Текст книги "Соколиная охота"

Автор книги: Сергей Шведов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Граф Эд был настолько любезен, что пригласил скифа в свой шатер, где Карочей с удовольствием обнялся с Робертом Турским и познакомился с Бернардом Септиманским.

– Наслышан о тебе, благородный граф, – отвесил вежливый поклон графу Септиманскому бек Карочей.

– Вот как, – удивился Бернард. – От кого же, если не секрет?

– От твоего племянника, герцога Пипина Аквитанского.

– Не называй Пипина герцогом, благородный бек, – предостерег Карочея граф Орлеанский. – Это может не понравиться королю Карлу.

– Прошу прощения, сеньоры, но мне почему-то казалось, что внук Карла Великого имеет право на высокий титул и всеобщее уважение.

– Пусть так, но все равно не называй, – вежливо улыбнулся Эд Орлеанский, жестом приглашая сеньоров к накрытому столу.

Стол, естественно, был сервирован по-походному, что нисколько не помешало гостям отдать должное вину и хорошо подкрепиться. Ничто так благотворно не влияет на аппетит, как день, проведенный в бранных утехах. А нынешним сотрапезникам бека Карочея пришлось немало потрудиться. Об этом говорило как осунувшееся лицо Бернарда Септиманского, так и поврежденная левая рука Роберта Турского.

– Мне показалось, сеньоры, что исход битвы решили стойкость фаланги ругов и внезапный удар засадного полка, который опрокинул отборную дружину императора Лотаря, – поделился своими наблюдениями о битве Карочей. – Кстати, вы не подскажете, кто им командовал?

Сеньоры переглянулись, после чего Эд Орлеанский нехотя ответил на заданный беком вопрос:

– Ярл Воислав Рерик.

– Спасибо, граф, – поблагодарил хозяина Карочей. – Точно таким же ударом во фланг беку Хануке Черный Ворон решил исход битвы при Матархе.

– Черный Ворон? – удивленно вскинул бровь Бернард Септиманский.

– Да, – кивнул головой Карочей. – Так его зовут в Руси и Хазарии, и, как вы, вероятно, догадываетесь, сеньоры, далеко не случайно. Черный Ворон – это вестник смерти бога Велеса.

– Но ведь Рерик – ротарий, а ротарии служат Световиду, – проявил свою осведомленность в обычаях язычников граф Орлеанский.

– Одно другому не мешает, дорогой друг, – вздохнул Карочей. – Пятнадцать лет назад Черный Ворон напал на хазарский город Сарай во главе навьей рати. Вы знаете, кто такие навьи, сеньоры?

– Бесы, что ли? – предположил граф Роберт.

– Бесы, вампиры, оборотни. Я был тому свидетелем, сеньоры. Смею вас уверить, я человек не робкого десятка. Побывал во многих сражениях. Дрался и с арабами, и с ромеями, и с русами, но такого ужаса мне переживать не доводилось. Представьте себе, сеньоры, огромную черную птицу, светящуюся в ночи зеленоватым потусторонним светом, а вокруг нее визжащий хоровод из чудовищных звериных рыл, и тогда вы поймете, что я испытывал в тот момент. Все мои хазары попадали с коней раньше, чем успели обнажить мечи. Трупы мирных обывателей потом пришлось вывозить в телегах много дней. До сих пор не знаю, как выжил в ту страшную ночь, но память о ней я сохраню на всю жизнь.

– А тебе это случайно не приснилось, благородный бек? – усмехнулся Роберт Турский.

– Я понимаю причину твоего недоверия, граф, – укоризненно покачал головой Карочей, – а потому не обижаюсь. Муж моей сестры, знатнейший киевский боярин, тоже мне не поверил. Он решил убить Рерика, который повадился ходить к разбитной женке, которую многие в Киеве считали ведьмой. И, представьте себе, сеньоры, он его убил.

– Убил Рерика? – растерянно переспросил Бернард Септиманский.

– По меньшей мере шесть человек видели его с кинжалом в груди, – продолжал Карочей, понизив голос почти до шепота. – Все его тело было покрыто черными перьями.

– А что потом?

– А потом был пир, на котором боярин просватал за своего сына киевскую княжну. И все вроде бы шло тихо и мирно, пока один из гостей не пошутил по поводу Черного Ворона. Глупая шутка, но моему родственнику она стоила жизни. Он прилетел!

– Кто он? – хрипло спросил граф Септиманский.

– Черный Ворон. Его видели все пирующие, а их было несколько сотен человек. Он взмахнул огромными крыльями, и все светильники в гридне разом погасли. Потом светильники вновь зажгли, но было поздно. Боярин и его сын были уже мертвы.

– А Черный Ворон?

– На следующее утро Воислав Рерик как ни в чем не бывало появился в тереме великого киевского князя Дира, но ни сам Дир, ни его бояре, ни его мечники не осмелились спросить у варяга, где и с кем он провел эту ночь.

Если судить по воцарившемуся в шатре молчанию, рассказ бека Карочея произвел на сеньоров большое впечатление. Даже недоверчивый Роберт Бретонский перестал улыбаться и теперь в раздумье подкручивал рыжие усы.

– Выходит, это правда? – спросил наконец граф Роберт у Орлеанского.

– А я вам о чем толкую все эти месяцы, – взорвался Бернард Септиманский и тут же, спохватившись, обратился к Карочею: – Извини, бек. Я собственными глазами видел дракона у крепости Дакс, его видели и мои мечники, и мечники графа Орлеанского, но все сеньоры твердят в один голос, что дракон мне привиделся.

– Дракон привиделся не только тебе, благородный Бернард, – вскользь заметил Карочей. – Он привиделся многим защитникам крепости. Как, впрочем, и оборотни, которые рвали мечников на части когтистыми лапами. Я собственными ушами слышал, как защитники Дакса рассказывали об этом императору Лотарю. Потом по приказу монсеньора Николая их изолировали, дабы они своими байками не смущали дух войска, готовящегося к войне.

– Дракон – это уже слишком, – покачал головой граф Роберт.

– В его образе простым смертным обычно является сам Велес, – пояснил сеньорам бек Карочей. – Я тоже сомневаюсь, что Рерику удалось призвать себе на помощь повелителя навьего мира, но ведь достаточно и тени Чернобога, чтобы привести в ужас обычных людей.

– Ты можешь не верить мне, граф Роберт, ты можешь не верить благородному беку, но не могла же Радегунда солгать на исповеди? – стоял на своем Бернард.

– А кто такая Радегунда? – спросил у графа Септиманского Карочей.

– Жена капитана Раймона Рюэрга. Она утверждает, что видела, как некий Лихарь Урс превращается в медведя.

– Он был ее любовником?

– Нет, он вступил в связь совсем с другой женщиной.

– Вы, вероятно, хотели сказать – со знатной дамой, – поправил Бернарда ган Карочей. – Шатуны не опускаются до любовных шашней со служанками.

– Ты что же, бек, знаешь и этого негодяя? – удивился Роберт Бретонский.

– Я знаком не только с Лихарем Урсом, но и с его отцом князем Искаром. Более того, я был знаком и с его дедом, боярином Драгутином. Страшный был человек. Если оборотня вообще можно назвать человеком.

– Это у них что, наследственное? – прищурился Роберт.

– Видишь ли, граф, связь женщины с Чернобогом никогда не проходит бесследно даже для ее отдаленных потомков. Взять хотя бы того же Меровея Венделика, чья мать, по слухам, понравилась чудищу Китоврасу. Колдовская сила Меровингов не иссякла и поныне, и вы можете судить о ней по деяниям одного из самых блистательных представителей этого рода. Я имею в виду Воислава Рерика.

– Скажи, благородный бек, оборотня можно убить? – спросил граф Орлеанский, пристально глядя в глаза Карочею.

– Можно, – твердо ответил скиф. – Я говорю об этом с уверенностью, сеньоры, поскольку дед Лихаря Урса был смертельно ранен на моих глазах стрелой простого мечника. Оборотень становится уязвимым, когда принимает человеческое обличье. И его надо убить прежде, чем он прибегнет к колдовским чарам.

– Я так понимаю, бек, что ты не питаешь дружеских чувств к Воиславу Рерику? – задумчиво протянул граф Орлеанский.

– Я отдам правую руку, граф, только бы мне увидеть его мертвым. Черный Ворон погубил многих моих друзей. Он убил кагана Обадию, которому я преданно служил. Он сеет смерть везде, где появляется. Убить его – долг каждого благородного человека.

– Вопрос – как убить?

– А как получится, благородный Эд, – криво усмехнулся Карочей. – Можно стрелой, можно кинжалом, но лучше всего сжечь его живьем, а пепел развеять по ветру. Вот тогда остаток жизни я буду спать спокойно.

– Ну что ж, бек Карочей, считай, что в этом деле ты нашел верных друзей и помощников.

К утру стали известны цифры потерь противоборствующих сторон. Людовик и Карл потеряли двенадцать тысяч воинов, император Лотарь – двадцать восемь. А всего под прежде почти никому неведомым городом Фонтенуа полегли сорок тысяч человек. Такие потери могли потрясти кого угодно, а уж монсеньора Николая тем более. На секретаре папской курии не было лица, когда он попался на глаза беку Карочею. Император Лотарь практически лишился своей армии и не мог более оказывать братьям серьезного сопротивления.

– А император жив? – полюбопытствовал Карочей.

– Ему удалось спастись, – со вздохом отозвался Николай. – Но путь на Павию открыт, и ее падение не за горами. Скорее всего, падет и Рим. Папе Евгению нечего противопоставить победившей коалиции.

– А вот с этим позволь не согласиться, уважаемый монсеньор, – сказал Карочей, с интересом поглядывая на утреннюю суету в лагере франков. – Проигрывает тот, кто признает свое поражение.

– Тебе есть что предложить мне, уважаемый бек? – насторожился Николай.

– Есть, монсеньор. Мятеж Пипина в Аквитании вас устроит?

– Сколько? – хрипло спросил секретарь папской курии.

– Я думаю, миллиона денариев хватит, – спокойно отозвался бек Карочей.

– Ты сошел с ума, уважаемый бек, – зло прошипел секретарь папской курии.

– А ты полагаешь, монсеньор, что разорение Ахена и Рима обойдется вам дешевле? – насмешливо спросил Карочей.

– Но мне нужны гарантии.

– Гарантии в данной ситуации можно требовать разве что от бога. А я всего лишь предоставляю шанс и тебе, монсеньор Николай, и папе Евгению, и императору Лотарю. Я не могу вернуть империю Лотарю, но в данной ситуации удержать хотя бы треть ее – это уже очень хороший результат.

– Пожалуй, – нехотя согласился Николай. – И как ты собираешься его достичь?

– В коалиции двух братьев есть слабое звено – Карл. Вот с ним нам и предстоит поработать, монсеньор.

Глава 2
Перемирие

Епископ Драгон был встревожен известиями, полученными из Аквитании. Этот мальчишка Пипин, о котором все и думать забыли, вновь предъявил претензии на земли, якобы завещанные ему отцом. Положим, кое-какие основания для подобных требований у него имелись, но он выбрал явно неподходящий момент, чтобы заявить о них вслух. У Карла сейчас достаточно сил, чтобы раздавить любого мятежника. Нужно только сорвать два давно уже созревших плода, Ахен и Рим, а уж потом можно будет посчитаться и с Пипином. Увы, далеко не все рассуждали столь же разумно, как Драгон. Для епископа из Меца это явилось большим сюрпризом.

– Разорение Ахена и унижение Рима не сделает чести ни Карлу, ни Людовику, – высказал свое мнение епископ Эброин из Нанта, а епископ Венелон из Санса важно кивнул в подтверждение слов собрата.

Оба епископа были верными сподвижниками Драгона, и не считаться с их мнением он не мог, тем более в нынешней весьма сложной ситуации. Кроме всего прочего, Эброин и Венелон были очень влиятельными людьми в империи франков.

– Я вас не понимаю, монсеньоры, – нахмурился Драгон. – Одержана победа, а вы почему-то не хотите воспользоваться ее плодами.

– Мне кажется, монсеньор, что у святой церкви есть враг куда более опасный, чем Лотарь, – сварливо заметил Эброин.

– И что это за враг?

– Ересь, – резко вскинул лысую голову, очень похожую на созревшую дыню, Венелон из Санса. – Мы не можем допустить, чтобы язычники восторжествовали над нами в самом сердце христианского мира. Или вы, уважаемый монсеньор, полагаете, что мы станем таскать каштаны из огня для меровингского выродка Воислава Рерика?

– Вы скрыли от нас заговор, Драгон, и если бы не участие монсеньора Николая, то епископы до сих пор пребывали бы в неведении, – поддержал Венелона епископ Эброин.

– У меня не было доказательств, – глухо отозвался епископ из Меца. – Нет их и сейчас. Вы отлично знаете, монсеньоры, что победа при Фонтенуа была одержана во многом благодаря ярлу Воиславу и ругам кагана Славомира.

– И что с того, монсеньор Драгон? – повернул в сторону собрата сморщенное личико епископ Венелон. – Прикажете нам поставить в Риме рядом с базиликой святого Петра еще и храм славянскому божку?

– Не богохульствуйте, монсеньор, – рассердился Драгон.

Епископ Венелон явно зашел слишком далеко, и епископ Эброин поспешил вмешаться в закипающую ссору. Драгон был упрям, властолюбив, но в его верности христианской религии никто не сомневался. Правда, в этот раз он слишком доверился язычнику, но, надо признать, у него не было другого выхода. Положение юного Карла было весьма шатким, а с его падением не только могла бы закатиться звезда Драгона, но и были бы ущемлены права всех епископов и архипастырей империи в пользу излишне властолюбивого папы Евгения. Слава Всевышнему, который вовремя вмешался в ход событий и указал зачинщикам братоубийственной свары на их неправоту.

– Божий суд уже состоялся, – мягко заметил Эброин. – И не нам, малым сим, оспаривать волю Всевышнего. Зато в наших силах прекратить кровавую распрю, поделив империю между тремя братьями в равных долях. Я уже говорил об этом с монсеньором Николаем и епископом Эббоном из Реймса, они придерживаются того же мнения. Негоже христианским государям разрешать споры с помощью язычников.

До епископа Драгона наконец дошло, откуда дует ветер. Знать бы еще, кто раскрыл пронырливому секретарю папской курии тайны, которые королю Карлу и Драгону очень хотелось скрыть хотя бы до поры. Ответ, впрочем, лежал на поверхности. Просветить монсеньора Николая по поводу предполагаемых планов Воислава Рерика могли только графы Септиманский и Орлеанский, следовательно, и мятеж мальчишки Пипина тоже не был случайным.

Видимо, сеньоры Нейстрии, Франкии и Аквитании заранее готовились предъявить королю Карлу счет, как только будет покончено с претензиями Лотаря. И благодаря усилиям интриганов победа при Фонтенуа может обернуться поражением не только для старшего сына императора Людовика Благочестивого, но и для младшего. Людовик Тевтон явит себя круглым дураком, если не сумеет воспользоваться ситуацией и не приберет к рукам императорскую корону.

Монсеньор Николай, надо отдать ему должное, очень точно просчитал ситуацию. Низложение Лотаря сейчас не принесет пользу юному Карлу. Более того, оно его погубит. Как это ни грустно, но о походе на Ахен придется забыть. Надо навести порядок в собственном доме.

– Что вы предлагаете, монсеньоры?

– Прежде всего надо заключить перемирие с Лотарем, – ответил епископ Венелон. – Битву при Фонтенуа решением всех епископов империи следует объявить божьим судом, а ее результаты – не подлежащими пересмотру. Для нас сейчас духовное единство важнее светского.

Драгон не был уверен, что с духовным единством все будет гладко, но у него хватило ума понять, что ему, а точнее королю Карлу, предъявлен ультиматум. Воислав Рерик должен умереть, а с его исчезновением уйдет с политической арены и императрица Юдифь. Нельзя сказать, что епископа Драгона такой расклад очень уж огорчал. Он сам готовился посчитаться с варягом, но после победы. К сожалению, не всем его планам суждено сбыться, но это еще не повод для того, чтобы опускать руки.

– Хорошо, монсеньоры. Я принимаю ваши условия. Но прошу учесть, что убедить короля Карла будет совсем не просто. Речь идет о его жене и матери. Кроме того, нам могут помешать руги кагана Славомира. И будет совсем не худо, если Людовик Тевтон отправит их домой раньше, чем голова Воислава Рерика падет с плеч.

– Это будет очень трудно сделать, монсеньор Драгон, – с сомнением покачал головой епископ Эброин. – Людовик Тевтон очень недоверчив и, чего доброго, может заупрямиться.

– Мы рискуем понести очень большие потери, если викинги Рерика объединятся с ругами и славянами Людовика Тевтона. Тогда ничего не помешает Людовику договорится с ними и обрушиться и на Карла, и на Лотаря.

Похоже, епископы Венелон и Эброин такого развития событий не предусмотрели. Тем не менее у них хватило ума признать правоту Драгона. В отличие от своего старшего брата Лотаря Людовик Тевтон был человеком скрытным, он никогда вслух не предъявлял свои права на императорскую корону, но это вовсе не означало, что он откажется при благоприятном стечении обстоятельств водрузить ее себе на голову.

– Хорошо, монсеньор Драгон, – кивнул головой Венелон. – Попробуйте убедить Карла, а мы постараемся уговорить Людовика.

Король Карл выслушал доводы Драгона с непроницаемым лицом. Епископ с удивлением отметил, что за последний месяц его племянник сильно изменился. Возможно, на него подействовала война, возможно – недостойное поведение матери, свидетелем которого он стал. Карл сосредоточенно смотрел поверх головы Драгона, и тому трудно было определить, какие мысли сейчас бродят под этой шапкой преждевременно редеющих светлых волос.

– Ты считаешь, монсеньор, что Воислав Рерик готовит переворот?

– Так считаю не только я, но и многие сеньоры Нейстрии, Франкии и Аквитании. К сожалению, легкомыслие твоей матери дало к этому серьезный повод. О ее участии в языческих обрядах стало известно папской курии. Думаю, что очень скоро папа Евгений объявит об ее отлучении. Императрицу Юдифь предадут сначала церковному, а потом светскому суду и, возможно, казнят. Защитить ее мы не сможем. Мне очень жаль, государь, но ты видел все собственными глазами.

– Видел не только я, – криво усмехнулся Карл.

– К сожалению, это правда. И эти люди донесли сведения, порочащие Юдифь, до нужных ушей. Более того, они готовы выступить свидетелями на суде. Ты тоже будешь вызван туда, государь, и тебе придется либо солгать, либо сказать правду.

– Значит, это не ты, монсеньор, просветил епископов и папу?

– Не я, государь. Хотя своим молчанием я согрешил против истинной веры.

– Что ты предлагаешь, монсеньор?

– Спасти свою мать ты сможешь только одним способом – устранив ярла Воислава Рерика. Как только этот человек умрет, слухи утихнут и Юдифь сможет уйти в монастырь. Таков удел всех вдов, государь. И очень жаль, что твоя мать не захотела смириться с божественным предназначением.

– Скажите, монсеньор, а эти лилии действительно имеют такое большое значение?

– Какие лилии? – удивился Дагон.

– Царские знаки на груди у Рерика.

– Ты их видел?

– Да.

– Боюсь, что в этих знаках не только погибель того, кто их носит, но и твоя погибель, Карл. Этот человек должен умереть. Забудь, что в тебе течет кровь Меровингов, вспомни, что ты Каролинг. Не лилии дают право на власть, а воля и вера. Истинная вера!

– Выходит, моя мать ошиблась, доверившись этому человеку?

– Юдифь ошиблась, и за свою ошибку она должна заплатить. Но я не хочу, чтобы за грехи матери отвечал ты, Карл. Я дал слово твоему отцу, что позабочусь о тебе, и я сдержу его, чего бы мне это ни стоило.

– Ты меня убедил, монсеньор, – холодно произнес Карл. – Я сделаю все от меня зависящее, чтобы спасти свою мать от суда и позора.

Воислав Рерик был удивлен, что блестящая победа, одержанная в битве при Фонтенуа не привела к победоносному окончанию войны. Путь на Ахен оказался открыт, но ни Карл, ни Людовик не спешили воспользоваться счастливым случаем. Причины этой странной медлительности он попытался выяснить у коннетабля, но старый сеньор Виллельм в ответ лишь пожал плечами. Коннетабль был опытным военачальником, но абсолютно не разбирался в политических интригах. Он мог выиграть битву, но плодами своих побед предоставлял распоряжаться другим.

– Похоже, секретарь папской курии монсеньор Николай сумел убедить епископа Драгона, что лучшим выходом из создавшейся ситуации будет мирный договор, выгодный всем братьям, – высказал свое мнение по поводу сложившейся ситуации Сивар.

– А что думает по этому поводу король Карл?

– Карл слишком молод и неискушен, чтобы всерьез бороться за императорскую корону. Сокрушив Лотаря, мы развяжем руки Людовику, а Карлу в одиночку не совладать с Тевтоном.

– Выходит, все что ни делается – к лучшему?

– Если ты не собираешься сам стать императором, то да, – ответил с кривой усмешкой Сивар.

– А что, у тебя есть сомнения на этот счет?

Сивар пристально посмотрел на брата, словно пытался проникнуть в самые потаенные его мысли. Они практически не расставались всю свою жизнь и вроде бы хорошо знали друг друга, но, видимо, именно поэтому младший Рерик и не спешил отвечать старшему брату. Сивар был викингом и не искал для себя другой доли. Вино, женщины и запах моря – вот, пожалуй, и все, что нужно ему было в этой жизни. Но Воиславу этого было мало, и оба они это знали.

– Зачем тебе Юдифь, брат? Ведь на свете много молодых и красивых женщин! Зачем нам империя франков, где мы, варенги, всегда будем чужаками?

– Когда-то варенги и франки были одним целым, – нахмурился Воислав.

– Что прошло, то прошло, – пожал плечами Сивар. – У них теперь свой бог, у нас свой. Нельзя склеить разбившуюся глиняную чашку. Король Хлодвиг, принявший веру Христа, уже все решил и за тебя, и за меня, и за короля Карла. Потомкам Меровея Вандала никогда не царствовать в этих землях. Их жрецы – это не наши жрецы, их вера – это не наша вера. Север одержал победу над Югом, вандалы повергли в прах римскую волчицу, но их попы украли нашу победу, и, боюсь, это уже навсегда. Нам пора домой, Воислав.

– А где наш дом, Сивар?

– Наш дом – море, брат. Так пожелали боги, и не нам с тобою оспаривать их приговор.

– Сокол не может уйти побежденным.

– Так мы ведь победили, Воислав! – удивился Сивар.

– Нет, брат, война еще только начинается. Я обещал Юдифи удачу для Карла от имени своего бога, и я сдержу слово, данное ей и небу.

– Но зачем тебе это, Воислав? Какая нам разница, кто будет царствовать здесь – Карл, Людовик или Лотарь? Юдифь всего лишь женщина. Их много было на нашем пути.

– Я делаю это не только для нее, но и для себя, Сивар. Я хочу понять, в чем мое предназначение. Кто я на этой земле – Сокол, несущий удачу на крыле, или Черный Ворон, несущий смерть?

– Не понимаю, – пожал плечами Сивар. – Световид стоит Велеса, а Велес стоит Световида. Как боги решат, так и будет.

– Считай, брат, что здесь, в империи франков, я бросил вызов богам.

Сивар покачал головой. Все-таки не зря Воислав носит царские знаки на своей груди. Мать Умила верила, что старшего сына убитого князя Годлава ждет великая судьба. Наверное, эта вера помогла ей выжить и спасти своих малолетних сыновей. Юдифью тоже движет любовь, безумная материнская любовь к собственному сыну, возможно, поэтому Воислав и взялся ей помогать. Только зря он связал свою удачу с удачей Карла. По мнению Сивара, король Нейстрии не стоил материнской любви, и тем более он не стоил того, чтобы любимец удачи, Варяжский Сокол, рисковал из-за него своей головой и расположением богов.

– Что бы ни случилось, Воислав, ты можешь на меня рассчитывать. Твоя удача – это моя удача.

– А я в тебе и не сомневался, брат.

Для заключения перемирия в Фонтенуа прибыли император Лотарь и папа Евгений с многочисленной и блестящей свитой. Однако показной блеск мало кого ввел в заблуждение. Лотарь потерпел сокрушительное поражение, и теперь для него наступил неприятный момент оплаты предъявленных счетов. Карочей и сочувствовал императору, но считал, что распад огромной империи есть скорее благо, чем зло.

Завоевать всегда легче, чем удержать, а чтобы управлять таким количеством племен и народов, надо быть воистину великим человеком. К сожалению, среди внуков Карла такого не нашлось. Дай бог, чтобы они удержали те куски империи, которые им достанутся после ее раздела.

Но в этом у хазарского бека не было никакой уверенности. Во время встречи трех братьев Лотарь выглядел подавленным, Людовик – озабоченным, Карл – растерянным, зато сеньоры всех трех вновь возникающих королевств смотрелись истинными победителями. Папа Евгений обратился к сыновьям Людовика Благочестивого с прочувственной речью, призывая их к вечному миру. Братья молчали, сеньоры скептически улыбались. Слезу уронил только Карочей, которому как раз в этот момент в глаз попала мошка.

Тем не менее предварительные договоренности были достигнуты, перемирие заключено и скреплено взаимными клятвами. Общие контуры трех королевств были определены, однако уточнение границ передоверили епископам, чтобы через год подписать уже окончательное соглашение, гарантом которого должен был выступить сам папа. На этом историческая встреча была завершена.

Огорченный Лотарь сразу же покинул место своего позора, а папа остался для серьезного разговора с епископами Нейстрии и Баварии. Речь шла о ереси. И хотя имена не были названы, у присутствующих не возникло ни малейшего сомнения в том, кого, собственно, имеет в виду папа, говоря о распутных кобылах, предающихся блуду с демонами Люцифера. Слишком уж очевидным был намек на языческую мистерию Белтайн и славянского бога Световида. Папа Евгений дал понять, что скрепит окончательный договор между братьями только в том случае, если ересь, угнездившаяся в Нейстрии, будет выкорчевана под самый корень. Яснее, что называется, не скажешь.

Баварские епископы кивали в знак согласия с папой, а нейстрийские помалкивали, ибо отлично понимали, что чрезмерное усердие в этом деле может привести к большой смуте. Епископ Драгон, слушая понтифика, хмурил брови, но и ему было ясно, что папа Евгений прав, и выполнять его условие, а по сути дела ультиматум, все равно придется. Не станешь же, в самом деле, воевать из-за распутной Юдифи со всем христианским миром.

После отъезда папы с места снялась и армия Людовика. Карочей, задержавшийся в Фонтенуа, с облегчением наблюдал, как садятся на коней ненавистные ему руги, которые предпочитали сражаться пешими, но по суше передвигались верхом. Князь Мстивой, сын кагана Славомира, обнялся на прощание с Воиславом Рериком, то же самое сделал и князь ободритов Сидраг. Но делали они это без особой сердечности, из чего скиф заключил, что большой дружбы между славянскими князьями и викингом нет, а потому смерть Воислава Рерика вряд ли огорчит до слез Мстивоя и Сидрага.

Того же мнения придерживался и князь лютичей Свентислав, с которым Карочей успел переброситься несколькими словами. Славянские князья видели в викинге серьезного соперника, и вряд ли их опасения можно было назвать пустыми. Рано или поздно Рерику надоест бродить по свету, и тогда для Варгии наступят смутные времена. Наверняка того же мнения придерживается и каган Славомир, а потому вряд ли он станет выяснять, как и при каких обстоятельствах сложил голову внук князя Витцана, а уж тем более мстить за него.

Проводив Людовика Тевтона, Карочей заглянул в шатер к своему новому другу Бернарду Септиманскому, где скифа уже поджидали графы Орлеанский, Турский и Анжерский. У последнего, как успел выяснить Карочей, были личные причины ненавидеть расторопного варяга, ибо среди женщин, поддавшихся чарам его ближников, числилась и прекрасная Хирменгарда, супруга графа Гонселина.

– Герцог Пипин уже прибрал к рукам крепость Готентод, но мне удалось удержать его от захвата Тулузы, – сказал Карочей, присаживаясь к столу. – Я думаю, не стоит раньше времени пугать Карла. Иначе, узнав о мятеже в Аквитании, он, чего доброго, решит повременить с устранением Воислава Рерика.

– Разумно, – согласился с беком граф Бернард Септиманский. – Что еще?

– Монсеньор Николай выделил вам двести тысяч денариев для расправы над варягом. Пятьдесят тысяч я готов вручить вам сегодня, остальные получите по завершению дела.

Щедрость секретаря папской курии произвела на сеньоров очень благоприятное впечатление. Деньги предлагались немалые, но и дело, которое им предстояло свершить, тоже было не из легких. У варяга под рукой было полторы тысячи испытанных бойцов. Войско короля Карла после понесенных в битве потерь насчитывало около пятнадцати тысяч человек. Превосходство было десятикратным, но это вовсе не означало, что с варягом удастся справиться без больших потерь. Из этих пятнадцати тысяч десять составляли пехотинцы и только пять тысяч – конники. А викинги Рерика отлично держались в седлах, что они и показали в битве при Фонтенуа. Ничто не помешало бы им в случае опасности оторваться от королевской пехоты и тем самым если не уравнять шансы, то, во всяком случае, в три раза уменьшить количество своих врагов.

– Если варягу удастся прорваться в крепость Дакс, где сидит оставленный им гарнизон, то у нас будут очень большие проблемы, сеньоры, – вздохнул Эд Орлеанский.

– А что ты предлагаешь, граф? – нахмурился Карочей.

– Зачем же нам сражаться со всеми викингами, если нам нужна голова одного человека – Воислава Рерика? Яд в кубок, стрела, пущенная из засады, наконец, ссора и месть со стороны оскорбленного мужа или отца.

– Ты кого имеешь в виду, благородный Эд? – набычился граф Анжерский, человек уже далеко не молодой и в силу этой причины не склонный, видимо, к опрометчивым поступкам.

– Да хотя бы графа Герарда Вьенского, – поспешил ответить на вопрос Орлеанский, дабы избежать серьезной ссоры.

– Герард Вьенский не настолько сумасшедший, чтобы кидаться на варяга, который, к слову сказать, не виноват в его бедах, – с сомнением покачал головой Бернард Септиманский.

– Зато он вправе расправиться с Лихарем Урсом, который соблазнил и опозорил его дочь. А если во время этой расправы слетит с плеч и голова Воислава Рерика, то вряд ли кто-нибудь станет предъявлять счет оскорбленному отцу.

– Король Карл уже назначил Раймона Рюэрга графом Лиможа, – заметил как бы между прочим Роберт Турский. – Похоже, это первый его шаг к браку с Володрадой.

– Но ведь он еще не развелся с Тинбергой, – удивился Карочей.

– Об этом я вам и толкую, сеньоры, – усмехнулся граф Роберт. – Если Герард Вьенский не хочет, чтобы его дочери предъявили обвинение в колдовстве, то самое время ему подсуетиться. А после смерти Рерика и удаления Юдифи никто не станет ворошить эту гнусную историю. Сеньорам Нейстрии и Аквитании не нужна еще одна государыня из рода Меровингов. Нам за глаза хватило и Юдифи. Эта ведьма сначала перессорила своего мужа со старшими сыновьями, потом натравила братьев друг на друга и в конце концов принесла на алтарь своего любовника Люцифера сорок тысяч ни в чем не повинных людей, погибших в битве при Фонтенуа.

– Смерть ведьме! – выкрикнул разгоряченный вином и обидой на весь мир граф Гонселин Анжерский, и его призыв нашел отклик в сердцах соратников.

Карочей далеко не был уверен в том, что во всех бедах франкской империи была виновата одна Юдифь, но совсем уж безгрешной эту ловкую интриганку он бы назвать не рискнул. Однако ее уход с политической арены бесспорно будет благом и для папской курии, и для Лотаря, и для франкских сеньоров, а в конечном счете и для короля Карла.