Текст книги "Око Соломона (СИ)"

Автор книги: Сергей Шведов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 7. Осада Никеи.

Крестоносное ополчение переправилось через Босфор в начале мая, не встретив поначалу ни малейшего сопротивления на землях Румийского султаната. Создавалось впечатление, что Кылыч-Арслан, разгромивший усилиями бека Ильхана ополчение Петра Отшельника, решил, что хвастливые франки не рискнут сунуться в его владения. Тем более что у султана был давний и, как ему казалось, самый страшный враг, эмир Гази Даншименд. Вот уже несколько месяцев Кылыч-Арслан осаждал Мелитену и очень надеялся, что этот давно перезревший плод вот-вот упадет к его ногам. Султан был настолько уверен в непобедимости своих сельджуков, что даже не позаботился о столице, позволив крестоносцам взять ее в кольцо.

Город Никея раскинулся на берегу одного из самых красивых озер Вифании. Высота никейских стен достигала девяти метров, ширина – от четырех до шести. Каменные башни возвышались над стеной через каждые пятьдесят шагов. Город был настолько велик, что крестоносное ополчение не смогло охватить его полностью. Особенно беспокоила предводителей южная часть стены, доставшаяся графу Тулузскому. Благородный Раймунд хоть и имел под своим началом большую армию, все-таки не сумел перекрыть сразу все выходы из города. Тулузцы еще только занимали свои позиции, когда из Никеи вылетели на рысях около тысячи сельджуков и атаковали растерявшихся крестоносцев. Пехотинцы, выстроившиеся в каре, пытались сдержать натиск конницы, им на помощь уже спешили рыцари. Граф Тулузский, которого чаще именовали Сен-Жиллем, по названию замка, которым он владел, считал себя опытным полководцем и нисколько не сомневался, что сумеет отразить вылазку турецкого гарнизона. Благородному Раймунду давно уже перевалило за пятьдесят, он первым поддержал благочестивое начинание папы Урбана, и был совершенно уверен, что крестоносцы именно его выберут главой похода. Увы, своенравные бароны рассудили по иному, и на своем последнем перед началом переправы через Босфор сходе отдали свои голоса за Готфрида Бульонского, чьи полководческие дарования вызывали большие сомнения не только у графа Сен-Жилля. Обиженный на весь белый свет благородный Раймунд поклялся в одиночку взять Никею, что с его стороны было весьма опрометчивым решением. Многие бароны и рыцари из его окружения полагали, что столица Румийского султаната если и падет, то только благодаря объединенным усилиям крестоносцев и византийцев. Ближайшие к Сен-Жиллю рыцари, такие как Гуго де Пейн и Годфруа де Сент-Омер, настоятельно советовали графу послать гонцов за помощью, если не к Готфриду Бульонскому, то хотя бы к Гуго Вермондуа, чьи рыцари располагались в миле от лагеря провансальцев. Однако благородный Раймунд только рукой махнул в их сторону. И, надо признать, у графа для подобного поведения были очень серьезные основания. Его рыцари, выстроившиеся, наконец, в ряд, слаженно и мощно атаковали сельджуков, замешкавшихся на виду у пешей фаланги. Удар крестоносной кавалерии был настолько сокрушительным, что турки почти сразу обратились в бегство.

– А что я тебе говорил! – воскликнул Раймунд, оборачиваясь к благородному Годфруа. Однако барон де Сент-Омер смотрел сейчас не на убегающих сельджуков, а на одинокого всадника, приближающегося по южной дороге.

– Похоже, это дозорный, – сказал барон дрогнувшим голосом.

– Шевалье Аршамбо де Монбар, – опознал всадника Гуго де Пейн.

Судя по тому, как рыцарь подстегивал своего и без того несущегося во весь опор коня, вести он вез нешуточные. Благородный Аршамбо был при мече, но без копья, а белый плащ его покраснел от крови. Скорее всего, чужой, поскольку в седле де Монбар держался уверенно.

– Армия Кылыч-Арслана на подходе, – крикнул Аршамбо, поднимая на дыбы взбесившегося коня. – Их не менее пятидесяти тысяч.

У Сен-Жилля под рукой не было и пятнадцати тысяч, да и те не успели собраться в кулак. Пока авангард провансальцев вел сражение с сельджуками, арьергард еще только втягивался на равнину, даже не имея представления о том, что ждет его впереди. Если судить по туче пыли, поднятой армией султана, то Кылыч-Арслан вполне способен достичь стен Никеи раньше, чем тулузская армия успеет выстроиться для отпора. Граф Раймунд, наконец, осознал всю опасность возникшей ситуации, а потому отреагировал незамедлительно:

– Дайте Аршамбо свежего коня, – крикнул он своим оруженосцам, а затем, повернувшись к де Монбару, добавил: – Скачи к графу Вермондуа, шевалье, и попроси у него поддержки.

Благородный Аршамбо, человек еще достаточно молодой, одним махом перебросил свое мощное тело из седла одного коня на спину другого, и с места взял полный мах.

– Надо предупредить Готфрида Бульонского, – заметил де Пейн, вопросительно глядя при этом на Сен-Жилля.

– Скачи, шевалье, – махнул рукой Раймунд. – Мы постараемся продержаться столько, сколько возможно.

В лагере французов царило благодушное настроение. Слуги только что установили шатер благородного Гуго, и граф с удовольствие обживал полотняное обиталище, подаренное ему щедрым императором Алексеем. Благородный Глеб де Руси стоял рядом с Вермондуа и восхищенно цокал языком. Лузарш, надо отдать ему должное, неплохо приготовился к походу, с большим толком потратив деньги, полученные от византийцев. В его свите насчитывалось двадцать сержантов, набранных в русском квартале Константинополя. Молодцы все были как на подбор, умевшие сражаться как в пешем, так и в конном строю. По численности свиты с Лузаршем, кроме Гуго Вермондуа, герцога Нормандского, графа Блуа, графа Фландрского и нескольких баронов, мог поспорить только Венцелин фон Рюстов, увлекший за собой в поход более тридцати человек. Саксонец успел прижиться в стане французов, и стал здесь почти своим человеком. Гуго ценил его за ум и познания в языках. В том числе и турецком, которое Венцелин уже успел продемонстрировать, договариваясь с местными жителями.

Аршамбо де Монбар, вихрем промчавшийся по французскому лагерю, наделал столько переполоха, что Гуго и его рыцари схватились за мечи, готовые отразить нечаянную атаку. К счастью для графа Вермондуа, первый удар сельджуков пришелся по провансальцам Сен-Жилля, и это они просили сейчас французов о помощи.

– Лузарш, – рявкнул Гуго, – бери рыцарей и сержантов, готовых немедленно сесть в седло, и веди их на помощь благородному Раймунду. Мы с герцогом Робертом выступаем сразу, как только нормандцы доберутся до нашего лагеря.

Роберт, по прозвищу Короткие Штаны, был старшим сыном Вильгельма Завоевателя. Он долго боролся со своим младшим братом за английское наследство, но, в конце концов, вынужден был уступить. Под началом у герцога Нормандского была армия, почти вдвое превосходившая ополчение Вермондуа, а потому Роберт хоть и признавал формально первенство благородного Гуго, на деле не слишком с ним считался. Вот и сейчас он не спешил занять место в рядах французов, уже стоявших под грозными башнями Никеи. Эта его медлительность могла дорого обойтись графу Сен-Жиллю, атакованному сразу с двух сторон.

Лузаршу в течение считанных мгновений удалось собрать в кулак тысячу конников, и он немедленно повел их на помощь провансальцам. Благородный Аршамбо скакал по левую руку от Глеба, Венцелин фон Рюстов – по правую. Дабы не терять потом время на перестроение, Лузарш приказал рыцарям развернуться стеной. Сержанты составили второй ряд этой катящийся под горку лавины.

Благородный Сен-Жилль успел-таки выстроить своих рыцарей на виду у наступающих сельджуков. Турки, поднимая тучи пыли, черными воронами летели на ощетинившуюся копьями железную стену. Лучники провансальцев, выскочив в предполье, осыпали сельджуков градом стрел и тут же ринулись назад, под защиту окольчуженных всадников. Рыцари неспеша двинулись навстречу врагу, дабы увеличить силу удара. Сен-Жилль нисколько не сомневался, что его тяжелая кавалерия без труда опрокинет сельджуков, не обремененных защитным снаряжением. До соприкосновения двум наступающим армиям оставалось каких-то сто шагов, но как раз в этот момент, турецкая лава раскололась на две части. Рыцари вообразили, что сельджуки бегут, не в силах сдержать прямого удара, но их радость оказалось преждевременной. За первой лавой катилась вторая, вооруженная не копьями, а луками. Внезапно сельджуки остановились и осыпали крестоносцев градом стрел. Стрелы летели столь густо, что из-за них не видно было неба. Провансальцы придержали коней и прикрылись щитами. К сожалению, помогло это не всем. Падали не только люди, но и лошади. Сен-Жилль, расположившийся на холме с небольшим резервом, с ужасом наблюдал, как гибнут доблестные рыцари, не успевшие даже доскакать до врага. А в это время сельджуки из первой лавы, обошли стену крестоносцев с флангов и теперь разворачивали коней, дабы ударить провансальцам в тыл. Граф Раймунд со своими людьми мог в лучшем случае перехватить только часть сельджуков, пытавшихся зайти справа, а вот левый фланг крестоносцев оказался совершенно неприкрытым. Сен-Жилль уже собирался бросить туда пехоту, что было бы чистым безумием, но его остановил Гуго де Пейн.

– Это французы! – крикнул он графу, показывая рукой назад.

Французов было не слишком много. Видимо, Гуго Вермондуа бросил в бой только тех рыцарей, чьи кони были под седлом. И эта несвойственная ему расторопность спасла провансальцев от разгрома. Во всяком случае, отсрочила его. Сельджукские лучники быстро выходили из боя, освобождая место третьей лаве, накатывающей на поредевшую едва ли не на половину стену крестоносцев. Последние даже не успели сомкнуть ряды, чтобы встретить врага в плотном строю. Зато за свой тыл они могли быть теперь спокойны. И если самому графу, ввиду малочисленности его резерва, удалось лишь задержать сельджуков, то французские рыцари буквально втоптали в землю трехтысячный турецкий отряд, вздумавший было встать у них на пути. Смяв сельджуков, Лузарш бросил своих людей в брешь, образовавшуюся в рядах тулузских рыцарей, и тем самым не позволил третей лаве, состоявшей, судя по всему, из самых лучших и хорошо вооруженных воинов, разодрать в клочья рыцарский строй. Столкновение было просто чудовищным. Глеб сломал копье, проткнув чью-то затянутую в кольчугу грудь, и теперь рубился мечом, с трудом отводя, летящие со всех сторон удары. Рядом с ним умело орудовал секирой Венцелин. Краем сознания Лузарш успел даже позавидовать таинственному русу, ни один удар которого не пропадал даром. Это именно Венцелин пришел на помощь благородному Аршамбо, когда жизнь шевалье повисла на волоске. Конь де Монбара пал на землю, придавив ногу седока. Сельджук уже нацелил в лицо лежащему шевалье наконечник своего копья, когда секира Венцелина взлетела в воздух, превратив тем самым торжествующий вопль турка в предсмертный хрип. Воины Кылыч-Арслана, не выдержав натиска крестоносцев, стали поворачивать коней. Торжествующий клич провансальцев пронесся над полем, заглушая крики раненых. Рыцари готовились преследовать бегущего врага, но Венцелин поднял окровавленную секиру над головой и скорее прорычал, чем прокричал:

– Назад. Все назад.

Мало кто понял Венцелина, но французы во главе с Лузаршем все-таки повернули коней, а следом за ними бросились и провансальцы. И тут же на место, где недавно стояли рыцари, обрушился град стрел. Видимо, лучникам было плохо видно из-за тел отступающих товарищей, где сейчас находятся крестоносцы, и они стреляли большей частью наугад. Французы и тулузцы, отойдя шагов на триста от места побоища, вновь построились стеной, дабы во всеоружии встретить еще одну лаву сельджуков. Но в этот раз, благодаря удачному маневру, уже крестоносцы катились с холма, на приостановившихся перед подъемом врагов. К тому же рыцарей стало едва ли не втрое больше, чего сельджуки никак не ожидали. Еще не участвовавшие в битве, а потому свежие и полные сил нормандцы Роберта Короткие Штаны и лотарингцы Готфрида Бульонского обрушились на них сверху вниз. В этот раз турки даже не помышляли о сопротивлении и надеялись лишь на своих коней. Надежды, надо признать, небеспочвенные, поскольку сельджукские кони резвостью превосходили своих европейских собратьев. Для Кылыч-Арслана поражение в этой кровопролитной битве явилось, похоже, полной неожиданностью. Иначе чем еще объяснить, что он бросил весь свой обоз на радость победителям. А огромный шатер султана так и остался стоять посреди турецкого стана, поражая европейцев своим воистину неземным великолепием. Шевалье де Лузарш, первым подскакавший к шатру, тут же расставил вокруг него своих сержантов, дабы не вводить в соблазн разгоряченных боем и поиском добычи крестоносцев. Впрочем, в турецком стане было столько добра, что никто из рыцарей и сержантов даже не стал спорить с упрямым французом.

– Ловите лошадей, – приказал Венцелин своим людям. – В этих краях это самое главное богатство.

Бесхозных лошадей в округе было столько, что вскоре вокруг Проныры и Коротышки, которых Венцелин назначил в пастухи, собрался целый табун. Брали только сельджукских лошадей, дабы не обидеть ненароком кого-нибудь из своих. Когда лошадей набралось больше сотни, Гаст махнул рукой:

– Хватит. Всех не переловишь.

Подскакавший Аршамбо де Монбар наклонился к успевшему спешиться Венцелину:

– Ты спас мне жизнь, шевалье, – я этого не забуду.

Де Монбару уже давно перевалило за тридцать. Это был шатен среднего роста с голубыми и чуть насмешливыми глазами. В сегодняшней битве он выказал и храбрость, и умение, достойное истинного рыцаря.

– Я рад, что мне удалось тебе помочь, шевалье, – кивнул Венцелин. – Было бы несправедливо, если бы столь доблестный воин пострадал в самом начале похода.

– Встретимся в Иерусалиме, – произнес Аршамбо известную присказку крестоносцев и, пришпорив коня, поскакал навстречу вождям похода, решившим, видимо, полюбоваться на чудесный шатер, о котором среди крестоносцев распространились самые причудливые слухи.

Гуго Вермондуа даже крякнул от изумления при виде походного обиталища румийского султана. До сих пор он, видимо, полагал, что шатер, подаренный ему Алексеем Комниным, это вершина искусства местных мастеров. Увы, султанские мастера были куда искуснее византийских. Шатер, если не по высоте, то по занимаемой площади превосходил многие европейские замки. Здесь было столько помещений, что не хватило бы целого дня, чтобы все осмотреть и ощупать собственными руками.

– Шатер успели разграбить? – спросил скуповатый граф Сен-Жилль.

– Нет, – успокоил его Лузарш. – Я выставил вокруг своих сержантов.

– Разумно, – кивнул благородный Раймунд и, обернувшись к спутникам, спросил: – Надеюсь, никто из вас, сиры, не будет оспаривать у меня этот трофей. Провансальцы понесли в битве самые тяжелые потери и вправе рассчитывать на то, чтобы их усилия были отмечены по заслугам.

– Никто и не собирается, граф, спорить с тобой из-за шатра, – развел руками благородный Гуго. – Ты можешь забрать его себе. Иное дело – содержимое. Оно должно быть поделено между всеми участниками битвы. Так, я думаю, будет справедливо.

– Согласен, – буркнул Готфрид Бульонский, опередив графа Сен-Жилля, собравшегося было протестовать.

Роберт Короткие Штаны пожал широченными плечами и почесал затянутой в замшу рукой поцарапанную щеку:

– Это правильно. Тем более что шатер захватили рыцари графа Вермондуа. Они же, по слухам, спасли твоих провансальцев, граф, от разгрома. Или я что-то напутал, благородный Раймунд?

– Я буду последним, кто станет отрицать заслуги французов вообще и стоящих здесь шевалье в частности, – недовольно поморщился Сен-Жилль, – но я должен позаботиться о павших в битве, точнее об их семьях.

– Павшим – двойную долю, – немедленно согласился с ним Гуго Вермондуа. – Да примет их Господь в райских кущах.

Крестоносцы потеряли в этой битве более трех тысяч человек, в большинстве своем провансальцев. Сколько потеряли сельджуки, определить не брался никто. Но по сведениям, поступающим в лагерь, султан Кылыч-Арслан с остатками войск отступил в горы, и, похоже, бросил свою столицу на произвол судьбы. Опьяненный победой Сен-Жилль тут же решил штурмовать Никею, ибо, по его мнению, турецкий гарнизон был деморализован и не способен оказать сопротивление крестоносцам. Однако все остальные руководители похода довольно скептически отнеслись к начинанию провансальца. Готфрид Бульонский полагал, что штурм такого большого и хорошо укрепленного города обойдется крестоносцам слишком дорого. Боэмунд Тарентский предложил дождаться византийцев, чтобы взять Никею в плотное кольцо и тем самым перекрыть подвоз продовольствия в город.

– А озеро? – напомнил нурманскому верзиле, возвышавшемуся над окружающими его баронами едва ли не на голову, граф Сен-Жилль. – Ты собираешься его осушить, благородный Боэмунд?

Асканское озеро стало головной болью крестоносцев. Груженные провизией барки нескончаемой вереницей скользили по его водной глади. Этим же путем в город перебрасывалось подкрепление. Рассчитывать при таком раскладе на то, что никейцы сдадутся, было слишком самонадеянно. Тем более что в городе находилась семья Кылыч-Арслана и несметные сокровища, которые султан награбил во время своих бесчисленных войн с соседями.

– Я собираюсь обратиться за помощью к Алексею Комнину, – пожал широченными плечами герцог Тарентский. – Возможно, ему удастся перебросить часть своего флота из Мраморного моря в Асканское озеро.

– А каким образом, благородный Боэмунд? – насмешливо прищурился на нурмана граф Сен-Жилль. – У галер нет колес, чтобы передвигаться по земле.

Бароны сдержанно засмеялись, соглашаясь тем самым с провансальцем, но упрямый нурман своего мнения не изменил. Благородный Боэмунд возглавлял отряд, сильно уступающий по численности провансальцам, что, однако, не мешало ему претендовать на первенство среди вождей крестового похода. Сын Роберта Гвискара неоднократно пытался утвердиться в землях византийцев на Балканах, и никто из баронов не сомневался, что и в Палестину он отправился только затем, чтобы добыть здесь если не королевство, то хотя бы княжество. По слухам, просочившимся из окружения императора, благородный Боэмунд рассчитывал получить от Алексея титул доместика Востока и право на управление всеми землями, завоеванными крестоносцами. Пока что басилевс не склонен был потакать князю Тарентскому, который совсем еще недавно было его лютым врагом, но это не вовсе не означало, что Алексей и Боэмунд не договорятся на беду всем баронам. Ухо с этим тридцатилетним светловолосым красавцем следовало держать востро. Граф Сен-Жилль поделился своими сомнениями по поводу князя Тарентского с благородным Гуго и нашел у того полное понимание. Однако граф Вермондуа не торопился бросать своих людей на стены, пообещав лишь поддержать провансальцев, если им удастся пробить брешь в городской стене. Для этой цели он выделил благородному Раймунду пятьсот рыцарей и сержантов во главе с Глебом де Руси.

Скептическое отношение баронов к его замыслу, отнюдь не охладило пыл графа Сен-Жилля. Венцелин с интересом наблюдал, как провансальцы сооружают штурмовую башню, используя деревья, срубленные в соседнем лесу. Раймунд подключил к работе всех без исключения своих людей. Благородные шевалье работали наряду с простолюдинами, ворочая огромные бревна и довольно умело орудуя топорами. Особенно отличился при строительстве башни старый знакомый Венцелина еще по походу Петра Отшельника, виконт Гийом де Мелен, коего, оказывается, недаром прозвали Плотником. Шерпентье, оставаясь преданным сторонником благочестивого Петра, пристал вместе со своим патроном именно к провансальцам, приведя за собой несколько тысяч простолюдинов, чудом уцелевших в кровопролитной битве с сельджуками атабека Ильхана. Костями их менее удачливых товарищей были устланы едва ли не все дороги Вифании. Венцелин не раз видел эти бренные останки, продвигаясь к Никее. Алексей Комнин обещал прислать людей, дабы предать земле прах погибших, но пока не торопился с выполнением этого своего обещания. Дабы не допустить поджога солидного сооружения, башню покрыли шкурами только что убитых животных. Граф Сен-Жилль не оставлял своими заботами и стены Никеи. Под одну из городских башен был сделан глубокий подкоп и сейчас там орудовали саперы, закладывая мину. Венцелин успел побывать на месте работ и убедился собственными глазами, что саперы свое дело знают. Провансальцы пробили в основании башни довольно солидную брешь, и дабы каменная кладка не обрушилась раньше времени им на головы, они укрепили ее толстыми бревнами. Такие же бревна лежали на земле, в ожидании команды. Гигантский костер обычно зажигали перед самым штурмом. Под действием жара камни рассыпались, и стена рушилась, освобождая проход отчаянным смельчакам.

Полюбоваться на затею провансальцев, а возможно и поучаствовать в ней приехал благородный Гуго в сопровождении нескольких сотен рыцарей. Благородные шевалье на стены не рвались, но с интересом наблюдали, как провансальцы, облепив деревянную башню со всех сторон, влекут ее к городской стене. Они уже успели перекинуть мост через глубокий никейский ров и поджечь мину, подведенную под каменную стену.

– Я просил благородного Раймунда допустить меня в первые ряды штурмующих, – вздохнул Глеб. – Но граф заявил, что рыцарей, желающих первыми ворваться в город, у него и без того с избытком.

– Не ворвутся, – усмехнулся в ответ на жалобы Лузарша граф Вермондуа.

– Почему?

– По всем прикидкам, каменная башня уже давно должна была рухнуть, а она стоит словно влитая. То ли провансальцы дров пожалели, то ли подвели мину не в том месте, где следовало.

И словно бы в опровержение слов скептически настроенного Гуго, никейская башня дрогнула и стала разваливаться на глазах. Провансальцы буквально на руках вынесли свое облепленной сырыми шкурами строение к стене. А по лесенкам, расположенным внутри деревянного сооружения уже поднимались люди, готовые через мгновение ринуться на штурм. На какое-то время пыль, поднявшаяся после обрушения каменной башни, перекрыла заинтересованным зрителям обзор, но по тому как замерли ринувшиеся было в атаку провансальцы, стало очевидно, что графа Раймунда постигла неудача. Гуго Вермондуа если и ошибся, то лишь наполовину. Никейская башня действительно разрушилась от воздействия огня, но камни, из которых она была построена, так плотно перекрыли образовавшуюся брешь, что преодолеть эти развалины с ходу оказалось просто невозможным. Сельджуки, похоже, очень быстро пришли в себя и без труда определили, откуда им грозит опасность. Со всех сторон к бреши спешили подкрепления, и рыцари, уже успевшие прыгнуть на стену, были частью сброшены в ров, а частью загнаны обратно во чрево монстра, из которого они так неосторожно вынырнули на свет. В довершение всех неприятностей благородного Раймонда деревянная башня все-таки загорелась. И провансальцам в спешном порядке пришлось ее покинуть, дабы не сгореть живьем в сотворенном собственными руками аду.

Граф Раймунд был так расстроен своей неудачей, что даже не стал выслушивать сочувственные речи, уже приготовленные благородным Гуго. Махнув в сторону красноречивого Вермондуа рукой, Сен-Жилль скрылся в своем шатре.

– Простим графу Тулузскому его невежливость, – сказал благодушный Гуго. – Уж слишком обидным получился конфуз.

Французы покинули лагерь провансальцев под раздраженное бурчание хозяев. Самым обидным для южан оказалось то, что Гуго Вермондуа и его люди не были повинны в их неудаче. Более того, они готовились прийти на помощь соседям, но провансальцам не понадобилось ни их рвение, ни их умение. Затея благородного Раймунда, одним решительным ударом прибрать к рукам богатый город, закончилась оглушительным провалом, и провансальцам теперь предстояло выслушать немало шуток по этому поводу на свой счет.

– Как хотите, шевалье, но граф Тулузский затянул с атакой, а его рыцари слишком долго топтались на деревянных подмостках, – высказал свое мнение Глеб. – Провансальцам следовало действовать решительнее, и тогда они вполне могли добежать до соседней башни и спуститься вниз.

– Уж не хочешь ли ты, Лузарш, повторить затею нашего незадачливого друга? – насмешливо спросил Гуго под дружный смех благородных шевалье.

– Пока у меня недостаточно сил, чтобы взять город, – скромно потупился Глеб. – Но первый же подвернувшийся замок я приберу к рукам, граф, не прибегая ни к чьей помощи, в том числе и к твоей.

– Ловлю тебя на слове, благородный Глеб, – хмыкнул Гуго. – И со своей стороны сделаю все возможное, чтобы отбитый тобой у сельджуков замок не отобрали жадные бароны.

– Спасибо и на этом, граф Вермондуа.

Препирательство было пустым и ни к чему не обязывающим, зато оно позволило скоротать время в пути и вступить в свой лагерь в хорошем настроении. Благородный Гуго даже собственные неудачи переживал легко и уж тем более он не собирался скорбеть по поводу конфуза, приключившегося с заносчивым провансальцем.

Алексей Комнин, прочно обосновавшийся на берегу Босфора в городе Пелекане, все-таки вспомнил о своих союзниках и прислал им в помощь корпус пельтастов и две сотни конных туркополов под командованием великого примикария Титикия. Титикий был крещеным турком, повидавшем на своем веку немало войн. В одной из многочисленных битв ему отрубили кончик носа, который заменила серебряная нашлепка. Эта маленькая деталь придавала лицу бравого примикария довольно забавное выражение, но, разумеется, у Гуго Вермондуа хватило такта, чтобы удержаться от смешка или неуместной при данных обстоятельствах улыбки. Тем более что ему уже доводилось прежде встречаться с Титикием, и он успел оценить достоинства великого примикария, одинаково искушенного как в воинском деле, так и в придворных интригах. Византиец с непроницаемым выражением лица выслушал рассказ графа Вермондуа о неудаче, постигшей благородного Сен-Жилля.

– Никея – крепкий орешек, – констатировал примикарий. – И вряд ли этот орешек удастся раскусить без продолжительной осады.

– Нас смущает озеро, – сказал Вермондуа, жестом приглашая византийца в свой шатер. – Сельджуки перебрасывают по воде продовольствия и подкрепления. А помешать им мы не можем. Отчасти этим обстоятельством и были вызваны поспешные и непродуманные действия моего друга благородного Раймунда.

– Я слышал о предложении Боэмунда Тарентского, перебросить суда в Асканское озеро, – кивнул примикарий. – К сожалению, это потребует много времени и много усилий. Я не уверен, что басилевс решиться на это.

Ответ Титикия благородного Гуго не удивил. Надо быть чистокровным нурманом, чтобы до такого додуматься.

– Двести лет назад князь русов Олег поставил свои суда на телеги, запряженные быками, и обогнул по суше цепи, преграждающие ему путь в бухту Золотого Рога, – задумчиво проговорил Венцелин. – Византийцы, захваченные врасплох этим необычным маневром, вынуждены были принять все условия хитроумного князя.

– А это не выдумка? – покосился на рыцаря Титикий.

– Чистая правда, – поддержал Венцелина шевалье де Лузарш. – Я слышал от отца, что в Руси часто используют этот способ для перетаскивания судов из одной реки в другую.

– Я передам вашу просьбу басилевсу, – важно кивнул великий примикарий и, распрощавшись с графом Вермондуа, торжественно покинул его шатер.

Благородный Гуго проводил Титикия глазами до самого выхода, а потом, обернувшись к Лузаршу и Венцелину, сказал:

– Не верю я византийцам, благородные шевалье. И почти не сомневаюсь, что император Алексей уже ведет с никейцами переговоры о сдаче города.

– А зачем же он прислал к нам Титикия с тремя тысячами пельтастов?

– Для отвода глаз, – усмехнулся Вермондуа. – Ох, и хитрый народ, эти византийцы.

К немалому удивлению Глеба и Венцелина, благородный Гуго оказался прав в своих подозрениях. Алексей Комнин не просто вел переговоры с осажденными сельджуками, он уже практически договорился с ними. А рассказал об этом рыцарям никто иной, как лохаг Алдар. Печенег был среди тех туркополов, которые составляли личную гвардию великого примикария. Отстав ненадолго от своего начальника, он свернул в шатер Лузарша и воспользовался гостеприимством оруженосца Гвидо. В данную минуту Алдар с удовольствием смаковал вино, захваченное Глебом и Венцелином в обозе Кылыч-Арслана. Вино было воистину султанским, и печенег, имевший склонность к виноградной лозе, уже успел его оценить. И даже слегка захмелел от впечатлений.

– А я вам говорю, что византийские суда уже переброшены в Асканское озеро, – стоял на своем Алдар. – Мой лох в полном составе участвовал в этом беспримерном начинании. Вот на этих плечах, благородные рыцари, барки путешествовали по суше, чтобы потом плюхнуться в воду и повергнуть в ужас далеко не робких сельджуков.

– Выходит, император Византии оказался умнее наших баронов, – криво усмехнулся Лузарш.

– Кто бы в этом сомневался, – пожал плечами Алдар. – Переговоры с никейцами ведет дука Мануил Ватумит, а уж этот своего не упустит.

– Интересно, – задумчиво проговорил Лузарш, – откуда у простого лохага такие ценные сведения?

– Ты, видимо, забыл, с кем имеешь дело, благородный шевалье, – усмехнулся Алдар.

– И с кем же?

– С сенешалем своего замка, – спокойно отозвался печенег. – Кстати, я слышал, что он еще не взят. Ты меня удивляешь, Глеб.

– Время у шевалье еще есть, – прервал препирательства Венцелин. – Так кто тебя послал ко мне, Алдар?

– Комит Радомир, – перестал улыбаться печенег. – Он с сотней архонтопулов обосновался в небольшой крепости. Ему поручено принимать сельджуков, которых будут вывозить из Никеи небольшими партиями, и переправлять их в Пелекан к императору.

– Выходит, Никея уже взята? – прямо спросил Лузарш.

– Официально об этом еще не объявлено, но в городской цитадели на днях разместится византийский гарнизон.

– Не думал я, что Кылыч-Арслан так просто отдаст свою столицу, – покачал головой Венцелин.

– Борьба еще не окончена и вопрос о власти над султанатом будет решаться не в Никее. Так зачем же султану рисковать своей семьей. Думаю, что император уже намекнул Кылыч-Арслану, что не станет удерживать его близких.

– Радомир хочет, чтобы я сообщил о коварстве Алексея вождям крестоносцев? – прямо спросил Венцелин.

– Конечно, нет, – спохватился Алдар. – Речь идет о Хусейне Кахини. По сведениям, имеющимся у Радомира, исмаилит сейчас находится в Никее. Комит сделает все возможное, чтобы на какое-то время удержать даиса в крепости, но тебе следует поторопиться Венцелин, ибо Радомир человек подневольный, он не может отмахнуться от приказа императора Алексея.

– Сколько нам понадобится времени, чтобы добраться до крепости Святого Георгия? – спросил Гаст.