Текст книги "Око Соломона (СИ)"

Автор книги: Сергей Шведов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Сергей Шведов
Око Соломона

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

©Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес

Часть первая
Дорога на Иерусалим.

Глава 1. Ошибка князя Владимира.

Князь Владимир Всеволодович не успел еще оправиться от одного удара, как тут же на его голову свалилась новая напасть. Месяца не прошло, как он вынужден был с великим срамом покинуть Чернигов, надеясь хотя бы в Переяславле обрести покой. Но, видимо, он слишком прогневил Бога, чтобы рассчитывать на скорое прощение. Князю оставалось только одно: с достоинством встретить новое испытание, не уронив чести в беде, как не уронил он ее в славе и благоденствии. Митрополита Ефрема Владимир Всеволодович не любил, но тщательно следил, чтобы чувство не прорвалось наружу злым словом. Этот рослый сухопарый скопец, родившийся в Византии и проведший юность при патриаршем дворе в постах и молитвах, почему-то считал, что вправе наставлять не только свою неразумную паству, но и земных владык, в делах, не имеющих касательства к вере. Хорошо еще, что сегодня он сам явился к князю, а не послал за ним своего служку. И хотя усадьба митрополита была расположена всего в сотне-другой шагов от княжьего детинца, Владимиру Всеволодовичу даже этот невеликий путь показался бы в тягость. Надо отдать должное Ефрему, он умел не только грозить князьям карами небесными, но и с великим старанием обустраивать свое земное существование. Палаты он соорудил себе просто на загляденье, княжьи-то попроще будут. Грек строил из камня не только церкви, но и дома. И даже, на удивление всем переяславцам, возвел неподалеку от детинца огромную баню, подобную тем, что украшали византийскую столицу. Владимир Всеволодович в Ефремовой бане был, но особого удовольствия от этого посещения не испытал. Наши-то хоть и ставлены из дерева и роскоши там поменьше, зато жар в них злее и пару в достатке, чтобы до самых костей пробрало. Усадьбу свою митрополит обнес высокой каменной стеной. Не усадьба это была даже, а крепость. Такую с наскока не возьмешь, тут осадные машины потребуются. Нельзя сказать, что переяславский детинец сооружение хлипкое, но построен он из дерева во времена дедины и рядом с роскошным двором митрополита смотрится по-сиротски.

– Я тебя предупреждал, князь, что этот человек самозванец! Что он ничтожество, поднявшееся из грязи, дабы морочить голову достойным людям.

Речь шла о Льве Диогене, коего Владимир Всеволодович принял как родного. Обогрел, снабдил деньгами, да еще и, от большого ума видимо, выдал за него свою дочь Марьицу. Вроде как затмение тогда нашло на князя. Оплел его красноречивый грек, называвший себя сыном давно умершего византийского императора Романа Диогена. А ведь этот самозванец уже однажды спорил о власти с Алексеем Комниным. Нынешний император Византии заковал его в железо и выслал в Херсонес. Владимир Всеволодович считал Комнина выскочкой, и на это у внука Константина Мономаха были все права. И за Льва Диогена он ухватился исключительно в пику Алексею, силой захватившему власть в империи. А от той империи, кою Ефрем по-прежнему считает великой, осталось всего ничего – слезы. Промотали изнеженные греки дедовское наследство. Теперь в Никее, сразу за Босфором сидит султан из турок и грозит византийским патрикиям не пальцем даже, а увесистым кулаком.

– Олега с половцами Алексей Комнин натравил на нас в отместку за Льва Диогена, – продолжал настырный грек, глядя из-под клобука злыми глазами на сидевшего в кресле князя. – А сын Святослава одним Черниговом не удовлетворится, жди теперь его рати под Переяславлем.

С Олегом тоже большая промашка вышла, но тут уж вина не князя Владимира, а ушедшего в мир иной великого князя Изяслава. Мало того, что он объявил сыновей родного брата Святослава изгоями, так еще и загнал того же Олега сначала в Тьмутаракань, а потом в Византию. Справедливости ради следует признать, что и батюшка Владимира, великий князь Всеволод немало поспособствовал бедам, обрушившимся на несчастного Олега Святославовича. Это он уговорил императора Никифора Вотаниота взять русского князя под стражу и выслать его куда подальше – на остров Родос. Но Вотаниот был свергнут Алексеем Комниным, и Олег Святославович стараниями нового императора обрел сначала свободу, а потом и Тьмутараканское княжество. Однако Олегу Тьмутаракани показалось мало, и он вознамерился вернуть вотчину своего отца, город Чернигов. И вернул, приведя с собой на Русь половцев, асов, черкесов и касогов. Будь у Владимира Всеволодовича дружина побольше, не отдал бы он города Олегу. Но выдержать осаду многотысячной рати, имея под рукой дружину в полторы сотни мечников не под силу даже митрополиту Ефрему, не говоря уже о князе Владимире.

Грек уловил насмешку в словах сына Всеволода, но в ярость по этому поводу не впал, а даже чуть смягчил обличительный тон:

– Я ведь не за то виню тебя, князь, что ты отдал Чернигов Олегу, а за то, что приветил ты половецких беков Итларя и Кытана, сподвижников Льва Диогена.

– Что же мне ратиться с ними, по-твоему?

Итларя и Кытана князь Владимир Всеволодович сам уговорил поучаствовать в походе Льва Диогена, посулив им молочные реки и кисельные берега. А степным волкам только того и надо, чтобы потрясти богатых ромеев. Вот только не по зубам оказалась половцам добыча. Алексей Комнин в пух и прах разбил самозванца и его союзников под Андрианаполем. Лев Диоген попал в плен к византийскому императору и, по слухам, был ослеплен, а Итларь и Кытан с остатками своих дружин прибежали в Переяславль, искать дружбы Владимира Всеволодовича.

– Император Византии злопамятен, – прошипел Ефрем. – И если ты его лютых врагов назовешь своими друзьями, то он найдет способ с нами посчитаться. От торговли с Византией у нас большая прибыль. Ссора с Алексеем на наших купцах отразится.

– Тебе, митрополит, похоже, мало нашествия Бунака, ты хочешь, чтобы Итларь и Кытан тоже принялись разорять наши земли? – Князь посмурнел ликом и резко поднялся с кресла: – Ты думаешь, я не знаю, кто натравил Бунака на Киев!

– Комнин натравил, – пожал плечами митрополит, – в отместку за твое безрассудство. И Олегу он дал денег. И еще даст. Не оставит он в покое ни тебя, ни Святополка Изяславовича.

Император Византии мог ущемить русских князей не только извне, но и изнутри, это Владимир Всеволодович очень хорошо понимал. Среди церковных иерархов верховодили именно греки, а для них интересы Византии куда важнее интересов Руси. Но не станешь же отказываться от Христа, дабы досадить Алексею.

– Что ты предлагаешь, отче?

– Как поступить с Итларем и Кытаном, тебе подскажут воевода Ратибор и боярин Славята, а ты их послушай, князь, дурного они не присоветуют, – сказал Ефрем, поднимаясь с лавки.

– А откуда в Переяславле взялся боярин Славята? – удивился князь.

– Прискакал ныне поутру из Киева, – ответил от дверей митрополит. – Великий князь Святополк озаботился твоей незадачей в Чернигове и решил поддержать словом и делом.

– Не один, значит, пришел Славята?

– С дружиной, – охотно подтвердил Ефрем. – Решайся, князь.

Владимир Всеволодович обиделся, в большей степени на Святополка и Ефрема, чем на невежу Славяту. Ибо хорошо понимал, что боярин человек подневольный, и если он пришел сначала к митрополиту, а уж затем к князю, то сделал он это не по своей прихоти. Видимо, горячий Святополк Изяславович усомнился в твердости двоюродного брата. Решил, что Владимир Всеволодович дрогнул сердцем после двух сокрушительных поражений, сначала от хана Бунака, потом от князя Олега. Плохо же он знает внука Константина Монамаха.

Воевода Ратибор муж ражий, дородный и далеко уже не молодой был ставлен в Тьмутаракань еще князем Всеволодом. Но не усидел в далекой земле и был изгнан оттуда все тем же Олегом. Для воеводы торжество Святославовича обидно вдвойне, зуб у него на князя давний. А вот Владимир зла на Олега почти не держал. Во-первых, друг детства и юности, во-вторых, изгой, немало хлебнувший горя не по своей вине. Железное сердце надо иметь, чтобы не посочувствовать такому человеку. Однако вслух своих мыслей Владимир Всеволодович высказывать не стал. Да еще в присутствии чужого человека. Боярин Славята, видимо чувствовавший свою невольную вину перед князем, кланяться начал еще от порога. Человеком он был молодым, подвижным, в службе усердным, а в бою лихим. Святополк Изяславович тем и славился в Киевской земле, что привечал больше молодых и на ногу быстрых, в ущерб заслуженным боярам и воеводам своего отца. И тому имелись свои причины. Не в обиду будет сказано киевским мужам, но великий князь Изяслав дважды вынужден был бежать из города на чужую сторону. Сначала его обидчиком оказался Всеслав Полоцкий, а потом родной брат Святослав Черниговский. А вернул себе Изяслав великий стол с помощью поляков, а не стараниями бояр и воевод. В отличие от своего отца, князь Святополк пока твердо сидел в стольном Киеве, и даже жесточайшее поражение от хана Бунака не пошатнуло его положения.

– Великий князь Святополк считает, что пришла пора посчитаться с половцами, – начал с главного боярин Славята.

– А сил-то хватит? – нахмурился Владимир Всеволодович.

Решимость Святополка отплатить половцам за разорение русских земель Владимиру Всеволодовичу нравилась. Вот только все ли учел двоюродный брат, и не обернется ли его горячность новой бедою?

– Это решение не только великого князя Киевского, но и всех бояр. Молодшие князья тоже поддержали Святополка Изяславовича, – спокойно отозвался на вопрос хозяина гость. – Теперь слово за тобой, князь Владимир. И за Олегом.

– Олег, выходит, тоже зван?

– Ему сообщат, когда дружины выдвинутся к Донцу.

– А коли откажется Олег? – нахмурился Владимир.

– Тогда не сидеть ему в Чернигове князем, – резко бросил Славята. – Все лучшие мужи его осудят. А если он возомнил себя каганом, то пусть и живет среди степняков, а на Руси ему места нет.

Владимир Всеволодович усмехнулся на слова киевского боярина и в задумчивости присел в кресло. Замысел Святополка ему был понятен: великий князь решил рассорить Олега с половцами и тем самым резко ослабить его силы. Но ведь и Олег не мальчик, и наверняка без труда разгадает намерения Святополка и его хитроумных советчиков. Впрочем, великий князь поставил перед выбором не только князя Черниговского, но и князя Переяславского. Владимиру Всеволодовичу тоже предстоит сегодня принять нелегкое решение, ибо приглашают его не только на войну против половцев, но и к участию в усобице с сыновьями Святослава.

– Я в дружине князя Олега видел боярина Избора, – откашлялся Ратибор. – Старый мой недруг.

– Это который Избор? – насторожился Владимир Всеволодович.

– Из рода Гастов, – пояснил Ратибор. – Больших язычников и врагов Христа наши земли еще не знали. Их вотчины лежат между Муромом и Ростовым. Митрополит Ефрем даже ликом побелел, когда я помянул тех Гастов. А князем в Муроме Давыд сидит, родной брат Олега, и, по слухам, живет он с теми Гастами душа в душу.

– Выходит, боярина Избора прислал к Олегу Давыд Муромский? – удивился чужому расторопству Владимир Всеволодович.

– Нет, – покачал головой Ратибор. – Боярин Избор пришел с князем Олегом из Константинополя, где двадцать лет служил в варангах у византийских императоров.

– Язычник? – нахмурился князь.

– А что с того? – пожал плечами воевода. – Какое грекам дело до его веры. Говорят, Никифор Вотаниот души в Изборе не чаял, а вот с Алексеем Комниным боярин не поладил и ушел в Тмутаракань с Олегом.

О том, что в личной гвардии византийских императоров служат русы, Владимир Всеволодович конечно знал. Но до сих пор ему казалось, что греки привечают только христиан. Выходит – ошибся. И боярин Избор тому подтверждение. Немудрено, что митрополит Ефрем взбеленился. Одно дело язычник в Византии, где христианство укоренилось тысячу лет назад, и другое дело Русь, крещеная тезкой Владимира Всеволодовича чуть более века назад. Языческие обряды и в Киеве не редкость, что же говорить о глухих углах, Муроме да Ростове. Еще и тридцати лет не прошло, как киевские язычники, столкнув со стола Изяслава, пытались навязать Руси своего ставленника – Всеслава Полоцкого, про которого каждая собака в округе знала, что зачат он во время колдовского обряда и что волхвы ему ближе, чем христианские пастыри. Если бы речь шла только о власти, то, скорее всего, Владимир Всеволодович попытался бы примирить Святополка с Олегом, но в вопросах веры внук Константина Мономаха не желал уступать никому. Знал воевода Ратибор, какую струну затронуть в душе своего князя. Владимир Всеволодович не просто тверд в христианской вере, но готов жизнь отдать, только бы не допустить ее поругания. Не было на Руси князя, более непримиримо настроенного против язычников, чем Владимир Всеволодович, и Олегу Святославовичу следовало бы об этом подумать, прежде чем начинать свою игру с волхвами и ведунами.

– Где остановился Итларь со своими людьми? – строго глянул князь на Ратибора.

– У меня на подворье, – с готовностью отозвался воевода.

– Сколько их?

– Не более полусотни.

– О моем сыне Святославе не забудьте!

– Как можно, князь, – всплеснул руками Ратибор. – О княжиче вся моя печаль.

– Действуйте, бояре, – кивнул головой Владимир Всеволодович. – И да поможет вам Бог.

Бек Итларь был слишком бывалым и тертым человеком, чтобы въехать в чужой город с малой дружиной, не заручившись при этом серьезным залогом. А князь Переяславский, огорченный недавними неудачами, не нашел ничего разумнее, как отдать в заложники половцам своего сына Святослава. Половцев было не так много, не более четырех тысяч всадников на измученных долгими переходами конях. У Ратибора и Славяты сил под рукой было чуть не в полтора раза больше, тут и переяславская дружина, и киевские мечники. Митрополит Ефрем тоже не остался в стороне от благого дела и прислал на подмогу воеводам свою дружину в триста хорошо обученных и снаряженных всадников. Половцы раскинули свой стан за валом, окружавшим острог или посад, где селились ремесленники и купцы. Усадьбы бояр располагались ближе к холму, там возвышались две крепости, каменная, построенная Ефремом, и деревянная, возведенная еще при князе Всеволоде, но высотой стен не уступающая своей соседке, сооруженной хитроумными греками. Конечно, стена на городском валу была пожиже, но и она способна была выдержать натиск рати, вдесятеро больше той, что сейчас расположилась перед Переяславлем, у Кузнечных ворот. Да и не собирались половцы ее штурмовать, отлично зная, как упорны переяславцы в отстаивании своего добра. Иное дело окрестные села и деревеньки. Мирным пахарям нечего было противопоставить лихим степнякам. Они-то более всего и страдали при половецких набегах, оплачивая своими пожитками, а часто и жизнями просчеты князей и воевод.

С приворотной башни половецкий стан был как на ладони. Степняки раскинули его у самой реки, на пологом месте. Слева от стана в двух верстах темнел лес, где сейчас прятались киевские мечники, приведенные боярином Славятой. Солнце уже свалилось за дальний холм, но и в подступающих сумерках воевода Ратибор опытным глазом опознал шатер бека Кытана. Скорее всего, именно там сейчас гостил юный княжич Святослав, даже не подозревающий какие тучи сгущаются над его головой.

В половецком стане запалили костры. Степняки, похоже, обустраивались на ночь. Для половца и на голой земле сон сладок. А вот киевским мечникам сейчас не до сна. Тяжкая работа им предстоит этой ночью. Воевода Ратибор обернулся назад: у Кузнечных ворот скапливались витязи на резвых конях, готовые по первому же сигналу ринуться на спящих степняков. Боярин Славята не отрываясь смотрел в сторону леса, окончательно утонувшего в ночном мраке, – ждал сигнала. Ратибор перевел глаза на небо – луна вывалилась из-за туч совершенно некстати, залив половецкий стан мертвенным светом.

– Слава тебе, Господи! – с облегчением вздохнул боярин Славята. – Сигнал!

Костер, разожженный в ночи у кромки леса, означал, что киевские мечники справились со своей задачей и вырвали-таки Святослава из цепкий рук бека Кытана. Ратибор обернулся к мечнику, стоящему за спиной и решительно взмахнул рукой:

– Давай!

Кузнечные ворота отворились со страшным скрипом, и волна всадников в мгновение ока захлестнула поляну перед городским валом. До половецкого стана было рукой подать, и переяславские мечники достигли его едва ли не в один конский мах. А от дальнего леса катилась им навстречу киевская лава, с разбойными выкриками и соловьиным посвистом. С двух сторон киевляне и переяславцы обрушились на спящих, не давая врагам времени ни в седла сесть, ни даже на ноги подняться. Получилась не битва, а бойня. Ратибор и Славята отлично это понимали, а потому и не спешили принять в ней участие. К стану они подъехали, когда кровавая работа была уже почти завершена. Уцелевшие половцы ринулись было к реке, дабы спастись вплавь, но разгоряченные мечники без труда настигали их там и безжалостно рубили мечами.

– Где Кытан? – спросил Ратибор у вынырнувшего из ночи сына Тудора.

– Убит, – сверкнул белыми зубами из темноты витязь.

– А княжич?

– Живехонек.

Ратибор перекрестился и вслух похвалил расторопных киевлян – не дали пропасть невинному отроку.

– Завершайте тут, – бросил воевода сыну. – А Святослава к князю Владимиру отправь.

Бек Итларь беды не чуял. На вошедшего Тудора взглянул без опаски и даже не притронулся к мечу, лежавшему рядом на лавке. Сын воеводы, весельчак и балагур лет тридцати, и сейчас, судя по всему, пребывал в хорошем настроении. Во всяком случае, улыбался он половцу дружески.

– Князь Владимир прислал гонца – зовет тебя в гости, бек.

Тудор на чужом языке говорил без запинки, и Итларь это оценил. Сам он с трудом понимал славянскую речь, а говорить даже не пытался, дабы не ронять собственного достоинства.

– Если зовет, то надо идти, – кивнул седеющей головой бек и тяжело поднялся с широкой лавки, застеленной медвежьей шкурой. Итларь был невысок ростом, но коренаст. В седле он сидел как влитой, а вот по грешной земле ходил в развалку, словно тяготился пешими прогулками.

– Отец приказал стол накрыть для твоих гридей, бек, в соседней избе, – гостеприимно взмахнул рукой Тудор. – Тебя-то, Итларь князь, может, и накормит, а твоим мечникам на пустой живот тяжко будет.

Усадьба воеводы была обширной. Здесь тебе и терем хозяйский и избы деревянные для мечников и прислуги. Опять же конюшни и хлев для скота. Бек Итларь на чужой достаток смотрел не то чтобы с завистью, но с большим интересом. Богато жил Ратибор, чего там. И гостей умел принять с достоинством. Стол в избе, где проживали мечники, был накрыт богатейший. У нукеров бека Итларя потекли слюни, а иные носами зашмыгали, кося узкими глазами на корчагу с медовой брагой, стоящую поодаль. Много пить им бек, конечно, не даст, но усы смочить позволит. За длинный стол садились не спеша, блюдя степное достоинство. А когда расселись, то вдруг выяснилось, что хозяев в избе нет, да и служки, крутившиеся вокруг стола, вдруг куда-то исчезли. Бек Итларь, потянувшийся было к блюду с дымящимся мясом, замер и вскинул глаза к потолку. Сверху послышался треск, словно кто-то пытался попасть в избу через крышу. Неожиданно для себя Итларь увидел небо, удивительно синее в этот день. А потом в возникшем проеме появилось голова человека, целившего в бека из лука. Итларь узнал Тудора, вскочил было на ноги, взмахнул рукой, попытался выкрикнуть проклятие, но слова застряли в горле, пробитом стрелой с красивым белым оперением. Половцы взвыли волками и ринулись к двери. Увы, вынести ее единым махом не удалось. А сверху на них сыпались стрелы, жаля словно рой разъяренных ос. Хрипы и проклятья погибающих людей взлетели к небесам, но те остались равнодушны к их беде. Пятьдесят отборных нукеров бека Итларя ненадолго пережили своих товарищей, истребленных у переяславских стен.

Весть об удачном походе князей Святополка и Владимира на половецкие вежи достигла Чернигова на исходе осени. Надо отдать должное князьям, время для мести хану Буняку они выбрали самое подходящее. Половцы сгоняли нагулявшийся за лето скот в зимники, подсчитывая богатый приплод. Не до битв им было и не до воинских утех. Если верить вестникам, то киевляне и переяславцы богатую добычу взяли. Коней, говорят, гнали табунами, баранов даже перечесть не смогли, а рабов было столько, что их отдавали расторопным перекупщикам за бесценок. Олег Святославович чужой удаче не завидовал, да и осуждать Святополка с Владимиром не торопился. Вправе князья были отомстить хану Бунаку за разоренные русские земли. Оставили русы хитроумному половцу зарубку на память, будет ему о чем подумать перед новым набегом. А вот с Итларем и Кытаном неладно вышло. Так с гостями на Руси прежде не обращались. Ведь беки не с войной пришли, а с миром. И принял их Владимир Всеволодович как друзей – Итларя с нукерами даже в город пустил. А потом истребил, не дав даже меч поднять в свою защиту. Неправильно это, не по-божески. Не по-христиански.

Воевода Избор, услышав эти слова от князя Олега, повел широкими плечами и усмехнулся криво в пшеничные усы:

– Так ведь язычники они, Итларь с Кытаном, чего с ними торусы разводить.

Князь Олег воеводу уважал за ум и доблесть, но его отношение к христианской вере не мог ни принять, ни разделить. И среди христиан всякие людишки попадаются, но Христа здесь не в чем винить. Он другое нам заповедовал. Избор в ответ на отповедь Олега Святославовича промолчал, хотя и годами был старше, и за словом в карман не лез, но, видимо, решил, что ныне спор о вере неуместен.

– Гонец прибыл от Святополка, – сказал Избор. – Судить тебя собираются князья.

– За что? – удивленно вскинул соболиную бровь Олег Святославович.

Князь Черниговский хоть и уступал воеводе в росте, но сложен был на диво. И ликом удался. Голубоглаз, светловолос, уста сахарные. Константинопольские матроны млели от одного его взгляда. Опять же обходителен был сын Святослава. А одевался с такой роскошью, что у магистров Никифора Вотаниота скулы сводило от зависти. Князь и сейчас был одет в богатый кафтан византийского кроя. Хотя некому вроде было пыль глаза пускать. Но, видимо, жизнь научила Олега блюсти себя в любой обстановке. В отличие от князя, воевода был облачен в бычью кожу, правда выделанную лучшими византийскими мастерами. Удобная одежда. Натянул сверху кольчужную рубаху и хоть сейчас же в бой.

– На Донец ты отказался идти, хотя братья тебя с собой звали, – пояснил Избор. – Опять же сына Итларя ты пригрел. И тем нанес обиду великому князю. Святополк требует выдачи Барата, иначе грозит согнать тебя с черниговского стола.

Несчастный Барат чудом уцелел в бойне под Переяславлем, чуть живым он доскакал до Чернигова с десятком своих нукеров, и князь Олег его приютил просто из жалости. Возможно, перед Византией половец и был виноват, но на Русь набегом Барат не ходил, городов и весей не грабил, так с какой же стати с него спрос учинять? Князь Олег Святославович свято блюдет законы гостеприимства, и по божьим заповедям, и по дединым, в отличие от своих братьев. Люб ему тот Барат или не люб, но в обиду он его не даст.

– Не в Барате, конечно, дело, – согласился с князем воевода Избор, – просто ты здесь, в Чернигове, как бельмо на глазу у Святополка и Владимира. Отдашь ты половца или не отдашь, разницы нет. На суд князей поедешь – в железо закуют, как это было с Всеславом Полоцким. Спор ведь идет о власти над Северской землею, и князья не будут стесняться в выборе средств.

– Владимир мне крест целовал! – возмутился было Олег, но, взглянув в насмешливые глаза воеводы, только рукой махнул.

Будь на месте сына Святослава другой человек, он, возможно, и поверил бы в искреннее желание братьев обсудить возникшие обиды миром да ладом. Но Олег слишком долго был изгоем, чтобы довериться чужому обещанию. Ведь без вины его гнали двоюродные братья все эти годы. Пусть спорил отец Олега князь Святослав о великом столе с князем Изяславом, но с какой же стати сын должен отвечать за вину отца, если вина вообще была. Ведь это не Святослав, а Изяслав кланялся римскому папе и звал чужие рати на свою землю. Изяславу, видишь ли, можно было вести поляков на Киев, а Олегу половцев и асов на Чернигов – нельзя. И чем же, скажите, поляки лучше половцев? Разве половцы разоряли Северскую землю? Разве грабили здешние веси и города? Коли хан Бунак Русь грабил, так пусть с него и спрашивают. Половецкие ханы и беки разными бывают, как и русские князья. Иные из них тоже готовы убить и гостя, и брата.

– Вот так и отпиши князьям Святополку и Владимиру, – зло бросил Олег. – Не бывать мне на их суде. И милости просить я у них не собираюсь. Сыновья Святослава войны не ищут, но и от войны не бегают.

– Союзники нужны, – спокойно произнес Избор. – На половцев ныне надежда плохая. Пока они от поражения оправятся, тебя князь в Чернигове стопчут.

– В Муром уйду, – процедил сквозь зубы Олег. – К брату Давыду.

– Выход, – кивнул головой воевода. – А еще я бы на твоем месте с Всеславом Полоцким договорился. У него на Изяславовичей и Всеволодовичей большой зуб. Ко мне человек приехал с той стороны. С ним можно будет отправить письмо к Всеславу.

– Что за человек? – насторожился Олег.

– Ведун Перуна.

– Ну, Избор, волчья твоя порода, – вспылил князь, – втравишь ты меня в новую беду. А если этот ведун угодит в руки Святополка или Владимира? Что тогда? Все про меня скажут, что отрекся-де Олег от веры, и ныне он не богу Христу молится, а бесу Перуну.

– И Перун не бес, и Христос не бог, – холодно отозвался Избор. – Не забывай, Олег Святославович, кому твои предки служили, и кем был Сокол, от которого ты свой род ведешь.

– Нашел, чем попрекнуть, – махнул рукой Олег. – Лучше уж от Сокола, чем от Волка.

– И тот Сокол, и тот Волк были из стаи Рода-Световида. Кланяться ему тебя не принуждают, князь, коли у тебя душа не лежит, но помнить ты об этом должен.

– Зачем ведун в Северские земли пожаловал?

– Это не моя тайна, князь, – пожал плечами Избор. – Скажу только, что ни Руси, ни Северской земли она не касается.

– Неужели Алексей Комнин что-то затевает? – прищурился на воеводу Олег.

– Не угадал, князь, – усмехнулся воевода. – О римском папе Урбане речь и о германском императоре Генрихе.

– Порода у тебя волчья, Избор, а взгляд орлиный, – вздохнул Олег. – Далеко глядишь.

– А как с письмом? – спросил боярин.

– Письмо к Всеславу будет, – твердо сказал Олег. – Мне союзник действительно не помешает.

Венцелина воевода перехватил на княжьем дворе и сделал сыну знак, чтобы не спешивался. Венцелин удивился, но остался сидеть в седле, спокойно глядя, как расторопный конюх подводит Избору вороного коня. Несмотря на пятьдесят прожитых лет, воевода взлетел на норовистого жеребца соколом. И перехватил у служки поводья сильной рукой.

– Разговор есть, – коротко бросил Избор, выезжая за ворота.

– А в Детинце нельзя было поговорить? – удивился Венцелин.

Воевода бросил на сына оценивающий взгляд и осмотром остался доволен. Хорошего сына родила ему Милица, жаль только, пожить с ней Избору долго не пришлось. Умерла она при родах, и даже искусные византийские лекари ей не помогли. А Венцелин выжил. И в двадцать семь лет вымахал в доброго молодца, косая сажень в плечах, русоволосого и зеленоглазого в мать. Женить его давно надо было, да все как-то недосуг. А теперь, видимо, не придется, ибо предстоит сыну Белого Волка Избора долгая дорога.

– В Аркону? – удивился Венцелин неожиданному приказу отца. – Но зачем?

– Волхвам человек нужен, знающий языки – греческий, латинский, франкский, тюркский, а ты семнадцать лет прожил в Константинополе. Зря я тебе, что ли, наставников нанимал.

– Тюркский-то им зачем? – покачал головой Венцелин. – Где Аркона, а где Румийский султанат.

– Совсем запамятовал, – поморщился Избор. – Ты арабским владеешь?

– Объясниться смогу, а с грамотой не очень. Но ведь арабы от Арконы еще дальше, чем сельджуки? Аркона – на море Балтийском, Никея – на море Черном, а Каир и вовсе на реке Нил стоит.

– И в какое море тот Нил впадает?

– В Средиземное.

– Значит, не заблудишься, – сделал неожиданный вывод Избор. – Таким ты и нужен волхвам.

Венцелин засмеялся было, но тут же оборвал смех под строгим взглядом отца. Они уже спустились с холма, где располагался каменный детинец, и теперь ехали по узким улочкам предгорья, застроенного простыми деревянными домами, обмазанными белой глиной. Конечно, Чернигов и красотой и размерами сильно уступал Константинополю, однако у Венцелина защемило сердце. Он родился и вырос в столице Византии, но всей душой стремился вернуться на родину, о которой столько слышал от отца и его друзей варангов. И вот – вернулся…

– Просьба у меня к тебе будет, Венцелин, – голос Избора неожиданно дрогнул. – Если доберешься до Константинополя, сделай все, чтобы найти Руслана. Не мог мальчонка пропасть бесследно. Не мог!

Руслан был сыном Избора от второго брака. Матерью его была армянка из Эдессы, решившая не в добрый час навестить своих родных. Десять лет назад она выехала из Константинополя с большим торговым караваном, и больше о том караване никто не слышал. Избор сам ездил в Никею к румийскому султану, но сельджуки клялись, что караван миновал их земли без всякого ущерба, а сгинул он где-то близ Эдессы, не оставив после себя никаких следов. Скорее всего, караван разграбили горцы, а людей убили или продали в рабство. Венцелину казалось, что Избор уже смирился с потерей, но, выходит, ошибался – рана на сердце старого варанга так и не зарубцевалось.

– Сделаю все, что смогу, – твердо произнес Венцелин.

– К Симону обратись, ты его должен помнить. Я оставил ему деньги на поиски и выкуп.

– Не помню я Симона, – честно признался Венцелин. – У тебя ведь много людей бывало.

– Тогда – к Радомиру, – нахмурился Избор. – Его-то ты, надеюсь, не забыл?

– Найду его дом с закрытыми глазами, – засмеялся Венцелин.

– Быть по сему, – спокойно произнес воевода. – И пусть поможет тебе бог Перун.