо. – Никого нельзя убить так, чтобы он не смог вернуться. Ваши предки вас до сих пор навещают… Мороха просто отправили туда, где можно блуждать веками, а если повезет, можно и завтра наткнуться на выход. И всякий раз, когда ваши волхвы приносят жертвы идолу Морха, они указывают ему путь.

– А они думают, если ему не подносить, он всё равно вернётся, и тогда никому мало не покажется…

Ойван уже привязывал коня к дереву на длинную узду, стараясь делать вид, что слова Служителя никак его не задели, но на самом деле ему стало слегка не по себе – почти так же, как той ночью, когда он шел к Молчащему урочищу, а в голову лезли имена идолов, и какие-то липкие тени, видимые лишь боковым зрением, ползли по мокрой траве. Зеус, Геккор, Аспар… Не тот ли самый? А какой же ещё… Если бы не та изрубленная тварь, валявшаяся у ног Служителя, пожалуй, можно было бы и не поверить во все эти сказки…

– Ойван, поймай зайца, – распорядился Служитель, укладывая возле почерневшего рыхлого пня седло, меч, посох и суму с припасами.

– Угу, – отозвался Ойван. – Только седло туда класть не надо. В трухе мурашей полно, потом коня закусают…

Герант послушно переложил своё добро под соседний куст и отправился в чащу за хворостом. Через несколько мгновений он скрылся из виду, оставив Ойвана наедине с его страхами. Страхи… Нет такого человека, который бы ничего не боялся. Бояться не зазорно, зазорно потворствовать страху, зазорно делать то, что велит страх… Кто это сказал? Нет, это из свитка… Одного из тех, что хранятся теперь в дупле кривого дуба в полудне пути от становища, если, конечно, кто-нибудь из молодых волхвов ещё не проследил, куда уходит побродить Ойван, сын Увита, который мало того что два года гнул спину на людей Холма, но и не всегда делится своей охотничьей добычей с волхвами, навлекая на весь род гнев могущественных духов. Кстати, о духах… Зайца всё равно ловить надо или куропатку подстрелить, пока совсем не стемнело. Одними пресными лепешками из седельной сумки Геранта сыт не будешь, а если и будешь, то недолго…

Стоило совсем немного удалиться от просеки, как тени сгустились, и теперь лучше было полагаться на слух, чем на зрение. Надо лишь вернуться с добычей, а там есть и костер, разгоняющий холодные пугающие тени, и Служитель сидит на поваленной сосне, положив на колени свой посох, к которому никакая нечисть не посмеет приблизиться, а пока… А пока терпи, Ойван, сын Увита! И хорошо, если тень, которая движется по пятам, – это тень деда Буйтура или кого-нибудь из пращуров, а может быть, и тени-то никакой нет…

Спина холодела от странного ощущения опасности, для которого на самом деле вроде бы и не было причин, и вместо того чтобы смотреть под ноги, ловя момент, когда из густой травы, шумно хлопая крыльями, выпорхнет куропатка, Ойван напряженно вслушивался в шорох молодой листвы, и ему чудился чей-то зловещий шепот.

Значит, говоришь, Творец создал смерть, чтобы отделить жизнь земную от жизни вечной. Только вечной жизни пока не хочется… Кто знает, какова она? Нет, завтра лучше ни о чем не спрашивать, а то ещё порасскажет этот Служитель всяких страстей, о которых лучше бы не знать, и спать спокойно. Но не может быть, чтобы такое без дела мерещилось… Как будто даже холоднее стало, а рубаха к спине прилипла…

И тут долгожданная куропатка вырвалась из-под соседнего куста, и Ойван выстрелил на звук.

– У-у-у-ва-а-а-а! – донесся из темноты истошный вопль, переходящий в хрип.

Ойван прижался спиной к ближайшему дереву, которое, на счастье, оказалось осиной, и выхватил из ножен подарок вождя. Вопль стих, а вместе с ним исчезло и ощущение липкого холода, которое преследовало его всё время, прошедшее после захода солнца. Шорохи леса уже не казались такими пугающими, и Ойван сделал шаг туда, где должна была окочуриться странная куропатка, оравшая перед смертью безумным голосом. Черное пятно, пронзенное стрелой, лежало на траве в девяти шагах. Ойван ухватился за древко чуть ниже оперения и осторожно поднял свою добычу. Это могло быть чем угодно, только не куропаткой. Рассмотреть ночную птаху уже не было никакой возможности, и он, не решаясь ухватиться за черное крыло, так и понес её, держась за стрелу. Хотелось быстрее оказаться у костра, возле Геранта с его посохом…

Костер уже горел, но Служителя рядом не было, и только когда Ойван подошел к огню достаточно близко, чтобы со стороны можно было рассмотреть его лицо, из темноты донесся голос:

– Ты?!

– Я, – отозвался Ойван. – А ты чего спрятался?

– А ну, покажь, что принес. – Герант уже вышел на свет, держа в левой руке посох, а в правой – обнаженный меч. – Вот те на… – сказал он, разглядывая жертву ночной охоты. – Это мы с тобой точно есть не будем.

Птица и впрямь выглядела жутковато – мало того, что к крохотной головке был приставлен непомерно огромный, загнутый крючком клюв, здоровенные глаза, выкатившиеся из глазниц, болтались на тонких длинных жилах – вместо птичьих лап к ней были приставлены кисти человеческих рук, маленьких, с длинными отточенными когтями…

– Вот и полюбуйся на их творчество, – проворчал Герант, рассматривая уродца. – Только на то и хватает фантазии, чтобы от одного взять и к другому приставить.

Он вынул из седельной сумки покрывальце и расстелил его прямо на земле возле костра. По краям квадрат зеленоватой льняной ткани был расписан какой-то замысловатой вязью, а в центре красовалось изображение, в котором переплетались знаки огня, света, тепла и терпения. Ойван приблизился, чтобы получше рассмотреть диковинные письмена, но тут тварь, которую он так и держал насаженной на стрелу, дернулась, и послышался негромкий клекот.

– А ну, бросай её сюда! – Герант указал на центр покрывала и схватился за посох. – Не мешкай, а то вырвется.

Через мгновение чернокрылая тварь уже билась в центре квадрата, пытаясь взлететь. Тисовое древко стрелы переломилось, медный наконечник вылетел из раны, и она тут же затянулась, успев уронить несколько капель черной крови. Но таинственные знаки держали её, словно на привязи, и тварь некоторое время плясала, как на раскаленной сковородке, а потом без сил упала на брюхо. Служитель вполголоса бормотал что-то совершенно непонятное, обеими руками ухватившись за посох, а тварь начала вопить так же истошно и одновременно протяжно и тоскливо, как в тот момент, когда в нее вонзилась стрела. Глазные яблоки на жилках дернулись вверх и, прячась от взгляда Служителя, повернулись зрачками к Ойвану, и тут же кусты, освещённые пламенем костра, начали расплываться и таять. Чтобы не упасть, он ухватился за ветку, а перед глазами уже плыло видение…

В ночи скрипнули несмазанные петли, и в лаз, за которым открывалось звездное небо, протиснулось лицо горбоносой старухи, освещённое тусклым фонарем, который она же и держала сморщенной бородавчатой рукой.

– А ну, вылежай, Гарпуша. Дело у наш ешть, – прошамкал беззубый рот, и старуха убралась из прохода.

Теперь сзади высился бревенчатый частокол, а за полем стояла каменная башня со светящимися бойницами. Старуха шла широкими уверенными шагами к рощице, которая была отчетливо видна, несмотря на безлунность ночи.

– Так што лети к Гейре, крашотке, ш поклоном от меня… Шкажи – недолго ей ишшо маятьша. – Старуха наконец остановилась возле огромного пня, ловко забралась на него. – А ишшо пригляди, не шастают ли какие шлужители по лешам. Мне пошле шкажешь…

Видение исчезло, и Ойван обнаружил, что по-прежнему стоит неподалеку от костра, вцепившись что есть сил в березовую ветку, а перед глазами – покрывальце, расстеленное Герантом, только вместо мерзкой твари, копошившейся на нем в центре, на сплетении знаков огня, света, тепла… там лежала лишь горка пепла.

– Видел чего? – сурово спросил Герант, вытряхивая пепел в огонь.

– Видел. – Ойван наконец-то смог разжать пальцы. – Старуху видел… И место знаю… В Холм-Але. Там ещё невольничий рынок недалеко. – Он нетвердыми шагами приблизился к огню. – Давай сперва отвару попьем да лепешек пожуем… А то что-то зябко мне.

Глава 6

Никто не выбирает себе судьбу, но на одном и том же пути можно оставить разные следы. Гудвин Счастливый. Наставление лирникам

Мальчишка-лорд уснул, оставив её наедине с воспоминаниями… Когда-то неподвижность сама по себе была мукой, но искра сознания, закованная в камне, постепенно гасла – до тех пор, пока дикие лесные племена не установили её на почетном месте среди своих идолов и воздали ей обильные кровавые жертвы. Восторженные вопли варваров и кровь пленников, которую впитывала её окаменевшая плоть, не давали погаснуть сознанию. Остекленевшие глаза вновь стали зрячими, а жаждущий дух обрел способность отрываться от затвердевшей плоти, пусть недалеко и ненадолго, но и этого хватало, чтобы проникать в мысли и чувства тех, кто имел неосторожность приблизиться к прекрасному изваянию.

Морох, Великолепный, обратил её в камень за то, что она попыталась овладеть теми же силами, которые были подвластны ему, проникнуть в недра Алой звезды и соблазнить самих Гордых Духов… Но теперь она чувствовала, что нет больше ни Великолепного, ни его воли – ни здесь, ни даже в Несотворенном пространстве, затерявшемся где-то в дорожной пыли, или в капле росы, или в порыве холодного ветра. Значит, стоит ей оказаться там, и её желание исполнится – тело обретет гибкость, силы Гордых Духов, заточенных в Алой звезде, станут ей доступны, и жажда её найдет утоление…

Сколько лет прошло с тех пор, как Великолепный обратил в её сторону свой ищущий взор? Сто? Двести? Прошедшее время не имело значения уже потому, что оно прошло…

И всё же как это было? Она вспомнила, как драгоценный бокал из настоящего стекла, привезенный в незапамятные времена из далеких южных стран, теперь ставших легендой, упал на мозаичный пол и со звоном рассыпался на сотни искрящихся осколков.

– Называй меня Великолепный! – Старик на её глазах превратился в зрелого мужчину, а тот ещё через мгновение – в изящного юношу. Осколки стекла подхватил маленький вихрь, и вот бокал снова стоит на зеленой скатерти и сам собой наполняется рубиновым вином.

Она берет его обеими руками, подносит к губам и чувствует запах крови, пряностей и ещё – сушеного корня пау, несущего скорую смерть среди сладостных грез. Но для сомнений нет ни мгновения… Жидкость, теплая и леденящая, сладкая и отдающая горечью, пьянящая и несущая ясность, уже ласкает гортань, заполняя пустоту, которая внутри…

– Меня зовут Гейра! – Бокал вновь летит на пол, и осколки разлетаются по углам. – Вообще-то, я порядочная дрянь, но ведь тебе, Великолепный, по душе такие, как я.

А потом он распахнул черный провал рта, и оттуда, словно из бездонной норы, извиваясь змеей, вырвался неимоверно длинный язык и опоясал её обнаженную талию. Вместо того, чтобы ощутить смертельный ужас, она испытала восторг, за который согласилась бы заплатить телом, жизнью, душой, завтрашним днем, прошлогодним снегом…

Всего через несколько мгновений они перенеслись из полутемной комнаты одного из многочисленных борделей крепости Корс в Несотворенное пространство, озаренное светом Алой звезды, и она заняла достойное место среди Избранных. Хач-Кабатчик, Траор-Резчик, Хомрик-Писарь, Щарап-Гадалка, Гейра-Дрянь… Был ещё Эрлох-Воитель по прозвищу Незваный, одно имя которого приводило в трепет целые народы и заставляло открываться ворота замков, но к тому времени, когда Гейра стала хозяйкой Черной скалы, окутанной дымными городами, Эрлох был низвергнут в небытие, потому что дерзнул соперничать с Великолепным, как и сам Сиятельный Морох однажды бросил вызов Небесному Тирану…

Годы проносились как мгновения, и неутолимая пустота, зияющая в глубинах жаждущей плоти, заполнялась кровью, терпким вином безнаказанности и сушеным корнем пау, обращенным в сладковатый дым…

– Гейра!

Чей-то голос зовет издалека, пытаясь достать её из вязкого чрева воспоминаний, но есть ли смысл возвращаться, если окаменевшая плоть не чувствует ничего, кроме собственного леденящего холода…

– Гейра! Прекрасная!

Прекрасная? Да! Никто не сравнится с ней даже сейчас. Но так её именовали бессчетные тысячи раз, и почти каждый, кто к ней прикоснулся, становился её пожизненным пленником, верным псом, рабом собственной похоти.

– Гейра! Великолепная!

Вот это уже лучше… В этом слове заключена не только красота, но и величие. Красота была дана ей от рождения, а величия она достигнет сама, но уже не того, что было когда-то, а большего, гораздо большего. У Сиятельного Мороха была одна слабость – ему самому часто не нравилось то, что он создавал, и в окрестностях Алой звезды за столетия образовался целый океан отбросов его творчества. Когда силы Узилища Гордых Духов перейдут к ней, она, Гейра, Дрянь, Прекрасная, Великолепная, не будет мучиться сомнениями… Всё, что она создаст, будет признано эталоном совершенства, а всё, что скажет, – эталоном мудрости, и всякий, кто усомнится в достоинствах её творений или слов, будет уничтожен…

– Гейра! Отзовись!

Мальчишка-лорд проснулся среди ночи и взывает к ней. А что толку взывать, если она, прекраснейшая из Избранных, не может даже пошевелиться. Зря он проснулся… Проще являться ему во сне. Там, в его снах, тело Гейры, теплое и упругое, дарит ему наслаждение, которого он ещё ничем не заслужил… Где обещанные жертвы? Он только мечтает о том, что исполнит все прихоти своей повелительницы, но в нем есть лишь трусливые желания и нет воли, чтобы их исполнить. Невоплощенные грезы не дают ему покоя, порождают ночные кошмары, вот он и просыпается по ночам, обращая к ней свои вопли, к которым, наверное, уже привыкли стражники, стоящие за дверями опочивальни…

«Спокойно, мой лорд, я здесь, я с тобой…»

– Гейра, мне приснилось…

«…что я покинула тебя?»

– Что я иду по краю пропасти, глядя на следы твоих ног, и кто-то шепчет, что мне лучше броситься вниз, чем следовать за тобой, что оттуда, куда ты меня манишь, нет возврата… Мне страшно, Гейра.

«Зачем возвращаться, если впереди нас ожидает лучшее… Оглянись вокруг, и ты поймешь, что у тебя нет настоящего, а если ты будешь изнурять себя сомнениями, то не сможешь обрести и будущего, достойного тебя».

– Скажи, что мне делать.

«Помоги мне, и я помогу тебе…»

– Варвары скрываются от моих отрядов… Дружинники уже давно не приводили пленников.

«Тот, кто не исполнил твою волю, уже виноват перед тобой. Он тоже годится для жертвы».

– Я не могу… Если я начну убивать своих, начнется бунт, и всем великим замыслам придет конец.

«Только тогда твои замыслы обретут величие, когда воля твоя окрепнет, и тебя не остановят ни кровь, ни боль, ни разрушение. Одно твое имя должно внушать благоговейный страх не только варварам, но и твоим подданным. Ты – лорд. Ты не имеешь права на слабость».

Слабость… Последнее слово многократным эхом, слышным только ему, прокатилось под сводами опочивальни, а короткий порыв ветра погасил все светильники, окружавшие его богиню трепетным сиянием. Одиночество… Он остался наедине с темной комнатой и собственными сомнениями и страхами. Величие требует жертв… Величие требует стойкости… Величие требует сил… Величие требует… Вэлд нащупал в темноте заветную книгу и раскрыл её наугад. Раскрытая наугад страница должна подсказать решение… Знаки, начертанные кем-то за пределами мира, вспыхнули во мраке, как раскаленные угли.

«Если на твоем пути стоит человек и не желает уступить дорогу – убей. А если он убьет тебя, не жалей о своей жизни – она того не стоила. Только сильные имеют право на жизнь и продолжение рода. Если чувствуешь, что силы твои на пределе, что воля твоя скована, – знай: твой враг затаился в тебе самом. Невежественные мелочные люди называют это совестью, а мудрые и щедрые духом – недугом, с которым надо расстаться, пока он не обратил тебя в ничтожество».

Два корабля уже стоят в гавани, готовые к отплытию. Может быть, оставить на время всё как есть и отправиться в плаванье? Когда-то он, Вэлд Халлак, лорд Холм-Эста, только об этом и мечтал. Но сначала он был слишком мал и слаб, потом была война с обезумевшими варварами, а потом в его жизни появились Гейра и «Путь Истины», которые овладели всеми чувствами и помыслами. Может быть, сейчас, когда нет иного выхода, бросить всё, поручив кому-нибудь из эллоров править до его возвращения… Вот это и есть слабость! Гейра права – он недостоин величия. «Только сильные имеют право…» Только сильные. Нет, он не может оставить её, но и дать ей то, что она требует, он тоже не может.

Полторы тысячи воинов, тысяч тридцать семей землепашцев, охотников, рыбаков, тысяч пять ремесленников и торговцев, застроивших своими бревенчатыми домами пространство между замком и побережьем Великих Вод, – вот и весь Холм-Эст, окруженный с трех сторон бескрайними лесами. Если затеять большую войну против варваров, скоро, очень скоро океан леса выйдет из берегов, и жители Холма будут истреблены, сброшены в Великие Воды, и древние стены вновь зарастут травой забвения. Бодрствуя, лорд понимал, какова истинная цена будущего величия, но сны рисовали совершенно иную картину…

Огненные знаки на раскрытой странице погасли, Гейра молчала, но он чувствовал её взгляд, нацеленный на него из темноты. Она ждала, она надеялась, она верила в него, единственного оставшегося в живых отпрыска младшей ветви Халлаков.

Гейра действительно смотрела на него, но ни надежды, ни веры она не чувствовала – только презрение и досаду. Когда этот мальчишка пять лет назад шел к ней, стоящей среди идолов, перешагивая через трупы волхвов, она действительно надеялась, что перед ней тот, кто сделает всё для её освобождения, а потом станет первым из Избранных, кто будет служить ей, как она служила Великолепному. Но теперь…

Избранных осталось всего трое в этом мире – Хач-Кабатчик разливает напитки в Корсе, дожидаясь лучших времен, Щарап-Гадалка наверняка кочевала из Холма в Холм, выжидая, когда на небосклоне появится Алая звезда… Но она не появится сама по себе. Нужны трое, чтобы вновь найти путь в Несотворенное пространство, а значит, Гейра им нужна. Щарап знает, как вернуть её телу гибкость, Щарап много чего знает… Даже Сиятельный Морох порой с опаской смотрел в её сторону, но терпел старуху, потому что она всегда была безропотна и молча делала то, что порой было не под силу прочим Избранным. Рано или поздно Щарап придет сюда. Только бы лорд до той поры остался при своих сомнениях и своей страсти. Когда он установил её каменное тело в своей опочивальне, явились странники из Храма и начали твердить, что его находка – от Нечистого и чем скорее он от нее избавится, тем лучше. Лорд Халлак изгнал странников из своего Холма, а следом за ними – и всех прочих Служителей. Тогда она решила, что овладела им окончательно, но Путь Истины оказался труднее для него, чем думалось вначале. Презрение и досада – большего он недостоин, но это потом… Пока ей нужно убежище, и лучше этой опочивальни ничего не придумаешь…

– Гейра! – Он снова взывал к ней, но теперь в его голосе слышалась какая-то холодная решимость. – Гейра, ты слышишь меня?

Нет, он должен быть наказан, и карой будет её молчание. Пусть сходит с ума, бьется головой о стену, пусть тело его корчится от неудовлетворенных желаний – она даже во сне не явится ему до тех пор, пока он не решится объявить её, Гейру Великолепную, главным божеством Холм-Эста и не обяжет каждого публично приносить ей жертвы…

– Гейра… – теперь он говорил почти шепотом, медленно приближаясь к ней. – Я решил.

Что он мог решить? Теленок! Щенок! Если бы собственное тело повиновалось ей, она владела бы безраздельно этим ничтожеством, хотя на кой бы он ей тогда сдался!

– Гейра… – Теперь он был рядом, и дрожащая ладонь легла на её плечо. – Я сделаю для тебя всё, что могу, но это такая малость…

И тут же над её окаменевшим ухом раздался сдавленный хрип, и теплая живительная, липкая, пьянящая влага полилась на её грудь.

Вэлд Халлак, лорд Холм-Эста, обхватил её обеими руками, а из вспоротых вен вытекала кровь. Но он прижимал её к себе, пока сознание не погрузилось во тьму.

Глава 7

Сын, я бы предпочла, чтобы ты за свою жизнь не совершил ничего великого или хотя бы выдающегося. Любые славные дела молва рано или поздно превратит в злодеяния, а мне дорога честь нашего рода… И ещё: мне не хотелось бы увидеть твой погребальный костер, а жить я собираюсь долго. Из письма Олы, матери Юма Бранборга, лорда Холм-Дола

Подходила к концу вторая ночь их заключения, но о пленниках, казалось, забыли. Ведун плел из обрывков веревок замысловатую вязь и угрюмо молчал. Юм ходил из угла в угол, пересекая луч лунного света, пробивающийся сквозь крохотное окошечко под потолком. Сон не шел ни к тому, ни к другому… Дверь снаружи подперли чем-то тяжелым, в окно невозможно было протиснуться, даже не будь там решетки. Оставалось ждать, когда появятся стражники, не подозревающие, что узники освободились от пут.

– Эй, Милость, только ты сам с ними разбирайся, как придут, – заявил вдруг ведун. – Стар я уже кулаками махать, разве что укусить могу – зубы есть ещё. Скоро придут уже…

– Откуда знаешь? – Юм остановился и прислушался.

– Скоро и ты почуешь. – Ведун скорчил брезгливую гримасу. – Воняет от них тухлой ежатиной…

Юму и впрямь почудилось, что он чувствует какой-то неприятный запах, а через некоторое время снаружи послышались шаги и приглушенные голоса. За дверью что-то с грохотом упало, и лорд занял позицию справа от выхода, не слишком, впрочем, рассчитывая на успех. Стражников могло прийти и двое, и дюжина, а управиться с противниками, если их больше двух, а у тебя нет оружия, было бы под силу только опытному бойцу, каковым Юм себя вовсе не считал…

– Чего раззявились? – донеслось из-за двери. – Давай оттаскивай!

Некоторое время слышалась возня и кряхтение, а потом раздался скрип проржавевших петель. В двери образовалась щель, в которую просунулась рука с горящим сальным светильником. Юм тут же перехватил её и рывком втащил стражника вовнутрь, одновременно ударив его коленом в челюсть. Удар, судя по всему, удался – стражник рухнул на пол, не издав ни звука. В дверь уже ломились остальные, но светильник, падая, погас, и они ничего не видели перед собой, а скорее всего, даже не сразу поняли, что случилось. Лорд поставил подножку, и ещё один боец растянулся на полу рядом с первым, но оставшиеся двое уже сообразили, что к чему, и, выхватив из ножен тяжелые тесаки, замерли на пороге. Упавший схватил Юма за ногу, и лорд, пытаясь освободиться, на мгновение отвернулся от двери. Стражники, видимо, что-то разглядев-таки в темноте, бросились вперед, но первая попытка не увенчалась успехом – лишенные руководства, они застряли в дверном проеме, и Юм успел увернуться от двух беспорядочно мелькавших клинков. Он отскочил от выхода, успев ударить ногой в живот того, кто пытался его удержать, но исход схватки уже не вызывал у него сомнений: двое вооруженных против одного безоружного, промерзшего и голодного, и темнота – уже не помощник…

– А ну, стоять, сволочи! – неожиданно послышался голос Сима Тарла.

Стражники опешили, Юм – тоже. Голос раздавался из глубины темницы, а там, кроме ведуна, никого не было и быть не могло.